Страница:
Четыре двери также были выкрашены серой краской. Шатова подвели к крайней справа.
Колян постучал, открыл и заглянул, не дожидаясь ответа:
– Мы приехали. Заводить?
Из кабинета что-то ответили. Видимо, разрешили.
Колян отошел в сторону и жестом регулировщика пригласил Шатова войти.
Ну, с Богом. Хуже не будет. Хуже не будет, еще раз напомнил себе Шатов, но уверенности что-то не было. Трудно сохранять уверенность после побоев, драки, нападения… Головная боль и тошнота также уверенности не добавляли.
Кто ты, майор Ямпольский? Привет.
– Добрый вечер, – сказал Шатов с порога.
– Садитесь, – не здороваясь ткнул хозяин кабинета рукой в сторону стула.
Выбора, собственно, не было. В кресле за столом сидел Ямпольский, напротив него, через стол, находился стул. Единственный.
Кабинет вообще подкупал спартанской простотой – стол, кресло, стул, компьютер и хлипкая этажерка в углу.
Окно выходило на запад, и багровые солнечные лучи, пробиваясь сквозь разрывы в клубящихся тучах, придавали комнате несколько зловещий вид.
– Я сказал – садитесь, – напомнил Ямпольский.
– Под Жеглова канаем, гражданин начальник? – съязвил Шатов, усаживаясь.
Ямпольский иронию проигнорировал. С первой секунды он произвел на Шатова впечатление человека решительного и твердого. Твердые черты лица, твердые, быстрые движения, твердый взгляд…
А вот тут нет, вот тут ты врешь. Со взглядом у майора не все в порядке. Взгляд свой майор отчего-то прятал, рассматривая то экран монитора, то бумаги на столе. Лишь раз глянул он на Шатова.
Быстрый, нервный какой-то взгляд.
Шатов сел на стул:
– Вы знаете, что переходите границы?
– Границы чего? – спросил Ямпольский.
– Я не знаю, чего именно вы переходите границы, но вот так нападать…
– Нападать? – Ямпольский улыбнулся, и Шатову показалось, будто что-то скрипнуло. – В нашем телефонном разговоре я вам предложил встретиться и поговорить…
– А я вам сказал, что мне некогда. И пообещал перезвонить вечером.
– Вы немного меня не поняли, – сухо произнес Ямпольский, – я не спрашивал вашего согласия. Вы обязаны были прийти для разговора. Обязаны.
Шатов вздрогнул. Обязан? Опять кто-то очень крутой считает, что может приказывать? И через секунду он потребует безоговорочного выполнения команд? А не хватит ли?
– Заткните эти обязанности себе знаете куда? – четко произнес Шатов.
Ему показалось, что воздух в комнате стал очень прозрачным и звонким. Как хрусталь.
– Никакие законы не могут меня заставить мчаться к вам по первому зову, помахивая хвостом и вывалив от усердия язык. И я не собираюсь оставаться ни секунды здесь. Вы хотите мне что-то сказать – говорите, но тогда, когда у меня будет время, – Шатов встал.
– Сидеть! – негромко, но очень веско приказал Ямпольский.
– Ах, сидеть! – Шатов наклонился к столу. – Это ты, майор, сиди, а я пойду.
– Ты будешь сидеть на этом долбанном стуле до тех пор, пока я не разрешу тебе встать! – Ямпольский вскочил и рванул Шатова за рубаху. – Пока я не разрешу.
– Руки! – процедил Шатов.
Ему было наплевать, что перед ним целый майор милиции, что за этим могут последовать какие-то неприятности. Наплевать. Он дошел до предела. Он больше не желал подчиняться всяким подонкам, в погонах или без.
– Руки… – очень тихо повторил Шатов, понимая, что еще секунда, и он врежет в лицо этому менту.
– Ах, руки? – Ямпольский резко оттолкнул Шатова.
Тот отлетел к стене, ударился спиной.
Снова? Снова побои?
Не задумываясь, Шатов подхватил опрокинутый стул и замахнулся:
– Убью, сука!
Распахнулась дверь, и в кабинет влетел Колян. Шатов успел краем глаза заметить стремительное движение, но уклониться не успел. Удар пришелся в горло. Шатов выронил стул и осел на пол, тщетно пытаясь вдохнуть.
Все разом исчезло, скрылось в мутной дымке. Что-то приказал Ямпольский. Ему что-то ответил Колян, еще кто-то.
Вдохнуть. Просто вдохнуть. Шатов захрипел. Они же убьют его. Просто убьют. Вдохнуть.
Наручники больно рванули запястья.
Где же воздух? Куда он подевался? Действительно стал хрусталем и теперь застрял у Шатова в горле?
Его куда-то подтащили.
Вдох… Больно, но где-то на самом пике боли в легкие просочилась тонкая струйка воздуха. Еще! Еще!
Снова он лежит, и снова кто-то стоит над ним, возвышаясь в недосягаемой дали. Тени дракона, услужливо подсказала память, их много в вашем мире…
Тени. И я только тень. Но разве может тени быть так больно?
– Не дергайся, – сказал… Колян?
Шатов вздохнул, выгнувшись телом и запрокинув голову. Больно!
– Не нужно нападать на офицера милиции, – это Ямпольский, он, видимо, тоже подошел к Шатову.
Шатов зажмурился на секунду, потом открыл глаза. В комнате сильно потемнело. Тучи, понял Шатов. Они заволокли все небо, эти тучи.
Колян расстегнул наручник на руке Шатова, потянул руку куда-то вверх, ему за голову, больно потянув плечо. Щелкнул браслет.
– Не хотите сидеть, гражданин Шатов, будете лежать.
– Пошел ты…
– К сожалению, не могу послать в ответ. Ваша участь на сегодня – лежать.
– Ты, козел, погоны потеряешь… Я ведь молчать не буду… – выдохнул Шатов.
– О чем молчать? – удивился Ямпольский, подвинул стул и сел на него верхом.
– Нападение… Твои дебилы…
– Неужели ударили?
– По голове. И я потерял сознание…
– И у тебя… извините, у вас есть свидетели? А вот то, что вы напали на меня и пытались даже ударить стулом, могут подтвердить как мои сотрудники, так и гражданские лица, случайно оказавшиеся у меня в кабинете, – Ямпольский потер руки, – я даже не буду вам объяснять, сколько положено по уголовному кодексу за нападение при исполнении. Или объяснить?
– Не нужно, – вывернутое плечо болело немилосердно, даже оттеснив на задний план головную боль.
Шатов попытался привстать, перевернулся на бок. Наручник был пристегнут к трубе парового отопления. Левой рукой Шатов дотянулся до браслета, подтянулся, чтобы сесть.
– А я сказал – лежать, – напомнил Ямпольский.
– А убить ты меня готов? – спросил Шатов.
– Убить?
– Да, замочить и выбросить на свалку. Я ведь все равно не стану молчать. Более того, я ведь пойду так высоко, что у тебя голова закружится, – Шатов ухватился рукой за трубу и сел. В голове всплеснулась боль.
– Никуда ты не пойдешь. Ты просто сядешь. Сядешь, – уверенно пообещал Ямпольский.
– Сяду, – кивнул Шатов, – только тебе от этого легче не будет. Каким бы ты крутым не был, но избивать задержанного – тем более журналиста, тебе никто не разрешал. Истязания в застенках – это с удовольствием подхватят и в столице, и западные свободные средства массовой информации.
– Какие истязания? Никаких истязаний, что вы, гражданин Шатов. Разве что синяки на запястьях, но тут вы сами виноваты – сопротивлялись, пытались меня искалечить.
– Знаешь, Ямпольский, за несколько последних дней я решил, что Жека Шатов – самый невезучий сукин сын в этом долбаном городе или даже на этой дерьмовой планете, – Шатов заставил себя улыбнуться, – но, слава аллаху, только что убедился, что это не так. Это ты самый невезучий человек в этом городе, майор Ямпольский. Самый невезучий… – Шатов попытался засмеяться, но только надсадно закашлялся.
– Не понял? – Шатову показалось, что по лицу Ямпольского проскочило выражение растерянности.
– А что тут понимать? Ты и твои подручные избили меня… Это неважно, что я на тебя нападал. На моем месте после таких побоев напал бы даже Махатма Ганди.
– Кто избил? О чем ты бредишь? – Ямпольский перешел на «ты», чувствуя какой-то подвох.
– А вы избили. Ты, страшный лейтенант Рыков – Митя, кажется, и его брат-близнец Колян, – Шатов левой рукой расстегнул на груди рубаху, – как ты полагаешь, экспертиза оценит это?
У Ямпольского изменилось выражение лица. Синяки и кровоподтеки на теле Шатова могли произвести впечатление.
– Более того, при снятии побоев, говоря на вашем птичьем языке, будет обнаружено, что вы избивали меня и вчера, и позавчера. Ву компрене? В смысле, я понятно объясняю?
Ямпольский оглянулся на дверь, шевельнул губами, словно пробормотав что-то.
– Не нужно зыркать на своих козлов. Это не они. Они как раз сработали аккуратно. Врезали по затылку. Разве что потом, в машине, попытались ухо открутить. Но, даже если ты повесишь на меня нападение и неподчинение, то вот это, – Шатов указал на синяки, – повиснет на тебе.
Шатову даже полегчало, когда он увидел, как меняется выражение лица Ямпольского. Неприятно почувствовать запах дерьма в собственном кабинете.
– Будешь дальше крутизну демонстрировать? Я ж тебе не урка мелкий, который скорее кровью захлебнется, чем соберется пожаловаться. Я – представитель свободной прессы, – Шатов демонстративно подергал наручник, – свободной.
– И почему мы тебя стали избивать? – спросил Ямпольский.
– А по кочану! Вам не понравилось, что я расследую восемь странных смертей, и вышел на информацию о бумажных драконах.
Вот тут Ямпольский вздрогнул. Явственно, всем телом.
– Плохая версия? Вы зажимаете эту информацию, скрываете ее от общественности. И я не удивлюсь, если и от министерства. А тут журналист Шатов внезапно накопал… А? Хреновый сценарий детективного романа? Вы начали преследовать журналиста, требовать, чтобы он нарушил свой журналистский долг, пару раз побили его, а когда поняли, что несгибаемый борец за правду все равно продолжает борьбу – схватили его, подвергли пыткам и попытались повесить на него преступление. Так что, как было сказано в фильме «Брильянтовая рука», сядем усе, – Шатов снова подергал наручник. – Железяку для начала сними.
Ямпольский молча отстегнул наручники, бросил их в угол кабинета. Металл коротко лязгнул. Майор вернулся в свое кресло.
– Мог бы и помочь, – брюзгливо пробормотал Шатов, со стоном вставая с пола. Горло все еще саднило.
Майор смят, теперь нужно стремительным наскоком опрокинуть его боевые порядки и выбираться на свежий воздух.
Шатов подвинул стул к столу, сел.
Помолчали.
– Так и будем в молчанку играть, гражданин начальник, – поинтересовался Шатов, – я очень занятой человек. Мне еще с семьей гражданина Николая Святославовича Каневецкого общаться нужно.
– Станиславовича.
– Что?
– Николая Станиславовича, – повторил Ямпольский, – и не хрен тебе там делать.
– Как же нет, когда есть. Есть что мне там делать. Поспрашивать, не давил ли на них майор Ямпольский в целях заставить не разглашать того факта, что в городе действует серийный убийца. Не давил? Вы, кстати, очень устало выглядите, гражданин майор.
– Тайна следствия… – выдавил, наконец, Ямпольский.
– А я и не лезу в следствие. Я провожу свое расследование и выяснил, что ты, майор, с ведома областного начальства или без него зажимаешь информацию минимум о семи убийствах. Плюс убийство Константина Башкирова, о котором ты мог официально и не знать. А вот о Воеводиной, Мазаеве, Фроленкове, супругах Шпигелях, Чупине, Каневецком – вот о них ты знал, майор. Знал и помалкивал, что какой-то извращенец убивает людей, – Шатов заметил, что Ямпольский собрался ответить и перебил его, – нет, я понимаю, конечно, что все это с ведома и по приказу начальства. Что нашему областному генералу не хочется привлекать внимание высоких инстанций к тому, что восемь смертей украшены бумажным дракончиком. Еще бы, на фига нам новый виток международной известности, если мы еще Солдатскую славу не пережили.
Ты тут журналиста по голове бьешь, а маньяк сейчас снова кого-нибудь готовиться замочить. Нет, майор? Восемь жизней! Вы за три месяца ничего не смогли найти. Три месяца, восемь жизней!
Спокойно, Жека, одернул себя Шатов, что-то тебя в патетику потянуло. Не к добру, вон как майор желваками заиграл. Ща как рванет!
– Восемь, говоришь? Три месяца, говоришь? – скулы Ямпольского побелели. – А полгода не хочешь? А тридцать семь трупов не хочешь? И не хрен мне тыкать свою заботу об окружающих. Тебя, видите ли, восемь трупов огорчили. Три месяца тебе, видите ли, долгий срок.
Майор вскочил и заходил по комнате:
– Что ты понимаешь, придурок! Не ищем… А как прикажешь его искать? Нет ни его описания, ни отпечатков пальцев, ни постоянного почерка – ничего. Он убивает по всему городу, разными способами. И если бы не подбрасывал значков, хрен бы мы его убийства вообще отличили бы от обычных сводок.
– Как – тридцать семь… – растерянно пробормотал Шатов.
– По-разному. Кого ножом, кого огнем, кто вроде бы умер сам собой. В компьютерах разбираешься?
– Да.
– Вот сам и посмотри, – майор развернул к Шатову монитор и подвинул «мышку», – давай, ищи. Директория «Дракон». Файлы от первого до тридцать седьмого, в хронологическом порядке. Давай, журналист, ройся в секретных документах.
«Мышка» щелкнула, открывая директорию. Файл ноль первый.
Зинаида Игнатьевна Матвеева, семьдесят пять лет, отравление бытовым газом. Второе февраля…
Мартиросян Ашот Мовсесович, сорок пять, предприниматель, убит при ограблении…
Семья Кочетовых, три человека, дочке три с половиной года, убиты…
Василий Андреевич Калинкин, двадцать восемь, временно неработающий, отравление суррогатом алкоголя…
– Нравится? – спросил Ямпольский.
Шатов промолчал.
– Конечно, нравится, – засмеялся Ямпольский, – это ж какое громкое дело. А если о нем стукануть в столицу? Да никто там не удивится! Даже ухом не поведут. Ты думаешь, что без их ведома можно было все это засекретить? Не будь наивным, Шатов. Все там прекрасно знают. Только выхода нет. Наводнить город патрулями? А кого искать? Мужика с бумагой и ножницами в кармане? А если это вообще баба?
– Так что, совсем нет выхода? Сидеть и ждать?
– Именно сидеть и именно ждать, – Ямпольский вернулся в кресло и веско припечатал ладонью стол, – он ведь славы хочет.
– Или она…
– Или они. Слава нужна. Если бы просто нравилось убивать и быть умнее всех, он бы мог всю жизнь этим заниматься. А он хочет, чтобы мы знали, кто нас за нос водит.
– Только вы?
– Пока – только мы. Захочет, чтобы все остальные узнали – позвонит такому уроду, как ты. И ты растрезвонишь по всему свету о героическом убийце. Не так?
«Не так» – хотелось ответить Шатову, но он не мог. Именно так. И он сам, и любой журналист вцепился бы в такую тему руками и ногами. Это же слава. И не только местная! И никакие запреты не остановили бы его.
– А чего вы ждете?
– Мы ждем? Мы ждем, когда его гордыня пересилит чувство самосохранения, и он сделает глупость. Ерундовскую. Пальцы оставит, или свидетель вдруг объявится. Да он сейчас вообще наверняка не знает, нашли мы его значки или нет. Поэтому мы все дела держим на контроле. Кто будет спрашивать, кто будет топтаться рядом и задавать много лишних вопросов.
– И тут появился я…
– И тут появился ты, мать твою… и, кстати, откуда ты узнал о драконе? – взгляд Ямпольского вцепился в лицо Шатова.
Спокойно, Жека, напомнил себе Шатов, не проболтаться. Спокойно.
– О драконах? Случайно. Сунулся в городское гаишное управление, а мне там и выдали, что дело Мазаева вроде как закрыто, а вроде как и изъято оперативно-поисковым отделом, – Шатов сделал паузу, понимая, что о всех остальных делах тоже нужно что-то придумывать.
– И? – подстегнул Ямпольский.
– Я до этого слышал, что баба повесилась одна… И дело ее, по слухам, тоже попало в ОПО. Решил пойти, поговорить. В конце концов, то, что вас возродили, тоже тема для статьи. Когда, зачем?
– А почему не прямо к нам? Через общественные связи?
– А ваши общественные связи имеют одну главную задачу – держать и не пущать. Вот я к любовнице этой Воеводиной и сходил. А та, по пьяному делу, чирикнула, что был дракон бумажный. Я еще поспрашивал у своих… источников, какие дела на учете у ОПО. Мне подбросили Чупина и Шпигелей… – пока неплохо получается лавировать между камнями, – ну и всех остальных. О Фроленкове сказали уже в «Гиппократе».
– К своим осведомителям относишь и Пащенко из райотдела? – почти спокойно спросил Ямпольский.
– Без комментариев, – быстро сказал Шатов.
– Без комментариев… – Ямпольский повернул монитор к себе и задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Что дальше делать собираешься?
– А что? Мне нужно у вас справиться?
– Не делай глупостей, отцепись от этой темы. Тебе же лучше будет!
– А что, снова двинете по голове и прикуете к батарее?
– Зачем? Пяти граммов наркотиков хватит обнаружить у тебя при обыске. Или патроны в квартире. А то еще бывают несчастные случаи на улицах, – майор чуть наклонился к столу, и Шатову показалось, что Ямпольский сейчас бросится на него.
– Не пугай, майор.
– А я и не пугаю. Сегодня тебе повезло. Я даже не спрашиваю, кто тебя так отделал. Но завтра… Или послезавтра, если ты не съедешь с базара, я могу гарантировать тебе массу неприятностей. Оставь это дело в покое. Пока тридцать семь убийств. А если вдруг тридцать восемь?
Шатов потер горло, сглотнул:
– Хочешь сказать, что меня могут ваши… Тот же Рыков?
– Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказано. Отцепись от этого дела. И осведомителям своим посоветуй. Настоятельно посоветуй.
Шатов закрыл глаза. Потом, не торопясь, открыл и посмотрел прямо в глаза Ямпольского. Пять секунд, десять, пятнадцать… Ямпольский отвел взгляд. Стоит удовлетвориться этой маленькой победой и уходить. Сегодня ему повезло и не нужно искушать судьбу. Взять ноги в руки… Вот еще рубашку застегнуть и заправить в джинсы.
– Я пойду? – Шатов встал со стула.
– Иди, – безразлично сказал Ямпольский.
– Я свои документы, деньги и телефон могу забрать?
– Забирай.
Странный голос у Ямпольского, безразличный, словно принял он уже решение и не интересно ему дальше общаться с журналистом Шатовым. Принял решение…
Шатов рассовал свои вещи по карманам.
– Митяй! – крикнул майор.
Шатов вздрогнул.
В кабинет ворвался Митяй.
– Проводи гостя, Митя. Вежливо проводи, без эксцессов.
Метяй несколько раз перевел немного удивленный взгляд с Шатова на майора и обратно.
– Что уставился? Проводи меня к выходу, орелик, – деревянным голосом потребовал Шатов, – барин разрешили.
– Пошли, – Митяй отступил в сторону.
– Пока! – Шатов помахал рукой Ямпольскому.
– Я тебя серьезно предупреждаю… – напомнил тот.
– Уже предупредил. Я напуган, подавлен и весь в раздумьях. С ног до головы.
Но Шатов действительно был напуган. Тридцать семь убийств. Тридцать семь. Не восемь, которые его ужасали, а на двадцать девять больше.
Шатов прошел мимо дежурного сержанта на улицу.
Почти кромешная темнота. И совершенно нет ветра.
Будет гроза. Будет. Это точно.
Шатов огляделся. Как теперь отсюда выбираться? Просто поймать тачку? Но машин не было. Только стояли шестые «жигули» орлов Ямпольского.
Ну и черт с ними, решил Шатов, пройдусь пешком. Очень полезно гулять пешком. Здорово успокаивает нервы. Идешь так себе по ночной улице, размышляешь потихоньку. Лучше о чем-нибудь приятном.
Шатова затошнило. Все нормально, это нервы. У тебя просто нервы ни к черту. Успокойся. Подави этот спазм и иди. Неприлично рыгать прямо на улице. Прилично рыгать дома, в своем родном туалете…
Кстати, о туалете. Что ты теперь будешь делать с этой кучей дерьма, которую талантливо накопал? Оставишь в покое?
Тридцать семь убийств. Тридцать семь убийств… Интересно, если сообщить Арсению Ильичу, что в его подсчеты вкралась ошибка – он снимет заказ или потребует отправляться по всем адреса? И по уже известным, и по тем, которые еще не успел узнать.
Тошнота немного отступила, и Шатов двинулся дальше. Город словно вымер. Фонари вдоль улицы не горели, окна зданий не были освещены. Какие-то конторы, закрытые по случаю общего экономического кризиса. И ни одной машины. Ни одной, твою мать.
Все-таки он сегодня устал. Тяжеленький выпал день. Сейчас бы все бросить и поехать к… Не нужно о ней. Не нужно. Еще рано.
Сейчас нужно…
Сзади послышался звук мотора. Шатов оглянулся и шагнул к обочине, поднимая руку. Машина не притормаживая пронеслась мимо.
– Чтоб ты перевернулся, гад! – крикнул сипло вдогонку машине Шатов и захлебнулся кашлем.
Горло нужно поберечь. Оно еще нам понадобится.
Тридцать семь. Тридцать семь. Это как звук шагов. Тридцать семь. Кто-то идет по темноте, приволакивая ногу. Усталый. Делает, не торопясь, широкий шаг – тридцать, а потом быстро приставляет ногу – семь. Тридцать семь.
Что дальше? Или Ямпольский прав? Они ведут себя единственно возможным образом? Ждать? А если он не ошибется? И что дальше? Еще год и семьдесят шесть трупов? И никто не заметит. Не обратит внимания, потому, что все укладывается в среднестатистические показатели.
Бросить это дело? Майор был недвусмысленен – неприятности будут. Да, не сегодня. Но завтра или послезавтра его вызовут… Или к нему подойдут и поставят условия… Сделают предложение, от которого он не сможет отказаться…
Попытаться на этом сыграть? Рассказать о Васильеве? Об убитых быках тоже расскажи, напомнил себе Шатов, не забудь. И об убитом возле дома Виты. И о том, как ты убежал из-под выстрелов, а Вася остался и умер. Расскажи.
Ладно, Арсений Ильич отмажет от Васильева. Отмажет, должен отмазать. Тогда можно будет забыть о Васильеве, о двух убитых. Тогда можно просто будет… Что? Соглашаться и молчать о драконе? И стать его тенью? Так?
Господи, как все было просто – ему нужно было выжить. Просто собраться с силами, плюнуть на гордость, брезгливость и выжить. Выпросить, заслужить у хозяина жизнь!
Теперь… Теперь он еще не заработал жизнь, но в голову уже лезут обрывки мыслей о свободе слова, о сенсационном материале, об ответственности перед миллионами… Идиот.
Куда это мы пришли? А, район рынка. Шатов кивнул себе, правильно, вон виднеется купол Вознесенского храма, вон – телевышка.
– Закурить не найдется? – спросил кто-то спереди.
– Не курю, – быстро ответил Шатов и пошел на другую сторону улицы.
– Мужик, ты куда? – спросил тот же голос.
Не останавливаться, приказал себе Шатов, не останавливаться. Только не ввязываться в разборки. Черт, надо же было забрести в один из самых неспокойных районов города. Сколько там этих курильщиков?
– Не, мужик, ты не прав, – еще один голос, – совсем не прав. Куда же ты от нас? Мы у тебя просто попросили закурить, а ты – бежать.
– Ты хочешь сказать, что мы похожи на бандитов? И от нас нужно убегать? – первый голос, характерный, с какой-то визгливой ноткой. И обладатель его шел к Шатову.
Шатов прибавил шагу. Не бежать, а то погонятся и будут гнать, пока не настигнут. А состояние организма у Шатова сейчас не такое, чтобы долго и быстро бежать. Да и в драке он долго не выстоит против двоих. Если честно, он и против одного не особо устоит.
Черт, он совершенно не знает этого района. Рынок слева, но туда ему не прорваться. Вправо – та самая темная глухая улица, по которой он сюда шел. Там ни помощи, ни укрытия.
Быстрее соображать, быстрее.
Шаги сзади приблизились, и Шатов побежал. Горло жгло, боль вцепилась в ребра. Или ему все-таки ушибли что-то из внутренностей…
Переулок… Кажется, к реке. Бегом…
Шаги сзади, легкие, целеустремленные. Сколько их там сзади, любителей ночных развлечений? Двое? Трое? Какая, на хрен, разница? Догонят – и все.
Шаги уже совсем рядом. Шатов с трудом подавил желание оглянуться. Нельзя. Потеряет темп – дрова. Хотя он и так потеряет темп.
Рывок вправо, через дорогу. Какие-то руины… Хорошо еще, что глаза немного привыкли к темноте. До реки – метров пятьдесят. Но добежать ему не дадут – ни преследователи, ни избитое тело.
Остаются руины. Дом недавно, видимо, начали сносить, старый, одноэтажный, еще дореволюционный дом. Дверь сорвать успели. Хорошо.
Шатов прыжком преодолел ступеньки крыльца и влетел в темный коридор. Пахло мочой, чем-то горелым и лекарствами. Что здесь было? Старая поликлиника? Или аптека?
Где может быть второй выход? Через окно?
На крыльце кто-то выругался. Это тот, с истеричным голосом. Они, кажется, остановились. Может, отстанут?
Шатов прижался спиной к стене. Бешено колотящееся сердце и хриплое дыхание не давали возможности услышать, что там говорят на крыльце.
Решают уйти? Или прикидывают, кому идти вовнутрь. Что же они так прицепились? Настырные какие!
В любом случае нужно уходить. Шатов медленно двинулся вдоль стены, молясь, чтобы не заскрипело ничего или не упало. Что-то эти двое – двое? – на крыльце решили. Но что?
Тишина. Где-то вдалеке прозвенел трамвай. И снова тишина. Ветра нет… Нет? Тогда откуда этот шорох?
Хитрецы! Все-таки пошли в дом. Один или двое? Или это без разницы?
Под ногой у Шатова что-то еле слышно лязгнуло. Шатов замер, осторожно присел, пощупал руками. Битый кирпич, щепки… Прут. Увесистый арматурный прут. Только не загреметь. Осторожно взять прут, поднять его и…
Хорошо! Что там у его преследователей? Нож? Кастет? Мы теперь почти на равных. Ну не станут же уличные урки носить с собой огнестрельное оружие! Не Дикий же Запад, в конце концов.
Слева, от входа мелькнул свет. Фонарь. Предусмотрительный урка нынче пошел. Ему хорошо. А Шатову – хреново. Сейчас луч сильного фонаря навылет прошьет коридор…
Колян постучал, открыл и заглянул, не дожидаясь ответа:
– Мы приехали. Заводить?
Из кабинета что-то ответили. Видимо, разрешили.
Колян отошел в сторону и жестом регулировщика пригласил Шатова войти.
Ну, с Богом. Хуже не будет. Хуже не будет, еще раз напомнил себе Шатов, но уверенности что-то не было. Трудно сохранять уверенность после побоев, драки, нападения… Головная боль и тошнота также уверенности не добавляли.
Кто ты, майор Ямпольский? Привет.
– Добрый вечер, – сказал Шатов с порога.
– Садитесь, – не здороваясь ткнул хозяин кабинета рукой в сторону стула.
Выбора, собственно, не было. В кресле за столом сидел Ямпольский, напротив него, через стол, находился стул. Единственный.
Кабинет вообще подкупал спартанской простотой – стол, кресло, стул, компьютер и хлипкая этажерка в углу.
Окно выходило на запад, и багровые солнечные лучи, пробиваясь сквозь разрывы в клубящихся тучах, придавали комнате несколько зловещий вид.
– Я сказал – садитесь, – напомнил Ямпольский.
– Под Жеглова канаем, гражданин начальник? – съязвил Шатов, усаживаясь.
Ямпольский иронию проигнорировал. С первой секунды он произвел на Шатова впечатление человека решительного и твердого. Твердые черты лица, твердые, быстрые движения, твердый взгляд…
А вот тут нет, вот тут ты врешь. Со взглядом у майора не все в порядке. Взгляд свой майор отчего-то прятал, рассматривая то экран монитора, то бумаги на столе. Лишь раз глянул он на Шатова.
Быстрый, нервный какой-то взгляд.
Шатов сел на стул:
– Вы знаете, что переходите границы?
– Границы чего? – спросил Ямпольский.
– Я не знаю, чего именно вы переходите границы, но вот так нападать…
– Нападать? – Ямпольский улыбнулся, и Шатову показалось, будто что-то скрипнуло. – В нашем телефонном разговоре я вам предложил встретиться и поговорить…
– А я вам сказал, что мне некогда. И пообещал перезвонить вечером.
– Вы немного меня не поняли, – сухо произнес Ямпольский, – я не спрашивал вашего согласия. Вы обязаны были прийти для разговора. Обязаны.
Шатов вздрогнул. Обязан? Опять кто-то очень крутой считает, что может приказывать? И через секунду он потребует безоговорочного выполнения команд? А не хватит ли?
– Заткните эти обязанности себе знаете куда? – четко произнес Шатов.
Ему показалось, что воздух в комнате стал очень прозрачным и звонким. Как хрусталь.
– Никакие законы не могут меня заставить мчаться к вам по первому зову, помахивая хвостом и вывалив от усердия язык. И я не собираюсь оставаться ни секунды здесь. Вы хотите мне что-то сказать – говорите, но тогда, когда у меня будет время, – Шатов встал.
– Сидеть! – негромко, но очень веско приказал Ямпольский.
– Ах, сидеть! – Шатов наклонился к столу. – Это ты, майор, сиди, а я пойду.
– Ты будешь сидеть на этом долбанном стуле до тех пор, пока я не разрешу тебе встать! – Ямпольский вскочил и рванул Шатова за рубаху. – Пока я не разрешу.
– Руки! – процедил Шатов.
Ему было наплевать, что перед ним целый майор милиции, что за этим могут последовать какие-то неприятности. Наплевать. Он дошел до предела. Он больше не желал подчиняться всяким подонкам, в погонах или без.
– Руки… – очень тихо повторил Шатов, понимая, что еще секунда, и он врежет в лицо этому менту.
– Ах, руки? – Ямпольский резко оттолкнул Шатова.
Тот отлетел к стене, ударился спиной.
Снова? Снова побои?
Не задумываясь, Шатов подхватил опрокинутый стул и замахнулся:
– Убью, сука!
Распахнулась дверь, и в кабинет влетел Колян. Шатов успел краем глаза заметить стремительное движение, но уклониться не успел. Удар пришелся в горло. Шатов выронил стул и осел на пол, тщетно пытаясь вдохнуть.
Все разом исчезло, скрылось в мутной дымке. Что-то приказал Ямпольский. Ему что-то ответил Колян, еще кто-то.
Вдохнуть. Просто вдохнуть. Шатов захрипел. Они же убьют его. Просто убьют. Вдохнуть.
Наручники больно рванули запястья.
Где же воздух? Куда он подевался? Действительно стал хрусталем и теперь застрял у Шатова в горле?
Его куда-то подтащили.
Вдох… Больно, но где-то на самом пике боли в легкие просочилась тонкая струйка воздуха. Еще! Еще!
Снова он лежит, и снова кто-то стоит над ним, возвышаясь в недосягаемой дали. Тени дракона, услужливо подсказала память, их много в вашем мире…
Тени. И я только тень. Но разве может тени быть так больно?
– Не дергайся, – сказал… Колян?
Шатов вздохнул, выгнувшись телом и запрокинув голову. Больно!
– Не нужно нападать на офицера милиции, – это Ямпольский, он, видимо, тоже подошел к Шатову.
Шатов зажмурился на секунду, потом открыл глаза. В комнате сильно потемнело. Тучи, понял Шатов. Они заволокли все небо, эти тучи.
Колян расстегнул наручник на руке Шатова, потянул руку куда-то вверх, ему за голову, больно потянув плечо. Щелкнул браслет.
– Не хотите сидеть, гражданин Шатов, будете лежать.
– Пошел ты…
– К сожалению, не могу послать в ответ. Ваша участь на сегодня – лежать.
– Ты, козел, погоны потеряешь… Я ведь молчать не буду… – выдохнул Шатов.
– О чем молчать? – удивился Ямпольский, подвинул стул и сел на него верхом.
– Нападение… Твои дебилы…
– Неужели ударили?
– По голове. И я потерял сознание…
– И у тебя… извините, у вас есть свидетели? А вот то, что вы напали на меня и пытались даже ударить стулом, могут подтвердить как мои сотрудники, так и гражданские лица, случайно оказавшиеся у меня в кабинете, – Ямпольский потер руки, – я даже не буду вам объяснять, сколько положено по уголовному кодексу за нападение при исполнении. Или объяснить?
– Не нужно, – вывернутое плечо болело немилосердно, даже оттеснив на задний план головную боль.
Шатов попытался привстать, перевернулся на бок. Наручник был пристегнут к трубе парового отопления. Левой рукой Шатов дотянулся до браслета, подтянулся, чтобы сесть.
– А я сказал – лежать, – напомнил Ямпольский.
– А убить ты меня готов? – спросил Шатов.
– Убить?
– Да, замочить и выбросить на свалку. Я ведь все равно не стану молчать. Более того, я ведь пойду так высоко, что у тебя голова закружится, – Шатов ухватился рукой за трубу и сел. В голове всплеснулась боль.
– Никуда ты не пойдешь. Ты просто сядешь. Сядешь, – уверенно пообещал Ямпольский.
– Сяду, – кивнул Шатов, – только тебе от этого легче не будет. Каким бы ты крутым не был, но избивать задержанного – тем более журналиста, тебе никто не разрешал. Истязания в застенках – это с удовольствием подхватят и в столице, и западные свободные средства массовой информации.
– Какие истязания? Никаких истязаний, что вы, гражданин Шатов. Разве что синяки на запястьях, но тут вы сами виноваты – сопротивлялись, пытались меня искалечить.
– Знаешь, Ямпольский, за несколько последних дней я решил, что Жека Шатов – самый невезучий сукин сын в этом долбаном городе или даже на этой дерьмовой планете, – Шатов заставил себя улыбнуться, – но, слава аллаху, только что убедился, что это не так. Это ты самый невезучий человек в этом городе, майор Ямпольский. Самый невезучий… – Шатов попытался засмеяться, но только надсадно закашлялся.
– Не понял? – Шатову показалось, что по лицу Ямпольского проскочило выражение растерянности.
– А что тут понимать? Ты и твои подручные избили меня… Это неважно, что я на тебя нападал. На моем месте после таких побоев напал бы даже Махатма Ганди.
– Кто избил? О чем ты бредишь? – Ямпольский перешел на «ты», чувствуя какой-то подвох.
– А вы избили. Ты, страшный лейтенант Рыков – Митя, кажется, и его брат-близнец Колян, – Шатов левой рукой расстегнул на груди рубаху, – как ты полагаешь, экспертиза оценит это?
У Ямпольского изменилось выражение лица. Синяки и кровоподтеки на теле Шатова могли произвести впечатление.
– Более того, при снятии побоев, говоря на вашем птичьем языке, будет обнаружено, что вы избивали меня и вчера, и позавчера. Ву компрене? В смысле, я понятно объясняю?
Ямпольский оглянулся на дверь, шевельнул губами, словно пробормотав что-то.
– Не нужно зыркать на своих козлов. Это не они. Они как раз сработали аккуратно. Врезали по затылку. Разве что потом, в машине, попытались ухо открутить. Но, даже если ты повесишь на меня нападение и неподчинение, то вот это, – Шатов указал на синяки, – повиснет на тебе.
Шатову даже полегчало, когда он увидел, как меняется выражение лица Ямпольского. Неприятно почувствовать запах дерьма в собственном кабинете.
– Будешь дальше крутизну демонстрировать? Я ж тебе не урка мелкий, который скорее кровью захлебнется, чем соберется пожаловаться. Я – представитель свободной прессы, – Шатов демонстративно подергал наручник, – свободной.
– И почему мы тебя стали избивать? – спросил Ямпольский.
– А по кочану! Вам не понравилось, что я расследую восемь странных смертей, и вышел на информацию о бумажных драконах.
Вот тут Ямпольский вздрогнул. Явственно, всем телом.
– Плохая версия? Вы зажимаете эту информацию, скрываете ее от общественности. И я не удивлюсь, если и от министерства. А тут журналист Шатов внезапно накопал… А? Хреновый сценарий детективного романа? Вы начали преследовать журналиста, требовать, чтобы он нарушил свой журналистский долг, пару раз побили его, а когда поняли, что несгибаемый борец за правду все равно продолжает борьбу – схватили его, подвергли пыткам и попытались повесить на него преступление. Так что, как было сказано в фильме «Брильянтовая рука», сядем усе, – Шатов снова подергал наручник. – Железяку для начала сними.
Ямпольский молча отстегнул наручники, бросил их в угол кабинета. Металл коротко лязгнул. Майор вернулся в свое кресло.
– Мог бы и помочь, – брюзгливо пробормотал Шатов, со стоном вставая с пола. Горло все еще саднило.
Майор смят, теперь нужно стремительным наскоком опрокинуть его боевые порядки и выбираться на свежий воздух.
Шатов подвинул стул к столу, сел.
Помолчали.
– Так и будем в молчанку играть, гражданин начальник, – поинтересовался Шатов, – я очень занятой человек. Мне еще с семьей гражданина Николая Святославовича Каневецкого общаться нужно.
– Станиславовича.
– Что?
– Николая Станиславовича, – повторил Ямпольский, – и не хрен тебе там делать.
– Как же нет, когда есть. Есть что мне там делать. Поспрашивать, не давил ли на них майор Ямпольский в целях заставить не разглашать того факта, что в городе действует серийный убийца. Не давил? Вы, кстати, очень устало выглядите, гражданин майор.
– Тайна следствия… – выдавил, наконец, Ямпольский.
– А я и не лезу в следствие. Я провожу свое расследование и выяснил, что ты, майор, с ведома областного начальства или без него зажимаешь информацию минимум о семи убийствах. Плюс убийство Константина Башкирова, о котором ты мог официально и не знать. А вот о Воеводиной, Мазаеве, Фроленкове, супругах Шпигелях, Чупине, Каневецком – вот о них ты знал, майор. Знал и помалкивал, что какой-то извращенец убивает людей, – Шатов заметил, что Ямпольский собрался ответить и перебил его, – нет, я понимаю, конечно, что все это с ведома и по приказу начальства. Что нашему областному генералу не хочется привлекать внимание высоких инстанций к тому, что восемь смертей украшены бумажным дракончиком. Еще бы, на фига нам новый виток международной известности, если мы еще Солдатскую славу не пережили.
Ты тут журналиста по голове бьешь, а маньяк сейчас снова кого-нибудь готовиться замочить. Нет, майор? Восемь жизней! Вы за три месяца ничего не смогли найти. Три месяца, восемь жизней!
Спокойно, Жека, одернул себя Шатов, что-то тебя в патетику потянуло. Не к добру, вон как майор желваками заиграл. Ща как рванет!
– Восемь, говоришь? Три месяца, говоришь? – скулы Ямпольского побелели. – А полгода не хочешь? А тридцать семь трупов не хочешь? И не хрен мне тыкать свою заботу об окружающих. Тебя, видите ли, восемь трупов огорчили. Три месяца тебе, видите ли, долгий срок.
Майор вскочил и заходил по комнате:
– Что ты понимаешь, придурок! Не ищем… А как прикажешь его искать? Нет ни его описания, ни отпечатков пальцев, ни постоянного почерка – ничего. Он убивает по всему городу, разными способами. И если бы не подбрасывал значков, хрен бы мы его убийства вообще отличили бы от обычных сводок.
– Как – тридцать семь… – растерянно пробормотал Шатов.
– По-разному. Кого ножом, кого огнем, кто вроде бы умер сам собой. В компьютерах разбираешься?
– Да.
– Вот сам и посмотри, – майор развернул к Шатову монитор и подвинул «мышку», – давай, ищи. Директория «Дракон». Файлы от первого до тридцать седьмого, в хронологическом порядке. Давай, журналист, ройся в секретных документах.
«Мышка» щелкнула, открывая директорию. Файл ноль первый.
Зинаида Игнатьевна Матвеева, семьдесят пять лет, отравление бытовым газом. Второе февраля…
Мартиросян Ашот Мовсесович, сорок пять, предприниматель, убит при ограблении…
Семья Кочетовых, три человека, дочке три с половиной года, убиты…
Василий Андреевич Калинкин, двадцать восемь, временно неработающий, отравление суррогатом алкоголя…
– Нравится? – спросил Ямпольский.
Шатов промолчал.
– Конечно, нравится, – засмеялся Ямпольский, – это ж какое громкое дело. А если о нем стукануть в столицу? Да никто там не удивится! Даже ухом не поведут. Ты думаешь, что без их ведома можно было все это засекретить? Не будь наивным, Шатов. Все там прекрасно знают. Только выхода нет. Наводнить город патрулями? А кого искать? Мужика с бумагой и ножницами в кармане? А если это вообще баба?
– Так что, совсем нет выхода? Сидеть и ждать?
– Именно сидеть и именно ждать, – Ямпольский вернулся в кресло и веско припечатал ладонью стол, – он ведь славы хочет.
– Или она…
– Или они. Слава нужна. Если бы просто нравилось убивать и быть умнее всех, он бы мог всю жизнь этим заниматься. А он хочет, чтобы мы знали, кто нас за нос водит.
– Только вы?
– Пока – только мы. Захочет, чтобы все остальные узнали – позвонит такому уроду, как ты. И ты растрезвонишь по всему свету о героическом убийце. Не так?
«Не так» – хотелось ответить Шатову, но он не мог. Именно так. И он сам, и любой журналист вцепился бы в такую тему руками и ногами. Это же слава. И не только местная! И никакие запреты не остановили бы его.
– А чего вы ждете?
– Мы ждем? Мы ждем, когда его гордыня пересилит чувство самосохранения, и он сделает глупость. Ерундовскую. Пальцы оставит, или свидетель вдруг объявится. Да он сейчас вообще наверняка не знает, нашли мы его значки или нет. Поэтому мы все дела держим на контроле. Кто будет спрашивать, кто будет топтаться рядом и задавать много лишних вопросов.
– И тут появился я…
– И тут появился ты, мать твою… и, кстати, откуда ты узнал о драконе? – взгляд Ямпольского вцепился в лицо Шатова.
Спокойно, Жека, напомнил себе Шатов, не проболтаться. Спокойно.
– О драконах? Случайно. Сунулся в городское гаишное управление, а мне там и выдали, что дело Мазаева вроде как закрыто, а вроде как и изъято оперативно-поисковым отделом, – Шатов сделал паузу, понимая, что о всех остальных делах тоже нужно что-то придумывать.
– И? – подстегнул Ямпольский.
– Я до этого слышал, что баба повесилась одна… И дело ее, по слухам, тоже попало в ОПО. Решил пойти, поговорить. В конце концов, то, что вас возродили, тоже тема для статьи. Когда, зачем?
– А почему не прямо к нам? Через общественные связи?
– А ваши общественные связи имеют одну главную задачу – держать и не пущать. Вот я к любовнице этой Воеводиной и сходил. А та, по пьяному делу, чирикнула, что был дракон бумажный. Я еще поспрашивал у своих… источников, какие дела на учете у ОПО. Мне подбросили Чупина и Шпигелей… – пока неплохо получается лавировать между камнями, – ну и всех остальных. О Фроленкове сказали уже в «Гиппократе».
– К своим осведомителям относишь и Пащенко из райотдела? – почти спокойно спросил Ямпольский.
– Без комментариев, – быстро сказал Шатов.
– Без комментариев… – Ямпольский повернул монитор к себе и задумчиво побарабанил пальцами по столу. – Что дальше делать собираешься?
– А что? Мне нужно у вас справиться?
– Не делай глупостей, отцепись от этой темы. Тебе же лучше будет!
– А что, снова двинете по голове и прикуете к батарее?
– Зачем? Пяти граммов наркотиков хватит обнаружить у тебя при обыске. Или патроны в квартире. А то еще бывают несчастные случаи на улицах, – майор чуть наклонился к столу, и Шатову показалось, что Ямпольский сейчас бросится на него.
– Не пугай, майор.
– А я и не пугаю. Сегодня тебе повезло. Я даже не спрашиваю, кто тебя так отделал. Но завтра… Или послезавтра, если ты не съедешь с базара, я могу гарантировать тебе массу неприятностей. Оставь это дело в покое. Пока тридцать семь убийств. А если вдруг тридцать восемь?
Шатов потер горло, сглотнул:
– Хочешь сказать, что меня могут ваши… Тот же Рыков?
– Я ничего не хочу сказать, кроме того, что уже сказано. Отцепись от этого дела. И осведомителям своим посоветуй. Настоятельно посоветуй.
Шатов закрыл глаза. Потом, не торопясь, открыл и посмотрел прямо в глаза Ямпольского. Пять секунд, десять, пятнадцать… Ямпольский отвел взгляд. Стоит удовлетвориться этой маленькой победой и уходить. Сегодня ему повезло и не нужно искушать судьбу. Взять ноги в руки… Вот еще рубашку застегнуть и заправить в джинсы.
– Я пойду? – Шатов встал со стула.
– Иди, – безразлично сказал Ямпольский.
– Я свои документы, деньги и телефон могу забрать?
– Забирай.
Странный голос у Ямпольского, безразличный, словно принял он уже решение и не интересно ему дальше общаться с журналистом Шатовым. Принял решение…
Шатов рассовал свои вещи по карманам.
– Митяй! – крикнул майор.
Шатов вздрогнул.
В кабинет ворвался Митяй.
– Проводи гостя, Митя. Вежливо проводи, без эксцессов.
Метяй несколько раз перевел немного удивленный взгляд с Шатова на майора и обратно.
– Что уставился? Проводи меня к выходу, орелик, – деревянным голосом потребовал Шатов, – барин разрешили.
– Пошли, – Митяй отступил в сторону.
– Пока! – Шатов помахал рукой Ямпольскому.
– Я тебя серьезно предупреждаю… – напомнил тот.
– Уже предупредил. Я напуган, подавлен и весь в раздумьях. С ног до головы.
Но Шатов действительно был напуган. Тридцать семь убийств. Тридцать семь. Не восемь, которые его ужасали, а на двадцать девять больше.
Шатов прошел мимо дежурного сержанта на улицу.
Почти кромешная темнота. И совершенно нет ветра.
Будет гроза. Будет. Это точно.
Шатов огляделся. Как теперь отсюда выбираться? Просто поймать тачку? Но машин не было. Только стояли шестые «жигули» орлов Ямпольского.
Ну и черт с ними, решил Шатов, пройдусь пешком. Очень полезно гулять пешком. Здорово успокаивает нервы. Идешь так себе по ночной улице, размышляешь потихоньку. Лучше о чем-нибудь приятном.
Шатова затошнило. Все нормально, это нервы. У тебя просто нервы ни к черту. Успокойся. Подави этот спазм и иди. Неприлично рыгать прямо на улице. Прилично рыгать дома, в своем родном туалете…
Кстати, о туалете. Что ты теперь будешь делать с этой кучей дерьма, которую талантливо накопал? Оставишь в покое?
Тридцать семь убийств. Тридцать семь убийств… Интересно, если сообщить Арсению Ильичу, что в его подсчеты вкралась ошибка – он снимет заказ или потребует отправляться по всем адреса? И по уже известным, и по тем, которые еще не успел узнать.
Тошнота немного отступила, и Шатов двинулся дальше. Город словно вымер. Фонари вдоль улицы не горели, окна зданий не были освещены. Какие-то конторы, закрытые по случаю общего экономического кризиса. И ни одной машины. Ни одной, твою мать.
Все-таки он сегодня устал. Тяжеленький выпал день. Сейчас бы все бросить и поехать к… Не нужно о ней. Не нужно. Еще рано.
Сейчас нужно…
Сзади послышался звук мотора. Шатов оглянулся и шагнул к обочине, поднимая руку. Машина не притормаживая пронеслась мимо.
– Чтоб ты перевернулся, гад! – крикнул сипло вдогонку машине Шатов и захлебнулся кашлем.
Горло нужно поберечь. Оно еще нам понадобится.
Тридцать семь. Тридцать семь. Это как звук шагов. Тридцать семь. Кто-то идет по темноте, приволакивая ногу. Усталый. Делает, не торопясь, широкий шаг – тридцать, а потом быстро приставляет ногу – семь. Тридцать семь.
Что дальше? Или Ямпольский прав? Они ведут себя единственно возможным образом? Ждать? А если он не ошибется? И что дальше? Еще год и семьдесят шесть трупов? И никто не заметит. Не обратит внимания, потому, что все укладывается в среднестатистические показатели.
Бросить это дело? Майор был недвусмысленен – неприятности будут. Да, не сегодня. Но завтра или послезавтра его вызовут… Или к нему подойдут и поставят условия… Сделают предложение, от которого он не сможет отказаться…
Попытаться на этом сыграть? Рассказать о Васильеве? Об убитых быках тоже расскажи, напомнил себе Шатов, не забудь. И об убитом возле дома Виты. И о том, как ты убежал из-под выстрелов, а Вася остался и умер. Расскажи.
Ладно, Арсений Ильич отмажет от Васильева. Отмажет, должен отмазать. Тогда можно будет забыть о Васильеве, о двух убитых. Тогда можно просто будет… Что? Соглашаться и молчать о драконе? И стать его тенью? Так?
Господи, как все было просто – ему нужно было выжить. Просто собраться с силами, плюнуть на гордость, брезгливость и выжить. Выпросить, заслужить у хозяина жизнь!
Теперь… Теперь он еще не заработал жизнь, но в голову уже лезут обрывки мыслей о свободе слова, о сенсационном материале, об ответственности перед миллионами… Идиот.
Куда это мы пришли? А, район рынка. Шатов кивнул себе, правильно, вон виднеется купол Вознесенского храма, вон – телевышка.
– Закурить не найдется? – спросил кто-то спереди.
– Не курю, – быстро ответил Шатов и пошел на другую сторону улицы.
– Мужик, ты куда? – спросил тот же голос.
Не останавливаться, приказал себе Шатов, не останавливаться. Только не ввязываться в разборки. Черт, надо же было забрести в один из самых неспокойных районов города. Сколько там этих курильщиков?
– Не, мужик, ты не прав, – еще один голос, – совсем не прав. Куда же ты от нас? Мы у тебя просто попросили закурить, а ты – бежать.
– Ты хочешь сказать, что мы похожи на бандитов? И от нас нужно убегать? – первый голос, характерный, с какой-то визгливой ноткой. И обладатель его шел к Шатову.
Шатов прибавил шагу. Не бежать, а то погонятся и будут гнать, пока не настигнут. А состояние организма у Шатова сейчас не такое, чтобы долго и быстро бежать. Да и в драке он долго не выстоит против двоих. Если честно, он и против одного не особо устоит.
Черт, он совершенно не знает этого района. Рынок слева, но туда ему не прорваться. Вправо – та самая темная глухая улица, по которой он сюда шел. Там ни помощи, ни укрытия.
Быстрее соображать, быстрее.
Шаги сзади приблизились, и Шатов побежал. Горло жгло, боль вцепилась в ребра. Или ему все-таки ушибли что-то из внутренностей…
Переулок… Кажется, к реке. Бегом…
Шаги сзади, легкие, целеустремленные. Сколько их там сзади, любителей ночных развлечений? Двое? Трое? Какая, на хрен, разница? Догонят – и все.
Шаги уже совсем рядом. Шатов с трудом подавил желание оглянуться. Нельзя. Потеряет темп – дрова. Хотя он и так потеряет темп.
Рывок вправо, через дорогу. Какие-то руины… Хорошо еще, что глаза немного привыкли к темноте. До реки – метров пятьдесят. Но добежать ему не дадут – ни преследователи, ни избитое тело.
Остаются руины. Дом недавно, видимо, начали сносить, старый, одноэтажный, еще дореволюционный дом. Дверь сорвать успели. Хорошо.
Шатов прыжком преодолел ступеньки крыльца и влетел в темный коридор. Пахло мочой, чем-то горелым и лекарствами. Что здесь было? Старая поликлиника? Или аптека?
Где может быть второй выход? Через окно?
На крыльце кто-то выругался. Это тот, с истеричным голосом. Они, кажется, остановились. Может, отстанут?
Шатов прижался спиной к стене. Бешено колотящееся сердце и хриплое дыхание не давали возможности услышать, что там говорят на крыльце.
Решают уйти? Или прикидывают, кому идти вовнутрь. Что же они так прицепились? Настырные какие!
В любом случае нужно уходить. Шатов медленно двинулся вдоль стены, молясь, чтобы не заскрипело ничего или не упало. Что-то эти двое – двое? – на крыльце решили. Но что?
Тишина. Где-то вдалеке прозвенел трамвай. И снова тишина. Ветра нет… Нет? Тогда откуда этот шорох?
Хитрецы! Все-таки пошли в дом. Один или двое? Или это без разницы?
Под ногой у Шатова что-то еле слышно лязгнуло. Шатов замер, осторожно присел, пощупал руками. Битый кирпич, щепки… Прут. Увесистый арматурный прут. Только не загреметь. Осторожно взять прут, поднять его и…
Хорошо! Что там у его преследователей? Нож? Кастет? Мы теперь почти на равных. Ну не станут же уличные урки носить с собой огнестрельное оружие! Не Дикий же Запад, в конце концов.
Слева, от входа мелькнул свет. Фонарь. Предусмотрительный урка нынче пошел. Ему хорошо. А Шатову – хреново. Сейчас луч сильного фонаря навылет прошьет коридор…