Страница:
О берег плещется Судьба, Энтропия о скалы бьется, Идут года, идут года, И ничего не остается. И вереницы мыслеформ Чредой бредут, не зная смерти, При шуме волн, при шуме волн Жизнь продолжается, поверьте… Нас не поймает черный мрак В свои безрадостные сети. И будет так, и будет так, Пока вокруг играют дети.
Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз сочинял стихи?..
– Мистер, мистер!
– Здравствуйте! – Он посмотрел на них: девочка и мальчик. Обоим на вид никак не больше семи стандартных лет.
В маленькой ручке у девочки игрушечный белый единорог.
– Что случилось с вашей рукой, мистер?
Он взглянул на свое левое плечо:
– Потерял ее. Нехорошо быть таким растеряхой, правда?
Девчушка рассмеялась, мальчик понимающе ухмыльнулся.
– Я потеряла Фредо… так зовут единорога… но мамуля мне его нашла.
– О, как здорово! – Том попытался не улыбнуться. – Спроси, может, она найдет мою руку, ладно?
– Ладно.
Они опять захихикали.
Сзади них появились стройные мужчина и женщина – у них была одинаковая походка, как у давно живущих вместе супругов, и волосы перехвачены одинаковыми банданами, – а за ними следовала группа детей, человек двадцать.
– Вы что, мешаете джентльмену отдыхать, Линя?
Дети замотали головами.
– Они прекрасно себя вели, мадам, – сказал Том и приветливо кивнул мужчине.
– Это хорошо, – сказал тот, отвечая на кивок.
– Пойдемте с нами, дети, – сказала женщина.
– Ты, ублюдок!
Том вздрогнул и обернулся, но тут же раздался смех, и двое молодых людей, борясь, повалили друг друга у самой воды. Трое других наблюдали, затем один из них попытался не всерьез, в прыжке ударить ногами другого парня – Том поморщился: опасный прием, в первую очередь представляющий угрозу связкам того, кто его исполняет. А потом все пятеро начали весело тузить друг друга. Том усмехался, покачивая головой.
Один из них явно занимался каким-то видом единоборства, но в конце концов все перешли на традиционную неуклюжую возню, с падениями. Потом это им прискучило, и они побрели дальше.
В этот же вечер, по пути домой, Том купил в лавке Нарвана подержанную холщовую цилиндрическую сумку – по-видимому, из военного снаряжения.
Надо было туго набить сумку мешками – на то, чтобы найти их в достаточном количестве, ушло немало времени. На восьмой день, после утренней пробежки, он принес сумку на берег и подвесил с нижней стороны горбатого пешеходного мостика, который вел к павильону.
Стоя на гладкой каменной площадке под мостом, он начал обрабатывать эту импровизированную грушу: прыгал вокруг, не забывая, чтобы ноги были в постоянном движении, когда он наносил короткие резкие удары. Затем проделал размашистые локтевые удары, резкие взмахи ногой и вращательные движения – а мысленно считал: двести секунд раунд и сорок секунд перерыва – и так снова и снова, до тех пор, пока стоял на ногах.
– Izvinitye… – В дверях стояла изможденная женщина.
– Мы еще не… – Том остановился, держа в руке швабру.
К ногам женщины жались два худеньких ребенка.
Подмигнув им, он жестами пригласил женщину войти, заставил всех сесть. С трудом извлек из пояса кредо-сливер и вставил его углубление за прилавком, затем принес с кухни булочки и фрукты и положил перед изголодавшейся троицей.
– Бездомные скитальцы? – Вози заполнила своим крупным телом почти весь дверной проем. – Молодец, Том!.. Боюсь, скоро мы увидим немало таких, как они.
Новости поступали медленно, но до Тома уже доходили кое-какие слухи. На далеких верхних стратах шли сражения, и царил хаос. Должно быть, Вози права: когда вокруг беспорядки, где еще прятаться беглецам как не внизу?
Была ли это Первая забастовка? Или с тех давних пор известные Тому планы переменились?
За Вози стояли двое, и Том узнал их по банданам.
Круглое лицо Вози расплылось в улыбке:
– Том? Ты знаешь Рислану и Трилвана, заведующих школой?
– Только в лицо.
Они пожали друг другу руки, успокоили взволнованную женщину и детей и сели обсудить, как тем помочь устроиться.
Когда он пришел на берег, там опять находились те пятеро. И опять шутливо тузили друг друга. Потом один из них – тот самый, который хоть что-то умел, – поднял с пляжа небольшой камень, развернулся и бросил в воду.
Том тут же подошел к нему:
– Друг мой, тебе не нужны знания?
– Какие знания? – ответил тот вопросом на вопрос.
С молниеносной быстротой нога Тома рассекла воздух, пронеслась над головой юноши и замерла возле виска. Затем, так же стремительно, перелетела к другому виску, опустилась вниз, легко коснулась коленной чашечки, бедра и, когда парень невольно сделал шаг назад, остановилась в миллиметре от его горла.
– Вот такие знания!
Пораженные юноши молчали. Потом кто-то сказал с восхищением:
– Не хотел бы я оказаться на месте Свана, черт возьми!
Юноши, не отрывая глаз, смотрели, как Том опускает ногу.
– Сэр, – произнес тот же голос. – А не могли бы вы и нас обучить этому?
– До встречи завтра вечером, Том!
– Мы будем здесь.
– Завтра!
– Спасибо, Том!
– Только не опаздывайте! – крикнул им вслед Том. Он повернулся, ухмыляясь, и обнаружил, что за ним наблюдают Рислана и Трилван, управляющие школой.
– Так-так-так, – сказал Трилван – значит, борец и лингвист…
– А также учитель, – добавила его жена.
– Я… – Том пожал плечами. – Думаю, в ваших словах есть доля правды. Он оглянулся на своих новоиспеченных учеников, которые отошли уже довольно далеко. – Похоже, у меня появилось дело.
– А завтра они приведут еще и своих друзей. – Трилван взглянул на Рислану.
Та кивнула:
– Том, сколько языков вы знаете?
Помедлив, Том ответил:
– На семи говорю свободно, еще несколько знаю поверхностно.
Раздался возглас удивления, хотя супруги не выглядели особенно изумленными.
– А что знаете еще?
– Логософию. – Том посмотрел на море, потом перевел взгляд на потолок пещеры. – Все ее дисциплины.
– Да-а-а?! – последовал обмен взглядами. Потом Рислана сказала:
– Только лорды изучают все предметы логософии.
– И тем не менее… – Том не стал продолжать. Некоторое время супруги усиленно переглядывались.
Как люди, долго жившие вместе, они общались почти телепатически.
– Вы слышали, – спросила Рислана, – что Нилтива раньше была поварихой?
Том не сразу понял, что она имела в виду женщину-беженку.
– Нет, не слышал.
– Дело в том, – сказал Трилван, – что ей нужна работа. И место у Вози было бы для нее идеальным.
– Да и вообще, – продолжила Рислана, – пора вам, Том, двигаться дальше.
– Почему? – пробормотал Том. Ему показалось, что у него под ногами провалилась земля. – Кому я мешаю?
– Вы никому не мешаете, – сказала Рислана. – Вы начинаете вместе с нами, с завтрашнего утра.
– Приступите с самого что ни на есть начала. – Трилван усмехнулся. – Вы будете обучать семилетних… Бедняга!..
– Я… – Том не знал, что и сказать.
– Слово, которое вы пытаетесь подобрать, – пришла ему на помощь Рислана, – это «спасибо».
Том судорожно сглотнул:
– Спасибо.
И он полюбил это дело.
Полюбил быть учителем.
Занятия шли в течение всего дня: сначала младшие дети, затем – постарше, и он с удовольствием выносил часы занятий за пределы расписания. А по вечерам – физическая культура. Сначала обучались борьбе только мальчики. Но вскоре и некоторые девочки, привлеченные обретенным подтянутым внешним видом учителя, тоже стали приходить на занятия.
Поначалу девочки посмеивались, когда им приходилось заниматься вместе с мальчиками, но прошло совсем немного времени, и некоторые из них уже воспринимали занятия всерьез. А у юношей и вовсе скоро стало принято носить паховые раковины и защитные пластинки во рту.
Четыре раза Рислана и Трилван пытались уступить ему свое место, хотя Том и отказывался от заведования школой.
Тем не менее он упорно перерабатывал учебную программу: пройдет всего три года, и свое место в учебном плане займут все основные дисциплины. И одиннадцатилетние дети, начавшие заниматься по ускоренной программе, окончат школу в восемнадцать, не уступая в образованности лорду или леди с Первой страты.
А на то, чтобы прошли полный курс обучения его младшие ученики, уйдет целых десять лет. И ему остается лишь с надеждой ждать этого дня.
Однако Судьба распорядилась по-иному.
Всего лишь год спустя очередной урок оказался прерванным, потому что в класс, влетел запыхавшийся ученик.
– Сэр!.. Сэр!..
– Что случилось, Филгрэйв?
– Там… – Мальчик никак не мог восстановить дыхание. – Солдаты, сэр…
– Покажи где!
Возле кафе Вози стояла охрана из четырех тяжеловооруженных солдат с зеркальными визорами на лицах. Они не предприняли никакой попытки задержать Тома, когда тот прошествовал вовнутрь.
– У тебя все в порядке, Вози?
– Со мной все нормально, – сказала она, перебирая пальцами белый передник.
За одним из столов в глубине зала сидел офицер. Перед ним стоял стакан теплого дейстраля, а шлем лежал на скамье рядом.
– Я – местный учитель, – сказал ему Том. – Могу я вас спросить, что здесь происходит?
– А-а, магистр? – Брови незваного гостя приподнялись, и последовал приглашающий жест. – Пожалуйста, садитесь.
Том сел за стол напротив офицера.
– Я – полковник Рэшидорн, – сказал офицер. – И должен вам признаться, что слышал о вас много хорошего… Дело в школе «Павильон».
Том похолодел:
– А что со школой?
– Она приобрела какую-то… странную репутацию. Разумеется, блестящую. – Полковник неторопливо потягивал свой дейстраль. – Настолько блестящую, что последнее время сюда, вниз, посылают детей с двух более высоких страт.
– Мы стараемся, как можем. – Том следил за тем, чтобы голос его звучал безучастно, внимательно наблюдая за выражением лица полковника, однако при этом лихорадочно обдумывал, как выбраться из ловушки.
«И снова моя вина», – подумал он обреченно.
Полковник сделал какое-то движение, и Том мгновенно вспотел, но оказалось, что Рэшидорн всего лишь полез за чем-то в карман.
– И результат ваших стараний впечатляет. – Если полковник и заметил реакцию Тома, он не подал вида. – Это касается прежде всего обширности программы. В нее включены предметы, весьма неожиданные для столь глубокой страты. – Он вытащил руку из кармана. – Это для вас. Своего рода опознавательный знак. – Он разжал кулак и положил «опознавательный знак» на стол между ними.
Однако Том не шелохнулся: он думал о том, что на этот раз у него перед глазами не появились алые стрелы-целеуказатели. Похоже, за прошедшие годы он утратил свою способность к сверхчувствительности…
– Вы знаете, где находится зал общины, мистер Коркориган?
«Для тебя лорд Коркориган», – подумал Том.
– Конечно!.. В конце концов, я здесь живу.
– Генерал встретится там с вами утром в восемь ноль-ноль.
«Который из генералов?» – мог бы спросить Том. Но не спросил.
Рэшидорн встал и молча вышел из кафе.
Вслед за ним, строем, потопали солдаты. С прибрежного бульвара эхо еще долго доносило звук их удаляющихся шагов.
– Том? – спросила Вози испуганно. – Что случилось? А Том смотрел на «опознавательный знак». Перед ним на столе лежал жеребенок на черном шнурке. Послать ему в качестве опознавательного знака талисман мог только один человек.
«Вот ты и нашел меня, Кордувен», – подумал Том и поднял глаза на Вози.
За окном были заснеженные серо-голубые склоны Альп с вершинами такой белизны, что захватывало дыхание.
А в покрытом голубыми татами додзе летали человеческие тела.
Спонтанные атаки производились из любого мыслимого положения. Хорошо сложенные мужчины и женщины в белом производили удары руками и ногами, пытались делать захваты, сталкивались друг с другом, проводили подсечки или взлетали высоко в воздух.
В центре этого вихря двигалась стройная женщина.
Нападающие еще раз возобновили атаку, но их тела опять перемешались друг с другом, а она словно танцевала среди них. Длинные седые волосы развевались у нее за спиной, и солнечный луч отражался от залитых серебром глазниц, где не было глаз.
Наконец, все завершилось.
– Mokosu, – произнесла она.
Класс стройными рядами опустился на колени, и все погрузились в медитацию.
С унылыми, бескровными лицами, прихрамывая, ученики направлялись в душевые. Никто не произнес ни слова. Всего их было двадцать один человек. Приняв душ, они надели белые комбинезоны УНСА и, до предела уставшие, направились в сторону серебристого автобуса.
– Ну и крута! – сказала молодая женщина.
– Из меня, к черту, все нутро вышибла! – отозвался крупный, широкоплечий наголо стриженный мужчина. – Боже мой! А ведь такая кроха…
Под чьими-то шагами захрустел гравий, и появилась монахиня в черном одеянии. Рядом с нею шел маленький мальчик.
Ученики напряженно застыли.
– Будьте благодарны Богу, – монахиня вознесла перст к небу, – за то, что у вас такой учитель.
– Простите, сестра, – сказал широкоплечий.
– Может быть, вам никто раньше и не говорил, но все выпускники Карин имеют наивысшие шансы стать кандидатами в Пилоты.
Ученики переглянулись: это было для них новостью.
– А теперь можно посмотреть, как тренируется Ро? – Лицо малыша светилось от радостного ожидания.
– Одну минуту. Дело вот в чем, – монахиня чуть улыбнулась. – Когда по вашим задницам бьет слепая седоволосая женщина, это неплохой путь, избранный Господом для того, чтобы внушить вам смирение. Бог благословляет вас!
Она взяла мальчика за руку и повела к зданию.
– Видели? – шепнул один из мужчин. – Крутые!.. Даже самая последняя из них.
Гуськом они погрузились в автобус УНСА и поехали в сторону Летной школы.
Отполированный деревянный кинжал, который держала в правой руке черноволосая девушка, тускло отсвечивал.
Девушка атаковала.
Безо всяких усилий седая женщина двинулась вперед, примерилась и пригвоздила руку девушки к земле. Затем они снова заняли свои начальные позиции, встав на колени, лицом друг к другу.
Девушке было девятнадцать лет. Обе были одеты в белые хаори и черные широкие хакама.
Они снова и снова отрабатывали формальный ритуал: вставание на колени и с колен, со свободными руками и с оружием в руках, а монахиня и мальчик наблюдали за ними с балкона. Затем двое зрителей ушли.
– Твое шиго наге становится лучше, – сказала седая женщина.
От сенсея такая похвала была большой редкостью.
– Спасибо, мамочка! – Черноволосая девушка улыбнулась. – Я никогда не стану таким мастером, как ты.
Карин коротко кивнула, признавая это. Ее дочь, видимо, права: девятого дана, как Карин Макнамара, ей никогда не достичь. Ну и что? У нее свои сильные стороны!
– До встречи, Дороти! – сказала она. Дочь поклонилась и вышла из зала.
После медитации Карин прошла через боковую дверь, ведущую в монастырь. Она никогда не видела простиравшийся внизу сад, но очень хорошо знала его на ощупь и по запахам; она улыбнулась, вдыхая холодный альпийский воздух, и с наслаждением почувствовала на лице теплые солнечные лучи.
Раздались гудки, и черноволосая девушка взмахнула рукой: голографический куб в центре ее спальни включился.
– Привет, Ро! – Экран заполнила голова и плечи Чоджуна Аказавы. – Как дела?
– Привет, дядя Чо! – Девушка сложила ноги в позе лотоса. – Мама по-прежнему зовет меня Дороти. И вокруг полным-полно этих чертовых монашек… Я преклоняюсь перед их распорядком жизни, но не перед их верой. И все еще жду результатов экзаменов.
Чоджун рассмеялся.
– А кроме этого, – спросил он, – все в порядке?
– Думаю, да, – усмехнулась Ро.
– А я читаю лекции студентам. – Чоджун шутливо поморщился. – Напрямую, в зале. Ты можешь этому поверить?
– Ты же обожаешь это, дядя Чо. Над чем ты сейчас работаешь?
– А вот над этим.
Изображение его лица уменьшилось и передвину лось в сторону, и все оставшееся пространство голограммы заняла текстовая решетка.
– «Самосознание N-мерного континуума»? – Ро увеличила изображение. – Что это?
Движения ее глаз невозможно было уловить.
– Будешь публиковать? – спросила она.
– Чтобы потерять свою должность? – Чоджун горько усмехнулся. – Пошлю без подписи.
– Все равно это произведет фурор. – Да уж, наверняка.
Чоджун Аказава получил степень доктора философии в Техническом университете, когда Карин возобновила здесь свою преподавательскую деятельность, а Ро исполнилось три года. Четыре года спустя, когда Карин и Ро переехали в Швейцарию, Чоджун уже примкнул к адептам становящейся популярной теории соединения, и его научная карьера определилась окончательно.
Ро убрала текст и увеличила изображение Чоджуна.
– Ты сообщишь мне, – попросил он, – когда тебе станут известны результаты экзаменов?
– Конечно, дядя Чо.
– Ну, я тогда отключаюсь. Передай привет Карин.
– Пока! – Ро послала ему воздушный поцелуй. Экран погас.
Поглощение.
Последние пылинки, уменьшаясь, очень быстро уходят в небытие. Вспыхивают багряные молнии, и корабль исчезает, испаряется, сливаясь со тканью мю-пространства.
Узор разворачивается, адаптируясь к новым структурам; изменения, повторяясь, происходят постоянно по всем уровням, подтверждаемые в бесконечно малую величину времени.
Нежизнь становится жизнью.
В реальном пространстве жизнь – это парадокс: ДНК производит белки, создавая тела, а также самовоспроизводится, создает собственные копии. Фабрика, которая одновременно является проектантом и создателем фабрик. Это совершенно необъяснимый круговорот – что раньше: курица или яйцо, копия или фабрика? – противоречие разрешается только тем, что запуск всего процесса производит внешний, фактор – РНК.
Но в мю-пространстве условия воспроизводства вполне самодостаточны.
Разворачиваются узоры…
Возникает полностью самодостаточный круговорот с обратной связью: нейронные процессы, которые могут постичь сами себя; саморефлексия в чистом виде.
Осознание.
Статья Чоджуна завершалась некоторыми наблюдениями:
1) О том, что сфера действия кораблей в мю-пространстве снизилась почти до нуля сразу после кончины пилота Дарта Маллигана и оставалась низкой почти в течение двух декад.
2) Что выживший пилот, Карин Макнамара, докладывая о выполнении своего летного задания, отметила внезапное чувство теплой эйфории, благословения любовью буквально перед выходом в реальное пространство.
3) Что данное, помогающее адаптированию самоизменение, отмечалось также многими другими…
Послышался стук в дверь.
– Войдите, – сказала Ро.
Вошла монахиня, наблюдавшая за тренировкой.
– Ах, это вы, сестра Фрэнсис Ксавьер.
– Поскольку ты уже вернулась домой из колледжа, Ро, – сказала монахиня, – то не сходить ли тебе на вечерний молебен? Это было бы…
– Вы не сдаетесь, да, сестра?
– В твоих устах это должно звучать как комплимент. – Монахиня взглянула на голографический текст, все еще мерцающий в воздухе, и насторожилась. – «Самосознание N-мерного континуума»… Неужели это действительно означает то, о чем я думаю?
– Полагаю, вы собирались, – вежливо сказала Ро, – помолиться антропоморфному всеприсутствию сверхразума, для существования которого у вас нет прямых доказательств. Я права?
Раздался удар колокола.
– Я опаздываю. Мы еще, – сестра Фрэнсис Ксавьер снова взглянула на голограмму, – поговорим с тобой. – Она стремглав выбежала из комнаты.
Ро посмотрела ей вслед.
– Может быть, твой Бог – одно воображение. – Глаза ее были совершенно черные, лишенные белка вокруг зрачков. Словно черный янтарь-гагат. Ее голос звенел в пустой комнате: – А может быть, и нет. – Внезапно золотой огонь вспыхнул в глазах Ро и осветил всю комнату. – Но мой – совершенно реален, это точно.
Золотой огонь стал затухать, пока не исчез совсем.
Некоторое время спустя черные, как обсидиан, глаза Ро сверкали холодным каменным блеском и были абсолютно непроницаемы. А взгляд ее был твердым и неумолимым, как сама смерть.
Откинувшись на спинку стула, Том, не мигая, смотрел на скрытый в полумраке потолок, и мысли роились в его голове.
«Осознаешь ли ты, Кордувен, что возвращаешь мне?» – думал он.
Вокруг царила сверхъестественная тишина.
Он сидел в классе, сплошь состоящем из прямых линий. Изысканный резной орнамент сейчас едва проступал из полумрака: сотни оттенков серого цвета.
«Странное чувство теплой эйфории, благословения любовью…» – сказала Карин, описывая свой исход из мю-пространства, в то время как корабль ее возлюбленного рассыпался на мириады светящихся осколков… Не было необходимости еще раз просматривать более ранние отрывки из истории Карин: все до сих пор было свежо в его памяти.
«Какая сопричастность!.. – подумал он. – Но я здесь для того, чтобы в каком-то смысле попрощаться. Сейчас нет времени для подробного анализа».
Этой ночью он был в школе «Павильон» один и сомневался, придется ли ему еще раз увидеть это место.
На груди под рубашкой он ощущал свой талисман. Том снова запечатал его, после того как просмотрел последний модуль на школьном инфоре. Вопрос один: смог ли кто-нибудь догадаться о содержимом талисмана? Покрытие из кристаллического нуль-геля казалось нетронутым, но определить что-либо было трудно.
Видимо, талисман ему просто вернули в качестве дара, а о его содержимом никому неизвестно.
«Экий дипломат!» – подумал Том.
Похоже, Кордувен решил дать ему время подумать. И был уверен, что ночью, сидя среди теней, Том будет пребывать в сомнениях. Разумеется, все это задумано не для того, чтобы дать ему возможность бежать: у каждого выхода из поселения дежурят солдаты. Многие из них патрулировали и пешеходные проходы.
«И в том, что они здесь, – тоже моя вина», – подумал Том.
Он поднялся со стула и прошелся по классу. На стенах смутно белели нарисованные на плоских листах бумаги рисунки восьмилеток, зато время от времени возникавшие в воздухе абстрактные голограммы более старших детей были хорошо различимы. Он походил среди них и остановился в галерее, выходившей на спокойное, казавшееся черным, море. Ему почудился отдаленный детский смех, топот бегущих ног; но единственным звуком, который раздавался на самом деле, был плеск волн, подступавших, в своем бесконечном движении, к самому павильону.
Да, его явно бросили на растерзание сомнениям…
Тома охватило прежнее стремление: пуститься в ночное бегство, спасаясь от собственных демонов. Но вокруг были солдаты…
К тому же время для такого решения явно миновало. Во всех смыслах…
У самой кромки воды он опустился на гладкий камень и принял позу лотоса. Закрыл глаза и позволил звукам плещущихся волн войти в его сознание.
Мысленно, одного за другим, назвал поименно всех учеников школы «Павильон», начав с самых младших, живо представил их себе… их дружелюбие и восторг… их бьющую через край энергию…
Мысленно попрощавшись с каждым ребенком, он отключился от всех мыслей, позволив чернеющему вокруг морю стать продолжением своего разума. Перед ним плавно катились волны – и он так же плавно погрузился в похожий на транс сон.
Веки смотревшего на него человека подергивались от нервного тика. Так было всегда, но когда эти глаза были моложе, веки подергивались едва заметно. А теперь нервозность стала сущностью этого человека.
– Здравствуй, Кордувен! – сказал Том.
Какое-то время ответом ему был только взгляд из-под вздрагивающих век; затем жестом Тому было предложено сесть.
Зал общины одной стороной открывался на море, но тут не было пути для бегства. На галерее, окружавшей зал поверху, разместился военный отряд – тридцать… нет, даже сорок человек. А на волнах покачивались два скиммера.
Том сел за хрустальный зеленый стол, ожидая, когда Кордувен заговорит. Солдаты первого ряда стояли достаточно далеко, что позволяло вести разговор достаточно откровенно.
«Ну и как же ты доживаешь, мой старый друг?» – подумал Том.
И понял, что вслух задавать такой вопрос не стоит – здесь вряд ли ценили откровенность.
Когда он утром очнулся от похожего на транс сна, у него уже сложилось четкое понимание своей цели. Главная задача – чтобы эти люди ушли отсюда и навсегда оставили поселение в покое.
– Хотел бы я сказать, – Кордувен смотрел в сторону, на волны, – что, мне приятно снова видеть тебя, Том.
Он был бледнее, чем обычно: двухлетняя война наложила на него свой отпечаток.
Том процитировал:
– Лишь предвидение позволяет мудрому правителю и хорошему генералу нападать и побеждать, достигая того, что недоступно человеку обычному.
Кордувен не улыбнулся.
– В академии, – сказал он, – погружаясь в логотропную симуляцию Искусства войны, мы провели первые две декады полностью без сна. Мы наблюдали и прочувствовали сценарии битв, а налги учителя внедрялись к нам в мозг. – Он встал, стройный, как юная девушка, и напряженный, как натянутая струна, прошелся туда-сюда. – Так что не цитируй мне Сунь-цзы, мой друг.
Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз сочинял стихи?..
– Мистер, мистер!
– Здравствуйте! – Он посмотрел на них: девочка и мальчик. Обоим на вид никак не больше семи стандартных лет.
В маленькой ручке у девочки игрушечный белый единорог.
– Что случилось с вашей рукой, мистер?
Он взглянул на свое левое плечо:
– Потерял ее. Нехорошо быть таким растеряхой, правда?
Девчушка рассмеялась, мальчик понимающе ухмыльнулся.
– Я потеряла Фредо… так зовут единорога… но мамуля мне его нашла.
– О, как здорово! – Том попытался не улыбнуться. – Спроси, может, она найдет мою руку, ладно?
– Ладно.
Они опять захихикали.
Сзади них появились стройные мужчина и женщина – у них была одинаковая походка, как у давно живущих вместе супругов, и волосы перехвачены одинаковыми банданами, – а за ними следовала группа детей, человек двадцать.
– Вы что, мешаете джентльмену отдыхать, Линя?
Дети замотали головами.
– Они прекрасно себя вели, мадам, – сказал Том и приветливо кивнул мужчине.
– Это хорошо, – сказал тот, отвечая на кивок.
– Пойдемте с нами, дети, – сказала женщина.
* * *
– Ты, ублюдок!
Том вздрогнул и обернулся, но тут же раздался смех, и двое молодых людей, борясь, повалили друг друга у самой воды. Трое других наблюдали, затем один из них попытался не всерьез, в прыжке ударить ногами другого парня – Том поморщился: опасный прием, в первую очередь представляющий угрозу связкам того, кто его исполняет. А потом все пятеро начали весело тузить друг друга. Том усмехался, покачивая головой.
Один из них явно занимался каким-то видом единоборства, но в конце концов все перешли на традиционную неуклюжую возню, с падениями. Потом это им прискучило, и они побрели дальше.
В этот же вечер, по пути домой, Том купил в лавке Нарвана подержанную холщовую цилиндрическую сумку – по-видимому, из военного снаряжения.
Надо было туго набить сумку мешками – на то, чтобы найти их в достаточном количестве, ушло немало времени. На восьмой день, после утренней пробежки, он принес сумку на берег и подвесил с нижней стороны горбатого пешеходного мостика, который вел к павильону.
Стоя на гладкой каменной площадке под мостом, он начал обрабатывать эту импровизированную грушу: прыгал вокруг, не забывая, чтобы ноги были в постоянном движении, когда он наносил короткие резкие удары. Затем проделал размашистые локтевые удары, резкие взмахи ногой и вращательные движения – а мысленно считал: двести секунд раунд и сорок секунд перерыва – и так снова и снова, до тех пор, пока стоял на ногах.
* * *
– Izvinitye… – В дверях стояла изможденная женщина.
– Мы еще не… – Том остановился, держа в руке швабру.
К ногам женщины жались два худеньких ребенка.
Подмигнув им, он жестами пригласил женщину войти, заставил всех сесть. С трудом извлек из пояса кредо-сливер и вставил его углубление за прилавком, затем принес с кухни булочки и фрукты и положил перед изголодавшейся троицей.
– Бездомные скитальцы? – Вози заполнила своим крупным телом почти весь дверной проем. – Молодец, Том!.. Боюсь, скоро мы увидим немало таких, как они.
Новости поступали медленно, но до Тома уже доходили кое-какие слухи. На далеких верхних стратах шли сражения, и царил хаос. Должно быть, Вози права: когда вокруг беспорядки, где еще прятаться беглецам как не внизу?
Была ли это Первая забастовка? Или с тех давних пор известные Тому планы переменились?
За Вози стояли двое, и Том узнал их по банданам.
Круглое лицо Вози расплылось в улыбке:
– Том? Ты знаешь Рислану и Трилвана, заведующих школой?
– Только в лицо.
Они пожали друг другу руки, успокоили взволнованную женщину и детей и сели обсудить, как тем помочь устроиться.
* * *
Когда он пришел на берег, там опять находились те пятеро. И опять шутливо тузили друг друга. Потом один из них – тот самый, который хоть что-то умел, – поднял с пляжа небольшой камень, развернулся и бросил в воду.
Том тут же подошел к нему:
– Друг мой, тебе не нужны знания?
– Какие знания? – ответил тот вопросом на вопрос.
С молниеносной быстротой нога Тома рассекла воздух, пронеслась над головой юноши и замерла возле виска. Затем, так же стремительно, перелетела к другому виску, опустилась вниз, легко коснулась коленной чашечки, бедра и, когда парень невольно сделал шаг назад, остановилась в миллиметре от его горла.
– Вот такие знания!
Пораженные юноши молчали. Потом кто-то сказал с восхищением:
– Не хотел бы я оказаться на месте Свана, черт возьми!
Юноши, не отрывая глаз, смотрели, как Том опускает ногу.
– Сэр, – произнес тот же голос. – А не могли бы вы и нас обучить этому?
* * *
– До встречи завтра вечером, Том!
– Мы будем здесь.
– Завтра!
– Спасибо, Том!
– Только не опаздывайте! – крикнул им вслед Том. Он повернулся, ухмыляясь, и обнаружил, что за ним наблюдают Рислана и Трилван, управляющие школой.
– Так-так-так, – сказал Трилван – значит, борец и лингвист…
– А также учитель, – добавила его жена.
– Я… – Том пожал плечами. – Думаю, в ваших словах есть доля правды. Он оглянулся на своих новоиспеченных учеников, которые отошли уже довольно далеко. – Похоже, у меня появилось дело.
– А завтра они приведут еще и своих друзей. – Трилван взглянул на Рислану.
Та кивнула:
– Том, сколько языков вы знаете?
Помедлив, Том ответил:
– На семи говорю свободно, еще несколько знаю поверхностно.
Раздался возглас удивления, хотя супруги не выглядели особенно изумленными.
– А что знаете еще?
– Логософию. – Том посмотрел на море, потом перевел взгляд на потолок пещеры. – Все ее дисциплины.
– Да-а-а?! – последовал обмен взглядами. Потом Рислана сказала:
– Только лорды изучают все предметы логософии.
– И тем не менее… – Том не стал продолжать. Некоторое время супруги усиленно переглядывались.
Как люди, долго жившие вместе, они общались почти телепатически.
– Вы слышали, – спросила Рислана, – что Нилтива раньше была поварихой?
Том не сразу понял, что она имела в виду женщину-беженку.
– Нет, не слышал.
– Дело в том, – сказал Трилван, – что ей нужна работа. И место у Вози было бы для нее идеальным.
– Да и вообще, – продолжила Рислана, – пора вам, Том, двигаться дальше.
– Почему? – пробормотал Том. Ему показалось, что у него под ногами провалилась земля. – Кому я мешаю?
– Вы никому не мешаете, – сказала Рислана. – Вы начинаете вместе с нами, с завтрашнего утра.
– Приступите с самого что ни на есть начала. – Трилван усмехнулся. – Вы будете обучать семилетних… Бедняга!..
– Я… – Том не знал, что и сказать.
– Слово, которое вы пытаетесь подобрать, – пришла ему на помощь Рислана, – это «спасибо».
Том судорожно сглотнул:
– Спасибо.
Глава 61
Нулапейрон, 3417-3418 годы н.э.
И он полюбил это дело.
Полюбил быть учителем.
Занятия шли в течение всего дня: сначала младшие дети, затем – постарше, и он с удовольствием выносил часы занятий за пределы расписания. А по вечерам – физическая культура. Сначала обучались борьбе только мальчики. Но вскоре и некоторые девочки, привлеченные обретенным подтянутым внешним видом учителя, тоже стали приходить на занятия.
Поначалу девочки посмеивались, когда им приходилось заниматься вместе с мальчиками, но прошло совсем немного времени, и некоторые из них уже воспринимали занятия всерьез. А у юношей и вовсе скоро стало принято носить паховые раковины и защитные пластинки во рту.
Четыре раза Рислана и Трилван пытались уступить ему свое место, хотя Том и отказывался от заведования школой.
Тем не менее он упорно перерабатывал учебную программу: пройдет всего три года, и свое место в учебном плане займут все основные дисциплины. И одиннадцатилетние дети, начавшие заниматься по ускоренной программе, окончат школу в восемнадцать, не уступая в образованности лорду или леди с Первой страты.
А на то, чтобы прошли полный курс обучения его младшие ученики, уйдет целых десять лет. И ему остается лишь с надеждой ждать этого дня.
Однако Судьба распорядилась по-иному.
Всего лишь год спустя очередной урок оказался прерванным, потому что в класс, влетел запыхавшийся ученик.
– Сэр!.. Сэр!..
– Что случилось, Филгрэйв?
– Там… – Мальчик никак не мог восстановить дыхание. – Солдаты, сэр…
– Покажи где!
Возле кафе Вози стояла охрана из четырех тяжеловооруженных солдат с зеркальными визорами на лицах. Они не предприняли никакой попытки задержать Тома, когда тот прошествовал вовнутрь.
– У тебя все в порядке, Вози?
– Со мной все нормально, – сказала она, перебирая пальцами белый передник.
За одним из столов в глубине зала сидел офицер. Перед ним стоял стакан теплого дейстраля, а шлем лежал на скамье рядом.
– Я – местный учитель, – сказал ему Том. – Могу я вас спросить, что здесь происходит?
– А-а, магистр? – Брови незваного гостя приподнялись, и последовал приглашающий жест. – Пожалуйста, садитесь.
Том сел за стол напротив офицера.
– Я – полковник Рэшидорн, – сказал офицер. – И должен вам признаться, что слышал о вас много хорошего… Дело в школе «Павильон».
Том похолодел:
– А что со школой?
– Она приобрела какую-то… странную репутацию. Разумеется, блестящую. – Полковник неторопливо потягивал свой дейстраль. – Настолько блестящую, что последнее время сюда, вниз, посылают детей с двух более высоких страт.
– Мы стараемся, как можем. – Том следил за тем, чтобы голос его звучал безучастно, внимательно наблюдая за выражением лица полковника, однако при этом лихорадочно обдумывал, как выбраться из ловушки.
«И снова моя вина», – подумал он обреченно.
Полковник сделал какое-то движение, и Том мгновенно вспотел, но оказалось, что Рэшидорн всего лишь полез за чем-то в карман.
– И результат ваших стараний впечатляет. – Если полковник и заметил реакцию Тома, он не подал вида. – Это касается прежде всего обширности программы. В нее включены предметы, весьма неожиданные для столь глубокой страты. – Он вытащил руку из кармана. – Это для вас. Своего рода опознавательный знак. – Он разжал кулак и положил «опознавательный знак» на стол между ними.
Однако Том не шелохнулся: он думал о том, что на этот раз у него перед глазами не появились алые стрелы-целеуказатели. Похоже, за прошедшие годы он утратил свою способность к сверхчувствительности…
– Вы знаете, где находится зал общины, мистер Коркориган?
«Для тебя лорд Коркориган», – подумал Том.
– Конечно!.. В конце концов, я здесь живу.
– Генерал встретится там с вами утром в восемь ноль-ноль.
«Который из генералов?» – мог бы спросить Том. Но не спросил.
Рэшидорн встал и молча вышел из кафе.
Вслед за ним, строем, потопали солдаты. С прибрежного бульвара эхо еще долго доносило звук их удаляющихся шагов.
– Том? – спросила Вози испуганно. – Что случилось? А Том смотрел на «опознавательный знак». Перед ним на столе лежал жеребенок на черном шнурке. Послать ему в качестве опознавательного знака талисман мог только один человек.
«Вот ты и нашел меня, Кордувен», – подумал Том и поднял глаза на Вози.
Глава 62
Земля, 2142 год н.э.
За окном были заснеженные серо-голубые склоны Альп с вершинами такой белизны, что захватывало дыхание.
А в покрытом голубыми татами додзе летали человеческие тела.
Спонтанные атаки производились из любого мыслимого положения. Хорошо сложенные мужчины и женщины в белом производили удары руками и ногами, пытались делать захваты, сталкивались друг с другом, проводили подсечки или взлетали высоко в воздух.
В центре этого вихря двигалась стройная женщина.
Нападающие еще раз возобновили атаку, но их тела опять перемешались друг с другом, а она словно танцевала среди них. Длинные седые волосы развевались у нее за спиной, и солнечный луч отражался от залитых серебром глазниц, где не было глаз.
Наконец, все завершилось.
– Mokosu, – произнесла она.
Класс стройными рядами опустился на колени, и все погрузились в медитацию.
* * *
С унылыми, бескровными лицами, прихрамывая, ученики направлялись в душевые. Никто не произнес ни слова. Всего их было двадцать один человек. Приняв душ, они надели белые комбинезоны УНСА и, до предела уставшие, направились в сторону серебристого автобуса.
– Ну и крута! – сказала молодая женщина.
– Из меня, к черту, все нутро вышибла! – отозвался крупный, широкоплечий наголо стриженный мужчина. – Боже мой! А ведь такая кроха…
Под чьими-то шагами захрустел гравий, и появилась монахиня в черном одеянии. Рядом с нею шел маленький мальчик.
Ученики напряженно застыли.
– Будьте благодарны Богу, – монахиня вознесла перст к небу, – за то, что у вас такой учитель.
– Простите, сестра, – сказал широкоплечий.
– Может быть, вам никто раньше и не говорил, но все выпускники Карин имеют наивысшие шансы стать кандидатами в Пилоты.
Ученики переглянулись: это было для них новостью.
– А теперь можно посмотреть, как тренируется Ро? – Лицо малыша светилось от радостного ожидания.
– Одну минуту. Дело вот в чем, – монахиня чуть улыбнулась. – Когда по вашим задницам бьет слепая седоволосая женщина, это неплохой путь, избранный Господом для того, чтобы внушить вам смирение. Бог благословляет вас!
Она взяла мальчика за руку и повела к зданию.
– Видели? – шепнул один из мужчин. – Крутые!.. Даже самая последняя из них.
Гуськом они погрузились в автобус УНСА и поехали в сторону Летной школы.
* * *
Отполированный деревянный кинжал, который держала в правой руке черноволосая девушка, тускло отсвечивал.
Девушка атаковала.
Безо всяких усилий седая женщина двинулась вперед, примерилась и пригвоздила руку девушки к земле. Затем они снова заняли свои начальные позиции, встав на колени, лицом друг к другу.
Девушке было девятнадцать лет. Обе были одеты в белые хаори и черные широкие хакама.
Они снова и снова отрабатывали формальный ритуал: вставание на колени и с колен, со свободными руками и с оружием в руках, а монахиня и мальчик наблюдали за ними с балкона. Затем двое зрителей ушли.
– Твое шиго наге становится лучше, – сказала седая женщина.
От сенсея такая похвала была большой редкостью.
– Спасибо, мамочка! – Черноволосая девушка улыбнулась. – Я никогда не стану таким мастером, как ты.
Карин коротко кивнула, признавая это. Ее дочь, видимо, права: девятого дана, как Карин Макнамара, ей никогда не достичь. Ну и что? У нее свои сильные стороны!
– До встречи, Дороти! – сказала она. Дочь поклонилась и вышла из зала.
После медитации Карин прошла через боковую дверь, ведущую в монастырь. Она никогда не видела простиравшийся внизу сад, но очень хорошо знала его на ощупь и по запахам; она улыбнулась, вдыхая холодный альпийский воздух, и с наслаждением почувствовала на лице теплые солнечные лучи.
* * *
Раздались гудки, и черноволосая девушка взмахнула рукой: голографический куб в центре ее спальни включился.
– Привет, Ро! – Экран заполнила голова и плечи Чоджуна Аказавы. – Как дела?
– Привет, дядя Чо! – Девушка сложила ноги в позе лотоса. – Мама по-прежнему зовет меня Дороти. И вокруг полным-полно этих чертовых монашек… Я преклоняюсь перед их распорядком жизни, но не перед их верой. И все еще жду результатов экзаменов.
Чоджун рассмеялся.
– А кроме этого, – спросил он, – все в порядке?
– Думаю, да, – усмехнулась Ро.
– А я читаю лекции студентам. – Чоджун шутливо поморщился. – Напрямую, в зале. Ты можешь этому поверить?
– Ты же обожаешь это, дядя Чо. Над чем ты сейчас работаешь?
– А вот над этим.
Изображение его лица уменьшилось и передвину лось в сторону, и все оставшееся пространство голограммы заняла текстовая решетка.
– «Самосознание N-мерного континуума»? – Ро увеличила изображение. – Что это?
Движения ее глаз невозможно было уловить.
– Будешь публиковать? – спросила она.
– Чтобы потерять свою должность? – Чоджун горько усмехнулся. – Пошлю без подписи.
– Все равно это произведет фурор. – Да уж, наверняка.
Чоджун Аказава получил степень доктора философии в Техническом университете, когда Карин возобновила здесь свою преподавательскую деятельность, а Ро исполнилось три года. Четыре года спустя, когда Карин и Ро переехали в Швейцарию, Чоджун уже примкнул к адептам становящейся популярной теории соединения, и его научная карьера определилась окончательно.
Ро убрала текст и увеличила изображение Чоджуна.
– Ты сообщишь мне, – попросил он, – когда тебе станут известны результаты экзаменов?
– Конечно, дядя Чо.
– Ну, я тогда отключаюсь. Передай привет Карин.
– Пока! – Ро послала ему воздушный поцелуй. Экран погас.
* * *
Поглощение.
Последние пылинки, уменьшаясь, очень быстро уходят в небытие. Вспыхивают багряные молнии, и корабль исчезает, испаряется, сливаясь со тканью мю-пространства.
Узор разворачивается, адаптируясь к новым структурам; изменения, повторяясь, происходят постоянно по всем уровням, подтверждаемые в бесконечно малую величину времени.
Нежизнь становится жизнью.
В реальном пространстве жизнь – это парадокс: ДНК производит белки, создавая тела, а также самовоспроизводится, создает собственные копии. Фабрика, которая одновременно является проектантом и создателем фабрик. Это совершенно необъяснимый круговорот – что раньше: курица или яйцо, копия или фабрика? – противоречие разрешается только тем, что запуск всего процесса производит внешний, фактор – РНК.
Но в мю-пространстве условия воспроизводства вполне самодостаточны.
Разворачиваются узоры…
Возникает полностью самодостаточный круговорот с обратной связью: нейронные процессы, которые могут постичь сами себя; саморефлексия в чистом виде.
Осознание.
* * *
Статья Чоджуна завершалась некоторыми наблюдениями:
1) О том, что сфера действия кораблей в мю-пространстве снизилась почти до нуля сразу после кончины пилота Дарта Маллигана и оставалась низкой почти в течение двух декад.
2) Что выживший пилот, Карин Макнамара, докладывая о выполнении своего летного задания, отметила внезапное чувство теплой эйфории, благословения любовью буквально перед выходом в реальное пространство.
3) Что данное, помогающее адаптированию самоизменение, отмечалось также многими другими…
* * *
Послышался стук в дверь.
– Войдите, – сказала Ро.
Вошла монахиня, наблюдавшая за тренировкой.
– Ах, это вы, сестра Фрэнсис Ксавьер.
– Поскольку ты уже вернулась домой из колледжа, Ро, – сказала монахиня, – то не сходить ли тебе на вечерний молебен? Это было бы…
– Вы не сдаетесь, да, сестра?
– В твоих устах это должно звучать как комплимент. – Монахиня взглянула на голографический текст, все еще мерцающий в воздухе, и насторожилась. – «Самосознание N-мерного континуума»… Неужели это действительно означает то, о чем я думаю?
– Полагаю, вы собирались, – вежливо сказала Ро, – помолиться антропоморфному всеприсутствию сверхразума, для существования которого у вас нет прямых доказательств. Я права?
Раздался удар колокола.
– Я опаздываю. Мы еще, – сестра Фрэнсис Ксавьер снова взглянула на голограмму, – поговорим с тобой. – Она стремглав выбежала из комнаты.
Ро посмотрела ей вслед.
– Может быть, твой Бог – одно воображение. – Глаза ее были совершенно черные, лишенные белка вокруг зрачков. Словно черный янтарь-гагат. Ее голос звенел в пустой комнате: – А может быть, и нет. – Внезапно золотой огонь вспыхнул в глазах Ро и осветил всю комнату. – Но мой – совершенно реален, это точно.
Золотой огонь стал затухать, пока не исчез совсем.
Некоторое время спустя черные, как обсидиан, глаза Ро сверкали холодным каменным блеском и были абсолютно непроницаемы. А взгляд ее был твердым и неумолимым, как сама смерть.
Глава 63
Нулапейрон, 3418 год н.э.
Откинувшись на спинку стула, Том, не мигая, смотрел на скрытый в полумраке потолок, и мысли роились в его голове.
«Осознаешь ли ты, Кордувен, что возвращаешь мне?» – думал он.
Вокруг царила сверхъестественная тишина.
Он сидел в классе, сплошь состоящем из прямых линий. Изысканный резной орнамент сейчас едва проступал из полумрака: сотни оттенков серого цвета.
«Странное чувство теплой эйфории, благословения любовью…» – сказала Карин, описывая свой исход из мю-пространства, в то время как корабль ее возлюбленного рассыпался на мириады светящихся осколков… Не было необходимости еще раз просматривать более ранние отрывки из истории Карин: все до сих пор было свежо в его памяти.
«Какая сопричастность!.. – подумал он. – Но я здесь для того, чтобы в каком-то смысле попрощаться. Сейчас нет времени для подробного анализа».
Этой ночью он был в школе «Павильон» один и сомневался, придется ли ему еще раз увидеть это место.
На груди под рубашкой он ощущал свой талисман. Том снова запечатал его, после того как просмотрел последний модуль на школьном инфоре. Вопрос один: смог ли кто-нибудь догадаться о содержимом талисмана? Покрытие из кристаллического нуль-геля казалось нетронутым, но определить что-либо было трудно.
Видимо, талисман ему просто вернули в качестве дара, а о его содержимом никому неизвестно.
«Экий дипломат!» – подумал Том.
Похоже, Кордувен решил дать ему время подумать. И был уверен, что ночью, сидя среди теней, Том будет пребывать в сомнениях. Разумеется, все это задумано не для того, чтобы дать ему возможность бежать: у каждого выхода из поселения дежурят солдаты. Многие из них патрулировали и пешеходные проходы.
«И в том, что они здесь, – тоже моя вина», – подумал Том.
Он поднялся со стула и прошелся по классу. На стенах смутно белели нарисованные на плоских листах бумаги рисунки восьмилеток, зато время от времени возникавшие в воздухе абстрактные голограммы более старших детей были хорошо различимы. Он походил среди них и остановился в галерее, выходившей на спокойное, казавшееся черным, море. Ему почудился отдаленный детский смех, топот бегущих ног; но единственным звуком, который раздавался на самом деле, был плеск волн, подступавших, в своем бесконечном движении, к самому павильону.
Да, его явно бросили на растерзание сомнениям…
Тома охватило прежнее стремление: пуститься в ночное бегство, спасаясь от собственных демонов. Но вокруг были солдаты…
К тому же время для такого решения явно миновало. Во всех смыслах…
У самой кромки воды он опустился на гладкий камень и принял позу лотоса. Закрыл глаза и позволил звукам плещущихся волн войти в его сознание.
Мысленно, одного за другим, назвал поименно всех учеников школы «Павильон», начав с самых младших, живо представил их себе… их дружелюбие и восторг… их бьющую через край энергию…
Мысленно попрощавшись с каждым ребенком, он отключился от всех мыслей, позволив чернеющему вокруг морю стать продолжением своего разума. Перед ним плавно катились волны – и он так же плавно погрузился в похожий на транс сон.
* * *
Веки смотревшего на него человека подергивались от нервного тика. Так было всегда, но когда эти глаза были моложе, веки подергивались едва заметно. А теперь нервозность стала сущностью этого человека.
– Здравствуй, Кордувен! – сказал Том.
Какое-то время ответом ему был только взгляд из-под вздрагивающих век; затем жестом Тому было предложено сесть.
Зал общины одной стороной открывался на море, но тут не было пути для бегства. На галерее, окружавшей зал поверху, разместился военный отряд – тридцать… нет, даже сорок человек. А на волнах покачивались два скиммера.
Том сел за хрустальный зеленый стол, ожидая, когда Кордувен заговорит. Солдаты первого ряда стояли достаточно далеко, что позволяло вести разговор достаточно откровенно.
«Ну и как же ты доживаешь, мой старый друг?» – подумал Том.
И понял, что вслух задавать такой вопрос не стоит – здесь вряд ли ценили откровенность.
Когда он утром очнулся от похожего на транс сна, у него уже сложилось четкое понимание своей цели. Главная задача – чтобы эти люди ушли отсюда и навсегда оставили поселение в покое.
– Хотел бы я сказать, – Кордувен смотрел в сторону, на волны, – что, мне приятно снова видеть тебя, Том.
Он был бледнее, чем обычно: двухлетняя война наложила на него свой отпечаток.
Том процитировал:
– Лишь предвидение позволяет мудрому правителю и хорошему генералу нападать и побеждать, достигая того, что недоступно человеку обычному.
Кордувен не улыбнулся.
– В академии, – сказал он, – погружаясь в логотропную симуляцию Искусства войны, мы провели первые две декады полностью без сна. Мы наблюдали и прочувствовали сценарии битв, а налги учителя внедрялись к нам в мозг. – Он встал, стройный, как юная девушка, и напряженный, как натянутая струна, прошелся туда-сюда. – Так что не цитируй мне Сунь-цзы, мой друг.