Страница:
Теперь же его били, ЕГО били. Его БИЛИ. И он знал, что мент тот психованный из приемного отделения прицепился к нему вовсе не по делу. Ему даже в голову не могло прийти, что после того, как разразится перестрелка, как пули просвистят возле его лица, после того как Сват взвизгнет и упадет, задергав ногами – что после всего этого запыхавшийся мент, поджавший хвост от первого же окрика, вдруг озвереет и ткнет пушку, и защелкнет браслеты.
Да ему и удалось это только потому, что Женя не успел прийти в себя. Теперь нужно попытаться объяснить все это подполковнику Симоненко.
Подполковник спокойно выслушал Женю. Не перебивая вопросами. Он продолжал молчать даже тогда, когда Женя замолчал.
– Ошибка вышла, честное слово! – сказал Женя.
– Честное пионерское, – сказал Симоненко.
– Что? А… – Женя кивнул, и почувствовал как бровь отозвалась болью. – Честно, без балды.
– Зуб даешь, – констатировал Симоненко, – век воли не видать.
Он был спокоен. Даже слишком спокоен, и этим напомнил Жене Грека. А когда Женя вдруг осознал, что Симоненко ведет себя так, как вел себя Грек в пещере, тело Жени покрылось капельками пота. Ему стало страшно.
Симоненко, не вставая со стула, наклонился и, не торопясь, стал осматривать карманы Жени, переваливая его с боку на бок, как мертвого.
– Это у нас что? – спросил Симоненко, извлекая из кармана Жениных брюк пару наручников, – подарок для любимой женщины?
– Ага.
– Ну, понятно, – кивнул Симоненко, – твоя шалава любит, когда ты ее к кровати пристегиваешь.
– Любит, – автоматически подтвердил Женя.
– А оружия у тебя нет, – сказал Симоненко.
– Да нет у меня ничего, нет. Напутал ваш мент, сволочь. Наложил в штаны и с перепугу напутал. Ну, на кой мне ваших мочить, подумай сам. Подумай!
– А еще у тебя доллары, – словно не слыша ничего, спокойно сказал Симоненко, – пятьсот долларов новыми сотенными купюрами.
– А что тут такого, – кто это запретил? – Женя и сам понимал, что балансирует на грани истерики и подобострастия, но ничего не мог с собой поделать.
Все вывернулось как-то странно, и Жене казалось, что все, что сейчас говорит Симоненко, что все эти мелочи – наручники и баксы, ложатся странным, непонятным ему образом. Кровь заливала лицо, левый глаз совсем заплыл, и Женя не мог рассмотреть выражение лица Симоненко, и Жене казалось, что выкрикивает слова он в пустоту. Женя снова попытался сесть, нащупал опору немеющими уже руками за спиной и снова рухнул от удара Симоненко.
– Ты лучше лежи, – сказал Симоненко, – лежи.
– Да за что? – почти всхлипнул Женя.
– Говоришь – просто привез друга своего к врачу?
– Да, сам посмотри… те.
– Тут тебе не повезло – приятелю твоему пуля в лицо попала. Хрен разберешь, была рана до пули или нет.
– А эта, экспертиза? Ну, ведь можно…
– Можно, только времени у тебя нет.
– Да что…
– А я ведь предупреждал Короля – охрана усилена, я этого убийцу не позволю убрать. А он тебя подставил. Ведь подставил.
Женя застонал. Ведь ерунду городит подполковник, на понт берет. Ведь не врет Женя, не врет!
– Еще вопрос – кто твоего приятеля порезал?
– По пьяне, зацепился.
– Ну, ясное дело, по пьяне. И тот, кто ему рожу порезал, естественно, сбежал.
И ведь сбежал же, на самом деле – сбежал. Жене захотелось выть.
– И где он сейчас – ты не знаешь. Правильно?
– Да сбежал, в горы и сбежал. Правда.
– Огородами к Котовскому. И где это было? Не на набережной часом?
Причем здесь набережной, Женя не понял. Он не успел получить информацию о том, что Сявка, Локоть и Крючок погибли. Снова подполковник пытается его запутать, подумал Женя.
– Да не на набережной.
– И раньше ты этого злоумышленника не видел.
– Да не видел же, зараза, не видел.
Симоненко поцокал языком, и Женя вздрогнул.
– Тут понимаешь, какое дело, в кармане одного покойника, – Симоненко обернулся и поискал глазами сзади себя, – вон у того, с попорченным пулями лицом, в кармане нашли тоже сотенные купюры.
– Какого покойника? – дернулся Женя.
– Да ты не рвись – руки повредишь наручниками. Останутся очень характерные следы, синяки и ссадины. А покойник – приезжий, судя по всему. Он с приятелями вначале в ресторане гостиницы «Юг» развлекался, потом пошли погулять. Для разминки свернули шею знакомому твоему, Крючку, а потом, похоже, решили женщину изнасиловать.
Симоненко видел, как напрягся Женя, но продолжал будничным тоном, словно ничего и не произошло:
– Потом кто-то вмешался, и двое из трех остались лежать на пляже. А один исчез. Ты что – этого не знал?
Женя пробормотал что-то невнятное. Так вот почему этот козел, Графин, один на хату вернулся. Женя застонал.
– Так вот, я всегда говорил, что погубит вас слишком хорошая жизнь. Совсем весело живете. Доллары уже получаете прямо банковскими упаковками, не распечатанными. А там, между прочим, номераимеются.
– Ну и что?
– В общем, ничего, просто у твоих купюр номера почти совпадают с теми, которые я достал из кармана покойника на набережной. Не повезло тебе. Не повезло.
Женя дернулся, хотел, было, сесть, но опомнился и снова лег на бок. В подвале было холодно, и Женя чувствовал, как начинает стыть тело.
– Так что я вовсе не исключаю, что этих двоих на пляже убил ты, или кто-то из твоих. Грек приказал? Или Король?
– Никто не приказывал, не было меня на пляже!
– А деньги?
– Не знаю, не знаю.
– А на патруль милицейский тоже не знаешь, кто напал?
– На какой патруль?
– На тот, который я сюда, в больницу потом прислал. И который при тебе перестреляли.
– Не знаю я никакого патруля, – Женя запаниковал, по всему выходило, что Симоненко хочет на него повесить несколько убийств, из них два – сотрудников милиции. Это как минимум два. И не отвертишься. Никак не отвертишься. Не станешь же рассказывать, что на самом деле в это время спустил в пропасть машину с тремя людьми.
– Понимаешь, патруль ты, может быть, на улице и не трогал, только объясни мне, не слишком ли много наручников развелось в городе? Патрульных сковали их собственными наручниками, у тебя в кармане я нахожу наручники, а на руках у двух убитых я, опять-таки, нахожу характерные следы от наручников.
Женя вспомнил, как сам пристегивал пятерых фраеров в пещере. Кто же мог подумать, что все так обернется. Кто мог подумать? Что ответить? Женя был готов соврать при необходимости, но сейчас его обвиняли в том, чего он не делал, но каким-то фантастическим образом выходило так, что он не мог опровергнуть эту ложь. Он всегда был уверен, что труднее всего на допросах утаить правду, а теперь, когда нужно было и вправду доказывать свою невиновность, Женя почувствовал полное бессилие.
– Я не люблю бить, даже такую сволочь как ты мне не хочется бить. Только вот ночь сегодня такая, для тебя неудачная. Тяжелая ночь, – сказал Симоненко и вспомнил слова эксперта – ночь, как смягчающие обстоятельства.
– Права не имеешь, слышишь, не имеешь. Сядешь, падла, я ведь молчать не стану.
– Не станешь, все мне расскажешь. А я отвезу тебя в горы и спущу со скалы. Ты решил после нападения на больницу убежать и сорвался… – Симоненко осекся.
Стоп, побежал через горы и сорвался. Все, как по нотам. Очень просто скрыть следы побоев. Если бы сейчас можно было подняться в хирургию и посмотреть руки того самого несчастного убийцы. Симоненко был почти уверен, что и его руки украшены шрамами от наручников. И еще Симоненко был уверен, что именно этот… У Симоненко напряглись желваки. Именно эта падаль, с залитым кровью лицом, приняла участие в организации.
Симоненко встал, сделал несколько шагов к стене и обратно. У того, что сейчас лежит в палате, помимо оружия были тоже обнаружены доллары, новенькими стольниками. Если бы прямо сейчас сличить номера.
Подполковник снова сел на стул. Женя увидел, как изменилось лицо Симоненко, и попытался отползти.
– Это на вашей же территории сегодня пятерых гастролеров повязали?
– Я…
– Не жуй сопли, ты не мог этого не знать. Сам ведь их и брал, наверняка. Так или нет?
– Нет, – сказал быстро Женя и закричал от боли.
– Нет?
– Я, я их брал, – Женю подстегнула не столько боль, сколько мысль о том, что вот этого скрыть как раз и не удастся. На набережной слишком много было народу. Стуканут.
– Потом в пещеру повез?
– Да.
– А там что с ними делали?
– Грек, с ними Грек разговаривал. Потом приказал отпустить. Это все.
– Это действительно все, – кивнул Симоненко. Больше сдерживать накопившуюся ярость он не мог. Холодный огонь, который он сдерживал в груди целый день, вырвался наружу слепящей вспышкой. Тут, в комнате без окон, провонявшейся химикалиями и разлагающейся плотью, больше не было подполковника милиции. Даже молодой оперативник, проснувшийся, было, несколько часов назад, тоже сгорел в этой вспышке.
Все ошибки и унижения, компромиссы и сделки с самим собой полыхнули разом.
Женя понял это инстинктивно, он попытался ползти на спине, засучил ногами, попытался крикнуть, но из внезапно пересохшего горла вырвался только хрип…
…Симоненко вышел из больницы, закрыв за собой двери морга на ключ. Невероятным усилием воли, даже не воли, а последним проблеском сознания он смог удержаться и не убить Женю.
Женя сказал все. Даже больше, чем ожидал Симоненко. Король нарушил собственные правила. Свидетельница и дочь.
Странно, подумал Симоненко, если бы не ошибка, его собственная ошибка, он не смог бы всего узнать так быстро. Злость выплеснулась и осталась пустота.
Теперь у него всегда будет соблазн, подумал Симоненко. Ему и раньше доводилось время от времени выбивать показания, но этой ночью он не допрашивал, он пытал. И ему было неприятно ощущение вседозволенности, которое охватило там, среди покойников. Засасывающее, пакостное искушение.
Симоненко не стал разговаривать ни с кем из сотрудников. Он просто забрал ключ от паталого-анатомического отделения у дежурного, строго-настрого приказал никому к двери не подходить. Что дальше будет с Женей – Симоненко пока не решил. Успеет.
Сейчас Симоненко хотелось спать. Вся энергия осталась в подвале, засохла потеками крови на полу и запеклась сгустками на теле помощника Грека. Поехать домой. В кармане что-то запищало. Симоненко недоуменно опустил в карман руку. Он забыл, что сунул туда сотовый телефон Жени. Симоненко нажал на кнопку.
– Женя? Ты где там пропал? Срочно выезжай, – голос Грека прозвучал резко и напряженно. – Слышишь меня? Женя?
Симоненко оглянулся, широко размахнулся и зашвырнул телефон в заросли акации. Жизнь продолжается, и еще никто не освободил его от необходимости выбора.
Симоненко подошел к машине и уже собирался окликнуть спящего водителя, когда из предрассветных серых сумерек послышалось покашливание. Симоненко резко обернулся:
– Кто здесь?
– Доброе утро. Можно вас спросить?
– Подойди ближе, не разберу.
Симоненко присмотрелся.
– Малявка!?
– Только там, у Васи – мои деньги. Отдайте, пожалуйста. И это, скажите Игорю Ивановичу, чтобы он на меня не злился.
– Какому Игорю Ивановичу?
– Участковому нашему, Мусоргскому.
Причем здесь еще этот старший лейтенант с потными руками, подумал Симоненко.
– Ладно, Малявка, поехали в управление – поговорим.
Глава 15
Марина должна позвонить. Она просто не сможет не позвонить, она хочет жить и никогда не станет рисковать своим положением ради какого-то алкаша. Ей есть, что терять. Мусор зацепился ногой за стул и раздраженно отшвырнул его в сторону.
Ему тоже есть что терять. Мусоргский остановился возле трюмо и посмотрел в глаза своему отражению.
Что смотришь? Нечего сказать? Может что-нибудь посоветуешь старшему лейтенанту милиции Мусоргскому? Ждать ответа Марины, или самому пойти искать Малявку?
Испугалась шалава или нет? За окнами уже было серо. Мусор отдернул в сторону штору, открыл дверь и вышел на балкон.
Больше нельзя сидеть на месте, нужно решать раз и навсегда. Даже если Малявку и удастся найти, то все – равно рано или поздно придется уходить. Даже если Марина…
А почему собственно он решил, что Марина будет делать то, что он ей прикажет? Она может просто пойти к Королю, предварительно переговорив с Малявкой. Блядь!
Как же это он не подумал? Мусор ударил кулаком по перилу. Это не он ее сдаст, а она его. Еще можно было бы пойти к Симоненко, рассказать о том, что Марина…
Хрен там, а не рассказать. А если Малявка попал не к Королю, а к Симоненко?..
Суки. Суки. Мусор ушел с балкона, прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки. Нужно уходить немедленно, все бросать и бежать. Бежать, ему нужно бежать из-за шлюхи и пропойцы. И совершенно нет времени на то, чтобы разобраться с ними.
Мусоргский налил полстакана водки и залпом выпил. Не успеет. У Марины его сейчас могут ждать. Да его и на выходе из квартиры могут поджидать. И менты, и люди Короля. Хотя менты уже бы постучали в дверь. Ладно.
Мусор еще налил водки. А какая, хрен, разница? Пусть попробуют только стать на пути у него! Пусть только попробуют. Мусор допил водку, сплюнул прямо на пол. Как вода. Ни вкуса, ни градуса. Ладно.
До тех он не дотянется. А вот Нинка…
Мусор оставил пустую бутылку и стакан на столе и прошел в спальню. Последний парад наступает… Лучше всего будет пойти в форме. В штатском могут случайно прицепиться, а так все будет нормально. Может быть, в последний раз надевает форму старший лейтенант милиции.
Табельный пистолет лучше не брать. И вещей лучше не брать. Если хватятся – ушел по делам и не вернулся. Может, даже подумают, что кто-то убил старшего лейтенанта милиции. В последнее время в городе стало так неспокойно!
Мусор взвесил на руке пистолет с глушителем. С ним тоже придется расстаться. Не стоит носить с собой пистолет, из которого убили трех человек. Четырех. Нинку он тоже убьет из этого пистолета. Или нет, ее он задавит собственными руками. А потом все равно разнесет ей голову пулей.
Мусор сунул пистолет за пояс под форменную рубашку и подошел к телефону. Положил руку на трубку. В глубине души тлела еще мысль, что вот сейчас раздастся звонок, и Марина скажет, что ее девки нашли Малявку, что может участковый поговорить с ним с глазу на глаз в укромном месте. В той же Дыре, например. Как было бы неплохо – заходит Нинка в пещеру, а там мертвый Малявка. Как завизжала бы сука, сразу бы поняла, что ее ожидает. А потом он бы ее…
Телефон молчал. Ладно. Ладно. Мусор снял трубку и набрал Нинкин номер телефона.
– Ало? – Нинка взяла телефонную трубку сразу, видно тоже не спала. Перед смертью, наверное, не спится.
– Чтобы в шесть утра была возле Дыры, – не представляясь сказал Мусор, сама должна узнавать по голосу.
– Хорошо, я все помню, сделаю, как вы сказали.
– Ты уж постарайся. А то…
– Я сделаю, сделаю.
Мусор бросил телефонную трубку, обвел взглядом комнату. Залу. Гори оно все, весь этот хлам, над которым так трясется его жена, и ради которого столько корячился он. Только сейчас Мусор понял, насколько он ненавидит все это – и стены, и мебель, и свое отражение в зеркале.
Да что же это такое?! Что бросилось на него из глубины сознания и тисками сжало сердце? Зачем все это? Смысл… Он когда-то ради этого барахла стал Мусором. И ведь все время понимал это, все время знал, что именно сделало его таким, просто старался об этом не думать.
А сейчас он все это бросает ради чего?.. Денег. Все так просто и понятно. Все эти мысли об уважении и страхе, только прикрытие для желания заполучить побольше денег?
И убивал он ради этого?
Мусор подавил в себе желание разнести все в квартире, расстрелять свое отражение в зеркале, зажечь это все. Нельзя. Чем позже его хватятся – тем лучше.
На улице было пусто. И слишком рано, и погода… Мусор покрутил головой – расстегнутый воротник рубашки все равно сдавливал шею. Душно. С самого утра все равно душно. Невесть откуда взявшиеся тучи неподвижно весели над самыми крышами домов.
Мусор шел по улице не торопясь. Время у него было. Нет, все правильно, убивать он стал из-за денег. Тут все верно, защищал он свое нежданное счастье. Но только не все так просто.
Мусоргский ударил носком туфля в ствол тополя. Если бы у него сейчас вдруг появился выбор: деньги или возможность убивать, то… В груди тонко звякнула ледяная пустота.
Да, он бы выбрал возможность чувствовать, как под его руками вытекает из людей жизнь. Кривая улыбка появилась на его лице. Вот так, к сорока годам вдруг понять, что все время занимался не тем.
На перекрестке пришлось остановится – мимо пронеслись четыре машины. Ты смотри, подумал Мусор, и Король на колесах ни свет ни заря. Торопится куда-то. Ну да, ему же нужно найти всех убийц. Ищи-ищи. Настроение неожиданно улучшилось.
Какого черта, все нормально. Он здесь ничего не теряет. Осталось несколько долгов, но с этим он потерпит. Нинка заплатит за все.
Мусор продолжал думать об этом и когда вышел из города, и когда поднимался по склону к пещере. Только один раз под его ногами поехала осыпь, но он удержался.
Ну, где ты там, Ниночка, где? Не заставляй меня долго ждать. Мусоргский поднялся на площадку перед пещерой. Странно, только несколько часов назад он испытывал здесь пистолет, а теперь пришел, чтобы…
Мусор обернулся к тропинке по которой поднялся. Не идет. Посмотрел на часы – блин, еще почти полчаса до назначенного времени. Придется подождать.
Когда сзади раздался тихий хруст камней, Мусор оглянулся не сразу. Еще успел подумать, что Нинка пришла раньше времени. Траханая Нинка решила умереть пораньше.
Старший лейтенант милиции Игорь Иванович Мусоргский медленно повернулся навстречу шагам, на лице его появилось подобие улыбки, он набрал воздуха, чтобы сказать… Острый, слепящий удар в живот пронзил все его существо. Словно огнем рассекло тело.
– Что?.. – недоуменно спросил Мусор, взглянув в незнакомое лицо, искаженное страхом, и пыльные камни метнулись ему навстречу.
– Что, взяли? Взяли? Мусора поганые, – откуда-то издалека донесся голос, с трудом продираясь сквозь огненную боль в животе.
Мусор поднял к глазам руку – кровь. Его кровь. А он лежит лицом вниз, раной в грязи. Нужно встать. Мусор оперся о камни, попытался перевалиться на бок. Странное, тянущее ощущение смешалось с болью, делая ее еще нестерпимей. Мусор взглянул на рану и закричал.
– Что? – Боль навылет, от виска к виску отозвалась на резкое движение головы, и Король застонал.
– Десять минут шестого, – сказал секретарь.
Как всегда спокоен, внимателен, подтянут, словно и не было бессонной ночи.
Хорошо ему, подумал Король, он не отдавал приказа убить ни в чем, кроме своей глупости, не повинную женщину. Короля чуть не стошнило, когда он вставал из-за стола.
Совсем расклеился, брезгливо, как о ком-то постороннем подумал Король, провел рукой по подбородку. Противная колючая щетина. Король разом ощутил свое немытое тело и влажную смятую рубашку.
Очаровательное зрелище, наверное. Это только секретарь смотрит на него невозмутимо, а все остальные начнут переглядываться и шептаться. А потом припомнят ему при случае еще и эту слабость.
– Хорош? – с трудом улыбнувшись, спросил Король.
– Мы еще успеем заехать к вам домой, – сказал секретарь.
– Да, не королевское это дело – небритым ходить. Кто-нибудь звонил?
– Грек. У них все нормально, людей возле дороги в лесу расставили. Все спокойно. Охрана и машины сейчас стоят внизу.
– Охрана и машины. Машины и охрана. Ну ладно, на войне как на войне, – Король махнул рукой.
Он понимал, что сейчас находится не в том настроении, чтобы нормально провести переговоры с Калачом. Эта сволочь сразу почувствует слабину и постарается вцепиться зубами ему в горло.
Может быть, попросить, чтобы в разговоре участвовал Грек, подумал Король, спустившись к машине. Бдительный и злой Грек. Но это значит, что он снова распишется в своей слабости.
Король взглянул вверх. Тучи. Словно шершавые гранитные массивы, нависшие над головой.
– Поехали, – сказал Король и сел на заднее сидение машины.
Секретарь подал знак и сел на место возле водителя. Одна из машин с охраной вырвалась вперед, две пристроились сзади.
Что делать с разговором? Король пытался заставить себя думать об этом, как о чем-то жизненно важном, но не мог. Это плохо, отстраненно думал Король, так нельзя, но ничего не мог с собой поделать.
Ничего, сейчас он примет душ, обязательно холодный, наденет свежие рубашку и брюки. Не хотелось будить жену и дочерей, ничего, он осторожно.
Он возьмет себя в руки. Он всегда умел взять себя в руки в нужный момент. Сумеет и сейчас.
На повороте с дороги к дому машины притормозили. Передняя машина свернула за скалу, и тут Король услышал выстрел и визг тормозов. Потом послышалась длинная очередь и несколько коротких. Машина Короля тоже проскочила скалу.
– Голову пригните, – не оборачиваясь, крикнул секретарь.
Водитель повернул руль, прижимаясь к обочине, чтобы пропустить вперед машины охраны. Передняя машина стояла поперек дороги, двое охранников на корточках сидели за ней. Один из них что-то крикнул.
Водитель заглушил мотор, и Король услышал, как охранник из передней машины повторил:
– Он к дому пошел, к дому.
Король распахнул дверцу. К дому? Зачем? Королю и в голову не могло до этой минуты прийти, что опасности подвергается не только он. Жена и дочери? Когда вчера он просил поставить охрану у дома, ему и в голову не пришло, что это нужно для защиты их жизни. Чтобы их просто не побеспокоили.
Король, оттолкнув секретаря, побежал к дому. Не дай Бог, не дай Бог.
И вот теперь время наступило. Охранники, за которыми он следил ночью, тоже услышали шум моторов и подошли к воротам. Идиоты. А если бы это были чужие машины?
Палач снял автомат с предохранителя. Все было бы гораздо проще, если бы не нужно было никого щадить в перестрелке. Но в приказе было все четко изложено, были фотографии тех, кого он мог убить и фотография того человека, которого трогать было нельзя.
Палач, пригнувшись, отошел немного влево, стал на колено и поднял оружие к плечу. Скрипнули ворота – охранники поспешили впустить машины. Их можно понять. После ночного дежурства обычно наступает небольшой период, когда повышенной активностью хочется компенсировать вынужденное безделье.
На повороте они притормозят. Обязательно притормозят. Если бы сейчас Володя находился на исходной позиции, все было бы просто. Палачу нужно было бы только в течение двух – трех минут удерживать приехавших, чтобы Володя успел положить двух охранников возле ворот, ворваться в дом и убить…
Палач сжал зубы. Стал бы Володя убивать или нет? Одного из троих – либо мать, либо одну из девочек. Пять лет и четыре года.
Палач нажал на спуск автоматически, как только машина вынырнула из-за поворота. Пуля ударила в лобовое стекло, которое сразу же стало молочно-белым от трещин. Водитель нажал на тормоз, и машину развернуло левым боком. Тем хуже для водителя, подумал Палач и прошил водительскую дверь длинной очередью.
Все идет как обычно. Поворачиваясь к охранникам возле дома, Палач знал, что они будут стоять, словно пораженные громом. Пусть всего две – три секунды, но они будут потрясенно смотреть на разлетающиеся стекла.
Будут смотреть до самой смерти.
По две пули, как на стрельбище. Один опрокинулся навзничь, а второй согнулся, сделал два шага вперед и лег. В живот, подумал, пробегая мимо него, Палач. Нехорошо, неаккуратный выстрел.
Палач знал, что сейчас поступает неправильно, что нельзя вот так неторопливо перебегать дорогу на глазах у противника, но он должен был привлечь к себе внимание и заодно доказать, что действовал здесь не профессионал высокого уровня.
Метров с десяти он расстрелял замок входной двери. Не останавливаясь. Стекло, сплошное стекло, обычное, не бронированное. Хозяин дома совершенно не заботился о безопасности. Прихожая, слева большое, в рост человека зеркало.
Да ему и удалось это только потому, что Женя не успел прийти в себя. Теперь нужно попытаться объяснить все это подполковнику Симоненко.
Подполковник спокойно выслушал Женю. Не перебивая вопросами. Он продолжал молчать даже тогда, когда Женя замолчал.
– Ошибка вышла, честное слово! – сказал Женя.
– Честное пионерское, – сказал Симоненко.
– Что? А… – Женя кивнул, и почувствовал как бровь отозвалась болью. – Честно, без балды.
– Зуб даешь, – констатировал Симоненко, – век воли не видать.
Он был спокоен. Даже слишком спокоен, и этим напомнил Жене Грека. А когда Женя вдруг осознал, что Симоненко ведет себя так, как вел себя Грек в пещере, тело Жени покрылось капельками пота. Ему стало страшно.
Симоненко, не вставая со стула, наклонился и, не торопясь, стал осматривать карманы Жени, переваливая его с боку на бок, как мертвого.
– Это у нас что? – спросил Симоненко, извлекая из кармана Жениных брюк пару наручников, – подарок для любимой женщины?
– Ага.
– Ну, понятно, – кивнул Симоненко, – твоя шалава любит, когда ты ее к кровати пристегиваешь.
– Любит, – автоматически подтвердил Женя.
– А оружия у тебя нет, – сказал Симоненко.
– Да нет у меня ничего, нет. Напутал ваш мент, сволочь. Наложил в штаны и с перепугу напутал. Ну, на кой мне ваших мочить, подумай сам. Подумай!
– А еще у тебя доллары, – словно не слыша ничего, спокойно сказал Симоненко, – пятьсот долларов новыми сотенными купюрами.
– А что тут такого, – кто это запретил? – Женя и сам понимал, что балансирует на грани истерики и подобострастия, но ничего не мог с собой поделать.
Все вывернулось как-то странно, и Жене казалось, что все, что сейчас говорит Симоненко, что все эти мелочи – наручники и баксы, ложатся странным, непонятным ему образом. Кровь заливала лицо, левый глаз совсем заплыл, и Женя не мог рассмотреть выражение лица Симоненко, и Жене казалось, что выкрикивает слова он в пустоту. Женя снова попытался сесть, нащупал опору немеющими уже руками за спиной и снова рухнул от удара Симоненко.
– Ты лучше лежи, – сказал Симоненко, – лежи.
– Да за что? – почти всхлипнул Женя.
– Говоришь – просто привез друга своего к врачу?
– Да, сам посмотри… те.
– Тут тебе не повезло – приятелю твоему пуля в лицо попала. Хрен разберешь, была рана до пули или нет.
– А эта, экспертиза? Ну, ведь можно…
– Можно, только времени у тебя нет.
– Да что…
– А я ведь предупреждал Короля – охрана усилена, я этого убийцу не позволю убрать. А он тебя подставил. Ведь подставил.
Женя застонал. Ведь ерунду городит подполковник, на понт берет. Ведь не врет Женя, не врет!
– Еще вопрос – кто твоего приятеля порезал?
– По пьяне, зацепился.
– Ну, ясное дело, по пьяне. И тот, кто ему рожу порезал, естественно, сбежал.
И ведь сбежал же, на самом деле – сбежал. Жене захотелось выть.
– И где он сейчас – ты не знаешь. Правильно?
– Да сбежал, в горы и сбежал. Правда.
– Огородами к Котовскому. И где это было? Не на набережной часом?
Причем здесь набережной, Женя не понял. Он не успел получить информацию о том, что Сявка, Локоть и Крючок погибли. Снова подполковник пытается его запутать, подумал Женя.
– Да не на набережной.
– И раньше ты этого злоумышленника не видел.
– Да не видел же, зараза, не видел.
Симоненко поцокал языком, и Женя вздрогнул.
– Тут понимаешь, какое дело, в кармане одного покойника, – Симоненко обернулся и поискал глазами сзади себя, – вон у того, с попорченным пулями лицом, в кармане нашли тоже сотенные купюры.
– Какого покойника? – дернулся Женя.
– Да ты не рвись – руки повредишь наручниками. Останутся очень характерные следы, синяки и ссадины. А покойник – приезжий, судя по всему. Он с приятелями вначале в ресторане гостиницы «Юг» развлекался, потом пошли погулять. Для разминки свернули шею знакомому твоему, Крючку, а потом, похоже, решили женщину изнасиловать.
Симоненко видел, как напрягся Женя, но продолжал будничным тоном, словно ничего и не произошло:
– Потом кто-то вмешался, и двое из трех остались лежать на пляже. А один исчез. Ты что – этого не знал?
Женя пробормотал что-то невнятное. Так вот почему этот козел, Графин, один на хату вернулся. Женя застонал.
– Так вот, я всегда говорил, что погубит вас слишком хорошая жизнь. Совсем весело живете. Доллары уже получаете прямо банковскими упаковками, не распечатанными. А там, между прочим, номераимеются.
– Ну и что?
– В общем, ничего, просто у твоих купюр номера почти совпадают с теми, которые я достал из кармана покойника на набережной. Не повезло тебе. Не повезло.
Женя дернулся, хотел, было, сесть, но опомнился и снова лег на бок. В подвале было холодно, и Женя чувствовал, как начинает стыть тело.
– Так что я вовсе не исключаю, что этих двоих на пляже убил ты, или кто-то из твоих. Грек приказал? Или Король?
– Никто не приказывал, не было меня на пляже!
– А деньги?
– Не знаю, не знаю.
– А на патруль милицейский тоже не знаешь, кто напал?
– На какой патруль?
– На тот, который я сюда, в больницу потом прислал. И который при тебе перестреляли.
– Не знаю я никакого патруля, – Женя запаниковал, по всему выходило, что Симоненко хочет на него повесить несколько убийств, из них два – сотрудников милиции. Это как минимум два. И не отвертишься. Никак не отвертишься. Не станешь же рассказывать, что на самом деле в это время спустил в пропасть машину с тремя людьми.
– Понимаешь, патруль ты, может быть, на улице и не трогал, только объясни мне, не слишком ли много наручников развелось в городе? Патрульных сковали их собственными наручниками, у тебя в кармане я нахожу наручники, а на руках у двух убитых я, опять-таки, нахожу характерные следы от наручников.
Женя вспомнил, как сам пристегивал пятерых фраеров в пещере. Кто же мог подумать, что все так обернется. Кто мог подумать? Что ответить? Женя был готов соврать при необходимости, но сейчас его обвиняли в том, чего он не делал, но каким-то фантастическим образом выходило так, что он не мог опровергнуть эту ложь. Он всегда был уверен, что труднее всего на допросах утаить правду, а теперь, когда нужно было и вправду доказывать свою невиновность, Женя почувствовал полное бессилие.
– Я не люблю бить, даже такую сволочь как ты мне не хочется бить. Только вот ночь сегодня такая, для тебя неудачная. Тяжелая ночь, – сказал Симоненко и вспомнил слова эксперта – ночь, как смягчающие обстоятельства.
– Права не имеешь, слышишь, не имеешь. Сядешь, падла, я ведь молчать не стану.
– Не станешь, все мне расскажешь. А я отвезу тебя в горы и спущу со скалы. Ты решил после нападения на больницу убежать и сорвался… – Симоненко осекся.
Стоп, побежал через горы и сорвался. Все, как по нотам. Очень просто скрыть следы побоев. Если бы сейчас можно было подняться в хирургию и посмотреть руки того самого несчастного убийцы. Симоненко был почти уверен, что и его руки украшены шрамами от наручников. И еще Симоненко был уверен, что именно этот… У Симоненко напряглись желваки. Именно эта падаль, с залитым кровью лицом, приняла участие в организации.
Симоненко встал, сделал несколько шагов к стене и обратно. У того, что сейчас лежит в палате, помимо оружия были тоже обнаружены доллары, новенькими стольниками. Если бы прямо сейчас сличить номера.
Подполковник снова сел на стул. Женя увидел, как изменилось лицо Симоненко, и попытался отползти.
– Это на вашей же территории сегодня пятерых гастролеров повязали?
– Я…
– Не жуй сопли, ты не мог этого не знать. Сам ведь их и брал, наверняка. Так или нет?
– Нет, – сказал быстро Женя и закричал от боли.
– Нет?
– Я, я их брал, – Женю подстегнула не столько боль, сколько мысль о том, что вот этого скрыть как раз и не удастся. На набережной слишком много было народу. Стуканут.
– Потом в пещеру повез?
– Да.
– А там что с ними делали?
– Грек, с ними Грек разговаривал. Потом приказал отпустить. Это все.
– Это действительно все, – кивнул Симоненко. Больше сдерживать накопившуюся ярость он не мог. Холодный огонь, который он сдерживал в груди целый день, вырвался наружу слепящей вспышкой. Тут, в комнате без окон, провонявшейся химикалиями и разлагающейся плотью, больше не было подполковника милиции. Даже молодой оперативник, проснувшийся, было, несколько часов назад, тоже сгорел в этой вспышке.
Все ошибки и унижения, компромиссы и сделки с самим собой полыхнули разом.
Женя понял это инстинктивно, он попытался ползти на спине, засучил ногами, попытался крикнуть, но из внезапно пересохшего горла вырвался только хрип…
…Симоненко вышел из больницы, закрыв за собой двери морга на ключ. Невероятным усилием воли, даже не воли, а последним проблеском сознания он смог удержаться и не убить Женю.
Женя сказал все. Даже больше, чем ожидал Симоненко. Король нарушил собственные правила. Свидетельница и дочь.
Странно, подумал Симоненко, если бы не ошибка, его собственная ошибка, он не смог бы всего узнать так быстро. Злость выплеснулась и осталась пустота.
Теперь у него всегда будет соблазн, подумал Симоненко. Ему и раньше доводилось время от времени выбивать показания, но этой ночью он не допрашивал, он пытал. И ему было неприятно ощущение вседозволенности, которое охватило там, среди покойников. Засасывающее, пакостное искушение.
Симоненко не стал разговаривать ни с кем из сотрудников. Он просто забрал ключ от паталого-анатомического отделения у дежурного, строго-настрого приказал никому к двери не подходить. Что дальше будет с Женей – Симоненко пока не решил. Успеет.
Сейчас Симоненко хотелось спать. Вся энергия осталась в подвале, засохла потеками крови на полу и запеклась сгустками на теле помощника Грека. Поехать домой. В кармане что-то запищало. Симоненко недоуменно опустил в карман руку. Он забыл, что сунул туда сотовый телефон Жени. Симоненко нажал на кнопку.
– Женя? Ты где там пропал? Срочно выезжай, – голос Грека прозвучал резко и напряженно. – Слышишь меня? Женя?
Симоненко оглянулся, широко размахнулся и зашвырнул телефон в заросли акации. Жизнь продолжается, и еще никто не освободил его от необходимости выбора.
Симоненко подошел к машине и уже собирался окликнуть спящего водителя, когда из предрассветных серых сумерек послышалось покашливание. Симоненко резко обернулся:
– Кто здесь?
– Доброе утро. Можно вас спросить?
– Подойди ближе, не разберу.
Симоненко присмотрелся.
– Малявка!?
– Только там, у Васи – мои деньги. Отдайте, пожалуйста. И это, скажите Игорю Ивановичу, чтобы он на меня не злился.
– Какому Игорю Ивановичу?
– Участковому нашему, Мусоргскому.
Причем здесь еще этот старший лейтенант с потными руками, подумал Симоненко.
– Ладно, Малявка, поехали в управление – поговорим.
Глава 15
Мусор
Мусор так и не смог заснуть. Сердце не колотилось лихорадочно, оно билось медленно, но удары его швыряли тело из стороны в сторону. Мусор ходил по комнате, стараясь не смотреть на телефон.Марина должна позвонить. Она просто не сможет не позвонить, она хочет жить и никогда не станет рисковать своим положением ради какого-то алкаша. Ей есть, что терять. Мусор зацепился ногой за стул и раздраженно отшвырнул его в сторону.
Ему тоже есть что терять. Мусоргский остановился возле трюмо и посмотрел в глаза своему отражению.
Что смотришь? Нечего сказать? Может что-нибудь посоветуешь старшему лейтенанту милиции Мусоргскому? Ждать ответа Марины, или самому пойти искать Малявку?
Испугалась шалава или нет? За окнами уже было серо. Мусор отдернул в сторону штору, открыл дверь и вышел на балкон.
Больше нельзя сидеть на месте, нужно решать раз и навсегда. Даже если Малявку и удастся найти, то все – равно рано или поздно придется уходить. Даже если Марина…
А почему собственно он решил, что Марина будет делать то, что он ей прикажет? Она может просто пойти к Королю, предварительно переговорив с Малявкой. Блядь!
Как же это он не подумал? Мусор ударил кулаком по перилу. Это не он ее сдаст, а она его. Еще можно было бы пойти к Симоненко, рассказать о том, что Марина…
Хрен там, а не рассказать. А если Малявка попал не к Королю, а к Симоненко?..
Суки. Суки. Мусор ушел с балкона, прошел на кухню, достал из холодильника бутылку водки. Нужно уходить немедленно, все бросать и бежать. Бежать, ему нужно бежать из-за шлюхи и пропойцы. И совершенно нет времени на то, чтобы разобраться с ними.
Мусоргский налил полстакана водки и залпом выпил. Не успеет. У Марины его сейчас могут ждать. Да его и на выходе из квартиры могут поджидать. И менты, и люди Короля. Хотя менты уже бы постучали в дверь. Ладно.
Мусор еще налил водки. А какая, хрен, разница? Пусть попробуют только стать на пути у него! Пусть только попробуют. Мусор допил водку, сплюнул прямо на пол. Как вода. Ни вкуса, ни градуса. Ладно.
До тех он не дотянется. А вот Нинка…
Мусор оставил пустую бутылку и стакан на столе и прошел в спальню. Последний парад наступает… Лучше всего будет пойти в форме. В штатском могут случайно прицепиться, а так все будет нормально. Может быть, в последний раз надевает форму старший лейтенант милиции.
Табельный пистолет лучше не брать. И вещей лучше не брать. Если хватятся – ушел по делам и не вернулся. Может, даже подумают, что кто-то убил старшего лейтенанта милиции. В последнее время в городе стало так неспокойно!
Мусор взвесил на руке пистолет с глушителем. С ним тоже придется расстаться. Не стоит носить с собой пистолет, из которого убили трех человек. Четырех. Нинку он тоже убьет из этого пистолета. Или нет, ее он задавит собственными руками. А потом все равно разнесет ей голову пулей.
Мусор сунул пистолет за пояс под форменную рубашку и подошел к телефону. Положил руку на трубку. В глубине души тлела еще мысль, что вот сейчас раздастся звонок, и Марина скажет, что ее девки нашли Малявку, что может участковый поговорить с ним с глазу на глаз в укромном месте. В той же Дыре, например. Как было бы неплохо – заходит Нинка в пещеру, а там мертвый Малявка. Как завизжала бы сука, сразу бы поняла, что ее ожидает. А потом он бы ее…
Телефон молчал. Ладно. Ладно. Мусор снял трубку и набрал Нинкин номер телефона.
– Ало? – Нинка взяла телефонную трубку сразу, видно тоже не спала. Перед смертью, наверное, не спится.
– Чтобы в шесть утра была возле Дыры, – не представляясь сказал Мусор, сама должна узнавать по голосу.
– Хорошо, я все помню, сделаю, как вы сказали.
– Ты уж постарайся. А то…
– Я сделаю, сделаю.
Мусор бросил телефонную трубку, обвел взглядом комнату. Залу. Гори оно все, весь этот хлам, над которым так трясется его жена, и ради которого столько корячился он. Только сейчас Мусор понял, насколько он ненавидит все это – и стены, и мебель, и свое отражение в зеркале.
Да что же это такое?! Что бросилось на него из глубины сознания и тисками сжало сердце? Зачем все это? Смысл… Он когда-то ради этого барахла стал Мусором. И ведь все время понимал это, все время знал, что именно сделало его таким, просто старался об этом не думать.
А сейчас он все это бросает ради чего?.. Денег. Все так просто и понятно. Все эти мысли об уважении и страхе, только прикрытие для желания заполучить побольше денег?
И убивал он ради этого?
Мусор подавил в себе желание разнести все в квартире, расстрелять свое отражение в зеркале, зажечь это все. Нельзя. Чем позже его хватятся – тем лучше.
На улице было пусто. И слишком рано, и погода… Мусор покрутил головой – расстегнутый воротник рубашки все равно сдавливал шею. Душно. С самого утра все равно душно. Невесть откуда взявшиеся тучи неподвижно весели над самыми крышами домов.
Мусор шел по улице не торопясь. Время у него было. Нет, все правильно, убивать он стал из-за денег. Тут все верно, защищал он свое нежданное счастье. Но только не все так просто.
Мусоргский ударил носком туфля в ствол тополя. Если бы у него сейчас вдруг появился выбор: деньги или возможность убивать, то… В груди тонко звякнула ледяная пустота.
Да, он бы выбрал возможность чувствовать, как под его руками вытекает из людей жизнь. Кривая улыбка появилась на его лице. Вот так, к сорока годам вдруг понять, что все время занимался не тем.
На перекрестке пришлось остановится – мимо пронеслись четыре машины. Ты смотри, подумал Мусор, и Король на колесах ни свет ни заря. Торопится куда-то. Ну да, ему же нужно найти всех убийц. Ищи-ищи. Настроение неожиданно улучшилось.
Какого черта, все нормально. Он здесь ничего не теряет. Осталось несколько долгов, но с этим он потерпит. Нинка заплатит за все.
Мусор продолжал думать об этом и когда вышел из города, и когда поднимался по склону к пещере. Только один раз под его ногами поехала осыпь, но он удержался.
Ну, где ты там, Ниночка, где? Не заставляй меня долго ждать. Мусоргский поднялся на площадку перед пещерой. Странно, только несколько часов назад он испытывал здесь пистолет, а теперь пришел, чтобы…
Мусор обернулся к тропинке по которой поднялся. Не идет. Посмотрел на часы – блин, еще почти полчаса до назначенного времени. Придется подождать.
Когда сзади раздался тихий хруст камней, Мусор оглянулся не сразу. Еще успел подумать, что Нинка пришла раньше времени. Траханая Нинка решила умереть пораньше.
Старший лейтенант милиции Игорь Иванович Мусоргский медленно повернулся навстречу шагам, на лице его появилось подобие улыбки, он набрал воздуха, чтобы сказать… Острый, слепящий удар в живот пронзил все его существо. Словно огнем рассекло тело.
– Что?.. – недоуменно спросил Мусор, взглянув в незнакомое лицо, искаженное страхом, и пыльные камни метнулись ему навстречу.
– Что, взяли? Взяли? Мусора поганые, – откуда-то издалека донесся голос, с трудом продираясь сквозь огненную боль в животе.
Мусор поднял к глазам руку – кровь. Его кровь. А он лежит лицом вниз, раной в грязи. Нужно встать. Мусор оперся о камни, попытался перевалиться на бок. Странное, тянущее ощущение смешалось с болью, делая ее еще нестерпимей. Мусор взглянул на рану и закричал.
Король
Король не помнил, как уснул. Будто только закрыл глаза, опустив голову на руки, как входная дверь кабинета скрипнула.– Что? – Боль навылет, от виска к виску отозвалась на резкое движение головы, и Король застонал.
– Десять минут шестого, – сказал секретарь.
Как всегда спокоен, внимателен, подтянут, словно и не было бессонной ночи.
Хорошо ему, подумал Король, он не отдавал приказа убить ни в чем, кроме своей глупости, не повинную женщину. Короля чуть не стошнило, когда он вставал из-за стола.
Совсем расклеился, брезгливо, как о ком-то постороннем подумал Король, провел рукой по подбородку. Противная колючая щетина. Король разом ощутил свое немытое тело и влажную смятую рубашку.
Очаровательное зрелище, наверное. Это только секретарь смотрит на него невозмутимо, а все остальные начнут переглядываться и шептаться. А потом припомнят ему при случае еще и эту слабость.
– Хорош? – с трудом улыбнувшись, спросил Король.
– Мы еще успеем заехать к вам домой, – сказал секретарь.
– Да, не королевское это дело – небритым ходить. Кто-нибудь звонил?
– Грек. У них все нормально, людей возле дороги в лесу расставили. Все спокойно. Охрана и машины сейчас стоят внизу.
– Охрана и машины. Машины и охрана. Ну ладно, на войне как на войне, – Король махнул рукой.
Он понимал, что сейчас находится не в том настроении, чтобы нормально провести переговоры с Калачом. Эта сволочь сразу почувствует слабину и постарается вцепиться зубами ему в горло.
Может быть, попросить, чтобы в разговоре участвовал Грек, подумал Король, спустившись к машине. Бдительный и злой Грек. Но это значит, что он снова распишется в своей слабости.
Король взглянул вверх. Тучи. Словно шершавые гранитные массивы, нависшие над головой.
– Поехали, – сказал Король и сел на заднее сидение машины.
Секретарь подал знак и сел на место возле водителя. Одна из машин с охраной вырвалась вперед, две пристроились сзади.
Что делать с разговором? Король пытался заставить себя думать об этом, как о чем-то жизненно важном, но не мог. Это плохо, отстраненно думал Король, так нельзя, но ничего не мог с собой поделать.
Ничего, сейчас он примет душ, обязательно холодный, наденет свежие рубашку и брюки. Не хотелось будить жену и дочерей, ничего, он осторожно.
Он возьмет себя в руки. Он всегда умел взять себя в руки в нужный момент. Сумеет и сейчас.
На повороте с дороги к дому машины притормозили. Передняя машина свернула за скалу, и тут Король услышал выстрел и визг тормозов. Потом послышалась длинная очередь и несколько коротких. Машина Короля тоже проскочила скалу.
– Голову пригните, – не оборачиваясь, крикнул секретарь.
Водитель повернул руль, прижимаясь к обочине, чтобы пропустить вперед машины охраны. Передняя машина стояла поперек дороги, двое охранников на корточках сидели за ней. Один из них что-то крикнул.
Водитель заглушил мотор, и Король услышал, как охранник из передней машины повторил:
– Он к дому пошел, к дому.
Король распахнул дверцу. К дому? Зачем? Королю и в голову не могло до этой минуты прийти, что опасности подвергается не только он. Жена и дочери? Когда вчера он просил поставить охрану у дома, ему и в голову не пришло, что это нужно для защиты их жизни. Чтобы их просто не побеспокоили.
Король, оттолкнув секретаря, побежал к дому. Не дай Бог, не дай Бог.
Палач
Из ночного оцепенения вывел звук нескольких автомобилей. Палач открыл глаза. Снов он не видел, просто сидел возле дерева с закрытыми глазами. Как оружие, которое поставили на взвод и отложили в сторону, до времени.И вот теперь время наступило. Охранники, за которыми он следил ночью, тоже услышали шум моторов и подошли к воротам. Идиоты. А если бы это были чужие машины?
Палач снял автомат с предохранителя. Все было бы гораздо проще, если бы не нужно было никого щадить в перестрелке. Но в приказе было все четко изложено, были фотографии тех, кого он мог убить и фотография того человека, которого трогать было нельзя.
Палач, пригнувшись, отошел немного влево, стал на колено и поднял оружие к плечу. Скрипнули ворота – охранники поспешили впустить машины. Их можно понять. После ночного дежурства обычно наступает небольшой период, когда повышенной активностью хочется компенсировать вынужденное безделье.
На повороте они притормозят. Обязательно притормозят. Если бы сейчас Володя находился на исходной позиции, все было бы просто. Палачу нужно было бы только в течение двух – трех минут удерживать приехавших, чтобы Володя успел положить двух охранников возле ворот, ворваться в дом и убить…
Палач сжал зубы. Стал бы Володя убивать или нет? Одного из троих – либо мать, либо одну из девочек. Пять лет и четыре года.
Палач нажал на спуск автоматически, как только машина вынырнула из-за поворота. Пуля ударила в лобовое стекло, которое сразу же стало молочно-белым от трещин. Водитель нажал на тормоз, и машину развернуло левым боком. Тем хуже для водителя, подумал Палач и прошил водительскую дверь длинной очередью.
Все идет как обычно. Поворачиваясь к охранникам возле дома, Палач знал, что они будут стоять, словно пораженные громом. Пусть всего две – три секунды, но они будут потрясенно смотреть на разлетающиеся стекла.
Будут смотреть до самой смерти.
По две пули, как на стрельбище. Один опрокинулся навзничь, а второй согнулся, сделал два шага вперед и лег. В живот, подумал, пробегая мимо него, Палач. Нехорошо, неаккуратный выстрел.
Палач знал, что сейчас поступает неправильно, что нельзя вот так неторопливо перебегать дорогу на глазах у противника, но он должен был привлечь к себе внимание и заодно доказать, что действовал здесь не профессионал высокого уровня.
Метров с десяти он расстрелял замок входной двери. Не останавливаясь. Стекло, сплошное стекло, обычное, не бронированное. Хозяин дома совершенно не заботился о безопасности. Прихожая, слева большое, в рост человека зеркало.