Конечно, есть пресыщение.
Но есть и истощение — от отвычки.
 
   Не отрешайтесь, не отрекайтесь, вспомните Ахматову:
 
А если я умру, то кто же
Мои стихи напишет Вам? — [1498]
 
   не Вам и даже не всем, а просто: кто — мои стихи…
 
   Никто. Никогда. Это невозвратно. Вы обкрадываете Лирику <неразб>, безглагольную, как всякое до, беспомощную, не сущую без нас, поэтов.
 
   И именно потому, что нас мало, мы не вправе…
 
   Это меня беспокоит до тоски — мысль о возможности такого рядом, почти со мной, ибо я давно перестала делить стихи на свои и чужие, поэтов — на «тебя» и «меня».
 
   Я не знаю авторства <…>
 
   <26 декабря> 1934 г.
 
   Vanves (Seine),
 
   33, Rue J. В. Potin
 
   С праздниками, дорогой В<ладислав> Ф<елицианович>!
 
   И с очередной — срочной — просьбой (завершительные строки статьи о Гронском): кто из русских поэтов умер до 30 л<ет>?
 
   Лермонтов, Веневитинов (??), Бенедиктов, Надсон, [1499]— ещё кто?
 
   Можно и XVIII в., но там, по-моему, жили поздно.
 
   А среди нас?
 
   Наверное кого-нибудь основного забываю.
 
   — Умоляю! Если можно — pneu, п. ч. надеюсь к сороковому дню (31-го).
 
   Сердечный привет Вам и О<льге> Б<орисовне>. [1500]
 
   МЦ.

ХОДАСЕВИЧАМ В. Ф. и О. Б

   13-го марта 1937 г., суббота.
 
   Vanves (Seine), 65, Rue J. В. Potin
 
   Дорогой Владислав Фелицианович и дорогая Ольга Борисовна,
 
   Не дивитесь моему молчанию — Аля уезжает в понедельник, [1501]т. е. послезавтра, весь дом и весь день сведен с ума — завалы вещей — последние закупки и поручения, — неописуемо.
 
   Как только уедет — я ваша.
 
   Я, вообще, ваша — сейчас долго объяснять — но, чтобы было коротко: мои, это те и я — тех, которые ни нашим ни вашим. С горечью и благодарностью думала об этом вчера на свежей могиле Замятина, с этими (мысленными) словами бросила ему щепотку глины на гроб. — Почему не были?? Из писателей была только я — да и то писательница. Еще другая писательница была Даманская. [1502]Было ужасно, растравительно бедно — и людьми и цветами, — богато только глиной и ветрами — четырьмя встречными. Словом, расскажу при встрече, надеюсь скорой. Есть очень любопытный изустный рассказ — о Москве сейчас. Обнимаю и скоро окликну.
 
   МЦ.
 
   С Замятиным мы должны были встретиться третьего дня, в четверг, 11-го, у общих друзей. Сказал: — Если буду здоров.
 
   Умер 10-го, в среду, в 7 ч. утра — один. Т. е. в 7 ч. был обнаружен — мертвым.
 
   У меня за него — дикая обида.

ГАРТМАНУ Ф.А

   2-го марта 1934 г.
 
   Clamart (Seine)
 
   10, Rue Lazare Carnot
 
   Многоуважаемый Г<осподи>н Гартман,
 
   (Простите, не знаю отчества)
 
   С большой радостью и признательностью приеду к Вам в Courbevoie послушать Вас — по моему поводу, [1503]или себя, в Вашем восприятии, но сейчас болен мой сын, и, пока, неизвестно чем, и я в большой тревоге. Кроме того, я настолько им же, его учением (проводами, приводами, кормежкой, укладыванием) — всем детским жизненным укладом пришита к дому (у меня замены — нет), что никогда никуда не выбираюсь — с ним.
 
   15-го, через четверг, мы, надеюсь, увидимся на моем чтении о Белом, — подойдите, пожалуйста, в перерыве, возобновим знакомство и сговоримся.
 
   Кончаю большой просьбой распространить, по возможности, билеты между знакомыми. Цена билета 10 фр<анков>. Посылаю десять. (Десятый — Вам и жене, дружеский.) Этот вечер мой единственный ресурс, я почти не зарабатываю, и жить не на что. А теперь еще болезнь сына.
 
   Сердечный привет Вам и Вашей жене — заранее радуюсь ее пению. [1504]Если будете отвечать, сообщите, пожалуйста, свое отчество, а также имя-отчество Вашей жены. — Как хорошо, что Вы себя пишете ?., а не Ф., этого уже не делает никто — кроме меня, а Совр<еменные> Записки, сознательно, переправляют ми? на миф.
 
   До свидания!
 
   М. Цветаева
 
   8-го февраля (марта) 1937 г., понедельник
 
   Vanves (Seine)
 
   65, Rue J. В. Potin
 
   Дорогой Фома Александрович,
 
   Пока — всего два слова, ибо я на самых днях должна сдать рукопись — Мой Пушкин — около ста страниц (мелких) ВОТ ТАКИМ ПОЧЕРКОМ.
 
   Сердечное спасибо за привет! Вечер прошел из ряду вон хорошо, отлично: мы с залом были — одно, я это одно было — Пушкин.
 
   — Посылала я Вам уже или нет оттиск моих пушкинских переводов? [1505]Или только рукописную (ма-аленькую!) няню? Посылаю оттиск на авось, если уже есть — верните, пожалуйста.
 
   От того общества (романсы Римского-Корсакова) [1506]пока — ничего. Очень надеюсь. Люблю эту работу. (Всякую работу люблю, всё что можно сделать руками.)
 
   До свидания. Очень огорчена болезнью Вашей жены, и Вашим самочувствием.
 
   Как только освобожусь — напишу еще. У меня в жизни разные важные события. Очень хочу с Вами встретиться.
 
   Еще раз — спасибо.
 
   МЦ.
 
   <Приписки на полях:>
 
   Вы — милый, внимательный, на старинный лад — друг.
 
   Р. S. Эпиграф к Вашему местожительству:
 
   Февраль — кривые дороги [1507](Народная примета, даже — календарная).
 
   Второе Р. S. Нашла гениальную вещь из еврейской (ма-аленькой!) жизни в Голландии, написанную двумя голландцами, из которых один (и главный) явно — голландка. При встрече дам прочесть. Лучше нельзя и нет.
 
   Третье Р. S. А нос у Вас (нас) не еврейский, а древнегерманский.

КАНТОРУ М. Л

   23-го мая <1934>, среда
 
   Clamart (Seine)
 
   10, Rue Lazare Carnot
 
   Милый Михаил Львович,
 
   Умоляю о корректуре, верну в день получения, сама завезу куда надо. [1508]
 
   Очень грязная рукопись, — правила до последней минуты, много вставок, перечерков, — непременно напутают. И очень важно расположение двух последних строк <…> т. е. чтобы подпись посредине, а не сбоку, п. ч. она часть текста, сами увидите. [1509]
 
   У-МО — ЛЯ — Ю! (корректуру). Если надо — приеду сама, куда скажете. В Clamart ходят pneu.
 
   Сердечный привет.
 
   МЦ.

ПОЛЯКОВУ А. А

   24-го окт<ября> 1934 г.
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue Jean Baptiste Potin
 
   Милый Александр Абрамович,
 
   Посылаю Вам два редакционных билета на мое чтение 1-го, и очень рада буду, если Вы придете. — Рассказ из детской жизни.
 
   Мы очень давно с Вами не видались и без Вас мне в Посл<едних> Нов<остях> — не везет: Демидову я не пришлась.
 
   Я всем говорю: вот если Поляков мне скажет, что моя вещь не подходит — я поверю, и не обижусь, и принесу другую, п. ч. я ему верю, и как редактору, и как человеку… А когда…
 
   Да! А раз я это всем говорю, то справедливо сказать и Вам.
 
   До свидания — когда-нибудь!
 
   М. Цветаева
 
   29-го марта 1935 г., пятница
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue J. В. Potin
 
   Дорогой Александр Абрамович,
 
   Не в службу, а в дружбу.
 
   Умоляю поместить прилагаемое оповещение о моем чтении памяти Н. П. Гронского в это воскресение, по возможности на видном месте. Посылаю такое же оповещение и Струвэ, [1510]на случай, если бы Вы эти дни случайно отсутствовали.
 
   П. П. Гронского не прошу, п. ч. он из деликатности (здесь — странной) поместит сына на последнем месте, а я хочу, чтобы многие прочли и пришли, потому что юноша этого — заслуживал, и потому что у меня нет возможности общаться с русским читателем иначе, как устно. (Статья эта пойдет и по-сербски, и по-чешски.) [1511]
 
   Буду очень рада, если придете.
 
   Сердечный привет и, заранее, благодарность.
 
   Марина Цветаева
 
   Пока Демидов жив — я навряд ли буду у вас печататься, а такие люди иногда до-олго живут. Пока что, он меня — выжил.
 
   Да! Предупреждаю, что буду беспокоить Вас этой же просьбой еще дважды, а м. б. и трижды (не считая этого воскресенья — в четверг, в то воскресенье и в день чтения: четверг), с небольшими вариантами.
 
   Предупреждаю — чтобы не раздражались каждый раз заново.

БЕРГ А. Э

   29-го ноября 1934 г.
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue Jean Baptiste Potin
 
   Милостивая государыня, не правда ли — у нас столько же душ сколько языков, на которых мы пишем? Вам пишет мое французское я. [1512]
 
   Я Вам бесконечно признательна за Ваше письмо. Что такое признательность? Дать знать о своей радости, радоваться перед ним, перед тем (от кого происходит нам эта радость). Вот я радуюсь перед Вами — и в этом вся моя признательность. Я никогда не знала и не принимала Другой.
 
   Не могли бы ли Вы поменять субботу на воскресенье? Сын мой выходит из класса только в 4 ч., так что мы могли бы поспеть только на поезд в 5 ч. 30 и я боюсь, что нам останется мало времени для обсуждения (потому что таковое будет! ведь мы очень упрямы, моя рукопись [1513]и я, — пожалуй ослицы, чем любое другое животное. Пегаз удвоенный и подкрепленный ослом… Увы, увы, я Вас предупреждаю заранее!)
 
   Итак, жду Вашего ответа.
 
   Если воскресенье не подходит, мы приедем в субботу с поездом в 5 ч. 30. Как это любезно и даже гениально с Вашей стороны, что вы хотите прийти на вокзал. У меня совершенно неправильное чувство ориентации (нет: чувство совершенно неправильной или исковерканной ориентации, это не то же самое) и я никогда ничего не нахожу, я нахожу всегда обратное тому, что ищу, и моя забота всегда была и всегда будет дойти: не до душ людей, а до их двери.
 
   Я не шучу, это очень серьезно: какое-то топографическое идиотство и рок.
 
   Мой сын обожает передвижения и новые знакомства. Вы ему доставляете большую радость.
 
   До свидания, и спасибо!
 
   М. Цветаева
 
   Есть ли поезд в 2 ч. 30 — в воскресенье? (Если воскресенье Вам подходит.) Тогда, мы им и приедем.
 
   Простите мне безобразие конверта: не имею другого. Как и «красоту» бумаги.
 
   17-го декабря 1934 г., понедельник
 
   33, Rue J. В. Potin, Vanves
 
   Вы чрезвычайно милы и добры, что не рассердились на мое длинное и полное молчание, непонятное и такое непохожее на меня.
 
   Я потеряла молодого друга [1514]— трагически — он любил меня первую, а я его — последним (тому шесть лет).
 
   И вот все заново переживаю. Действенно, душой действия (не «человеком») разбираю, раскладываю, перечитываю его письма и мои — уцелевшую переписку, он хранил даже мою последнюю записку карандашом двухлетней давности, я в ней о чем-то запрашивала. (Мы с ним не общались целых четыре года.)
 
   Это раскололо мне сердце, я ведь думала, что он меня совершенно забыл.
 
   — Итак, простите.
 
   Почти все свое свободное время (??) я провожу с его родителями, такими разными и которым, что я могу дать? Я не могу вернуть им их сына.
 
   Вчера я была на кладбище с его матерью: деревья входят в него свободно, это вход в лес, в (наш!) Медонский лес.
 
   Как оттуда уходить, оставлять его одного в холоде и в ночной тьме, — в глине?
 
   Ему было 25 лет, когда он умер; 18 — когда он меня (я его) любил(а);
 
   16 — когда я с ним познакомилась.
 
   — И вот. —
 
   Еще раз простите. Я много о Вас думала, и не знаю, на глубине самой себя (там, где уже нет «формы»), я все же была в Вас уверена.
 
   Я ничего не сделала для своей рукописи — своих рукописей, [1515]но сегодня поеду в город и постараюсь найти кого-нибудь, чтобы их переписать (на машинке: ненавижу слово «перестукать», как звук, как вещь).
 
   Я Вам скоро снова напишу.
 
   Простите меня!
 
   МЦ.
 
   У меня хороший рождественский подарок для Ваших дочерей, я Вам его дам, когда мы снова увидимся, надеюсь скоро. Хотите ли, можете ли приехать в четверг, в этот четверг, к пяти? Жду ответа.
 
   <Приписка на полях:>
 
   Садитесь в Кламарский поезд на вокзале Montparnasse.
 
   Монпарнас
 
   Кламар
 
   4.31
 
   4.43
 
   4.50
 
   5.01
 
   5.10
 
   5.17
 
   Скажите, каким поездом поедете. Я приду на вокзал. Это совсем близко, но найти нелегко, так как это Vanves.
 
   Я Вас жду.
 
   33, Rue Jean Baptiste Potin 7-го января 1935 г.
 
   (с цифрой 5 я продолжаю ошибаться!)
 
   Vanves (Seine)
 
   Милостивая государыня,
 
   Мы не смогли приехать, ибо должны были нанести традиционный визит, полу-русский, полу-французский, скажем франко-русский, с тем оттенком лицемерия, заключенным в этом политическом слове. Была там очень старая дама, несколько дам менее старых и довольно молодой господин — все из высшей знати; забыла маленького мальчика, который с первого взгляда различал госпожой от не-госпожей для целования руки (в девять лет!) — словом, все было абсолютно ложным, начиная от маленького поцелуйщика вплоть до бутербродов, сделанных для глаза. Мур на все смотрел глазами судьи.
 
   Подумайте, как мы пожалели — вспомнили, он и я, о Вашем доме с настоящими детьми и настоящей симпатией! (Самая старая дама была особенно страшна своей усиленной любезностью!)
 
   Я буду очень счастлива Вас снова увидеть в субботу, но Вы наверняка будете заняты ужином или «возле-ужина», а я уверена, что не помню маршрута, потому пришлите мне пожалуйста подробный план с названиями улиц и поворотов, чтобы я могла Вас найти одна. Но главное — название улиц, чтобы у меня была какая-то уверенность в руках.
 
   С каким поездом ехать, чтобы быть у Вас вовремя?
 
   Я привезу переписанную прозу.
 
   Итак, до субботы, и спасибо. Жду плана.
 
   МЦ.
 
   Выйдя из вокзала, я должна спрашивать Vaucresson или Garches?
 
   Пятница <около 10-го января 1935>
 
   Спасибо и до завтра (субботы) на вокзале в указанный час. Мур еще ничего не знает, так как за 24 часа вперед он будет бояться, что опоздает.
 
   Я очень радуюсь, что Вас всех снова увижу.
 
   МЦ.
 
   13-го февраля 1935 г., среда
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue Jean Baptists Potin
 
   Милостивая государыня,
 
   Хотите ли в воскресенье, 17-го февраля? (Это воскресенье?)
 
   Я очень счастлива, что имела от Вас известия, я уже думала, что Вы нас забыли. Вы могли о нас подумать то же самое, я знаю, — раз я не давала никаких признаков жизни, но — видите, какое отсутствие логики! — я знала, что это не так, в то время как не могла быть столь же уверенной в Вас.
 
   Словом — все хорошо.
 
   Я также могу Вам сообщить кое-какие новости — в общем — хорошие.
 
   ________
 
   Маленькое предложение. Я нахожусь в крайней нужде и хотела бы реализовать книгу — сочинение — которую получила вторично, и вот — как. У меня есть друг в Чехословакии — одна старая очаровательная чешская дама, [1516]которая мне присылает каждое Рождество в подарок книги. И вот она прислала мне снова ту же книгу, о которой я мечтала и которую получила в прошлом году — сочинение поэта (я говорю поэт, хотя он пишет прозой) Олава Дууна — Die Juwikinger [1517]— история норвежской семьи в трех или даже четырех поколениях. Но тут важна не семья — а море, фьорд, труд, рок. Вещь самой первой силы. Написанная самими стихиями через людей. Дуун должен получить следующую нобелевскую премию.
 
   По-немецки. Красивое издание. Два тома в переплете, совершенно новые, так как не раскрытые; я продаю оба за 50 фр., цена одного тома.
 
   Я бы Вам их подарила от всего сердца, но я в такой полной нищете. Мур имеет только две пары чулок, которые я починяю (какое некрасивое слово!) каждый вечер, — только две рубашки, одну пару сапог (которые всегда сохнут перед часто негорящей печкой) — а вот и уголь кончается.
 
   Может быть Вы купите эту книгу для Вашего мужа, — это будет чудный подарок. Если Вы сейчас не при деньгах, то я временно удовлетворюсь половиной суммы (25 фр. — что составит мне два мешка «булетов» (спрессированного угля). (Море, превращенное в огонь!)
 
   До свидания, — до воскресенья: Я приеду с Муром и с моим товаром. Если он Вам не подходит — просто о нем не говорите.
 
   Я Вас обнимаю, а Мур передает привет Вашим дочкам, [1518]которым он в конце концов простит их «женственность» — чтобы не произнести безобразное слово: пол.
 
   МЦ.
 
   Мы поедем с поездом в 2 ч. 30. Мы: Мур, все живые герои и фантомы [1519]«Juwikinger» — и я. Поезд будет перегружен.
 
   <Приписка на полях:>
 
   Я привезу стихи — на этот раз, русские. Прибавьте и это к грузу поезда.
 
   <15-го февраля 1935 г.>
 
   Пятница
 
   Увы с воскресеньем — и может быть надолго. У Мура грипп с воспалением ушей (среднее ухо) и большой жар. Бог знает, сколько это продлится.
 
   Я Вас целую и детей также и скоро дам о себе знать.
 
   МЦ.
 
   Вагон в воскресенье уедет свободный от всех наших грузов. Мур заболел (рвота, сильный насморк) сразу после того, как я Вам отправила письмо, — пять минут после!
 
   Понедельник, 18-го февраля 1935 г.
 
   Милостивая государыня,
 
   У меня теперь двое больных: Мур, и мой муж — самый больной из двух. Жар не хочет спадать, кашель сокрушительный, тот же грипп, но в более острой форме.
 
   Если Вы не опасаетесь заразы (кто знает?), приходите в среду к 4 ч., я буду бесконечно рада Вас видеть.
 
   Метро до Mairie d’Issy (конечная станция), подымайтесь по Av<enue> Ernest Renan (на углу кафе, улица в гору), затем идите по Rue Baudin, которая Вас приведет к Av<enue> de Clamort, затем Rue J. В. Potin (мой дом № 33 угловой). Спрашивайте от времени до времени каждую следующую улицу, если Вы начнете с J. В. Potin- никто ее не знает, ибо это щель.
 
   Я Вас жду и обнимаю.
 
   Спасибо за посылку — Ваши книги Вас ждут.
 
   МЦ.
 
   4-го марта 1935 г.
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue Jean Baptiste Potin
 
   Милостивая государыня, Я буду очень рада Вас снова повидать.
 
   Я была глубоко, высоко удивлена, узнав, что я по отношению к Вам даритель, я, такая повязанная той маленькой жизнью, которую веду и буду вести вероятно до смерти. Вы меня никогда не видели на свободе — никогда — самое меня
 
…Und dort bin ich gelogen
Wo ich gebogen bin… [1520]
 
   Но дарителей нет, есть только берущие. (Я тоже из их числа.) И чувство неловкости, почти что унижения, испытываемое мною при чтении Ваших строк — я его (!) видела и слышала однажды — тому уже пятнадцать лет! — в глазах и в голосе старого князя Сергея Волконского, которому я сказала ту радость, что получаю от него: — «Я — чтобы давал? Я — такой мелкий и ничтожный…»
 
   Но я тоже умела брать, и, быть может, беря — давала. Как Вы. До свидания в среду и большое спасибо. Мур еще ничего не знает, иначе он снова стал бы пожирать свои ногти (он больше их не пожирает — только маленько закусывает!) — от нетерпения. Обнимаю Вас.
 
   МЦ.
 
   Итак, в среду, поезд в 2 ч. 30.
 
   Вопрос Вашего поселения меня живо интересует. [1521]Или Вы будете его искать в другой стране, под другими небесами и деревьями? В Вашем письме как бы дуновение отъезда.
 
   7-го апреля 1935 г., воскресенье
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue Jean Baptists Potin
 
   Милостивая государыня,
 
   В этот четверг, 11 апреля, я читаю лекцию о поэзии Николая Гронского — и более обще, о судьбе поэта.
 
   184, бульвар Сен-Жермен — Зал Географии
 
   Четверг, 11 апреля, 8 ч. 1/2 вечера
 
   — ПОЭТ-АЛЬПИНИСТ —
 
   Если можете — приходите.
 
   Я Вас обнимаю и буду очень рада Вас снова увидеть.
 
   МЦ.
 
   18-го апреля 1935 г., вербный четверг
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue Jean Baptiste Potin
 
   Дорогая Ариадна,
 
   — Простите, забыла отчество, но — хотите? пусть так и останется: без отчеств: у нас хорошие имена, а Ваше я настолько люблю, что 21 год назад назвала им свою дочь.
 
   — А я ведь Вам совсем недавно писала — числа 8-го, 9-го, звала Вас на свое чтение «Поэт-альпинист» (11-го) — если не ошибаюсь даже вложила билет и очень была огорчена 1) не увидев Вас в зале, 2) так долго ничего не слыша. Я уже думала, что Вы, в горячке переезда, навек потеряли мой адрес, — и мы бы никогда не свиделись, ибо, очевидно, мое то письмо до Вас уже не дошло, и второе бы не дошло, и Вы бы навряд ли догадались написать мне на Посл<едние> Новости? (Кстати, не забудьте, на всякие случаи переездов и перемен — это мой (условно!) вечный адрес.)
 
   Итак, очень счастлива, что опять сошлись.
 
   ________
 
   Если хотите видеть и даже приютить нас с Муром на несколько дней (вдвойне соблазнена: дружбой и лесом: это — мои стихии! Не: море и любовь), итак, если хотите нас у себя — торопитесь. У Мура сейчас каникулы, кончая 29-тым апрелем, т. е. 2-ым днем русск<ой> Пасхи, но дома мы должны быть уже в Страстной Четверг, чтобы Мур успел говеть. Нынче — четверг, 18-ое. Мы могли бы приехать к Вам начиная от воскресенья, скажем — на три дня, чтобы в среду утром — уехать. Отвечайте скорее и подробно опишите маршрут, всё, всё, начиная от парижск<ого> вокзала и поездов, кончая остановкой и, если Вас бы не было на вокзале, маршрутом до дома.
 
   Увести куда-нибудь на волю Мура на эти дни была моя большая и несбыточная мечта. Но, боюсь, очень дорог? дорога, видела в путеводителе, что 69 кил<ометров>, а мы только что, с большим трудом, уплатили терм и очень обнищали. Не забудьте — цену билетов!
 
   Можем тоже выехать и в понедельник, но лучше в воскресенье, чтобы раньше вернуться — перед Пасхой много работы по дому, нужно натереть все полы, это уже дело чести. (С меня никто не требует, требую — я.)
 
   Да! Сможет ли Мур спать днем? Это очень важно, т. е. будет ли у нас с ним отдельная непроходная комната? Простите за бесцеремонность вопроса, но для него дневной сон — очень важен, он очень малокровен, это мне говорят все доктора.
 
   Будете отвечать — положите мое письмо перед собою.
 
   Позже понедельника выехать не сможем, ибо в четверг, с утра — ему — говеть, мне тереть.
 
   Целую и жду скорого ответа.
 
   Любящая Вас и радующаяся Вам
 
   Марина
 
   Захвачу Поэта-альпиниста и м. б. еще что-нибудь. (И последняя наглость) будет ли у меня кофе «? volont?»??? [1522]Целый мой кофейник, чтобы никого не спрашивать. Могу привезти свой.
 
   Я еще ни разу — за всю весну — не была в лесу! (Наш от нас 45 мин<ут> не — хода, а бега.)
 
   <Приписка на полях:>
 
   А адрес, как эхо:
 
   Vaumoise
 
   (эхо): — Oise…
 
   (И получились — стихи:
 
   А адрес, как эхо:
 
   — Vaumoise. (Эхо): Oise…
 
   ТАК СТИХИ И ПИШУТСЯ.
 
   М. б. так сделаем, если дорог? дорога, к Вам — мы, а от нас — Вы? (Иначе навсегда останемся! Состаримся…)
 
   22-го апреля 1935 г., понедельник
 
   Vanves (Seine)
 
   33, Rue Jean Baptiste Potin
 
   Дорогая Ариадна,
 
   (Как хорошо, что вы мне не сообщили отчества, которого я, очевидно, так никогда и не узнаю, — разве что Гартманы воскреснут, в чем — сомневаюсь.)
 
   Итак — телеграммы нет, стало быть — все в порядке (в Вашем порядке, т. е. в порядке Вашей жизни).
 
   Хотите — следующее (единственно — возможное): мы приезжаем 30-го, на третий день русской Пасхи, т. е. в первый Мурин учебный день, который он пропустит + еще два. Ибо посреди учения, уже начав, — пропустить три дня — он первый не захочет. А так выйдет — законное продление русских праздников.
 
   А я даже рада, что так случилось: 1) люблю ждать (хорошего), 2) успею убрать дом, все перестирать, и т. д. 3) подарю Муру лишних три свободных дня, 4) исправится погода (должна), 5) успею разыскать для Вас оттиск Тезея [1523]и др. (у меня — залежи!), 6) будем у Вас есть пасху, да, непременно, — чего бы не было, если бы мы приехали сейчас, на Страстной (м. б. Вы католичка и пасху едите как раз сейчас и всю съедите?? (Стон: о-о-о!) Впрочем, католики пасхи не едят, едят — русские, а так как Вы — русская, то будете есть на русскую пасху. В пасхе так уверена, потому что сама ее буду делать на днях и уже по инерции — у Вас, т. е. я так буду переполнена ею (NB! душевно), что мы с вами невольно пойдем покупать творог. Вот — разве что творога нет в Vaumoise… Тогда привезу (и приеду совершенно мокрая, п. ч. он протечет). Нет, серьезно: если творогу у Вас нет, напишите — постараюсь привезти сухого, закажу заранее, только напишите — сколько. Но — так как aller guter Dinge sind sieben (а не drei) [1524]должен быть еще седьмой пункт радости; ax — май, 1-ое мая! Итак 7) увидимся в апреле, а расстанемся в мае, что длительнее и богаче только апреля.
 
   Теперь, кажется, всё.
 
   Итак, жду ответа.
 
   Во вторник, 30-го апреля, третий день русской Пасхи. Предполагаю — поездом. Если будете отвечать, напишите, если помните: grande banlieue [1525]на кассе или что-нибудь другое? И № платформы. А если забыли — неважно, потычемся с Муром и обнаружим.
 
   Итак: 1) подходит ли Вам 30-ое? 2) Касса и платформа. 3) Нужно ли везти творог и в каком количестве? 4) Сумеем ли мы с Вами, общими силами, сшить Муру рубашку с длинными рукавами, т. е. списать ее с уже имеющейся старой? Или Вы так же не умеете кроить, как я? (Умею только рабски шить…) М. б. Fra?lein умеет?? Или — ее уже нет???
 
   Будете отвечать — положите письмо перед собой.
 
   МЦ.