Страница:
– Вы присаживайтесь, Евгений, – Ирина указала рукой на кресло возле журнального столика.
– Спасибо, – Шатов попытался сделать свой голос немного растерянным, но не настолько, чтобы выглядеть глупо.
– Вы изумлены? – поинтересовалась Ирина.
– Вы о…
– Я о многочисленных близких знакомых Татьяны. Если это вас устроит, то вы не одиноки в своем горе. И я тоже.
– Но что случилось с Татьяной?
– Все банально – самоубийство.
– Самоубийство?
– Да, – Ирина сказала это брезгливо и, как показалось Шатову, со злостью. – Повесилась.
– Как?
– За шею. На пороге кухни. Взобралась на табуретку, привязала петлю к крюку и табуретку оттолкнула. Вы когда-нибудь видели труп, провисевший две недели в жаре? Вам повезло, – Ирина передернула плечами. – Эти черви… Вы выпьете?
– Что? А, нет, спасибо.
– Тогда налейте мне. Коньяк там, в буфете.
Женщина явно не в сильной печали. Такое впечатление, что ее больше злит способ самоубийства, а не сам факт, подумал Шатов, доставая с полки початую бутылку коньяка и один из хрустальных стаканов. И это заявление о многочисленных приятелях!
– Вам сколько налить? – Шатов остановился возле тахты.
– Полный, – приказала Ирина.
Шатов вылил из бутылки коньяк, подождал, пока с горлышка упадет капля:
– Пустую бутылку куда?
– На пол, – приказала Ирина, принимая стакан.
Шатов снова сел в кресло и увидел, что Ирина залпом осушила стакан. Закрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то.
Неплохой завтрак, оценил Шатов. Какие же должны быть обед и ужин?
– Так что вы хотели еще узнать о своей Татьяне, Онегин? Спрашивайте.
Он хотел знать многое, но явно не то, что собиралась ему поведать Ирина. Как бы направить ее на нужный путь…
– Когда это случилось?
– Что? Самоубийство? – снова брезгливость. – Я как раз была на курорте. Три недели. Вернулась двадцать восьмого июля. Оказалось, что она повесилась за две недели до этого. Что-то около четырнадцатого.
Таким тоном великосветская дама могла рассказывать о том, как ее собачонка нагадила на персидский ковер. Если это проявление любви, подумал Шатов, то я – мадам Помпадур.
– Вас интересует, кто я? – спросила Ирина.
– Ну… – это Шатова интересовало, но близкого приятеля Татьяны могло и не интересовать.
Ирине было наплевать на желание или нежелание слушателя:
– Я ее содержала. Как обычно – старый и богатый содержит молодого и неблагодарного. В случае с Татьяной – еще и глупого. Что так на меня смотрите? О покойнике или хорошо или ничего? Тогда считайте, что это я ее хвалю. Вы знаете, сколько ей было лет? – Ирина выронила стакан, и он, прокатившись по тахте, упал на ковер.
– Тридцать.
– А мне – сорок два. Двенадцать лет разницы. Это очень много. Особенно для женщины.
– Вы выглядите значительно моложе, – на всякий случай сказал Шатов, хотя не представлял, как должны реагировать лесбиянки на комплимент мужика.
– Я знаю. И только я знаю, во сколько мне это обошлось. И только я знаю, сколько стоило мне содержание этой сучки, – Ирина потерла кончиками пальцев виски. – Я вас не шокирую?
– А с каких это пор лесбиянка может шокировать мужика? – спокойно поинтересовался Шатов.
– Вот именно, Онегин, вот именно. Кому нужна пожилая лесбиянка? Даже шлюха, которую она содержала, изменяла ей, и не столько с другими бабами, сколько с мужиками. Вот вас огорчило то, что она сожительствовала со мной?
– На наших отношениях это не сказалось, – отрезал Шатов.
Коньяк, похоже, начинал действовать, Ирина говорила невнятно и делала большие паузы между словами. Нужно было или форсировать разговор, или уходить. Еще минут пятнадцать – и все, дама отключится. Тем более что стакан коньяка был явно не первой ее дозой за эти сутки.
– Не сказалось! – громко воскликнула Ирина. – И на наших с ней – тоже не сказалось. Я не могла понять, почему она отказалась ехать со мной к морю. На-от-рез! У вас с ней давно?
– Что?
– Вы давно с ней начали трахаться?
– В начале июля.
– В самом начале?
– В первых числах…
– Не врите, Евгений. Вы не могли с ней трахаться в первых числах. У нее в первых числах, как это говорят в рекламе, критические дни. Хотя, конечно, она могла вам предложить и нечто другое, – Ирина засмеялась, – она была большая затейница. И стерва.
– Стерва?
– Несомненно. Она, как оказалось, умудрялась еще и шантажировать своих любовниц. Заметьте, не любовников, а любовниц. Ко мне уже обращались три взбалмошные бабы, которые просили и требовали вернуть им снимки… Ну, вы понимает? А одна даже умудрилась записаться на видеопленку. Уж не знаю, чем они там занимались с Татьяной… Хотя, представить могу. У Татьяны было шикарное тело и полное отсутствие комплексов. Снимков и видеокассет, кстати, я так и не нашла. Обидно, мне обещали за них хорошо заплатить.
– Тогда почему она повесилась?
– Откуда я знаю? Взяла и повесилась. Почему она решила трахаться с вами? Просто захотела. Потом просто захотела и повесилась.
– А она не говорила ничего такого? Не жаловалась?
– Представьте себе – нет. Она планировала жить долго и счастливо. И за мой счет. И за деньги тех дур, которых она раскрутила и шантажировала. И почему это вы меня спрашиваете? Вы имели ее гораздо позже меня. Это она вам могла… что… нибудь… сказать… – Ирина опустила голову на грудь.
– Ирина, – окликнул ее Шатов, потом громче, – Ирина!
Только не сейчас, взмолился про себя Шатов, только не сейчас. Еще несколько минут.
– Ирина, – Шатов довольно бесцеремонно потряс женщину за плечо.
– Что? Что вы меня тискаете? – Ирина схватила Шатова за руку. – Или вы решили трахнуть еще одну лесбиянку? Давайте. Может быть, я пойму, что ее заинтересовало в вас.
Ирина потянула Шатова к себе.
– Потом, попозже, – отстранился Шатов и вздрогнул, случайно коснувшись груди Ирины.
Не хватало еще сцены с пьяной женщиной.
– Брезгуешь? Старая? Это только по паспорту. Посмотри, какое у меня тело. Посмотри! – Ирина попыталась развязать пояс на халате, но не справилась с узлом. – Дьявол! Помоги мне снять эту тряпку!
– Сейчас, – Шатов осторожно сжал запястья ее рук, – сейчас я тебя раздену и трахну. Ты мне только скажи, Ира…
– Ирен, – капризно потребовала Ирина, – я хочу, чтобы меня называли Ирен.
– Хорошо, Ирен, вспомни, было что-нибудь странное в этом самоубийстве. Странное!
– Странное! – Ирина попыталась высвободить руки, – У нее все было странное. Странное! У нее никогда не хватала ума понять, где ее счастье. Она всегда окружала себя странными людьми, странными существами… Бумажными драконами. Вот и когда вешалась, остался у нее в ногах бумажный дракон… Маленький бумажный дракон…
– Какой дракон? – Шатов снова потряс Ирину, но она уже спала.
Какой еще, к черту, дракон?
Ждать, пока проснется? Или прийти потом? Зачем? Чтобы узнать, что бумажный дракон – это просто фигура речи? Китайцы время от времени объявляют кого-нибудь бумажным тигром. В смысле уничижительном. Тигр из бумаги, пуля из дерьма.
Везет ему в последние дни с женщинами.
Козел, оборвал себя Шатов, нельзя Виту упоминать в этом ряду. Вита не такая. С ней ему действительно повезло.
Нужно уходить.
Шатов поправил на уснувшей женщине халат. Спокойной ночи, Ирина. Ирен.
Захлопнув за собой дверь, Шатов вышел во двор. Огляделся. Это уже становится привычкой. Полезной привычкой. Никого подозрительного, правда, во дворе не было.
Что делаем дальше? Куда идем? Где нас может ждать засада?
Шатов вышел к дороге.
Что мы имеем в результате посещения убитой горем Ирины? Воеводина была содержанкой у лесбиянки, извините за нелепый каламбур. И еще она подрабатывала немного шантажом, если верить сожительнице. И не собиралась кончать жизнь самоубийством. Еще одно самоубийство и еще одно подозрение, что не самоубийство это вовсе.
И в ногах ее остался бумажный дракон.
Шатов поднял руку, и «жигули» послушно остановились возле него:
– Далеко?
– Городской район. Прикотиловка. Туда и обратно.
Водитель задумчиво почесал подбородок. Шатов расшифровал жест:
– Плачу аванс, на месте еще и потом по возвращению в город.
– Сколько?
– Договоримся, – пообещал Шатов и сел на заднее сидение.
Он так и не выспался за эти двое суток. Спать в жаркой машине захотелось неимоверно, и Шатов уснул, сам этого не заметив.
– … документы!
– Что? – потряс головой Шатов.
– Ваши документы! – повторил милиционер, наклоняясь к открытой дверце.
В бронежилете и с автоматом, отметил Шатов. Водитель «жигулей» стоял возле сержанта и с напряженным вниманием смотрел на Шатова. Второй милиционер стоял чуть в стороне и держал автомат стволом к машине.
– Документы? – переспросил Шатов и вытащил из нагрудного кармана рубашки свое журналистское удостоверение.
Сержант прочитал содержание документа, сличил лицо Шатова с фотографией и неодобрительно покосился на водителя. Тот пожал плечами.
– Езжайте, – милиционер вернул удостоверение и махнул рукой своему напарнику.
Водитель сел за руль и машина тронулась.
– Я похож на бандита? – спросил Шатов.
Водитель молча пожал плечами.
– А стучать нехорошо, – продолжил Шатов.
– Ну, извини, друг, – сказал водитель, – ошибочка вышла. Знаешь, сколько нашего брата горит на таких выгодных клиентах? Сел, назвал адрес, приехали, а он удавку на шею. И если только припугнет, то, считай, повезло. За копейку сейчас могут удавить.
– Бывает, – согласился Шатов.
– Бывает, – кивнул водитель. – Вчера вон, возле парка, один наш высадил пассажира, только отъехал – его иномарка подрезала, выскочили два качка и давай метелить водилу. Им, значит, нужно было его пассажира найти. Загремел наш мужик в больницу с сотрясением мозга и сломанными ребрами.
– Да, – протянул Шатов, чувствуя, как мороз пробегает по коже.
– Поймал бы тех козлов – угробил бы обоих. И рука бы не дрогнула, – сказал водитель. – Без суда и следствия. Расплодилось этого дерьма – не выгребешь.
Машина въехала в поселок.
– Тебе куда? – обернулся водитель.
– Мне нужен участковый, – Шатов покрутил головой, высматривая, к кому бы обратиться с вопросом.
– Сейчас, – кивнул водитель и притормозил возле небольшого рынка, – участковый с утра должен быть или дома, или на рынке.
– Серьезно?
– Из личного опыта знаю. У меня фазенда в соседнем районе, – водитель высунулся в окно. – Слышь, пацан, где тут у вас участковый.
Пацан не знал, но старушка, торговавшая с земли семечками, информацией владела, и через пять минут Шатов оказался возле дома участкового инспектора старшего лейтенанта Анатолия Григорьевича Григорова.
Шатов дал деньги водителю:
– Подождешь?
Водитель замялся.
– В город торопишься? – понял Шатов.
– Ну…
– Ладно, езжай.
– Ну, ты не обижайся…
– Ладно, – Шатов отвернулся от машины к калитке и потянул за ручку.
Калитка была не заперта.
– Хозяева дома? – окликнул Шатов.
Справа от калитки послышалось низкое рычание. Из пристроившейся под кустом смородины будки медленно вылезала здоровенная черная псина. И то, как она демонстрировала свои клыки, улыбкой назвать было трудно.
– Черный, в будку! – раздался приказ из глубины двора, и пес, не переставая рычать и скалиться, медленно втянулся назад в свое жилище.
Участковый был, так сказать, на полпути к служебным обязанностям. Туфли и форменные брюки уже были на нем, выше пока еще была надета только майка. Сам участковый был уже немолод, приземист, коротко стрижен и мускулист.
– Я из газеты, – Шатов достал из кармана удостоверение, – поговорить хотел.
– Из газеты, – участковый взял удостоверение, внимательно его рассмотрел и протянул его назад, – чем могу помочь, товарищ Шатов?
Старший лейтенант смотрел цепко, и врать ему не хотелось.
– Меня интересуют подробности одного несчастного случая…
– Это что, вчерашней аварии?
– Вчерашней? А что, вчера была авария?
– Еще какая! – участковый улыбнулся широко, словно гордился вчерашней крупной аварией. – Дальнобойщик прицеп потерял прямо посреди поселка, фура перекинулась прямо на шестисотый «мерседес» одного местного крутяка. Шум, крик… Пока я подошел, крутяк уже сподобился вытащить пистолет и получить по роже от дальнобойщика. Ваши уже приезжали. Да вы не стойте, проходите. Я как раз завтракал. Молоком угостить?
– Не нужно, – Шатов прошел вслед за участковым в заросшую виноградом беседку.
– Чего там не нужно? Садитесь. И пироги. Жены моей сейчас нету – уехала в город. Так что – чем богаты, тем и рады, – участковый налил молока из трехлитровой банки в кружку и подвинул ее Шатову, – так вы по поводу «мерседеса»?
Шатов отпил молока. Хорошо. Прохладное молоко в жару… Хорошо. Как там зовут участкового?
– Анатолий Георгиевич…
– Григорьевич, – поправил участковый, почесывая грудь, поросшую густой седой шерстью.
– Извините. Анатолий Григорьевич, я вас побеспокоил не по поводу прицепа. Меня интересует другое происшествие, с Егором Исаевичем Чупиным.
– С химиком? – на лице старшего лейтенанта появилось какое-то странное выражение, нечто среднее между разочарованием и удовлетворением. – А что тут интересного?
– Я как раз и хотел узнать, что здесь интересного? Затем и приехал, – Шатов улыбнулся широко и дружелюбно.
Григоров налил себе еще молока, залпом выпил. Вытер ладонью губы. Движения у него все были уверенные, сильные, без суеты. Хозяйские.
– А чего тут узнавать. Прибежала ко мне его баба, Антонина. С криком, слезами. Я туда, к ним в хату. Они ее еще лет пять назад у родственников Петряевой купили под дачу. Петряева как раз умерла, и ее внуки хатку как раз и продали.
– Это когда было?
– В день, что ли, какой?
– Да, какого числа?
– Двенадцатого июня это было. Меня Антонина аккурат в одиннадцать часов с места сорвала.
– И что там?
– А ничего! Я туда лезть не стал. Глянул с порога – не дышит. И пошел вызывать из района людей. Они приехали через час. Все. Самого Чупина схоронили на нашем кладбище.
– А вы… – Шатов замялся. Что, действительно, спрашивать? Странности? Подробности?
– А вам не сказали потом, что именно там случилось?
– А что говорить? И так все понятно. Полез Егор за кислотой, она, банка, то есть, перевернулась ему как раз на голову. Не за столом будет помянуто. Я только мельком глянул – все равно потом три дня не ел, – Григоров покачал головой и налил себе еще молока.
– У вас очень внимательный взгляд, Анатолий Григорьевич. Цепкий такой.
– Что есть, то есть. Хочешь, скажу, какой номер на твоем документе, – хитро прищурился участковый.
– И какой?
– Номер у тебя тридцать седьмой, а сама бумага выдана полтора года назад. А на фотографии ты в клетчатой рубашке. Точно?
Шатов потрясенно кивнул. Затевая разговор о внимательном глазе собеседника, он хотел просто перебросить мостик к вопросам типа «а не бросилось ли вам что-нибудь в глаза».
– Вам ничего не запомнилось из обстановки? Каких-нибудь подробностей?
– Каких подробностей? Покойный Чупин лежал на животе, лицом… – Григоров дернул щекой, – головой к двери, метрах так в полтора…
– А не могли его, скажем, убить?
– А хрен его знает… – пожал плечами участковый. – Да кому он нужен, чтоб его еще убивать?
– Не знаю. Так не похоже?
– Не знаю. Дом у них на отшибе, если бы даже кто-то и пришел от леса – никто все одно не заметил бы. А через лес полчаса пехом – дорога. И вокзал.
– Понятно… Так что – могли.
– Могли. Только кто?
Теперь уже плечами пожал Шатов.
– То-то и оно, – тяжело вздохнул участковый.
– А жена… вдова его, где сейчас?
– Уехала. Сразу после похорон собрала вещи и уехала. Бабы говорили – к дочери. То ли в Сибирь, то ли аж на Дальний Восток. Дом, правда, не продала. Мне теперь лишняя морока – следить, чтобы не разворовали или не спалили. Еще есть вопросы, а то мне по делам идти нужно.
– Вопросы? Вроде бы все… – Шатов встал. – Пойду, наверное.
– Я тебя провожу, а то Черный не выпустит, – Григоров пошел вперед.
Спина его тоже была густо покрыта порослью.
– А скажите, – подчиняясь внезапному наитию, спросил Шатов, – не было возле мертвого бумажного дракона?
Участковый остановился и медленно обернулся:
– Чего?
– Дракона бумажного?
И снова на лице участкового появилось странное неопределенное выражение:
– Откуда у нас драконы?
– Так не было? – переспросил Шатов.
Участковый отвел взгляд:
– Была бумажка какая-то. Только я не рассматривал… Не запомнил.
– А какой у меня номер на удостоверении?
– Тридцать седьмой. И печать на фотографии немного размазана, как раз над подписью.
– И не помните, Анатолий Григорьевич?
Григоров потоптался. Шатову ужасно неловко было смотреть, как смущенно мнется крепкий пожилой мужик, но выяснить любые подробности нужно было обязательно. Жизненно необходимо.
– Что такое, Анатолий Григорьевич? Что-то не так?
– Так и не так.
– Был дракон? Бумажный? – у Шатова зачесалось внутри, в том месте, как он когда-то пошутил, где был азарт.
– Бумажка белая там валялась. Вроде бы как в виде дракона вырезанная. Небольшая, сантиметров десять.
– Какого дракона?
– А хрен его знает, какого. С крыльями вроде бы. Только вызывали меня в город и предупреждали, чтобы я об этой бумажке никому не рассказывал. И чтобы, если кто у меня спрашивать начнет, так я чтобы в город немедленно сообщал. И телефон дали. Ты уж не обессудь, но о тебе я сообщу.
– А мне бояться нечего, – выдавил из себя Шатов и улыбнулся. С трудом, но улыбнулся, – к кому там нужно позвонить?
– Майор Ямпольский, Юрий Алексеевич. Телефончик…
Шатов выхватил из кармана блокнот и ручку, протянул Григорову:
– Не у всех такая память, как у вас, Анатолий Григорьевич, запишите!
– Да я запишу, только все одно позвоню! – предупредил участковый.
– Да ради Бога, Анатолий Григорьевич, вот вам моя визитка, тут и рабочий телефон и домашний.
Участковый покрутил в руках листок картона, и Шатов подумал, что он опять скажет о необходимости позвонить неизвестному майору Ямпольскому, но Григоров спрятал визитку в карман и протянул руку:
– Удачи тебе, Шатов. И не обижайся, коли что не так.
– Где тут у вас лучше машину ловить? – спросил Шатов, отойдя от калитки.
– На город?
– Да нет, я хотел еще в Филипповку заехать…
– А туда зачем? – поинтересовался Григоров.
– По делам.
– А ну, погодь, – приказал участковый и подошел к Шатову, – ты, часом, не по тому убийству туда ехать собрался?
– По какому? – Шатов спросило спокойно, хотя внутри все заколотилось.
– На даче этой бабу убили и мужика. С фамилией еврейской. Как ее…
– Шпигель.
– Вот-вот, – старший лейтенант оглянулся и понизил голос, – не нужно тебе туда ехать.
– Это почему? – тоже почти шепотом спросил Шатов.
– Позвони майору Ямпольскому, парень.
– Он что, и там побывал и приказал?
– И там. У меня в Филипповке участковым кум… Рассказал, понимаешь…
У Шатова совсем пересохло в горле:
– И что там, в Филипповке? Неужели тоже бумажка в виде дракона?
– Я тебе ничего не говорю. У моего кума память не очень, и особо он не присматривается ни к чему, но майор велел и ему звонить в случае чего…
– Если кто-нибудь станет спрашивать о драконе?
– Если кто станет спрашивать об убийстве… и о бумажных фигурках. Кум мой тебе ничего не скажет, он человек обязательный.
– А подробностей вы нее знаете по тому делу?
– А их, милый, никто не знает – кроме покойников и убийц. Видел кто-то машину поздно вечером, кто-то вроде что-то слышал. И все, некогда мне, – оборвал разговоры Григоров.
– Спасибо, Анатолий Григорьевич, – искренне поблагодарил Шатов.
– Не за что. И майору я все равно позвоню, ты уж извини.
– Я ему теперь и сам обязательно позвоню, сегодня.
– Тогда пока, – старший лейтенант на секунду сжал протянутую руку Шатову, словно тисками и ушел во двор.
Не перевелись еще мужики, подумал Шатов. Только вот так и не сказал участковый, где лучше машину в город ловить.
– Я забыл тебе сказать, – калитка распахнулась и появился Григоров, – машину до города лучше ловить на трассе. Через поселок, мимо вокзала. Минут пятнадцать отсюда. Только ты иди на электричку, она через двадцать минут. В городе даже быстрее будешь.
Глава 9
– Спасибо, – Шатов попытался сделать свой голос немного растерянным, но не настолько, чтобы выглядеть глупо.
– Вы изумлены? – поинтересовалась Ирина.
– Вы о…
– Я о многочисленных близких знакомых Татьяны. Если это вас устроит, то вы не одиноки в своем горе. И я тоже.
– Но что случилось с Татьяной?
– Все банально – самоубийство.
– Самоубийство?
– Да, – Ирина сказала это брезгливо и, как показалось Шатову, со злостью. – Повесилась.
– Как?
– За шею. На пороге кухни. Взобралась на табуретку, привязала петлю к крюку и табуретку оттолкнула. Вы когда-нибудь видели труп, провисевший две недели в жаре? Вам повезло, – Ирина передернула плечами. – Эти черви… Вы выпьете?
– Что? А, нет, спасибо.
– Тогда налейте мне. Коньяк там, в буфете.
Женщина явно не в сильной печали. Такое впечатление, что ее больше злит способ самоубийства, а не сам факт, подумал Шатов, доставая с полки початую бутылку коньяка и один из хрустальных стаканов. И это заявление о многочисленных приятелях!
– Вам сколько налить? – Шатов остановился возле тахты.
– Полный, – приказала Ирина.
Шатов вылил из бутылки коньяк, подождал, пока с горлышка упадет капля:
– Пустую бутылку куда?
– На пол, – приказала Ирина, принимая стакан.
Шатов снова сел в кресло и увидел, что Ирина залпом осушила стакан. Закрыла глаза, словно прислушиваясь к чему-то.
Неплохой завтрак, оценил Шатов. Какие же должны быть обед и ужин?
– Так что вы хотели еще узнать о своей Татьяне, Онегин? Спрашивайте.
Он хотел знать многое, но явно не то, что собиралась ему поведать Ирина. Как бы направить ее на нужный путь…
– Когда это случилось?
– Что? Самоубийство? – снова брезгливость. – Я как раз была на курорте. Три недели. Вернулась двадцать восьмого июля. Оказалось, что она повесилась за две недели до этого. Что-то около четырнадцатого.
Таким тоном великосветская дама могла рассказывать о том, как ее собачонка нагадила на персидский ковер. Если это проявление любви, подумал Шатов, то я – мадам Помпадур.
– Вас интересует, кто я? – спросила Ирина.
– Ну… – это Шатова интересовало, но близкого приятеля Татьяны могло и не интересовать.
Ирине было наплевать на желание или нежелание слушателя:
– Я ее содержала. Как обычно – старый и богатый содержит молодого и неблагодарного. В случае с Татьяной – еще и глупого. Что так на меня смотрите? О покойнике или хорошо или ничего? Тогда считайте, что это я ее хвалю. Вы знаете, сколько ей было лет? – Ирина выронила стакан, и он, прокатившись по тахте, упал на ковер.
– Тридцать.
– А мне – сорок два. Двенадцать лет разницы. Это очень много. Особенно для женщины.
– Вы выглядите значительно моложе, – на всякий случай сказал Шатов, хотя не представлял, как должны реагировать лесбиянки на комплимент мужика.
– Я знаю. И только я знаю, во сколько мне это обошлось. И только я знаю, сколько стоило мне содержание этой сучки, – Ирина потерла кончиками пальцев виски. – Я вас не шокирую?
– А с каких это пор лесбиянка может шокировать мужика? – спокойно поинтересовался Шатов.
– Вот именно, Онегин, вот именно. Кому нужна пожилая лесбиянка? Даже шлюха, которую она содержала, изменяла ей, и не столько с другими бабами, сколько с мужиками. Вот вас огорчило то, что она сожительствовала со мной?
– На наших отношениях это не сказалось, – отрезал Шатов.
Коньяк, похоже, начинал действовать, Ирина говорила невнятно и делала большие паузы между словами. Нужно было или форсировать разговор, или уходить. Еще минут пятнадцать – и все, дама отключится. Тем более что стакан коньяка был явно не первой ее дозой за эти сутки.
– Не сказалось! – громко воскликнула Ирина. – И на наших с ней – тоже не сказалось. Я не могла понять, почему она отказалась ехать со мной к морю. На-от-рез! У вас с ней давно?
– Что?
– Вы давно с ней начали трахаться?
– В начале июля.
– В самом начале?
– В первых числах…
– Не врите, Евгений. Вы не могли с ней трахаться в первых числах. У нее в первых числах, как это говорят в рекламе, критические дни. Хотя, конечно, она могла вам предложить и нечто другое, – Ирина засмеялась, – она была большая затейница. И стерва.
– Стерва?
– Несомненно. Она, как оказалось, умудрялась еще и шантажировать своих любовниц. Заметьте, не любовников, а любовниц. Ко мне уже обращались три взбалмошные бабы, которые просили и требовали вернуть им снимки… Ну, вы понимает? А одна даже умудрилась записаться на видеопленку. Уж не знаю, чем они там занимались с Татьяной… Хотя, представить могу. У Татьяны было шикарное тело и полное отсутствие комплексов. Снимков и видеокассет, кстати, я так и не нашла. Обидно, мне обещали за них хорошо заплатить.
– Тогда почему она повесилась?
– Откуда я знаю? Взяла и повесилась. Почему она решила трахаться с вами? Просто захотела. Потом просто захотела и повесилась.
– А она не говорила ничего такого? Не жаловалась?
– Представьте себе – нет. Она планировала жить долго и счастливо. И за мой счет. И за деньги тех дур, которых она раскрутила и шантажировала. И почему это вы меня спрашиваете? Вы имели ее гораздо позже меня. Это она вам могла… что… нибудь… сказать… – Ирина опустила голову на грудь.
– Ирина, – окликнул ее Шатов, потом громче, – Ирина!
Только не сейчас, взмолился про себя Шатов, только не сейчас. Еще несколько минут.
– Ирина, – Шатов довольно бесцеремонно потряс женщину за плечо.
– Что? Что вы меня тискаете? – Ирина схватила Шатова за руку. – Или вы решили трахнуть еще одну лесбиянку? Давайте. Может быть, я пойму, что ее заинтересовало в вас.
Ирина потянула Шатова к себе.
– Потом, попозже, – отстранился Шатов и вздрогнул, случайно коснувшись груди Ирины.
Не хватало еще сцены с пьяной женщиной.
– Брезгуешь? Старая? Это только по паспорту. Посмотри, какое у меня тело. Посмотри! – Ирина попыталась развязать пояс на халате, но не справилась с узлом. – Дьявол! Помоги мне снять эту тряпку!
– Сейчас, – Шатов осторожно сжал запястья ее рук, – сейчас я тебя раздену и трахну. Ты мне только скажи, Ира…
– Ирен, – капризно потребовала Ирина, – я хочу, чтобы меня называли Ирен.
– Хорошо, Ирен, вспомни, было что-нибудь странное в этом самоубийстве. Странное!
– Странное! – Ирина попыталась высвободить руки, – У нее все было странное. Странное! У нее никогда не хватала ума понять, где ее счастье. Она всегда окружала себя странными людьми, странными существами… Бумажными драконами. Вот и когда вешалась, остался у нее в ногах бумажный дракон… Маленький бумажный дракон…
– Какой дракон? – Шатов снова потряс Ирину, но она уже спала.
Какой еще, к черту, дракон?
Ждать, пока проснется? Или прийти потом? Зачем? Чтобы узнать, что бумажный дракон – это просто фигура речи? Китайцы время от времени объявляют кого-нибудь бумажным тигром. В смысле уничижительном. Тигр из бумаги, пуля из дерьма.
Везет ему в последние дни с женщинами.
Козел, оборвал себя Шатов, нельзя Виту упоминать в этом ряду. Вита не такая. С ней ему действительно повезло.
Нужно уходить.
Шатов поправил на уснувшей женщине халат. Спокойной ночи, Ирина. Ирен.
Захлопнув за собой дверь, Шатов вышел во двор. Огляделся. Это уже становится привычкой. Полезной привычкой. Никого подозрительного, правда, во дворе не было.
Что делаем дальше? Куда идем? Где нас может ждать засада?
Шатов вышел к дороге.
Что мы имеем в результате посещения убитой горем Ирины? Воеводина была содержанкой у лесбиянки, извините за нелепый каламбур. И еще она подрабатывала немного шантажом, если верить сожительнице. И не собиралась кончать жизнь самоубийством. Еще одно самоубийство и еще одно подозрение, что не самоубийство это вовсе.
И в ногах ее остался бумажный дракон.
Шатов поднял руку, и «жигули» послушно остановились возле него:
– Далеко?
– Городской район. Прикотиловка. Туда и обратно.
Водитель задумчиво почесал подбородок. Шатов расшифровал жест:
– Плачу аванс, на месте еще и потом по возвращению в город.
– Сколько?
– Договоримся, – пообещал Шатов и сел на заднее сидение.
Он так и не выспался за эти двое суток. Спать в жаркой машине захотелось неимоверно, и Шатов уснул, сам этого не заметив.
– … документы!
– Что? – потряс головой Шатов.
– Ваши документы! – повторил милиционер, наклоняясь к открытой дверце.
В бронежилете и с автоматом, отметил Шатов. Водитель «жигулей» стоял возле сержанта и с напряженным вниманием смотрел на Шатова. Второй милиционер стоял чуть в стороне и держал автомат стволом к машине.
– Документы? – переспросил Шатов и вытащил из нагрудного кармана рубашки свое журналистское удостоверение.
Сержант прочитал содержание документа, сличил лицо Шатова с фотографией и неодобрительно покосился на водителя. Тот пожал плечами.
– Езжайте, – милиционер вернул удостоверение и махнул рукой своему напарнику.
Водитель сел за руль и машина тронулась.
– Я похож на бандита? – спросил Шатов.
Водитель молча пожал плечами.
– А стучать нехорошо, – продолжил Шатов.
– Ну, извини, друг, – сказал водитель, – ошибочка вышла. Знаешь, сколько нашего брата горит на таких выгодных клиентах? Сел, назвал адрес, приехали, а он удавку на шею. И если только припугнет, то, считай, повезло. За копейку сейчас могут удавить.
– Бывает, – согласился Шатов.
– Бывает, – кивнул водитель. – Вчера вон, возле парка, один наш высадил пассажира, только отъехал – его иномарка подрезала, выскочили два качка и давай метелить водилу. Им, значит, нужно было его пассажира найти. Загремел наш мужик в больницу с сотрясением мозга и сломанными ребрами.
– Да, – протянул Шатов, чувствуя, как мороз пробегает по коже.
– Поймал бы тех козлов – угробил бы обоих. И рука бы не дрогнула, – сказал водитель. – Без суда и следствия. Расплодилось этого дерьма – не выгребешь.
Машина въехала в поселок.
– Тебе куда? – обернулся водитель.
– Мне нужен участковый, – Шатов покрутил головой, высматривая, к кому бы обратиться с вопросом.
– Сейчас, – кивнул водитель и притормозил возле небольшого рынка, – участковый с утра должен быть или дома, или на рынке.
– Серьезно?
– Из личного опыта знаю. У меня фазенда в соседнем районе, – водитель высунулся в окно. – Слышь, пацан, где тут у вас участковый.
Пацан не знал, но старушка, торговавшая с земли семечками, информацией владела, и через пять минут Шатов оказался возле дома участкового инспектора старшего лейтенанта Анатолия Григорьевича Григорова.
Шатов дал деньги водителю:
– Подождешь?
Водитель замялся.
– В город торопишься? – понял Шатов.
– Ну…
– Ладно, езжай.
– Ну, ты не обижайся…
– Ладно, – Шатов отвернулся от машины к калитке и потянул за ручку.
Калитка была не заперта.
– Хозяева дома? – окликнул Шатов.
Справа от калитки послышалось низкое рычание. Из пристроившейся под кустом смородины будки медленно вылезала здоровенная черная псина. И то, как она демонстрировала свои клыки, улыбкой назвать было трудно.
– Черный, в будку! – раздался приказ из глубины двора, и пес, не переставая рычать и скалиться, медленно втянулся назад в свое жилище.
Участковый был, так сказать, на полпути к служебным обязанностям. Туфли и форменные брюки уже были на нем, выше пока еще была надета только майка. Сам участковый был уже немолод, приземист, коротко стрижен и мускулист.
– Я из газеты, – Шатов достал из кармана удостоверение, – поговорить хотел.
– Из газеты, – участковый взял удостоверение, внимательно его рассмотрел и протянул его назад, – чем могу помочь, товарищ Шатов?
Старший лейтенант смотрел цепко, и врать ему не хотелось.
– Меня интересуют подробности одного несчастного случая…
– Это что, вчерашней аварии?
– Вчерашней? А что, вчера была авария?
– Еще какая! – участковый улыбнулся широко, словно гордился вчерашней крупной аварией. – Дальнобойщик прицеп потерял прямо посреди поселка, фура перекинулась прямо на шестисотый «мерседес» одного местного крутяка. Шум, крик… Пока я подошел, крутяк уже сподобился вытащить пистолет и получить по роже от дальнобойщика. Ваши уже приезжали. Да вы не стойте, проходите. Я как раз завтракал. Молоком угостить?
– Не нужно, – Шатов прошел вслед за участковым в заросшую виноградом беседку.
– Чего там не нужно? Садитесь. И пироги. Жены моей сейчас нету – уехала в город. Так что – чем богаты, тем и рады, – участковый налил молока из трехлитровой банки в кружку и подвинул ее Шатову, – так вы по поводу «мерседеса»?
Шатов отпил молока. Хорошо. Прохладное молоко в жару… Хорошо. Как там зовут участкового?
– Анатолий Георгиевич…
– Григорьевич, – поправил участковый, почесывая грудь, поросшую густой седой шерстью.
– Извините. Анатолий Григорьевич, я вас побеспокоил не по поводу прицепа. Меня интересует другое происшествие, с Егором Исаевичем Чупиным.
– С химиком? – на лице старшего лейтенанта появилось какое-то странное выражение, нечто среднее между разочарованием и удовлетворением. – А что тут интересного?
– Я как раз и хотел узнать, что здесь интересного? Затем и приехал, – Шатов улыбнулся широко и дружелюбно.
Григоров налил себе еще молока, залпом выпил. Вытер ладонью губы. Движения у него все были уверенные, сильные, без суеты. Хозяйские.
– А чего тут узнавать. Прибежала ко мне его баба, Антонина. С криком, слезами. Я туда, к ним в хату. Они ее еще лет пять назад у родственников Петряевой купили под дачу. Петряева как раз умерла, и ее внуки хатку как раз и продали.
– Это когда было?
– В день, что ли, какой?
– Да, какого числа?
– Двенадцатого июня это было. Меня Антонина аккурат в одиннадцать часов с места сорвала.
– И что там?
– А ничего! Я туда лезть не стал. Глянул с порога – не дышит. И пошел вызывать из района людей. Они приехали через час. Все. Самого Чупина схоронили на нашем кладбище.
– А вы… – Шатов замялся. Что, действительно, спрашивать? Странности? Подробности?
– А вам не сказали потом, что именно там случилось?
– А что говорить? И так все понятно. Полез Егор за кислотой, она, банка, то есть, перевернулась ему как раз на голову. Не за столом будет помянуто. Я только мельком глянул – все равно потом три дня не ел, – Григоров покачал головой и налил себе еще молока.
– У вас очень внимательный взгляд, Анатолий Григорьевич. Цепкий такой.
– Что есть, то есть. Хочешь, скажу, какой номер на твоем документе, – хитро прищурился участковый.
– И какой?
– Номер у тебя тридцать седьмой, а сама бумага выдана полтора года назад. А на фотографии ты в клетчатой рубашке. Точно?
Шатов потрясенно кивнул. Затевая разговор о внимательном глазе собеседника, он хотел просто перебросить мостик к вопросам типа «а не бросилось ли вам что-нибудь в глаза».
– Вам ничего не запомнилось из обстановки? Каких-нибудь подробностей?
– Каких подробностей? Покойный Чупин лежал на животе, лицом… – Григоров дернул щекой, – головой к двери, метрах так в полтора…
– А не могли его, скажем, убить?
– А хрен его знает… – пожал плечами участковый. – Да кому он нужен, чтоб его еще убивать?
– Не знаю. Так не похоже?
– Не знаю. Дом у них на отшибе, если бы даже кто-то и пришел от леса – никто все одно не заметил бы. А через лес полчаса пехом – дорога. И вокзал.
– Понятно… Так что – могли.
– Могли. Только кто?
Теперь уже плечами пожал Шатов.
– То-то и оно, – тяжело вздохнул участковый.
– А жена… вдова его, где сейчас?
– Уехала. Сразу после похорон собрала вещи и уехала. Бабы говорили – к дочери. То ли в Сибирь, то ли аж на Дальний Восток. Дом, правда, не продала. Мне теперь лишняя морока – следить, чтобы не разворовали или не спалили. Еще есть вопросы, а то мне по делам идти нужно.
– Вопросы? Вроде бы все… – Шатов встал. – Пойду, наверное.
– Я тебя провожу, а то Черный не выпустит, – Григоров пошел вперед.
Спина его тоже была густо покрыта порослью.
– А скажите, – подчиняясь внезапному наитию, спросил Шатов, – не было возле мертвого бумажного дракона?
Участковый остановился и медленно обернулся:
– Чего?
– Дракона бумажного?
И снова на лице участкового появилось странное неопределенное выражение:
– Откуда у нас драконы?
– Так не было? – переспросил Шатов.
Участковый отвел взгляд:
– Была бумажка какая-то. Только я не рассматривал… Не запомнил.
– А какой у меня номер на удостоверении?
– Тридцать седьмой. И печать на фотографии немного размазана, как раз над подписью.
– И не помните, Анатолий Григорьевич?
Григоров потоптался. Шатову ужасно неловко было смотреть, как смущенно мнется крепкий пожилой мужик, но выяснить любые подробности нужно было обязательно. Жизненно необходимо.
– Что такое, Анатолий Григорьевич? Что-то не так?
– Так и не так.
– Был дракон? Бумажный? – у Шатова зачесалось внутри, в том месте, как он когда-то пошутил, где был азарт.
– Бумажка белая там валялась. Вроде бы как в виде дракона вырезанная. Небольшая, сантиметров десять.
– Какого дракона?
– А хрен его знает, какого. С крыльями вроде бы. Только вызывали меня в город и предупреждали, чтобы я об этой бумажке никому не рассказывал. И чтобы, если кто у меня спрашивать начнет, так я чтобы в город немедленно сообщал. И телефон дали. Ты уж не обессудь, но о тебе я сообщу.
– А мне бояться нечего, – выдавил из себя Шатов и улыбнулся. С трудом, но улыбнулся, – к кому там нужно позвонить?
– Майор Ямпольский, Юрий Алексеевич. Телефончик…
Шатов выхватил из кармана блокнот и ручку, протянул Григорову:
– Не у всех такая память, как у вас, Анатолий Григорьевич, запишите!
– Да я запишу, только все одно позвоню! – предупредил участковый.
– Да ради Бога, Анатолий Григорьевич, вот вам моя визитка, тут и рабочий телефон и домашний.
Участковый покрутил в руках листок картона, и Шатов подумал, что он опять скажет о необходимости позвонить неизвестному майору Ямпольскому, но Григоров спрятал визитку в карман и протянул руку:
– Удачи тебе, Шатов. И не обижайся, коли что не так.
– Где тут у вас лучше машину ловить? – спросил Шатов, отойдя от калитки.
– На город?
– Да нет, я хотел еще в Филипповку заехать…
– А туда зачем? – поинтересовался Григоров.
– По делам.
– А ну, погодь, – приказал участковый и подошел к Шатову, – ты, часом, не по тому убийству туда ехать собрался?
– По какому? – Шатов спросило спокойно, хотя внутри все заколотилось.
– На даче этой бабу убили и мужика. С фамилией еврейской. Как ее…
– Шпигель.
– Вот-вот, – старший лейтенант оглянулся и понизил голос, – не нужно тебе туда ехать.
– Это почему? – тоже почти шепотом спросил Шатов.
– Позвони майору Ямпольскому, парень.
– Он что, и там побывал и приказал?
– И там. У меня в Филипповке участковым кум… Рассказал, понимаешь…
У Шатова совсем пересохло в горле:
– И что там, в Филипповке? Неужели тоже бумажка в виде дракона?
– Я тебе ничего не говорю. У моего кума память не очень, и особо он не присматривается ни к чему, но майор велел и ему звонить в случае чего…
– Если кто-нибудь станет спрашивать о драконе?
– Если кто станет спрашивать об убийстве… и о бумажных фигурках. Кум мой тебе ничего не скажет, он человек обязательный.
– А подробностей вы нее знаете по тому делу?
– А их, милый, никто не знает – кроме покойников и убийц. Видел кто-то машину поздно вечером, кто-то вроде что-то слышал. И все, некогда мне, – оборвал разговоры Григоров.
– Спасибо, Анатолий Григорьевич, – искренне поблагодарил Шатов.
– Не за что. И майору я все равно позвоню, ты уж извини.
– Я ему теперь и сам обязательно позвоню, сегодня.
– Тогда пока, – старший лейтенант на секунду сжал протянутую руку Шатову, словно тисками и ушел во двор.
Не перевелись еще мужики, подумал Шатов. Только вот так и не сказал участковый, где лучше машину в город ловить.
– Я забыл тебе сказать, – калитка распахнулась и появился Григоров, – машину до города лучше ловить на трассе. Через поселок, мимо вокзала. Минут пятнадцать отсюда. Только ты иди на электричку, она через двадцать минут. В городе даже быстрее будешь.
Глава 9
Как там у классика? Трясясь в прокуренном вагоне… Трясясь в загаженном вагоне. Отвык Евгений Шатов от пригородных поездов. Совсем отвык. Оторвался от народа, от его чаяний и ежедневных проблем.
Старый лозунг о том, что чисто не там где убирают, а где не сорят, со временем нанес страшные разрушения всему народному хозяйству в целом и железной дороге в частности. Подразумевалось, что народ разом перестанет сорить, а посему можно не убирать. Во всяком случае, подумал Шатов, перестали часто убирать.
Вагон электрички был набит почти битком. Трудно было понять, то ли это огородники уже успели обернуться с утра, то ли едут те, кто ночевал на своих сельских угодьях.
Шатов пристроился в углу тамбура и попытался отвлечься от окружающего, чтобы немного поразмыслить. Было о чем.
Как в старом неприличном стишке: «Вдруг откуда не возьмись, появился…» и так далее по тексту. Удачно сегодня прошел день. Насыщено, я бы сказал.
Стало понятно, что госпожа Воеводина вполне могла промышлять шантажом… Если верить ее безутешной вдове – точно промышляла, а раз так, вполне могла напромышлять себе неприятностей. Классический вариант. И этот кто-то, накинувший петлю и выбивший табурет, еще и удосужился оставить у ее ног вырезанного из бумаги дракона. Фигня какая-то!
Если Воеводину замочили, то на кой ляд было оставлять бумажку? Хотя один раз бумажка могла и не вызвать особого ажиотажа у следствия. Мало ли что может валяться у взбалмошной лесбиянки в ногах?
Но на кой ляд тогда такую же бумажку оставлять у погибшего в результате несчастного случая химика? Два раза – это уже даже самый тупой журналист, типа Шатова, сможет сообразить, что имеет место некое сходство в обстоятельствах.
И уж совсем полным кретином нужно быть, чтобы и в третий раз не обратить внимания на происходящее размножение бумажных драконов. И, надо полагать, внимание на это обратили. Появился некий майор Ямпольский, который всем запретил разговаривать на бумажные темы.
А вот интересно, не находили ли бумажки у других покойников из списка Арсения Ильича? Вот, например, Фроленков вполне мог выпорхнуть в окно, прижимая к груди маленького бумажного приятеля.
Или Мазаев мог держать в бардачке такого зверя…
– Да не выхожу я на следующей! – взорвался наконец Шатов, после того, как дородная селянка в четвертый раз ткнула его в израненный бок корзиной.
– Так чего стал на проходе? – взвизгнула баба.
– А мне что, лечь здесь? Твою мать… – последнюю фразу Шатов прошептал сдавленным голосом, получив удар все той же корзиной в бок и ведром по коленной чашечке. Баба гордо прошла по его ногам и вступила в пререкания с кем-то другим, оказавшимся на ее пути.
О чем это он? Шатов погладил себя по ребрам. Спокойно, это еще не побои. Это только чувство единения со своим народом.
Двери вагона с шипением открылись, и в тамбур, сметая нерасторопных, вломилась новая порция пассажиров. Ничего, нужно потерпеть. До города осталось всего ничего. Минут десять. И лучше не дожидаться Центрального вокзала, выскочить на Карповке. А там – метро или машина. В любой конец города.
Осталось только выяснить, в какой.
Если вспомнить, что возле четырех покойников из восьми были маленькие бумажные дракончики, то совершенно логичным будет предположить, что и у четырех остальных также были эти мифические звери. Что это дает? А черт его знает.
Предположим… Только предположим, напомнил себе Шатов, что все восемь были убиты, и что все восемь были убиты одним и тем же человеком. Или одними и теми же людьми, торопливо добавил Шатов. Или одними и теми же людьми.
Остановиться на этом предположении или искать подтверждения? Продолжать топтаться по адресам погибших, рискуя, кстати, нарваться и на посланцев Васильева? Или дождаться звонка Арсения Ильича и спихнуть ему свою гипотезу в качестве решения? Может быть, его устроит предположение, что все смерти связаны одним этим бумажным драконом, что неминуемо приводит к предположению о существовании одного или нескольких убийц… И так далее.
Далее что?
Возможны варианты. Фантастический – Арсений Ильич удовлетворяется изысканиями Шатова в виде бумажного дракона, связывается с Васильевым, и тот перестает жаждать крови Шатова. Все довольны, все – смеются.
Реалистический вариант выглядел не так весело. Арсений Ильич успел произвести на Шатова впечатление человека настойчивого и последовательно-неприятного. Дракона, говорите? Бумажного? И хотите, чтобы вас за такую пустяковую информацию сняли с крючка? А вы забыли, что, охраняя вашу жизнь, мы, Арсений Ильич, уконтрапупили трех человек? Помните? Ну, раз у вас такая хорошая память, то вбейте в нее, что теперь вам стоит узнать, чьи именно ручки дракона из бумаги вырезали и на место преступления подбросили. Вперед!
Вперед, невесело протянул Шатов. Похоже, что именно так закончится телефонный разговор с работодателем. И, если честно, Шатов понимал всю логичность такой постановки вопроса. Если бы дело не было окрашено кровью, и не маячили бы за спиной мальчики, жаждущие получить десять тысяч долларов, Шатов ни в коем случае никому – ни себе, ни другим, не зачел бы материал как готовый, без хотя бы гипотетического преступника.
Старый лозунг о том, что чисто не там где убирают, а где не сорят, со временем нанес страшные разрушения всему народному хозяйству в целом и железной дороге в частности. Подразумевалось, что народ разом перестанет сорить, а посему можно не убирать. Во всяком случае, подумал Шатов, перестали часто убирать.
Вагон электрички был набит почти битком. Трудно было понять, то ли это огородники уже успели обернуться с утра, то ли едут те, кто ночевал на своих сельских угодьях.
Шатов пристроился в углу тамбура и попытался отвлечься от окружающего, чтобы немного поразмыслить. Было о чем.
Как в старом неприличном стишке: «Вдруг откуда не возьмись, появился…» и так далее по тексту. Удачно сегодня прошел день. Насыщено, я бы сказал.
Стало понятно, что госпожа Воеводина вполне могла промышлять шантажом… Если верить ее безутешной вдове – точно промышляла, а раз так, вполне могла напромышлять себе неприятностей. Классический вариант. И этот кто-то, накинувший петлю и выбивший табурет, еще и удосужился оставить у ее ног вырезанного из бумаги дракона. Фигня какая-то!
Если Воеводину замочили, то на кой ляд было оставлять бумажку? Хотя один раз бумажка могла и не вызвать особого ажиотажа у следствия. Мало ли что может валяться у взбалмошной лесбиянки в ногах?
Но на кой ляд тогда такую же бумажку оставлять у погибшего в результате несчастного случая химика? Два раза – это уже даже самый тупой журналист, типа Шатова, сможет сообразить, что имеет место некое сходство в обстоятельствах.
И уж совсем полным кретином нужно быть, чтобы и в третий раз не обратить внимания на происходящее размножение бумажных драконов. И, надо полагать, внимание на это обратили. Появился некий майор Ямпольский, который всем запретил разговаривать на бумажные темы.
А вот интересно, не находили ли бумажки у других покойников из списка Арсения Ильича? Вот, например, Фроленков вполне мог выпорхнуть в окно, прижимая к груди маленького бумажного приятеля.
Или Мазаев мог держать в бардачке такого зверя…
– Да не выхожу я на следующей! – взорвался наконец Шатов, после того, как дородная селянка в четвертый раз ткнула его в израненный бок корзиной.
– Так чего стал на проходе? – взвизгнула баба.
– А мне что, лечь здесь? Твою мать… – последнюю фразу Шатов прошептал сдавленным голосом, получив удар все той же корзиной в бок и ведром по коленной чашечке. Баба гордо прошла по его ногам и вступила в пререкания с кем-то другим, оказавшимся на ее пути.
О чем это он? Шатов погладил себя по ребрам. Спокойно, это еще не побои. Это только чувство единения со своим народом.
Двери вагона с шипением открылись, и в тамбур, сметая нерасторопных, вломилась новая порция пассажиров. Ничего, нужно потерпеть. До города осталось всего ничего. Минут десять. И лучше не дожидаться Центрального вокзала, выскочить на Карповке. А там – метро или машина. В любой конец города.
Осталось только выяснить, в какой.
Если вспомнить, что возле четырех покойников из восьми были маленькие бумажные дракончики, то совершенно логичным будет предположить, что и у четырех остальных также были эти мифические звери. Что это дает? А черт его знает.
Предположим… Только предположим, напомнил себе Шатов, что все восемь были убиты, и что все восемь были убиты одним и тем же человеком. Или одними и теми же людьми, торопливо добавил Шатов. Или одними и теми же людьми.
Остановиться на этом предположении или искать подтверждения? Продолжать топтаться по адресам погибших, рискуя, кстати, нарваться и на посланцев Васильева? Или дождаться звонка Арсения Ильича и спихнуть ему свою гипотезу в качестве решения? Может быть, его устроит предположение, что все смерти связаны одним этим бумажным драконом, что неминуемо приводит к предположению о существовании одного или нескольких убийц… И так далее.
Далее что?
Возможны варианты. Фантастический – Арсений Ильич удовлетворяется изысканиями Шатова в виде бумажного дракона, связывается с Васильевым, и тот перестает жаждать крови Шатова. Все довольны, все – смеются.
Реалистический вариант выглядел не так весело. Арсений Ильич успел произвести на Шатова впечатление человека настойчивого и последовательно-неприятного. Дракона, говорите? Бумажного? И хотите, чтобы вас за такую пустяковую информацию сняли с крючка? А вы забыли, что, охраняя вашу жизнь, мы, Арсений Ильич, уконтрапупили трех человек? Помните? Ну, раз у вас такая хорошая память, то вбейте в нее, что теперь вам стоит узнать, чьи именно ручки дракона из бумаги вырезали и на место преступления подбросили. Вперед!
Вперед, невесело протянул Шатов. Похоже, что именно так закончится телефонный разговор с работодателем. И, если честно, Шатов понимал всю логичность такой постановки вопроса. Если бы дело не было окрашено кровью, и не маячили бы за спиной мальчики, жаждущие получить десять тысяч долларов, Шатов ни в коем случае никому – ни себе, ни другим, не зачел бы материал как готовый, без хотя бы гипотетического преступника.