С этими словами Кристина удалилась, приятели остались одни. Андрей уже знал, что юную отважную медсестру зовут Яной, что проживает она во флигеле с отцом, тем самым доктором, которому Армеец, очевидно, был обязан жизнью.
   — Па-павел Ку-кузьмич уехал в район. В Д-джанкой. На три дня…
   Андрею, в свою очередь, было о чем рассказать приятелю. Так они и засиделись за полночь. На столе стояла початая бутылка Токайского, но приятели едва притронулись к спиртному.
   — З-значит, власть в городе по-поменялась? — покачал головой Эдик, услышав о гибели Виктора Ледового и о том, что теперь всем заправляет Поришайло.
   — По-помяни мое слово, и П-правилову недолго осталось, — сказал Эдик, обдумав эту информацию.
   — Да ну, — беспечно рассмеялся Андрей. — С чего бы это?.. — Нормально себя Олег Петрович чувствует. И стоит — будь здоров.
   — Это ты так думаешь, — грустно отозвался Армеец. — Вот у-увидишь, Андрюша, вот увидишь… Аню, конечно, жаль. Я ее со-совсем плохо знал, но такого и в-врагу не-не п-пожелаешь. Ее те-теперь в психушке заколют до полной не-невменяемости…
   — Чего им ее колоть? — удивился Андрей. — Подлатают мозги и выпустят.
   Армеец внимательно посмотрел на Андрея, печально покачал головой, однако спорить не стал. О судьбе Анны Ледовой они больше не говорили.
   Когда Андрей рассказал Армейцу об Атасове, Эдик заметно побледнел и долго хранил молчание. Андрей уже подумал, как бы Армейцу не сделалось худо.
   — Эдик? Все нормально?
   — К-куда уж но-нормальнее.
   — Я их, гадов, всех перемочу! — торжественно поклялся Бандура.
   — Этим ты Са-саню не вернешь, — очень тихо ответил Армеец. — Да-даже если весь К-крым бомбами за-закидаешь… Ви-видишь ли, Андрюша, ра-рано или п-поздно этим должно было кончиться. То, что случилось с Атасовым, мо-могло произойти с лю-любым из нас. И п-произойдет, не сомневайся. Если мы не о-остановимся и не пе-перестанем заниматься тем, чем за-заняты.
   — Чем же это? — поинтересовался Андрей, несколько обескураженный словами Эдика.
   — К-как чем? Рэкетом, конечно. Ч-чем же еще.
   — Я не понимаю…
   — Чего ты не-не понимаешь? Того, что если каждый бо-божий день в кого-то с-стрелять, рано или по-поздно вы-выстрелят в тебя? И ко-когда-нибудь попадут?
   Андрей нетерпеливо отмахнулся.
   — Мы с Атасовым их не трогали. Эти козлы первыми начали. Но теперь им гайки. Однозначно. Я еду их казнить!
   — Этим ты Атасова не ве-вернешь, — еще печальней повторил Эдик.
   — Хреново будет, если ты не сможешь со мной поехать, — раздосадовано выпалил Бандура. Слов Армейца он старался не слушать, а в услышанные — не вдумывался.
   — Их там до фига и больше было. Банабаков этих. Протасов соскочил. Ожоги, дела… Прокомпостировал мне мозги, короче говоря. А теперь и ты соскакиваешь…
   — Я не с-соскакиваю, — Армеец протестующе вскинул руку. — Ты не по-понимаешь…
   — Да все я понял! Не такой тупой, как тебе с Валерчиком представляется. Тебя Яна не отпустит. Что тут непонятного…
   — Не к-кричи, де-девушек разбудишь.
   — Да пошли они обе куда подальше!
   — П-прекрати, пожалуйста.
   — Что прекрати? Вечером, Эдик, я дверь ломал, — у тебя что, пробки в ушах были?! Ты же слышал, да не вышел.
   — Я с-спал.
   — Да ладно, спал…
   — Нормальные вы пацаны! — горячо продолжал Андрей, хотя и убавил громкость. — Тот, блин, джип пропил, сидит в натуральной дырке, квасит круглыми днями. Лапши мне навешал про крутарей разных гребаных, а сам себе бомжа какого-то в собутыльники взял.
   — Я как-то с-слышал от Валерия, что у него друг есть, в Хе-херсоне. Ми-милиционер. По-подполковник, ка-кажется…
   — Во-во, — кивнул Андрей, немного успокоившись. — Вовчик. Подполковник, да? — Бандура зло засмеялся. — Если это быдло подполковник милиции, то я — Главный Маршал артиллерии. Образина голимая. Бомж-Бруевич хренов, как Кристина выражается.
   — Я поеду с тобой, — тихо, но твердо пообещал Эдик. — То-только при одном у-условии.
   — При каком?
   — Выедем за-затемно. Пока Яна не-не проснулась. Она в-вполне серьезно ляжет костьми. На п-пороге.
   — Она за-замечательная девушка, — добавил Армеец после минутной паузы. — Чу-чудесная. Не-неделю не отходила от меня. Вы-выходила, как ре-ребенка.
   — Да ладно, — начал Андрей примирительно. Вспышка гнева ушла, оставив горьковатый привкус стыда. — Куда ты поедешь? В тебе вон, какое дупло пробуравили.
   — По-поеду, — повторил Армеец упрямо. — Но К-кристину с Яной мы тут о-оставим. Де-действительно, черт его знает, что нас с тобой там ж-ждет. Сомневаюсь, что нечто п-приятное.
   — Это точно, — сразу согласился Андрей. — Слушай, Эдик, — сказал он, решив переменить тему. — Вы с Протасовым на самом деле одну школу заканчивали?
   Эдик утвердительно кивнул.
   — Не п-просто ш-школу. За одной па-партой сидели.
   — Его на второй год оставляли?
   Эдик рассмеялся.
   — Разболтал тебе? Вообще, он меня на д-два года старше. Просто он д-дважды в т-третьем классе сидел, и пя-пятый по в-второму кругу отбывал. Т-там мы и встретились. Меня к нему, как о-отличника подсадили. Ч-чтобы я его п-подтягивал.
   Лицо Андрея стало озорным.
   — По-пойми мои чу-чувства. На первых порах я его бо-боялся до жути. Протасов ра-раздолбай был — г-гроза всей школы. По-моему, его да-даже завуч с директором опасались. Ху-хулиган, дебошир и двоечник. Никто ему с-слова возразить не смел. К-кроме его бати, конечно. Ба-батяня у Валерки о-огромный был. Г-громадный мужик. Человек-гора.
   — Что, больше Валерия?
   Армеец ненадолго призадумался.
   — З-знаешь, может, и больше, чем Валерка сейчас. Так вот, он с Ва-валерой вопросы ми-мигом решал. Ре-ремнем по жопе, и тот ходил, как ше-шелковый. Обычно, дня на три х-хватало.
   Бандура с интересом следил за Эдиком.
   — По-понимаешь, Валерка без матери рос. Они с отцом в-вдвоем жили. Д-два мужика, так сказать.
   — А что с мамой его случилось?
   — У-умерла. При родах еще. Я от своей с-слышал, будто от потери крови с-скончалась. В-всегда болезненно реагируешь, у кого мамы нет, к-когда сам ре-ребенок.
   Андрей молча согласился.
   — Я тогда не понимал, как такое могло случиться. Сейчас м-могу предположить, что врачи ушами п-прохлопали.
   — Ну вот, — продолжил Армеец, отхлебнув из бокала Токайского. — Я те-тебе, Андрюша, описать не во-возьмусь, как я П-протасова боялся. Он в ш-школе был царь и Бог. А мой авторитет де-держался в районе ну-нуля и немного ниже. У меня з-знаешь, какое погоняло было?
   — Нет, — ответил Андрей, хотя кое-какие варианты у него в запасе были.
   — Ты по-полагаешь, что меня з-звали заикой? — добродушно осведомился Армеец. — Но это не т-так. Кликуха у меня была — дистрофик. По фи-физкультуре я имел твердое «два». За-заслуженное, надо п-признать.
   — У меня в-врожденная ку-куриная грудь, Андрюша. До школы мама меня даже на лечебную фи-физкультуру водила. При по-поликлинике для рахитов, скажем так. Ра-рахитом меня, кстати, тоже о-обзывали. Случалось.
   Бандура попробовал сдержать улыбку, но вышло у него скверно.
   — Т-твоя у-улыбка, Ба-бандура, — сказал Армеец беззлобно, — отражает у-усредненный показатель сочувствия, на который с-способно наше общество. Не-невысокий, я тебе доложу.
   — А кем твои родители работали?
   — Мама те-терапевтом, отец — инженером КИП и А.[71] Отец трудился на станции. П-поликлиника, по сути, т-тоже к станции относилась. В Припяти п-практически все так или иначе о-относилось к Атомной станции. Де-детские сады, магазины. Кто-то обслуживал реактор, кто-то э-энергетиков. А когда все пошло прахом, рухнуло, люди о-одним махом лишились в-всего — крова, — работы и здоровья.
   — Вы с тех пор с Валеркой вместе?
   — Не-не совсем так. Он с класса ше-шестого боксом заболел. К шестнадцати КаэМэСа получил. После школы в и-инфиз поступил. К-куда же еще…
   — А ты?
   — А я — в пед. В п-пединститут, то есть, — пояснил Армеец расплывшемуся в улыбке Бандуре. — Ты зря ухмыляешься, между прочим. Пединститут по тем в-временам представлял собой настоящее девичье царство. Му-мужчины там на вес золота ценились. Нас на потоке пятеро было. Сказки Шахерезады чи-читал?
   — Нет.
   — Почитай.
   — А отчего тебя Армейцем прозвали? Ты вообще, каким боком к армии?
   — Са-самым прямым, — слегка обиделся Эдик. — Армеец — это вы-выдумка Протасова. Он меня так о-окрестил из-за того, что я в армию в двадцать шесть лет за-загудел.
   — Как это?
   — П-проще простого, Андрюша. Закончил пед, д-два года преподавал детям и-историю в школе, жил, не-не тужил, пока обо мне во-военкомат не вспомнил. При советских порядках под знамена г-гребли до двадцати семи. Так что бац — и вперед, — за о-орденами. Открутиться за деньги в те времена было со-совсем не так просто, как те-теперь. И потом, откуда у учителя деньги? Я детишкам про Юлия Цезаря ра-рассказывал, а не вентиль на газовой трубе вращал.
   — И что?
   — Ни-ничего хорошего. Оттарабанил от звонка до звонка. Два года. Пе-песенку знаешь?
   — Какую?
   Че-через две, через две з-зимы,
   Через две, через две ве-весны,
   О-отслужу…
   — Знаю, знаю. «Отслужу как надо и вернусь». Уши от нее пухли.[72] Все-таки не один год с отцом по военным городкам болтался.
   — Не скажу, чтобы мне с-служилось так же радостно, как в этой слащавой песенке.
   — Ты офицером служил? Двухгодичником?
   — Т-трехгодичником! Как же… О-офицером… Рядовым. Да будет тебе известно, в педе военной кафедры не было. Так что солдатиком, Андрюша. Оно не страшно. Как говорят в армии — чистый погон — ч-чистая совесть. Х-хотя, как ты понимаешь, забавно, когда учителя истории гоняют стирать портянки «де-дедушки», у которых молоко на губах не обсохло. Мне было т-так весело, ты себе вообразить не сумеешь.
   — Представляю.
   — Д-да?
   Армеец, было похоже, — не поверил.
   — Зато су-супруга меня дождалась…
   — Ты до армии женился? — спросил Андрей, который про жену Эдика Маринку уже кое-что слышал.
   Армеец удрученно кивнул.
   — Сразу после и-института. На одногруппнице. Как и Протасов.
   — И Валерка был женат?!
   — А что тут у-удивительного? — поднял брови Армеец. — У нас обоих нормальная о-ориентация. Мы предпочитаем женщин. По нынешним в-верменам это может показаться устарелым, или даже архаичным, но нам так нравится. И я, и П-протасов разменяли четвертый десяток. Так чему ты у-удивляешься?
   — А кто Валеркина жена была?
   — П-плавчиха. Или г-гребчиха. Не помню уже. Красивая девчонка была. На-на голову тебя или меня выше. Пока Валерка служил в а-армии, она его бросила. Для него это был с-страшный удар. Ва-валерка горевал… — Эдик махнул рукой, мол, ужас как горевал.
   — После армии я устроился в би-библиотеку. В научно-техническую. В архив. — Армеец развел руками. — За-заикой меня в школе не обзывали, потому как в школе я не заикался. В заику меня армия п-превратила. Мне на-на голову с-строительные леса о-обрушились. За месяц до дембеля, так что срок с-службы истек, когда я в госпитале валялся. Т-травма позвоночника и кое чего еще… Ну вот. Какой учитель из за-заики? Себя жалко, и де-детей тоже. Жена у меня была к-киевлянкой, ей бабушка квартиру оставила. На Виноградаре. Там мы и жили…
   Армеец замолчал. Бандура упорно ждал продолжения.
   — Когда пе-перестройка вошла в такую фазу, что у-учителям есть со-совсем стало нечего, хоть ложись — помирай, или лепешки из лободы пеки, как в блокадном Ленинграде, Маринка…
   — Жена твоя?
   — Да. Маринка оставила школу и по-пошла на вещевой рынок, наливайкой. Она в школе ге-географию преподавала…
   — Кем?
   — На-наливайкой. Кофе продавцам разносила, чай, бутерброды. Зарабатывать начала п-прилично. Я себя иждивенцем чувствовал. Ну и она намекать н-начала. Со временем. Не так, чтобы очень, но о-ощутимо.
   — На кофе и прочей ерунде?! — изумился Бандура. — Зарабатывать?
   — Сам ты ерунда. По-посчитай, сколько банка кофе стоит, а с-сколько чашка. И сопоставь. Ра-работа каторжная, конечно, но не дармовая… — Армеец вздохнул.
   — Потом я в с-строительную бригаду подался. Об этом ты уже знаешь. Спасибо армии. И кафель у-укладывать научили, и штукатурить помаленьку. Не-не на суперуровне, но строительный уровень от кельмы я о-отличить мог.
   — Библиотеку бросил?
   — Нет. С-страшновато было с госслужбой расставаться. Она не давала н-ни черта, а все равно — страшновато. Синдром советского человека. Помираю с г-голоду, зато при трудовой книжке. В общем, у нас с Маринкой деньги п-появились. Одеться смогли. А вот о-отношения стали не те. П-прохладные стали. Отчуждение какое-то п-появилось. Не знаю, отчего…
   — Может, из-за рынка?
   — Да нет. П-причем тут базар? Так в-вышло, и все. Потихоньку стали чужими, хотя и с-спали в одной кровати…
   — А дальше?
   — Дальше — п-просто. Как то я вернулся со стройки и о-обнаружил свои вещи на лестничной клетке. Попросту говоря, она меня вышвырнула. Ве-вещей, правда, было немного, в одну сумку у-уместились. Дверь она не о-открывала, а затем и за-заменила замки.
   — Ничего себе! А ты?!
   — А ч-что я? Я п-просто поверить не мог, что она та-таким вот образом со мной обошлась. Не доходило до меня, первое время. Все д-думал — как же так?
   — У нее появился другой мужчина?
   — Барыга, — неохотно согласился Армеец. — З-здоровый парень такой. Дылда, как моя б-бабушка выражалась. Я распсиховался, поехал на рынок — ра-разобраться.
   — Разобрался?
   — Еще как. У-у него там дружки… Отделали они меня ка-капитально. Сам виноват, — на рожон полез. П-предупредили, что если еще раз дома п-появлюсь… В общем, чтоб и до-дорогу туда забыл…
   — Ну… — продолжал Армеец, — ме-месяц на стройке ночевал. Иногда — в би-библиотеке. Не очень комфортно, честно говоря. А квартиру снять — с-средства не позволяли. У-угол, разве что. — Армеец вздохнул, заново переживая прошлое.
   — Ни помыться, ни п-побриться. Друзей нет. И потом, кто к себе на-надолго пустит? Кому чужое горе и-интересно, особенно по нынешним в-временам.
   — А Валерка?
   — П-протасова я со школы в глаза не-не видел. По-понятия не имел, где он и чем промышляет. С-слыхал от кого-то, что вроде бы тренирует па-пацанов. Но не более того. Ты же знаешь, как это бывает — кто-то что-то услышал, от себя добавил…
   — Ну да.
   — Решил я к родителям ехать. После аварии они, как чернобыльцы, д-домик получили, между Барышевкой и Яготином.
   — Это под Киевом?
   — Не-не совсем так. В Ки-киевской области. Чем мне там жить, у меня и в м-мыслях не было, но хотя бы крыша над г-головой меня там ждала. В Киеве я никому не был нужен… По-понимаешь?
   — С-собрал манатки, — продолжал Армеец грустно. — И на вокзал. И вот тут-то на-наткнулся на Валерия. Он весь в к-коже, на «бимере» крутом. В общем, при делах… «Привет, брат, давай, блин, за встречу». Ну, ты П-протасова знаешь. А у меня в к-карманах — ветры гуляют… Сели, выпили за счет заведения. П-протасов уже научился, к тому времени. Он, оказывается, с тренерством завязал. Подался в ба-бандиты. Давай мне заливать: — тачка до-дорогая, бабла — вы-выше крыши. Позвал к себе. Я согласился. Без особых ко-колебаний.
   Андрей кивнул.
   — А жена?
   — Рассказал П-протасову о своей беде. Н-наверное, не стоило. Сожителю Маринкиному его же собственный лоток на голову одели, п-прогнали с рынка. О-отвратительно, конечно, но… если честно, — мне по-понравилось.
   Бандура ухмыльнулся.
   — Когда за тобой сила непрошибаемая — это п-приятно. Сразу забывается, чего ты один стоишь… вот… Впрочем, Маринки это мне не вернуло. Б-больше я ее не встречал.
   — А Дениску? — осторожно спросил Андрей.
   Армеец понурил голову. Наступил такой момент, когда самое время выпить. Андрей потянулся, наполнил оба бокала.
   — З-знаешь, Андрюша… эта девочка… — тихо заговорил Армеец, и Андрей понял, что тема семьи Эдика исчерпана, — Яна… Она не п-просто выходила меня…
   — Да она втрескалась в тебя по самые уши. Это и коню понятно…
   — Не ш-шуми. Чего ты вопишь? Дело в том, что благодаря ей я снова взглянул на жизнь по-другому. Под и-иным углом, понимаешь?
   — Как это?..
   — Я задумался о том, что о-ожидает меня в Киеве и следует ли мне туда возвращаться. Просыпаясь утром, я улыбаюсь. Ко мне ве-вернулось то, что после Марины, как я полагал, у-ушло безвозвратно.
   — Тебе она нравится? — прояснил ситуацию Бандура. — Это я понял.
   — И еще одно, — Армеец посмотрел прямо в глаза Андрею, — ты с-сказал чистую правду обо мне. Когда ты с-стучал в дверь, я все слышал. Ни черта я не спал. Одна моя часть ра-радовалась тебе, а другая, Андрюша, за-заставляла меня молчать. Более того, очень хотела, чтобы ты, дружище, ехал себе, куда по-подальше.
   — Я понимаю, — уныло сказал Бандура.
   — С-спасибо.
   — Иногда я думаю об отцовской пасеке. И о том, что мои руки не будут там лишними, Армеец. И еще о том, что рассказывать отцу о своих похождениях в столице я, пожалуй, не стану. Воздержусь. Но, с другой стороны, всю жизнь лопатой махать и махорку курить — меня отчего-то не тянет… Что скажешь?
   — О-откуда мне знать…
   — Тут, небось, в Крыму зарплату учителям рисом выдают? Пару мешков в год? Что скажешь? Как тебе, — после баксов?
   — Ох, не знаю.
   — Но как бы там ни было, сначала я разберусь с уродами, завалившими Атасова и Гримо.
   — После поездки вы-выбирать между рисом и баксами может, и не п-придется…
   — Значит, так тому и быть, — отрезал Андрей. Он встал, показывая всем видом, что это окончательное решение. — Пошли спать, Эдик. Уже черт знает сколько времени.
* * *
   Все естественно вышло совсем не так, как накануне планировал Бандура. Он продрал глаза, когда солнце давно уже встало. Часы на тумбочке показывали без малого половину одиннадцатого утра. Сон Андрея был прерван женскими воплями, донесшимися из соседней комнаты. Кричала Яна. Не случись Яне вопить, Бандура спокойно спал бы дальше, — до полудня, а то и до обеда.
   За стеной Яна ссорилась с Армейцем. Армеец собирался ехать. Несчастная медсестра всеми силами убеждала его остаться. Исчерпав все мыслимые аргументы, девушка перешла на крик:
   — Не поедешь ты никуда! Не отпущу!
   И все в том же духе. Армейца и слышно не было. Андрей взялся за голову. Голова казалась отлитой из чугуна, как, собственно, случается, когда продираешь глаза к обеду.
   «Чем больше планов настроил бессонной ночью, тем бредовей оникажутся на следующее утро. Особенно — позднее», — сказал себе Андрей, отрывая голову от подушки. В таком духе частенько выражался отец. Андрей вечно спорил, объявляя себя совой.
   — Да чушь это, — отвечал Бандура-старший. — Вставать следует «с петухами». Тогда день кажется бесконечным. Утром сил полно, а вся эта болтовня про сов и богемный образ жизни — отговорки для лентяев и бездельников, сынок. Ночью нужно спать.
   С превеликим трудом отделившись от кровати, Андрей выплыл в коридор. Сцена между Армейцем и Яной как раз достигла апогея.
   — Не ссорьтесь, друзья мои, — сказал Андрей добродушно, хлопая веками и потирая на ходу виски, — скажите мне лучше, где Кристина? И налейте кофейку, если вам не жалко.
   — Кристина с-спит по-моему, — откликнулся Эдик, на секунду отвлекаясь от медсестры. — Кофе не жалко. В кухне. Но только я-ячменный. «Летний напиток», если ты с-сталкивался.
   Медсестру вмешательство Андрея распалило до белого каления.
   — Ты никуда не поедешь! — выпалила Яна в лицо Армейцу.
   Эдик был бледен, он грустно улыбался медсестре, но лицо выражало решимость.
   — Я д-должен!
   — Ничего ты им не должен! — Яна перекинулась на Андрея, как лесной пожар с догоревшего дерева — на нетронутое.
   — Он с тобой не поедет! Понял меня?!
   Бандура подумал, что с кофе придется обождать.
   В комнате появилась Кристина, с мятым после подушки лицом и все еще сонными глазами.
   — Как тут чудесно, — Кристина сладко зевнула. — Птички чирикают, воздух потрясающий. Я с детства так не высыпалась. Если бы вы только не орали…
   — Вы что, не понимаете, что ему никуда нельзя ехать!? — теперь Яна обращалась к обоим, развернувшись таким образом, что Эдик очутился у нее за спиной. — Рана откроется, и дорога его убьет! Как вы можете его тащить с собой!?
   Бандура прекрасно видел, что девушка полностью права. Тут собственно, нечего было и думать.
   — Мы его никуда не тащим, — враждебно сообщила Кристина. Она потихоньку просыпалась. — Хватит орать, милочка, у меня в ушах звон стоит.
   — Я вам не милочка! — огрызнулась Яна. — Если не тащите, чего сюда приперлись?
   Стоило Эдику сделать еще пару шагов, как повязка на груди начала багроветь на глазах.
   — Добились?! — закричала Яна. — Рана открылась!..
   Андрей и Яна одновременно оказались рядом, подхватили Эдика под руки и бережно уложили на кровать. Яна в две секунды избавила Армейца от брюк и ботинок.
   — И-извини, старик, — Эдик смущенно улыбнулся.
   — Не смей разговаривать! — одернула его Яна.
   Лицо девушки было тревожно, но глаза светились торжеством и облегчением.
   — Пиррова победа, — пробормотал Андрей. Он крепко пожал протянутую Армейцем руку. — Поправляйся, друг. Извини, если что не так. Лечи его хорошо, сестричка, — добавил Бандура, обернувшись к Яне.
   «Иди к черту вместе со своими советами…», — ответили Андрею голубые глазищи Яны.
   Андрей так и сделал. Вышел на улицу и неторопливо зашагал к «ягуару». Кристина поджидала в салоне.

Глава 13 БАЗА ОТДЫХА «СОКОЛОВКА»

   Из Калиновки выехали в районе двенадцати. Настроение у обоих было ни к черту.
   — Хорош друг. Чашку кофе не налил…
   Кристина устроилась справа от Андрея, развернув на коленях карту Крыма, прихваченную из флигеля.
   — Да, — признал Андрей, — не хорошо как-то вышло. Черт знает что. Отвратительно. Хотя… — он вспомнил ночной разговор с Армейцем. — Я Яну понимаю…
   — Да ну?! — Кристина не пыталась скрыть раздражения. — Понимаешь?! В самом деле?!
   — Понимаю, — упрямо повторил Андрей.
   — Понятливый ты парень, как я погляжу. Стервоза мелкая! Далеко пойдет девочка! Не успела на порог не пустить, как уже из дома вышвырнула! Понимает он, видите ли!..
   — Ну, не совсем так…
   — Да что ты говоришь?!
   — Мы для нее бандиты, — примирительно начал Андрей. — Я, по крайней мере. Ты, соответственно, бандитская подруга. А она над Эдиком, как над младенцем трясется… Пылинки с него сдувает…
   Андрей не особенно рассчитывал на то, что одна женщина способна войти в положение другой, особенно после напутственных слов, выкрикнутых Яной на прощание.
   Армеец уже лежал в постели и ничего не мог слышать. Впрочем, даже если и слышал, это мало что меняло. Яна выскочила во двор, когда Кристина и Андрей как раз выезжали со двора.
   — В следующий раз заявитесь, вас милиция будет ждать! — выпалила Яна вдогонку и, не дожидаясь ответа, скрылась в дверях больницы.
   Выбираясь из Калиновки, Андрей и Кристина чувствовали себя оплеванными.
   — Очень интересно! — Кристина сверкнула глазами, точно пантера. — Маленькая сельская сучка нас на улицу вышвыривает, а Эдику и дела нет. А мой парень еще и к ней в адвокаты записывается…
   — Ты преувеличиваешь… — пробормотал Бандура, но Кристина его не слушала.
   — Если тебе эта сучка по вкусу пришлась, возвращайся. Создадите дружную шведскую семью, и заживете припеваючи. Девка молодая, выдержит. Да и Эдуард не в форме.
   «При чем тут…» — взялся за голову Бандура, но смолчал. Ссориться не имело смысла. Следовало приступать к поискам СТО, на которой Атасов планировал разжиться колесами, а в итоге, сложил голову. Особого плана у Андрея не было. Он и дорогу-то помнил смутно. Они с Атасовым тогда уходили от погони, нервы были натянуты до предела. Да и за рулем сидел Атасов, а, как известно, водитель, как правило, запоминает путь лучше пассажиров.
   Дорог в степном Крыму много, указатели стоят негусто. В конце концов, Андрей запутался среди полей. Кристина пока помалкивала, но Андрей ощущал, что молчание ее враждебно и таит в себе неотвратимо надвигающуюся бурю.
* * *
   Солнце миновало зенит и клонилось к западу, когда «Ягуар» одолел насыпь, показавшуюся Андрею знакомой.
   — Фух, — выдохнул он, — по-моему, здесь мы с Атасовым местного селюка раздели на бензин.
   — Ну, слава Богу, — с издевкой заявила Кристина. — Я уже настроилась до старости тут болтаться.
   О способностях женщин ориентироваться на местности у Бандуры имелось собственное мнение, однако высказывать его он не спешил. Ничем кроме ссоры, эти откровения бы, пожалуй, не закончились. Да и Кристины в прошлый раз тут не было, а значит, и спроса с нее никакого. Хотя, лучше бы не молола языком попусту, не болтала чепухи под руку.
   Ветер шевелил бесчисленные верхушки могучего кукурузного воинства, гоняя по полям волны, очень похожие на те, что под силу болельщикам крупных футбольных матчей.
   — Скоро будем на месте, — пообещал Андрей. На душе у него скребли кошки.
   «А там, по обстоятельствам, так сказать. Как-то оно будет…»
   — Вот счастье-то, — язвительно откликнулась Кристина. — Два бесценных сокровища отыскали, третье осталось отыскать.
   — Зря ты так.
   Напутствие медсестры Яны не давало Кристине покоя, настроение у нее портилось с каждой минутой. Очевидно, Кристина раз за разом прокручивала в уме момент расставания с медсестрой, гнев накапливался в ней, как электрические разряды в грозовом облаке. Андрей догадывался почему-то, кому уготована судьба громоотвода.