Страница:
Ну, вот и ладненько. Вот и славно. Сейчас решится все со Сватом, и можно будет ехать к Греку. Тот что-то очень сегодня серьезен.
Медсестра бросилась успокаивать больных, вышедших в коридор на крик. В дверях одной палаты стоял незнакомый парень, очень внимательно рассматривавший все происходящее, но под взглядом Жени глаза отвевший.
Все правильно. Если я не хозяин, так уж во всяком случае, не последний. Женя усмехнулся, заметив выглянувшего из-за дверей мента. До хренища их тут. Охраняют Карася, молодцы. Женя еще успел вспомнить, как извивалось тело в пещере на полу, как сзади послышался недоуменный голос мента:
– Ты?
Потом голос этот вдруг поднялся до крика и сорвался в визг:
– Стоять, падла. Стоять!
Женя обернулся и увидел, как менты, возившиеся с перевернутым столом, снова держат пистолеты в руках, один из них, тот что кричал, уже поднимает свой ПМ, а второй только передергивает затвор. Оба они смотрят в глубину противоположного коридора, а там вроде бы маячит неясная фигура и вроде бы с мешком на плече. С бесформенным белым мешком.
Женя еще успел подумать, что это вор какой-то с краденным выперся на свет, но тут в коридоре что-то грохнуло. Женя не сразу сообразил что именно. Только после того, как один из ментов, тот, что успел прицелиться, упал на спину, до Жени дошло, что это был выстрел из пистолета.
Как он и предполагал, Дашу поместили в отделении неврологии. Увидев Дашино лицо в неверном свете дежурного фонаря, Володя вздрогнул и сжал зубы.
Ее били. Левая часть лица почернела и опухла. Когда Володя осторожно наклонился над ней, чтобы взять на руки, стало видно, что локти Даши и колени содраны до мяса. Видимо, когда она ползла по асфальту набережной.
Она ползла, а он не помог ей, он был занят, он расстреливал уже мертвое тело на песке. Она нуждалась в его помощи, а он…
Володя легко подхватил Дашу, одетую в линялую больничную сорочку и осторожно двинулся в сторону лестничной клетки.
Все будет хорошо, маленькая, все будет хорошо, еле слышно шептал Володя. Вначале ему казалось самым важным найти Дашу. Потом… Его совершенно не волновало, что будет потом. Потом все решится само. Только склонившись над Дашей в палате, Володя вдруг ясно понял, что не сможет уйти с ней через окно. Если бы они пришли вместе с Палачом… Если бы.
Оставалась единственная возможность – центральная лестница. Прямо напротив стола дежурной. Володя видел, что там еще сидит милиционер, понимал, что его неминуемо попытаются остановить, но мозг даже не пытался искать варианты. Он должен пройти.
Взгляд Володи остановился на стоявших возле грузового лифта носилках на колесах. Он осторожно положил на них Дашу, набросил себе на плечи белый халат, лежавший на носилках. Он понимал, что шанса проскочить незаметно почти нет. Только чудо могло ему помочь, и Володя чуть не поверил в это самое чудо.
Кто-то шумно ворвался на этаж, Володя услышал крик, потом стол с грохотом опрокинулся на пол, завизжала женщина.
Успеть. Володя толкнул носилки, потом, правой рукой вынул из-за пояса пистолет и снял его с предохранителя.
Колесико поскрипывало. Двери палат открывались, в коридор выглядывали люди, и Володя понимал, что нельзя останавливаться ни на секунду, кто-нибудь мог заинтересоваться, куда это он везет девушку.
Получится, получится, получится. Не может быть, чтобы он не смог спасти Дашу. Когда медсестра повернулась спиной в его сторону и пошла по коридору, что-то говоря больным, сердце у Володи екнуло.
Милиция не станет его спрашивать, что и зачем. Он везет больную, для больницы это естественно, а милиционеры не особенно вникают в правила внутреннего распорядка больниц.
Володя толкнул носилки, сворачивая к лестнице. Они его не видят, они заняты тем, что поднимают стол и собирают разлетевшиеся вещи. До лестницы оставалось метров пять, когда Володя заметил ленивый взгляд милиционера. Он скользнул по носилкам, белому халату, Володиному лицу и ушел в сторону.
Нормально. Еще несколько секунд и лестница. Лестница. Придется оставить носилки и нести Дашу на руках. Ничего, он справится. А там, внизу, его уже не смогут остановить.
Взгляд. Взгляд милиционера снова скользнул по Володиному лицу. Стараясь не смотреть на милиционера прямо, Володя краем глаза заметил, как расширяются глаза сержанта, и почувствовал, как откуда-то из глубины души поднимается волна ярости и бессилия.
Взгляд сержанта становился узнающим, и одновременно с этим словно ножом полоснуло Володю: «У тебя деньги есть?» «Ты напал на сотрудника милиции при исполнении.» «Стоять, козел!»
Этот был среди тех троих, которые остановили Володю возле машины. Из-за них он не успел приехать за Дашей. И из-за них тоже.
Сволочи. Из-за них, все из-за них. Жена. Даша. Из-за этих подонков. Даша. Жена. Он узнал сержанта. И успел даже испытать сожаление, что не убил их там, возле машины, не оставил их пятнать черным белую пудру пыли.
– Ты? – неуверенно спросил сержант.
Он еще не верил своим глазам, его мозг еще отказывался верить в то, что тот, из-за кого сам подполковник Симоненко обещал расправиться с ними, кто посмел не просто оказать сопротивление, но и победить их, стоит сейчас всего в нескольких шагах.
Он не верил, но рука его уже тянулась к кобуре, он еще не верил, но лицо уже искажала гримаса яростного восторга.
Володя одним движением поднял Дашу с носилок, забросил себе на левое плечо, головой назад. Теперь Володю узнал и второй милиционер и тоже потянулся к пистолету. Третий, тот что был с автоматом, медленно поворачивался, не понимаю что происходит.
Сержант лязгнул затвором:
– Стоять, падла, стоять.
У него был шанс. Если бы он стрелял сразу, от бедра, то скорее всего попал. С такого расстояния промахнуться было трудно. Но, во-первых, сержант был не готов просто так выстрелить в человека, без предупреждения, а во-вторых, в милицейском тире он всегда стрелял из одного положения, повернувшись к мишени боком и подняв пистолет в вытянутой руке.
Для Володи все было по-другому. Он видел, как дуло медленно движется вверх, словно старается заглянуть ему в глаза, видел, как рот сержанта кривит гримаса то ли страха, то ли восторга, как белеют суставы пальцев, сжимающих пистолет.
Володя выстрелил. Пуля ударила сержанта в середину груди и отбросила его. Падая, сержант широко взмахнул руками, словно пытаясь удержать равновесие, пистолет вылетел из его руки и полетел в лицо напарника, который пытался передернуть затвор своего пистолета, забыв снять его с предохранителя.
Металл пистолета рассек ему бровь, он шарахнулся к стене, опуская оружие и прикрывая лицо левой рукой. Это продлило ему жизнь. На несколько секунд.
Володя дважды выстрелил в лицо милиционера с автоматом. Тот успел только оглянуться, повернуться ему не хватило времени.
Лицо этого Володе было незнакомо, но уже ничто его не могло остановить. Тело автоматчика полетело вперед, словно он нырнул в воду, но Володя уже не смотрел на него, а выстрелил в того, что пытался стереть с глаз кровь из рассеченной брови. В глубине коридора Володя увидел еще один мундир. Милиционер даже успел выстрелить, и пуля ударилась в стену. Милиционер успел нажать на спуск еще дважды, но эти пули уже ушли в потолок – пуля из Володиного пистолета глухо вошла ему в живот.
Сволочи, сволочи, сволочи. Надо уходить. Надо уходить. В коридоре были люди. Медсестра сидела на полу и визжала, зажав уши руками, чуть дальше стоял кто-то в белом халате и двое в обычной одежде. Уходить.
Володя повернулся к лестнице, шагнул, придерживая Дашу на плече. Все будет хорошо, все будет хорошо…
Сдвоенный удар в спину и грохот. Автоматная очередь. Володю толкнуло вперед, он сделал два шага, чтобы удержать равновесие, обернулся. Еще один удар. На этот раз в грудь.
В коридоре стоял милиционер и стрелял из автомата. Он выскочил из палаты на звук выстрелов и открыл огонь на поражение сразу, без предупреждения.
Автомат трясло в его руках так, что новая очередь прошла слишком высоко над Володиной головой, обсыпав его штукатуркой.
Что-то случилось со зрением Володи, он не мог видеть подробности, только темное пятно на белом фоне стен. Володя поднял пистолет и выстрелил. Милиционер шарахнулся в сторону, новая очередь разнесла кафель справа от Володи.
Володя снова выстрелил. Раз, другой. Автомат захлебнулся, но Володя выстрелил еще трижды. Он не видел, как его пуля пробила плечо милиционеру, и тот сполз по стене, оставляя ярко-алый след, как две последних пули, выпущенные уже наугад, свалили на пол Свата, который так и не догадался упасть на пол во время перестрелки.
Все внимание Володи сосредоточилось на том, чтобы не уронить Дашу. Он шагнул на лестницу, замер, а потом двинулся вниз, опираясь плечом о стену.
Навстречу ему, снизу, послышались шаги. Володя шагнул в угол, в тень возле ящика пожарного крана. Снизу бежал милиционер, дежуривший в приемном отделении. Володю с Дашей на плече он не заметил.
Володя попытался прицелиться ему в спину, но рука не хотела подниматься. Ставший вдруг невероятно тяжелым, пистолет тянул руку к полу.
Ничего, все самое трудное уже позади. Сейчас они уйдут отсюда, машина стоит прямо перед больницей. Они уйдут.
Володя даже не заметил на первом этаже дежурную. Он не стал искать дверь, а просто выпустил оставшиеся в пистолете пули в огромное окно вестибюля. Стекло с грохотом обрушилось, Володя прошел по стеклу, вышел на улицу.
Возле машины остановился, попытался открыть дверцу, но мешал пистолет в правой руке.
Потерпи, сейчас. Володя попытался сунуть пистолет за пояс, но тот выскользнул из руки и упал на дорогу. Борясь с накатывающейся темнотой, Володя положил Дашу на заднее сидение, а сам сел за руль.
Все, Даша, мы поехали. Володе показалось, что это он сказал вслух.
Пусть и больные себя почувствуют нормальными людьми, не ущербными, а полноценными членами общества. Все эти сю-сю, не курить, не шуметь – как они должны надоесть пациентам хирургического отделения, с какой радостью они должны приветствовать этот загремевший среди ночи стол, звон бьющегося стекла, жизнерадостный голос припозднившегося молодого человека.
Гаврилин дверь приоткрыл, но в коридор выходить не стал. Хватит. Он уже умный. Уже совсем. Он уже тут и в кафе сидел и ночью на пляж ходил. Хватит.
Если он напророчил, то это совершенно спокойно могли посетить больницу его подопечные. И тогда стоять в коридоре все равно, что прогуливаться по тиру во время стрельб. Гаврилин осторожно выглянул в коридор и с облегчением отметил, что ситуация вроде бы под контролем. Но не у милиции. Это уж точно.
Милиция явно натолкнулась на крупную фигуру. Вон, часть милиции на карачках елозит по полу, а еще две части пробежали в район гвалта с обнаженными стволами. Теперь им ужасно стыдно. Пистолеты они сунули в кобуры и занялись общественно полезным трудом по подниманию перевернутого стола.
Да, наша организованная преступность кого хочешь организует, даже милицию. Даже медсестра оживилась и бодренько так побежала по коридору – спать, всем спать, по палатам.
Гаврилин уже собирался закрыть дверь, когда виновник всего торжества с окровавленной физиономией проследовал за всклоченным спросонья дежурным врачом.
Это кто же его так? Не повезло мужику. И кровь такая неприятная, густая, и место раны нехорошее. Как бы не глаз. Гаврилин проводил раненого взглядом, обернулся и натолкнулся на неприятный взгляд того, кто произвел весь шум и навел порядок среди милиции.
Молодой, но уверенный. Шаг хозяйский, взгляд нахальный. На такой взгляд лучше не отвечать. Если конечно нет желания размяться в потасовке.
Лучше бы дверь закрыть, но это уж слишком унизительно. Гаврилин просто опустил глаза, ощущая, как снова заныли ребра. Да что за день такой? В смысле – ночь.
Хотя могло быть и хуже. Если бы, предположим, в противоположной палате, лежал настоящий убийца, по кличке Палач. Все было бы куда интересней.
Гаврилин уже почти закрыл дверь, как все действительно стало куда интереснее. Крик милиционера и первый выстрел Гаврилин услышал, но особых эмоций не испытал. Дальше все пошло быстро и шумно. В поле зрения появился падающий милиционер. Кровь. Гаврилин увидел кровь на серо-голубой рубашке и вздрогнул.
Напророчил. Таки напророчил. Еще два выстрела, по коридору прокатилась волна запаха сгоревшего пороха. Кислый запах с мерзким привкусом. Лязг метала по кафелю. Еще выстрел. Гаврилин поборол в себе желание выглянуть и посмотреть. Он слишком хорошо помнил стрелковые упражнения на реакцию. Мишени появлялись из-за распахнувшихся дверей, и самым трудным в этой ситуации было определить, есть ли у этой мишени оружие.
Снова грохот выстрела, на этот раз совсем рядом, но слева. Наконец, и милиция открыла огонь. Посреди больницы. Мило. Слева успело прозвучать три выстрела, на них ответили справа. Глухой удар. И пауза, на целых пять секунд. А потом загрохотал автомат.
Это уже почти похоже на войну. Тут всего коридора метров двадцать. С такой дистанции из автомата промазать трудно. Но пистолет ответил. Снова очередь, снова пистолет. И удар в стену. Словно мешок бросили.
И все. Только медсестра визжала не переставая.
Гаврилин осторожно выглянул в коридор. Почти возле самой двери палаты лежал один милиционер. Второй сидел, завалившись на бок возле противоположной стены, рядом лежал автомат. Справа, возле стола дежурной в воздухе висела белая пыль от штукатурки, чешуйки мела опускались как хлопья снега на лежащие тела милиционеров.
– Что там? – Из-за спины спросила баба Агата.
– Стреляли.
– В кого?
– Похоже – в милицию.
– Попали?
– Во всю сразу.
– Это ты за этим приходил? – спокойно спросила баба Агата.
Гаврилин обернулся в ней:
– Что?
– На стрельбу приходил посмотреть?
– Ага, еще и сам стрелял, – Гаврилин отошел от двери и сел на стул. – Странные вопросы, знаете ли.
– Вопросы как вопросы. Только не нужно из меня дуру делать.
– Побойтесь бога, как это делать?
– Точно, чего тут делать, сама родилась. Ты еще сейчас мне скажи, что очень хочешь дождаться милиции и выступить свидетелем.
– Не хочу…
– Вот.
– Но по другой причине.
– Из скромности.
– Я…
– Ладно уж, сиди. Я выйду гляну, а ты тут в уголке посиди.
Баба Агата решительно встала и прошла мимо опешившего Гаврилина в коридор.
Что делать? Гаврилин потер лоб. Нужно бежать. Но тогда слишком много народу спросит, а куда это делся племянник бабы Агаты. Придется светиться. Как пятисотсвечовой лампочке.
Все не слава Богу. Группу свою растерял. По голове чуть не схлопотал, попал под перестрелку, но даже представить себе не может, кто это напал на больницу. А кроме этого, сообщил Марине данные на бывшего руководителя своей группы и оказался замешанным в уголовном деле, пусть только в качестве свидетеля. Красиво.
Если он сейчас исчезнет, то это будет значить, что ему придется выбираться из города насовсем. И вариантов тут особых нет. Пешком через горы. Хотя, через горы пешком тут один уже ходил.
Хоть круть, хоть верть – придется сидеть и ждать. И если понадобится – выступать в качестве свидетеля.
В палату вошла баба Агата.
– Ну что?
– Три мента убиты, двое ранены. В коридоре налилось кровищи.
– А?..
– Крыса говорит, что их всех один положил.
– Кто говорит?
– Сестра дежурная. Он их всех один пострелял, да еще девку из неврологии унес.
– Как унес?
– На плече. И, между прочим, ту, которую только что с набережной привезли.
– Ничего себе…
– Вот-вот. Только тут еще одно.
– Что?
– Что… – баба Агата покачала головой и села на стул.
– Ну не томите!
– Тут же еще был Сват с порезанным глазом…
– Я его видел, когда к двери подходил.
– А Женьку видел?
– Парня с ним, который весь этот грохот и устроил?
– Его.
– И что?
– Ничего, просто это люди Грека.
– И?..
– Свату пуля в голову попала, насмерть. А Женьку дежурный милиционер, который снизу прибежал, лицом к стене поставил, под пистолетом. Так и держал, пока Симоненко не приехал.
– Это начальник милиции?
– Ну да.
– Так он приехал?
– А я тебе о чем толкую?
– Ну и что тогда?
– Если Симоненко и Грек поссорятся, то быть грому.
– Ну и что теперь делать?
– Креститься, чтобы в тебя не попало.
Несколько человек заглядывали в выбитое стекло приемного отделения, остальные стояли кружком на дороге. При приближении подполковника расступились, и он увидел лежащий на асфальте пистолет.
Возле пистолета матово отсвечивала небольшая черная лужица. Кровь. Уже слегка припылилась.
Симоненко вынул из кармана платок, осторожно поднял пистолет.
– Отпечатки будут снимать, – прошептал кто-то громко.
Симоненко оглянулся на своего водителя:
– Посмотри, чтобы не затоптали.
– Хорошо.
– Хорошо… – неопределенно протянул Симоненко и, не торопясь, пошел прямо на зевак. Они расступились, и полковник обнаружил неровную цепочку из темных пятен, большей частью размазанных ногами зрителей.
– Хорошо, – сквозь зубы сказал Симоненко, – просто превосходно.
Капли крови были и возле больницы, и на осколках стекла. В вестибюле маячило испуганное лицо дежурной.
– Дверь открой, – сказал Симоненко.
– Чего? – не поняла дежурная.
– Дверь открой.
– А, я сейчас.
Грохнул засов, и открылась дверь.
– Давно стрельба была?
– Минут десять назад. Он как выскочит, в окно из пистолета выстрелил – и к машине.
– Один был?
– Один. Только на плече у него вроде как женщина была.
– Женщина?
– Вроде бы.
– Это с него натекло? Или с женщины? – Симоненко ткнул завернутым в платок пистолетом в пятна крови.
– С него, с него.
Симоненко поискал глазами гильзы. Есть, возле самой стены.
– Не трогай тут ничего и никого не пускай, пока не приедут.
– Кто не приедет?
– Менты пока не приедут, поняла?
– Поняла.
Теперь по ступенькам наверх. На пятый этаж, подумал Симоненко, в хирургию. Не иначе.
Крови много. Для одного человека слишком много крови. Этот мужик, который прошел здесь, оставляя кровавый след, должен уже потерять сознание от недостатка крови. Но не потерял. Может, не его кровь?
Может. Все может быть. На лестнице было людно, кровь совсем затерли, но полосы были явственно видны.
Перед Симоненко расступались, но галдеть не переставали. Да, поговорить есть о чем, кивнул сам себе Симоненко, теперь разговоров хватит на всю оставшуюся жизнь.
Так и есть – пятый этаж. Кто-то догадался перекрыть проход носилками, поэтому все жаждущие информации толпились на лестничной клетке. Симоненко отодвинул носилки и прошел на середину коридора.
Пятна крови кончились небольшой лужицей. Здесь он стоял. А дальше лежат тела в форме. Его люди. Совсем рядом от того места, где стоял стрелок. Слишком близко они его подпустили. Пистолеты, правда, достать успели.
Симоненко осторожно прошел вдоль стены, чтобы не вступить в кровь, натекшую из-под убитых. Дальше над человеком в форме склонился врач.
– Что с ним? – спросил Симоненко.
– Слепое ранение в живот.
– А у другого?
– У другого рана в плече.
Симоненко кивнул и пошел дальше. Навстречу ему шагнул младший сержант милиции. Симоненко посмотрел на его возбужденное лицо, на пистолет в руке:
– Что у тебя?
– Я его задержал.
– Кого? – спросил Симоненко и вспомнил, что этот младший сержант дежурил в приемном отделении, когда подполковник приезжал в больницу прошлый раз.
– Его, – младший сержант мотнул головой куда-то за спину, – он сюда пришел, устроил шум, сестра сказала. Он стол перевернул, кричал. Ребята собирали там рассыпанное добро, а их перестреляли.
– Значит, задержал.
Симоненко подошел к стоящему лицом к стене человеку. Руки стоящего были скованы наручниками за спиной. Подполковник развернул его к себе лицом. И почти не удивился.
– Сними браслеты, – сказал Женя, – вы что, охренели совсем?
Симоненко не ответил. Он обернулся к врачу:
– Организуй всех покойников в морг.
– Паталого-анатомическое отделение?
– И быстрее.
После этого подполковник замолчал и сел на стул недалеко от Жени. Симоненко не реагировал ни на ругань Женьки, ни на суету санитаров, убирающих трупы.
Когда, наконец, приехали следователь и эксперт вместе с начальником розыска, Симоненко молча выслушал доклад о принятых мерах, об усилении контроля на дорогах, кивнул с таким видом, будто кивает своим внутренним мыслям, потом встал со стула.
– Давайте тут без меня. Я буду занят. Несколько часов. Свидетелей перепишите – допросим завтра. Передайте информацию соседям. А у меня тут дела, – сказал Симоненко, взял Женьку за локоть и повел его к боковой лестнице.
Возле приехавшего милиционера задержался и снял у него с пояса резиновую дубинку.
Симоненко молчал и Женька молчал. Только когда Симоненко привел Женьку в подвал паталого-анатомического отделения и, отправив всех наверх, закрыл тяжелую металлическую дверь, Женя спросил:
– Чего это мы к жмурикам пришли?
– Поговорим, – ответил Симоненко.
– Не хочу я здесь разговаривать.
– Не хоти, твое право, – сказал Симоненко и ударил Женьку дубинкой в пах.
Все это очень индивидуально. Можно также привыкнуть к виду и запаху крови. Это достигается многократными упражнениями. Но иногда реакцию на кровь не удается преодолеть никогда. И самый талантливый человек не может работать врачом.
И вкус, и цвет, и запах – все в крови действует на людей по-разному. Да и ведет себя кровь по-разному в разных условиях. В пыли кровь словно обволакивает себя пылинками и превращается в невзрачный комок грязи, отличающийся от пыли только темным оттенком. На покрытые мелом стены больницы кровь легла широкими яркими мазками, как акварель на влажную бумагу. Там где кровь попала на кафель пола или гранит ступеней, она вела себя как пролитое густое вино – текла под уклон, скапливалась в выбоинах и на стыках.
И если кровь на стенах вызывала у людей чувство страха, то на полу она вызывала скорее отвращение или опаску, как любая другая грязь. А после того, как кровь стали вытирать половыми тряпками, она и вообще перестала восприниматься как кровь.
Пятно крови на асфальте, там, где стояла Володина машина, быстро почернело и уже через несколько минут практически не отличалось от пятен машинного масла.
Кровь с убитых в паталого-анатомическом отделении к приходу Симоненко и Жени смыть успели. Вода из шланга очистила тела, только на полу, возле сливных отверстий осталось немного темно-красного.
Симоненко прервал работу.
После его удара Женя упал на колени, боль согнула его так, что он даже закричать не смог. Руки, скованные за спиной, не позволили ему удержать равновесие, и он тяжело упал лицом на белый кафель.
Кожа на брови от удара о пол лопнула, и по Жениному лицу потекла кровь.
– Су… – выдавил из себя Женя.
Симоненко неторопливо прошел в соседнюю комнату, вернулся со стулом и сел прямо возле лица лежащего.
– Сука… – простонал Женя.
– Это ты так думаешь, – спокойно сказал Симоненко.
Женя перевернулся на бок и попытался подняться на колени. Симоненко подождал, пока ему это почти удалось, а потом ударил дубинкой по левому боку, немного сзади.
Женя коротко взвыл и рухнул на пол.
– Да ты… ты что? – Женя отдышался и повернул лицо к Симоненко. Кровь из рассеченной брови заливала глаз и мешала смотреть.
Женю били в жизни неоднократно, но в этих случаях он хотя бы догадывался за что. Да и было это давно, Женька рано научился давать отпор, а потом близость к Греку надежно отгородила его от угрозы побоев.
Медсестра бросилась успокаивать больных, вышедших в коридор на крик. В дверях одной палаты стоял незнакомый парень, очень внимательно рассматривавший все происходящее, но под взглядом Жени глаза отвевший.
Все правильно. Если я не хозяин, так уж во всяком случае, не последний. Женя усмехнулся, заметив выглянувшего из-за дверей мента. До хренища их тут. Охраняют Карася, молодцы. Женя еще успел вспомнить, как извивалось тело в пещере на полу, как сзади послышался недоуменный голос мента:
– Ты?
Потом голос этот вдруг поднялся до крика и сорвался в визг:
– Стоять, падла. Стоять!
Женя обернулся и увидел, как менты, возившиеся с перевернутым столом, снова держат пистолеты в руках, один из них, тот что кричал, уже поднимает свой ПМ, а второй только передергивает затвор. Оба они смотрят в глубину противоположного коридора, а там вроде бы маячит неясная фигура и вроде бы с мешком на плече. С бесформенным белым мешком.
Женя еще успел подумать, что это вор какой-то с краденным выперся на свет, но тут в коридоре что-то грохнуло. Женя не сразу сообразил что именно. Только после того, как один из ментов, тот, что успел прицелиться, упал на спину, до Жени дошло, что это был выстрел из пистолета.
Кровь
Володе снова не повезло. Он смог проникнуть в больницу через открытое окно четвертого этажа. Для этого ему пришлось балансировать на карнизе, потом он умудрился найти палату, в которой лежала Даша.Как он и предполагал, Дашу поместили в отделении неврологии. Увидев Дашино лицо в неверном свете дежурного фонаря, Володя вздрогнул и сжал зубы.
Ее били. Левая часть лица почернела и опухла. Когда Володя осторожно наклонился над ней, чтобы взять на руки, стало видно, что локти Даши и колени содраны до мяса. Видимо, когда она ползла по асфальту набережной.
Она ползла, а он не помог ей, он был занят, он расстреливал уже мертвое тело на песке. Она нуждалась в его помощи, а он…
Володя легко подхватил Дашу, одетую в линялую больничную сорочку и осторожно двинулся в сторону лестничной клетки.
Все будет хорошо, маленькая, все будет хорошо, еле слышно шептал Володя. Вначале ему казалось самым важным найти Дашу. Потом… Его совершенно не волновало, что будет потом. Потом все решится само. Только склонившись над Дашей в палате, Володя вдруг ясно понял, что не сможет уйти с ней через окно. Если бы они пришли вместе с Палачом… Если бы.
Оставалась единственная возможность – центральная лестница. Прямо напротив стола дежурной. Володя видел, что там еще сидит милиционер, понимал, что его неминуемо попытаются остановить, но мозг даже не пытался искать варианты. Он должен пройти.
Взгляд Володи остановился на стоявших возле грузового лифта носилках на колесах. Он осторожно положил на них Дашу, набросил себе на плечи белый халат, лежавший на носилках. Он понимал, что шанса проскочить незаметно почти нет. Только чудо могло ему помочь, и Володя чуть не поверил в это самое чудо.
Кто-то шумно ворвался на этаж, Володя услышал крик, потом стол с грохотом опрокинулся на пол, завизжала женщина.
Успеть. Володя толкнул носилки, потом, правой рукой вынул из-за пояса пистолет и снял его с предохранителя.
Колесико поскрипывало. Двери палат открывались, в коридор выглядывали люди, и Володя понимал, что нельзя останавливаться ни на секунду, кто-нибудь мог заинтересоваться, куда это он везет девушку.
Получится, получится, получится. Не может быть, чтобы он не смог спасти Дашу. Когда медсестра повернулась спиной в его сторону и пошла по коридору, что-то говоря больным, сердце у Володи екнуло.
Милиция не станет его спрашивать, что и зачем. Он везет больную, для больницы это естественно, а милиционеры не особенно вникают в правила внутреннего распорядка больниц.
Володя толкнул носилки, сворачивая к лестнице. Они его не видят, они заняты тем, что поднимают стол и собирают разлетевшиеся вещи. До лестницы оставалось метров пять, когда Володя заметил ленивый взгляд милиционера. Он скользнул по носилкам, белому халату, Володиному лицу и ушел в сторону.
Нормально. Еще несколько секунд и лестница. Лестница. Придется оставить носилки и нести Дашу на руках. Ничего, он справится. А там, внизу, его уже не смогут остановить.
Взгляд. Взгляд милиционера снова скользнул по Володиному лицу. Стараясь не смотреть на милиционера прямо, Володя краем глаза заметил, как расширяются глаза сержанта, и почувствовал, как откуда-то из глубины души поднимается волна ярости и бессилия.
Взгляд сержанта становился узнающим, и одновременно с этим словно ножом полоснуло Володю: «У тебя деньги есть?» «Ты напал на сотрудника милиции при исполнении.» «Стоять, козел!»
Этот был среди тех троих, которые остановили Володю возле машины. Из-за них он не успел приехать за Дашей. И из-за них тоже.
Сволочи. Из-за них, все из-за них. Жена. Даша. Из-за этих подонков. Даша. Жена. Он узнал сержанта. И успел даже испытать сожаление, что не убил их там, возле машины, не оставил их пятнать черным белую пудру пыли.
– Ты? – неуверенно спросил сержант.
Он еще не верил своим глазам, его мозг еще отказывался верить в то, что тот, из-за кого сам подполковник Симоненко обещал расправиться с ними, кто посмел не просто оказать сопротивление, но и победить их, стоит сейчас всего в нескольких шагах.
Он не верил, но рука его уже тянулась к кобуре, он еще не верил, но лицо уже искажала гримаса яростного восторга.
Володя одним движением поднял Дашу с носилок, забросил себе на левое плечо, головой назад. Теперь Володю узнал и второй милиционер и тоже потянулся к пистолету. Третий, тот что был с автоматом, медленно поворачивался, не понимаю что происходит.
Сержант лязгнул затвором:
– Стоять, падла, стоять.
У него был шанс. Если бы он стрелял сразу, от бедра, то скорее всего попал. С такого расстояния промахнуться было трудно. Но, во-первых, сержант был не готов просто так выстрелить в человека, без предупреждения, а во-вторых, в милицейском тире он всегда стрелял из одного положения, повернувшись к мишени боком и подняв пистолет в вытянутой руке.
Для Володи все было по-другому. Он видел, как дуло медленно движется вверх, словно старается заглянуть ему в глаза, видел, как рот сержанта кривит гримаса то ли страха, то ли восторга, как белеют суставы пальцев, сжимающих пистолет.
Володя выстрелил. Пуля ударила сержанта в середину груди и отбросила его. Падая, сержант широко взмахнул руками, словно пытаясь удержать равновесие, пистолет вылетел из его руки и полетел в лицо напарника, который пытался передернуть затвор своего пистолета, забыв снять его с предохранителя.
Металл пистолета рассек ему бровь, он шарахнулся к стене, опуская оружие и прикрывая лицо левой рукой. Это продлило ему жизнь. На несколько секунд.
Володя дважды выстрелил в лицо милиционера с автоматом. Тот успел только оглянуться, повернуться ему не хватило времени.
Лицо этого Володе было незнакомо, но уже ничто его не могло остановить. Тело автоматчика полетело вперед, словно он нырнул в воду, но Володя уже не смотрел на него, а выстрелил в того, что пытался стереть с глаз кровь из рассеченной брови. В глубине коридора Володя увидел еще один мундир. Милиционер даже успел выстрелить, и пуля ударилась в стену. Милиционер успел нажать на спуск еще дважды, но эти пули уже ушли в потолок – пуля из Володиного пистолета глухо вошла ему в живот.
Сволочи, сволочи, сволочи. Надо уходить. Надо уходить. В коридоре были люди. Медсестра сидела на полу и визжала, зажав уши руками, чуть дальше стоял кто-то в белом халате и двое в обычной одежде. Уходить.
Володя повернулся к лестнице, шагнул, придерживая Дашу на плече. Все будет хорошо, все будет хорошо…
Сдвоенный удар в спину и грохот. Автоматная очередь. Володю толкнуло вперед, он сделал два шага, чтобы удержать равновесие, обернулся. Еще один удар. На этот раз в грудь.
В коридоре стоял милиционер и стрелял из автомата. Он выскочил из палаты на звук выстрелов и открыл огонь на поражение сразу, без предупреждения.
Автомат трясло в его руках так, что новая очередь прошла слишком высоко над Володиной головой, обсыпав его штукатуркой.
Что-то случилось со зрением Володи, он не мог видеть подробности, только темное пятно на белом фоне стен. Володя поднял пистолет и выстрелил. Милиционер шарахнулся в сторону, новая очередь разнесла кафель справа от Володи.
Володя снова выстрелил. Раз, другой. Автомат захлебнулся, но Володя выстрелил еще трижды. Он не видел, как его пуля пробила плечо милиционеру, и тот сполз по стене, оставляя ярко-алый след, как две последних пули, выпущенные уже наугад, свалили на пол Свата, который так и не догадался упасть на пол во время перестрелки.
Все внимание Володи сосредоточилось на том, чтобы не уронить Дашу. Он шагнул на лестницу, замер, а потом двинулся вниз, опираясь плечом о стену.
Навстречу ему, снизу, послышались шаги. Володя шагнул в угол, в тень возле ящика пожарного крана. Снизу бежал милиционер, дежуривший в приемном отделении. Володю с Дашей на плече он не заметил.
Володя попытался прицелиться ему в спину, но рука не хотела подниматься. Ставший вдруг невероятно тяжелым, пистолет тянул руку к полу.
Ничего, все самое трудное уже позади. Сейчас они уйдут отсюда, машина стоит прямо перед больницей. Они уйдут.
Володя даже не заметил на первом этаже дежурную. Он не стал искать дверь, а просто выпустил оставшиеся в пистолете пули в огромное окно вестибюля. Стекло с грохотом обрушилось, Володя прошел по стеклу, вышел на улицу.
Возле машины остановился, попытался открыть дверцу, но мешал пистолет в правой руке.
Потерпи, сейчас. Володя попытался сунуть пистолет за пояс, но тот выскользнул из руки и упал на дорогу. Борясь с накатывающейся темнотой, Володя положил Дашу на заднее сидение, а сам сел за руль.
Все, Даша, мы поехали. Володе показалось, что это он сказал вслух.
Наблюдатель
Люблю тихие курортные города, подумал Гаврилин. Люди здесь добрые, ласковые. Еще и заботливые. Приходят в гости к больным, запросто так, не унижая их ненужной жалостью и не скатываясь до отвратительной щепетильности.Пусть и больные себя почувствуют нормальными людьми, не ущербными, а полноценными членами общества. Все эти сю-сю, не курить, не шуметь – как они должны надоесть пациентам хирургического отделения, с какой радостью они должны приветствовать этот загремевший среди ночи стол, звон бьющегося стекла, жизнерадостный голос припозднившегося молодого человека.
Гаврилин дверь приоткрыл, но в коридор выходить не стал. Хватит. Он уже умный. Уже совсем. Он уже тут и в кафе сидел и ночью на пляж ходил. Хватит.
Если он напророчил, то это совершенно спокойно могли посетить больницу его подопечные. И тогда стоять в коридоре все равно, что прогуливаться по тиру во время стрельб. Гаврилин осторожно выглянул в коридор и с облегчением отметил, что ситуация вроде бы под контролем. Но не у милиции. Это уж точно.
Милиция явно натолкнулась на крупную фигуру. Вон, часть милиции на карачках елозит по полу, а еще две части пробежали в район гвалта с обнаженными стволами. Теперь им ужасно стыдно. Пистолеты они сунули в кобуры и занялись общественно полезным трудом по подниманию перевернутого стола.
Да, наша организованная преступность кого хочешь организует, даже милицию. Даже медсестра оживилась и бодренько так побежала по коридору – спать, всем спать, по палатам.
Гаврилин уже собирался закрыть дверь, когда виновник всего торжества с окровавленной физиономией проследовал за всклоченным спросонья дежурным врачом.
Это кто же его так? Не повезло мужику. И кровь такая неприятная, густая, и место раны нехорошее. Как бы не глаз. Гаврилин проводил раненого взглядом, обернулся и натолкнулся на неприятный взгляд того, кто произвел весь шум и навел порядок среди милиции.
Молодой, но уверенный. Шаг хозяйский, взгляд нахальный. На такой взгляд лучше не отвечать. Если конечно нет желания размяться в потасовке.
Лучше бы дверь закрыть, но это уж слишком унизительно. Гаврилин просто опустил глаза, ощущая, как снова заныли ребра. Да что за день такой? В смысле – ночь.
Хотя могло быть и хуже. Если бы, предположим, в противоположной палате, лежал настоящий убийца, по кличке Палач. Все было бы куда интересней.
Гаврилин уже почти закрыл дверь, как все действительно стало куда интереснее. Крик милиционера и первый выстрел Гаврилин услышал, но особых эмоций не испытал. Дальше все пошло быстро и шумно. В поле зрения появился падающий милиционер. Кровь. Гаврилин увидел кровь на серо-голубой рубашке и вздрогнул.
Напророчил. Таки напророчил. Еще два выстрела, по коридору прокатилась волна запаха сгоревшего пороха. Кислый запах с мерзким привкусом. Лязг метала по кафелю. Еще выстрел. Гаврилин поборол в себе желание выглянуть и посмотреть. Он слишком хорошо помнил стрелковые упражнения на реакцию. Мишени появлялись из-за распахнувшихся дверей, и самым трудным в этой ситуации было определить, есть ли у этой мишени оружие.
Снова грохот выстрела, на этот раз совсем рядом, но слева. Наконец, и милиция открыла огонь. Посреди больницы. Мило. Слева успело прозвучать три выстрела, на них ответили справа. Глухой удар. И пауза, на целых пять секунд. А потом загрохотал автомат.
Это уже почти похоже на войну. Тут всего коридора метров двадцать. С такой дистанции из автомата промазать трудно. Но пистолет ответил. Снова очередь, снова пистолет. И удар в стену. Словно мешок бросили.
И все. Только медсестра визжала не переставая.
Гаврилин осторожно выглянул в коридор. Почти возле самой двери палаты лежал один милиционер. Второй сидел, завалившись на бок возле противоположной стены, рядом лежал автомат. Справа, возле стола дежурной в воздухе висела белая пыль от штукатурки, чешуйки мела опускались как хлопья снега на лежащие тела милиционеров.
– Что там? – Из-за спины спросила баба Агата.
– Стреляли.
– В кого?
– Похоже – в милицию.
– Попали?
– Во всю сразу.
– Это ты за этим приходил? – спокойно спросила баба Агата.
Гаврилин обернулся в ней:
– Что?
– На стрельбу приходил посмотреть?
– Ага, еще и сам стрелял, – Гаврилин отошел от двери и сел на стул. – Странные вопросы, знаете ли.
– Вопросы как вопросы. Только не нужно из меня дуру делать.
– Побойтесь бога, как это делать?
– Точно, чего тут делать, сама родилась. Ты еще сейчас мне скажи, что очень хочешь дождаться милиции и выступить свидетелем.
– Не хочу…
– Вот.
– Но по другой причине.
– Из скромности.
– Я…
– Ладно уж, сиди. Я выйду гляну, а ты тут в уголке посиди.
Баба Агата решительно встала и прошла мимо опешившего Гаврилина в коридор.
Что делать? Гаврилин потер лоб. Нужно бежать. Но тогда слишком много народу спросит, а куда это делся племянник бабы Агаты. Придется светиться. Как пятисотсвечовой лампочке.
Все не слава Богу. Группу свою растерял. По голове чуть не схлопотал, попал под перестрелку, но даже представить себе не может, кто это напал на больницу. А кроме этого, сообщил Марине данные на бывшего руководителя своей группы и оказался замешанным в уголовном деле, пусть только в качестве свидетеля. Красиво.
Если он сейчас исчезнет, то это будет значить, что ему придется выбираться из города насовсем. И вариантов тут особых нет. Пешком через горы. Хотя, через горы пешком тут один уже ходил.
Хоть круть, хоть верть – придется сидеть и ждать. И если понадобится – выступать в качестве свидетеля.
В палату вошла баба Агата.
– Ну что?
– Три мента убиты, двое ранены. В коридоре налилось кровищи.
– А?..
– Крыса говорит, что их всех один положил.
– Кто говорит?
– Сестра дежурная. Он их всех один пострелял, да еще девку из неврологии унес.
– Как унес?
– На плече. И, между прочим, ту, которую только что с набережной привезли.
– Ничего себе…
– Вот-вот. Только тут еще одно.
– Что?
– Что… – баба Агата покачала головой и села на стул.
– Ну не томите!
– Тут же еще был Сват с порезанным глазом…
– Я его видел, когда к двери подходил.
– А Женьку видел?
– Парня с ним, который весь этот грохот и устроил?
– Его.
– И что?
– Ничего, просто это люди Грека.
– И?..
– Свату пуля в голову попала, насмерть. А Женьку дежурный милиционер, который снизу прибежал, лицом к стене поставил, под пистолетом. Так и держал, пока Симоненко не приехал.
– Это начальник милиции?
– Ну да.
– Так он приехал?
– А я тебе о чем толкую?
– Ну и что тогда?
– Если Симоненко и Грек поссорятся, то быть грому.
– Ну и что теперь делать?
– Креститься, чтобы в тебя не попало.
Суета
Ничего еще не закончилось. Это Симоненко понял, как только подъехал к больнице. Перед входом толпились зеваки. Не смотря на совсем уж позднее время, их было довольно много.Несколько человек заглядывали в выбитое стекло приемного отделения, остальные стояли кружком на дороге. При приближении подполковника расступились, и он увидел лежащий на асфальте пистолет.
Возле пистолета матово отсвечивала небольшая черная лужица. Кровь. Уже слегка припылилась.
Симоненко вынул из кармана платок, осторожно поднял пистолет.
– Отпечатки будут снимать, – прошептал кто-то громко.
Симоненко оглянулся на своего водителя:
– Посмотри, чтобы не затоптали.
– Хорошо.
– Хорошо… – неопределенно протянул Симоненко и, не торопясь, пошел прямо на зевак. Они расступились, и полковник обнаружил неровную цепочку из темных пятен, большей частью размазанных ногами зрителей.
– Хорошо, – сквозь зубы сказал Симоненко, – просто превосходно.
Капли крови были и возле больницы, и на осколках стекла. В вестибюле маячило испуганное лицо дежурной.
– Дверь открой, – сказал Симоненко.
– Чего? – не поняла дежурная.
– Дверь открой.
– А, я сейчас.
Грохнул засов, и открылась дверь.
– Давно стрельба была?
– Минут десять назад. Он как выскочит, в окно из пистолета выстрелил – и к машине.
– Один был?
– Один. Только на плече у него вроде как женщина была.
– Женщина?
– Вроде бы.
– Это с него натекло? Или с женщины? – Симоненко ткнул завернутым в платок пистолетом в пятна крови.
– С него, с него.
Симоненко поискал глазами гильзы. Есть, возле самой стены.
– Не трогай тут ничего и никого не пускай, пока не приедут.
– Кто не приедет?
– Менты пока не приедут, поняла?
– Поняла.
Теперь по ступенькам наверх. На пятый этаж, подумал Симоненко, в хирургию. Не иначе.
Крови много. Для одного человека слишком много крови. Этот мужик, который прошел здесь, оставляя кровавый след, должен уже потерять сознание от недостатка крови. Но не потерял. Может, не его кровь?
Может. Все может быть. На лестнице было людно, кровь совсем затерли, но полосы были явственно видны.
Перед Симоненко расступались, но галдеть не переставали. Да, поговорить есть о чем, кивнул сам себе Симоненко, теперь разговоров хватит на всю оставшуюся жизнь.
Так и есть – пятый этаж. Кто-то догадался перекрыть проход носилками, поэтому все жаждущие информации толпились на лестничной клетке. Симоненко отодвинул носилки и прошел на середину коридора.
Пятна крови кончились небольшой лужицей. Здесь он стоял. А дальше лежат тела в форме. Его люди. Совсем рядом от того места, где стоял стрелок. Слишком близко они его подпустили. Пистолеты, правда, достать успели.
Симоненко осторожно прошел вдоль стены, чтобы не вступить в кровь, натекшую из-под убитых. Дальше над человеком в форме склонился врач.
– Что с ним? – спросил Симоненко.
– Слепое ранение в живот.
– А у другого?
– У другого рана в плече.
Симоненко кивнул и пошел дальше. Навстречу ему шагнул младший сержант милиции. Симоненко посмотрел на его возбужденное лицо, на пистолет в руке:
– Что у тебя?
– Я его задержал.
– Кого? – спросил Симоненко и вспомнил, что этот младший сержант дежурил в приемном отделении, когда подполковник приезжал в больницу прошлый раз.
– Его, – младший сержант мотнул головой куда-то за спину, – он сюда пришел, устроил шум, сестра сказала. Он стол перевернул, кричал. Ребята собирали там рассыпанное добро, а их перестреляли.
– Значит, задержал.
Симоненко подошел к стоящему лицом к стене человеку. Руки стоящего были скованы наручниками за спиной. Подполковник развернул его к себе лицом. И почти не удивился.
– Сними браслеты, – сказал Женя, – вы что, охренели совсем?
Симоненко не ответил. Он обернулся к врачу:
– Организуй всех покойников в морг.
– Паталого-анатомическое отделение?
– И быстрее.
После этого подполковник замолчал и сел на стул недалеко от Жени. Симоненко не реагировал ни на ругань Женьки, ни на суету санитаров, убирающих трупы.
Когда, наконец, приехали следователь и эксперт вместе с начальником розыска, Симоненко молча выслушал доклад о принятых мерах, об усилении контроля на дорогах, кивнул с таким видом, будто кивает своим внутренним мыслям, потом встал со стула.
– Давайте тут без меня. Я буду занят. Несколько часов. Свидетелей перепишите – допросим завтра. Передайте информацию соседям. А у меня тут дела, – сказал Симоненко, взял Женьку за локоть и повел его к боковой лестнице.
Возле приехавшего милиционера задержался и снял у него с пояса резиновую дубинку.
Симоненко молчал и Женька молчал. Только когда Симоненко привел Женьку в подвал паталого-анатомического отделения и, отправив всех наверх, закрыл тяжелую металлическую дверь, Женя спросил:
– Чего это мы к жмурикам пришли?
– Поговорим, – ответил Симоненко.
– Не хочу я здесь разговаривать.
– Не хоти, твое право, – сказал Симоненко и ударил Женьку дубинкой в пах.
Кровь
Люди по разному воспринимают кровь. Кто-то совершенно спокойно может смотреть на свою рану и терять сознание при коротком взгляде на чужую. Кто-то наоборот – может лишиться чувств от малейшей капли крови, выступившей на его теле и спокойно переступить через лужу чужой.Все это очень индивидуально. Можно также привыкнуть к виду и запаху крови. Это достигается многократными упражнениями. Но иногда реакцию на кровь не удается преодолеть никогда. И самый талантливый человек не может работать врачом.
И вкус, и цвет, и запах – все в крови действует на людей по-разному. Да и ведет себя кровь по-разному в разных условиях. В пыли кровь словно обволакивает себя пылинками и превращается в невзрачный комок грязи, отличающийся от пыли только темным оттенком. На покрытые мелом стены больницы кровь легла широкими яркими мазками, как акварель на влажную бумагу. Там где кровь попала на кафель пола или гранит ступеней, она вела себя как пролитое густое вино – текла под уклон, скапливалась в выбоинах и на стыках.
И если кровь на стенах вызывала у людей чувство страха, то на полу она вызывала скорее отвращение или опаску, как любая другая грязь. А после того, как кровь стали вытирать половыми тряпками, она и вообще перестала восприниматься как кровь.
Пятно крови на асфальте, там, где стояла Володина машина, быстро почернело и уже через несколько минут практически не отличалось от пятен машинного масла.
Кровь с убитых в паталого-анатомическом отделении к приходу Симоненко и Жени смыть успели. Вода из шланга очистила тела, только на полу, возле сливных отверстий осталось немного темно-красного.
Симоненко прервал работу.
После его удара Женя упал на колени, боль согнула его так, что он даже закричать не смог. Руки, скованные за спиной, не позволили ему удержать равновесие, и он тяжело упал лицом на белый кафель.
Кожа на брови от удара о пол лопнула, и по Жениному лицу потекла кровь.
– Су… – выдавил из себя Женя.
Симоненко неторопливо прошел в соседнюю комнату, вернулся со стулом и сел прямо возле лица лежащего.
– Сука… – простонал Женя.
– Это ты так думаешь, – спокойно сказал Симоненко.
Женя перевернулся на бок и попытался подняться на колени. Симоненко подождал, пока ему это почти удалось, а потом ударил дубинкой по левому боку, немного сзади.
Женя коротко взвыл и рухнул на пол.
– Да ты… ты что? – Женя отдышался и повернул лицо к Симоненко. Кровь из рассеченной брови заливала глаз и мешала смотреть.
Женю били в жизни неоднократно, но в этих случаях он хотя бы догадывался за что. Да и было это давно, Женька рано научился давать отпор, а потом близость к Греку надежно отгородила его от угрозы побоев.