Страница:
Пень в разборку не лез. Он сидел возле окна и ожидал, когда за ним приедут. Нашли о чем спорить, козлы. Водяры им захотелось, сучки. Это они могут – ужраться и пойти по шалавам, или еще куда. Им не нужно на ночь глядя сидеть за баранкой и везти хрен знает что, хер знает куда.
– Заткни хавало, – взревел Локоть, – хто ты такой, чтобы мне мозги трахать? Да я тебя!..
– Да пойми ты, блин, ужрешься, а утром проснешься на том свете. Мозги совсем отбили тебе сегодня.
Сявка громко сопел, но в диалог не вмешивался, всем своим видом демонстрируя поддержку Локтя.
Внезапно Пню в голову пришла классная мысль. Нужно просто поддержать быков, выпить как следует, и тогда, может, не придется никуда ехать. На фиг местным пацанам пьяный за рулем? Озаренный этой идеей, Пень отвернулся от окна, и именно в этот момент к дому подъехала машина.
Все четверо ее услышали сразу и замолчали. Графин попятился к кровати и споткнулся о ведро.
– Твою мать! – вырвалось у него, но никто в комнате на это внимание не обратил. Все смотрели на дверь. Скрипнули доски крыльца, раз, два, три. Трое. Локоть и Сявка встали на всякий случай из-за стола, бутылка оказалась в руках Сявки.
Входная дверь с силой распахнулась. Женя остановился на пороге и внимательно осмотрел комнату:
– У вас здесь и вонища! Блевотину свою выносить нужно. И комнату проветривать. Это для здоровья полезно.
– Для здоровья полезно людей так не бить. Охренели совсем, – набрался смелости Графин.
– Это точно. Это ты молодец, верно подметил. Самый ништяк, – согласился Женя и шагнул в комнату. За ним сразу же вошли двое давешних спортсменов с набережной. Женя взял стул и сел к столу.
– Водку это вы тоже правильно придумали. Молодцы. Не нужно было только на чужой территории лоходром устраивать. Не благородно это и для здоровья вредно. Да вы садитесь, чего там зря маячить.
Женька говорил спокойно, даже доброжелательно, с улыбкой. Легкой такой, чуть насмешливой улыбкой. Графина словно обожгло. Не отдавая себе отчета, Женька и держался и говорил в манере Грека, того самого мужика, который вот также не торопясь и с улыбкой, превратил Карася в окровавленный мешок. Лучше бы он орал и угрожал.
– Вы нас, ребята извините, ошибочка вышла. Спутали мы вас с другими. Тут такое дело получилось, что на наших наехали приезжие, есть несколько покойников. Ну, тут под горячую руку вы и подвернулись. С вашим, как его…
– Карасем.
– Да, Карасем, совсем погорячились. Вы уж простите. – раскаянья на лице Женьки не появилось, но Графину показалось, что говорит он искренне.
– Что с ним? – решил воспользоваться моментом Графин.
– Все нормально. В больнице, его немного зашили, врач сказал, что недели через две сможет вставать.
– Там еще менты к нему не приходили? – внезапно спросил Пень и вздрогнул, когда взгляд Жени стремительно упал на его лицо. – Должны были же к нему менты прийти, положено ведь?
– Сегодня менты наши заняты. В карточку записали, что он упал со скалы. Случайно. А вот завтра мы его с вами и заберем. Вечером, попозже.
Женя сунул руку в карман легкой куртки и бросил на стол доллары. Купюры легли веером, десять сотенных.
– Чтобы ничего вы на нас не держали – это вместо извинения. Это вам, за беспокойство и за – Женя махнул рукой в сторону перевернутого ведра, – Карасю вашему, само собой, тоже перепадет. С ним Грек лично переговорит. Типа, извинится. Чтоб только без обид, пацаны. Ладушки?
Локоть покосился на Графина, потом на Сявку. Все это было необычно, но не лишено некоего шика.
– Ладно, – сказал Графин, – чего там.
Такое окончание неприятностей его устраивало полностью. Это нормально. Карась оклемается, еще посмеемся вместе над всем этим.
Женя тоже выглядел полностью удовлетворенным. Обернулся к Пню:
– А как ты, еще не передумал подработать у нас водилой?
– Я… это, не знаю, типа, прав у меня…
– Не дрейфь. Тут всех делов – машину с пассажирами перегнать. Километров двести вдоль моря. Завтра приедешь обратно.
– Да я что, я не против, только это…
– Точно, без этого тебя никто и не пошлет, – Женя достал из кармана еще пять сотен. – Вернешься оттуда вовремя – получишь столько же. Нормально?
– Нормально.
– Ну, тогда – по машинам, – Женя встал и потянулся. – Тебя машина ждет на улице, а вас, парни, мы отвезем в лучший кабак города. При гостинице «Юг». Отдохнете и расслабитесь.
Сказано все было мягко, почти ласково, но никто, даже Графин, которому совсем не хотелось идти в кабак, возражать не стал. Графин взял деньги со стола и вместе с Сявкой и Локтем вышел на улицу и увидел знакомый микроавтобус, чуть поодаль темную «восьмерку».
– Тебе сюда, – хлопнув Пня по плечу, Женя указал на «восьмерку», – а вы – в «мерседес». Счастливо погулять. Дверцы микроавтобуса хлопнули, и он тронулся. Пень подошел к легковушке и потоптался возле водительской дверцы.
– Все будет в порядке, – сказал Женя, – отвезешь пассажиров и назад.
Пень посмотрел на заднее сидение. Кто-то там сидел, но кто именно – не понять.
– Куда ехать? – обреченно вздохнув, спросил Пень.
– Сейчас за город, налево. Там все время вдоль моря. Блокпостов там нет, никто тебя не будет останавливать.
– Х-хорошо, – кивнул Пень и открыл дверцу. Сел. Потрогал руль, ручку переключателя скоростей, зачем-то переложил деньги из кармана джинсов в карман рубашки, вынул носовой платок и вытер лоб.
– Да не дрейфь, все будет, как надо, – Женя захлопнул дверцу махнул рукой куда-то в сторону. Из темноты бесшумно выкатилась светлая иномарка, какая именно – Пень не разобрал.
– Жарко.
– Чтоб страшно не было, мы тебя будем сопровождать сзади. Чтоб ты не заблудился. Усек?
– Усек.
– И еще одно, – сказал Женя наклонившись к окошку, – выйдем на трассу – скорость держать не меньше шестидесяти. Притормозишь – матку выверну. Вопросы?
– Нету, – сглотнув, сказал Пень и включил зажигание. «Восьмерка» тронулась с места, вначале медленно, а потом все быстрее, разбрасывая мелкий ракушечник, которым была присыпана дорога.
Женя сел на переднее сидение иномарки:
– Поехали.
«Восьмерка» вылетела из переулка на неосвещенную улицу, не включив фары. Выворачивая руль, Пень краем глаза заметил, как справа приближаются чьи-то фары, пригнулся к рулю в ожидании удара, услышал, как взвизгнули чужие тормоза, и увидел в зеркале заднего вида как свет фар метнулся в сторону, осветив деревья. И еще он услышал глухой удар. Женина машина притормозила возле уткнувшегося в дерево «жигуленка».
– Вот ведь козел, – сказал Женя, – это он и сам так угробится.
Дверца «жигуленка» открылась.
– Живой, – констатировал Женя, – трогай.
Водитель «жигуленка» вылез из машины, посмотрел вслед удаляющимся огонькам, взглянул на светящийся циферблат часов. Он опаздывал в гостиницу. Нужно посмотреть, что с машиной, и только тогда идти или ехать, если машина побилась не сильно, за Дашей.
Володя покачал головой. Палач будет недоволен опозданием, но здесь ничего не поделаешь.
Недоумок чертов, вылетел из переулка как… Как бы там ни было, в гостиницу Володя опаздывал как минимум минут на сорок.
Не ляпнула, часом, что идет к нему? Не должна. Муж у нее хоть и рогатый, но ревнивый, заводится с полоборота и свободно может Нинке портрет попортить. А если она даже и сказала…
Мусор улыбнулся. Сколько у нее там народу дома? Муж, свекровь и пацан? Три пули. Мусор тронул рукоять пистолета.
Что это с ним сегодня? Словно с цепи сорвался. Всю жизнь заставлял себя приноравливаться к обстановке, отводил взгляд, если сталкивался с более сильным. Даже в ментовку пошел для того, чтобы защититься формой, чтобы погоны заставили окружающих смотреть на него с опаской.
Вначале так и было. Не было видно Игорька Мусоргского из-за мундира и из-под фуражки. Люди сталкивались с ним, а видели только форму. Игорька болтало внутри кителя и сапог, как горошину в стакане. К нему даже неплохо относились, некоторые даже жалели его. И никто не замечал, как растет под серо-синей скорлупой тот, кого потом стали называть Мусором.
А когда заметили – было уже поздно. Уже хозяйничал на участке не старший лейтенант милиции, а Мусор. И уже не мундир определял отношение к нему людей. Мундир превратился в элемент образа, не более. Люди боялись Мусора. Боялись и ненавидели. И никто из них не догадывался, что и он их не только ненавидит, но и боится. Боится до судорог.
Словно ночной кошмар маячила перед ним перспектива столкновения с тем, кто его не испугается. Не испугается – и все. Вдруг найдется кто-то, кто либо не имеет за собой греха, либо не побоится ответить за грехи свои не перед Мусором, а перед законом.
Та же Нинка могла просто пойти к Мастеру и рассказать обо всем. Или даже не к бригадиру, а просто к подполковнику Симоненко. И все, исчез бы неуязвимый Мусор, а появился бы взяточник и вымогатель Игорь Мусоргский. И его стерли бы с лица земли.
И как бы уверенно не выглядел Мусор, в глубине сознания его всегда копошился червячок страха и неуверенности. Он мог заткнуть рты людей только страхом. И только страхом он мог повелевать в своей небольшой вотчине. И только те подчинялись ему, кто слишком низко оценивал себя.
Но были и другие. Та же самая Марина. Он слишком мелок был для нее, для этой бляди высокого полета. Даже тогда, когда еще обслуживала она клиентов по вызову. Попытался Мусор пару раз подвалить к ней, но натолкнулся на стену и отступил. За время работы в милиции научился Мусор разбираться в людях и понимал, кто сломается, а кто будет зубами его рвать. Таких лучше обойти.
Нет, не забывал о таких Мусор, был готов при первой же возможности припомнить все обиды. Еще вчера был таким Мусор.
Еще в кафе, глядя на клочья чужой плоти и ощущая запах крови и пороха, он лихорадочно соображал, какие неприятности могут ему получиться из всего этого. Даже когда хотел смешать с дерьмом Малявку и когда прижал Нинку в киоске – это был прежний Мусор. Мусор, который боялся, что не придавленная гнида будет гадить ему, вершителю судеб.
Даже когда бил Кинутого – это испуганный старший лейтенант наводил порядок на своей территории и отыгрывался на слабом. Только после того, как увидел в багажнике деньги, вдруг произошло что-то с Мусором. Взглянул он на свет другими глазами.
Что, может Кинутый ему помешать? Хер вам, не сможет. Никто не сможет теперь помешать Игорю Ивановичу Мусоргскому, ни тот, кто боится, ни тот, кто решил повыпендриваться. Пуля сделает покладистым любого. Только после того, как решил для себя Мусор судьбу Кинутого и Нинки, почувствовал он себя действительно хозяином.
Или подчиняйся или умри. Только так, понял вдруг Мусор, можно жить и управлять людьми. Только так.
А Ника о чем-то сильно задумалась. Может, предчувствия у нее? Чувствует, что скоро опять брызнет на нее из чего-то прямого и твердого. Брызнет огнем и свинцом. В последний раз, Ниночка, и этого ты уже не сможешь выплюнуть. Уже подходя к Нинке тихо сзади, решил Мусор, что убьет Нинку не выстрелом в затылок, а выстрелом в рот.
И умрет она, потаскуха, как жила, с открытым ртом и палкой во рту.
– Заждалась? – склонившись к самому уху Нинки спросил Мусор и удовлетворенно засмеялся, увидев, как та вздрогнула.
– Я пришла, – пролепетала дурочка, как будто и так было не понятно, что приперлась она на встречу.
– Я вижу, радость моя, – сказал Мусор и сел на скамейку возле нее, – что дома сказала?
– Сказала, что нужно на завтра кассу сдавать, нужно все пересчитать.
– Молодец, соображаешь, – Мусор обнял Нинку за талию, потом рука скользнула выше, к груди, – помнишь, как мы сегодня с тобой повеселились?
Нинка кивнула, не проронив ни звука, хотя рука Мусора сжимала ее грудь все сильнее и сильнее.
– Я тебе еще сказал, что мне нужно найти Малявку, – руку сжать еще сильнее, до каких пор она сможет терпеть, хотя, конечно, правильно – терпеть она должна, пока он этого хочет, – я еще обещал, что тебя больше не трону, если ты этого козла найдешь, помнишь?
Нинка кивнула. Снова молча, сука, хоть бы застонала. Мусор надавил сильнее и внезапно отпустил – только тогда Нинка выдохнула со стоном. Вот оно, то, что всегда Мусор знал – только тогда эти помои застонут и возмущаться начнут, когда их перестанут жать. Вот когда уедет Игорь Иванович Мусоргский, начнут хныкать эти бляди, что, мол, угнетал участковый. Все будут ныть, только Нинка будет молчать. Бедная недотраханая Нинка.
– Извините, Игорь Иванович, не видела я Малявку, – Нинка сказала и затаила дыхание от страха. Видела она Малявку, вот только минут за десять до того, как вынырнул из душной темноты Мусор. И даже предупредила, что ищет его Мусор. Нинка боялась всего и всех жалела. Особенно тех, у кого не хватало сил перетерпеть беду. И Малявку этого забитого, пропитого жалела. Вот только ее никто не жалел. И Мусору она о встрече с Малявкой не сказала еще потому, что показалось ей это чуть ли не победой над старшим лейтенантом. Решилась промолчать – как в омут прыгнула. Даже сама испугалась своей решительности. Или ночь такая, жаркая, душная, когда хочется хоть раз в жизни сделать все наоборот?
– Значит, не видела? Ну что ж, значит, любви нашей продолжаться. Но сейчас я тороплюсь, извини.
Мусор встал, извлек из кармана ключ от киоска. Посмотрел на скорчившуюся Нинку – придерживает грудь, болит. Ладно, голову завтра придерживать не будешь. И грудь твоя тоже болеть не будет.
Мусор забрал из киоска сумки с оружием, вышел наружу и посмотрел по сторонам. Как бы не кичился Король порядком в городе, а с фонарями напряженка. За всем не уследишь. Вот и ладно, до самого дома Кинутого нет ни одного горящего фонаря, только луна и хлипкие отсветы из полузавешенных окон квартир. И пройдет господин Мусоргский как невидимка до самой калитки в зеленом заборе. Мусор сделал несколько шагов к дому Кинутого, прежде чем вспомнил о Нинке, оглянулся.
– Ты Ниночка, если хочешь, можешь еще поторговать, или иди прямо домой. Если мужик твой спросит, что за синяк на сиське – скажи – дверью прищемила.
Мусоргский вернулся и больно взял Нинку за подбородок:
– Если кому, сучка, заикнешься о чем-нибудь – пеняй на себя. Завтра я к тебе зайду часиков в двенадцать. В полдень. И скажу, что делать дальше. Поняла?
Нинка что-то пискнула утвердительно. Ладно. Мусор снова было двинулся к Кинутому, но на втором шаге остановился. Отдать ей сумку с деньгами? Закрыть в киоске? Это было бы правильнее всего, но не мог он расстаться с приятной тяжестью денег, сильнее его это было.
Мусор отошел на несколько десятков шагов, когда услышал возле киоска какой-то разговор. Он прижался к стене и, уронив на землю сумку с деньгами, нащупал за поясом пистолет. Прислушался. Потом успокоился и поднял сумку – два запоздалых раздолбая решили купить чего-то в киоске у Нинки. Ничего, пусть поработает.
Мусор подошел к калитке Кинутого и стукнул ногой. Прислушался. Но слушать, в общем, было нечего – калитка открылась сразу, резко, чуть не толкнув Мусора. Кинутый дежурил возле дверей уже с полчаса. Ему очень не хотелось злить участкового.
– Кто дома кроме тебя? – сразу же спросил Мусор.
– Никого, как вы и сказали, отправил жену к теще в Уютное. Да вы проходите, – засуетился Вася.
– Сумки возьми, – Мусор протянул Кинутому сумки с оружием и переложил сумку с деньгами в левую руку.
– Отнеси их в багажник машины, быстро. И сразу же подойдешь ко мне, – сказал Мусор, разминая пальцы правой руки.
Пулей помчался Васенька. Если бы не необходимость умирать – бегал бы ты у меня на побегушках. Мусор прикрыл за собой калитку и, подумав секунду, задвинул засов. Чтобы никто не помешал. Потом Мусор тщательно вытер правую руку о брюки и достал из-за пояса пистолет. Ладно. Все нормально, все получится. Даже луна кстати. Мусора она закрывает тенью от забора, а Кинутому осветит лицо.
Ну, давай, Вася, где ты там возишься? Давай быстрее. Мусор, наконец, почувствовал что волнуется, но это было не волнение страха. Это было предвкушение чего-то приятного, чего-то долгожданного. Еще кончу, подумал Мусор. И действительно, как будто снова стал пацаном, и сейчас его ждет первая баба. Давай Вася, живее. Не тяни.
А то, что кто-то кого-то там застрелил – это не могло стать сенсацией и поэтому не стало даже воспоминанием. Такого добра везде полно. Везде кто-то кого-то лишает жизни тем или иным способом и пока это не коснется обывателя лично – он близко к сердцу это не примет. С курортниками все было понятно.
С местными все было немного сложнее. Их, естественно, интересовала судьба обезглавленной бригады Мастера. Это был интерес не праздный. Новый хозяин территории мог смотреть на взаимоотношения с клиентами не так, как это делал Мастер.
Никто не хотел ощутить на себе новую метлу, да и менять прикормленных быков Мастера на чужих – тоже не хотелось. В этой области слухи понемногу курсировали, но, рассуждая о том, кто заменит Мастера, люди старательно обходил вопрос – кто Мастера убрал. Все понимали, что не вовремя сказанное слово может обернуться неприятностями, что слишком много серьезных людей занимаются этим вопросом. Люди работают, и лезть в их работу никто не хотел.
А люди действительно работали. Правда, после того, как Карась был объявлен убийцей, суета немного улеглась. Для большинства. Меньшинство, те, кому бригадиры доверяли, получили от них описания настоящих убийц и приказ продолжать поиски. Маргарита, дочь Азалии Семеновны, описала всех посетителей летней площадки кафе «Южанка» очень подробно. На ее судьбу и на судьбу ее матери это влияния не оказало. С ними все было решено, но найти настоящих убийц и, на всякий случай, настоящих свидетелей, было для Короля и Грека необходимо.
Почти также необходимо, как и найти машину Лазаря. Тут все было проще. Минут через пятнадцать после распоряжения Грека, по территории покойного Мастера уже двинулись пары из людей Грека и наиболее лояльных мастеровых. Мест, где Мастер мог спрятать чужую машину, было не очень много, каждая пара получила всего по два-три адреса и на поиски «форда» должно было уйти не больше часа. Никаких проблем тут не ожидалось.
И их бы и не было, если бы пара, которая должна была проверить двор Кинутого, сразу отправилась туда. Но Серый, человек Грека, решил на всякий случай зайти домой за пистолетом, мастеровой Гопа не возражал, а от дома Серого к Кинутому идти было дальше, чем по второму адресу. Там Гопа и Серый задержались всего на минут пятнадцать, на всякий случай нагнали на хозяина страху и, не торопясь, отправились к Кинутому. Даже в этом случае они успели бы к дому Кинутого раньше Мусора, но Серый вспомнил, что у него нечего курить, у Гопы курево тоже закончилось, и парни отправились к нинкиному киоску, благо он был по дороге.
Нинка что-то была невесела. Она постоянно выглядела испуганной, но в этот вечер была настолько не в себе, что Гопа, неплохо ее знавший, даже поинтересовался, не нужно ли чего помочь. От помощи Нинка отказалась, выдала Серому пачку сигарет и, как положено, угостила парней пивом.
Серый не хотел особо задерживаться, но было очень жарко, душно, пиво – из холодильника, и было решено, что никуда Кинутый не денется. Минутой раньше – минутой позже.
Постоянная проблема небольших городов – все друг друга знают и постоянно сталкиваются. Невозможно пройти по улице и не встретить знакомых. Невозможно задумать что-нибудь и не натолкнуться на чьи-либо интересы.
Симоненко на это рассчитывал. Невозможно пошевелиться в тесноте курорта и не оставить следа. Невозможно совершить поступок и не допустить ошибку. Симоненко сидел в кабинете и пытался найти зацепку в результатах экспертизы и в вещах, найденных у убитых и убийцы.
В кафе стреляли не из пистолета, найденного у покалечившегося парня. Там было девять миллиметров, у лежавшего в больнице – семь шестьдесят два. Более того, из найденного пистолета не стреляли уже довольно давно.
С утра предстояло искать место, где убийца провел время до убийства и после него. Искать соучастников. Соучастницу. Что смогла сказать свидетельница, так это о женщине, стрелявшей из пистолета. Не исключено, что она все еще в городе. Значит, с утра – опознание того парня в больнице, потрясти еще свидетельницу на предмет портрета женщины с пистолетом и ориентировать сотрудников милиции и стукачей.
Симоненко потер глаза. Старость – не радость. Укатали сивку крутые горки. Очень хотелось бросить все и отправиться домой. Спать, спать и еще раз спать, как завещал великий… И все равно не пойдет. Все еще неизвестно, чем закончился сход. Что решат волки. Будет война или нет. Сам Симоненко уже связался с начальством и рапортовал о реальном кандидате на роль убийцы. Начальство выразило восторг и, судя по всему, эта информация уже попала к членам высокого собрания. Интересно было бы посмотреть в глаза Калача в тот момент, когда при всех прозвучит имя заказчика убийства.
Весело было нам. Симоненко вышел из-за стола и прошелся по кабинету, перебирая в уме все ли учел и все ли сделал. Завтра нужно будет снять отпечатки пальцев убийцы и поискать в архивах. Кто, откуда, возможные соучастники. Сразу не сообразили, это плохо. Кроме этого нужно поторопить экспертов. Пусть попытаются идентифицировать оружие.
Что-то еще. Деньги. У неудачливого альпиниста нашли тысячу долларов новенькими стодолларовыми купюрами, чистыми и непримятыми. Будто их только что достали из пачки. Из пачки. Симоненко выругался в полголоса. Старость – действительно не в радость. Если деньги только что из пачки – на них не должно быть особенно много отпечатков пальцев. Есть шанс, что там будут известные пальцы. И еще одно, номера купюр.
Если они из одной пачки, то номера должны идти подряд. Проверить. И если это так, то завтра нужно перевернуть все обменные пункты, магазины и кассы в поисках купюр из этой же пачки.
Никуда не денешься, будешь ты моя, пропел Симоненко. Есть еще порох в пороховницах! Настроение улучшилось. Не все так плохо. Симоненко вернулся на свое место, и в этот момент зазвонил внутренний телефон.
Дежурный доложил, что поступило сообщение о стрельбе на улице. На бывшем участке Мастера.
Лабухов было слышно еще издалека – заходите к нам на огонек. Пела, правда, не скрипка, а синтезатор в сопровождении баса и соло. И не так чтобы ласково и нежно. В ресторане гостиницы «Юг», как, наверное, почти во всех курортных ресторанах музыка старалась победить не столько сердца слушателей, сколько их слух.
Гаврилин к музыке был равнодушен, но к лабухам относился с пониманием и жалостью. Люди зарабатывали деньги. Был у Гаврилина приятель, который поведал ему о тяжелой лабушьей судьбе. Тяжела и неказиста жизнь бродячего артиста.
Судя по всему, ансамбль еще отрабатывал обязательную программу, и до песен на заказ время еще не дошло. Но обязательно дойдет. Гаврилин, не торопясь, оглядел сидящих за столиками. Ярко выраженных кавказцев в зале не было, так что был шанс этим вечером избежать сулико и прочих лезгинок.
Но без блатной слезоточивости, судя по всему, обойтись не получится. Действительно, Гаврилин ощутил в атмосфере зала, не смотря на всю ее традиционность, какой-то надрыв и тоску. Братаны не гуляли, а, похоже, заливали свои острые внутренние травмы.
Пустые столики есть, есть также несколько пар – эти еще не въехали в общую атмосферу вечера и пытаются наслаждаться обществом партнера. Также, похоже, время тут проводят несколько приезжих компаний. И то верно. Выпить, закусить, девочку подцепить.
Девочки… вот кого-кого, а девочек было более чем достаточно. На любой вкус, цвет и возраст. Гаврилин сразу почувствовал себя центром внимания. Это не нужно, это лишнее, я пришел к знакомой и глазки мне строить не нужно. Хотя…
Пришел человек погулять, на блядей посмотреть, себя показать. Чего уж тут из себя безумно влюбленного изображать? Как много девушек хороших. Таких же хороших, как и девушек. И очень доступных. Как это сейчас принято у свободных уличных охотниц? Мужчина, хотите побывать в раю? Всего за пятьдесят баксов. Хотя про пятьдесят баксов уж лучше бы вы помолчали, господин альфонс.
– Заткни хавало, – взревел Локоть, – хто ты такой, чтобы мне мозги трахать? Да я тебя!..
– Да пойми ты, блин, ужрешься, а утром проснешься на том свете. Мозги совсем отбили тебе сегодня.
Сявка громко сопел, но в диалог не вмешивался, всем своим видом демонстрируя поддержку Локтя.
Внезапно Пню в голову пришла классная мысль. Нужно просто поддержать быков, выпить как следует, и тогда, может, не придется никуда ехать. На фиг местным пацанам пьяный за рулем? Озаренный этой идеей, Пень отвернулся от окна, и именно в этот момент к дому подъехала машина.
Все четверо ее услышали сразу и замолчали. Графин попятился к кровати и споткнулся о ведро.
– Твою мать! – вырвалось у него, но никто в комнате на это внимание не обратил. Все смотрели на дверь. Скрипнули доски крыльца, раз, два, три. Трое. Локоть и Сявка встали на всякий случай из-за стола, бутылка оказалась в руках Сявки.
Входная дверь с силой распахнулась. Женя остановился на пороге и внимательно осмотрел комнату:
– У вас здесь и вонища! Блевотину свою выносить нужно. И комнату проветривать. Это для здоровья полезно.
– Для здоровья полезно людей так не бить. Охренели совсем, – набрался смелости Графин.
– Это точно. Это ты молодец, верно подметил. Самый ништяк, – согласился Женя и шагнул в комнату. За ним сразу же вошли двое давешних спортсменов с набережной. Женя взял стул и сел к столу.
– Водку это вы тоже правильно придумали. Молодцы. Не нужно было только на чужой территории лоходром устраивать. Не благородно это и для здоровья вредно. Да вы садитесь, чего там зря маячить.
Женька говорил спокойно, даже доброжелательно, с улыбкой. Легкой такой, чуть насмешливой улыбкой. Графина словно обожгло. Не отдавая себе отчета, Женька и держался и говорил в манере Грека, того самого мужика, который вот также не торопясь и с улыбкой, превратил Карася в окровавленный мешок. Лучше бы он орал и угрожал.
– Вы нас, ребята извините, ошибочка вышла. Спутали мы вас с другими. Тут такое дело получилось, что на наших наехали приезжие, есть несколько покойников. Ну, тут под горячую руку вы и подвернулись. С вашим, как его…
– Карасем.
– Да, Карасем, совсем погорячились. Вы уж простите. – раскаянья на лице Женьки не появилось, но Графину показалось, что говорит он искренне.
– Что с ним? – решил воспользоваться моментом Графин.
– Все нормально. В больнице, его немного зашили, врач сказал, что недели через две сможет вставать.
– Там еще менты к нему не приходили? – внезапно спросил Пень и вздрогнул, когда взгляд Жени стремительно упал на его лицо. – Должны были же к нему менты прийти, положено ведь?
– Сегодня менты наши заняты. В карточку записали, что он упал со скалы. Случайно. А вот завтра мы его с вами и заберем. Вечером, попозже.
Женя сунул руку в карман легкой куртки и бросил на стол доллары. Купюры легли веером, десять сотенных.
– Чтобы ничего вы на нас не держали – это вместо извинения. Это вам, за беспокойство и за – Женя махнул рукой в сторону перевернутого ведра, – Карасю вашему, само собой, тоже перепадет. С ним Грек лично переговорит. Типа, извинится. Чтоб только без обид, пацаны. Ладушки?
Локоть покосился на Графина, потом на Сявку. Все это было необычно, но не лишено некоего шика.
– Ладно, – сказал Графин, – чего там.
Такое окончание неприятностей его устраивало полностью. Это нормально. Карась оклемается, еще посмеемся вместе над всем этим.
Женя тоже выглядел полностью удовлетворенным. Обернулся к Пню:
– А как ты, еще не передумал подработать у нас водилой?
– Я… это, не знаю, типа, прав у меня…
– Не дрейфь. Тут всех делов – машину с пассажирами перегнать. Километров двести вдоль моря. Завтра приедешь обратно.
– Да я что, я не против, только это…
– Точно, без этого тебя никто и не пошлет, – Женя достал из кармана еще пять сотен. – Вернешься оттуда вовремя – получишь столько же. Нормально?
– Нормально.
– Ну, тогда – по машинам, – Женя встал и потянулся. – Тебя машина ждет на улице, а вас, парни, мы отвезем в лучший кабак города. При гостинице «Юг». Отдохнете и расслабитесь.
Сказано все было мягко, почти ласково, но никто, даже Графин, которому совсем не хотелось идти в кабак, возражать не стал. Графин взял деньги со стола и вместе с Сявкой и Локтем вышел на улицу и увидел знакомый микроавтобус, чуть поодаль темную «восьмерку».
– Тебе сюда, – хлопнув Пня по плечу, Женя указал на «восьмерку», – а вы – в «мерседес». Счастливо погулять. Дверцы микроавтобуса хлопнули, и он тронулся. Пень подошел к легковушке и потоптался возле водительской дверцы.
– Все будет в порядке, – сказал Женя, – отвезешь пассажиров и назад.
Пень посмотрел на заднее сидение. Кто-то там сидел, но кто именно – не понять.
– Куда ехать? – обреченно вздохнув, спросил Пень.
– Сейчас за город, налево. Там все время вдоль моря. Блокпостов там нет, никто тебя не будет останавливать.
– Х-хорошо, – кивнул Пень и открыл дверцу. Сел. Потрогал руль, ручку переключателя скоростей, зачем-то переложил деньги из кармана джинсов в карман рубашки, вынул носовой платок и вытер лоб.
– Да не дрейфь, все будет, как надо, – Женя захлопнул дверцу махнул рукой куда-то в сторону. Из темноты бесшумно выкатилась светлая иномарка, какая именно – Пень не разобрал.
– Жарко.
– Чтоб страшно не было, мы тебя будем сопровождать сзади. Чтоб ты не заблудился. Усек?
– Усек.
– И еще одно, – сказал Женя наклонившись к окошку, – выйдем на трассу – скорость держать не меньше шестидесяти. Притормозишь – матку выверну. Вопросы?
– Нету, – сглотнув, сказал Пень и включил зажигание. «Восьмерка» тронулась с места, вначале медленно, а потом все быстрее, разбрасывая мелкий ракушечник, которым была присыпана дорога.
Женя сел на переднее сидение иномарки:
– Поехали.
«Восьмерка» вылетела из переулка на неосвещенную улицу, не включив фары. Выворачивая руль, Пень краем глаза заметил, как справа приближаются чьи-то фары, пригнулся к рулю в ожидании удара, услышал, как взвизгнули чужие тормоза, и увидел в зеркале заднего вида как свет фар метнулся в сторону, осветив деревья. И еще он услышал глухой удар. Женина машина притормозила возле уткнувшегося в дерево «жигуленка».
– Вот ведь козел, – сказал Женя, – это он и сам так угробится.
Дверца «жигуленка» открылась.
– Живой, – констатировал Женя, – трогай.
Водитель «жигуленка» вылез из машины, посмотрел вслед удаляющимся огонькам, взглянул на светящийся циферблат часов. Он опаздывал в гостиницу. Нужно посмотреть, что с машиной, и только тогда идти или ехать, если машина побилась не сильно, за Дашей.
Володя покачал головой. Палач будет недоволен опозданием, но здесь ничего не поделаешь.
Недоумок чертов, вылетел из переулка как… Как бы там ни было, в гостиницу Володя опаздывал как минимум минут на сорок.
Мусор
Нинка ждала на скамейке возле киоска. Просто сидела и ждала, пока придет участковый. Интересно, подумал Мусор, а как она объяснила дома то, что пошла на ночь глядя?Не ляпнула, часом, что идет к нему? Не должна. Муж у нее хоть и рогатый, но ревнивый, заводится с полоборота и свободно может Нинке портрет попортить. А если она даже и сказала…
Мусор улыбнулся. Сколько у нее там народу дома? Муж, свекровь и пацан? Три пули. Мусор тронул рукоять пистолета.
Что это с ним сегодня? Словно с цепи сорвался. Всю жизнь заставлял себя приноравливаться к обстановке, отводил взгляд, если сталкивался с более сильным. Даже в ментовку пошел для того, чтобы защититься формой, чтобы погоны заставили окружающих смотреть на него с опаской.
Вначале так и было. Не было видно Игорька Мусоргского из-за мундира и из-под фуражки. Люди сталкивались с ним, а видели только форму. Игорька болтало внутри кителя и сапог, как горошину в стакане. К нему даже неплохо относились, некоторые даже жалели его. И никто не замечал, как растет под серо-синей скорлупой тот, кого потом стали называть Мусором.
А когда заметили – было уже поздно. Уже хозяйничал на участке не старший лейтенант милиции, а Мусор. И уже не мундир определял отношение к нему людей. Мундир превратился в элемент образа, не более. Люди боялись Мусора. Боялись и ненавидели. И никто из них не догадывался, что и он их не только ненавидит, но и боится. Боится до судорог.
Словно ночной кошмар маячила перед ним перспектива столкновения с тем, кто его не испугается. Не испугается – и все. Вдруг найдется кто-то, кто либо не имеет за собой греха, либо не побоится ответить за грехи свои не перед Мусором, а перед законом.
Та же Нинка могла просто пойти к Мастеру и рассказать обо всем. Или даже не к бригадиру, а просто к подполковнику Симоненко. И все, исчез бы неуязвимый Мусор, а появился бы взяточник и вымогатель Игорь Мусоргский. И его стерли бы с лица земли.
И как бы уверенно не выглядел Мусор, в глубине сознания его всегда копошился червячок страха и неуверенности. Он мог заткнуть рты людей только страхом. И только страхом он мог повелевать в своей небольшой вотчине. И только те подчинялись ему, кто слишком низко оценивал себя.
Но были и другие. Та же самая Марина. Он слишком мелок был для нее, для этой бляди высокого полета. Даже тогда, когда еще обслуживала она клиентов по вызову. Попытался Мусор пару раз подвалить к ней, но натолкнулся на стену и отступил. За время работы в милиции научился Мусор разбираться в людях и понимал, кто сломается, а кто будет зубами его рвать. Таких лучше обойти.
Нет, не забывал о таких Мусор, был готов при первой же возможности припомнить все обиды. Еще вчера был таким Мусор.
Еще в кафе, глядя на клочья чужой плоти и ощущая запах крови и пороха, он лихорадочно соображал, какие неприятности могут ему получиться из всего этого. Даже когда хотел смешать с дерьмом Малявку и когда прижал Нинку в киоске – это был прежний Мусор. Мусор, который боялся, что не придавленная гнида будет гадить ему, вершителю судеб.
Даже когда бил Кинутого – это испуганный старший лейтенант наводил порядок на своей территории и отыгрывался на слабом. Только после того, как увидел в багажнике деньги, вдруг произошло что-то с Мусором. Взглянул он на свет другими глазами.
Что, может Кинутый ему помешать? Хер вам, не сможет. Никто не сможет теперь помешать Игорю Ивановичу Мусоргскому, ни тот, кто боится, ни тот, кто решил повыпендриваться. Пуля сделает покладистым любого. Только после того, как решил для себя Мусор судьбу Кинутого и Нинки, почувствовал он себя действительно хозяином.
Или подчиняйся или умри. Только так, понял вдруг Мусор, можно жить и управлять людьми. Только так.
А Ника о чем-то сильно задумалась. Может, предчувствия у нее? Чувствует, что скоро опять брызнет на нее из чего-то прямого и твердого. Брызнет огнем и свинцом. В последний раз, Ниночка, и этого ты уже не сможешь выплюнуть. Уже подходя к Нинке тихо сзади, решил Мусор, что убьет Нинку не выстрелом в затылок, а выстрелом в рот.
И умрет она, потаскуха, как жила, с открытым ртом и палкой во рту.
– Заждалась? – склонившись к самому уху Нинки спросил Мусор и удовлетворенно засмеялся, увидев, как та вздрогнула.
– Я пришла, – пролепетала дурочка, как будто и так было не понятно, что приперлась она на встречу.
– Я вижу, радость моя, – сказал Мусор и сел на скамейку возле нее, – что дома сказала?
– Сказала, что нужно на завтра кассу сдавать, нужно все пересчитать.
– Молодец, соображаешь, – Мусор обнял Нинку за талию, потом рука скользнула выше, к груди, – помнишь, как мы сегодня с тобой повеселились?
Нинка кивнула, не проронив ни звука, хотя рука Мусора сжимала ее грудь все сильнее и сильнее.
– Я тебе еще сказал, что мне нужно найти Малявку, – руку сжать еще сильнее, до каких пор она сможет терпеть, хотя, конечно, правильно – терпеть она должна, пока он этого хочет, – я еще обещал, что тебя больше не трону, если ты этого козла найдешь, помнишь?
Нинка кивнула. Снова молча, сука, хоть бы застонала. Мусор надавил сильнее и внезапно отпустил – только тогда Нинка выдохнула со стоном. Вот оно, то, что всегда Мусор знал – только тогда эти помои застонут и возмущаться начнут, когда их перестанут жать. Вот когда уедет Игорь Иванович Мусоргский, начнут хныкать эти бляди, что, мол, угнетал участковый. Все будут ныть, только Нинка будет молчать. Бедная недотраханая Нинка.
– Извините, Игорь Иванович, не видела я Малявку, – Нинка сказала и затаила дыхание от страха. Видела она Малявку, вот только минут за десять до того, как вынырнул из душной темноты Мусор. И даже предупредила, что ищет его Мусор. Нинка боялась всего и всех жалела. Особенно тех, у кого не хватало сил перетерпеть беду. И Малявку этого забитого, пропитого жалела. Вот только ее никто не жалел. И Мусору она о встрече с Малявкой не сказала еще потому, что показалось ей это чуть ли не победой над старшим лейтенантом. Решилась промолчать – как в омут прыгнула. Даже сама испугалась своей решительности. Или ночь такая, жаркая, душная, когда хочется хоть раз в жизни сделать все наоборот?
– Значит, не видела? Ну что ж, значит, любви нашей продолжаться. Но сейчас я тороплюсь, извини.
Мусор встал, извлек из кармана ключ от киоска. Посмотрел на скорчившуюся Нинку – придерживает грудь, болит. Ладно, голову завтра придерживать не будешь. И грудь твоя тоже болеть не будет.
Мусор забрал из киоска сумки с оружием, вышел наружу и посмотрел по сторонам. Как бы не кичился Король порядком в городе, а с фонарями напряженка. За всем не уследишь. Вот и ладно, до самого дома Кинутого нет ни одного горящего фонаря, только луна и хлипкие отсветы из полузавешенных окон квартир. И пройдет господин Мусоргский как невидимка до самой калитки в зеленом заборе. Мусор сделал несколько шагов к дому Кинутого, прежде чем вспомнил о Нинке, оглянулся.
– Ты Ниночка, если хочешь, можешь еще поторговать, или иди прямо домой. Если мужик твой спросит, что за синяк на сиське – скажи – дверью прищемила.
Мусоргский вернулся и больно взял Нинку за подбородок:
– Если кому, сучка, заикнешься о чем-нибудь – пеняй на себя. Завтра я к тебе зайду часиков в двенадцать. В полдень. И скажу, что делать дальше. Поняла?
Нинка что-то пискнула утвердительно. Ладно. Мусор снова было двинулся к Кинутому, но на втором шаге остановился. Отдать ей сумку с деньгами? Закрыть в киоске? Это было бы правильнее всего, но не мог он расстаться с приятной тяжестью денег, сильнее его это было.
Мусор отошел на несколько десятков шагов, когда услышал возле киоска какой-то разговор. Он прижался к стене и, уронив на землю сумку с деньгами, нащупал за поясом пистолет. Прислушался. Потом успокоился и поднял сумку – два запоздалых раздолбая решили купить чего-то в киоске у Нинки. Ничего, пусть поработает.
Мусор подошел к калитке Кинутого и стукнул ногой. Прислушался. Но слушать, в общем, было нечего – калитка открылась сразу, резко, чуть не толкнув Мусора. Кинутый дежурил возле дверей уже с полчаса. Ему очень не хотелось злить участкового.
– Кто дома кроме тебя? – сразу же спросил Мусор.
– Никого, как вы и сказали, отправил жену к теще в Уютное. Да вы проходите, – засуетился Вася.
– Сумки возьми, – Мусор протянул Кинутому сумки с оружием и переложил сумку с деньгами в левую руку.
– Отнеси их в багажник машины, быстро. И сразу же подойдешь ко мне, – сказал Мусор, разминая пальцы правой руки.
Пулей помчался Васенька. Если бы не необходимость умирать – бегал бы ты у меня на побегушках. Мусор прикрыл за собой калитку и, подумав секунду, задвинул засов. Чтобы никто не помешал. Потом Мусор тщательно вытер правую руку о брюки и достал из-за пояса пистолет. Ладно. Все нормально, все получится. Даже луна кстати. Мусора она закрывает тенью от забора, а Кинутому осветит лицо.
Ну, давай, Вася, где ты там возишься? Давай быстрее. Мусор, наконец, почувствовал что волнуется, но это было не волнение страха. Это было предвкушение чего-то приятного, чего-то долгожданного. Еще кончу, подумал Мусор. И действительно, как будто снова стал пацаном, и сейчас его ждет первая баба. Давай Вася, живее. Не тяни.
Суета
Слухи, как и положено слухам, вынырнули из ниоткуда, пронеслись как ветер между людьми и были отторгнуты. Курортникам было по большому счету наплевать на то, что погиб кто-то по кличке Мастер. Если бы информация о количестве убитых в кафе попала бы к приезжим в полном объеме, то некоторое впечатление девять трупов могли бы произвести даже на умы, воспитанные на горах кинотрупов.А то, что кто-то кого-то там застрелил – это не могло стать сенсацией и поэтому не стало даже воспоминанием. Такого добра везде полно. Везде кто-то кого-то лишает жизни тем или иным способом и пока это не коснется обывателя лично – он близко к сердцу это не примет. С курортниками все было понятно.
С местными все было немного сложнее. Их, естественно, интересовала судьба обезглавленной бригады Мастера. Это был интерес не праздный. Новый хозяин территории мог смотреть на взаимоотношения с клиентами не так, как это делал Мастер.
Никто не хотел ощутить на себе новую метлу, да и менять прикормленных быков Мастера на чужих – тоже не хотелось. В этой области слухи понемногу курсировали, но, рассуждая о том, кто заменит Мастера, люди старательно обходил вопрос – кто Мастера убрал. Все понимали, что не вовремя сказанное слово может обернуться неприятностями, что слишком много серьезных людей занимаются этим вопросом. Люди работают, и лезть в их работу никто не хотел.
А люди действительно работали. Правда, после того, как Карась был объявлен убийцей, суета немного улеглась. Для большинства. Меньшинство, те, кому бригадиры доверяли, получили от них описания настоящих убийц и приказ продолжать поиски. Маргарита, дочь Азалии Семеновны, описала всех посетителей летней площадки кафе «Южанка» очень подробно. На ее судьбу и на судьбу ее матери это влияния не оказало. С ними все было решено, но найти настоящих убийц и, на всякий случай, настоящих свидетелей, было для Короля и Грека необходимо.
Почти также необходимо, как и найти машину Лазаря. Тут все было проще. Минут через пятнадцать после распоряжения Грека, по территории покойного Мастера уже двинулись пары из людей Грека и наиболее лояльных мастеровых. Мест, где Мастер мог спрятать чужую машину, было не очень много, каждая пара получила всего по два-три адреса и на поиски «форда» должно было уйти не больше часа. Никаких проблем тут не ожидалось.
И их бы и не было, если бы пара, которая должна была проверить двор Кинутого, сразу отправилась туда. Но Серый, человек Грека, решил на всякий случай зайти домой за пистолетом, мастеровой Гопа не возражал, а от дома Серого к Кинутому идти было дальше, чем по второму адресу. Там Гопа и Серый задержались всего на минут пятнадцать, на всякий случай нагнали на хозяина страху и, не торопясь, отправились к Кинутому. Даже в этом случае они успели бы к дому Кинутого раньше Мусора, но Серый вспомнил, что у него нечего курить, у Гопы курево тоже закончилось, и парни отправились к нинкиному киоску, благо он был по дороге.
Нинка что-то была невесела. Она постоянно выглядела испуганной, но в этот вечер была настолько не в себе, что Гопа, неплохо ее знавший, даже поинтересовался, не нужно ли чего помочь. От помощи Нинка отказалась, выдала Серому пачку сигарет и, как положено, угостила парней пивом.
Серый не хотел особо задерживаться, но было очень жарко, душно, пиво – из холодильника, и было решено, что никуда Кинутый не денется. Минутой раньше – минутой позже.
Постоянная проблема небольших городов – все друг друга знают и постоянно сталкиваются. Невозможно пройти по улице и не встретить знакомых. Невозможно задумать что-нибудь и не натолкнуться на чьи-либо интересы.
Симоненко на это рассчитывал. Невозможно пошевелиться в тесноте курорта и не оставить следа. Невозможно совершить поступок и не допустить ошибку. Симоненко сидел в кабинете и пытался найти зацепку в результатах экспертизы и в вещах, найденных у убитых и убийцы.
В кафе стреляли не из пистолета, найденного у покалечившегося парня. Там было девять миллиметров, у лежавшего в больнице – семь шестьдесят два. Более того, из найденного пистолета не стреляли уже довольно давно.
С утра предстояло искать место, где убийца провел время до убийства и после него. Искать соучастников. Соучастницу. Что смогла сказать свидетельница, так это о женщине, стрелявшей из пистолета. Не исключено, что она все еще в городе. Значит, с утра – опознание того парня в больнице, потрясти еще свидетельницу на предмет портрета женщины с пистолетом и ориентировать сотрудников милиции и стукачей.
Симоненко потер глаза. Старость – не радость. Укатали сивку крутые горки. Очень хотелось бросить все и отправиться домой. Спать, спать и еще раз спать, как завещал великий… И все равно не пойдет. Все еще неизвестно, чем закончился сход. Что решат волки. Будет война или нет. Сам Симоненко уже связался с начальством и рапортовал о реальном кандидате на роль убийцы. Начальство выразило восторг и, судя по всему, эта информация уже попала к членам высокого собрания. Интересно было бы посмотреть в глаза Калача в тот момент, когда при всех прозвучит имя заказчика убийства.
Весело было нам. Симоненко вышел из-за стола и прошелся по кабинету, перебирая в уме все ли учел и все ли сделал. Завтра нужно будет снять отпечатки пальцев убийцы и поискать в архивах. Кто, откуда, возможные соучастники. Сразу не сообразили, это плохо. Кроме этого нужно поторопить экспертов. Пусть попытаются идентифицировать оружие.
Что-то еще. Деньги. У неудачливого альпиниста нашли тысячу долларов новенькими стодолларовыми купюрами, чистыми и непримятыми. Будто их только что достали из пачки. Из пачки. Симоненко выругался в полголоса. Старость – действительно не в радость. Если деньги только что из пачки – на них не должно быть особенно много отпечатков пальцев. Есть шанс, что там будут известные пальцы. И еще одно, номера купюр.
Если они из одной пачки, то номера должны идти подряд. Проверить. И если это так, то завтра нужно перевернуть все обменные пункты, магазины и кассы в поисках купюр из этой же пачки.
Никуда не денешься, будешь ты моя, пропел Симоненко. Есть еще порох в пороховницах! Настроение улучшилось. Не все так плохо. Симоненко вернулся на свое место, и в этот момент зазвонил внутренний телефон.
Дежурный доложил, что поступило сообщение о стрельбе на улице. На бывшем участке Мастера.
Наблюдатель
Кабак, как много в этом звуке для сердца… а также для носа, глаза и уха… всякого слилось. Семейным этот ресторан уж точно не назовешь. Дым столбом, духота вперемешку с гамом и плодами деятельности лабухов.Лабухов было слышно еще издалека – заходите к нам на огонек. Пела, правда, не скрипка, а синтезатор в сопровождении баса и соло. И не так чтобы ласково и нежно. В ресторане гостиницы «Юг», как, наверное, почти во всех курортных ресторанах музыка старалась победить не столько сердца слушателей, сколько их слух.
Гаврилин к музыке был равнодушен, но к лабухам относился с пониманием и жалостью. Люди зарабатывали деньги. Был у Гаврилина приятель, который поведал ему о тяжелой лабушьей судьбе. Тяжела и неказиста жизнь бродячего артиста.
Судя по всему, ансамбль еще отрабатывал обязательную программу, и до песен на заказ время еще не дошло. Но обязательно дойдет. Гаврилин, не торопясь, оглядел сидящих за столиками. Ярко выраженных кавказцев в зале не было, так что был шанс этим вечером избежать сулико и прочих лезгинок.
Но без блатной слезоточивости, судя по всему, обойтись не получится. Действительно, Гаврилин ощутил в атмосфере зала, не смотря на всю ее традиционность, какой-то надрыв и тоску. Братаны не гуляли, а, похоже, заливали свои острые внутренние травмы.
Пустые столики есть, есть также несколько пар – эти еще не въехали в общую атмосферу вечера и пытаются наслаждаться обществом партнера. Также, похоже, время тут проводят несколько приезжих компаний. И то верно. Выпить, закусить, девочку подцепить.
Девочки… вот кого-кого, а девочек было более чем достаточно. На любой вкус, цвет и возраст. Гаврилин сразу почувствовал себя центром внимания. Это не нужно, это лишнее, я пришел к знакомой и глазки мне строить не нужно. Хотя…
Пришел человек погулять, на блядей посмотреть, себя показать. Чего уж тут из себя безумно влюбленного изображать? Как много девушек хороших. Таких же хороших, как и девушек. И очень доступных. Как это сейчас принято у свободных уличных охотниц? Мужчина, хотите побывать в раю? Всего за пятьдесят баксов. Хотя про пятьдесят баксов уж лучше бы вы помолчали, господин альфонс.