Страница:
– Милорд! – Том поклонился.
А потом случилось нечто неожиданное.
– Я хочу поблагодарить вас. – Бледный Авернон протянул Тому руку, как будто был ему ровней. – Хотя и не знаю, что сказать.
Мистресс э’Налефи громко вздохнула.
– Я… – от волнения у Тома перехватило горло. Они пожали друг другу руки, как это принято среди благородных людей.
– Я иногда видел вас внизу, – продолжал лорд Авернон, – но не знал, что…
И Том вспомнил: в первый раз, когда он был в оружейном зале маэстро да Сильва, его встретил болезненного вида мальчик.
– О Судьба, это были вы! Вы потеряли сознание тогда.
– Я чуть не умер.
– Слава Судьбе, вы не умерли! – Лорд Велонд улыбнулся. – В противном случае институт Истины лишился бы самого лучшего ученика за последние несколько десятилетий.
Лорд Авернон выглядел смущенным.
– В любом случае, – откашлявшись, вступила в разговор мистресс э’Налефи, – я желаю вам удачи, Том. И вам, Авернон. Пусть вы оба получите то, чего заслуживаете.
– Прекрасно. – Том взглянул на дисплей. – Что должна представлять эта тета-функция?
– Общую, двунаправленную временную энергию. Посмотри сюда. – Лорд Авернон бросил Тому кристалл, и тот поймал его на лету. – Прочитай, а потом мы поговорим.
Они располагались в скромной пассажирской каюте. Только иногда сила инерции напоминала им о том, что они находятся внутри небольшого арахнаргоса. Тут не было никаких окон, через которые можно было бы выглянуть наружу.
– Что такое Созыв?
– Ежегодная встреча. На нашем Созыве собираются представители четырех секторов, это почти восемь владений.
– Так много?
– Да. Все владения, которые находятся в пределах границ четырех секторов. Каждый год одно из владений предоставляет место для проведения Созыва. Эта обязанность переходит от одного владения к другому.
– И?..
– Не понял?
– Что они делают на этом Созыве, милорд?
– Пожалуйста, называй меня просто Авернон. – Юноша казался рассеянным. – Политические обзоры, решение спорных вопросов, разного рода проблемы. Ратификация итогов локальных войн, если до этого дойдет дело. Кроме того, на нем проходят назначения на официальные должности.
– Понимаю. Вы надеетесь стать академиком? Авернон пожал плечами:
– Мне трудно представить для себя что-либо иное. Кому захочется управлять владением?
Через пять дней они прибыли на место.
Здание Межгосударственного Конгресса было построено с размахом. Выкрашенный в красный цвет сияющий дворец размещался в огромной пещере, со всех сторон его подпирали серебристые контрфорсы. В гостевом крыле дворца полы были черные и блестящие, а высокие потолки отделаны слоновой костью.
Багаж Авернона несли слуги; Том сам нес свои вещи. Но их номера оказались совершенно одинаковыми.
– Мы можем рассмотреть некоторые сориты перед обедом, Том? Я хотел просмотреть стратегии перехода в состояние катарсиса.
– Устроит, если займемся этим через полтора часа? – спросил Том. Он хотел пробежаться перед занятиями, как обычно.
– Отлично, старина. – Авернон подошел к мембране, и она начала раскрываться.
– Я подумал, – сказал ему вслед Том, – что в теории драмы нет ничего, о чем бы вы не знали.
Авернон обернулся:
– Всегда находятся слабые места, которые не мешает немного подчистить. Ты так не считаешь?
– Честно? – Том пристально посмотрел на него. – Не в вашем случае…
– Черт возьми, Том! – Авернон отступил на шаг от мембраны. Она слегка завибрировала и вновь отвердела. – Я имел в виду то, что это необходимо тебе.
– Том!?
Том сбросил легкие простыни, вскочил на ноги и принялся на ощупь искать рубашку.
– Можно войти? – Это был голос Авернона.
– Да, конечно. – Том натянул рубашку. – Включить свет!
Рассеянное освещение сделало комнату, стены которой были выкрашены в персиковый цвет, теплой и уютной. Авернон вошел, и стул заскользил ему навстречу.
– Дисплей! – Авернон шлепнулся на обтянутое гобеленом сиденье.
Он был бледен, глаза воспалены.
– В чем дело? – спросил Том, когда в воздухе развернулся во всем своем многообразии спектр.
– Посмотри на это!
Трехмерные решетки пиктограмм начали менять места, и Авернон приступил к объяснениям.
Тому потребовалось несколько часов, чтобы сообразить, что именно Авернон подразумевает под понятием метавектора, но, когда он сообразил это, его охватило страшное волнение, и о сне было позабыто. Слой за слоем, продираясь сквозь голо графические мозаики, Авернон излагал суть своей теории, отбрасывая детали, когда Том не мог понять основных принципов.
– Господи, – наконец пробормотал Том. – Ведь здесь, – он указал на группу формул и пиктограмм, – то, что древние называли Теорией Всего Сущего и что никогда не было разработано.
Так оно и было. Теория простоты продержалась сто лет. Теория связи – следующие триста. Потом, в двадцать пятом веке, старые парадигмы были ниспровергнуты моделью Янтарного лабиринта – комбинацией двунаправленных временных петель с эмергеникой – контекстуальной наукой о возникновении новых явлений.
Субквантовые вихри, сознание позвоночных, динамика рынка акций, эволюция звезд были связаны на термодинамическом уровне сетью шаговых функций, которые правильно предсказывали огромное количество явлений, включая и возникновение однонаправленного течения времени.
Это была концепция мира, владевшая умами людей в течение периода, который длился в четыре с половиной раза дольше, чем господствовала система Ньютона. И теперь Авернон бросал этой концепции вызов.
А Том Коркориган присутствовал здесь только для того, чтобы стать свидетелем этого события.
Когда Авернон удалился – даже он чувствовал необходимость подготовки перед выступлением, – Том продолжал работать над новой теорией самостоятельно. И его все больше охватывало благоговение. Как могли возникнуть эти невероятные чудеса в мозгу Авернона?
Он продолжал работать, не замечая времени и рассеянно съедая то, что приносили слуги. В конце концов он повалился на кровать и уснул.
И видел сны.
На черном бархате лежит, сверкая, нитка белого жемчуга. Ожерелье…
Когда он проснулся, оказалось, что он проспал пятнадцать часов.
Увиденный во сне призрачный жемчуг растворился, как только действительность прорвалась в сознание Тома.
Его ждала записка от Авернона. Лорд приглашал на завтрак. Том принял приглашение и махнул рукой, чтобы голограмма исчезла. Обнажившись, он прошел сквозь тускло светившуюся очищающую пленку, оделся и уже через пять минут оказался в столовой.
– Для начала они сделают вас, по крайней мере, главным академиком, – сказал он, усаживаясь рядом с Аверноном.
– Я полагаю, так и будет. – Авернон, казалось, пребывал в плохом настроении. Он вяло поддевал еду ложкой. – По крайней мере до тех пор, пока я не смогу выполнять практическую работу. – Внезапно он рассмеялся. – Спорим на тысячу корон, что они никогда не сделают меня даже обычным администратором.
– Э-э…
– Невозможно, правильно? Тогда проверим через двадцать стандартных лет. Если я все еще буду заниматься исследованиями, ты будешь мне должен тысячу.
Том покачал головой:
– Ненавижу спорить на деньги…
– Нет, – прервал его Авернон. – Ты поспоришь. Но мы изменим ставку. Пусть будет одна корона, если тебе так больше нравится.
– Договорились.
В столовую вошел слуга в ливрее бирюзового и фиолетового цветов, что указывало на его принадлежность к свите графа Шернафила, хозяина нынешнего Созыва.
– Презентационный Комитет, милорд, просит вас прийти.
Когда Авернон встал, его кресло вытянуло щупальце, чтобы подобием салфетки вытереть ему рот. Том был удивлен, поскольку его кресло – прочитав на клипсе идентификационное имя – осталось неподвижным.
– Пожелай мне удачи.
– Удачи вам! – Том улыбнулся слегка еретической формулировке: метавекторы Авернона вытесняли концепцию неизбежности Судьбы. – Хотя вы и не нуждаетесь в этих пожеланиях.
– Правильно… А знаешь, они не слишком заинтересованы в исполнителе какой-то одной конкретной работы. Они ищут того, кто будет постоянно выдавать результаты.
– Понятно…
– Увидимся на Большой Ассамблее.
«Но до нее еще пять дней, – подумал Том. – А как они собираются использовать меня?
– Между прочим, – добавил Авернон, – на твоем месте я бы усиленно занимался. – Он повернулся к ожидающему его слуге. – Проводите меня.
На четвертый день прислали и за Томом.
Тот был не просто утомлен. Его лихорадило так, что он едва мог говорить. Он был до предела напичкан логотропами, чья система фемтоцитов расширила его способности к интеллектуальному прозрению. Таким образом, тысячи дендримеров, хранящих данные, и фазово-пространственных магистралей параллельно сосуществовали в его мозгу.
Информационно-энтропический поток логоса был выстроен как кинестетическое чувство, как проприоцептивный стимул, обладающий даже эмоциональной силой.
Поэтому Том дрожал от перевозбуждения. Тренировочные пробежки – в собственной комнате на небольшом коврике – были краткими, не более пятнадцати минут, но он совершал эти пробежки десять раз в день. И несмотря на это, ему все равно не удавалось сжечь весь накопившийся в крови адреналин, и в его мозгу неустанно крутились логософические построения.
Когда слуга пришел за ним, Том не сразу смог понять, о чем написано в повестке. Поняв, он позволил слуге проводить себя.
По дороге Том почти ничего не замечал вокруг, пока они не подошли к дверям в зал, где заседал комитет. Двери представляли собой широкий медный овал с белой мембраной, которая становилась прозрачной по мере приближения Тома.
И он шагнул внутрь.
«Вот где проблема общения, – думал он, шагая по холодным каменным плитам. – Как мне продемонстрировать все, что я знаю?
Он остановился перед широким мраморным столом.
Лица трех лордов-академиков, сидящих на стульях под балдахинами, их дрожащие веки и «пристальный взгляд в бесконечность» выдавали логотропический транс.
– Я… э-э… – Том прочистил горло. – Я приветствую вас, милорды…
Люстра, защищенная серым абажуром, проплыла над их головами, и он указал на нее.
– Фотоны, испускаемые этим предметом, отражаются от вашей кожи, а затем попадают на мою сетчатку… Но по мере того, как скорость их движения увеличивается, длительность их жизни укорачивается, изменяясь на фактор (l-v2/c2)1/2. При достижении скорости света срок их жизни равняется нулю… Эти фотоны, это множество, имеет определенный срок жизни, с началом и концом, но не имеет протяженности во времени.
Том движением руки вызвал голографическую копию своих доказательств.
– В старой философии, существовавшей на Земле, это явление было известно, но не оценено по достоинству…
Медленно продираясь сквозь классические представления, Том чувствовал, что лорды начинают скучать и постепенно выпадают из состояния транса.
Они уже ознакомились предварительно с новым подходом Авернона, который показал, как взаимосвязь абсолютных чисел и напряженности работы мю-мозга проявляется в субквантовой матрице Вселенной. Мириады контекстов возникновения новых явлений были взаимосвязаны соответствующими метавекторами…
Том интерпретировал древние теории, тогда как Авернон просто взял и все перевернул с ног на голову.
К тому времени, когда Том подошел к демонстрации своей собственной системы, описывающей ту же самую проблему на метауровне, ему самому уже стало немного скучно, и он преподнес свой подход как некий каприз. Его модель, однажды возникшая в качестве доказательства в его пламенеющем мозгу, теперь казалась каким-то трюком, не имеющим ни особого интереса, ни блеска. Его убедительные, экономичные решения выглядели как случайные результаты.
– И наконец, э-э… это действительно все, – сказал он в заключение.
Наступила тишина. Один из лордов откашлялся, потом сказал:
– Имеете ли вы понятие о тех проблемах, которые вы могли бы исследовать?
– Об одной или двух в области алгоритмов оптической петли и представлений о парадоксах. И… еще я пишу стихи.
– Понятно.
На этот раз молчание затянулось надолго.
– Спасибо за то, что вы меня выслушали.
Другой лорд с ясными глазами под белыми кустистыми бровями поднял руку:
– Я уверен, что выражу мнение всех, если скажу, что выслушать ваше сообщение было честью для нас.
Двое других закивали головами в знак согласия.
– Вы добились многого, принимая во внимание ваше… э-э… происхождение. Отлично, Коркориган.
Это означало, что его отпускают. С упавшим сердцем Том поклонился.
– Благодарю вас, милорды.
«Я провалился», – подумал он обреченно, повернулся и пошел к выходу по холодным блестящим каменным плитам.
Ожерелье.
Он вспомнил сон…
Нитка жемчуга, сверкающая белизной, на черном бархате.
Космическое ожерелье.
Образ мечты.
Прозрение? Или обман?
Том остановился. Он чувствовал присутствие членов Презентационного Комитета за своей спиной. Будто электрическое поле медленно распространялось по его спине…
Кулак и жеребенок.
Эти три слова молотом застучали в голове.
С бьющимся сердцем Том повернул назад.
– Милорды! – Его голос дрожал. – Существует одна деталь, которую я забыл упомянуть. Могу ли я исправить свой промах?
Последовал обмен суровыми взглядами. Лорд, сидевший в центре, мрачно кивнул:
– Приступайте, молодой человек. Только постарайтесь уложиться в отведенное вам время.
Сейчас необходим контроль дыхания. Как на занятиях в классах маэстро да Сильвы: изменения в физиологическом состоянии запускали изменения в интеллектуальном.
– Вы ведь знакомы с работой лорда Авернона?
Расширенные от удивления глаза. Академики были поражены тем, что он может знать об этом.
Воспользуйся собственной слабостью.
Так повторял маэстро маленькому ученику, который готовился вступить в поединок с более крупным противником. Воспользуйся своей гибкостью, окружающими условиями, всем, чем можно…
Социальная оторванность от представителей благородных семейств заставила Тома работать над своими заданиями в одиночестве. Не имея доступа на должные уровни, он без конца прокручивал историю Карин, изучая ограниченные гиперсвязи с земными экологией, социологией и с физикой мю-пространства.
«Ты знаешь то, чего другие не знают. – Том медленно вдохнул. – Воспользуйся этим».
– Теория Авернона вдохновляет, не правда ли? – сказал он. – Она так же обширна, как и глубока.
Осторожно шагнув вперед, он принялся вызывать один голографический дисплей за другим.
– Это революционно, ни у кого еще не было времени, чтобы вдуматься в то, что под этой теорией подразумевается.
Со всех сторон Том был окружен скользящими, полупрозрачными фазово-пространственными экранами, которые он сам и оживил.
– Если вы вдумаетесь в нее, – он вызвал к жизни цепочку новых голограмм, голубых, серебряных и пастельных, – то поймете, что эта теория разрешает древний вопрос негентропии, раз и навсегда.
В комнате воцарилось оцепенение.
Том определил метавекторам Авернона их место. И лорды, чьи глаза блестели от волнения, снова впали в глубокий логософический транс.
«Приятная картина», – подумал Том.
На главном дисплее было простое объемное статическое изображение: искрящийся, неровный сфероид, обозначающий вселенную. Сначала она выглядела как точка, которая потом начинала расти и увеличиваться до максимального размера, затем снова съеживалась до размера точки.
Вся вселенная – будто гигантская жемчужина; а время – как горизонтальная ось.
«Построй доказательства вокруг этого образа», – приказал себе Том.
Вселенная возникла в результате Большого Взрыва, когда энтропическое время текло в прямом направлении. Большой Взрыв остался в прошлом, период расширения ожидал в будущем увеличения до максимального размера.
Потом Вселенная начала сжиматься и двигаться по направлению к Конечному Коллапсу, но время текло в обратном направлении, поэтому вторая половина жизни вселенной, финальная катастрофа была в прошлом, а период максимального увеличения опять же ожидал вселенную в будущем.
И слева, и справа, от двух противоположных точек – с эдаких восточного и западного «полюсов» – золотые стрелки изображали течение процессов.
«Заставь стрелки светиться», – приказал себе Том.
На самом деле было два Больших Взрыва. Две космические вселенные, столкнувшиеся, когда время переключилось с одного направления на другое. Эта концепция была так стара, что Том даже не был уверен в точности имен ее авторов.
«Теперь сделай паузу», – сказал себе Том. И дал возможность лордам подумать над тем, что они увидели.
– Прежние аргументы, – продолжал он спустя несколько минут, – основаны на симметрии. Теория Авернона… простите, лорда Авернона… действительно требует этого, – он указал на множество дисплеев, – для гармонии. Помимо простого символа с жемчужным ожерельем можно представить космос с помощью более сложных образов, например, как гиперсферу, состоящую из множества сфероидов, немного отличающихся по окраске и расположенных вдоль абстрактной оси времени, и движущуюся в двенадцатимерном пространстве. – Он перевел дух и продолжил: – Интересно было бы посмотреть, как это представление ложится на карту мю-пространства, о котором я ничего не знаю, за исключением того, что его мифические измерения, как предполагается, являются фрактальными. В качестве чисто умозрительного эксперимента рассмотрим возможность существования абсолютно фрактального, ссылающегося на себя и само себя дополняющего утверждения. – Взволнованный, почти позабыв о членах комитета, Том вызвал движением руки золотые моря и черные звезды. – Число загадок и число примеров одинаково безгранично. Но можно ли считать, что один класс бесконечности больше другого класса бесконечности?
Он опять перевел дух. Академики пребывали в трансе.
– Применяя понятие метавектора, – почти танцуя, Том обогнул образы, висящие в воздухе, – мы видим, что оно отрицает теорему Геделя
[2]как непосредственный аналог отрицания однонаправленного энтропического времени в реальном пространстве.
Вопросов не было. Академики не выходили из транса, и Том полностью контролировал голограммы.
– Это возвращает нас к аргументам в пользу симметрии. Наше реальное космическое пространство начинается с крошечных участков, расширяется со временем до тех пор, пока не будет достигнут максимум, а затем сокращается еще раз почти до точки.
«Жемчужина, – думал он. – Какой простой образ!»
– Вселенная по существу имеет два источника во времени, которые развиваются навстречу друг другу, пока не встретятся. Два Больших Взрыва. Мы не можем знать, в какой половине космического жизненного цикла мы находимся.
Ему показалось, что молчание в зале стало каким-то другим.
– Это означает, конечно, что, пока Судьба остается, как всегда, высшей силой, физическая интерпретация сводится к тому, что космос начинается с максимального размера и сморщивается симметрично по двум направлениям, против течения времени.
Он вдруг понял: между лордами шел безмолвный обмен мнениями.
«Они даже не удивлены! – подумал он, краем глаза замечая жесты, которыми они обменивались. – Они уже знают все это. А может быть, и больше этого».
Понимание было ужасным. И тем не менее он продолжал:
– Теперь для метавектора Авернона, – Том постарался скрыть улыбку, поскольку только что открыл придуманный термин последующим поколениям, – необходима симметрия. Но симметрия не может быть нарушена в крайних положениях, в точке Большого Взрыва или Конечного Коллапса, в большей степени, чем в среднем положении. Таким образом, история вселенной должна выглядеть именно так.
Изменилось не только молчание академиков. Изменилось все.
Вселенная больше не была одной-единственной жемчужиной.
Она была длинной ниткой жемчуга, одна жемчужина нанизана за другой.
Каждая жемчужина была одним поколением видимой вселенной. Но она повторяла себя, снова и снова. Идентично?
Том не мог этого сказать: он не был уверен даже в том, что на этот вопрос смогут ответить метавекторы Авернона.
Это был истинный космический цикл, обнаруженный впервые.
– Известны два вопроса, волновавшие людей с древних времен, – продолжал Том. – Вопрос первый: будет ли вселенная расширяться всегда? Когда на этот вопрос был получен ответ: определенно нет, – древние задали следующий вопрос: меняется ли направление времени на противоположное, когда Вселенная начинает сокращаться? Насколько мы теперь знаем, да.
Величественным жестом Том убрал две сотни дисплеев, сохранив лишь один.
Осталась только повисшая в воздухе нитка жемчуга – космическое ожерелье.
– Итак, теперь перед нами встает вопрос номер три: тянется ли эта нитка в бесконечность или она замыкается, образуя петлю, как женское ожерелье?
Он был весь мокрый от пота, будто пробежал много километров.
– И вы, милорды, – он низко поклонился, – осведомлены гораздо лучше меня, чтобы ответить на этот вопрос.
Казалось, тишина длится целую вечность.
Том мог бы говорить и о других проблемах, о дюжине исследовательских вопросов, которые сами напрашивались на обсуждение. Но он сдержал себя, зная: кое-что надо оставить и про запас. Щурясь и позевывая, лорды выходили из состояния транса. Их серьезные лица казались затуманенными.
«Я без сил, – понял Том. – Но я превзошел себя».
Взгляды лордов начинали замечать окружающее.
Том снова поклонился, низко и с соблюдением всех тонкостей этикета.
«Пусть судят меня по этому сообщению», – подумал он.
И вышел из зала, гордо задрав голову.
Большая Ассамблея проводилась в предпоследний день Созыва.
«Экседра Конкордия» представляла собой огромный зал. Теоретические разговоры велись среди кружевных ажурных колонн из прекрасной белой керамики. Вокруг были расположены ряды псевдоразумных кресел. Над каждым из них был балдахин. На гобеленовые полотна были спроецированы парадоксальные триконки. Том скрашивал долгое ожидание тем, что отгадывал недостающие ячейки.
Он сидел высоко, почти в последнем ряду. Его темно-красное сиденье находилось с краю ряда. Над его креслом не было балдахина, и он не мог изменять форму сиденья по своему желанию.
Далеко внизу тринадцать дворян – десять Высших правителей, три Высшие правительницы – приветствовали собравшихся. Правители сидели на широких, плавающих в воздухе, кристаллитных скульптурах – сапфировых, фиолетовых или темно-красных грифонах с распростертыми крыльями и орлах. Скульптуры выплывали вперед в тот момент, когда доходила очередь выступать тому, кого они несли на себе.
Звучала надоедливая музыка: усыпляющие флейты, сладкозвучные струнные, отдаленные раскаты военных барабанов.
«Интересно, где сейчас находится Дервлин?» – подумал Том, глядя, как фельдмаршал Такегава в полном обмундировании марширует в сопровождении пары высших военных чинов, чтобы занять места в первом ряду…
Загремела торжественная мелодия в исполнении множества труб и одинокого гобоя. Появились лорды-академики в голубых одеждах и тоже заняли свои места.
Церемонию вел лорд А’Декал. Его голос транслировался системами зала на тысячную аудиторию.
– Милорды и миледи, приступим к медитации.
Длинная белая борода А’Декала резко выделялась на ярко-синем одеянии. Оно дополнялось жесткой белой накидкой; цветистый, имеющий форму полумесяца, капюшон обрамлял худое суровое лицо.
«Всегда ли вы выглядели как Первый среди Высших? – думал Том. – Или просто надели на себя ту маску, которую от вас все ожидают?
Далеко внизу, в четвертом ряду, собрались молодые лорды в красных с желтым одеждах. Они ждали Нунциатио Доминорум, во время которого публично объявлялись награждения владениями или территориями, переводы на управление каким-либо владением, оставшимся без наследников, или назначения на более высокую должность.
Никто еще не знал свою судьбу. Тому вчера удалось спросить Авернона, какую должность тот получит, но Авернон, погруженный в свои мысли, только покачал головой и улыбнулся с отсутствующим видом.
Теперь Том видел Авернона в середине четвертого ряда. Его алая шляпа была надета набекрень. Скорее это было похоже на небрежность, чем на самоуверенность. Сидящие рядом с Аверноном, обычно легкомысленные Фалвонн и Кириндал, напротив, были сегодня строги и официальны.
«Ваше будущее тоже уже определено. – Тому было почти жалко их. – Но вы даже не знаете, что вас ждет впереди».
Распорядок церемонии была отпечатан на плоской поверхности кристаллитной пластины, каждый присутствующий имел ее копию. Том хотел бы знать, сколько человек из присутствовавших здесь умели читать этот старинный формат.
Он просмотрел пункты распорядка.
Обзор лорда А’Декала, в котором тот коснется всех основных событий в секторе; исполнение хорала Плавающими Певцами из Калгатории; обсуждение налоговой политики и межтерриториальных торговых соглашений; Ежегодная Речь, посвященная лорду Ксалтерону, представленная герцогом Болтриваром.
А потом случилось нечто неожиданное.
– Я хочу поблагодарить вас. – Бледный Авернон протянул Тому руку, как будто был ему ровней. – Хотя и не знаю, что сказать.
Мистресс э’Налефи громко вздохнула.
– Я… – от волнения у Тома перехватило горло. Они пожали друг другу руки, как это принято среди благородных людей.
– Я иногда видел вас внизу, – продолжал лорд Авернон, – но не знал, что…
И Том вспомнил: в первый раз, когда он был в оружейном зале маэстро да Сильва, его встретил болезненного вида мальчик.
– О Судьба, это были вы! Вы потеряли сознание тогда.
– Я чуть не умер.
– Слава Судьбе, вы не умерли! – Лорд Велонд улыбнулся. – В противном случае институт Истины лишился бы самого лучшего ученика за последние несколько десятилетий.
Лорд Авернон выглядел смущенным.
– В любом случае, – откашлявшись, вступила в разговор мистресс э’Налефи, – я желаю вам удачи, Том. И вам, Авернон. Пусть вы оба получите то, чего заслуживаете.
* * *
– Прекрасно. – Том взглянул на дисплей. – Что должна представлять эта тета-функция?
– Общую, двунаправленную временную энергию. Посмотри сюда. – Лорд Авернон бросил Тому кристалл, и тот поймал его на лету. – Прочитай, а потом мы поговорим.
Они располагались в скромной пассажирской каюте. Только иногда сила инерции напоминала им о том, что они находятся внутри небольшого арахнаргоса. Тут не было никаких окон, через которые можно было бы выглянуть наружу.
– Что такое Созыв?
– Ежегодная встреча. На нашем Созыве собираются представители четырех секторов, это почти восемь владений.
– Так много?
– Да. Все владения, которые находятся в пределах границ четырех секторов. Каждый год одно из владений предоставляет место для проведения Созыва. Эта обязанность переходит от одного владения к другому.
– И?..
– Не понял?
– Что они делают на этом Созыве, милорд?
– Пожалуйста, называй меня просто Авернон. – Юноша казался рассеянным. – Политические обзоры, решение спорных вопросов, разного рода проблемы. Ратификация итогов локальных войн, если до этого дойдет дело. Кроме того, на нем проходят назначения на официальные должности.
– Понимаю. Вы надеетесь стать академиком? Авернон пожал плечами:
– Мне трудно представить для себя что-либо иное. Кому захочется управлять владением?
* * *
Через пять дней они прибыли на место.
Здание Межгосударственного Конгресса было построено с размахом. Выкрашенный в красный цвет сияющий дворец размещался в огромной пещере, со всех сторон его подпирали серебристые контрфорсы. В гостевом крыле дворца полы были черные и блестящие, а высокие потолки отделаны слоновой костью.
Багаж Авернона несли слуги; Том сам нес свои вещи. Но их номера оказались совершенно одинаковыми.
– Мы можем рассмотреть некоторые сориты перед обедом, Том? Я хотел просмотреть стратегии перехода в состояние катарсиса.
– Устроит, если займемся этим через полтора часа? – спросил Том. Он хотел пробежаться перед занятиями, как обычно.
– Отлично, старина. – Авернон подошел к мембране, и она начала раскрываться.
– Я подумал, – сказал ему вслед Том, – что в теории драмы нет ничего, о чем бы вы не знали.
Авернон обернулся:
– Всегда находятся слабые места, которые не мешает немного подчистить. Ты так не считаешь?
– Честно? – Том пристально посмотрел на него. – Не в вашем случае…
– Черт возьми, Том! – Авернон отступил на шаг от мембраны. Она слегка завибрировала и вновь отвердела. – Я имел в виду то, что это необходимо тебе.
* * *
– Том!?
Том сбросил легкие простыни, вскочил на ноги и принялся на ощупь искать рубашку.
– Можно войти? – Это был голос Авернона.
– Да, конечно. – Том натянул рубашку. – Включить свет!
Рассеянное освещение сделало комнату, стены которой были выкрашены в персиковый цвет, теплой и уютной. Авернон вошел, и стул заскользил ему навстречу.
– Дисплей! – Авернон шлепнулся на обтянутое гобеленом сиденье.
Он был бледен, глаза воспалены.
– В чем дело? – спросил Том, когда в воздухе развернулся во всем своем многообразии спектр.
– Посмотри на это!
Трехмерные решетки пиктограмм начали менять места, и Авернон приступил к объяснениям.
Тому потребовалось несколько часов, чтобы сообразить, что именно Авернон подразумевает под понятием метавектора, но, когда он сообразил это, его охватило страшное волнение, и о сне было позабыто. Слой за слоем, продираясь сквозь голо графические мозаики, Авернон излагал суть своей теории, отбрасывая детали, когда Том не мог понять основных принципов.
– Господи, – наконец пробормотал Том. – Ведь здесь, – он указал на группу формул и пиктограмм, – то, что древние называли Теорией Всего Сущего и что никогда не было разработано.
Так оно и было. Теория простоты продержалась сто лет. Теория связи – следующие триста. Потом, в двадцать пятом веке, старые парадигмы были ниспровергнуты моделью Янтарного лабиринта – комбинацией двунаправленных временных петель с эмергеникой – контекстуальной наукой о возникновении новых явлений.
Субквантовые вихри, сознание позвоночных, динамика рынка акций, эволюция звезд были связаны на термодинамическом уровне сетью шаговых функций, которые правильно предсказывали огромное количество явлений, включая и возникновение однонаправленного течения времени.
Это была концепция мира, владевшая умами людей в течение периода, который длился в четыре с половиной раза дольше, чем господствовала система Ньютона. И теперь Авернон бросал этой концепции вызов.
А Том Коркориган присутствовал здесь только для того, чтобы стать свидетелем этого события.
Когда Авернон удалился – даже он чувствовал необходимость подготовки перед выступлением, – Том продолжал работать над новой теорией самостоятельно. И его все больше охватывало благоговение. Как могли возникнуть эти невероятные чудеса в мозгу Авернона?
Он продолжал работать, не замечая времени и рассеянно съедая то, что приносили слуги. В конце концов он повалился на кровать и уснул.
И видел сны.
На черном бархате лежит, сверкая, нитка белого жемчуга. Ожерелье…
Когда он проснулся, оказалось, что он проспал пятнадцать часов.
Увиденный во сне призрачный жемчуг растворился, как только действительность прорвалась в сознание Тома.
Его ждала записка от Авернона. Лорд приглашал на завтрак. Том принял приглашение и махнул рукой, чтобы голограмма исчезла. Обнажившись, он прошел сквозь тускло светившуюся очищающую пленку, оделся и уже через пять минут оказался в столовой.
– Для начала они сделают вас, по крайней мере, главным академиком, – сказал он, усаживаясь рядом с Аверноном.
– Я полагаю, так и будет. – Авернон, казалось, пребывал в плохом настроении. Он вяло поддевал еду ложкой. – По крайней мере до тех пор, пока я не смогу выполнять практическую работу. – Внезапно он рассмеялся. – Спорим на тысячу корон, что они никогда не сделают меня даже обычным администратором.
– Э-э…
– Невозможно, правильно? Тогда проверим через двадцать стандартных лет. Если я все еще буду заниматься исследованиями, ты будешь мне должен тысячу.
Том покачал головой:
– Ненавижу спорить на деньги…
– Нет, – прервал его Авернон. – Ты поспоришь. Но мы изменим ставку. Пусть будет одна корона, если тебе так больше нравится.
– Договорились.
В столовую вошел слуга в ливрее бирюзового и фиолетового цветов, что указывало на его принадлежность к свите графа Шернафила, хозяина нынешнего Созыва.
– Презентационный Комитет, милорд, просит вас прийти.
Когда Авернон встал, его кресло вытянуло щупальце, чтобы подобием салфетки вытереть ему рот. Том был удивлен, поскольку его кресло – прочитав на клипсе идентификационное имя – осталось неподвижным.
– Пожелай мне удачи.
– Удачи вам! – Том улыбнулся слегка еретической формулировке: метавекторы Авернона вытесняли концепцию неизбежности Судьбы. – Хотя вы и не нуждаетесь в этих пожеланиях.
– Правильно… А знаешь, они не слишком заинтересованы в исполнителе какой-то одной конкретной работы. Они ищут того, кто будет постоянно выдавать результаты.
– Понятно…
– Увидимся на Большой Ассамблее.
«Но до нее еще пять дней, – подумал Том. – А как они собираются использовать меня?
– Между прочим, – добавил Авернон, – на твоем месте я бы усиленно занимался. – Он повернулся к ожидающему его слуге. – Проводите меня.
* * *
На четвертый день прислали и за Томом.
Тот был не просто утомлен. Его лихорадило так, что он едва мог говорить. Он был до предела напичкан логотропами, чья система фемтоцитов расширила его способности к интеллектуальному прозрению. Таким образом, тысячи дендримеров, хранящих данные, и фазово-пространственных магистралей параллельно сосуществовали в его мозгу.
Информационно-энтропический поток логоса был выстроен как кинестетическое чувство, как проприоцептивный стимул, обладающий даже эмоциональной силой.
Поэтому Том дрожал от перевозбуждения. Тренировочные пробежки – в собственной комнате на небольшом коврике – были краткими, не более пятнадцати минут, но он совершал эти пробежки десять раз в день. И несмотря на это, ему все равно не удавалось сжечь весь накопившийся в крови адреналин, и в его мозгу неустанно крутились логософические построения.
Когда слуга пришел за ним, Том не сразу смог понять, о чем написано в повестке. Поняв, он позволил слуге проводить себя.
По дороге Том почти ничего не замечал вокруг, пока они не подошли к дверям в зал, где заседал комитет. Двери представляли собой широкий медный овал с белой мембраной, которая становилась прозрачной по мере приближения Тома.
И он шагнул внутрь.
* * *
«Вот где проблема общения, – думал он, шагая по холодным каменным плитам. – Как мне продемонстрировать все, что я знаю?
Он остановился перед широким мраморным столом.
Лица трех лордов-академиков, сидящих на стульях под балдахинами, их дрожащие веки и «пристальный взгляд в бесконечность» выдавали логотропический транс.
– Я… э-э… – Том прочистил горло. – Я приветствую вас, милорды…
Люстра, защищенная серым абажуром, проплыла над их головами, и он указал на нее.
– Фотоны, испускаемые этим предметом, отражаются от вашей кожи, а затем попадают на мою сетчатку… Но по мере того, как скорость их движения увеличивается, длительность их жизни укорачивается, изменяясь на фактор (l-v2/c2)1/2. При достижении скорости света срок их жизни равняется нулю… Эти фотоны, это множество, имеет определенный срок жизни, с началом и концом, но не имеет протяженности во времени.
Том движением руки вызвал голографическую копию своих доказательств.
– В старой философии, существовавшей на Земле, это явление было известно, но не оценено по достоинству…
Медленно продираясь сквозь классические представления, Том чувствовал, что лорды начинают скучать и постепенно выпадают из состояния транса.
Они уже ознакомились предварительно с новым подходом Авернона, который показал, как взаимосвязь абсолютных чисел и напряженности работы мю-мозга проявляется в субквантовой матрице Вселенной. Мириады контекстов возникновения новых явлений были взаимосвязаны соответствующими метавекторами…
Том интерпретировал древние теории, тогда как Авернон просто взял и все перевернул с ног на голову.
К тому времени, когда Том подошел к демонстрации своей собственной системы, описывающей ту же самую проблему на метауровне, ему самому уже стало немного скучно, и он преподнес свой подход как некий каприз. Его модель, однажды возникшая в качестве доказательства в его пламенеющем мозгу, теперь казалась каким-то трюком, не имеющим ни особого интереса, ни блеска. Его убедительные, экономичные решения выглядели как случайные результаты.
– И наконец, э-э… это действительно все, – сказал он в заключение.
Наступила тишина. Один из лордов откашлялся, потом сказал:
– Имеете ли вы понятие о тех проблемах, которые вы могли бы исследовать?
– Об одной или двух в области алгоритмов оптической петли и представлений о парадоксах. И… еще я пишу стихи.
– Понятно.
На этот раз молчание затянулось надолго.
– Спасибо за то, что вы меня выслушали.
Другой лорд с ясными глазами под белыми кустистыми бровями поднял руку:
– Я уверен, что выражу мнение всех, если скажу, что выслушать ваше сообщение было честью для нас.
Двое других закивали головами в знак согласия.
– Вы добились многого, принимая во внимание ваше… э-э… происхождение. Отлично, Коркориган.
Это означало, что его отпускают. С упавшим сердцем Том поклонился.
– Благодарю вас, милорды.
«Я провалился», – подумал он обреченно, повернулся и пошел к выходу по холодным блестящим каменным плитам.
* * *
Ожерелье.
Он вспомнил сон…
Нитка жемчуга, сверкающая белизной, на черном бархате.
Космическое ожерелье.
Образ мечты.
Прозрение? Или обман?
Том остановился. Он чувствовал присутствие членов Презентационного Комитета за своей спиной. Будто электрическое поле медленно распространялось по его спине…
Кулак и жеребенок.
Эти три слова молотом застучали в голове.
С бьющимся сердцем Том повернул назад.
– Милорды! – Его голос дрожал. – Существует одна деталь, которую я забыл упомянуть. Могу ли я исправить свой промах?
Последовал обмен суровыми взглядами. Лорд, сидевший в центре, мрачно кивнул:
– Приступайте, молодой человек. Только постарайтесь уложиться в отведенное вам время.
Сейчас необходим контроль дыхания. Как на занятиях в классах маэстро да Сильвы: изменения в физиологическом состоянии запускали изменения в интеллектуальном.
– Вы ведь знакомы с работой лорда Авернона?
Расширенные от удивления глаза. Академики были поражены тем, что он может знать об этом.
Воспользуйся собственной слабостью.
Так повторял маэстро маленькому ученику, который готовился вступить в поединок с более крупным противником. Воспользуйся своей гибкостью, окружающими условиями, всем, чем можно…
Социальная оторванность от представителей благородных семейств заставила Тома работать над своими заданиями в одиночестве. Не имея доступа на должные уровни, он без конца прокручивал историю Карин, изучая ограниченные гиперсвязи с земными экологией, социологией и с физикой мю-пространства.
«Ты знаешь то, чего другие не знают. – Том медленно вдохнул. – Воспользуйся этим».
– Теория Авернона вдохновляет, не правда ли? – сказал он. – Она так же обширна, как и глубока.
Осторожно шагнув вперед, он принялся вызывать один голографический дисплей за другим.
– Это революционно, ни у кого еще не было времени, чтобы вдуматься в то, что под этой теорией подразумевается.
Со всех сторон Том был окружен скользящими, полупрозрачными фазово-пространственными экранами, которые он сам и оживил.
– Если вы вдумаетесь в нее, – он вызвал к жизни цепочку новых голограмм, голубых, серебряных и пастельных, – то поймете, что эта теория разрешает древний вопрос негентропии, раз и навсегда.
В комнате воцарилось оцепенение.
Том определил метавекторам Авернона их место. И лорды, чьи глаза блестели от волнения, снова впали в глубокий логософический транс.
«Приятная картина», – подумал Том.
На главном дисплее было простое объемное статическое изображение: искрящийся, неровный сфероид, обозначающий вселенную. Сначала она выглядела как точка, которая потом начинала расти и увеличиваться до максимального размера, затем снова съеживалась до размера точки.
Вся вселенная – будто гигантская жемчужина; а время – как горизонтальная ось.
«Построй доказательства вокруг этого образа», – приказал себе Том.
Вселенная возникла в результате Большого Взрыва, когда энтропическое время текло в прямом направлении. Большой Взрыв остался в прошлом, период расширения ожидал в будущем увеличения до максимального размера.
Потом Вселенная начала сжиматься и двигаться по направлению к Конечному Коллапсу, но время текло в обратном направлении, поэтому вторая половина жизни вселенной, финальная катастрофа была в прошлом, а период максимального увеличения опять же ожидал вселенную в будущем.
И слева, и справа, от двух противоположных точек – с эдаких восточного и западного «полюсов» – золотые стрелки изображали течение процессов.
«Заставь стрелки светиться», – приказал себе Том.
На самом деле было два Больших Взрыва. Две космические вселенные, столкнувшиеся, когда время переключилось с одного направления на другое. Эта концепция была так стара, что Том даже не был уверен в точности имен ее авторов.
«Теперь сделай паузу», – сказал себе Том. И дал возможность лордам подумать над тем, что они увидели.
* * *
– Прежние аргументы, – продолжал он спустя несколько минут, – основаны на симметрии. Теория Авернона… простите, лорда Авернона… действительно требует этого, – он указал на множество дисплеев, – для гармонии. Помимо простого символа с жемчужным ожерельем можно представить космос с помощью более сложных образов, например, как гиперсферу, состоящую из множества сфероидов, немного отличающихся по окраске и расположенных вдоль абстрактной оси времени, и движущуюся в двенадцатимерном пространстве. – Он перевел дух и продолжил: – Интересно было бы посмотреть, как это представление ложится на карту мю-пространства, о котором я ничего не знаю, за исключением того, что его мифические измерения, как предполагается, являются фрактальными. В качестве чисто умозрительного эксперимента рассмотрим возможность существования абсолютно фрактального, ссылающегося на себя и само себя дополняющего утверждения. – Взволнованный, почти позабыв о членах комитета, Том вызвал движением руки золотые моря и черные звезды. – Число загадок и число примеров одинаково безгранично. Но можно ли считать, что один класс бесконечности больше другого класса бесконечности?
Он опять перевел дух. Академики пребывали в трансе.
– Применяя понятие метавектора, – почти танцуя, Том обогнул образы, висящие в воздухе, – мы видим, что оно отрицает теорему Геделя
[2]как непосредственный аналог отрицания однонаправленного энтропического времени в реальном пространстве.
Вопросов не было. Академики не выходили из транса, и Том полностью контролировал голограммы.
– Это возвращает нас к аргументам в пользу симметрии. Наше реальное космическое пространство начинается с крошечных участков, расширяется со временем до тех пор, пока не будет достигнут максимум, а затем сокращается еще раз почти до точки.
«Жемчужина, – думал он. – Какой простой образ!»
– Вселенная по существу имеет два источника во времени, которые развиваются навстречу друг другу, пока не встретятся. Два Больших Взрыва. Мы не можем знать, в какой половине космического жизненного цикла мы находимся.
Ему показалось, что молчание в зале стало каким-то другим.
– Это означает, конечно, что, пока Судьба остается, как всегда, высшей силой, физическая интерпретация сводится к тому, что космос начинается с максимального размера и сморщивается симметрично по двум направлениям, против течения времени.
Он вдруг понял: между лордами шел безмолвный обмен мнениями.
«Они даже не удивлены! – подумал он, краем глаза замечая жесты, которыми они обменивались. – Они уже знают все это. А может быть, и больше этого».
Понимание было ужасным. И тем не менее он продолжал:
– Теперь для метавектора Авернона, – Том постарался скрыть улыбку, поскольку только что открыл придуманный термин последующим поколениям, – необходима симметрия. Но симметрия не может быть нарушена в крайних положениях, в точке Большого Взрыва или Конечного Коллапса, в большей степени, чем в среднем положении. Таким образом, история вселенной должна выглядеть именно так.
Изменилось не только молчание академиков. Изменилось все.
Вселенная больше не была одной-единственной жемчужиной.
Она была длинной ниткой жемчуга, одна жемчужина нанизана за другой.
Каждая жемчужина была одним поколением видимой вселенной. Но она повторяла себя, снова и снова. Идентично?
Том не мог этого сказать: он не был уверен даже в том, что на этот вопрос смогут ответить метавекторы Авернона.
Это был истинный космический цикл, обнаруженный впервые.
– Известны два вопроса, волновавшие людей с древних времен, – продолжал Том. – Вопрос первый: будет ли вселенная расширяться всегда? Когда на этот вопрос был получен ответ: определенно нет, – древние задали следующий вопрос: меняется ли направление времени на противоположное, когда Вселенная начинает сокращаться? Насколько мы теперь знаем, да.
Величественным жестом Том убрал две сотни дисплеев, сохранив лишь один.
Осталась только повисшая в воздухе нитка жемчуга – космическое ожерелье.
– Итак, теперь перед нами встает вопрос номер три: тянется ли эта нитка в бесконечность или она замыкается, образуя петлю, как женское ожерелье?
Он был весь мокрый от пота, будто пробежал много километров.
– И вы, милорды, – он низко поклонился, – осведомлены гораздо лучше меня, чтобы ответить на этот вопрос.
* * *
Казалось, тишина длится целую вечность.
Том мог бы говорить и о других проблемах, о дюжине исследовательских вопросов, которые сами напрашивались на обсуждение. Но он сдержал себя, зная: кое-что надо оставить и про запас. Щурясь и позевывая, лорды выходили из состояния транса. Их серьезные лица казались затуманенными.
«Я без сил, – понял Том. – Но я превзошел себя».
Взгляды лордов начинали замечать окружающее.
Том снова поклонился, низко и с соблюдением всех тонкостей этикета.
«Пусть судят меня по этому сообщению», – подумал он.
И вышел из зала, гордо задрав голову.
Глава 37
Нулапейрон, 3413 год н.э.
Большая Ассамблея проводилась в предпоследний день Созыва.
«Экседра Конкордия» представляла собой огромный зал. Теоретические разговоры велись среди кружевных ажурных колонн из прекрасной белой керамики. Вокруг были расположены ряды псевдоразумных кресел. Над каждым из них был балдахин. На гобеленовые полотна были спроецированы парадоксальные триконки. Том скрашивал долгое ожидание тем, что отгадывал недостающие ячейки.
Он сидел высоко, почти в последнем ряду. Его темно-красное сиденье находилось с краю ряда. Над его креслом не было балдахина, и он не мог изменять форму сиденья по своему желанию.
Далеко внизу тринадцать дворян – десять Высших правителей, три Высшие правительницы – приветствовали собравшихся. Правители сидели на широких, плавающих в воздухе, кристаллитных скульптурах – сапфировых, фиолетовых или темно-красных грифонах с распростертыми крыльями и орлах. Скульптуры выплывали вперед в тот момент, когда доходила очередь выступать тому, кого они несли на себе.
Звучала надоедливая музыка: усыпляющие флейты, сладкозвучные струнные, отдаленные раскаты военных барабанов.
«Интересно, где сейчас находится Дервлин?» – подумал Том, глядя, как фельдмаршал Такегава в полном обмундировании марширует в сопровождении пары высших военных чинов, чтобы занять места в первом ряду…
Загремела торжественная мелодия в исполнении множества труб и одинокого гобоя. Появились лорды-академики в голубых одеждах и тоже заняли свои места.
Церемонию вел лорд А’Декал. Его голос транслировался системами зала на тысячную аудиторию.
– Милорды и миледи, приступим к медитации.
Длинная белая борода А’Декала резко выделялась на ярко-синем одеянии. Оно дополнялось жесткой белой накидкой; цветистый, имеющий форму полумесяца, капюшон обрамлял худое суровое лицо.
«Всегда ли вы выглядели как Первый среди Высших? – думал Том. – Или просто надели на себя ту маску, которую от вас все ожидают?
Далеко внизу, в четвертом ряду, собрались молодые лорды в красных с желтым одеждах. Они ждали Нунциатио Доминорум, во время которого публично объявлялись награждения владениями или территориями, переводы на управление каким-либо владением, оставшимся без наследников, или назначения на более высокую должность.
Никто еще не знал свою судьбу. Тому вчера удалось спросить Авернона, какую должность тот получит, но Авернон, погруженный в свои мысли, только покачал головой и улыбнулся с отсутствующим видом.
Теперь Том видел Авернона в середине четвертого ряда. Его алая шляпа была надета набекрень. Скорее это было похоже на небрежность, чем на самоуверенность. Сидящие рядом с Аверноном, обычно легкомысленные Фалвонн и Кириндал, напротив, были сегодня строги и официальны.
«Ваше будущее тоже уже определено. – Тому было почти жалко их. – Но вы даже не знаете, что вас ждет впереди».
Распорядок церемонии была отпечатан на плоской поверхности кристаллитной пластины, каждый присутствующий имел ее копию. Том хотел бы знать, сколько человек из присутствовавших здесь умели читать этот старинный формат.
Он просмотрел пункты распорядка.
Обзор лорда А’Декала, в котором тот коснется всех основных событий в секторе; исполнение хорала Плавающими Певцами из Калгатории; обсуждение налоговой политики и межтерриториальных торговых соглашений; Ежегодная Речь, посвященная лорду Ксалтерону, представленная герцогом Болтриваром.