Золотько Александр. Почерк дракона

   Электричка затормозила, и Шатов несколько запоздало понял, что если он решил не ехать до конечной, то ему лучше выходить. И еще он сообразил, что между ним и открытой дверью вагона десятка полтора тесно спрессованных дачников.
   – Пропустите пожалуйста, – Шатов попытался протиснуться между двумя дородными дамами, но был отброшен на исходные позиции. – Позвольте!
   Дамы медленно повернули к Шатову головы.
   – Мне нужно пройти! – выкрикнул Шатов.
   – Раньше нужно было думать, – спокойно ответила одна дама, а вторая согласно кивнула.
   – Но… – двери с шипением закрылись.
   Дамы удовлетворенно улыбнулись. Много ли им нужно для счастья? Вот так вот осадить молодого, наглого – и все, можно считать, что день прожит не зря.
   Значит, попытался успокоить себя Шатов, не судьба ему выйти на Карповке. А судьба ему выйти на Центральном вокзале. Ну и пожалуйста. Шатов вообще в последнее время все чаще и чаще полагается на судьбу. Если суждено ему выбраться из этой истории живым, то помимо этого, станет он еще и фаталистом.
   Если выберется. Сослагательное наклонение в отношении своего дальнейшего существования… Шатов покачал головой. Думать надо. Думать. Шевелить мозговой извилиной.
   Кстати, попытаться понять, что нового в расклад вносит появление таинственного майора Ямпольского. Майор этот, судя по всему, имеет, во-первых, информацию о резных бумажках, а во-вторых, отчего-то считает бумажки эти очень важным моментом минимум в двух убийствах.
   Стоп, не двух убийствах, а убийстве и несчастном случае. Пока не доказано, что Чупина грохнули, не стоит считать это убийством. Или…
   Шатов прикусил губу. Ладно, черт с ним, пусть и Воеводину, и Чупина, и Фроленкова, и чету Шпигелей убили одни и те же руки. Что нам это дает?
   Как вы полагаете, Ватсон, дает ли нам это хоть что-нибудь? Разумеется, Холмс! Это нам дает то, что кто-то в этом городе за последние два месяца отправил на тот свет восемь человек, пометив все убийства одним и тем же значком. Только вот зачем, Холмс?
   Зачем? Предположим, решил убивца замочить одного двух, десяток… пусть хоть сотню. Поджало его подсознание. По Фрейду. И давай он тайное делать явным. Ножом, молотком, кислотой… Если бы он просто мочил, то все было бы понятно. Но зачем, если ты обустроил все как самоубийство или несчастный случай, потом укладывать рядом с покойным еще и особый значок?
   Вот она, загадка. И явно ею заинтересуется и Арсений Ильич. И, похоже, ею заинтересуется и майор Ямпольский. Или уже интересуется. Еще раз стоп!
   Жарко-то как! И душно… Мозги совсем не работают.
   Он ведь так и не удосужился лично просмотреть сводки. Хотя… Вася… Покойный Вася-Некрофил не ошибался обычно в своих справках. Официальную милицейскую версию он обычно излагал точно и без отклонений. Тогда… Все равно жарко.
   Тогда получается, что родная милиция и все правоохранительные органы игнорируют, во всяком случае официально, тот факт, что некий бумажный значок объединяет все эти смерти и превращает их в убийства. Которые, опять таки, непонятно зачем кто-то вначале маскирует, а потом… а милиция, вначале находит значки, а потом делает вид, что их не находила. Но внимательно следит за теми, кто драконами будет интересоваться приватно.
   Шатов ляпнул о своем желании немедленно пообщаться с майором Ямпольским с ходу, не подумавши, но после некоторого размышления пришел к выводу, что общаться все равно придется. Вопрос только в том, делать это до разговора с Арсением Ильичом или после? А вдруг телефонный друг вообще не одобрит общения с официальными лицами?
   С него станется.
   Или вначале заехать к Грише Пащенко? Хотя зачем заезжать?
   Шатов вытащил из кармана сотовый телефон. Ухмыльнулся. Классно он теперь будет смотреться в глазах окружающих! Бабы, не выпустившие его на остановке, теперь просто вырастут в собственных глазах. Не просто так мужика обломали, а того, который с телефоном!
   – Слушаю! – ответил голос Пащенко.
   – Гриша! – позвал Шатов.
   – Говорите громче!
   – Гриша, это Шатов! Ша-тов!
   – А, – вроде бы обрадовался Гриша, – ты как с того света разговариваешь!
   – Почти! – сказал Шатов.
   – Не слышу!
   – Почти! – крикнул в трубку Шатов.
   – Чего разорался! – взвизгнула одна из баб.
   – Моду взяли, орать на ухо, – поддержала ее напарница.
   – Что там у тебя за шум? – спросил Пащенко.
   – У меня здесь, товарищ подполковник, чрезвычайная ситуация! – как можно громче крикнул в телефон Шатов, – группа пассажиров сорвала операцию на платформе Карповка. Подозреваю, что они в сговоре с преступной группировкой. Разрешимте применить оружие?
   – Ты чего, Шатов, крышей поехал? – неуверенным голосом спросил старший лейтенант Пащенко.
   – Всего двоих, – просительно протянул Шатов, оглядываясь на двух склочниц.
   Бабы разом затихли, и вокруг Шатова вдруг появилось пустое пространство.
   – Прикалываешься, Шатов?
   – Так точно, товарищ подполковник. Есть пока оружие не применять. Их возьмут на Центральном? Хорошо. А пока, не подскажете мне, кто такой майор Ямпольский? – отвернувшись к стене, уже тише спросил Шатов.
   – Ямпольский? – переспросил Пащенко.
   – Ямпольский. Мне очень нужно узнать, кто это такой и чем занимается.
   По тамбуру за спиной Шатова пробежал говорок, а потом наступила тишина.
   – Это… Ямпольский – начальник оперативно-поискового отдела.
   – Какого?
   – Оперативно-поискового отдела. Отдел было расформировали лет пять назад, а потом, в начале этого года, снова создали. Тебе зачем?
   – Нужно. Мне еще вот что нужно, – Шатов оглянулся через плечо и с удовлетворением обнаружил, что все отвернулись и демонстрируют полную лояльность к гражданину, только что испрашивавшего по телефону разрешения убить двух огородниц.
   Какой дисциплинированный у нас народ, в который раз восхитился Шатов.
   – Мне еще нужно узнать, чем именно сейчас занимается этот отдел.
   – А я откуда знаю? – в свою очередь спросил Пащенко.
   – А кто знает?
   – Ямпольский и знает!
   – А он к вам в райотдел заходил в последнее время?
   – Он? – в трубке послышались невнятные переговоры – Пащенко отвернулся от телефонной трубки и консультировался с соседями по кабинету. Насколько знал Шатов, их там имелось не менее пяти. – Слушаешь, Шатов?
   – Да.
   – Сам он не приходил, а его человек был, то ли в прошлом месяце, то ли в этом…
   – Чем-то конкретным интересовался?
   – Ты, Шатов, совсем наглость потерял! – засмеялся Пащенко, и Шатов осознал, что действительно несколько зарвался.
   – Я сейчас продиктую две фамилии, а ты, пожалуйста, пробей в течение часа все, что сможешь…
   – А если нет? – поинтересовался Пащенко.
   – Пробей-пробей, только аккуратно, а я твой должок спишу! – тихо, прикрывая трубку рукой, сказал Шатов.
   – Слово?
   – Слово!
   – Пишу, – сообщил Пащенко после секундной паузы.
   – Андрей Павлович Мазаев, сорок три года, предприниматель. С третьего на четвертое мая. Автокатастрофа.
   – Автокатастрофа… Дальше.
   – Дальше – Николай Станиславович Каневецкий, сорок семь, убит ножом на улице, двадцать третьего июля.
   – Принято, – деловым голосом сказал Пащенко, – и это будет последней информацией…
   – Договорились.
   – Через час позвони! – Пащенко положил трубку.
   Жалко, конечно, отпускать на волю такого засранца как Пащенко, но иначе не получается. Значит, пусть плавает Гриша. Даст Бог, еще попадется.
   Шатов спрятал в карман телефон и повернулся лицом к зрителям. Захотелось сказать что-нибудь бодрое, жизнеутверждающее. Типа – всем спасибо за сотрудничество. Но электричка как раз въехала на перрон Центрального вокзала, затормозила, и открылись двери. Как по волшебству расчистился проход от Шатова к выходу.
   – Всем спасибо! – все-таки продекламировал Шатов и выпрыгнул на перрон.
   И снова вопрос – куда пойти, куда податься?
   К Пащенко – только через час. Домой? Судя по перронным часам, сейчас – начало первого. Арсений Ильич будет звонить только в шестнадцать ноль-ноль. Есть еще три часа на личную жизнь и поиск новой информации.
   И еще хочется жрать. Такое впечатление, что с утра в желудке не было ничего, кроме молока. Что значит – складывается впечатление? Он сегодня действительно не принимал вовнутрь ничего, кроме молока в гостях у участкового.
   Три часа. Заехать в аптеку к Вите? Не стоит. Он в последние дни слишком часто таскает за собой неприятности. К Вите можно будет пойти только после того, как все утрясется. А если не утрясется, то к Вите он просто не сможет пойти. Очень простой и душевный расклад.
   Шатов через подземный переход вышел на привокзальную площадь. Поедем – поедим. На вокзале и в радиусе трех километров от него кушать рискованно. Даже если это новый Макдональдс. Тем более, если это новый Макдональдс, поправил себя Шатов. Один запах импортной забегаловки отбивал у Шатова всякое желание кушать.
   Оставалась кафешка «Ураган», которую в просторечии именовали «Уркой». Двадцать минут пешком и на метро.
   У входа в метро Шатов замер. Снова он забывает оглядываться, твою мать. Или он меньше стал бояться? Привык?
   Шатов прислушался к своим ощущениям. Жить хочется. Это не новость. Это как раз уже должно было войти в привычку – хотеть жить. Бояться жизнь потерять? Вот об этом думать не стоит. Шатов почувствовал, что все в его душе переполнено ужасом, что каждая клеточка его тела живет в постоянном страхе перед смертью, и что только какой-то внутренний стопор удерживает сознание Шатова от срыва. Лучше не думать об этом, подумал Шатов. Не сметь думать об этом, приказал себе Шатов.
   Думай о чем угодно. О бабах… О них – тоже не стоит. О работе… На хрен, думать о работе – это значит вспомнить о злосчастной статье и Васильеве. Выходит, чтобы не сойти с ума, ему можно думать только о выполнении задания Арсения Ильича. Только о нем. Больше ничего у Шатова не осталось. Только задание. И только после выполнения этого задания есть шанс, что к Шатову вернется все остальное.
   И на эскалаторе, и в вагоне, и на выходе из метро Шатов продолжал шарить взглядом по толпе. Нету. Никого нету, успокаивал он себя. Иначе его попытались бы спихнуть под электричку. Самый простой способ спрятать концы в воду – сделать вид, что произошел несчастный случай. Или самоубийство. Никто искать не станет…
   Черт, эту мысль он уже думал, только по несколько иному поводу. Это он думал по поводу списка. Зачем светиться лишний раз, если есть возможность остаться в тени?
   Что по этому поводу говорят импортные и отечественные детективы? Убить, чтобы другим неповадно было. Понятно, это как раз понятно. Только кому должно быть неповадно в случае с Шатовым? Насколько он знает, никто больше не копался в слоновьей заднице под названием дрожжевой завод. Значит, Шатова могут убрать тихо, вроде бы случайно.
   Как убрали Чупина, Фроленкова, Мазаева, Воеводину… Он этот список твердит целый день, не переставая. Твердит и твердит. И все с одним и тем же успехом. Если их убили, то…
   Мысли скользнули в накатанную колею. Он это уже обдумывал. И не смог ничего придумать. Нужно сделать перерыв на обед.
   Но поесть спокойно Шатов не удалось. Сразу после салата у столика материализовался Кеша Сомов из экономического отдела «Новостей»:
   – Привет! У тебя здесь свободно?
   Шатов кивнул, тем более что Сомов уже уселся за столик не дожидаясь разрешения.
   – Плохо выглядишь, – сообщил Кеша.
   – Как могу, – буркнул Шатов.
   – А мы думали, что ты уже уехал из города.
   – С чего бы это?
   – Домашний телефон у тебя не отвечает, в редакцию ты не появляешься после того случая… – глаза Сомова вдруг расширились, – кстати, а что там у тебя получилось?
   – По какому поводу? – Шатов отодвинул недоеденную котлету – разговор явно входил в неприятное русло.
   – Ну, как же? Это же к тебе приходили те двое.
   – Какие двое? – есть перехотелось совершенно. Принесло чертова Сомова не вовремя.
   – Нет, подожди, – Кеша азартно хлопнул ладонью по столу, – Макс сказал, что двое амбалов ворвались в редакцию, потребовали тебя, а поскольку ты уже сбежал через черный ход, сломали ни в чем не повинному Максу челюсть. Колись, Шатов!
   – Это тебе Макс со сломанной челюстью сказал? – Шатов допил залпом чай и встал.
   – Это он ментам сказал. Тебя, кстати, менты ищут для дачи показаний. Домой к тебе ездили, но не нашли…
   – Хорошо, мне некогда, бежать нужно…
   – Ты подожди, Женя, – Кеша также встал из-за стола, – там еще Сергей, верстальщик, говорил, что ты на него наехал по поводу статьи о дрожжевом заводе…
   – Все, пока! – Шатов махнул рукой, шагнул к выходу и чуть не снес соседний столик. Стакан с соком перевернулся, заливая платье какой-то девушки… Возмущенный вскрик, звон бьющегося стекла.
   – Извините, – пробормотал Шатов и вылетел на улицу.
   Удачно он поговорил. Просто замечательно. Нервы. Ведь можно было просто спокойно выслушать треп Сомова, потом, не торопясь, попрощаться, сообщить, что уезжает на Юг, что поезд сегодня вечером. И пусть себе Кеша распространяет эту информацию.
   Теперь у него будет о чем пофантазировать. Блин. Но как все четко связалось у Кеши. За тобой приходили двое. И что, кстати, ты хотел от Сережи? А, Шатов?
   Все будет до боли просто. Нервный Шатов – статья – двое накачанных парней – два трупа – испуганный Шатов.
   Что делать дальше? Что?
   Шатов свернул в сквер, минут пять шел бесцельно, потом опомнился, огляделся и достал из кармана телефон. Чуть не вылетело из головы – нужно связаться с Пащенко.
   – Слушаю! – сказал Пащенко.
   – Это Шатов.
   – Понял. Ты далеко от райотдела?
   – Минут через пятнадцать могу быть у тебя.
   – Не нужно. Прогуляйся по нашему скверу к памятнику, я через десять минут буду там.
   Вот и не верь после этого в судьбу, которая привела Шатова почти к тому самому месту, на котором ему назначил свидание Пащенко. Хотя, ничего особо странного в этом нет. Чаще всего о вещах интимных они говорили именно в сквере. Всего лишь бессознательное воплощение объективной привычки.
   Шатов сел на скамейку. Как в лучших детективах, он подойдет к месту встречи только после Пащенко. И еще он внимательно осмотрится, нет ли вокруг кого-нибудь подозрительного. А еще, пока есть немного времени, он попытается решить, идти к Ямпольскому или нет.
   Тут ведь тоже есть свои нюансы.
   Ладно, он сможет промычать что-то более-менее связное на тему смерти химика. Кто-то проболтался о нем и о драконе. Приблизительно тоже самое можно будет сказать и о семействе Шпигель. Можно, но кто в это поверит? Он бы сам, например, не поверил.
   Бог с ним, он еще может спалить свою встречу с пьяной Ирэн. Пьяная баба – себе не хозяйка, сболтнула лишнего, хотя и ей, наверняка, говорили, чтобы она о драконе не шептала никому. А как он узнал о Воеводиной? Тоже нашептали слухи? Замечательно. Все слухи и все об историях с бумажным драконом.
   И Фроленков… Кстати, а ведь бессмертный сержант мог даже не хотеть калечить Шатова, он мог просто выполнять указания того самого майора Ямпольского о необходимости задерживать всех, кто будет много вопросов задавать по поводу Фроленкова.
   Не исключено, кстати, что, получив информацию от участкового, Ямпольский на всякий случай проверит… или уже проверил… все случаи появления дракона. И быстро сообразит, что неизвестный, избивший сержанта, и журналист Евгений Шатов – одно и то же лицо.
   Шатов поежился. В этом случае встреча с майором будет равносильна добровольной сдаче. А он еще умудрился ляпнуть мадам Маше, что пришел от тех, от чьего имени торговал наркотой Фроленков. Господи, выходит, что он запутался по самые некуда.
   Теперь любое его движение будет работать против него же. Черт.
   Выходит, что если даже он сможет выпутаться из истории с Васильевым, если его действительно сможет «отмазать» Арсений Ильич, то еще неизвестно, как оно обернется с Ямпольским.
   Нападение на сотрудника милиции… У Шатова засосало под ложечкой. И ничего никому нельзя говорить. И так, и так – хреново.
   А вокруг живут веселые свободные люди. Им совершенно наплевать на то, что мозг Шатова сдавил страх, что чувство безысходности выдавливает из груди воздух, что жилки начинают мелко трястись. Где выход?
   Шатов потер щеки. Спокойно! Все можно преодолеть. Еще ничего не потеряно, до тех пор, пока он сам не опустил руки. Но это только слова. Жалкие нелепые слова. Жалкого, нелепого человека, скорчившегося на скамейке посреди сквера.
   За что же это ему? Почему именно он? Почему? Почему именно на него обрушилась эта тяжесть? Почему, почему, почему…
   – Вам плохо? – Шатов оглянулся.
   Возле скамейки остановилась молодая мамаша с коляской.
   – Все нормально. Немного нервов, – Шатов встал со скамейки.
   – У меня есть валериана, – предложила мамаша.
   – Спасибо, я обойдусь, – Шатов глянув в сторону памятника и обнаружил, что Пащенко уже стоит возле клумбы, – спасибо.
   – Здравствуй, Гриша, – Шатов помахал издалека рукой.
   – Привет, – Пащенко особого восторга не выразил, но руку протянул, – опаздываешь.
   – Задерживаюсь, – мрачно ответил Шатов и быстро добавил, пресекая возможные замечания по поводу начальников и не начальников. – Выяснил?
   – Выяснил, – кивнул головой Пащенко, – только…
   – Не мнись, старлей, говори!
   – Понимаешь, какое дело… – Пащенко очень не хотелось говорить всего, явно выяснил он что-то такое, что оказалось информацией запретной, и, одновременно с этим, запретная информация распирала Пащенко, желая выбраться наружу. Нужно было только помочь, дотронуться иголкой до этого шарика, надутого тайной.
   – Хватит мычать, – сказал Шатов, – пора телиться.
   – Ладно, – кивнул Пащенко, – хорошо. По поводу твоих фамилий…
   – По поводу моих фамилий, – согласился Шатов, – давай только пройдемся и не будем маячить здесь.
   – Давай. Значит, фамилии. Мазаев… – Пащенко почесал кончик носа, – Тут все вроде бы понятно и одновременно как-то не слишком.
   – Точнее!
   – Понимаешь…
   – Пойму, как только ты мне все объяснишь толком.
   – С точки зрения формальной – все в порядке. Авария, лысая резина, да еще и пьяный был как зюзя.
   – Это я уже знаю, в автоинспекции выяснил.
   – Ага… Дело как бы одновременно закрыли и у них забрали, – Пащенко снова замялся.
   – В ОПО, – подсказал Шатов.
   – В ОПО.
   – Замечательно. И ничего дополнительно?
   – Дополнительно? Дополнительно парни из ОПО топтались вокруг фирмы Мазаева, дома, родственников, связей…
   – Но дело по убийству возбуждено не было?
   – Не было.
   – Отлично. Теперь об этом, как его…
   – Каневецком.
   – Да, о нем. Зарезали мужика, на ноже пальцев нет, в окружении желающих его пришить найдено не было, жизнь вел спокойную – это все, что удалось выяснить. А потом…
   – ОПО? – спросил Шатов, делая удивленное лицо.
   – ОПО, – снова кивнул Пащенко.
   – И дальнейшая судьба дела покрыта мраком таинственности и неизвестности?
   – Мраком.
   – Все дела у тебя покрыты мраком неизвестности, Гриша. Это не к добру. Кстати, вопрос на общую эрудицию – ты что-нибудь слышал о Константине Башкирове?
   – О ком?
   – О Косте Шкире?
   – Первый раз…
   – Да, не слишком ты информированный мент, Гриша. Как тебя на службе держат? Но это не все, что ты успел накопать, – Шатов остановился и ткнул пальцем в грудь Пащенко.
   Тот тяжело вздохнул, переступая с ноги на ногу.
   – Гриша, тебе не идет детское выражение лица, – предупредил Шатов.
   – Тут… Такое дело…
   – Гриша, скоро заморозки ударят.
   – Оба эти дела как бы закрыты, но с контроля не сняты…
   – Не понял. Это что-то новое в практике юриспруденции.
   – Любая информация по поводу этих закрытых дел… новая информация… должна немедленно сообщаться в ОПО.
   – А то, что я интересуюсь этими делами, – закончил за Гришу Шатов, – как раз и есть новая информация по этим старым делам и должна быть немедленно доложена майору Ямпольскому. Например, тобой. Так?
   – В общем, так.
   – И тут мы плавно переходим к личности майора Ямпольского и его бесстрашного подразделения. Что у тебя есть по этому поводу? – любого другого человека с таким печальным выражением лица Шатов не стал бы допрашивать. Любого другого, но не Пащенко.
   – Я уже тебе говорил, что оперативно-поисковый отдел был заново создан…
   – Это ты мне уже действительно говорил. В связи с чем он был создан заново?
   – Откуда я знаю? Создан и все. Подчиняется областному начальству.
   – Ты что-нибудь об этом ОПО слышал еще? В связи с чем-нибудь, кроме этих двух дел?
   – Ничего я о них не слышал, – чуть ли не со слезой в голосе сказал Пащенко, – знаю одно, с Ямпольским лучше не завязываться.
   – Вот даже как? Такой крутой? Или у него там где-то наверху есть рука?
   – Не знаю. Мне только вот сегодня, полчаса назад, опера посоветовали, – голос Пащенко стал жалобным, – темное это дело…
   – И никто не гарантирует, что опера не сообщат Ямпольскому, что ты им интересовался, – что-то перепугался Пащенко больше положенного.
   – Никто не гарантирует. Влип я из-за тебя, Шатов.
   – И никто не гарантирует, что в разговоре со мной Ямпольский не узнает о наших с тобой теплых дружеских взаимоотношениях. То есть, если ты не сообщаешь в ОПО о моем любопытстве, то тебя могут долбануть по голове за нерадивость. А если ты стуканешь на своего приятеля Шатова, то приятель Шатов может совершенно спокойно рассказать о тех крепких узах, которые связывают продажного журналиста и продажного мента по фамилии Пащенко, – Шатов притянул к себе Пащенко за ворот рубахи, – и продажный мент по фамилии Пащенко не просто потеряет погоны, но даже и сядет.
   Пащенко рванулся, но Шатов держал крепко, и рубаха затрещала.
   – Сука ты, Шатов.
   – А жизнь какая, товарищ старший лейтенант? Не бойся, милый. Я тебя не сдам. Ты мне еще понадобишься.
   – Ты же обещал…
   – Снять тебя с крючка? Только в обмен за информацию. А ты умудрился меня еще и заложить.
   – Не закладывал я! – выкрикнул Пащенко.
   – Какой ты молодец, – похвалил Шатов и отпустил воротник, – но ты ведь еще заложишь?
   Пащенко отвел глаза.
   – Не дрейфь, Григорий, я и сам собирался сегодня связаться с Ямпольским. Ему обо мне уже сообщили. Или сообщают вот в настоящий момент. Я и сам хочу с майором поболтать.
   Пащенко облегченно выдохнул.
   – Все, Гриша, свободен. Ту заветную кассету ты еще не заслужил, но уже на пути. Более того, выполняешь два условия и получаешь ее просто задаром.
   – Какие условия? – быстро спросил Пащенко.
   – Очень простые, – Шатов, не торопясь, огляделся, – во-первых, в течение ближайших трех-четырех дней сообщаешь мне о любой суете вокруг меня и этих дел, о которых мы только что говорили. А во-вторых, быстро сейчас мне говоришь все, что знаешь о бумажном драконе.
   – О чем?
   Встречный вопрос прозвучал спокойно, насколько Пащенко вообще мог говорить сейчас спокойно.
   – Ни о чем, забудь, – Шатов потерял к Грише всякий интерес.
   – А кассета?
   – Я же сказал, через три-четыре дня. Точно.
   – Тогда пока? – Пащенко протянул руку.
   – Пока, – Шатов проигнорировал руку, – я тебе позвоню.
   – Я пошел… – вид у Пащенко был несколько побитый.
   Шатов посмотрел ему вдогонку. Плечи опущены, шаг неуверенный. Когда Пащенко оглянулся, в глазах его была безысходность и страх.
   Он боится. Он устал быть постоянно в страхе перед тем, что Шатов в любой момент может просто обнародовать его грехи.
   Так ему и нужно, подумал Шатов. Так и нужно. Нечего было… Шатов осекся.
   Джунгли. Мангровые заросли. Сельва. Как там еще называл Арсений Ильич этот мир? Скопище животных, которые рвут друг друга на части, пытаются захапать побольше жратвы и самок, закрепить за собой большой участок земли. Смять слабого, сломаться перед сильным.
   Звери – собаки, шакалы, черви…
   И он, Шатов, один из них. Еще позавчера он был сильнее Васильева, вороватого директора дрожжевого завода, потому что мог рассказать всем о его промысле. Потом мгновенно ситуация изменилась, Васильев напомнил, что в джунглях правила другие, и что побеждает не самый горластый, а тот, кто это горло может перекусить. И Шатов побежал. Он перестал ощущать себя свободным хищником. У него осталась одна возможность – бежать, прятаться, быть на побегушках, – и все для того, чтобы другой хищник смог отогнать Васильева от его жертвы.
   Шатов усмехнулся.
   Как там у него было в метро? Мелкий паразит издевался над женой, пока не вмешался Шатов. Шатов мог избивать Васю-Некрофила до тех пор, пока из темноты не прозвучал выстрел и пришлось убегать. И у Шатова тогда не возникло желание остановиться и разобраться раз и навсегда. Он просто бежал.
   Бежал, бежал, бежал… До тех пор, пока снова не почувствовал возможность пнуть Пащенко. И пнул, и даже получил от этого удовольствие.
   И все только для того, чтобы снова пуститься в бега. По приказу более сильного. По приказу Арсения Ильича.
   Вот такая занимательная зоология.
   Шатов достал из кармана телефон. Позвонить Ямпольскому? Просто взять и позвонить майору Ямпольскому, договориться о встрече, потом в ходе разговора попытаться понять, может ли он помочь…