Страница:
Милая Саломея, мне очень тяжело напоминать Вам, особенно сейчас, когда У Вас такая забота, — откладывала со дня нб день и занимала у знакомых — нельзя ли было бы получить август<овское> иждивение? 28-го уезжает В. А. С<ув>чинская (при встрече много об этой странной паре расскажу) я ей кругом должна, хотелось бы отдать, и, вообще, не на что жить, — здесь очень дорого, в Париже держишься дешевкой, т. е. разностью качества и цен тех же предметов (можно за 1 фр., можно за 10 фр.), — здесь всё за 10 фр… Карсавины, сняв на 3 мес<яца>, просуществовали месяц.
Если бы не дороговизна, здесь очень хорошо. Чудесные окрестности, — огромный сосновый приокеанский лес, на десятки верст, деревеньки со старыми церквами, кроты (не люблю!) Сам Понтайяк — суша, жив только пляжем. Пробуду здесь с детьми до конца сентября, радуюсь тишине.
Очень жду от Вас вестей, заходил ли к Вам С<ергей> Я<ковлевич>, м. б. в первые дни не успел, — за его отсутствие скопилось множество дел по из<дательст>ву, — евразийский верблюд. (Кажется, будет редактировать евраз<ийскую> газету, [614]но м. б. это секрет.)
Целую Вас нежно, простите за просьбу, пишите.
МЦ.
Посылаю заказным, чтобы во всяком случае переслали.
Понтайяк, 1-го сентября 1928 г.
Дорогая Саломея! Слава Богу, что тиф, а не что-нибудь другое, — дико звучит, но так. Но какое у Вас ужасное лето. И как все вокруг беспомощны сделать его иным.
Пишу Вам так редко не из равнодушия, а — стыда; точнее — несоответствия того, чем живу я, и того, чем живете Вы, — все равно, что больному о чудной погоде, Вы же сейчас хуже, чем больной. Надеюсь, что последнее все-таки относится к прошлому, что Ирине с каждым днем лучше, следовательно и Вам.
Когда Вам опять будет дело до всего и всех, напишите, расскажу Вам много развлекательного. (Кто жаднее больного на новости, когда дело пошло на поправку? Удесятеренная жизнь. Так будет и с Вами!)
А пока — сердечное спасибо за быстрый отклик с иждивением, мне даже стыдно благодарить. Мы остаемся здесь до конца сентября, очень рада буду, если, отойдя, напишете.
Целую Вас нежно. Привет А<лександру> Я<ковлевичу>, если с Вами.
МЦ.
17-го сентября 1928 г.
Pontaillac, prйs Royan
Charente Infиr<ieur>
Villa Jacqueline
Дорогая Саломея, можно Вас попросить об иждивении? 25-го мы Уезжаем, и предстоят платежи.
Наш отъезд — последний, и нас иигго не провожает. Провожали и проводили всех.
В Руаян я больше никогда не вернусь, когда возвращаются — вещи двоятся. Кроме того, Руаян для меня кусок жизни, а не город. Отсюда — невозвратность.
Хорошее лето, без событий, одна природа. Я бы долго могла так жить, если бы не, с половины лета, угроза отъезда. А отъезд для меня — помимо лирики — сломанные или испорченные за лето вещи, страх очной с ними — хозяйка, счеты, подсчеты, увязка, отправка, — БОЮСЬ И НИ О ЧЕМ другом НЕ ДУМАЮ, вот уже две недели.
Я страшный трус, Саломея.
Напишите мне словечко о своей жизни, давно не писали. Встала ли Ирина? Скоро увидимся, мне здесь всего 8 дней.
Пишу во втором ночи, целый день снимала и печатала, только что — проявляла, много хороших снимков, покажу.
Целую Вас
МЦ.
Понтайяк, 23-го сент<ября> 1928 г., воскресенье.
Дорогая Саломея, выезжаем 26-го, в среду, вечером с огромным трудом достали плацкарт, откладывать невозможно. (Поезда идут перегруженные.) Очень прошу Вас перевести мне деньги телеграфом, чтобы получить 25-го — хотя бы вечером. На имеющиеся у меня 100 фр. никак не выехать, одна доставка багажа в Ройян — 30 фр. (осел), и еще починка мебели, и возмещение битой посуды, — а главное счет в лавке (последние 10 дней живем в кредит).
Очень прошу Вас и прислать и простить.
Целую Вас.
МЦ.
25-го сент<ября> 1928 г.
Дорогая Саломея, сердечное спасибо, пишу в самую уборку и укладку. Отъезд послезавтра, никакой лирики, сплошные тарелки и кастрюльки.
Целую Вас, до скорого свиданья, простите за бомбардировку. Бомбардировал — страх.
МЦ.
Медон, 9-го Октября 1928 г.
Дорогая Саломея, пишу Вам в постели, после второй прививки пропидонта (?) от которого — честное слово! — чуть было не отправилась на тот свет: сердце совсем пропало, обморок за обмороком, к счастью (или к несчастью) доктор оказался под рукой и вспрыснул камфору. Это было третьего дня. сейчас я уже обошлась, хотя очень болит нога (отравленная) и жар. Говорят, что все это в порядке вещей.
Теперь я немножко знаю, как умирают, т. е. перестают быть, т. е. первую часть смерти, — если есть вторая (быть начинают). После 3-ей прививки м. б. узнаю и вторую.
А в общем буду у Вас дней через 10, очень по Вас соскучилась.
Целую Вас.
МЦ.
16-го Октября 1928 г.
Meudon (S. et О.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея, все еще никак не могу попасть к Вам, после вспрыскиванья хромаю и с трудом дохожу до ближней лавки. Если не трудно, пришлите мне иждивение, очень нужно.
Дошла ли до Вас моя весточка из кровати?
Напишите мне о себе. Слышала от В. А. С<ув>чинской (уехала в Лондон) что Ирине лучше, радуюсь за Вас.
Целую Вас и скоро надеюсь увидеть.
МЦ.
28-го Окт<ября> 1928 г., воскресенье.
Medon (S. et О.)
2, Av<enue> Jeanne d’Arc
Дорогая Саломея! Я, неблагодарная свинья, до сих пор не поблагодарила Вас за иждивение. Мне даже стыдно показаться Вам на глаза. Не будь это, я бы давно была у Вас. Позовите меня, пожалуйста. Свободна со среды, когда хотите. Перешлите, пожалуйста, прилагаемый листок Путерману — если еще жив. Прочтите, пожалуйста. Безнадежное предприятие?
Целую Вас и жду приглашения. Принесу с собой летние снимки, есть веселые.
МЦ.
Медон, 19-го ноября 1928 г.
Дорогая Саломея, очень, очень, очень нужно иждивение, пришлите что можете и позовите меня в гости. Целую Вас.
МЦ.
17-го декабря 1928 г.
Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея! Можно Вас попросить об иждивении? Очень нужно.
Все собиралась узнать о Вашем здоровье и делах, — в последний раз я Вас видела лежащей.
Сейчас в Париже Мирский, — не хотите ли встретиться втроем? Я бы приехала. Вторник и среда у меня заняты, остальное пока свободно.
Жду весточки и целую Вас.
МЦ.
22-го дек<абря> 1928 г.
Дорогая Саломея! Огромное спасибо за иждивение. Сейчас у меня в доме лазарет: Мур лежит, С<ергей Яковлевич> лежит — грипп. Мы с Алей ухаживаем. Вчера видела Мирского, — он никуда не едет, очень добрый и веселый.
Очень хочу Вас повидать, с Мирским или нет — равно. Захвачу новые стихи.
Целую Вас.
М.
11-го янв<аря> 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d’Arc
С Новым Годом, дорогая Саломея. Почему мы с Вами не видимся? Где Вы и что с Вами?
МЦ.
янв<арь> 1929 г., понед<ельник>.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d’Arc
Дорогая Саломея,
У нас тоже беды, — только что закончился Муркин грипп (с бронхитом месяц), как у С<ергея> Я<ковлевича> резкий припадок печени, с ослаблением сердца. Пролежал неделю, сейчас бродит как тень.
Множество евраз<ийских> неприятностей, о которых Вы наверное уже знаете (между прочим, Алексеев — подлец, м. б. Вы тоже уже знали?) [615]
Целую Вас и очень хочу повидаться, — только не торопитесь, зовите, когда удобно. Спасибо за иждивение. До свидания.
МЦ.
19-го февраля 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d’Arc
Дорогая Саломея! Можно Вас попросить об иждивении? Мороз пожрал все наши ресурсы, внезапно замерзли все вагоны с дешевым углем, пришлось топить англ<ийским> коксом, т. е. в двудорога. Хожу в огромных черных чешских башмаках и — с добрую овчину толщиною — черных и чешских также — чулках, всем и себе на удивление. С ногами своими незнакома, так и держусь. (А другие знакомятся — и с любопытством!)
— Закончила перевод писем Рильке, написала вступление, прочтете в февр<альском> № «Воли России». Пишу дальше Гончарову, получается целая книга.
Когда повидаемся? Вы меня совсем разлюбили. А все-таки целую Вас.
МЦ.
26-го февр<аля> 1929 г.
Meudon (S. et О.)
2, Av<enue> Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея,
Мое письмо, очевидно, пропало, я Вас просила об иждивении, — очень нужно, задолжали кругом. Я уж думала, что А<лександр> Я<ковлевич> уехал в Англию, но вчера от М<ирского> звонили, оказывается — здесь.
Совестно за напоминание, но совсем негде взять.
Целую Вас.
МЦ.
12-го мая 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d'Arc
Христос Воскресе, дорогая Саломея!
25-го мой вечер, посылаю Вам 10 билетов с горячей просьбой по возможности распространить. На вечере буду читать отрывки из Перекопа — большой поэмы, которую сейчас пишу. Когда увидимся?
Целую Вас.
28-го мая 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея! Сначала деловое: деньги С<ергею> Я<ковлевичу> за Евразию переданы и с благодарностью получены. Федоров Вам высылается.
Теперь основное: вчера в гостях у Манциарли [616](восемь туземцев, — один метэк: [617]я, а м. б. и не восемь, а восемнадцатью — разговор о снобизме, попытка определить. Я вспомнила <…> и Тэффи — о снобизме и подумала, что одно из свойств сноба — короткое дыхание, просто — отсутствие легких, вместо них — полумесяц, причем сверху, а низа вообще нет: глухо. Без длительности звука. Будь Вы снобом. Вы бы давно устали участвовать и сочувствовать (участие и сочувствие — в глубину, а весь сноб на верхах: отсюда его вечный восторг: астматиков).
И — помимо рассуждений — я бесконечно тронута длительностью Вашего <сочувствия?>: persйvйrance [618]— по-русски нет.
— Скучно с французами! А м. б. — с литературными французами! Да еще с парижскими! Будь я французом, я бы ставку поставила на бретонского мужика. — Разговоры о Бальзаке, о Прусте, Флобере. Все знают, все понимают и ничего не могут (последний смогший — и изнемогший — Пруст). Видела американскую дочь, в красном, молчала. Мать — ку-уда!
— Вечер, по-моему, прошел отлично. Пока, с уплатой зала и объявлений, чистых почти <неразб> тысячи. Я очень довольна, столько не ждала, и есть еще с десяток 25-фр<анко>вых надежд.
Думаю ехать в окрестности (Парижа?), но до этого хочу сводить С<ергея> Яковлевича) к врачу, не знаю, что с ним, — м. б. предпишет Vichy, тогда будем жить в какой-нибудь деревне около, если таковые имеются. Как только выяснится — напишу.
Получила самое трогательное письмо от Св<ятополк>-М<ирского>. Скажите ему, что, во имя его, Врангеля все-таки не читала (а хороший!!!) [619]
Целую Вас нежно. Сердечный привет А<лександру> Я<ковлевичу>. Пишите.
МЦ.
11-го июня 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея! Не люблю закрыток, но сейчас под рукой нет ни бумаги, ни конвертов, а хочется написать с утра.
Приехал Мирский. Приехал Карсавин. Последний на днях справляет серебряную свадьбу. Газета стала выходить раз в две недели, [620]и С<ергей> Я<ковлевич> чуть-чуть поправился. Мы еще никуда не едем, — есть предложение из-под Гренобля. Пустой дом в лесу за 100 фр<анков> в месяц, в получасе от всякого жилья, глубоко-одинокий, очевидно проклятый какой-то, ибо даже хозяин не живет. Мрачно и — невозможно: есть погреба и амбары, но нет стульев, не говоря уже о кроватях. Покупать негде, а я без папирос бешусь. А лечим пока что — на вечеровые деньги — с Алей… зубы. Холод и дожди тоже не располагают к отдыху.
Была на Дягилеве, в Блудном сыне несколько умных жестов, [621]напоминающих стихи (мне — мои же): превращение плаща в парус и этим — бражников в гребцов.
— Куда из Лондона? Сообщите мне, пожалуйста, адрес Ани Калин, [622]хочется ей написать. Целую нежно. Иждивению, как всегда, буду рада. Привет А<лександру> Я<ковлевичу>.
МЦ.
<Приписка на полях:>
4 книги Федорова с неделю тому назад высланы по парижскому адр<есу> —получили ли?
29-го июня 1929 г., суббота.
Meudon (S. et O.)
Дорогая Саломея, спасибо и простите; деньги я конечно получила, но не знала, куда Вам писать, ибо Вы ехали в Голландию, страну для меня баснословную, в которой л совершенно не мыслю знакомого человека.
Очень рада, что Вы опять в досягаемости: в Париже.
На этой неделе я занята в понед<ельник> и четверг, остальное пока свободно.
Очень хочу Вас повидать и жду весточки. Целую Вас.
МЦ.
15-го июля 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея! Мне приходится опять просить Вас об иждивении («точно это было вчера»…) Деньги с вечера у меня есть, но конверт с некоторых пор заклеен (au bon moment!) [623]ибо надежда на поездку в горы еще не оставлена. (Место дешевое, но дома пусты, без ничего, — вот и колеблюсь.)
Дошло ли до Вас мое последнее письмецо, уже на парижский адр<ес> и почему молчите?
Очень хотелось бы повидаться, но сомневаюсь, что Вы в городе.
Целую Вас.
МЦ.
Саломея! Если Вы в городе, не могли бы Вы — если найдете это нужным — встретить меня с Вырубовым? [624]Я сейчас собираю материал для одной большой вещи [625]— мне нужно все знать о Государыне А<лександре> Ф<едоровне> — м. б. он может указать мне иностранные источники, к<отор>ых я не знаю, м. б. живо что-нибудь из устных рассказов Вырубовой. [626]М. б. я ошибаюсь и он совсем далек? Но тогда — общественные настроения тех дней (коронация, Ходынка, японская война) — он ведь уже был взрослым? (я росла за границей и японскую войну помню из немецкой школы: не то.) — Подумайте, — А если его в городе нет, м. б. дадите мне его адр<ес>?
Простите за хлопоты.
________
Кто еще может знать? (О молодой Государыне).
20-го авг<уста> 1929 г.
Meudon (S. et O.)
1, Av<enue> Jeanne d’Arc
Дорогая Саломея! Я никуда не уехала; но удалось Алю отправить в Бретань на несколько недель, в чудное место с настоящим морем и жителями. (Это мне почему-то напомнило поэтессу Марью Шкапскую, которая приехав в Берлин, все стонала — «Нужно ходить как мать-природа» и не выходила от Вертхейма. [627]Эту же М. Шкапскую один мой знакомый, не зная ни кто ни что, принял за акушерку.) С<ергей> Я<ковлевич> ездил в Бельгию по евраз<ийским> делам и в очаровании от страны. Был на Ватерлоо. Сейчас он болен (очередная печень), болен и Мур — что-то в легком, лежит в компрессах и горчичниках, простудился неизвестно как. Докторша нашла у него послескарлатинный шумок в сердце, кроме того советует вырезать аденоиды. Я вся в этих заботах, с Алиного отъезда (2 недели) просто не раскрыла тетради, которую уже заплел паук. До Муркиной болезни непрерывно с ним гуляла, а в лесу да еще с ним — какое писанье!
Прочла весь имеющийся материал о Царице, заполучила и одну неизданную, очень интересную запись — офицера, лежавшего у нес в лазарете. [628]Прочла — довольно скучную — книгу Белецкого о Распутине с очень любопытным приложением записи о нем Илиодора, еще в 1912 г. («Гриша», — м. б. знаете? Распутин, так сказать, mise a nu [629]).
Прочла и «Im Westen nichts neues», [630]любопытная параллель с «Бравым солдатом Швейком» — (Хашека) — к<оторо>го, конечно, знаете? В обеих книгах явный пересол, вредящий доверию и — впечатлению Не удивляйтесь, что я это говорю: люблю пересол в чувствах, никогда — в фактах. (Каждое чувство — само по себе — пересол, однозначащее.) Не всякий офицер негодяй и не всякий священник безбожник, — это — Хашеку. Не всех убивают, да еще по два раза, — это — Ремарку. (Rehmark? Тогда — немец. А — Remark? — читала по-французски.)
Да, чтобы не забыть: деньги за Федорова в из<дательст>ве с благодарностью получены.
(А старая Кускова [631]взбесилась и пишет, что у евразийцев принято убивать предков. Прочтите ответ в ближайшей (субботней) «Эмигрантике», принадлежит перу С<ергея> Я<ковлевича>)
<…> С<ергей> Я<ковлевич> пролежал три дня, вчера потащился в Кламар и еле дошел — так ослаб от боли и диеты. Великомученик Евразийства. Сувчинский где-то на море (или в горах), В<ера> А<лександровна> служит, никого не видаю, п. ч. все разъехались, кроме того — Али нет, и привязана к дому — или Медону, что то же. Лето у нас прошло, все улицы в желтых струйках, люблю осень.
До свидания! Горы люблю больше всего: всей нелюбовью к морю (лежачему) и целиком понимаю Ваше восхищение (NB! — от земли!)
Целую Вас. Привет А<лександру> Я<ковлевичу>. Пишите.
МЦ.
5/18-го сент<ября> 1929 г.
Медон.
Дорогая Саломея! Где Вы и чту Вы? Писала Вам в Швейцарию, но безответно. Пишу Вам в торжественный для меня день — Алиного шестнадцатилетия. Ее шестнадцать лет + не-совсем-восемнадцать тогдашних моих — считайте!
Аля только что вернулась из Бретани, а я никуда не уезжала.
Целую Вас и жду весточки.
МЦ.
19-го сент<ября> 1929 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея! Наши письма скрестились. Очень рада повидаться, позовите меня с С<ергеем> Я<ковлевичем> — есть грустные новости [632]— лучше вечерком. Аля вернулась из Бретани, и теперь мне свободнее. Спасибо за посылку иждивения.
Целую Вас и жду.
МЦ.
Брюссель, 21-го Октября 1929 г.
Дорогая Саломея! Я собака, — до сих пор Вас не поблагодарила. Брюсселем очарована: не автомобили, а ползуны, ждут пока решусь и не решаются — пока не решусь. Была на Ватерлоо, — ныне поле репы. Вечер прошел средне, даже в убыток, но много милых знакомых, и о поездке не жалею. Колония здесь совсем другая, глубоко-провинциальная, с человеческим примитивом, чту так люблю. Скоро увидимся. Целую Вас.
МЦ.
Meudon (S. et O.)
2, Avenue Jeanne d’Arc
7-го ноября 1929 г.
Дорогая Саломея!
Приехала, благополучно прогорев на брюссельском вечере, т. е. оплатив из него, кроме расходов по залу и пр., один конец дороги. Могло быть хуже.
Очень хочу Вас повидать, есть слухи, что Вы в Лондоне, но я верю только Вашему почерку. До свидания! Отзовитесь. Целую Вас.
МЦ.
Медон, 11-го дек<абря> 1929 г.
Дорогая Саломея! Простите, что так долго не подавала голосу и даже не поблагодарила Вас за последнее иждивение, — Вы м. б. слышали уже от Д<митрия> П<етровича> о болезни С<ергея> Я<ковлевича>? Хотелось что-то выяснить, началось хождение по врачам, — всякий свое (диагноз и рецепты), но все одно: немедленно уезжать. Место найдено: пансион в Савойе, 1600 метр<ов> высоты — не доезжая до Chamonix. Кажется на днях едет.
Давайте повидаемся на следующей неделе, напишите мне.
Пока целую Вас и еще раз прошу простить.
МЦ.
— !!! Фернандэз у меня, с собственноручным письмом Слонима, к<оторо>го кстати сейчас режут (аппендицит).
Медон, 20-го янв<аря> 1930 г.
С — все еще Новым Годом, дорогая Саломея!
Очень хочу повидаться, но не знаю, в Париже ли Вы. Напишите мне словечко. От С< ергея> Я<ковлевича> хорошие вести: за 3 недели прибавил 4 кило, по-моему хорошо.
Итак жду Ваших новостей и вестей.
МЦ.
20-го февр<аля> 1930 г.
Meudon (S. et О.)
2, Av<enue> Jeanne d'Arc
Дорогая Саломея! Я все занята красно-крестными хлопотами для стипендии С<ергея> Я<ковлевича> — чудно поправляется, а скоро уезжать, нужно продлить. Красный Крест дает, но с условием перевести его в настоящую (т. е. ужасную) 30-франковую франц<узскую> санаторию, — отвоевываю деньги на ту, где он сейчас, не знаю чту выйдет, уж очень старорежимны, циркулярны — и все, что отсюда следует — люди. Концы дальние, возвращаюсь в запущенный дом, Але некогда — учится — и т. д.
Очень попрошу Вас, если можно, выслать иждивение, — новая беда: Але 16 л<ет> 5 мес<яцев>, т. е. 17 мес<яцев> штрафу за неимеющуюся carte d'identite, [633]— боюсь приступить, а комиссар новый и свирепый — прежнего, милого за взятки убрали.
Очень хочу повидаться. Да! не придете ли 25-го во вторник на франко-русское собеседование о Прусте: Вышеславцев и не знаю кто — 5, Rue Las-Cases-Musйe Social, нач<ало> в 9 ч. Зайцев [634]напр<имер>, — о Прусте: интересно!
До свидания, привет, как Вы живы?
МЦ.
3-го марта <1930>, понед<ельник>
Дорогая Саломея! <…> не могли бы ли Вы на следующей неделе в любой вечер кроме четверга позвать меня с Дю-Боссом, [635]мне это до зарезу нужно из-за Мулодца, которого сейчас перевожу — стихами, на песенный лад, для Гончаровских иллюстраций, уже конченных. С Дю-Боссом я раз виделась у Шестова, и он меня помнит, — часто спрашивает обо мне у Извольской. Позвать к себе не решаюсь — очень уж беспорядочно, да и Мур не даст поговорить.
Говорю не о текущей, а о следующей неделе. Днем не могу из-за Алиных занятий.
Целую Вас, еще раз спасибо.
Медон, 19-го марта 1930 г.
Дорогая Саломея! Спасибо за предложение того поэта, [636]но хочу сначала начисто сделать хотя бы треть. Стихосложение усвоила в процессе работы, помог конечно слух. Вещь идет хорошо, могла бы сейчас написать теорию стихотворного перевода, сводящуюся к транспозиции, перемене тональности при сохранении основы. Не только другими словами, но другими образами. Словом, вещь на другом языке нужно писать заново. Что и делаю. Что взять на себя может только автор.
Видели ли Числа? [637]Даю во II № стих Нереида, можете прочесть его у Д<митрия> П<етровича>, как-то посылала. М. б. не возьмут из-за строк: [638]
(Это припев. Началось с купального костюма: третьего в любви с морем. Оцените, Саломея, тему: море, купанье. Хороша — купальщица! Скоро, очевидно, буду петь пароход и авион.)
Черноморских чубов:
«Братцы, голые топай!»
Голым в хлябь и в любовь —
Как бойцы Перекопа —
В бой. Матросских сосков
Рябь… — «Товарищ, живи!»…
В пулю — шлем, в бурю — кров,—
Вечный третий в любви.
Что еще Вам рассказать? Время измеряю продвижением «Мулодца». Много дома из-за Алиных лекций и музеев. Единственный отвод души — кинематограф, смотрела чудный фильм с Вернером Крауссом в роли Наполеона на Св<ятой> Елене. [639]Неприятна только первая секунда: неузнавание (слишком хорошо знаем то лицо, сто лет назад!), потом свыкаемся, принимаем.
Сувчинских видаю редко: он, как «la cigale oyant chantй» [640]— поет и вроде как голодает, кормится у матери В<еры> А<лександровны>, денег ни копейки. В<ера> А<лександровна> где-то чему-то учится. Все евразийцы служат, из<дательст>во пусто.
От С<ергея> Я<ковлевича> более или менее хорошие вести. Удалось устроить ему стипендию Кр<асного> Креста (около 3-х мес. ходила! с наилучшими протекциями) — 30 фр. в день, а плата в пансион 45–50, нужно выколачивать остальные, надвигается гроза вечера, — с кем еще не знаю, все имена в Америке.
Очень благодарна была бы Вам, милая Саломея, за иждивение, 1-го у меня терм, мой первый без С<ергея> Я<ковлевича>, к<отор>ый всегда откуда-то как-то добывал.
Пишите о себе, каковы дальнейшие планы. Как съездил А<лександр> Я<ковлевич> в Америку и не соблазняет ли Вас?
Целую Вас и жду весточки. Еще раз спасибо за поэта.
МЦ.
Слышу, что Путерман опять оженился, — что это с ним??
6-го апреля 1930 г.
Meudon (S. et O.)
2, Av<enue> Jeanne d’Arc
Дорогая Саломея!
Но Вы уже поняли, в чем дело: вот они — 10 счетом [641]— но на этот раз по 50-ти, потому что всякой твари по паре, а есть и единственные.
Вечер мой, все это мои бескорыстные участники, но продавать можете как Вам удобнее.
Милая Саломея, я Вас еще не поблагодарила за прошлое иждивение, очень замоталась с вечером.
Хочу повидаться и рассказать Вам про Тэффи.
Целую Вас.
МЦ.
Медон, 2-го мая 1930 г., пятница.
Милая Саломея!
Если можно — назначьте мне вечерок поскорее. Пока все свободны кроме среды. А то после вечера ряд свиданий, и я боюсь, что опять вся-неделя разойдется. Пока не связываюсь ни с кем.
М. б. дадите телеграмму? Просто день, я буду знать, что от Вас.
Аля учится, я свободна только вечером.
Целую Вас.
МЦ.
19-го июня 1930 г.
St. Pierre-de-Rumilly (H<au>te Savoie)
Chвteau d'Arcine
Дорогая Саломея! Я конечно не в Chвteau [642]— я в дивной Alpenhьtte, [643]о которой Гёте пишет в Фаусте — настоящая изба с громадным чердаком, каменной кухней и одной комнатой с жилплощадью во всю нашу медонскую квартиру.