Агаев Самид Сахибович. Седьмой совершенный

   Генерал не медля более, встал и в сопровождении Имрана вышел из зала. Поглядывая на Абу Абдаллаха, Имран заметил, что тот озабочен. Оседлав коней, они выехали из двора и помчались, огибая медину. Когда поравнялись с гробницей Зауйя Сиди Сахиб эль-Балуй, полководец замедлил ход и спросил:
   - Что скажешь, Имран?
   Имран пожал плечами и ответил:
   - Он меня беспокоит с самого начала.
   - В дороге ничего не случилось?
   - Нет, но он приказал разорить Сиджильмасу.
   - Зачем это? - озадачился Абу Абдаллах.
   - Не знаю, он ведет себя не как мессия, а как мстительный человек.
   - Но-но, не забывайся.
   - По-моему, он обижен тем, что ты не приехал за ним в Сиджильмасу.
   - Но я же послал за ним тебя.
   Впереди показались стены водохранилища и множество вооруженных людей.
   - Который из них? - спросил Абу Абдаллах.
   - В белой одежде, на белом коне, - ответил Имран. - Когда он успел переодеться?
   Убайдаллах знал толк в эффектах, белые одежды сразу выделили его. Вокруг войска собралась толпа праздного народа, переговариваясь, они глазели на всадника на белом коне.
   - Абу, разреши мне уехать домой сейчас? - сказал Имран.
   - Что, прямо сейчас? - изумился Абу Абдаллах.
   - Почему нет, учитель жив, - резонно заметил Имран. - Вон он, красуется перед тобой.
   - Нет, - твердо сказал генерал, - ты мне нужен.
   - Но ты же обещал.
   - Я помню свои обещания, - сухо сказал Абу Абдаллах, - поговорим позже об этом. Как ты думаешь, что он от меня хочет?
   - Почестей, соответствующих его сану.
   - Ты знаешь, какие они?
   - Откуда мне знать, я же из деревни.
   - И как мне теперь быть?
   - Скажи, что мессия случается на земле не каждый день, никто не знает, какой прием ему полагается.
   Генерал с улыбкой взглянул на Имрана.
   - Вот за что я тогда сохранил себе жизнь, за твою непосредственность деревенскую и всегда неожиданное суждение о ситуации.
   - Абу, я очень устал, - взмолился Имран. - Еле сижу в седле, разреши мне отдохнуть немного.
   - Ладно, езжай, - сказал Абу Абдаллах.
   Имран тут же, пока полководец не передумал, поворотил коня и умчался. Генерал остался один, подбирая слова приветствия. Расстояние между ним и махди неумолимо сокращалось. Люди, собравшиеся вокруг, заметили знаменитого полководца, из толпы послышались радостные крики и славословия в его адрес. Генерал подумал, что никогда еще любовь народа к нему не была так неуместна, как в эту минуту. Он с волнением смотрел на человека, ради которого оставил доходную должность мухтасиба в Басре и отправился в неизвестность. Вера в махди окрыляла его все эти годы. Но, несмотря на волнение, он заметил тень недовольства, мелькнувшую на лице махди.
   Абу Абдаллах приблизился к Убайдаллаху так, что морды их лошадей соприкоснулись.
   - Приветствую тебя, учитель, - сказал полководец. - Я проторил твой путь и рад видеть тебя в добром здравии. Хвала Аллаху!
   - Абу Абдаллах, - сказал Убайдаллах, - так, кажется, тебя зовут? Мы довольны тобой и воздадим тебе по заслугам. А теперь громко приветствуй меня, назови махди, склони голову передо мной и встань слева от меня.
   - Добро пожаловать, о, Махди, - во всеуслышанье сказал Абу Абдаллах, поклонился и, тронув коня, занял место слева от учителя.
   Убайдаллах воздел руки к небу, приподнялся на стременах и закричал громовым голосом:
   - Люди, я махди, которого вы ждали, я принес вам справедливость.
   Как уже было сказано выше, Убайдаллах знал толк в эффектах. Все это произвело впечатление: загадочное появление на окраине города всадника на белом коне, длительное ожидание, разнотолки, заявление и видимое почтение, проявленное властелином города, сыграли свою роль. Восторженный рев был ему ответом. Убайдаллах сжал колени, и его белая лошадь двинулась вперед. Толпа расступилась перед ним. Генерал подождал немного, затем, оглянувшись и встретившись глазами с командиром отряда, сделал ему знак следовать за собой и после этого тронул своего коня.
   Весть о пришествии махди распространилась с необычайной быстротой. На пути следования кортежа сбегались толпы людей. Но наряду с приветствиями махди также славили и Абу Абдаллаха.
   - Да ты просто народный герой, - заметил Убайдаллах. - Посмотри, как они тебя любят.
   - Мой господин, все, что я сделал, я сделал с твоим именем на устах, почтительно сказал полководец.
   Особенно много людей собралось у мечети Сиди Окба. Генералу пришлось даже пустить вперед солдат, чтобы расчистить путь.
   - А скажи мне, какой ступени ты достиг в иерархии нашего ордена? спросил Убайдаллах.
   - Я так и остался миссионером низшего звена, - с улыбкой сказал Абу Абдаллах.
   - С кем из наших людей ты общаешься?
   - Я думал, что в этом уже нет необходимости.
   - Ты заблуждаешься. Военные успехи вскружили тебе голову, и ты забыл о дисциплине.
   Генерал промолчал.
   - Надо послать за моим племянником в Саламию.
   - Хорошо, я пошлю, - сказал Абу Абдаллах.
   Имран, отпущенный полководцем, направился к мечети Трех Дверей и, ориентируясь от нее, нашел улицу, которая привела его к лавке, торгующей птичьими клетками. Клетки были разной величины, на любой вкус и очень красивые. Он осмотрел все, любуясь ими, слушая объяснения хозяина и согласно кивая ему.
   Клетку он хотел купить для детей, которых в скором времени надеялся увидеть. Но в последний момент все же передумал, не купил. Пусть Абу сначала отпустит его, а купить он всегда успеет. Короче говоря, из суеверия, он не купил подарок, отстранил назойливого продавца, который, увидев, что покупатель уходит, тут же снизил цену вдвое и вышел из лавки. Напротив была мастерская оружейника. Имран вошел и потрогал выставленные клинки. Следующей в ряду была лавка по продаже ковров. Его усадили на табурет, подали китайского чаю и принялись расстилать перед ним ковры один за другим. Затем Имран забрел в лавку, где продавались поделки из оникса, пестрого и полосатого; шахматы, подносы, чаши, рукоятки мечей и ножей. Имран приглядел поднос для жены, но покупать не стал, отложив до отъезда. Думая о ней же, в соседней лавке он долго перебирал тонкие шерстяные ткани из Тинниса, Дамиетта, Шата и Дабика. Так он бродил, переходя из одной улочки в другую, влекомый неясным чувством, заглядывая в торговые лавки и мастерские ремесленников, пока не наткнулся на хаммам. Он вошел вовнутрь, выслушав приветствие каййима, разделся и отдался во власть хаммами, который уложив его на каменную плиту, облитую горячей водой, взбил в шайке пену и принялся намыливать, растирать и массировать его. Ощутив неземное блаженство после лишений многодневного путешествия, Имран вдруг вспомнил, как кричала за дверью рабыня, с которой махди остался наедине, покинув камеру. Но это не был крик боли или страха, в крике женщины было сладострастие.
   - Скажи, любезный, - обратился Имран к банщику, - где здесь поблизости можно получить иные удовольствия?
   - Господина интересуют женщины или мальчики? - вполголоса спросил банщик.
   - Нет, нет, - опасливо напрягаясь, сказал Имран, - конечно женщины.
   - Когда выйдете из бани, - сказал хаммами, - налево третий дом, спросите Усаму, хозяина.
   - А сколько это стоит? - спросил Имран.
   - Недорого, - успокоил его банщик, - вино и женщина, всего два дирхема. Но если у вас появится еще желание, то это будет стоить дороже.
   Имран нашел дом Усамы, дал понять чего он хочет и его провели на второй этаж, в небольшую комнату с окном, выходящим на соседнюю улицу, такую узкую, что до противоположного дома можно было дотянуться, держа в руке меч.
   - Принеси чего-нибудь, - распорядился Имран, - вина, фруктов.
   Слуга исчез и вскоре вернулся с подносом, на котором было блюдо с гранатами, айвой и грушами, кувшин вина и две чаши. Положив все это на возвышение у ложа, он удалился. Рабыня оказалась гречанкой. Для публичного дома она была одета до неприличия прилично: чулки, плотная юбка до щиколоток, такая же плотная рубаха. Имран стоял у окна, поглядывая то на улицу, то на женщину. Волосы на ее висках были зачесаны подобно букве нун, и он никак не мог понять, красива она или нет.
   - Как тебя зовут? - спросил Имран.
   - Нура, - ответила рабыня и поклонилась.
   - Угощайся, - сказал Имран, указывая на фрукты.
   - Спасибо, - сказала Нура и взяла яблоко.
   Имран первый раз покупал любовь, и понятия не имел, как надо вести себя с проституткой. Поэтому, выждав, когда та доест яблоко, сказал ей:
   - Раздевайся.
   Нура молча повиновалась. Имран смотрел, как она расстегивает многочисленные пуговицы на груди. Заметив взгляд, Нура спросила:
   - А вы, господин?
   Имран согласно кивнул, но снял с себя только кафтан, оставшись в нательной рубахе. Нура не стала настаивать, молча разделась и стояла, опустив глаза и крест-накрест закрыв руками груди.
   - Убери руки, - приказал Имран.
   Нура повиновалась.
   Тело у нее было худощавым и белым, белей, чем лицо. Прекрасная грудь, бритый лобок и стройные ноги. Имран не чувствовал особенного, четко выраженного желания, но все же подошел и, положив руку на талию, притянул ее к себе. Она тотчас спрятала лицо у него на плече.
   От женщины пахло галией. Имран шарил руками по ее телу, пока Нура, вдев коленку в его промежность, не заметила:
   - Господин, два меча хорошо в бою, а здесь они только мешают друг другу.
   Имран отстегнул перевязь и вместе с мечом бросил на пол. Затем он позволил себя раздеть и увлечь на ложе.
   В объятиях гречанки Имран провел двое суток. Когда он вышел на свежий воздух, то почувствовал слабость и упал бы, если бы не слуга, который подхватил его, а затем помог взобраться в седло.
   Вернувшись во дворец, Имран направился в аудиенц-зал, но у самих дверей был остановлен стражником. Имран посмотрел ему в лицо. Человек был ему незнаком.
   - Вход воспрещен! У махди важное совещание.
   - Я помощник Абу Абдаллаха, - нетерпеливо сказал Имран. - Пропусти, он ждет меня.
   - Там нет Абу Абдаллаха, - невозмутимо ответил страж.
   Имран повернул назад и в одном из переходов столкнулся с Рахманом, начальником охраны полководца. Тот, взяв его под руку, отвел в сторону.
   - О, Имран, где ты пропадаешь? Исфах-салар уже несколько раз спрашивал о тебе.
   - Что-нибудь случилось? - вопросом на вопрос ответил Имран.
   - Ничего, кроме того, что махди поблагодарил вождей котама за помощь и попросил их вернуться к своим очагам. Они обиделись и ушли, уведя с собой много войска. Ведь некоторые рассчитывали на высокие должности. Махди велел объявить набор рекрутов в регулярную армию из местного населения.
   - А что Абу?
   - Он промолчал. Вожди в первую очередь обиделись на него. Ведь он обещал им много всего.
   - Где он сейчас?
   - В саду. Только попридержи язык, кажется он не в духе, к тому же с утра пьет вино.
   Генерал сидел в беседке у небольшого пруда. В руке у него была чаша, в которую стоящий рядом виночерпий беспрестанно подливал, а напротив сидел юноша с раскрытой на коленях книгой и читал вслух стихи.
   Собравшись с духом, Имран приблизился и приветствовал полководца.
   - А-а, явился, кредитор, - насмешливо произнес Абу Абдаллах, - я уже подумал, что ты деру дал. Садись.
   Имран сел.
   - Читай дальше, - приказал генерал замолчавшему юноше. Юноша продолжил.
   "Облака разостали по земле серое покрывало.
   Радуга вышивает желтым и зеленым, красным и белым,
   На шлейф красавицы входящей она похожа
   В пестрых одеждах, одна другой короче."
   - Прекрасно, - сказал генерал, - можешь идти. Ты тоже, оставь кувшин и уходи.
   - Ну, - спросил Абу Абдаллах, когда они остались одни, - где ты был?
   Глядя в сторону, Имран пробурчал что-то неопределенное.
   - Я не расслышал, - настойчиво сказал Абу Абдаллах.
   - Я был у женщины.
   - Двое суток?
   Имран кашлянул.
   - То-то я смотрю, ты весь зеленый, - рассмеялся генерал, - выпей вина.
   - Нет, - с ужасом сказал Имран, отстраняясь, за эти два дня он выпил столько вина, что теперь не мог даже смотреть на него.
   - А я говорю, выпей.
   В голосе генерала зазвенел металл. Имран взглянул ему в лицо, взял чашу с вином и, преодолевая тошноту, выпил.
   - Больше так не делай.
   Имран кивнул, разглядывая чашу, - она была из черненого серебра с двумя позолоченными ручками.
   - Я имею в виду твое отсутствие, я нуждался в тебе.
   Имран насторожился.
   - Абу Абдаллах, - встревоженно сказал он, - ты обещал отпустить меня.
   Полководец налил себе вина, медленно выпил.
   - Я могу силой удержать тебя, но боюсь, что тогда от тебя будет мало толку. Я хочу, чтобы ты остался по доброй воле. Может быть, сейчас ты единственный, кто способен дать дельный совет. У меня сложное положение. Долгое время я сеял возбуждение среди берберов, обещая им пришествие справедливого мессии. Но Убайдаллах обидел их, заявив, что более не нуждается в их услугах. Он не внял моим речам. Сегодня настал мой черед. Убайдаллах собрал в аудиенц-зале несколько человек, это высшие чины ас-сабийя. Вообрази себе, я туда не допущен, потому что в нашем ордене я так и остался миссионером низшего звена. Смешно, правда? К тому же, с момента моего посвящения прошло столько времени, что я, если бы уделял этому внимание, обладал бы шестой степенью. Потому что первые две степени можно достичь в течение года, а для преодоления каждой последующей необходим год. Ты не видел людей, явившихся к махди?
   - Нет.
   - Они из разных сословий: торговцы, ремесленники, дервиши, есть даже один нищий. Но ты бы видел, сколько спеси появилось вдруг в их лицах. Я едва удержался от желания наброситься на них с палкой и прогнать. Присутствие Убайдаллаха остановило меня.
   Генерал замолчал, погрузившись в свои мысли. Воспользовавшись паузой, Имран задал ему вопрос:
   - А что было в той бумаге, из-за которой ты едва не казнил меня?
   Полководец вздохнул и изумленно посмотрел на собеседника. Имран словно заглянул в его мысли.
   - Там были очень опасные слова, парень, - ответил Абу Абдаллах, настолько опасные, что умей ты читать, не сносить бы тебе головы.
   - Почему ты так озабочен, Абу? Ты преувеличиваешь его значение, развязно сказал Имран, он вдруг опьянел, - и вообще пусть сначала докажет, что он мессия, явит свое предназначение. Если бы я не открыл дверь его камеры, то он продолжал бы в ней сидеть. А что он сделал, выйдя из тюрьмы? Потребовал рабынь и тешился, пока я стоял за дверью, охраняя его персону.
   - Попридержи язык, - сурово сказал генерал, но тут же улыбнулся. - Так вот почему тебя понесло к проституткам!
   Имран смутился и, чтобы скрыть смущение, потянулся за вином.
   - Ты не обязан отдавать ему власть.
   - Дело не в нем, а в самой идее, - уже серьезно сказал Абу Абдаллах и несколько туманно добавил, - и я ее заложник.
   Поглядев в недоуменное лицо Имрана, он пояснил.
   - Жизнь - это игра, а в игре существуют правила и их нельзя нарушать, особенно играя с тем, кто эти правила придумал.
   - Я ничего не понимаю, - сказал Имран.
   - Почему? - удивился генерал.
   - Потому что ты разговариваешь сам с собой.
   - Да, - рассеянно сказал Абу Абдаллах, - возможно. Но, кажется, я оказался меж двух огней. Как исмаилит я обязан беспрекословно подчиниться махди. И котама всегда знали, что это должно когда-нибудь произойти. Но я в ответе за них, а Убайдаллах внушает мне опасение. Что скажешь?
   Генерал посмотрел на Имрана с надеждой.
   Его всегда забавляла собственная привязанность к этому человеку, который за шесть лет пребывания рядом с ним, даже не удосужился выучиться грамоте. Но этот человек обладал удивительной способностью в самый неподходящий момент со своей деревенской непосредственностью вдруг ошарашить полководца совершенно неуместным замечанием, которое, тем не менее, заставляло по иному взглянуть на ситуацию.
   Имран, перед глазами которого почему-то полыхнуло звездное небо, сказал:
   - Если позволишь, я расскажу тебе притчу.
   - Притчу? - удивился генерал. - Ну, расскажи.
   Притча о тиграх
   "Высоко в горах жил один пастух. Как-то пригнав своих овец на новое пастбище, он оставил их там пастись, а сам поднялся повыше на утес, чтобы сверху видеть все стадо разом, а не крутить головой. Неожиданно он услышал звуки, похожие на мяуканье котят. Звуки доносились из расщелины у основания скалы. Он подошел поближе и с опаской заглянул в нее. Расщелина вела в небольшую пещеру. В пастухе долго боролись любопытство и страх, но любопытство все же победило, и он с великими предосторожностями пробрался в пещеру. В ней царил полумрак и было такое зловоние, что он зажал себе нос. Когда глаза его привыкли к темноте, он испытал такой испуг, что сердце его едва не выскочило из груди. Оказалось, что он попал в логово тигров. Скованный ужасом, он не мог даже пошевельнуться, а только ждал неминуемой смерти, закрыв глаза и затаив дыхание. Но смерть медлила, он открыл глаза и увидел лежащего неподвижно громадного тигра, по которому, жалобно попискивая, ползали тигрята. Из тигриного бока торчало оперенье стрелы. Страх в человеке сменился жалостью. Он догадался, что смертельно раненый охотником тигр нашел силы вернуться к своим детям и там умер. Тигрят было трое. Пастух положил их в свою сумку, и с тех пор не расставался с ними. Тигрята подросли, стали надежной защитой человеку. Он научил их сторожить и загонять стадо. Никто теперь не смел приблизиться к стаду, не говоря уже о том, чтобы выкрасть овцу.
   Как-то раз, когда овцы мирно щипали траву, а тигры грелись на солнце, пастух отошел в сторону по своей надобности. Едва он вошел в ближайший кустарник, как нос к носу споткнулся с тигром. Это был чужак, который подкрадывался к стаду. Пастух закричал, призывая своих помощников, и те в мгновение ока оказались рядом с ним и выдвинулись вперед, закрывая своего хозяина. Они стояли друг против друга - один тигр против троих, оглашая окрестности таким рыком, что листья на деревьях и те от ужаса пожелтели, что уж говорить о пастухе, который был ни жив, ни мертв от страха. Но тут чужак что-то сказал, этим троим, на своем тигрином языке. Те обернулись, посмотрели на хозяина и вдруг набросились на него. В следующий миг пастух был разорван в клочья. После этого четверка тигров задрала все стадо."
   Имран замолчал, взял чашу и смочил вином пересохшее горло.
   - Это все? - спросил генерал.
   - Все.
   - Странная притча, - недовольно произнес генерал, - у меня даже хмель прошел. Что означает эта аллегория? Откуда ты ее взял?
   - Я не знал ее раньше, - признался Имран, - она сейчас пришла мне на ум.
   - Значит, ты сам ее сочинил. В таком случае ты должен знать, что сказал тигр-чужак тиграм пастуха, меня это больше всего занимает.
   - Я не знаю, может быть, он напомнил им о правилах игры.
   - Может быть, - задумчиво повторил Абу Абдаллах. - Эй, ты, - окликнул он хаджиба, появившегося некоторое время назад и стоявшего в пределах видимости, - подойди.
   Хаджиб приблизился и поклонился.
   - Господин, - сказал он, - очень много людей накопилось в меджлисе. Вы будете принимать или господин махди.
   - Пусть ждут, я приду сейчас, - распорядился Абу Абдаллах.
   Хаджиб поклонился и ушел.
   - Пойдем, - сказал генерал Имрану, - рассмотрим жалобы и прошения.
   Имран поднялся вслед за полководцем. Они вышли из беседки и неторопливо двинулись через сад. Абу Абдаллах, несмотря на количество выпитого вина, шел очень уверенно. Имрана же слегка пошатывало, так как он пил натощак, к тому же организм его был ослаблен. Попадавшиеся навстречу офицеры армии берберов, должностные лица и прочие люди почтительно кланялись Абу Абдаллаху, а когда они вошли в меджлис, то зал взорвался восторженными криками.
   - О, Абу Абдаллах, - сказал Имран, - ты видишь, как они тебя встречают? Пока что власть в твоих руках.
   - Это верно, - довольно сказал полководец, - но иногда я жалею о том, что бросил свою должность в Басре. Ведь я был мухтасибом по контролю мер и весов. К тому же у меня была семья - жена, дети, - с грустью добавил Абу Абдаллах.
   - Ты добровольно оставил свою семью, - поразился Имран, - а я рвусь к своим всем сердцем, но ничего не получается. Вот уже семь лет, как я не видел своих детей.
   Но генерал не слышал его слов.
   * * *
   Коронация состоялась 15 мухаррама 298 г. в местечке Раккада, пригороде Кайруана. Убайдаллах был провозглашен халифом, амир ал-муминином, повелителем правоверных. После праздничной церемонии новоявленный халиф дал обед для узкого круга. Круг оказался столь узок, что кроме десятка человек, принадлежащих к верхушке Ордена исмаилитов, со стороны был приглашен лишь Абу Абдаллах. Ну, уж никак нельзя было его не пригласить, реальной силы в руках халифа еще не было. Набор рекрутов в личную гвардию только начался.
   Первый спор Абу Абдаллаха с Убайдаллахом состоялся как раз из-за армии. Абу Абдаллах выразил сомнение в целесообразности замены опытных солдат и офицеров на новобранцев. Убайдаллах, тоном не терпящим возражения, заметил, что даже железо устает, а что говорить о людях, да и война закончена. К тому же накладно содержать боевую армию, привыкшую к смертям и грабежам, то ли дело новобранцы. Последний довод Абу Абдаллах счел разумным, но не убедительным. Генерал уступил, не желая ронять в глазах других авторитет махди, который он сам столько лет превозносил.
   Трапеза проходила в малом дворце летней резиденции Аглабидов. Прилегающая территория была обнесена крепостной зубчатой стеной, а ворота представляли собой что-то вроде триумфальной арки. Пол аудиенц-зала был усыпан цветами. Три внесенные в зал столешницы из оникса были уставлены подносами с различными фруктами всех сортов в соответствии с временем года. Посреди стола стояло большое блюдо, на котором также лежали фрукты. Это блюдо предназначалось только для услады взглядов. На каждом из подносов лежали ножи для разрезания фруктов, а рядом с подносами - стеклянные тазы для объедков.
   Когда все насытились фруктами, подносы унесли, а принесли кувшин с водой и тазы, чтобы все вымыли руки. Затем два часа непрерывно подавали и уносили различные кушанья. После того, как все насытились, вновь появились кувшины с водой и тазы, чтобы все могли вымыть руки. Тут же стояли слуги с полотенцами наготове, в руках они еще держали флаконы с розовой водой, которой брызгали на лица гостей.
   Подали вино и к нему острые закуски нукл, а также индийские оливки, съедобную землю из Хорасана, ядра фисташек, вымытый в розовой воде сахарный тростник, айву из Балха и сирийские яблоки. Скрытые за занавесом, пели рабыни под аккомпанемент лютни, цитры, танбура и флейты. Когда изрядно выпили вина, Убайдаллах приказал сорвать занавес и открыть рабынь взорам гостей. Здравицы в честь халифа произносились непрестанно. Один из гостей, попросив слова, заказал музыкантам мелодию рамал и прочитал нараспев хвалебную оду собственного сочинения. Когда он кончил говорить, все, за исключением Абу Абдаллаха, шумно выразили свое одобрение. Обязанности радушного хозяина на пиру добровольно взял на себя Мухаммад, племянник Убайдаллаха, на днях прибывший из Саламии. Он уговаривал гостей отведать то или иное блюдо, особенно часто он обращался к генералу, который от подобного внимания все больше мрачнел.
   Новоявленный халиф был в белых одеждах, в пику Аббасидам, чьим государственным цветом являлся черный. Тиару, возложенную на него во время коронации, он снял - с непривычки у него быстро устала шея. Радость свою Убайдаллах скрыть не мог, был весел, много пил вина. Когда опьянел, велел полуобнаженным рабыням занять места среди гостей. Он даже хотел заставить их раздеться догола, но потом передумал. Абу Абдаллах сидел прямо напротив него с другого конца стола. Убайдаллах подумал, что надо было посадить его сбоку, чтоб не торчал, как бельмо на глазу. Халиф хлопнул в ладоши, требуя тишины.
   - Друзья! - сказал он. - Вы все хорошо постарались, чтобы приблизить час торжества справедливости, но я хочу отметить вклад нашего доблестного полководца Абу Абдаллаха. Я еще раз оговорюсь, что нисколько не умаляю достоинств всех остальных, ибо так устроен мир - кто-то разрабатывает стратегию, а кто-то с мечом в руках претворяет ее в жизнь. Конечно, откуда бы взялся Абу Абдаллах, если бы не я, сидящий здесь, а когда-то стоящий у истоков нашего правого движения? Впрочем, что я говорю, если бы не я единственно законный наследник пророческой миссии господина нашего Мухаммада. И разве сидел бы я здесь, если бы не меч Абу Абдаллаха, хвала Абу Абдаллаху! Но кто послал его, кто посвятил его в наше правое дело, кто направил его на путь истинный, разве не кто-то из вас, сидящих здесь? И тем не менее - хвала Абу Абдаллаху!
   Халиф поднял чашу и выпил, затем опрокинул чашу, показав, что в ней не осталось ни капли вина. Все остальные гости оборотились к полководцу, выпили в его честь и перевернули чаши, показывая, что выпито до дна.
   Генерал с улыбкой выслушал славословие. Он понял, что именно хотел сказать халиф. Прижав руки к груди, он поклонился Убайдаллаху. Мухаммад, племянник халифа, поднялся, покачиваясь, подошел к полководцу и положил руку ему на плечо, говоря:
   - Попробуй оливки, не стесняйся.
   Генерал повел плечом, освобождаясь, и с раздражением сказал:
   - Поухаживай за кем-нибудь другим, кто действительно гость.
   - Мы здесь все гости, - возразил Мухаммад, - кроме него, - указал на Убайдаллаха.
   Музыканты сменили тему, заиграв мелодию хададж.
   - А может быть ты считаешь себя здесь хозяином? - не унимался Мухаммад.
   - Иди парень на место, - сквозь зубы сказал генерал.
   Поскольку тот не двигался, генерал легонько подтолкнул его. Сила у полководца была недюжинная. Толчка оказалось достаточно, чтобы родственник халифа растянулся на полу. Сидящие рядом, вскочили с мест и помогли подняться бедолаге.