Гарольд Роббинс
Пираньи
Для Дженн, со всей моей любовью и признательностью
ПОХОРОНЫ
В одиннадцать часов утра в тот день шел противный дождь. Полиция полностью перекрыла движение перед собором Святого Патрика по Пятой авеню между Пятьдесят четвертой и Сорок девятой улицами, только автобусы проезжали по правой полосе, вплотную к тротуару, около Рокфеллеровского центра напротив собора. Улица была запружена лимузинами с затемненными стеклами. Тротуары и ступеньки, ведущие в собор, заполонили репортеры с телевизионными камерами и толпа зевак, объединенных нездоровым интересом к смерти и разрушению.
Внутри собора все скамейки были заняты людьми в трауре. Одни были в дорогих костюмах, другие в потертой одежде. Все смотрели на алтарь, где стоял богато украшенный позолоченный гроб с простым венком в изножье. Царила атмосфера ожидания. Все предвкушали мессу, которую должен был служить кардинал Фицимонс. Все с нетерпением ждали, что он будет говорить: ни для кого не было секретом, что он всегда ненавидел покойного.
Меня посадили на крайнюю скамью – для родственников. Я заглянул в открытый гроб. Мой дядя неплохо выглядел и был не таким суровым, как при жизни. Он выглядел даже лучше, чем обычно. С самого детства я помнил его сосредоточенным, он всегда что-то обдумывал. Более того, мне всегда казалось, что над его левым плечом склоняется Ангел Смерти, который исчезал, как только мой дядя заговаривал со мной. На скамье рядом со мной сидели еще пять членов семьи: моя тетя Роза, сестра моего дяди и моего отца, который приходился ему братом, замужние дочери тети Розы со своими мужьями. Я никак не мог вспомнить их имена, ведь все эти годы мы редко виделись. Кажется, их звали Кристина и Пьетро, Лючиана и Томмазо. У последней пары было двое малышей.
Через проход, тоже в первом ряду, сидели почетные гости и близкие друзья моего дяди. У дяди было много друзей. Ему просто необходимо было иметь много друзей, чтобы умереть так, как он умер: в постели, от тяжелого сердечного приступа, а не от пули, как обычно умирали его соотечественники. Я посмотрел в ту сторону. Некоторых я узнал. Все были в черных костюмах, белых рубашках и черных галстуках, с хмурыми лицами. Прямо через проход сидели Дэнни и Сэмюел, оба еще молодые, примерно моего возраста – около сорока. Они были телохранителями моего дяди. Человека, который сидел рядом с ними, я узнал по фотографиям в газетах и журналах. У него была приятная внешность, волосы с красивой сединой. Нам нем был безупречно сшитый костюм. Из нагрудного кармана выглядывал платок в тон галстуку, аккуратно повязанному поверх белой шелковой рубашки. Глава[1] – главный менеджер, председатель Совета. Пятнадцать – двадцать лет назад его бы назвали Крестным отцом.
Именно так называли моего дядю. Это было сорок лет назад. Раньше ему целовали руку. Теперь так уже не делают. Главный менеджер был американцем в четвертом поколении. И его организация уже не была мафией в чистом виде. Мафия осталась на Сицилии. В Америке образовался конгломерат из сицилийцев, негров, латиноамериканцев, южноамериканцев и выходцев из Азии. Но Главный крепко держал в своих руках бразды правления в Совете, состоящем из представителей пяти основных семей. Глава каждой семьи сидел на скамье рядом с Главным менеджером. За ними на нескольких скамьях располагались остальные: латиноамериканцы, негры, азиаты. Иерархия никогда не менялась. Ни разу за все эти годы.
Кардинал торопился. Все закончилось за десять минут. Он осенил крестом гроб, потом повернулся спиной и отошел от алтаря. В этот момент маленький тощий человек в черном костюме, сидевший в центре церковного зала, бросился по проходу к гробу, дико размахивая пистолетом над головой.
Я услышал, как закричала тетя Роза, и увидел, как кардинал быстро нырнул за алтарь, только сутана мелькнула. Вскочив со скамьи и рванувшись вслед за человеком, я краем глаза заметил, что остальные тоже бросились за нами. Но никто не успел перехватить его, и он расстрелял всю обойму в гроб. Потом он замер и громко крикнул: «Предателю одной смерти мало!»
Дядины телохранители повалили его на землю и скрутили, но Главный был уже рядом. Он сделал предупреждающий знак рукой и отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он.
Телохранители выпрямились. Гроб уже был окружен полицейскими в форме, которыми командовали два детектива в штатском. Один указал на старика, все еще лежавшего на полу.
– Уберите его отсюда.
Другой поднял лежавший на полу пистолет и положил его в карман. Он повернулся ко мне, потому что я был ближе всех к гробу.
– Кто здесь распоряжается?
Я оглянулся: Главный менеджер и дядины телохранители сидели на своих местах. Тетушка громко рыдала. Она вырвалась из рук зятьев и, подбежав, дико закричала, увидев месиво в гробу. Голова дяди была сильно изуродована: то, что от нее осталось, напоминало скорее какое-то чудовище-горгулью, а не человеческое лицо. Шелковое покрывало было испачкано и забрызгано мозгами, обрывками кожи и бледно-розовой жидкостью, которую при бальзамировании использовали для замещения крови.
Я увел ее от гроба.
– Заберите ее отсюда, – сказал я ее детям.
Тут тетя Роза сделала единственно правильную вещь: она упала в обморок. Мужчины отнесли ее на скамью, а дочери бросились приводить в чувство. По крайней мере теперь она была спокойна.
Я повернулся к похоронным агентам.
– Закрывайте гроб.
– Может быть, нам забрать покойного и привести в порядок? – спросил один из них.
– Нет, – ответил я, – мы поедем прямо на кладбище.
– Но он выглядит просто ужасно, – запротестовал он.
– Теперь это уже не имеет значения, – ответил я. – Я уверен, Господь узнает его.
Детектив внимательно посмотрел на меня.
– А вы кто такой? – спросил он.
– Я племянник покойного. Мой отец был его братом.
– Я вас не знаю, – сказал детектив с любопытством. – Я думал, что знаю всех в его семье.
– Я живу в Калифорнии и приехал только на похороны. – Я достал визитную карточку и вручил ему. – А теперь давайте заканчивать с похоронами. Если вы захотите со мной увидеться сегодня вечером, я живу в отеле «Уолдорф Тауэрс».
– Еще один вопрос. Вы что-нибудь знаете о придурке, который выкинул этот номер?
– Ничего.
К нам подошел кардинал. У него было бледное осунувшееся лицо.
– Святотатство, – хрипло сказал он.
– Да, Ваше преосвященство, – согласился я.
– Я очень огорчен, – продолжил кардинал, – ничего подобного здесь никогда не случалось.
– Прошу прощения, Ваше преосвященство, – сказал я, – если причинен ущерб, пожалуйста, пришлите мне счет, и все будет улажено.
– Спасибо, сын мой. – Кардинал внимательно посмотрел на меня. – Мы с вами никогда не встречались? – спросил он.
– Нет, Ваше преосвященство, – ответил я. – Я «блудный сын» из Калифорнии.
– Как я понимаю, вы его племянник, – сказал он.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Но меня никогда не крестили. Моя мать была еврейкой.
– Но ведь ваш отец был католиком, – не отступал кардинал. – Никогда не поздно вернуться к Богу.
– Спасибо, Ваше преосвященство, но мне не к кому возвращаться, я никогда не был католиком.
Кардинал посмотрел на меня с любопытством.
– Вы иудаист?
– Нет, сэр.
– К какой вере вы принадлежите? – спросил он. Я улыбнулся.
– Я атеист.
Он с грустью покачал головой.
– Мне жаль вас.
Кардинал немного помолчал, потом сделал знак молодому священнику.
– Это отец Брэнниген, он поедет с вами на кладбище.
Две машины с цветами и пять лимузинов следовали за катафалком по Второй авеню, по Мидтаунскому тоннелю на Лонг-Айленд через ворота Фёрст Кэлвари. Полуденное солнце освещало семейный склеп с белыми колоннами. За ними находились железные решетки и двери, украшенные витражами. Над дверями, на белом итальянском мраморе, была высечена фамилия Ди Стефано. Когда кортеж остановился на узкой дороге, двери уже были широко открыты.
Мы вышли из машины, ожидая, пока служители поставят гроб на четырехколесную тележку и подвезут его по дорожке прямо к склепу. Машины с цветами разгрузили и понесли букеты вслед за гробом. Отец Брэнниген повел к гробу тетю Розу и ее семью. Я ехал во второй машине вместе с дядиными телохранителями. Мы шли вслед за тетей и ее родственниками. Из трех остальных машин вылезли Председатель, его телохранители, адвокаты моего дяди и финансисты. За ними шли еще шестеро мужчин – все пожилые итальянцы, возможно, дядины друзья.
Вход в склеп утопал в цветах. Мы вошли в прохладу мавзолея. Гроб все еще стоял на тележке посредине. В противоположном углу находился маленький алтарь, и Христос печально смотрел вниз, на гроб, стоявший у подножия креста, на котором он мучился.
Священник быстро совершил последние обряды над гробом. Его голос звучал глухо, он осенил крестом гроб и отступил. Один из похоронных агентов дал каждому из нас по розе, тетя Роза положила свой цветок на гроб, и мы сделали то же самое.
Тихонько четверо людей подняли гроб и задвинули его в стену. Через минуту двое других закрыли отверстие бронзовой табличкой. В свете, проникавшем через витражи, я увидел выгравированную надпись: Рокко Ди Стефано. Родился в 1908. Умер–
Тетя Роза снова заплакала, и зятья вывели ее наружу. Я оглядел стены склепа. Там были имена других родственников, о которых я ничего не слышал. Но имен моих родителей здесь не было. Они были похоронены на кладбище, общем для всех вероисповеданий, к северу от Нью-Йорка на берегу Гудзона.
Я покинул склеп последним. Минуту я наблюдал, как один из служителей кладбища поворачивал большой медный ключ в дверях склепа. Он посмотрел на меня. Я понял, чего от меня ждут, вынул стодолларовую бумажку и сунул ему в руку. В знак благодарности он приподнял фуражку. Я прошел по дорожке к машинам.
Катафалка и машин для цветов уже не было. Я подошел к тете Розе и поцеловал ее в щеку.
– Я позвоню вам завтра.
Она кивнула, ее глаза были полны слез. На прощание я протянул руку ее зятьям, поцеловал своих кузин и подождал, пока отъедет их машина.
Я пошел к машине, где меня ждали мои телохранители. Один из них почтительно открыл дверцу машины. Негромкий голос Председателя раздался за моей спиной.
– Я подвезу вас в город. Я посмотрел на него.
– Нам нужно многое обсудить, – сказал он.
Я жестом отослал телохранителей и пошел за Председателем к его длинному лимузину. Это была его собственная машина, черная, с затемненными стеклами. Я сел рядом с ним на сиденье. Человек в темном костюме закрыл за нами дверь и сел на переднее сиденье рядом с шофером. Автомобиль мягко тронулся.
Председатель нажал на кнопку – и тонированное стекло отделило нас от шофера и телохранителя.
– Теперь мы можем поговорить, – сказал он. – Они не смогут услышать ничего из того, что здесь будет сказано.
Я молча смотрел на него.
Он улыбнулся, и вокруг глаз собрались морщинки.
– Если ты позволишь мне называть тебя Джедом, то можешь называть меня Джоном.
Он протянул руку. Я пожал ее. Рука была сухой и сильной.
– Хорошо, Джон, о чем вы хотите говорить?
– Прежде всего я хочу сказать, что очень уважал твоего дядю. Он был честным человеком и никогда не отступал от своего слова.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Я также очень сожалею о том, что случилось в церкви. Сальваторе Ансельмо уже старик, и у него не все в порядке с головой. Тридцать лет он говорил, что убьет твоего дядю, но у него так и не хватило духу попробовать. Теперь уже слишком поздно. Нельзя убить мертвеца.
– Из-за чего началась вендетта? – спросил я.
– Это случилось так давно, что я не думаю, чтобы кто-нибудь помнил или знал.
– Что с ним теперь будет? – поинтересовался я.
– Ничего, – спокойно сказал он. – Скорее всего, его поместят в психиатрическую лечебницу Беллвью. Ему могут инкриминировать нарушение общественного порядка или что-нибудь в этом роде. Но выдвигать обвинение никто не станет, и его отпустят домой, к семье.
– Бедняга, – сказал я.
Джон наклонился и открыл бар, находившийся в спинке переднего сиденья.
– У меня есть хорошее виски, хотите выпить со мной?
Я кивнул.
– Со льдом и содовой.
Он достал бутылку Глевливет и налил два стакана, добавив лед и содовую из маленьких бутылочек, выстроившихся в глубине маленького бара. Мы подняли стаканы.
– Ваше здоровье, – сказал он.
Я кивнул и отпил глоток. Виски было хорошее. Только теперь я понял, что мне было нужно.
– Спасибо, – поблагодарил я. Он улыбнулся.
– Ну, а теперь займемся делами. Завтра адвокаты сообщат вам, что вы назначены душеприказчиком дядиного состояния. Это состояние, за исключением нескольких завещательных отказов недвижимости в пользу вашей тетушки и ее семьи, помещено в фонд и пойдет на различные благотворительные мероприятия. Это большая ответственность. Около двухсот миллионов долларов.
Я молчал. Я знал, что у дяди Рокко было много денег, но никогда не думал, что так много.
– Твой дядя не счел необходимым оставить тебе деньги, потому что, во-первых, ты сам богат, а во-вторых, как душеприказчик состояния, ты получишь от пяти до десяти процентов при распределении средств фонда, как того требует суд по наследственным делам.
– Я не хочу никаких денег, – сказал я.
– Твой дядя говорил, что именно так ты и скажешь, но закон есть закон, – сказал Джон.
Я задумался на мгновение.
– Хорошо, – отозвался я. – А что интересует во всем этом вас?
– Его наследство совершенно меня не интересует, но есть другие соображения. Пятнадцать лет назад, когда твой дядя отошел от дел и переехал в Атлантик-Сити, он заключил соглашение с семейством Де Лонго и с семейством Анастасия, по которому Атлантик-Сити стал территорией его влияния. Это произошло задолго до того, как там возникла идея игорного бизнеса. С тех пор вся деятельность в этом городе была под контролем твоего дяди. Теперь они хотят вернуть эту часть бизнеса.
Я посмотрел на него.
– Что, большие деньги? Он кивнул.
– Сколько? – поинтересовался я.
– Примерно пятнадцать – двадцать миллионов в год, – отозвался он.
Я молчал.
Джон смотрел на меня не отводя взгляда.
– Ты ведь не хочешь заниматься этим?
– Нет, – сказал я, – это не моя игра. Но мне кажется, что им следует внести что-нибудь в фонд дяди Рокко – хотя бы просто из уважения к его памяти. В конце концов, как я понимаю, дядя Рокко занялся этим бизнесом в те времена, когда Атлантик-Сити был просто захудалым городишком, и способствовал достижению нынешнего процветания.
Джон улыбнулся.
– Ты не глуп. Если бы ты захотел сохранить за собой его организацию, то через год был бы уже мертв.
– Возможно, – ответил я, – впрочем, мне нужно заниматься своим бизнесом, и дела дяди Рокко меня не интересуют. Но я все-таки думаю, что им следует передать что-нибудь в дар фонду.
– Сколько? – спросил Джон.
– Двадцать миллионов будет справедливо, – ответил я.
– Десять миллионов, – он начал торговаться.
– Согласен на пятнадцать, – сказал я.
– Договорились. – Он протянул руку, и я ее пожал.
– Деньги должны быть внесены в фонд до того, как мы вступим в права наследства, – подчеркнул я.
– Я понимаю. Деньги будут переведены завтра. Он снова наполнил стаканы.
– Ты очень похож на своего дядю. Как же так получилось, что ты не в семейном бизнесе?
– Мой отец не любил этого, а я, соприкоснувшись с делами в молодости, понял, что не подхожу для подобной игры.
– Ты мог бы оказаться на моем месте, – заметил он. Я покачал головой.
– В таком случае один из нас был бы сегодня мертв. – Я помолчал минуту. – Я был тогда молод, очень молод, – сказал я, вспоминал, как много лет назад мы с моим двоюродным братом Анжело поднимались вверх по Амазонке.
Внутри собора все скамейки были заняты людьми в трауре. Одни были в дорогих костюмах, другие в потертой одежде. Все смотрели на алтарь, где стоял богато украшенный позолоченный гроб с простым венком в изножье. Царила атмосфера ожидания. Все предвкушали мессу, которую должен был служить кардинал Фицимонс. Все с нетерпением ждали, что он будет говорить: ни для кого не было секретом, что он всегда ненавидел покойного.
Меня посадили на крайнюю скамью – для родственников. Я заглянул в открытый гроб. Мой дядя неплохо выглядел и был не таким суровым, как при жизни. Он выглядел даже лучше, чем обычно. С самого детства я помнил его сосредоточенным, он всегда что-то обдумывал. Более того, мне всегда казалось, что над его левым плечом склоняется Ангел Смерти, который исчезал, как только мой дядя заговаривал со мной. На скамье рядом со мной сидели еще пять членов семьи: моя тетя Роза, сестра моего дяди и моего отца, который приходился ему братом, замужние дочери тети Розы со своими мужьями. Я никак не мог вспомнить их имена, ведь все эти годы мы редко виделись. Кажется, их звали Кристина и Пьетро, Лючиана и Томмазо. У последней пары было двое малышей.
Через проход, тоже в первом ряду, сидели почетные гости и близкие друзья моего дяди. У дяди было много друзей. Ему просто необходимо было иметь много друзей, чтобы умереть так, как он умер: в постели, от тяжелого сердечного приступа, а не от пули, как обычно умирали его соотечественники. Я посмотрел в ту сторону. Некоторых я узнал. Все были в черных костюмах, белых рубашках и черных галстуках, с хмурыми лицами. Прямо через проход сидели Дэнни и Сэмюел, оба еще молодые, примерно моего возраста – около сорока. Они были телохранителями моего дяди. Человека, который сидел рядом с ними, я узнал по фотографиям в газетах и журналах. У него была приятная внешность, волосы с красивой сединой. Нам нем был безупречно сшитый костюм. Из нагрудного кармана выглядывал платок в тон галстуку, аккуратно повязанному поверх белой шелковой рубашки. Глава[1] – главный менеджер, председатель Совета. Пятнадцать – двадцать лет назад его бы назвали Крестным отцом.
Именно так называли моего дядю. Это было сорок лет назад. Раньше ему целовали руку. Теперь так уже не делают. Главный менеджер был американцем в четвертом поколении. И его организация уже не была мафией в чистом виде. Мафия осталась на Сицилии. В Америке образовался конгломерат из сицилийцев, негров, латиноамериканцев, южноамериканцев и выходцев из Азии. Но Главный крепко держал в своих руках бразды правления в Совете, состоящем из представителей пяти основных семей. Глава каждой семьи сидел на скамье рядом с Главным менеджером. За ними на нескольких скамьях располагались остальные: латиноамериканцы, негры, азиаты. Иерархия никогда не менялась. Ни разу за все эти годы.
Кардинал торопился. Все закончилось за десять минут. Он осенил крестом гроб, потом повернулся спиной и отошел от алтаря. В этот момент маленький тощий человек в черном костюме, сидевший в центре церковного зала, бросился по проходу к гробу, дико размахивая пистолетом над головой.
Я услышал, как закричала тетя Роза, и увидел, как кардинал быстро нырнул за алтарь, только сутана мелькнула. Вскочив со скамьи и рванувшись вслед за человеком, я краем глаза заметил, что остальные тоже бросились за нами. Но никто не успел перехватить его, и он расстрелял всю обойму в гроб. Потом он замер и громко крикнул: «Предателю одной смерти мало!»
Дядины телохранители повалили его на землю и скрутили, но Главный был уже рядом. Он сделал предупреждающий знак рукой и отрицательно покачал головой.
– Нет, – сказал он.
Телохранители выпрямились. Гроб уже был окружен полицейскими в форме, которыми командовали два детектива в штатском. Один указал на старика, все еще лежавшего на полу.
– Уберите его отсюда.
Другой поднял лежавший на полу пистолет и положил его в карман. Он повернулся ко мне, потому что я был ближе всех к гробу.
– Кто здесь распоряжается?
Я оглянулся: Главный менеджер и дядины телохранители сидели на своих местах. Тетушка громко рыдала. Она вырвалась из рук зятьев и, подбежав, дико закричала, увидев месиво в гробу. Голова дяди была сильно изуродована: то, что от нее осталось, напоминало скорее какое-то чудовище-горгулью, а не человеческое лицо. Шелковое покрывало было испачкано и забрызгано мозгами, обрывками кожи и бледно-розовой жидкостью, которую при бальзамировании использовали для замещения крови.
Я увел ее от гроба.
– Заберите ее отсюда, – сказал я ее детям.
Тут тетя Роза сделала единственно правильную вещь: она упала в обморок. Мужчины отнесли ее на скамью, а дочери бросились приводить в чувство. По крайней мере теперь она была спокойна.
Я повернулся к похоронным агентам.
– Закрывайте гроб.
– Может быть, нам забрать покойного и привести в порядок? – спросил один из них.
– Нет, – ответил я, – мы поедем прямо на кладбище.
– Но он выглядит просто ужасно, – запротестовал он.
– Теперь это уже не имеет значения, – ответил я. – Я уверен, Господь узнает его.
Детектив внимательно посмотрел на меня.
– А вы кто такой? – спросил он.
– Я племянник покойного. Мой отец был его братом.
– Я вас не знаю, – сказал детектив с любопытством. – Я думал, что знаю всех в его семье.
– Я живу в Калифорнии и приехал только на похороны. – Я достал визитную карточку и вручил ему. – А теперь давайте заканчивать с похоронами. Если вы захотите со мной увидеться сегодня вечером, я живу в отеле «Уолдорф Тауэрс».
– Еще один вопрос. Вы что-нибудь знаете о придурке, который выкинул этот номер?
– Ничего.
К нам подошел кардинал. У него было бледное осунувшееся лицо.
– Святотатство, – хрипло сказал он.
– Да, Ваше преосвященство, – согласился я.
– Я очень огорчен, – продолжил кардинал, – ничего подобного здесь никогда не случалось.
– Прошу прощения, Ваше преосвященство, – сказал я, – если причинен ущерб, пожалуйста, пришлите мне счет, и все будет улажено.
– Спасибо, сын мой. – Кардинал внимательно посмотрел на меня. – Мы с вами никогда не встречались? – спросил он.
– Нет, Ваше преосвященство, – ответил я. – Я «блудный сын» из Калифорнии.
– Как я понимаю, вы его племянник, – сказал он.
– Совершенно верно, – подтвердил я. – Но меня никогда не крестили. Моя мать была еврейкой.
– Но ведь ваш отец был католиком, – не отступал кардинал. – Никогда не поздно вернуться к Богу.
– Спасибо, Ваше преосвященство, но мне не к кому возвращаться, я никогда не был католиком.
Кардинал посмотрел на меня с любопытством.
– Вы иудаист?
– Нет, сэр.
– К какой вере вы принадлежите? – спросил он. Я улыбнулся.
– Я атеист.
Он с грустью покачал головой.
– Мне жаль вас.
Кардинал немного помолчал, потом сделал знак молодому священнику.
– Это отец Брэнниген, он поедет с вами на кладбище.
Две машины с цветами и пять лимузинов следовали за катафалком по Второй авеню, по Мидтаунскому тоннелю на Лонг-Айленд через ворота Фёрст Кэлвари. Полуденное солнце освещало семейный склеп с белыми колоннами. За ними находились железные решетки и двери, украшенные витражами. Над дверями, на белом итальянском мраморе, была высечена фамилия Ди Стефано. Когда кортеж остановился на узкой дороге, двери уже были широко открыты.
Мы вышли из машины, ожидая, пока служители поставят гроб на четырехколесную тележку и подвезут его по дорожке прямо к склепу. Машины с цветами разгрузили и понесли букеты вслед за гробом. Отец Брэнниген повел к гробу тетю Розу и ее семью. Я ехал во второй машине вместе с дядиными телохранителями. Мы шли вслед за тетей и ее родственниками. Из трех остальных машин вылезли Председатель, его телохранители, адвокаты моего дяди и финансисты. За ними шли еще шестеро мужчин – все пожилые итальянцы, возможно, дядины друзья.
Вход в склеп утопал в цветах. Мы вошли в прохладу мавзолея. Гроб все еще стоял на тележке посредине. В противоположном углу находился маленький алтарь, и Христос печально смотрел вниз, на гроб, стоявший у подножия креста, на котором он мучился.
Священник быстро совершил последние обряды над гробом. Его голос звучал глухо, он осенил крестом гроб и отступил. Один из похоронных агентов дал каждому из нас по розе, тетя Роза положила свой цветок на гроб, и мы сделали то же самое.
Тихонько четверо людей подняли гроб и задвинули его в стену. Через минуту двое других закрыли отверстие бронзовой табличкой. В свете, проникавшем через витражи, я увидел выгравированную надпись: Рокко Ди Стефано. Родился в 1908. Умер–
Тетя Роза снова заплакала, и зятья вывели ее наружу. Я оглядел стены склепа. Там были имена других родственников, о которых я ничего не слышал. Но имен моих родителей здесь не было. Они были похоронены на кладбище, общем для всех вероисповеданий, к северу от Нью-Йорка на берегу Гудзона.
Я покинул склеп последним. Минуту я наблюдал, как один из служителей кладбища поворачивал большой медный ключ в дверях склепа. Он посмотрел на меня. Я понял, чего от меня ждут, вынул стодолларовую бумажку и сунул ему в руку. В знак благодарности он приподнял фуражку. Я прошел по дорожке к машинам.
Катафалка и машин для цветов уже не было. Я подошел к тете Розе и поцеловал ее в щеку.
– Я позвоню вам завтра.
Она кивнула, ее глаза были полны слез. На прощание я протянул руку ее зятьям, поцеловал своих кузин и подождал, пока отъедет их машина.
Я пошел к машине, где меня ждали мои телохранители. Один из них почтительно открыл дверцу машины. Негромкий голос Председателя раздался за моей спиной.
– Я подвезу вас в город. Я посмотрел на него.
– Нам нужно многое обсудить, – сказал он.
Я жестом отослал телохранителей и пошел за Председателем к его длинному лимузину. Это была его собственная машина, черная, с затемненными стеклами. Я сел рядом с ним на сиденье. Человек в темном костюме закрыл за нами дверь и сел на переднее сиденье рядом с шофером. Автомобиль мягко тронулся.
Председатель нажал на кнопку – и тонированное стекло отделило нас от шофера и телохранителя.
– Теперь мы можем поговорить, – сказал он. – Они не смогут услышать ничего из того, что здесь будет сказано.
Я молча смотрел на него.
Он улыбнулся, и вокруг глаз собрались морщинки.
– Если ты позволишь мне называть тебя Джедом, то можешь называть меня Джоном.
Он протянул руку. Я пожал ее. Рука была сухой и сильной.
– Хорошо, Джон, о чем вы хотите говорить?
– Прежде всего я хочу сказать, что очень уважал твоего дядю. Он был честным человеком и никогда не отступал от своего слова.
– Спасибо, – поблагодарил я.
– Я также очень сожалею о том, что случилось в церкви. Сальваторе Ансельмо уже старик, и у него не все в порядке с головой. Тридцать лет он говорил, что убьет твоего дядю, но у него так и не хватило духу попробовать. Теперь уже слишком поздно. Нельзя убить мертвеца.
– Из-за чего началась вендетта? – спросил я.
– Это случилось так давно, что я не думаю, чтобы кто-нибудь помнил или знал.
– Что с ним теперь будет? – поинтересовался я.
– Ничего, – спокойно сказал он. – Скорее всего, его поместят в психиатрическую лечебницу Беллвью. Ему могут инкриминировать нарушение общественного порядка или что-нибудь в этом роде. Но выдвигать обвинение никто не станет, и его отпустят домой, к семье.
– Бедняга, – сказал я.
Джон наклонился и открыл бар, находившийся в спинке переднего сиденья.
– У меня есть хорошее виски, хотите выпить со мной?
Я кивнул.
– Со льдом и содовой.
Он достал бутылку Глевливет и налил два стакана, добавив лед и содовую из маленьких бутылочек, выстроившихся в глубине маленького бара. Мы подняли стаканы.
– Ваше здоровье, – сказал он.
Я кивнул и отпил глоток. Виски было хорошее. Только теперь я понял, что мне было нужно.
– Спасибо, – поблагодарил я. Он улыбнулся.
– Ну, а теперь займемся делами. Завтра адвокаты сообщат вам, что вы назначены душеприказчиком дядиного состояния. Это состояние, за исключением нескольких завещательных отказов недвижимости в пользу вашей тетушки и ее семьи, помещено в фонд и пойдет на различные благотворительные мероприятия. Это большая ответственность. Около двухсот миллионов долларов.
Я молчал. Я знал, что у дяди Рокко было много денег, но никогда не думал, что так много.
– Твой дядя не счел необходимым оставить тебе деньги, потому что, во-первых, ты сам богат, а во-вторых, как душеприказчик состояния, ты получишь от пяти до десяти процентов при распределении средств фонда, как того требует суд по наследственным делам.
– Я не хочу никаких денег, – сказал я.
– Твой дядя говорил, что именно так ты и скажешь, но закон есть закон, – сказал Джон.
Я задумался на мгновение.
– Хорошо, – отозвался я. – А что интересует во всем этом вас?
– Его наследство совершенно меня не интересует, но есть другие соображения. Пятнадцать лет назад, когда твой дядя отошел от дел и переехал в Атлантик-Сити, он заключил соглашение с семейством Де Лонго и с семейством Анастасия, по которому Атлантик-Сити стал территорией его влияния. Это произошло задолго до того, как там возникла идея игорного бизнеса. С тех пор вся деятельность в этом городе была под контролем твоего дяди. Теперь они хотят вернуть эту часть бизнеса.
Я посмотрел на него.
– Что, большие деньги? Он кивнул.
– Сколько? – поинтересовался я.
– Примерно пятнадцать – двадцать миллионов в год, – отозвался он.
Я молчал.
Джон смотрел на меня не отводя взгляда.
– Ты ведь не хочешь заниматься этим?
– Нет, – сказал я, – это не моя игра. Но мне кажется, что им следует внести что-нибудь в фонд дяди Рокко – хотя бы просто из уважения к его памяти. В конце концов, как я понимаю, дядя Рокко занялся этим бизнесом в те времена, когда Атлантик-Сити был просто захудалым городишком, и способствовал достижению нынешнего процветания.
Джон улыбнулся.
– Ты не глуп. Если бы ты захотел сохранить за собой его организацию, то через год был бы уже мертв.
– Возможно, – ответил я, – впрочем, мне нужно заниматься своим бизнесом, и дела дяди Рокко меня не интересуют. Но я все-таки думаю, что им следует передать что-нибудь в дар фонду.
– Сколько? – спросил Джон.
– Двадцать миллионов будет справедливо, – ответил я.
– Десять миллионов, – он начал торговаться.
– Согласен на пятнадцать, – сказал я.
– Договорились. – Он протянул руку, и я ее пожал.
– Деньги должны быть внесены в фонд до того, как мы вступим в права наследства, – подчеркнул я.
– Я понимаю. Деньги будут переведены завтра. Он снова наполнил стаканы.
– Ты очень похож на своего дядю. Как же так получилось, что ты не в семейном бизнесе?
– Мой отец не любил этого, а я, соприкоснувшись с делами в молодости, понял, что не подхожу для подобной игры.
– Ты мог бы оказаться на моем месте, – заметил он. Я покачал головой.
– В таком случае один из нас был бы сегодня мертв. – Я помолчал минуту. – Я был тогда молод, очень молод, – сказал я, вспоминал, как много лет назад мы с моим двоюродным братом Анжело поднимались вверх по Амазонке.
КНИГА ПЕРВАЯ
АНЖЕЛО И Я
Глава 1
Пот сочился у меня из каждой поры, хотя считается, что ближе к вечеру должно становиться прохладнее. Я вытерся полотенцем, намоченным в теплой амазонской воде. Это не помогло. Я потел не столько из-за жары, сколько из-за влажности. И это была не просто влажность, а сырость. И нестерпимая жара. Я растянулся на корме на скамейке.
Я ругал себя на чем свет стоит. Мне не следовало поддаваться моему двоюродному брату Анжело. Это случилось дни месяца назад, а точнее, в июне. Мы сидели у бассейна отеля «Четыре времени года» в Нью-Йорке, за столиком у самой воды. Анжело и я. Я только что закончил школу в Уортоне.
– Тебе не обязательно прямо сразу идти работать, – говорил Анжело. – Тебе нужен отдых с приключениями.
– Глупости, – ответил я. – У меня есть предложение от двух лучших биржевых маклеров с Уолл-стрит. Они хотят, чтобы я приступил к работе немедленно.
– Что они тебе предлагают? – спросил он, допивая водку со льдом и заказывая еще.
– Для начала – сорок тысяч в год.
– Ерунда, – заявил Анжело. – Ты можешь получить эти деньги в любое время. – Он посмотрел на меня. – Что, жаль денег?
– Нет, – ответил я.
Он не хуже меня знал, что мой отец оставил мне более миллиона долларов.
– Так куда торопиться? – Анжело посмотрел на девушку на другом конце бассейна. – Вот это класс, – сказал он с видом знатока.
Я взглянул на нее, не понимая, что он в ней нашел. Обыкновенная девчонка, длинные каштановые волосы, большие очки делают глаза огромными, без лифчика, с тяжелой грудью. Я ничего не сказал.
Он снова повернулся ко мне.
– Я собираюсь в следующем месяце в Южную Америку, – сказал он. – И хотел бы, чтобы ты поехал со мной.
– За каким чертом? – спросил я.
– За изумрудами, – объяснил он. – Сегодня на рынке они ценятся больше бриллиантов. А я знаю, где можно достать целый чемодан изумрудов за гроши.
– Нелегально? – поинтересовался я.
– Конечно, черт возьми, – подтвердил он. – Но я уже все устроил. Транспортировка, таможня – все пройдет как по маслу.
– Я в такие игры не играю, – отказался я.
– Мы могли бы на двоих заработать два миллиона, – проговорил он. – И никакой драки. Семья меня прикроет, будем, как под одеялом, от начала и до конца.
– Мой отец отошел от таких дел много лет назад. И мне не следует влезать во все это снова.
– Ты ни во что и не влезаешь, – сказал Анжело, – просто составишь мне компанию. Ты свой. Возьми я кого-нибудь другого, кто знает, что ему может прийти в голову.
Он снова посмотрел на девушку.
– Как ты думаешь, ничего, если я пошлю ей бутылку «Дом Периньон»?
– Да ну, – сказал я, – знаю я этот тип: холодная, как лягушка.
– Именно то, что мне нравится. Такую надо согреть и наставить на путь истинный.
Он рассмеялся и повернулся ко мне, снова став серьезным.
– Ну, едешь со мной? Я заколебался.
– Дай мне подумать.
Но, даже произнося эти слова, я знал, что поеду с ним. То, что я провел последние несколько лет уткнувшись в книги, не соответствовало моему идеалу жизни. Это было чертовски скучно. Уортон не давал острых ощущений. Не то что Вьетнам.
Мой отец сильно рассердился, когда я завербовался в армию. Мне было девятнадцать, и я только что закончил второй курс колледжа. Я сказал ему, что меня все равно бы призвали, даже если бы я сам не напросился. «По крайней мере в этой ситуации у меня есть возможность выбрать род войск». Так думал я, но в армии думали по-другому. Им не нужны были специалисты по связям с общественностью. И так уже было кому кормить средства массовой информации всякой ерундой. Им нужны были вояки. Я как раз подходил. Кандидат номер один. Дурак.
Я прошел четырехмесячный курс основной подготовки. Я прыгал с самолетов и вертолетов, рыл одиночные окопы. Наконец корабль «Северная Каролина» заскользил по океану. Потом был Сайгон, три проститутки и пять миллионов единиц пенициллина. Потом тридцать два килограмма вооружения: автоматическая винтовка, пистолет «кольт» сорок пятого калибра, базука в разобранном виде и шесть ручных гранат.
Я прыгнул с парашютом среди ночи в шести часах лёта от Сайгона. Ночь была спокойная, тишина, ни одного звука, кроме нашего кряхтения при приземлении. Я поднялся и начал искать лейтенанта. Его нигде не было. Парень, прыгнувший передо мной, обернулся.
– Все будет в порядке, – сказал он, – здесь никого нет.
И наступил на полевую мину. Куски его тела и шрапнель ударили мне в лицо.
Так закончилась моя карьера в армии. Через четыре месяца, после того как я вышел из госпиталя, где мне сделали пластическую операцию, оставившую только два шрама на подбородке, я вошел в офис моего отца.
Он сидел за большим столом. Отец был маленького роста и любил свой огромный стол. Он взглянул на меня.
– Ты герой, – сказал он без всякого выражения.
– Я не был героем, – сказал я, – я был дураком.
– По крайней мере ты признаешь это. Это уже шаг в правильном направлении. – Он вышел из-за стола. – Что ты собираешься делать теперь?
– Я еще об этом не думал, – ответил я.
– У тебя была возможность решать, и ты пошел в армию. – Он взглянул на меня. – Теперь моя очередь.
Я не возражал.
– Когда меня не станет, ты будешь богат, – продолжал он, – получишь миллион или больше. Я хочу, чтобы ты поступил в Уортон.
– Я не уверен, что поступлю, – засомневался я.
– Я уже все устроил, – сказал он. – Занятия начинаются в сентябре, я думаю, это то самое место, где ты научишься тому, что делать со своими деньгами.
– Куда торопиться, отец, – сказал я. – Ты будешь жить долго.
– Этого не знает никто, – заметил он, – я думал, что твоя мать будет жить вечно.
Прошло шесть лет с тех пор, как умерла моя мама, но отец все еще горевал о ней.
– Не вини себя в том, что у мамы был рак, это слишком по-итальянски.
– Я не итальянец, я сицилиец, – сказал отец.
– Для меня это одно и то же.
– Никогда не говори так при моем брате. Я посмотрел на него.
– Как дела у Padrino?
– У него все в порядке, – ответил мой отец. – Федеральное бюро не может до него добраться.
– Он хитрый и ловкий.
– Да, – сказал отец неодобрительно.
В молодости он порвал со своей семьей. Его такая жизнь не устраивала. Он занялся прокатом машин, и вскоре у него было тридцать бюро в аэропортах по всей стране. Конечно, это был не «Герц» и не «Авис», но дела шли неплохо, примерно двадцать миллионов долларов в год. Он много лет не общался со своим братом и не получал от него никаких известий, пока не умерла моя мать. Тогда мой дядя прислал столько цветов, что ими можно было засыпать целую комнату. Отец выбросил их все. Моя мать была еврейкой, а на еврейские похороны не приносят цветов.
– Ты знаешь, чем занимается Анжело? – спросил я. Анжело – мой двоюродный брат – был всего на несколько лет старше меня.
– Я слышал, что он работает на своего отца.
– Похоже на то, – сказал я. – Хорошие итальянские мальчики занимаются тем же, чем занимаются их отцы. Ты хочешь, чтобы я пошел по твоим стопам? – спросил я, посмотрев на него.
Отец отрицательно покачал головой.
– Нет, я продам свою фирму.
– Почему? – удивился я.
– Я слишком стар, – произнес он. – Я думаю немножко попутешествовать. Я и мира-то не видел и хочу начать с того места, где родился, с Сицилии.
– У тебя есть девушка, которая поедет с тобой? Отец покраснел.
– Мне никто не нужен.
– Тебе бы составили компанию, – заметил я.
– Я слишком стар, – сказал он. – Боюсь, не буду знать, что с ней делать.
– Найди себе подходящую, и она тебе покажет, – пошутил я.
– Разве так разговаривают с отцом? – спросил он с негодованием.
Так все и произошло. Я отправился в Уортон, а мой отец продал свою фирму и отбыл на Сицилию. Но что-то произошло. На серпантине, по дороге из Трепани в Марсалу, его машина вылетела на повороте за ограждение.
Перед моим отъездом на Сицилию за телом отца позвонил мой дядя.
– Я пошлю с тобой двух телохранителей.
– Зачем? – спросил я. – Никто меня не тронет.
– Откуда ты знаешь, – тяжело вздохнул он. – Я любил твоего отца. Может быть, мы в чем-то и расходились, но это не имеет значения. Кровные узы есть кровные узы. Кроме того, я слышал, что кто-то копался в тормозах его машины.
Некоторое время я молчал.
– Но почему? Ведь все знают, что он честный человек. – Это ничего не значит на Сицилии. Там эти вещи не принимаются в расчет. Все, что для них имеет значение, это то, что он из семьи, из моей семьи. Я не хочу, чтобы они добрались и до тебя. У тебя будет два телохранителя.
– Ни за что, – сказал я. – Я могу сам за себя постоять. По крайней мере этому меня учили в армии.
– Тебя там научили тому, как получить пулю в задницу.
– Это разные вещи, – отозвался я.
– Хорошо, пусть Анжело едет с тобой.
– Ну уж, если за мной будут охотиться, – сказал я, – то за Анжело будут охотиться в два раза усерднее. Ведь он ваш сын.
– Но он знает правила игры, кроме того, он говорит по-сицилийски. Так или иначе, он хочет поехать с тобой. Он тоже любил твоего отца.
– О'кей, – ответил я.
Потом мне пришла в голову мысль, и я спросил:
– Анжело будет заниматься там делами?
– Ну конечно, нет, – солгал дядюшка.
Я задумался. Действительно, какая мне разница.
– Хорошо, – согласился я, – мы едем вместе.
Я ругал себя на чем свет стоит. Мне не следовало поддаваться моему двоюродному брату Анжело. Это случилось дни месяца назад, а точнее, в июне. Мы сидели у бассейна отеля «Четыре времени года» в Нью-Йорке, за столиком у самой воды. Анжело и я. Я только что закончил школу в Уортоне.
– Тебе не обязательно прямо сразу идти работать, – говорил Анжело. – Тебе нужен отдых с приключениями.
– Глупости, – ответил я. – У меня есть предложение от двух лучших биржевых маклеров с Уолл-стрит. Они хотят, чтобы я приступил к работе немедленно.
– Что они тебе предлагают? – спросил он, допивая водку со льдом и заказывая еще.
– Для начала – сорок тысяч в год.
– Ерунда, – заявил Анжело. – Ты можешь получить эти деньги в любое время. – Он посмотрел на меня. – Что, жаль денег?
– Нет, – ответил я.
Он не хуже меня знал, что мой отец оставил мне более миллиона долларов.
– Так куда торопиться? – Анжело посмотрел на девушку на другом конце бассейна. – Вот это класс, – сказал он с видом знатока.
Я взглянул на нее, не понимая, что он в ней нашел. Обыкновенная девчонка, длинные каштановые волосы, большие очки делают глаза огромными, без лифчика, с тяжелой грудью. Я ничего не сказал.
Он снова повернулся ко мне.
– Я собираюсь в следующем месяце в Южную Америку, – сказал он. – И хотел бы, чтобы ты поехал со мной.
– За каким чертом? – спросил я.
– За изумрудами, – объяснил он. – Сегодня на рынке они ценятся больше бриллиантов. А я знаю, где можно достать целый чемодан изумрудов за гроши.
– Нелегально? – поинтересовался я.
– Конечно, черт возьми, – подтвердил он. – Но я уже все устроил. Транспортировка, таможня – все пройдет как по маслу.
– Я в такие игры не играю, – отказался я.
– Мы могли бы на двоих заработать два миллиона, – проговорил он. – И никакой драки. Семья меня прикроет, будем, как под одеялом, от начала и до конца.
– Мой отец отошел от таких дел много лет назад. И мне не следует влезать во все это снова.
– Ты ни во что и не влезаешь, – сказал Анжело, – просто составишь мне компанию. Ты свой. Возьми я кого-нибудь другого, кто знает, что ему может прийти в голову.
Он снова посмотрел на девушку.
– Как ты думаешь, ничего, если я пошлю ей бутылку «Дом Периньон»?
– Да ну, – сказал я, – знаю я этот тип: холодная, как лягушка.
– Именно то, что мне нравится. Такую надо согреть и наставить на путь истинный.
Он рассмеялся и повернулся ко мне, снова став серьезным.
– Ну, едешь со мной? Я заколебался.
– Дай мне подумать.
Но, даже произнося эти слова, я знал, что поеду с ним. То, что я провел последние несколько лет уткнувшись в книги, не соответствовало моему идеалу жизни. Это было чертовски скучно. Уортон не давал острых ощущений. Не то что Вьетнам.
Мой отец сильно рассердился, когда я завербовался в армию. Мне было девятнадцать, и я только что закончил второй курс колледжа. Я сказал ему, что меня все равно бы призвали, даже если бы я сам не напросился. «По крайней мере в этой ситуации у меня есть возможность выбрать род войск». Так думал я, но в армии думали по-другому. Им не нужны были специалисты по связям с общественностью. И так уже было кому кормить средства массовой информации всякой ерундой. Им нужны были вояки. Я как раз подходил. Кандидат номер один. Дурак.
Я прошел четырехмесячный курс основной подготовки. Я прыгал с самолетов и вертолетов, рыл одиночные окопы. Наконец корабль «Северная Каролина» заскользил по океану. Потом был Сайгон, три проститутки и пять миллионов единиц пенициллина. Потом тридцать два килограмма вооружения: автоматическая винтовка, пистолет «кольт» сорок пятого калибра, базука в разобранном виде и шесть ручных гранат.
Я прыгнул с парашютом среди ночи в шести часах лёта от Сайгона. Ночь была спокойная, тишина, ни одного звука, кроме нашего кряхтения при приземлении. Я поднялся и начал искать лейтенанта. Его нигде не было. Парень, прыгнувший передо мной, обернулся.
– Все будет в порядке, – сказал он, – здесь никого нет.
И наступил на полевую мину. Куски его тела и шрапнель ударили мне в лицо.
Так закончилась моя карьера в армии. Через четыре месяца, после того как я вышел из госпиталя, где мне сделали пластическую операцию, оставившую только два шрама на подбородке, я вошел в офис моего отца.
Он сидел за большим столом. Отец был маленького роста и любил свой огромный стол. Он взглянул на меня.
– Ты герой, – сказал он без всякого выражения.
– Я не был героем, – сказал я, – я был дураком.
– По крайней мере ты признаешь это. Это уже шаг в правильном направлении. – Он вышел из-за стола. – Что ты собираешься делать теперь?
– Я еще об этом не думал, – ответил я.
– У тебя была возможность решать, и ты пошел в армию. – Он взглянул на меня. – Теперь моя очередь.
Я не возражал.
– Когда меня не станет, ты будешь богат, – продолжал он, – получишь миллион или больше. Я хочу, чтобы ты поступил в Уортон.
– Я не уверен, что поступлю, – засомневался я.
– Я уже все устроил, – сказал он. – Занятия начинаются в сентябре, я думаю, это то самое место, где ты научишься тому, что делать со своими деньгами.
– Куда торопиться, отец, – сказал я. – Ты будешь жить долго.
– Этого не знает никто, – заметил он, – я думал, что твоя мать будет жить вечно.
Прошло шесть лет с тех пор, как умерла моя мама, но отец все еще горевал о ней.
– Не вини себя в том, что у мамы был рак, это слишком по-итальянски.
– Я не итальянец, я сицилиец, – сказал отец.
– Для меня это одно и то же.
– Никогда не говори так при моем брате. Я посмотрел на него.
– Как дела у Padrino?
– У него все в порядке, – ответил мой отец. – Федеральное бюро не может до него добраться.
– Он хитрый и ловкий.
– Да, – сказал отец неодобрительно.
В молодости он порвал со своей семьей. Его такая жизнь не устраивала. Он занялся прокатом машин, и вскоре у него было тридцать бюро в аэропортах по всей стране. Конечно, это был не «Герц» и не «Авис», но дела шли неплохо, примерно двадцать миллионов долларов в год. Он много лет не общался со своим братом и не получал от него никаких известий, пока не умерла моя мать. Тогда мой дядя прислал столько цветов, что ими можно было засыпать целую комнату. Отец выбросил их все. Моя мать была еврейкой, а на еврейские похороны не приносят цветов.
– Ты знаешь, чем занимается Анжело? – спросил я. Анжело – мой двоюродный брат – был всего на несколько лет старше меня.
– Я слышал, что он работает на своего отца.
– Похоже на то, – сказал я. – Хорошие итальянские мальчики занимаются тем же, чем занимаются их отцы. Ты хочешь, чтобы я пошел по твоим стопам? – спросил я, посмотрев на него.
Отец отрицательно покачал головой.
– Нет, я продам свою фирму.
– Почему? – удивился я.
– Я слишком стар, – произнес он. – Я думаю немножко попутешествовать. Я и мира-то не видел и хочу начать с того места, где родился, с Сицилии.
– У тебя есть девушка, которая поедет с тобой? Отец покраснел.
– Мне никто не нужен.
– Тебе бы составили компанию, – заметил я.
– Я слишком стар, – сказал он. – Боюсь, не буду знать, что с ней делать.
– Найди себе подходящую, и она тебе покажет, – пошутил я.
– Разве так разговаривают с отцом? – спросил он с негодованием.
Так все и произошло. Я отправился в Уортон, а мой отец продал свою фирму и отбыл на Сицилию. Но что-то произошло. На серпантине, по дороге из Трепани в Марсалу, его машина вылетела на повороте за ограждение.
Перед моим отъездом на Сицилию за телом отца позвонил мой дядя.
– Я пошлю с тобой двух телохранителей.
– Зачем? – спросил я. – Никто меня не тронет.
– Откуда ты знаешь, – тяжело вздохнул он. – Я любил твоего отца. Может быть, мы в чем-то и расходились, но это не имеет значения. Кровные узы есть кровные узы. Кроме того, я слышал, что кто-то копался в тормозах его машины.
Некоторое время я молчал.
– Но почему? Ведь все знают, что он честный человек. – Это ничего не значит на Сицилии. Там эти вещи не принимаются в расчет. Все, что для них имеет значение, это то, что он из семьи, из моей семьи. Я не хочу, чтобы они добрались и до тебя. У тебя будет два телохранителя.
– Ни за что, – сказал я. – Я могу сам за себя постоять. По крайней мере этому меня учили в армии.
– Тебя там научили тому, как получить пулю в задницу.
– Это разные вещи, – отозвался я.
– Хорошо, пусть Анжело едет с тобой.
– Ну уж, если за мной будут охотиться, – сказал я, – то за Анжело будут охотиться в два раза усерднее. Ведь он ваш сын.
– Но он знает правила игры, кроме того, он говорит по-сицилийски. Так или иначе, он хочет поехать с тобой. Он тоже любил твоего отца.
– О'кей, – ответил я.
Потом мне пришла в голову мысль, и я спросил:
– Анжело будет заниматься там делами?
– Ну конечно, нет, – солгал дядюшка.
Я задумался. Действительно, какая мне разница.
– Хорошо, – согласился я, – мы едем вместе.