Золотько Александр. Под позолотой кровь

      – Понятно.
      – Ну, а раз понятно – прощай, Король, – Симоненко пошел к двери, – не могу, я очень давно хотел это сделать.
      Симоненко быстро подошел к Королю, рывком поднял его за рубашку со стула и ударил. С грохотом опрокинулся стол, и в комнату влетел охранник. Симоненко получил удар, отбил второй, ударил в ответ. Охранник согнулся, Симоненко ударил его ногой и повернулся к Королю.
      – Как я давно об этом мечтал.
      Король лежал на полу, лицо его было разбито. Симоненко наклонился, замахнулся, но на руках у него повисли охранники, подбежавшие со двора. В суставах вспыхнула боль, Симоненко застонал и опустился на колени.
      – Отпустите, – сказал Король, – отпустите начальника милиции.
      Симоненко встал.
      – Напрасно вы это, Андрей Николаевич. Не хватило духу самому пустить себе пулю в висок, и вы выбрали столь изощренный способ самоубийства?
      Король жестом отпустил охранников.
      – То, что вы сказали – правда. Но я и сам ее понял только сегодня. Мы действительно больше не сможем сотрудничать. Для того, чтобы выжить и чтобы дать жить другим, мне придется убивать. Идите на пенсию, – Король не вытирал кровь, и она стекала по лицу на рубашку, капала на пол.
      – Вам, Андрей Николаевич, отныне придется жить с мыслью, что жизнь вам пощадил подонок, убийца и преступник. Это будет моей местью. И еще. Надеюсь, вы меня поймете и не будете становиться в позу обиженной гордости. Эти деньги, – Король указал на сумку с деньгами, – мне не нужны. Не очень хочется знать, сколько стоишь. Заберите их. Будем считать, что это ваше выходное пособие. Захотите – выбросите. Или сожжете.
      Король поднял сумку, сунул ее в руку Симоненко.
      – Руки подавать на прощание не буду. Не хочу ставить вас в неловкое положение. Преемника на свое место подберите сами, – Король пощупал карманы брюк, – платка не могу найти.
      Симоненко стоял неподвижно, желваки на его лице напряглись. Он перевел взгляд с лица Короля на сумку, потом снова на лицо.
      – Всего хорошего, – сказал Король, – и спасибо за предупреждение.
      Симоненко молча кивнул, прошел мимо охранников до ворот, подошел к машине.
      – В управление? – спросил водитель.
      – Что?
      – В управление поедем?
      – Пешком пройдусь, – ответил Симоненко, взвесил в руке спортивную сумку и очень удивил шофера тем, что вдруг выругался и сказал, – а, какого черта, действительно.
 

   Кровь

      Чудо все-таки случилось. Палачу удалось уйти. Вдогонку стреляли много, но преследования не организовали. Повезло. Палач вспомнил, как кричала мать.
      Что там с Дашей? Палач выполнил приказ, почти выполнил, и теперь чувствовал себя свободным. Ему всегда нравилось это состояние выполненного приказа, когда хоть на час, хоть на день он мог быть самим собой, идти, куда ему хотелось и делать то…
      Нет. Делать то, что ему хотелось, он мог только по приказу. И только это заставляло его выполнять приказы людей. Убивать.
      Палач некоторое время путал следы, потом тщательно обтер автомат и закопал его, завернув в куртку вместе с подсумками и ножнами. Может быть, он за ним еще вернется. А может – нет. Как выйдет. Теперь нужно было всего лишь дойти до места сбора.
      Как там Даша? У них все должно было получиться, у нее и Володи. Палач вспомнил выражение глаз Володи в тот момент, когда взгляды их встретились над пистолетом. Сможет ли он теперь посмотреть в эти глаза?
      Палач отбросил эту мысль. Не нужно об этом. Сейчас главное – найти их и уходить. Палач посмотрел на часы. Начало восьмого. Он бродит уже больше двух часов. Достаточно, нужно идти на встречу.
      Не каждый день выпадает чудо, далеко не каждый. Палач зачем-то погрозил небу кулаком. Не получилось. Не получилось убить его. Его группу подставили, а они все равно выжили. Выжили. Он не станет выяснять, почему их решили подставить, это оружию не к лицу. Он унизит людей уже тем, что выжил, не смотря ни на что.
      Они не убили девочку. Но пусть кто-нибудь обвинит его в этом. Он чувствовал, что выполнил задание, даже на пролив детской крови. Они хотели шока – он сделал это. И выжил.
      Чудо не происходит каждый день. И дважды за день они не происходят тем более. Володя все-таки вытащил Дашу из больницы. И доставил на место сбора.
      Палач сел на землю возле Володи и осторожно закрыл ему глаза. Голова Даши лежала у Володи на плече. На пожухлой прошлогодней хвое кровь была почти незаметна. Как он нес ее уже мертвую с такой раной, истекая кровью. Пуля попала Даше в основание черепа, и она явно умерла сразу. У Володи было две раны, и обе – очень близко к сердцу.
      Руки его были ободраны, видимо он падал, пока нес ее. Палач погладил Дашу по щеке. Отмучалась, больше никто не сможет ее обидеть и причинить боль. Больше ей не придется убивать, а потом снова переживать свой кошмар. И ему не придется играть роль насильника.
      Палач сглотнул комок, подступивший к горлу, вздохнул, словно задыхаясь.
      Они заплатят за все. Палач не знал, кто именно эти «они», в глубине души он понимал, что никогда не узнает, зачем все это было сделано. Они заплатят за все. Люди.
      Он будет их убивать, до тех пор, пока сами люди будут это позволять. А когда перестанут позволять, он станет убивать без приказа.
      Их нужно похоронить, подумал Палач. Придется вернуться в город за лопатой, пока не начался дождь.
      Палач посмотрел на небо, затянутое тучами. В лесу была полная тишина – небо раздавило даже малейший звук. Палач спустился к дороге. Снова посмотрел на тучи. В лицо ему ударило несколько капель. Дождь. Пусть он обмоет их тела, подумал Палач.
      Мимо проехала машина, и Палачу показалось, что за стеклом мелькнуло знакомое лицо. Палач отложил это в памяти. Сейчас ему не до того. Позднее он вспомнит, кто это был. Вспомнит. А сейчас он должен найти лопату.
 

   Наблюдатель

      – Все нормально, – услышал Гаврилин из темноты и направил в ту сторону луч от фонаря. Тоннель был глубокий, и внутри его царила темнота.
      Луч осветил лицо. Да, выдел бы папа своего бывшего приятеля. С ним обошлись не слишком любезно.
      – Убери, пожалуйста, свет. Я уже тут немного привык темноте. Да и зрелище собой представляю не слишком аппетитное.
      Гаврилин отвел фонарик в сторону:
      – Я…
      – Да не переживай, все нормально. Все в полном порядке. Это так – издержки профессии. Неизбежный риск.
      – Так получилось… – снова начал Гаврилин, но снова не смог закончить.
      – Ты даже представить себе не можешь, как получилось. Похоже, ты действительно в рубашке родился. Везунчик.
      – Везунчик? Я просто попал в ситуацию, мне нужно было посоветоваться.
      – Советуйся. Проблемы с группой. Так и было запланировано. Да не комплексуй. Ты меня не подставил. Можно даже сказать, что просто была восстановлена историческая справедливость, а я попал в ловушку, которую готовил для тебя. Хотя, если честно, немного обидно.
      – Я попытаюсь договориться с ними.
      – И не пытайся. Они поступают совершенно правильно.
      – Правильно?
      – Ты можешь не играть в эхо хотя бы минут двадцать? – в голосе прозвучала уже не ирония, а какая-то тоска. Словно давно хотелось выговориться человеку и вот, наконец, решился. Гаврилин попытался подобрать определение к этому чувству и не смог.
      – Помнишь, я говорил тебе, что наша контора не ошибается? Она таки не ошибается. Наши операции строятся с трехкратным запасом прочности. Это я тебе говорю. Я сам принимал участие в их планировании. И тебе придется принимать в этом участие. Со временем.
      Вообще-то я никому не имею права об этом рассказывать, даже тебе. Но я вроде как выхожу в отставку, а ты никому этого не расскажешь – не в твоих интересах. Так вот. Представь себе, что в некоем городке появился человек, который, по прикидкам аналитиков, мог бы стать неплохим лидером. Вначале криминальным, потом политическим. Или одновременно и тем и другим, кто сейчас разберет. Не обязательно, что он им станет. Он будет кандидатом. Одним из… – голос сорвался на кашель, – ничего, это они меня немного подготовили к разговору с тобой. Так вот, этот человек подходит по всем параметрам, у него склонность к наведению порядка и эффективному руководству. Это то, чего так не хватает нашей многострадальной стране.
      Только вот человек этот не хочет подниматься на общегосударственный уровень, его вполне устраивает городской. И этого несознательного решено подтолкнуть. В город направляется группа, ее руководитель и молодой неопытный наблюдатель. И группа работает.
      Все нормально, все в порядке.
      – В кафе? – спросил Гаврилин.
      – В кафе. Кто ж знал, что ты там познакомишься со столь энергичной дамой. Да еще дашь ей мои координаты. Но это я ворчу, не обращай внимания. В кафе было совершенно макровоздействие, извини за выражение. Час назад группой, или тем, что от нее осталось, был произведен точечный укол.
      – Да не час, в больнице это было между двумя и тремя часами ночи.
      – В больнице?
      – Даша попала в больницу, и ее оттуда вынесли с боем.
      – Даша все-таки попала в больницу… – почти удовлетворенно сказал голос в темноте.
      – Это вы…
      – Запомни, вовсе не нужно заставлять человека, достаточно поставить его в нужные условия. Даша была поставлена в такие условия. И вся группа тоже. Она должна погибнуть. А может быть, уже погибла. Даже, скорее всего.
      – Вы это знали, когда передавали мне группу?
      – А я тебе разве не говорил тогда, что группу обычно не передают? Говорил. Просто ты не придал этому значения. Опасность была заложена изначально. Если мы пытаемся заставить человека идти наверх, то нам нужно быть готовым к тому, что он туда доберется. И у него появится желание выяснить, что же конкретно произошло с ним и его семьей в том жарком июле.
      А мы ему и сообщаем, что в том жарком июле, группа, переданная под контроль молодому наблюдателю, из-под этого контроля вышла. В результате была убита одна из дочерей нашего подопечного, или его жена – это было оставлено на усмотрение группы. Кстати, обрати внимание, не вся семья была убита, а только один из ее членов. Это и потеря и, одновременно, угроза новых потерь. Учись, пока я жив. Пока.
      – Вы думаете, он стал бы интересоваться? – Гаврилин спросил и еще раз удивился, что способен разговаривать спокойно и даже задавать вопросы.
      – А это неважно, такая возможность существует, и к ней нужно быть готовым. Например, выпереть со службы провинившегося наблюдателя. Или позволить ему погибнуть при выполнении. Это была моя идея.
      Исповедь, внезапно понял Гаврилин, это исповедь. Он просто хочет перед смертью исповедаться… Почему перед смертью?
      – Почему Марина?..
      – Почему она так болезненно отреагировала? Сам подумай. Ты ей сообщил, что я знаю ее адрес. То, что мы работаем на Контору, она поняла из твоего поведения. А тут еще люди начали гибнуть. Зачем твоей Марине рисковать? Она все очень правильно рассчитала, я даже не стал пытаться убедить ее в том, что уже сообщил своему начальству о ней. А ты – ты будешь молчать по той простой причине, что сейчас ты, по сути, становишься ее соучастником. Ты знал, что меня уберут, и не попытался меня отбить. А ты не попытаешься. Тебя такого специально отбирали. Ты наблюдатель. Твоим главным предназначением является наблюдение. Все это проходит через тебя, но ни на секунду не задерживается и не оставляет на тебе следа.
      Гаврилин слушал молча и понимал, что слышит правду. Он удивлялся своему спокойствию. А чего волноваться – ведь все это происходило не с ним.
      – Ладно, ты иди. Можешь считать, что сегодня родился заново. А это без крови не бывает. Такие пироги. Счастливо. И приготовься естественно принять все вопросы начальства о моем исчезновении.
      – Я пошел?
      – Иди.
      Гаврилин пошел к светлому кругу выхода, дошел уже почти до конца, когда сзади донесся голос:
      – До встречи, я займу для тебя место потеплее.
      Гаврилин спустился к машине. Марина стола поодаль и курила. Отбросила окурок в сторону, посмотрела в глаза Гаврилину, и Гаврилин выдержал ее взгляд.
      – Твои вещи от бабы Агаты уже привезли, в машине.
      – Зачем такие хлопоты, может и меня вместе с ним? – Гаврилин качнул головой в сторону тоннеля.
      – Плохая я, да? Только из-за того, что решила убрать одного, чтобы спасти многих?
      – Себя.
      – И себя тоже. Вы устраиваете свои игры среди нас, вы устроили все это пекло ради каких-то своих целей, а я не могу, не имею права даже защищаться? Меня не интересует кто вы и откуда. Меня интересует только, чтобы вы оставили нас всех в покое.
      И не смотри на меня так. Вспомни, позолота вся сотрется – свиная кожа остается. Вот такая я свинья под позолотой. Не нравится? А другие не выживают. Слышишь, не выживают. – Марина сорвалась на крик. – Чего ты молчишь?
      – Не знаю, – пожал плечами Гаврилин, – не мне тебя судить, ты мне вроде как жизнь спасла.
      – Как?
      – А не важно, просто помни это, – Гаврилин открыл переднюю дверь машины, – на этой меня повезут?
      – На этой.
      Гаврилин полез в карман, вытащил деньги:
      – Хотел тебя попросить – купи от меня Динке шампанское. Я обещал.
      – Нет.
      – Но я…
      – Езжай. Не зачем девчонке голову крутить. Достаточно и того, что она в тебя влюбилась.
      – Влюбилась? – вяло удивился Гаврилин.
      – Когда уже вы поймете, что женщина любит мужика не за то, что он для нее сделал, а за то, что для него сделала она сама. А Динка тебя пару раз выручила и … Я не хочу говорить на эту тему.
      – Не хочешь – твоя воля. Я уже ничего не понимаю и ничего не хочу. Только вот что, – Гаврилин тронул Марину за плечо, – я тут насмотрелся на клочья позолоты в вашем тихом городе. Не свиная кожа под ней, а кровь. Красная такая человеческая кровь. Только брызги в разные стороны летят.
      Больше они ничего друг другу не сказали. Гаврилин сел в машину, водитель, не глядя на него, завел двигатель.
      Погуляли. Славно повеселились. Процесс дефлорации прошел успешно, с кровью. Можно смело вывесить простыню с красным пятном. Ты теперь не мальчик, Саша Гаврилин. Все. Все происходит вокруг тебя на самом деле, это не игра.
      Ты хотел защищать идеалы? Встать на защиту позолоты? Как ты сказал Марине? Под позолотой – кровь. В лобовое стекло машины что-то ударилось. Мошкара, подумал Гаврилин, а потом понял – начинался дождь. Просто он уже перестал верить в то, что на свете бывают дожди. Из леса к дороге кто-то вышел. Гаврилин присмотрелся и вздрогнул.
      Все-таки его неплохо подготовили. Он узнал этого человека, Гаврилину даже показалось, что их взгляды встретились. И еще показалось, что по лицу Палача стекают капли.
      Дождь, уверенно подумал Гаврилин, такие как Палач не плачут. Все-таки он выжил. Выжил, не смотря на безошибочность их конторы. Мы еще увидимся, подумал Гаврилин, группа ему передана и не важно, что группа понесла потери.
      Проклятье. У него даже не появилась мысль о том, чтобы бросить свою работу. Все это прошло через него, не задев и не оставив следа.
      Дорога пошла в гору, Гаврилину на мгновение показалось, что над самым перевалом тучи заканчиваются, что там чистое голубое небо. Не выжженная жаром серо-голубая ткань, а блестящая голубизна. Машина перевалила через перевал. До самого горизонта небо было затянуто непроницаемой пеленой туч.