Страница:
«Мне крышка, — подумал Андрей. — Крышка! Крышка! Крышка!»
Он продолжал ползти, но скорее уже по инерции, и тут его ушей достиг командирский голос Правилова. Спутать его с каким-то другим было практически невозможно.
— Бандура! — на всю улицу рявкнул Олег Петрович.
Андрей вскочил и на одной ноге запрыгал к джипу.
— Давай в машину, парень!
Андрей буквально ввалился в джип.
— Олег Петрович…
Правилов захлопнул дверь, вернулся на место водителя.
— Олег Петрович, — Андрей задыхался от нехватки кислорода и переполнявших его чувств.
— Так это и есть твой паренек? — спросил Правилова чей-то голос.
Лишь теперь Андрей разглядел пожилого лысоватого мужчину, рассевшегося на заднем сидении машины. Он был одет и держался, как вельможа.
— Значит, сын твоего старого сослуживца?
Правилов кивнул:
— Однополчанина…
Андрей почувствовал на себе внимательный взгляд незнакомца и ответил тем же. Глаза пожилого вельможи были необычайно проницательными.
— Олег Петрович, — распорядился незнакомец, не сводя глаз с Андрея. — Ну-ка погляди, что у него там?..
Правилов молча забрал дипломат, ловко открыл замки.
— Они, — Правилов передал кейс пожилому.
Избавившись от камней, Бандура не только не ощутил никакой утраты, а напротив, почувствовал себя Атлантом, перевесившим на кого-то небесный свод. Пережив эту гамму чувств, Андрей вспомнил о погоне. Той уже сам Бог велел быть где-то рядом.
— Олег Петрович! Облава! Тут менты кругом! Уезжать надо!..
— Сотрудники правоохранительных органов, — назидательно поправил пожилой, в свою очередь разглядывая содержимое дипломата. Приподнял бровь, с минуту изучал его, а затем бережно устроил дипломат рядом с собой, на сидении. Настроение вельможи заметно улучшилось.
— Вот и хорошо, — сказал он, похоже, самому себе.
Андрей совершенно ничего не понимал, однако решил помалкивать. Ему хотелось поскорей объясниться с Правиловым, но присутствие незнакомца сковывало. Этого туза, обращавшегося с Олегом Петровичем, как с подчиненным, Бандура видел впервые в жизни. Чего от него ждать — понятия не имел.
— Значит, сын афганского героя? — опять подал голос Пожилой, — наслышан о тебе, наслышан…
Он продолжал изучать Андрея с интересом микробиолога, обнаружившего под микроскопом новый вид бациллы.
— Выходит, приехал в Киев всего три недели назад?..
Было не понять, спрашивает Пожилой, либо утверждает.
— Еще до города не добрался, а уже разнес вдребезги «БМВ» полковника Украинского…
Бандура счел за лучшее промолчать.
— Устроил такую аварию, г-м, из которой полковник только чудом вышел живым, и не стал инвалидом. Побоище, г-м, можно сказать, на дороге, — вельможа обернулся к Правилову.
— Машина, г-м, между прочим, из моего гаража была, Олег Петрович. — Пожилой скупо улыбнулся. Бандура отметил, что в его улыбке содержалось примерно столько же тепла, сколько в куске льда. Андрей преодолел паралич горла:
— Да он сам летел, как ненормальный!..
— Милицейский протокол утверждает обратное. Он свидетельствует, г-м, что виновник аварии — ты. Да тут и думать нечего…
Правилов громко прочистил горло. Незнакомец убрал улыбку, как будто ее и не было.
— Олег Петрович, — приказал Пожилой, — иди распорядись, г-м, что на сегодня все. Пусть ребята сворачиваются.
Правилов не заставил Пожилого повторять дважды и сразу взялся за дверь.
— Понял, Артем Павлович, — сказал он, выходя из джипа.
«Мать моя… — подумал Андрей. — Артем Павлович? Я слышал только про одного. Он партнер самого Виктора Ледового. Такой же крутой, если не козырнее. Ну, я пропал…»
Выпроводив Правилова, Артем Павлович повернулся к Андрею.
— Итак, молодой человек, г-м, не успел ты приехать в столицу, как разнес вдребезги ресторан «Дубовый гай». Правда, не один, — с дружками. Компанию себе подобрал замечательную. Бывший военный, экс-боксер, и этот, третий, заика, г-м… Один другого краше…
Андрей попробовал возразить, но Артем Павлович взглядом заставил его умолкнуть.
— Знаю, — неторопливо продолжал Поришайло. — За женщин заступался. Кавказцев не любишь?
— Да нет… в общем… — замямлил Андрей.
— Нехорошо, — строго сказал Поришайло, — сын воина-интернационалиста, г-м.
«Не трогал бы ты, кондом, моего батю».
Поришайло опять улыбнулся. И снова — одним ртом.
— Не успел ресторан догореть, стрелка бандитская, на Южной Борщаговке. И так конструктивно «побазарили», г-м, что городской морг пополнился дюжиной трупов.
Андрей промолчал. Говорить было нечего.
— Пребывая в столице, время на библиотеки не тратил, г-м. Не тянуло тебя туда. Все больше сауны с барами привлекали…
— Сауна некоего господина Бонасюка пришлась тебе по вкусу особо. — Поришайло в третий раз ухмыльнулся. Улыбка и вправду была зловещей, предвещая Андрею мало хорошего.
— Место выдалось неспокойным… — Артем Павлович хитро прищурился. — То беспредельщики нагрянут, то приедут оперативники. Но чем напугаешь четверых вооруженных до зубов ребят?.. Тем более дамы — по высшему разряду, г-м. Правда, — обе замужние. Вроде и не твои проблемы, а расхлебывать таки пришлось…
— Но я, — промямлил Андрей.
— Известного афериста из-под наблюдения вытягивать. От ареста спасать. С аварией, опять же. Пять машин — в лепешку, г-м. Ну так, кому это интересно…
— Да я…
— Парень, — с некоторым подобием уважения сказал Артем Павлович, — ты шагаешь по трупам. Тебе все, г-м, — пополам земля. Замечательные, г-м, достижения, если учесть, что в столице ты — без году неделя.
— Но…
— И, наконец, — повысил голос Поришайло, — тебе с дружками довелось все же прокатиться в Крым. Море-то холодное еще, впрочем, ты на это навряд ли обратил внимание. Боксера вы оставили за Херсоном, двое других тоже отстали по дороге. По разным причинам, так сказать. Но только, г-м, не ты. Ты добрался до Ялты. И не просто добрался, а вырвал, г-м, что положено, и привез в Киев. Принимая во внимание все обстоятельства, г-м, — впечатляющий успех. Прямо таки, г-м, поразительный…
— Я не хотел… — жалобно начал Андрей, почувствовав, что дело близится к развязке.
— А мне тебя, г-м, собственно упрекнуть-то и не в чем, — в очередной раз прервал Андрея Поришайло. — Наоборот, г-м…
Передняя дверца распахнулась, в проеме возник Правилов.
— Все сделано, Артем Павлович.
— Наоборот, г-м, полагаю, что тебя следует поощрить.
— Артем Павлович! — восторженно начал Андрей, воспрянув духом, — значит, вы думаете, что Виктор Иванович, ну… — Андрей подыскивал слова, — он не станет сердиться?
— При чем тут Виктор Иванович?! — спросил Поришайло жестко. — Виктора Ивановича больше нет с нами. Случилось непоправимое, г-м… Виктор Иванович выпил лишнего, расстроился, г-м. Жену избил до полусмерти. В руки несчастной женщины, г-м, каким-то образом попало ружье. Все знают, что Ледовой, г-м, страстный охотник… Точнее, г-м, был страстным охотником…
— Дробь на медведя, — сухо добавил Правилов. — Из обоих стволов. В упор. Виктор Иванович скончался, не приходя в сознание. Два часа назад. Ясно?
— А Анька? — вырвалось у Андрея.
— Супруга Ледового в реанимации, — сдержанно сказал Поришайло. — Ей очень серьезно досталось, и я боюсь, г-м, что придет в себя несчастная женщина не скоро.
— Ее посадят? — с ужасом спросил Андрей.
— После того, как работа хирургов будет закончена, ей понадобится помощь, г-м, психиатров. Так что, думаю, тюрьма ей не грозит. Она, г-м, в невменяемом состоянии, и никто не знает, когда из него выкарабкается…
— Я упомянул о награде, г-м, — произнес Поришайло, покончив с Анной Ледовой. — Вот она…
С этими словами Артем Павлович неторопливо стянул с мизинца увесистую золотую печатку, протянул Бандуре.
— На вот, возьми. Заслужил, г-м.
Андрей автоматически надел перстень на палец.
— А деньги, г-м, завтра получишь.
Поришайло обернулся к Правилову.
— Парень ничего. Вот только бойкий, г-м, чересчур. Глаз да глаз нужен. Ты присматривай за ним, г-м.
Правилов молча кивнул. Артем Павлович молча толкнул дверь джипа.
— Пора отдохнуть, Олег. Это только товарищ Сталин, г-м, по ночам врагов изводил, г-м, без устали. — Поришайло выбрался наружу. Правилов последовал за ним.
Когда эскорт олигарха укатил, Правилов медленно вернулся к своему джипу. Видок у него был, как у летчика, в последнее мгновение катапультировавшегося из потерпевшего катастрофу самолета.
— Поехали, — сказал Правилов. — По дороге доложишь, что и как.
Олег Петрович развернул «Паджеро», и они направились в столицу.
Глава 11 РАНЕНИЕ ПРОТАСОВА
Он продолжал ползти, но скорее уже по инерции, и тут его ушей достиг командирский голос Правилова. Спутать его с каким-то другим было практически невозможно.
— Бандура! — на всю улицу рявкнул Олег Петрович.
Андрей вскочил и на одной ноге запрыгал к джипу.
— Давай в машину, парень!
Андрей буквально ввалился в джип.
— Олег Петрович…
Правилов захлопнул дверь, вернулся на место водителя.
— Олег Петрович, — Андрей задыхался от нехватки кислорода и переполнявших его чувств.
— Так это и есть твой паренек? — спросил Правилова чей-то голос.
Лишь теперь Андрей разглядел пожилого лысоватого мужчину, рассевшегося на заднем сидении машины. Он был одет и держался, как вельможа.
— Значит, сын твоего старого сослуживца?
Правилов кивнул:
— Однополчанина…
Андрей почувствовал на себе внимательный взгляд незнакомца и ответил тем же. Глаза пожилого вельможи были необычайно проницательными.
— Олег Петрович, — распорядился незнакомец, не сводя глаз с Андрея. — Ну-ка погляди, что у него там?..
Правилов молча забрал дипломат, ловко открыл замки.
— Они, — Правилов передал кейс пожилому.
Избавившись от камней, Бандура не только не ощутил никакой утраты, а напротив, почувствовал себя Атлантом, перевесившим на кого-то небесный свод. Пережив эту гамму чувств, Андрей вспомнил о погоне. Той уже сам Бог велел быть где-то рядом.
— Олег Петрович! Облава! Тут менты кругом! Уезжать надо!..
— Сотрудники правоохранительных органов, — назидательно поправил пожилой, в свою очередь разглядывая содержимое дипломата. Приподнял бровь, с минуту изучал его, а затем бережно устроил дипломат рядом с собой, на сидении. Настроение вельможи заметно улучшилось.
— Вот и хорошо, — сказал он, похоже, самому себе.
Андрей совершенно ничего не понимал, однако решил помалкивать. Ему хотелось поскорей объясниться с Правиловым, но присутствие незнакомца сковывало. Этого туза, обращавшегося с Олегом Петровичем, как с подчиненным, Бандура видел впервые в жизни. Чего от него ждать — понятия не имел.
— Значит, сын афганского героя? — опять подал голос Пожилой, — наслышан о тебе, наслышан…
Он продолжал изучать Андрея с интересом микробиолога, обнаружившего под микроскопом новый вид бациллы.
— Выходит, приехал в Киев всего три недели назад?..
Было не понять, спрашивает Пожилой, либо утверждает.
— Еще до города не добрался, а уже разнес вдребезги «БМВ» полковника Украинского…
Бандура счел за лучшее промолчать.
— Устроил такую аварию, г-м, из которой полковник только чудом вышел живым, и не стал инвалидом. Побоище, г-м, можно сказать, на дороге, — вельможа обернулся к Правилову.
— Машина, г-м, между прочим, из моего гаража была, Олег Петрович. — Пожилой скупо улыбнулся. Бандура отметил, что в его улыбке содержалось примерно столько же тепла, сколько в куске льда. Андрей преодолел паралич горла:
— Да он сам летел, как ненормальный!..
— Милицейский протокол утверждает обратное. Он свидетельствует, г-м, что виновник аварии — ты. Да тут и думать нечего…
Правилов громко прочистил горло. Незнакомец убрал улыбку, как будто ее и не было.
— Олег Петрович, — приказал Пожилой, — иди распорядись, г-м, что на сегодня все. Пусть ребята сворачиваются.
Правилов не заставил Пожилого повторять дважды и сразу взялся за дверь.
— Понял, Артем Павлович, — сказал он, выходя из джипа.
«Мать моя… — подумал Андрей. — Артем Павлович? Я слышал только про одного. Он партнер самого Виктора Ледового. Такой же крутой, если не козырнее. Ну, я пропал…»
Выпроводив Правилова, Артем Павлович повернулся к Андрею.
— Итак, молодой человек, г-м, не успел ты приехать в столицу, как разнес вдребезги ресторан «Дубовый гай». Правда, не один, — с дружками. Компанию себе подобрал замечательную. Бывший военный, экс-боксер, и этот, третий, заика, г-м… Один другого краше…
Андрей попробовал возразить, но Артем Павлович взглядом заставил его умолкнуть.
— Знаю, — неторопливо продолжал Поришайло. — За женщин заступался. Кавказцев не любишь?
— Да нет… в общем… — замямлил Андрей.
— Нехорошо, — строго сказал Поришайло, — сын воина-интернационалиста, г-м.
«Не трогал бы ты, кондом, моего батю».
Поришайло опять улыбнулся. И снова — одним ртом.
— Не успел ресторан догореть, стрелка бандитская, на Южной Борщаговке. И так конструктивно «побазарили», г-м, что городской морг пополнился дюжиной трупов.
Андрей промолчал. Говорить было нечего.
— Пребывая в столице, время на библиотеки не тратил, г-м. Не тянуло тебя туда. Все больше сауны с барами привлекали…
— Сауна некоего господина Бонасюка пришлась тебе по вкусу особо. — Поришайло в третий раз ухмыльнулся. Улыбка и вправду была зловещей, предвещая Андрею мало хорошего.
— Место выдалось неспокойным… — Артем Павлович хитро прищурился. — То беспредельщики нагрянут, то приедут оперативники. Но чем напугаешь четверых вооруженных до зубов ребят?.. Тем более дамы — по высшему разряду, г-м. Правда, — обе замужние. Вроде и не твои проблемы, а расхлебывать таки пришлось…
— Но я, — промямлил Андрей.
— Известного афериста из-под наблюдения вытягивать. От ареста спасать. С аварией, опять же. Пять машин — в лепешку, г-м. Ну так, кому это интересно…
— Да я…
— Парень, — с некоторым подобием уважения сказал Артем Павлович, — ты шагаешь по трупам. Тебе все, г-м, — пополам земля. Замечательные, г-м, достижения, если учесть, что в столице ты — без году неделя.
— Но…
— И, наконец, — повысил голос Поришайло, — тебе с дружками довелось все же прокатиться в Крым. Море-то холодное еще, впрочем, ты на это навряд ли обратил внимание. Боксера вы оставили за Херсоном, двое других тоже отстали по дороге. По разным причинам, так сказать. Но только, г-м, не ты. Ты добрался до Ялты. И не просто добрался, а вырвал, г-м, что положено, и привез в Киев. Принимая во внимание все обстоятельства, г-м, — впечатляющий успех. Прямо таки, г-м, поразительный…
— Я не хотел… — жалобно начал Андрей, почувствовав, что дело близится к развязке.
— А мне тебя, г-м, собственно упрекнуть-то и не в чем, — в очередной раз прервал Андрея Поришайло. — Наоборот, г-м…
Передняя дверца распахнулась, в проеме возник Правилов.
— Все сделано, Артем Павлович.
— Наоборот, г-м, полагаю, что тебя следует поощрить.
— Артем Павлович! — восторженно начал Андрей, воспрянув духом, — значит, вы думаете, что Виктор Иванович, ну… — Андрей подыскивал слова, — он не станет сердиться?
— При чем тут Виктор Иванович?! — спросил Поришайло жестко. — Виктора Ивановича больше нет с нами. Случилось непоправимое, г-м… Виктор Иванович выпил лишнего, расстроился, г-м. Жену избил до полусмерти. В руки несчастной женщины, г-м, каким-то образом попало ружье. Все знают, что Ледовой, г-м, страстный охотник… Точнее, г-м, был страстным охотником…
— Дробь на медведя, — сухо добавил Правилов. — Из обоих стволов. В упор. Виктор Иванович скончался, не приходя в сознание. Два часа назад. Ясно?
— А Анька? — вырвалось у Андрея.
— Супруга Ледового в реанимации, — сдержанно сказал Поришайло. — Ей очень серьезно досталось, и я боюсь, г-м, что придет в себя несчастная женщина не скоро.
— Ее посадят? — с ужасом спросил Андрей.
— После того, как работа хирургов будет закончена, ей понадобится помощь, г-м, психиатров. Так что, думаю, тюрьма ей не грозит. Она, г-м, в невменяемом состоянии, и никто не знает, когда из него выкарабкается…
— Я упомянул о награде, г-м, — произнес Поришайло, покончив с Анной Ледовой. — Вот она…
С этими словами Артем Павлович неторопливо стянул с мизинца увесистую золотую печатку, протянул Бандуре.
— На вот, возьми. Заслужил, г-м.
Андрей автоматически надел перстень на палец.
— А деньги, г-м, завтра получишь.
Поришайло обернулся к Правилову.
— Парень ничего. Вот только бойкий, г-м, чересчур. Глаз да глаз нужен. Ты присматривай за ним, г-м.
Правилов молча кивнул. Артем Павлович молча толкнул дверь джипа.
— Пора отдохнуть, Олег. Это только товарищ Сталин, г-м, по ночам врагов изводил, г-м, без устали. — Поришайло выбрался наружу. Правилов последовал за ним.
Когда эскорт олигарха укатил, Правилов медленно вернулся к своему джипу. Видок у него был, как у летчика, в последнее мгновение катапультировавшегося из потерпевшего катастрофу самолета.
— Поехали, — сказал Правилов. — По дороге доложишь, что и как.
Олег Петрович развернул «Паджеро», и они направились в столицу.
Глава 11 РАНЕНИЕ ПРОТАСОВА
— Симпатичный городишко, — сказала Кристина Бонасюк, когда они, наконец, выбрались из Херсона. — Куда меньше Киева, это сразу чувствуется, а центр — такой уютный… Домашний какой-то.
Они только что миновали центр, где Андрей, как водится, безнадежно запутался. Кристина предлагала следовать дорожным указателям, но Андрей не стал к ней прислушиваться.
— Кто ездит нашими дорогами, — с видом знатока сказал Андрей, едва они въехали в город, — тот знает, что верить указателям — самое гиблое дело. Дорожные указатели, лапушка, тебя в такие зачуханные окраины загонят, — не обрадуешься. Кроме того, я есть хочу. Давай в центре ресторан разыщем и поедим, как белые люди.
На это Кристина возразила, что в их распоряжении — запеченная ею самолично курица, завернутая в три слоя фольги, еще теплая, к тому же. Плюс десяток вареных вкрутую яиц, да еще бутерброды с корейкой.
— А по кабакам шастать — только деньги на ветер выбрасывать!
Бандура и слушать не стал.
— Хочу в кабак, — твердил он с упорством автоответчика.
Вопрос оказался исчерпанным. Время как раз было обеденное и его у них было — предостаточно.
— Вагон времени, — Андрей вальяжно откинулся на сидении и вел «Ягуар» почти лежа. Цюрюпинск, куда им следовало попасть, располагался совсем неподалеку от Херсона.
— Рукой подать, — разъяснил Кристине Бандура. — А сейчас — всего час дня. И я — умираю от голода.
— Лично я хочу спать, — в подтверждение своих слов Кристина сладко зевнула.
Андрей настоял, чтобы выехали из Киева ни свет, ни заря. Вытащил ее из постели в четыре часа утра. Теперь ее веки закрывались сами собой.
— Мучил меня допоздна, — игриво укорила она Андрея, — всю ночь покоя не давал. А разбудил в собачий голос… Бандура, ты — садист.
— Да?! — Андрей изобразил глубокое удивление. — А мне казалось, тебе нравится… Ты так кричала…
Минувшую ночь они провели вместе, в маленькой квартире Андрея на Отрадном. И спать им действительно почти не пришлось. Это была первая ночь Кристины на свободе. Андрей ужасно соскучился. Он ее буквально с рук не спускал. Она была на седьмом небе. Василий Васильевич как-то совершенно незаметно выскользнул у нее из головы. Над несчастным Бонасюком сомкнулась плотная завеса забвения.
Со дня гибели Виктора Ледового истекли долгие семь суток. Хоронили Виктора Ивановича с подобающей ему помпой. Роскошных букетов и венков натащили столько, что образовались горы. Кладбищенские пройдохи, собирающие цветы с могил, чтобы дать им новую жизнь, а, попросту говоря, перепродать на рынке, едва не передрались насмерть из-за свалившегося на них богатства.
Самый солидный венок на могилу Виктора Ивановича Ледового возложил Артем Павлович Поришайло. Венок Олега Петровича Правилова выглядел немного скромнее. Венок же от скорбящей супруги Анны Валентиновны Ледовой был совсем мал, хотя и побольше бублика.
Двумя аллеями выше свеженасыпанной могилы Ледового покоился в забвении Тренер. Мраморный памятник Тренеру сиротливо торчал из-за ограды, окруженный вездесущими сорняками. Жена Тренера во второй раз вышла замуж, обрела новое счастье, а дорогу на кладбище позабыла. Братве тоже стало не до него. А могил за пятьдесят от земляного бугра, укрывшего Виктора Ледового, под серым каменным обелиском уже очень давно спал Женька Каминский. Такое вот вышло совпадение. Теперь могила Жени выглядела безнадежно заброшенной. Его родители давно умерли, а жениться и нарожать детей ему была не судьба.
Долгих семь дней, последовавших за похоронами Виктора Ивановича, Кристина просидела в камере. Андрей весь извелся, но вызволить любимую из СИЗО не было никакой возможности. Андрей кинулся к Правилову, но тот лишь пожимал плечами: — «Что я сейчас сделать-то могу?»
Вполне вероятно, что Украинский вообще не собирался отпускать Кристину, и сидеть бы ей до Второго Пришествия, если бы в дело не вмешался Поришайло.
Сразу из камеры Андрей увез любимую на Отрадный, в свою однокомнатную квартиру.
— А Вася? — попробовала заикнуться Кристина. — Он же с ума сойдет…
— Пускай думает, что тебе дали пожизненное, — ответил Андрей, поцелуем закрывая Кристине рот.
Утром Андрей безжалостно вытащил любимую из-под одеяла.
— Время ехать, — сказал он. Все уже готово. Я только тебя и ждал.
— Мне нужен еще часик. Курицу в дорогу приготовлю, — зевая, отвечала Кристина. Домашняя готовка, как нам уже известно, была ее коньком.
Уехать из города Бандуре посоветовал Правилов.
— Девушку вызволил? Машина есть? Двигай. Ты просто обязан узнать, что сталось с Атасовым, Протасовым и Армейцем.
Андрей рассчитывал на существенную поддержку со стороны Олега Петровича.
— Там бандюки местные, — заявил он Правилову, — что я один сделаю?
— Сейчас я никого с тобой послать не могу, — в который раз развел руками Правилов. — Власть переменилась… Сам на волоске вишу. Ты не ребенок, должен ситуацию понимать.
Впрочем, кое в чем Правилов все же помог Андрею. Тренер не один год лежал в земле, но дело его процветало. По рекомендации Правилова, номера кузова и мотора «Ягуара» были перебиты на другие, нужные люди изготовили документы на машину. А затем и сам «Ягуар», заехав в малярку золотистым, выехал цвета «синяя ночь». Таким образом, это была уже совсем другая машина. Бандура добавил пару соток, и мастера перетянули салон новой желтой кожей.
— Поришайло тебе помог, — продолжал дальше Правилов. — С девушкой твоей, в том числе. Только вот Украинский, после того, что подонки с девчонкой его сделали, ходит сам не свой. Так что я, Бандура, на твоем месте, долго бы не расхолаживался. Хватай свою Кристину и дуй отсюда недели на две. Целее будешь. Ясно?
— Она жива? — про дочку Украинского Андрей уже был наслышан.
— Жива. Да и только.
— Я-то здесь причем? Меня и в Киеве-то не было.
— Для Украинского все «причем», кто Виктору Ивановичу служил. А ты, Бандура, теперь у всех на слуху. В птицы большого полета выбился. Смотри, парень, ощиплет тебе полковник перья, и вякнуть не успеешь.
Лицо Правилова было грустным. Бандура все взвесил и решил, что совет Олега Петровича — не худший их тех, что ему когда-либо давали.
— Иван Сусанин, — съязвила Кристина Бонасюк.
Они проехали вдоль разбитого над Днепром парка. В парке размещались аттракционы. Повсюду сновала детвора. Самого Днепра из-за густых раскидистых крон было не видать. Днепр плескался где-то внизу. Они еще немного попетляли. О еде Андрей больше не заикался.
«Ягуар» спустился по склону к реке и въехал на широкий мост. Между пролетами, отливая изумрудом и бирюзой, играли днепровские волны. Где-то за мостом, судя по карте, лежал город Цюрюпинск. Днепр был широк и катил воды медленно и с достоинством. Далеко на горизонте небо ныряло в камышовые плавни.
Мост перешел в высокую дамбу, а затем дорога опять вскарабкалась на могучие бетонные клыки.
Вскоре «ягуар» уже катил по Цюрюпинску. Оставив за спиной унылые дома центральной части города, Андрей и Кристина выехали на окраину.
— Следи за нумерацией, лапушка, — попросил Андрей. — И кончай зевать, а? На водителя сон нагонишь.
— Спать хочу, — пожаловалась Кристина.
— Не колышит, — ласковым тоном отозвался Андрей.
Местонахождение Протасова открыл Правилову Поришайло. Правилов же передал адрес Андрею. Осведомленность Артема Павловича внушила обоим трепет.
— Где-то здесь, если Олег Петрович не напутал ничего.
Они стали возле дома, который с полным основанием следовало бы назвать совершенно безобразной халупой. Халупа была обнесена штакетником, черным кривым и редким, словно зубы старателя после цинги.
Андрей не глушил мотора.
— Ты в машине посиди, крошка. Я схожу, проверю.
Вообще говоря, крошка была ростом с Андрея и весила никак не меньше его, но, когда любишь, какое это все имеет значение.
Двор был откровенно безобразен. Повсюду валялись высокие кучи мусора и самого невообразимого хлама. Парочка окон, больше смахивавших на бойницы, была забрана закопченными до черноты стеклами.
— Ужас, — сказал Андрей, дергая перекошенную входную дверь на себя и ожидая, что ручка останется в руках.
Он вошел в полутемное помещение, очевидно, служившее сенями. Откуда-то из глубины дома долетел приглушенный пьяный говор.
Стараясь не шуметь, Андрей на цыпочках двинулся вперед и почти сразу подцепил носком старое, эмалированное ведро. Ведро перевернулось, окатив ноги студеной колодезной водой. Андрей шарахнулся вправо и толкнул плечом груду каких-то ящиков. Те посыпались вниз с грохотом горного обвала.
— Что там за бульдог неумный приперся, в натуре? — спросил издалека ворчливый голос Протасова. — Вовчик! А ну, тащи сюда топор, блин…
— Валерка! — радостно закричал Андрей. — Ты где?
Продолжая спотыкаться, обо что попало, Андрей двинулся на свет, как спелеолог по пещере. За очередным поворотом ему открылась убогая комнатенка, освещенная тусклой лампой без абажура. Стены комнатенки казались дочерна засиженными мухами. Оба угла были заняты старинными армейскими кроватями. Проваленные до полу стальные сетки заменяли кроватям матрацы. Посреди комнаты громоздился неказистый стол, застеленный прожженной во многих местах клеенкой. На столе дымилась сковородка, полная жареного мяса. Андрей подумал, что содержимое сковородки, пожалуй, — лучшее из того, что находится в комнате. Нос Андрея затрепетал, желудок вторил носу нервным изголодавшимся бурчанием. Вокруг стола сидели двое неряшливо одетых, грубых мужиков. Оба, судя по виду, были пьяны вдребезги. В ближайшем алкаше Андрей с ужасом признал Протасова. Лицо Валерки украшала недельная щетина, на скуле красовалась ссадина размером с пластмассовую мыльницу. Собутыльник Протасова был Андрею не знаком.
— А, дружище… — Протасов на секунду поднял голову.
Бандуре показалось, будто на лице Валерки промелькнула тень испуга. Но, ощущение было мимолетным, Андрей от него отмахнулся. Ему и без того хватало поводов для удивления. Андрей совершенно точно знал, что Протасов не пьет ничего крепче пива. Но пивом на столе и не пахло.
— Здорово, братан. Заходи, блин, садись, — Протасов широко махнул рукой, приглашая Андрея к столу.
— Бахнешь с нами?
Валера пододвинул стул. Андрей последовал приглашению, мимоходом уловив недружелюбный взгляд Валеркиного собутыльника. Тот так и зыркал исподлобья.
— Андрюха — Вовчик. Вовчик — Андрюха. — Протасов разулыбался, радуясь, насколько просто все вышло. Покончив с официальной частью, Протасов взялся за литровую бутылку из-под молока. Бутылка была наполнена прозрачной жидкостью и закупорена куском газеты, стянутым вокруг горлышка толстой черной нитью.
— За встречу, Бандурчик! — провозгласил Протасов. — Нам с Вовчиком как раз третьего не хватало.
Рот Андрея наполнился слюной. Виной тому была полная мяса сковорода, на нее было больно смотреть, хоть бери, подвязывай слюнявчик.
— Вовчик?! — громогласно распорядился Протасов, — а ну-ка, подай ведро моему корешу!
Собутыльник Протасова снял с пыльной полки грязную чайную чашку с выщербленным ободом, брякнул на стол. Протасов наполнил тару до краев, сделав при этом пару неслабых лужиц.
— За рулем я, — попробовал отговориться Андрей.
— Ну и что с того, блин?! — насел на него Протасов.
— Да не пью я самогона.
— Как это?! — выкатил глаза собутыльник Валерия. Голос у него был грубым, язык заплетался. — Братишка, ты часом не еврей?
— По одной, в натуре, — примирительно предложил Протасов.
— А, давай, — сломался Бандура. Они синхронно опрокинули емкости. Андрей с омерзением узнал в напитке самый отвратительный самогон, какой ему только доводилось пробовать. Пойло отдавало сивушными маслами и чем-то, еще более гадким. Самогона Андрей терпеть не мог. Каждая из попыток приучить себя к этому напитку, предпринятая еще в Дубечках, заканчивалась фатально, проще говоря, оборачивалась вывернутым наизнанку желудком.
Дед Андрея гнал самогон, и не о какой казенке и слышать не хотел. Отец тоже гнал, с тех пор, как довелось спороть офицерские погоны. Правда, в отличие от деда, отец собственным творениям все же предпочитал казенку, а самогон производил — на экспорт, так сказать. Отец содержал пасеку, с которой вечно требовалось кочевать с одного поля на другое. Ульи следовало загружать и выгружать. Пасеку нужно было охранять. За разрешение поставить ульи в саду, у кромки колхозного поля, и вообще, где угодно еще, требовалось выставлять магарычи. И, наконец, пасека всегда (особенно, если лето выдавалось дождливым) остро нуждалась в сахаре. Пасека пожирала сахарный сироп, как танковый дизель — соляру, то есть ненасытно и беззастенчиво.
В Дубечках, как и повсюду в нашей стране, на тот момент в ходу уже было несколько видов валют, причем самогон, как универсальное средство обращения, ничем не уступал купоно-карбованцам и был много привычнее доллара.
Тут следует уточнить, что доверие населения к самогону, как платежному средству номер один, выросло не на ровном месте. Курс самогона укреплялся десятилетиями. Можно даже сказать, что самогон, как некая альтернативная валюта, был невольно выпестован родной компартией и правительством. В условиях, когда «деревянный» рубль подкреплялся разве что пустыми полками магазинов и портретами Старшего Брата, следующие одна за другой денежные реформы больше напоминали конфискации, народ искал для себя нечто постоянно ценное. И, в конце концов, нашел.
Даже такой пионер, такой не обремененный жизненным опытом молодой человек, каким, в сущности, являлся Андрей Бандура, поднапрягшись немного в области воспоминаний, мог привести добрых десять убедительнейших доводов в пользу этой незамысловатой теории. Он непременно бы припомнил шкатулку в дедовой комнате, доверху набитую облигациями государственных займов. Сталинских, Хрущевских и Брежневских. Бумажки были гербовыми, с золотым теснением по краям и рисунками колосящихся тучных полей, комбайнов, мартенов и прочей чепухи. Андрею в детстве доставляло огромное наслаждение играть с ними, воображая себя миллионером. Судя по тому, что эти забавы позволялись лишь под бдительным наблюдением деда, Самый Старший Бандура еще не утратил в отношении облигаций определенных надежд. Ох уж эти Ветераны, святые в своей простоте. Свои чаяния и надежды Самый Старший Бандура унес в могилу в 1987-м, бумажки же так и остались пылились в шкатулке. И выкинуть жалко, и в музей не сдашь — не существует таких музеев.
Советская денежная реформа, случившаяся под конец 1980-х, и предполагавшая замену одних сторублевых купюр (темно-зеленых и внешне исключительно респектабельных) другими — яркими, как волнистые попугаи,[59] застала Андрюшу в Венгрии, мальчиком тринадцати лет. В тринадцать не прочувствуешь драматизма ситуации, не постигнешь накала страстей: по пять купюр в одни руки, кто не успел — тот опоздал, у кого шестая — «пройдемте, гражданин, с нами», но отголоски долетели и до него. К своим шестнадцати годам Андрей стал свидетелем виртуозного мастерства, с каким последний министр финансов СССР играючи превратил кровные рубли населения в фантики. Вне зависимости от того, лежали ли они на сберкнижках или терлись в тесных карманах. Любили наши старики откладывать на черный день и похороны, и, очевидно, товарищи из ЦК, Совмина и Госплана это обстоятельство учли самым тщательным образом. Кстати, чуть позже погорел и отец Андрея, его инвалютные рубли, полученные во время службы в Афганистане, канули в недрах Внешэкономбанка. Как греческие гиганты в Тартаре.[60]
Они только что миновали центр, где Андрей, как водится, безнадежно запутался. Кристина предлагала следовать дорожным указателям, но Андрей не стал к ней прислушиваться.
— Кто ездит нашими дорогами, — с видом знатока сказал Андрей, едва они въехали в город, — тот знает, что верить указателям — самое гиблое дело. Дорожные указатели, лапушка, тебя в такие зачуханные окраины загонят, — не обрадуешься. Кроме того, я есть хочу. Давай в центре ресторан разыщем и поедим, как белые люди.
На это Кристина возразила, что в их распоряжении — запеченная ею самолично курица, завернутая в три слоя фольги, еще теплая, к тому же. Плюс десяток вареных вкрутую яиц, да еще бутерброды с корейкой.
— А по кабакам шастать — только деньги на ветер выбрасывать!
Бандура и слушать не стал.
— Хочу в кабак, — твердил он с упорством автоответчика.
Вопрос оказался исчерпанным. Время как раз было обеденное и его у них было — предостаточно.
— Вагон времени, — Андрей вальяжно откинулся на сидении и вел «Ягуар» почти лежа. Цюрюпинск, куда им следовало попасть, располагался совсем неподалеку от Херсона.
— Рукой подать, — разъяснил Кристине Бандура. — А сейчас — всего час дня. И я — умираю от голода.
— Лично я хочу спать, — в подтверждение своих слов Кристина сладко зевнула.
Андрей настоял, чтобы выехали из Киева ни свет, ни заря. Вытащил ее из постели в четыре часа утра. Теперь ее веки закрывались сами собой.
— Мучил меня допоздна, — игриво укорила она Андрея, — всю ночь покоя не давал. А разбудил в собачий голос… Бандура, ты — садист.
— Да?! — Андрей изобразил глубокое удивление. — А мне казалось, тебе нравится… Ты так кричала…
Минувшую ночь они провели вместе, в маленькой квартире Андрея на Отрадном. И спать им действительно почти не пришлось. Это была первая ночь Кристины на свободе. Андрей ужасно соскучился. Он ее буквально с рук не спускал. Она была на седьмом небе. Василий Васильевич как-то совершенно незаметно выскользнул у нее из головы. Над несчастным Бонасюком сомкнулась плотная завеса забвения.
Со дня гибели Виктора Ледового истекли долгие семь суток. Хоронили Виктора Ивановича с подобающей ему помпой. Роскошных букетов и венков натащили столько, что образовались горы. Кладбищенские пройдохи, собирающие цветы с могил, чтобы дать им новую жизнь, а, попросту говоря, перепродать на рынке, едва не передрались насмерть из-за свалившегося на них богатства.
Самый солидный венок на могилу Виктора Ивановича Ледового возложил Артем Павлович Поришайло. Венок Олега Петровича Правилова выглядел немного скромнее. Венок же от скорбящей супруги Анны Валентиновны Ледовой был совсем мал, хотя и побольше бублика.
Двумя аллеями выше свеженасыпанной могилы Ледового покоился в забвении Тренер. Мраморный памятник Тренеру сиротливо торчал из-за ограды, окруженный вездесущими сорняками. Жена Тренера во второй раз вышла замуж, обрела новое счастье, а дорогу на кладбище позабыла. Братве тоже стало не до него. А могил за пятьдесят от земляного бугра, укрывшего Виктора Ледового, под серым каменным обелиском уже очень давно спал Женька Каминский. Такое вот вышло совпадение. Теперь могила Жени выглядела безнадежно заброшенной. Его родители давно умерли, а жениться и нарожать детей ему была не судьба.
Долгих семь дней, последовавших за похоронами Виктора Ивановича, Кристина просидела в камере. Андрей весь извелся, но вызволить любимую из СИЗО не было никакой возможности. Андрей кинулся к Правилову, но тот лишь пожимал плечами: — «Что я сейчас сделать-то могу?»
Вполне вероятно, что Украинский вообще не собирался отпускать Кристину, и сидеть бы ей до Второго Пришествия, если бы в дело не вмешался Поришайло.
Сразу из камеры Андрей увез любимую на Отрадный, в свою однокомнатную квартиру.
— А Вася? — попробовала заикнуться Кристина. — Он же с ума сойдет…
— Пускай думает, что тебе дали пожизненное, — ответил Андрей, поцелуем закрывая Кристине рот.
Утром Андрей безжалостно вытащил любимую из-под одеяла.
— Время ехать, — сказал он. Все уже готово. Я только тебя и ждал.
— Мне нужен еще часик. Курицу в дорогу приготовлю, — зевая, отвечала Кристина. Домашняя готовка, как нам уже известно, была ее коньком.
Уехать из города Бандуре посоветовал Правилов.
— Девушку вызволил? Машина есть? Двигай. Ты просто обязан узнать, что сталось с Атасовым, Протасовым и Армейцем.
Андрей рассчитывал на существенную поддержку со стороны Олега Петровича.
— Там бандюки местные, — заявил он Правилову, — что я один сделаю?
— Сейчас я никого с тобой послать не могу, — в который раз развел руками Правилов. — Власть переменилась… Сам на волоске вишу. Ты не ребенок, должен ситуацию понимать.
Впрочем, кое в чем Правилов все же помог Андрею. Тренер не один год лежал в земле, но дело его процветало. По рекомендации Правилова, номера кузова и мотора «Ягуара» были перебиты на другие, нужные люди изготовили документы на машину. А затем и сам «Ягуар», заехав в малярку золотистым, выехал цвета «синяя ночь». Таким образом, это была уже совсем другая машина. Бандура добавил пару соток, и мастера перетянули салон новой желтой кожей.
— Поришайло тебе помог, — продолжал дальше Правилов. — С девушкой твоей, в том числе. Только вот Украинский, после того, что подонки с девчонкой его сделали, ходит сам не свой. Так что я, Бандура, на твоем месте, долго бы не расхолаживался. Хватай свою Кристину и дуй отсюда недели на две. Целее будешь. Ясно?
— Она жива? — про дочку Украинского Андрей уже был наслышан.
— Жива. Да и только.
— Я-то здесь причем? Меня и в Киеве-то не было.
— Для Украинского все «причем», кто Виктору Ивановичу служил. А ты, Бандура, теперь у всех на слуху. В птицы большого полета выбился. Смотри, парень, ощиплет тебе полковник перья, и вякнуть не успеешь.
Лицо Правилова было грустным. Бандура все взвесил и решил, что совет Олега Петровича — не худший их тех, что ему когда-либо давали.
* * *
Итак, Андрей с Кристиной выехали из центра Херсона, накрутив по городу не один десяток километров.— Иван Сусанин, — съязвила Кристина Бонасюк.
Они проехали вдоль разбитого над Днепром парка. В парке размещались аттракционы. Повсюду сновала детвора. Самого Днепра из-за густых раскидистых крон было не видать. Днепр плескался где-то внизу. Они еще немного попетляли. О еде Андрей больше не заикался.
«Ягуар» спустился по склону к реке и въехал на широкий мост. Между пролетами, отливая изумрудом и бирюзой, играли днепровские волны. Где-то за мостом, судя по карте, лежал город Цюрюпинск. Днепр был широк и катил воды медленно и с достоинством. Далеко на горизонте небо ныряло в камышовые плавни.
Мост перешел в высокую дамбу, а затем дорога опять вскарабкалась на могучие бетонные клыки.
Вскоре «ягуар» уже катил по Цюрюпинску. Оставив за спиной унылые дома центральной части города, Андрей и Кристина выехали на окраину.
— Следи за нумерацией, лапушка, — попросил Андрей. — И кончай зевать, а? На водителя сон нагонишь.
— Спать хочу, — пожаловалась Кристина.
— Не колышит, — ласковым тоном отозвался Андрей.
Местонахождение Протасова открыл Правилову Поришайло. Правилов же передал адрес Андрею. Осведомленность Артема Павловича внушила обоим трепет.
— Где-то здесь, если Олег Петрович не напутал ничего.
Они стали возле дома, который с полным основанием следовало бы назвать совершенно безобразной халупой. Халупа была обнесена штакетником, черным кривым и редким, словно зубы старателя после цинги.
Андрей не глушил мотора.
— Ты в машине посиди, крошка. Я схожу, проверю.
Вообще говоря, крошка была ростом с Андрея и весила никак не меньше его, но, когда любишь, какое это все имеет значение.
Двор был откровенно безобразен. Повсюду валялись высокие кучи мусора и самого невообразимого хлама. Парочка окон, больше смахивавших на бойницы, была забрана закопченными до черноты стеклами.
— Ужас, — сказал Андрей, дергая перекошенную входную дверь на себя и ожидая, что ручка останется в руках.
Он вошел в полутемное помещение, очевидно, служившее сенями. Откуда-то из глубины дома долетел приглушенный пьяный говор.
Стараясь не шуметь, Андрей на цыпочках двинулся вперед и почти сразу подцепил носком старое, эмалированное ведро. Ведро перевернулось, окатив ноги студеной колодезной водой. Андрей шарахнулся вправо и толкнул плечом груду каких-то ящиков. Те посыпались вниз с грохотом горного обвала.
— Что там за бульдог неумный приперся, в натуре? — спросил издалека ворчливый голос Протасова. — Вовчик! А ну, тащи сюда топор, блин…
— Валерка! — радостно закричал Андрей. — Ты где?
Продолжая спотыкаться, обо что попало, Андрей двинулся на свет, как спелеолог по пещере. За очередным поворотом ему открылась убогая комнатенка, освещенная тусклой лампой без абажура. Стены комнатенки казались дочерна засиженными мухами. Оба угла были заняты старинными армейскими кроватями. Проваленные до полу стальные сетки заменяли кроватям матрацы. Посреди комнаты громоздился неказистый стол, застеленный прожженной во многих местах клеенкой. На столе дымилась сковородка, полная жареного мяса. Андрей подумал, что содержимое сковородки, пожалуй, — лучшее из того, что находится в комнате. Нос Андрея затрепетал, желудок вторил носу нервным изголодавшимся бурчанием. Вокруг стола сидели двое неряшливо одетых, грубых мужиков. Оба, судя по виду, были пьяны вдребезги. В ближайшем алкаше Андрей с ужасом признал Протасова. Лицо Валерки украшала недельная щетина, на скуле красовалась ссадина размером с пластмассовую мыльницу. Собутыльник Протасова был Андрею не знаком.
— А, дружище… — Протасов на секунду поднял голову.
Бандуре показалось, будто на лице Валерки промелькнула тень испуга. Но, ощущение было мимолетным, Андрей от него отмахнулся. Ему и без того хватало поводов для удивления. Андрей совершенно точно знал, что Протасов не пьет ничего крепче пива. Но пивом на столе и не пахло.
— Здорово, братан. Заходи, блин, садись, — Протасов широко махнул рукой, приглашая Андрея к столу.
— Бахнешь с нами?
Валера пододвинул стул. Андрей последовал приглашению, мимоходом уловив недружелюбный взгляд Валеркиного собутыльника. Тот так и зыркал исподлобья.
— Андрюха — Вовчик. Вовчик — Андрюха. — Протасов разулыбался, радуясь, насколько просто все вышло. Покончив с официальной частью, Протасов взялся за литровую бутылку из-под молока. Бутылка была наполнена прозрачной жидкостью и закупорена куском газеты, стянутым вокруг горлышка толстой черной нитью.
— За встречу, Бандурчик! — провозгласил Протасов. — Нам с Вовчиком как раз третьего не хватало.
Рот Андрея наполнился слюной. Виной тому была полная мяса сковорода, на нее было больно смотреть, хоть бери, подвязывай слюнявчик.
— Вовчик?! — громогласно распорядился Протасов, — а ну-ка, подай ведро моему корешу!
Собутыльник Протасова снял с пыльной полки грязную чайную чашку с выщербленным ободом, брякнул на стол. Протасов наполнил тару до краев, сделав при этом пару неслабых лужиц.
— За рулем я, — попробовал отговориться Андрей.
— Ну и что с того, блин?! — насел на него Протасов.
— Да не пью я самогона.
— Как это?! — выкатил глаза собутыльник Валерия. Голос у него был грубым, язык заплетался. — Братишка, ты часом не еврей?
— По одной, в натуре, — примирительно предложил Протасов.
— А, давай, — сломался Бандура. Они синхронно опрокинули емкости. Андрей с омерзением узнал в напитке самый отвратительный самогон, какой ему только доводилось пробовать. Пойло отдавало сивушными маслами и чем-то, еще более гадким. Самогона Андрей терпеть не мог. Каждая из попыток приучить себя к этому напитку, предпринятая еще в Дубечках, заканчивалась фатально, проще говоря, оборачивалась вывернутым наизнанку желудком.
Дед Андрея гнал самогон, и не о какой казенке и слышать не хотел. Отец тоже гнал, с тех пор, как довелось спороть офицерские погоны. Правда, в отличие от деда, отец собственным творениям все же предпочитал казенку, а самогон производил — на экспорт, так сказать. Отец содержал пасеку, с которой вечно требовалось кочевать с одного поля на другое. Ульи следовало загружать и выгружать. Пасеку нужно было охранять. За разрешение поставить ульи в саду, у кромки колхозного поля, и вообще, где угодно еще, требовалось выставлять магарычи. И, наконец, пасека всегда (особенно, если лето выдавалось дождливым) остро нуждалась в сахаре. Пасека пожирала сахарный сироп, как танковый дизель — соляру, то есть ненасытно и беззастенчиво.
В Дубечках, как и повсюду в нашей стране, на тот момент в ходу уже было несколько видов валют, причем самогон, как универсальное средство обращения, ничем не уступал купоно-карбованцам и был много привычнее доллара.
Тут следует уточнить, что доверие населения к самогону, как платежному средству номер один, выросло не на ровном месте. Курс самогона укреплялся десятилетиями. Можно даже сказать, что самогон, как некая альтернативная валюта, был невольно выпестован родной компартией и правительством. В условиях, когда «деревянный» рубль подкреплялся разве что пустыми полками магазинов и портретами Старшего Брата, следующие одна за другой денежные реформы больше напоминали конфискации, народ искал для себя нечто постоянно ценное. И, в конце концов, нашел.
Даже такой пионер, такой не обремененный жизненным опытом молодой человек, каким, в сущности, являлся Андрей Бандура, поднапрягшись немного в области воспоминаний, мог привести добрых десять убедительнейших доводов в пользу этой незамысловатой теории. Он непременно бы припомнил шкатулку в дедовой комнате, доверху набитую облигациями государственных займов. Сталинских, Хрущевских и Брежневских. Бумажки были гербовыми, с золотым теснением по краям и рисунками колосящихся тучных полей, комбайнов, мартенов и прочей чепухи. Андрею в детстве доставляло огромное наслаждение играть с ними, воображая себя миллионером. Судя по тому, что эти забавы позволялись лишь под бдительным наблюдением деда, Самый Старший Бандура еще не утратил в отношении облигаций определенных надежд. Ох уж эти Ветераны, святые в своей простоте. Свои чаяния и надежды Самый Старший Бандура унес в могилу в 1987-м, бумажки же так и остались пылились в шкатулке. И выкинуть жалко, и в музей не сдашь — не существует таких музеев.
Советская денежная реформа, случившаяся под конец 1980-х, и предполагавшая замену одних сторублевых купюр (темно-зеленых и внешне исключительно респектабельных) другими — яркими, как волнистые попугаи,[59] застала Андрюшу в Венгрии, мальчиком тринадцати лет. В тринадцать не прочувствуешь драматизма ситуации, не постигнешь накала страстей: по пять купюр в одни руки, кто не успел — тот опоздал, у кого шестая — «пройдемте, гражданин, с нами», но отголоски долетели и до него. К своим шестнадцати годам Андрей стал свидетелем виртуозного мастерства, с каким последний министр финансов СССР играючи превратил кровные рубли населения в фантики. Вне зависимости от того, лежали ли они на сберкнижках или терлись в тесных карманах. Любили наши старики откладывать на черный день и похороны, и, очевидно, товарищи из ЦК, Совмина и Госплана это обстоятельство учли самым тщательным образом. Кстати, чуть позже погорел и отец Андрея, его инвалютные рубли, полученные во время службы в Афганистане, канули в недрах Внешэкономбанка. Как греческие гиганты в Тартаре.[60]