Черри Кэролайн. Иноземец

   Свалился - но даже не вскрикнул. Шлепнулся задом наполовину в воду, наполовину на берег, опрокинулся на спину и остался лежать без движения, пока Манадги в страхе и ужасе торопливо съезжал вниз.
   Он подумал, уж не переломало это хилое существо кости. Оно лежало тихо и неподвижно, а он мог думать только о том, что если злая судьба нашла способ вмешаться в их встречу, то он, возможно, только что погубил и себя, и айчжи - ему жутко было даже коснуться этого существа, но что другое оставалось делать, кто ему тут поможет?
   Манадги за руку и плечо вытащил лунного человека из воды - а тот посмотрел на него странными затуманенными глазами, и все продолжал смотреть, словно испытывал такое же замешательство, как он сам, словно его восприятие своей вселенной было опустошено и разрушено точно так же, как у Манадги.
   Тогда он отпустил существо, а оно присело у воды и начало мыть лицо и шею, и кровь стекала в чистую воду, будто предзнаменование событий, которых он так опасался.
   Но теперь Манадги ясно понимал, что тащил и гнал это существо с безрассудной и безумной скоростью, оно совершенно лишилось сил, чувствовало себя отчаянно плохо - и все-таки не протестовало.
   В целом оно представлялось ему достаточно смелым созданием, и совсем не агрессивным, и проявляло искреннее желание выполнить все, о чем просил Манадги. Он обрадовался, когда увидел, что оно восстановило дыхание и как будто не пострадало слишком сильно от падения. Затем оно посмотрело на него, словно бы ожидая, что сейчас опять придется продолжить эту безумную гонку. Только глазами могло оно спросить, кто он такой, чего хочет и куда они идут, задать все вопросы, которые задал бы любой нормальный человек, так почему бы и ему это не спросить? Разве не спросил бы любой человек, чего от него хотят и почему он должен куда-то идти?
   И в самом деле, зачем лунный человек пошел с ним, когда намного безопаснее было бы остаться в этих страшных зданиях, и что он делал один на холме, и зачем ему было убегать от своих, этому странному существу, которое сидело и пересчитывало стебельки травы?
   Может быть, Фортуна так велела, а лунный человек чувствовал это и не стал противиться.
   А если это так, если это так, то осмелится ли он, Манадги, потерять то, что послал ему в руки благоприятный случай, или рискнуть безопасностью этого существа, заставляя его напрягаться сверх сил?
   Он заговорил спокойно, вполголоса, даже осмелился мягко тронуть лунного человека за колено, опустившись рядом с ним на берегу ручья, он старался, чтобы голос звучал тихо и успокаивал:
   - Отдохни, отдохни тут, отдышись. Все хорошо. Пей.
   Можно предположить, что обычно это существо пьет нормальную воду, а не какую-то эфирную субстанцию. Он согнул ладонь ковшиком, зачерпнул воды из ручья и напился сам, и снова сказал: "Пей", чтобы оно поняло и запомнило это слово - и лунный человек повторил его, пусть нечетко и слабо.
   Мало того, глаза человека на мгновение стали ясными, из них исчез испуг (если Манадги правильно оценивал выражение этого лица), они красноречиво говорили об интересе к нему - и даже благодарности.
   - Иан, - сказал лунный человек, показывая на себя, и повторил ещё раз.
   Манадги был почти уверен, что это имя. И назвал собственное имя, повторив жест существа:
   - Манадги.
   - Иан, - сказал лунный человек и протянул руку, словно ожидая, что тот сделает точно так же.
   - Манадги.
   Он протянул руку в ответ, готовый показаться дураком, а существо схватило её и начало энергично трясти.
   - Иан, Манадги, - сказало существо, словно испытывало восторг от своего открытия. Они сидели, тряся друг другу руки, как два дурака, одинаково напуганные, одинаково испытывающие облегчение, одинаково смущенные своими различиями.
   Манадги не имел представления, каковы у них обычаи и чего они могут ждать. А это существо не имело никакого представления о его обычаях и ожиданиях. Но все равно можно было держать себя цивилизованно, и он считал, что вполне правильно быть любезным с таким существом, сколь ни странно оно, - может быть даже, пришла ему в голову поразительная мысль, установить отношения ассоциации с их определенно могущественным сообществом, обладающим неизвестной силой, с существами, искусными в самых удивительных делах.
   - Мы пойдем, - медленно проговорил он, показывая пальцами. - Мы пойдем в деревню, Иан и Манадги, вместе.
   КНИГА ТРЕТЬЯ
   I
   Через открытую решетку выходящей в сад двери лениво вползал воздух, напоенный ароматом цветущего по ночам вьющегося растения вроде винограда, которое оплетало наружную стену спальни. Пробежала - клац-клац - о'ой-ана, снова крикнула, предсказывая дождь, а Брен лежал без сна и думал, что, будь он поумнее, поднялся бы и закрыл решетку и дверь, прежде чем заснуть. Ветер скоро переменится с восточного на западный, нахлынет воздух с моря и выстудит комнату. Для свежести вполне хватит вентиляционной системы. Однако ночь была душная, нагоняла вялость, он лежал и дожидался перемены ветра, дожидался без сна, а первые отблески молний отбрасывали тень решетки на шевелящуюся кисею гардины.
   Фигуры на панелях решетки представляли Фортуну и Случай - бачжи и начжи. Тень от лоз снаружи шевелилась под легким бризом, который наконец наконец-то! - надул гардину, обещая прогнать жару и духоту.
   Следующая вспышка осветила тень атеви, словно на террасу снаружи была внезапно трансплантирована статуя. Сердце Брена остановилось на миг, когда он увидел эту тень на блеклом пузыре вздувшейся кисеи, на террасе, где никто не мог оказаться в нормальных обстоятельствах. Брен застыл на мгновение, а потом соскользнул с кровати.
   Следующая вспышка высветила решетку, уже сдвинутую дальше назад, и незваного гостя, входящего в комнату.
   Брен сунул руку под матрас и выхватил спрятанный там пистолет - сцепил руки, вытянутые на матрасе, как учил его айчжи, и нажал на спусковой крючок. Отдача ударила по рукам, вспышка пламени ослепила, скрыв и ночь, и неизвестного. Он выстрелил ещё раз, просто для устрашения, в слепую тьму, в звенящую тишину.
   А потом не мог даже шевельнуться. Не мог перевести дух. Он не слышал, чтобы кто-то упал. Подумал, что промахнулся. Белые прозрачные гардины вдували внутрь прохладный ветер, очищающий спальню.
   Руки, стискивающие пистолет, онемели. Уши заложило, он не услышал бы сейчас никакого звука слабее грома, слабее, чем скрежет замка в дверях спальни - охранники открывают своим ключом, подумал он.
   А может, и не охранники... Он перевернулся, оперся спиной на боковину кровати и, зажав вытянутые руки между коленями, нацелил ствол на середину дверного проема - но тут внутренняя дверь с грохотом распахнулась, в лицо ударили свет и тень.
   Охранники айчжи не тратили времени на расспросы. Один бросился бегом к решетчатой двери и выскочил наружу, во двор, под струи начинающегося дождя. Другой - безликая, посверкивающая металлом тьма - завис башней, выворачивая у него из рук пистолет.
   Появились другие охранники; а тем временем Банитчи - это его голос звучал над головой - забрал пистолет.
   - Обыскать территорию! - приказал Банитчи. - Позаботьтесь об айчжи!
   - Табини невредим? - спросил Брен, ошеломленный и дрожащий. - С ним все нормально, Банитчи?
   Но Банитчи говорил по карманной рации, раздавая дальнейшие приказы, и был глух к его вопросам. С айчжи наверняка все в порядке, убеждал себя Брен, иначе Банитчи не стоял бы здесь, разговаривая с наружной охраной так спокойно, так уверенно. Он слышал, как Банитчи отдает приказания, слышал, как чей-то голос ответил, что на крышу никто не забирался.
   Брен боялся. Он знал, что пистолет у него находится незаконно. Банитчи тоже это знал, и Банитчи мог его арестовать - Брен боялся, что тот так и сделает; но вот Банитчи спрятал рацию, вот Банитчи подхватил его под голые руки и усадил на край кровати.
   Через садовую дверь вошел другой охранник - это оказалась Чжейго. Она всегда работала в паре с Банитчи.
   - Там кровь. Я предупредила охрану у ворот.
   Выходит, я кого-то подстрелил... Чжейго выскользнула обратно в сад - а его начало трясти. Банитчи включил свет и вернулся к нему - атева, черный, гладкокожий; желтые глаза сузились, тяжелая челюсть хмуро и грозно выдвинута вперед.
   - Это айчжи дал мне пистолет, - сказал Брен, прежде чем Банитчи успел обвинить его.
   Банитчи постоял, пристально глядя на него, наконец проговорил:
   - Это мой пистолет.
   Брен был смущен. Он сидел голый, покрытый гусиной кожей, в конце концов шевельнулся и натянул на колени одеяло. Он слышал суету во дворе, Чжейго кричала на других охранников.
   - Это мой пистолет, - с ударением повторил Банитчи. - Разве могут у кого-то появиться сомнения, что это мой пистолет? Вас разбудил шум. Я лежал, подстерегая убийцу. Я выстрелил. Что вы видели?
   - Тень. Какую-то тень, проходящую через гардины.
   Его снова передернуло и затрясло. Он вдруг понял, какой был дурак, когда стрелял прямо по открытой двери. Пуля могла пролететь через весь сад, до самой кухни. Могла отлететь рикошетом от стены и попасть в кого-нибудь, спящего в другом помещении. Перенесенное потрясение до сих пор отдавалось в руках и ушах, сильное, как запах порохового дыма в воздухе, совершенно не место этому запаху возле меня, в моей комнате...
   Дождь припустил с мстительной яростью. Банитчи снова вытащил рацию, поговорил с теми, кто обыскивал здание и территорию, со штабом охраны, солгал им - заявил, что это он стрелял, увидев неизвестного, который направлялся в комнату пайдхи, нет-нет, пайдхи не пострадал, только напуган, не нужно будить айчжи, если он не слышал выстрелов. Но стражу надо удвоить и обыскать все до южных ворот, пока, сказал Банитчи, дождь не смыл следы.
   Наконец Банитчи выключил рацию.
   - Зачем они пришли сюда? - спросил Брен.
   Он понимал, что это были убийцы; но чтобы какой-то обыкновенный убийца решился войти в дворцовый комплекс, где повсюду были охранники, где сон айчжи охраняли сотни усердных защитников? Такого не сделал бы никто в здравом уме.
   А убивать меня, Брена Камерона, когда айчжи на вершине полной власти, когда все най'айчжиин утвердились в своих домах и поддерживают Табини, какой в этом смысл? Где тут выгода для человека в здравом уме?
   - Нади Брен! - Над ним стоял Банитчи, сложив большие руки, глядя на него сверху вниз - словно разговаривал с беспомощным ребенком. - Подробно: что вы видели?
   - Я уже сказал вам. Просто тень, входящую через гардины.
   Его встревожил настойчивый тон этого вопроса. Это ведь все могло мне просто присниться. Может быть, я поднял на ноги весь дворец и переполошил охрану всего-навсего из-за страшного сна. Собственно, я ведь и был уже на грани сна, я теперь сам уже не знаю наверняка, что именно видел.
   Но там была кровь. Так сказала Чжейго. Я действительно подстрелил кого-то.
   - Это я стрелял, - сказал Банитчи. - Нади, встаньте и вымойте руки. Дважды вымойте, лучше даже трижды. И держите двери в сад на замке.
   - Да ведь они стеклянные!
   До этой ночи он чувствовал себя в полной безопасности. Айчжи подарил ему пистолет две недели назад. Айчжи учил его пользоваться этим оружием, сам, в своем деревенском доме в Тайбене, и никто об этом не знал, даже Банитчи, а уж меньше всех, конечно, убийца - если мне не приснилось, что кто-то входит в комнату, раздвигая гардины, если я не подстрелил незадачливого, ни в чем не повинного соседа, который душной ночью вышел в сад глотнуть свежего воздуха.
   - Нади, - снова сказал Банитчи, - пойдите вымойте руки.
   Брен не мог шевельнуться, не мог он думать в эту минуту об обычных повседневных делах, не мог сообразить, что случилось, - или почему, Господи, почему вдруг айчжи сделал мне такой беспрецедентный и настораживающий подарок, несмотря на всеобщий запрет и на то, что охрана строго учитывает разрешения и правила?..
   А Табини-айчжи только сказал: "Держите его под рукой". И Брен все боялся, что слуги найдут пистолет у него в комнате.
   - Нади!
   Банитчи на него сердился.
   Брен встал - голый, дрожащий - и пошел в ванную, шлепая босыми ногами по ковру. Его все сильнее и сильнее мутило.
   Последние шаги он уже не прошел, а пронесся, отчаянно ворвался в туалет - и едва успел; его вывернуло, он вырвал все, что было в желудке, он чувствовал жуткое унижение, но ничего не мог с собой поделать - трижды его скручивали болезненные спазмы, пока он смог наконец перевести дух и слить воду.
   Ему было стыдно, он сам себе был противен. Он набрал воды в раковину и принялся отмывать и скрести руки, снова и снова, пока не исчез запах порохового дыма и остался только свежий аромат мыла и вяжущего вещества. Он надеялся, что Банитчи уже ушел совсем или, может быть, вышел позвать ночных слуг, чтобы убрали ванную.
   Но когда он выпрямился и протянул руку за полотенцем, он обнаружил в зеркале отражение Банитчи.
   - Нади Брен, - сказал Банитчи траурным тоном. - Сегодня мы вас подвели.
   Эти слова его поразили и обеспокоили, действительно обеспокоили, потому что исходили от Банитчи, который никогда ещё прежде так не унижался. Брен вытер лицо, голову, с которой текла вода, но в конце концов вынужден был посмотреть в лицо Банитчи, черное, желтоглазое лицо, бесстрастное и сильное, как у каменного божества.
   - Вы вели себя отважно, - снова заговорил Банитчи, и Брен Камерон, потомок космоплавателей, представитель шести поколений, вынужденно прикованных к земле в мире атеви, воспринял эти слова, как пощечину.
   - Я его не достал. И кто-то там ходит на свободе, с пистолетом или...
   - Мы не достали его, нади. Это не ваша работа - "доставать его". Не сталкивались ли вы с кем-нибудь необычным? Не видели чего-нибудь ненормального до сегодняшней ночи?
   - Нет.
   - Откуда вы достали этот пистолет, нади-чжи?
   "Он что, думает, я вру?"
   - Мне его дал Табини...
   - Из какого места вы достали пистолет? И что, этот человек двигался очень медленно?
   Теперь он понял, о чем спрашивает Банитчи. Он набросил полотенце на плечи, завернулся - холодно, на дворе гроза, ветер задувает в комнату. Над городом ударил гром.
   - Из-под матраса. Табини велел держать его под рукой. И я не знаю, насколько быстро он двигался - в смысле, убийца. Я просто увидел тень, соскользнул с кровати и схватил пистолет.
   Брови Банитчи слегка приподнялись.
   - Слишком много телевидения, - проговорил Банитчи с ничего не выражающим лицом и положил руку ему на плечо. - Отправляйтесь обратно в постель, нади.
   - Банитчи, что происходит? Почему Табини дал мне пистолет? Почему он сказал...
   Пальцы на плече сжались сильнее.
   - Ложитесь в постель, нади. Больше вас никто не побеспокоит. Вы увидели тень. Вы позвали меня. Я выстрелил два раза.
   - Но я мог попасть в кухню!
   - Весьма вероятно, что одна пуля попала. Будьте добры припомнить направление выстрела, нади-чжи. Разве это не вы сами учили нас?.. Держите.
   К полному изумлению Брена, Банитчи вытащил из кобуры свой пистолет и протянул ему.
   - Положите к себе под матрас, - сказал Банитчи и покинул его - вышел из спальни в коридор и прикрыл за собой дверь.
   Замок щелкнул - а он остался стоять посреди спальни в чем мать родила, с пистолетом Банитчи в руке; мокрые волосы липли к плечам, с них капало на пол.
   Он засунул пистолет под матрас, на то же место, где прятал прежний, потом, понадеявшись, что Чжейго придет с другой стороны, захлопнул решетку, а за ней и стеклянную дверь, преградив путь холодному ветру; да и брызги дождя перестали попадать на гардины и ковер.
   Вновь раскатился гром. Брен насквозь промерз. Он неловко попытался поправить постель, потом вытащил из гардероба толстый халат, надел на себя, выключил свет в комнате и, кутаясь в просторное одеяние, забрался под спутанные простыни. Свернулся клубочком, но дрожь не унималась.
   "Ну при чем тут я? - спрашивал он себя снова и снова. - Мыслимое ли дело, чтобы я вдруг представил собой для кого-то настолько серьезную помеху, что этот неизвестный согласился рискнуть собственной жизнью, лишь бы избавиться от меня?"
   Он не мог поверить, что поставил себя в подобное положение, он ни разу не уловил и намека на такой полный профессиональный провал со своей стороны.
   Возможно, убийца подумал, что я - самый беззащитный обитатель садовых апартаментов, и потому моя открытая дверь представилась злоумышленнику простой и удобной дорогой к кому-то другому, может быть, во внутренние коридоры и дальше, к самому Табини-айчжи.
   Но там ведь столько охраны! Это совершенно безумный план, а убийцы, по крайней мере профессиональные наемные убийцы, отнюдь не безумцы и вовсе не склонны идти на такой риск.
   Убийца мог просто перепутать комнату. Возможно, кого-то важного поместили в гостевых покоях на верхней террасе сада. Брен о таком событии ничего не слышал, но иначе в садовом дворе вообще не нашлось бы никого подходящего - охранники, секретари, шеф-повар, старший счетовод, ну и он сам - пешки, которые не могли никому встать поперек дороги.
   Но Банитчи оставил свой пистолет вместо подаренного айчжи, того, из которого Брен стрелял. Теперь-то, с прояснившимися мозгами, он понимал, почему Банитчи забрал тот пистолет с собой и почему Банитчи заставил его вымыть руки - на случай, если шеф службы безопасности не поверит представленному Банитчи докладу, на случай, если шеф безопасности пожелает допросить пайдхи и пропустить его через соответствующие процедуры в полицейской лаборатории.
   Он от души надеялся, что будет от этого избавлен.
   Шеф безопасности не имеет материалов против меня - насколько я знаю и не имеет повода обследовать меня, если я сам был предполагаемой жертвой преступления, и не имеет (опять же, насколько я знаю) причин подвергать сомнению доклад Банитчи, ведь в некоторых отношениях Банитчи по рангу выше, чем шеф службы безопасности.
   Но тогда... кому понадобилось вламываться ко мне в комнату? Размышления вновь и вновь возвращались по кругу к этому вопросу - и к леденящему тело сквозь матрас пистолету, который оставил Банитчи. Это был опасный поступок. Кто-нибудь может решить все-таки допросить меня. Кто-нибудь может обыскать комнату - и найдет пистолет, который наверняка удастся проследить до Банитчи, тут уж вся общественность крик подымет, все кому не лень. Благоразумно ли было со стороны Банитчи так поступать? Мог ли Банитчи сознательно принести себя в жертву, чего я никак не хочу, причем из-за какой-то неприятности, которую, может быть, я сам и вызвал?
   Брену даже пришло в голову усомниться в честности Банитчи - но Банитчи и его молодая напарница Чжейго нравились ему больше всех остальных телохранителей Табини, именно они охраняли его персонально, когда каждый день стояли рядом с Табини, и если бы что задумали, то имели все возможности совершить любое злодейство против самого айчжи - а тем более против земного человека, отнюдь не такой важной и незаменимой персоны...
   О боги, нет, их подозревать просто глупо. Банитчи не хотел, чтобы я пострадал. Банитчи ради меня пошел на прямую ложь. И Чжейго тоже так поступила бы - пусть не ради меня, но ради Табини, ведь я - пайдхи, Переводчик, айчжи во мне нуждается, а это достаточно весомая причина и для Банитчи, и для нее. Табини-айчжи воспримет случившееся очень серьезно, Табини немедленно начнет расследование, перевернет все вверх дном...
   А я, черт побери, вовсе не хочу, чтобы вся цитадель стояла на ушах из-за этой истории. Я не хочу оказаться на виду, не хочу оказаться ключевой фигурой атевийской междуусобицы или кровной мести. Шум вокруг персоны пайдхи плохо отразится на его положении среди атеви. Сведет на нет мою эффективность, в тот самый миг, как политика полезет в зону моего личного влияния, а политика не замедлит влезть в такое дело - да что там влезть, она тут же прыгнет с ногами, как только весть будет объявлена в телевизионных новостях. У каждого будет свое мнение, у каждого - своя теория, и все это просто сокрушительно отзовется на моей работе.
   Брен все плотнее сворачивался под холодной простыней, пытаясь собраться с мыслями, но отвлекал пустой желудок, а от запаха порохового дыма мутило. Можно позвать, чтобы принесли какое-нибудь успокоительное, ночной персонал доставит все, о чем ни попросишь, или по первому требованию поднимет моих собственных постоянных слуг, но Мони и Тайги, бедняг, и так уже, наверное, вытащили из постелей и терзают идиотскими вопросами: "Это вы стреляли в пайдхи? Это вы оставили его дверь незапертой?"
   Служба безопасности, вероятно, перетряхивает список работников дворца, вламывается в комнаты ночного персонала и вообще каждого, с кем я имел дело, - как будто хоть кто-то во всем крыле может сейчас спать. Выстрелы, наверное, прокатились громом вниз с холма и до самого города, телефонные линии перегружены, железнодорожная станция уже перекрыта и будет полностью очищена к утреннему наплыву пригородных жителей, едущих на работу в столицу... И Брен вовсе не пытался себе льстить: просто он уже уже видел, что получается, когда охрана Табини поднята по тревоге.
   Ему хотелось горячего чаю с крекерами. Но этим только затруднишь работу охраны - не время посылать кого-то бегать взад-вперед с личными поручениями по коридорам, которые сейчас обыскивают.
   А дождь тем временем стучал в стекло. И надежд, что убийцу поймают, становилось все меньше и меньше.
   * * *
   Мони и Тайги появились утром с завтраком на тележке - и сообщением от главы персонала, что Табини-айчжи желает видеть его на ранней аудиенции.
   Для Брена это не было большим сюрпризом. Предвидя вызов, он принял душ, побрился и оделся без помощи слуг ещё до рассвета - не полностью, лишь в привычные мягкие брюки и рубашку, - и сам заплел волосы в косу сзади. Включил телевизор ещё до их прихода и послушал утренние новости: опасался, что дело уже получило огласку, но, к своему удивлению, не услышал даже мимолетного упоминания об этом случае, только репортаж о ночной буре с грозой, которая вызвала град в местечке Шиги и повредила черепичные крыши в Уингине, а потом с ревом унеслась на открытые равнины.
   Как ни странно, это замалчивание его разочаровало и даже уязвило. К человеку в комнату вламываются убийцы, и человек, несмотря на искреннее желание оставаться в тени для всего внешнего мира, все-таки где-то в глубине души надеется услышать подтверждение, что была попытка незаконного проникновения в резиденцию айчжи, этакое отфильтрованное сообщение - или, ещё лучше, что незваный гость находится в руках айчжи и подвергается допросу.
   Но ничего подобного - во всяком случае, в телевизионных новостях; а Мони и Тайги поставили на стол завтрак без единого вопроса или замечания о том, что произошло ночью в садовом дворе, не поинтересовались, почему в ванной по полу разбросаны полотенца. Просто передали сообщение, поступившее из главного управления персонала, и тут же принялись устранять всякий беспорядок в помещении, словно бы ничего больше не замечая, и даже намеком не упомянули о каких-то неприятностях или слухах, разносящихся по коридорам дворца.
   Прошлой весной в водяном саду у наследника заместителя айчжи провинции Талиди был убит дальний родственник, в споре из-за старинного ружья, - так коридоры комплекса гудели от разговоров на эту тему несколько дней.
   Но только не сегодня утром. Доброе утро, нанд' пайдхи, как вы себя чувствуете, нанд' пайдхи? Еще ягод? Чаю?
   И только под конец Мони, обычно немногословный, сказал, опустив глаза:
   - Мы очень рады, что вы в полном здравии, нанд' пайдхи.
   Брен проглотил кусочек какого-то фрукта, удовлетворенный и умиротворенный.
   - Вы слышали суматоху ночью?
   - Нас разбудил охранник, - сказал Тайги. - Вот только тогда мы узнали, что что-то случилось.
   - Так вы ничего не слышали?
   - Нет, нанд' пайдхи.
   А что ты себе вообразил - что в грозу, среди грома, в шуме проливного дождя и завывании ветра резкий треск пистолетных выстрелов как-то выделится? Тем более, что пистолет стрелял в помещении, а не снаружи... К утру фигура в дверях уже полностью представлялась сном, ночным кошмаром, в котором детали постепенно меняются и уменьшаются. Полное молчание слуг относительно ночного происшествия нервировало, даже заставило усомниться в собственной памяти... а заодно в том, что он правильно понимает атеви, даже самых близких знакомых.
   И сейчас он обрадовался, услышав вполне разумное объяснение. Значит, звуки выстрелов просто не дошли до двора прислуги, расположенного ниже по склону, у древних стен. Наверное, гром все перекрыл. Наверное, когда разразилась гроза и убийца попытался проникнуть в дом, гремело очень сильно, - у него-то в ушах выстрелы эти отдались, как трубы Страшного суда, но это вовсе не значит, что весь остальной мир тоже находился в его комнате и все слышал.
   Но Мони и Тайги хотя бы добросовестно беспокоятся; наверное, сбитые с толку его человеческим поведением (или своими представлениями о поведении людей), они просто не знают, что ещё сказать, - так ему казалось. Выходит, когда сам окажешься в центре событий, собрать слухи не так просто. Когда дело коснулось жизни и смерти, любые сведения становятся важными и значительными; покажи, будто знаешь что-то, - и тут же заявится какой-нибудь чиновник и начнет задавать вопросы, потому-то никто из его окружения не хочет распускать слухи - точно так же он сам не хотел, чтобы какие-то рассуждения о нем исходили от слуг: окружающие могут ведь подумать, что слуги обладают какой-то информацией.