Агаев Самид Сахибович. Седьмой совершенный

   Имран проснулся от того, что кто-то сопел рядом. Он открыл глаза и увидел свою маленькую дочку.
   - Кто это пришел ко мне? - ласково спросил он.
   Девочка, не в силах сдержать улыбку, принялась смущенно отводить взгляд. - Так кто же это пришел? - повторил Имран.
   Дочь вздохнула и еле слышно сказала:
   - Я.
   - По делу или просто так?
   - По делу, - серьезно ответила дочь.
   - Ну.
   - Ты сделал Зубейду морской корабль.
   - Ну.
   - Это значит, ты его больше любишь, чем меня.
   - Ты пришла скандалить из-за этого?
   - Да, - твердо сказала девочка.
   - Во-первых, он сам его сделал, а во-вторых, я вас одинаково люблю.
   - Как одинаково? - тут же надулась девочка.
   - Я пошутил, - тут же сказал Имран, - тебя я люблю больше.
   Девочка просияла.
   - Папа, сделай мне кораблик, а то Зубейд много воображает.
   - Хорошо, - сказал Имран.
   -Хорошо, - довольно повторила дочь, встала и пошла к выходу, словно маленькая старушка.
   Имран поднялся, вышел во двор, нашел подходящую щепку и, присев на крыльце, принялся мастерить кораблик. Подошла жена, села рядом.
   - Будешь завтракать?
   - Буду.
   - Что ты решил?
   - Мне надо уходить.
   - А как же мы?
   - Вам ничего не грозит, им нужен только я.
   - Мы ждали тебя столько лет, - с горечью сказала жена. - Каждый вечер я думала, чем мне кормить детей завтра. Когда ты вернулся, я решила, что Аллах смилостивился над нами, что теперь мы заживем, как все люди. Может, это ошибка?
   Имран покачал головой.
   - Это не ошибка, они пришли за мной. Потом придут другие, и я не уверен, что в следующий раз справлюсь с ними.
   - Почему они хотят убить тебя?
   Имран улыбнулся.
   - Пока ты этого не знаешь, я могу быть спокоен за твою жизнь.
   - Тогда возьми нас с собой, мы больше не можем жить впроголодь. Мы живем хуже нищих. Те хоть могут попросить милостыню.
   - Женщина, - сказал Имран, - не гневи Бога. Если у тебя есть дом, то всегда найдется щепотка зерна. А в дороге нужно платить за все: за кров, еду, покровительство. Я не смогу прокормить вас. Кроме того, взяв вас с собой, я сделаю нас сообщниками, и тогда они убьют всех, у них не останется выбора.
   - Куда ты пойдешь? - спросила жена.
   - Если меня будут спрашивать, скажи, что я отправился в хадж, - ответил Имран.
   Он поднялся и, держа кораблик двумя пальцами за мачту, отправился искать дочь.
   * * *
   Имран ушел из дома затемно, чтобы до полудня спуститься в долину и оказаться на оживленной караванной тропе, ведущей в Марракеш. Ему было стыдно в этом признаться, но он почувствовал облегчение, оставив за спиной стены дома. Все оказалось совсем не так, как он себе представлял, находясь в разлуке. Дети выросли и совершенно не нуждались в нем, особенно старший сын. Имран все прекрасно понимал, - против природы и времени ничего не сделаешь, - тем не менее, он испытывал глупейшее чувство обиды оттого, что столько душевных сил было отдано страданию. Но хуже было с женой: когда-то его разлучили с родным телом, а вернувшись, он не нашел его. И не только потому, что отвык. Фарида говорила чужим голосом, двигалась иначе и, наконец, от нее пахло по-другому. Она стала чужой, и самого себя Имран чувствовал чужаком в семье. Эта мысль была настолько дикой, что его бы подняли на смех, скажи он об этом вслух, но это было так. Он чувствовал.
   В Марракеше Имран хотел присоединиться к каравану паломников, отправляющемуся в хадж к святым местам в Мекке и Медине, но, наслушавшись разговоров о бесчинствах, творимых бедуинами в пути, передумал. Рассказывали, что последний караван при возвращении испытывал такой недостаток воды в пустыне, что люди были вынуждены пить собственную мочу. А недавно вернулись домой паломники, ушедшие в хадж несколько лет назад. Все это время они провели в плену у бедуинов племени бану Хафаджа, где пасли овец, их, освободили войска наместника Куфы, но когда они вернулись домой, оказалось, что жены их повыходили замуж, а имущество было поделено между родственниками. Имран отправился в Танжер, чтобы сесть на корабль и совершить морское путешествие.
   Путь его лежал в Багдад, ибо Имран совершенно справедливо рассудил, что враг его врага лучшая защита.
   Мы не будем описывать долгий, полный опасностей и лишений путь Имрана, скажем только, что через два месяца он вошел в Багдад через Сирийские ворота. Была пятница, и народ повсюду стекался к соборным мечетям на пятничное богослужение. Во времена халифа ал-Муктадира, о которых сейчас идет наш рассказ, в Багдаде их было пять. Увлекаемый людским течением, Имран некоторое время двигался вместе со всеми. Затем из любопытства спросил у группы набожных людей, не прекращавших перебирать четки во время ходьбы.
   - Куда идете, почтенные?
   - В пятничную мечеть ар-Русафа, - был ответ.
   Имран хотел, было последовать за ними, но вдруг вспомнил Ходжу Кахмаса и загрустил.
   Смахнув слезу, он выбрался из толпы и зашагал прочь; пошел по улице Дарб ас-саккаин свернул на улицу ал-Бухарийа, вышел на набережную, через каменный мост Кантара ал-Аббас перебрался на другую сторону реки, где он заметил вывески, говорящие о заведениях, к которым у него после долгой дороги лежала душа.
   Корабль, причаленный к набережной, назывался "Посейдон". Имран с любопытством оглядывал его, проходя мимо, но до его обоняния донесся запах жареной рыбы и он ступил на сходни. Шхуна была двухпалубной. Имран сообразил, что если в этом заведении подают вино, то на нижней палубе, подальше от взглядов святош. Вода Тигра в то время была чистой, сидя у открытого окна он крошил в воду хлеб, кормя рыб. Он заказал креветок, жареных на углях и маленький кувшин белого вина. Когда, закончив трапезу и расплатившись, он направился к выходу, подавальщик, тронув его за плечо, сказал:
   - Господин, вот тот человек говорит, что ты должен за него заплатить. Имран с изумлением обернулся.
   - Который? - спросил он.
   Подавальщик указал на человека сидевшего к нему спиной.
   * * *
   Повелитель правоверных, халиф ал-Муктадир, был человеком невысокого роста; белокожий, коренастый, красивый, несмотря на, маленькие глаза и рыжие волосы. На престол он взошел в тринадцать лет и очень этому был рад, так как избавился от обязанности учить уроки. В детстве отец застал его раздающим сверстникам гроздья винограда. Этого было достаточно, чтобы вынести ему смертный приговор, так как, по мнению ал-Муктафи, маленький наследник, имеющий такое свойство характера, повзрослев, должен был растранжирить государственную казну. Но отец пожалел его.
   Халифом он стал в 295 году усилиями вазира ал-Аббаса, который действовал так, послушавшись совета министра ал-Фурата. Коронация ал-Муктадира была незаконной из-за его несовершеннолетия, но законный наследник ал-Мутазза был слишком умен, чтобы придворные допустили его на трон. Главный кади Багдада был казнен из-за того, что отказался присягнуть на верность незаконному правителю.
   Но это мало что изменило.
   Али ибн ал-Фурат, один из четырех главных министров, был очень умным человеком. Когда встал вопрос о престолонаследии, он рассуждал примерно так: не стоит, делать халифом того, кто знает дом одного, имение другого и сад третьего; того, кто общается с людьми, знаком с жизнью, кого жизненный опыт сделал проницательным человеком, поэтому он рекомендовал ал-Муктадира. Но даже хитроумный ал-Фурат, хорошо знакомый с уловками чиновничьего ремесла тут просчитался, ибо мать халифа, греческая рабыня по имени Ша'аб стала энергично вмешиваться в управление халифатом. Смещала и назначала на посты людей по своему усмотрению и опережала всех в разграблении государственной казны.
   События, о которых идет речь, происходили в конце 299 года. В меджлисе, кроме халифа ал-Муктадира, находились: Госпожа, мать халифа, сидевшая за занавесом; вазиры Али ибн Иса и Али ибн ал-Фурат, в прошлом друзья, а ныне соперники; Абу-л-Хасан, глава дивана тайной службы, а также хаджиб ал-худжаб Наср ал-Кушури. Халиф уже устал от дел и церемоний. Он ерзал на троне, всем своим видом выражая нетерпение. К тому же в гареме его ждал евнух Мунис, у которого ал-Мухтадир проходил курс лечения. Но эмир верующих боялся своей матери, и покорно ждал, когда вазиры выслушают и утвердят людей, которых Госпожа желала видеть при дворе.
   Секретарь, а это был евнух-негр Муфлих ал-Асвад, заведующий личной перепиской халифа, опустил затекшую руку. Вазиры переглянулись и одновременно пожали плечами.
   - А что означает это странное выражение на лицах наших вазиров? спросила из-за занавески госпожа. Она ни к кому не обращалась, но халиф быстро ответил:
   - Это означает, что они согласны. Это хорошо. Прием закончен, все свободны.
   - Интересно, - вполголоса спросил ал-Фурат у Али ибн Иса, когда они оказались за дверью, - сколько она потребовала за должности?
   Но Али ибн Иса не поддержал эту скользкую тему. Он повернулся к ал-Фурату спиной и, сделав знак Абу-л-Хасану, направился к выходу. Наблюдавший эту сцену глава дивана тайной службы вздохнул и последовал за вазиром.
   Али ибн Иса был человеком нелюбезным в обращении, а подчас даже грубым. Совсем недавно во время официальной аудиенции он так накричал на известного филолога ал-Ахфаша, что у того свет померк в глазах, и он, не снеся оскорбления, умер от разрыва сердца. Грубость вазира по отношению к ал-Фурату создавала лишние проблемы для Абу-л-Хасана, так как будучи подчиненным Али ибн Иса, он невольно оказывался противником влиятельного и хитроумного ал-Фурата. А ссориться с ним Абу-л-Хасану не хотелось.
   Подошел хаджиб и, обращаясь к ал-Фурату, сказал:
   - Господин, эмир верующих велит тебе вернуться.
   Ал-Фурат усмехнулся. Али ибн Иса был уже довольно далеко, но слух у него был отменный. По тому, как замедлился его шаг, Абу-л-Хасан понял, что тот все услышал.
   Абу-л-Хасан почтительно поклонился, ал-Фурату, прежде чем повернуться к нему спиной, и двинулся за своим начальником.
   - Ты видел? - спросил Али ибн Иса, когда они прибыли к нему домой. Абу-л-Хасан кивнул.
   - Все больше и больше власти забирает, подлец. А ведь когда-то министром я его сделал.
   Абу-л-Хасан хотел сказать, что место вазира ал-Фурат занял по наследству, сменив своего брата, но вовремя сдержался. Вместо этого он сказал:
   - Может, ничего особенного?
   - Как же, - с горечью возразил вазир, - я ухожу, а его зовут обратно. Значит, от меня что-то скрывают. Ох, не нравится мне это.
   - Не стоит придавать этому значения, - продолжал успокаивать Абу-л-Хасан.
   Вазир крикнул слуге, чтобы тот принес розовой воды. Это навело Абу-л-Хасана на определенные мысли.
   - О, уже время обеда, - как бы ненароком заметил Абу-л-Хасан, надеясь на приглашение. Повар вазира славился своим искусством. Но вазир укоризненно глянул на Абу-л-Хасана и тот, спохватившись, едва не ударил себя по лбу.
   Вазир постился. После дворцового переворота 296 года, когда сторонники наследника ал-Мутазза, возмущенные узурпацией власти низложили ал-Муктадира, Али ибн Иса, стоявший за спиной ал-Муктадира, едва не лишился жизни. Казнить его не успели, потому что власть ал-Мутазза продержалась всего один день. Но страха, которого натерпелся вазир, ему хватило на всю оставшуюся жизнь. После этого он перестал пить вино, стал набожен и днем постился.
   - Я вам больше не нужен? - осторожно спросил Абу-л-Хасан.
   - Мне было бы интересно узнать, зачем вернули ал-Фурата? - глядя в сторону, сказал вазир.
   - Вы это узнаете, господин, - поклонился Абу-л-Хасан.
   - Можешь идти, - разрешил вазир.
   Вернувшись в диван, Абу-л-Хасан потребовал к себе агента, находившегося в аудиенц-зале. Это был один из хаджибов.
   Новостей было две. Первая плохая - разговор шел об Али ибн Иса. Когда спросили мнение ал-Фурата, он упрекнул своего коллегу в том, что тот, заботясь о морали людей, подсчитывает, не воруют ли корм у государственных гусей, живущих на багдадских прудах, и в тоже время странно слеп в отношении мизерных налогов, поступающих из Сирии и Египта.
   Вторая новость была еще хуже. Говорилось о дееспособности дивана тайной службы. За последний год ни одного раскрытого заговора. Может быть, враги перевелись? Или не засыпают шпионов Кордова и Кайруан? Диван тайной службы проспал заговор 296 года. А ведь эта служба курируется Али ибн Иса.
   "Ах, как это нехорошо", - подумал Абу-л-Хасан. До поры он с величайшим уважением относился к ибн Фурату. Это был очень богатый человек. Говорили, что все его движимое и недвижимое имущество составляло сумму порядка десяти миллионов динаров. Жил он на широкую ногу, выплачивал пенсии, ежегодно выдавал поэтам двадцать тысяч дирхемов жалования. От своих агентов Абу-л-Хасан знал, что среди девяти тайных советников, садящихся за стол ал-Фурата, есть четыре христианина. Для огромного количества своих подчиненных вазир держал кухню, которая ежедневно поглощала сотню овец, три десятка ягнят, по две сотни кур, куропаток и голубей. Пища в его дворце готовилась день и ночь. В специальном зале был резервуар с холодной водой и любой пехотинец или кавалерист, полицейский или служащий, появившийся в этом доме мог получить еду и питье.
   В день его вступления в должность вазира в Багдаде подскочили цены на бумагу, так как всякому, кто приходил поздравить, он распорядился выдавать свиток мансуровской бумаги.
   К тому же он был умен. Правда, ум его был особенного рода. От него не было пользы государству, но ал-Фурат так ловко управлял запутанным финансовым хозяйством, что никто не мог понять, как в данный момент обстоят дела. Он сумел внушить многим мысль о своей незаменимости. Абу-л-Хасан помнил слова Фурата, когда тот еще был министром: "Для правления лучше, когда дела идут с ошибками, чем когда они правильны, но стоят на месте". В ту пору Абу-л-Хасан и ал-Фурат были примерно одного ранга. При встречах приветливо раскланивались и подолгу беседовали. Абу-л-Хасан не мог сказать, как в действительности относится к нему ал-Фурат, так как Абу-л-Хасан был обычным писарем, сделавшим карьеру, а ал-Фурат происходил из знатной семьи, из поколения в поколение наследовавшей государственные посты.
   Нынешнюю свою должность ал-Фурат получил, сменив брата. Абу-л-Хасан же получил свое место при содействии вазира Ал-Аббаса ибн ал Абу-л-Хасана, погибшего при дворцовом перевороте 296 года. С тех пор диван тайной службы формально был в ведении Али ибн Иса. По всему выходило, что ал-Фурат хочет прибрать к рукам тайную службу и поставить туда своего человека.
   Придя к такому выводу, Абу-л-Хасан отправился домой. Был поздний вечер, и служащие его ведомства изнывали на своих местах. Никто не мог уйти с работы раньше начальника. Это был порядок, который Абу-л-Хасан ввел с самого начала.
   Шеф тайной службы жил в квартале знати Баб ал-Маратиб. У него был двухэтажный дом с внутренним двориком и садом.
   Имран подошел к незнакомцу, тронул его за плечо и сказал:
   - Братец, подавальщик говорит, что якобы ты требуешь, чтобы я заплатил за твою еду и питье. Так ли это?
   - А почему бы тебе ни заплатить за меня, - не оборачиваясь, сказал незнакомец, - кажется, задолжал ты мне предостаточно.
   Услышав ответ, Имран сказал подавальщику: "Принеси вина" - и сел за стол напротив новоявленного кредитора, который в этот момент добывал мясо из бараньих ребер.
   - Приятного аппетита, - вежливо сказал Имран.
   Кредитор кивнул.
   - Как здоровье, как идет торговля? - продолжал Имран.
   Кредитор положил кость, вытер рот и сказал:
   - Как ты думаешь, может идти торговля у человека, который покупает рабов, а потом отпускает их на волю?
   - Я не просил вас, вы сами так поступили.
   Ахмад Башир похлопал Имрана по руке.
   - Ну, ну парень, я вовсе не попрекаю тебя. Ты спросил, я ответил. А ты что же, не доехал домой, решил в Багдад податься?
   Имран покачал головой.
   - Из дома мне пришлось бежать, - сказал он, - Убайдаллах прислал ко мне убийц.
   - Почему ты думаешь, что это сделал именно он? - спросил Ахмад Башир.
   Имран достал из одежды какой-то предмет и, оглянувшись по сторонам, вложил в ладонь Ахмад Баширу.
   - Это я нашел у убийц.
   Ахмад Башир тоже невольно оглянулся. Затем раскрыл ладонь и увидел кружок из белой глины, печать, на которой была вырезана надпись. Сдвинув брови, Ахмад Башир прочитал: "Мухаммад ибн Исмаил, имам, вали".
   - И что это значит? - возвращая печать, спросил Ахмад Башир.
   - Это пароль, по нему исмаилиты узнают друг друга. Такая же печать была у Абу Абдаллаха, да упокоит господь его душу.
   Подошел кравчий и наполнил вином чаши. Ахмад Башир поднял свою и сказал:
   - Рад тебя видеть живым и здоровым.
   - Я тоже, - ответил Имран.
   Выпили. Имран положил в рот кусочек хлеба, а Ахмад Башир вновь взялся за свою кость.
   - Что-то плохое случилось с вами? - спросил Имран.
   Ахмад Башир оторвался от бараньей кости, внимательно оглядел ее и, не найдя ничего съедобного, положил ее на стол. Вытер рот и сказал:
   - Я разорен.Компаньон обманул меня. У него не оказалось достаточной суммы с собой, и он выдал мне долговую расписку, а когда я пришел к банкиру, оказалось, что она не обеспечена. Вот так.
   - Ах, как это нехорошо, - покачал головой Имран.
   - Куда уж хуже. Это удивительно, всякий раз, когда я отпускаю тебя на свободу, на меня сваливается какая-нибудь напасть. Наверное, мне противопоказано творить добро.
   Имран сказал:
   - Добро не может быть противопоказано.
   - Может, - уверенно заявил Ахмад Башир. - Если в мире существует свет и тьма, вода и огонь, небо и земля; значит, в противовес добру имеет право на существование и зло. А значит, кто-то должен нести зло, во всяком случае, не делать добра.
   Имран пожал плечами, взялся за кувшин с вином и стал разливать. Ахмад Башир, следя за этой приятной взгляду процедурой, сказал:
   - Что ты собираешься делать?
   - Выпить, - коротко ответил Имран.
   - Прекрасный ответ, - рассмеялся Ахмад Башир, - ответ достойный мудреца. Но я имел в виду, что ты собираешься делать вообще, как жить дальше?
   - Не знаю, - замотал головой Имран.
   - А где ты остановился?
   - Нигде, я сегодня прибыл. А вы?
   - Надо же, выходит, мы одновременно прибыли. В Багдаде есть караван-сарай, в котором я собираюсь остановиться. Мне там должны, кое-что. Хочешь, пойдем вместе?
   - Пойдем, - обрадовался приглашению Имран, одиночество в незнакомом городе угнетало его.
   - Только допьем вино.
   - Непременно допьем.
   Имран расплатился, допили вино, поднялись и вышли из кабачка. Толькотолько наступила ночь, темнота, опустившаяся на Багдад, была еще прозрачной. Они, не торопясь, пошли по набережной, слушая всплески воды. Мимо проплывали речные суда и прогулочные лодки, на которых светились огоньки, откуда раздавалась музыка, и слышались песни.
   - Живут же люди, - одобрительно сказал Ахмат Башир, - умеют веселиться.
   Из лодки с крытым верхом, проплывающей мимо, донеслись слова: "Не желают ли господа, прокатиться?"
   - А что там у вас? - с готовностью отозвался Ахмад Башир.
   - Все что пожелаете - яства и напитки, гурии из райского сада.
   - Пойдем, прокатимся, - предложил Ахмад Башир
   - Наверное, это дорого, - замялся Имран, - денег у меня мало.
   - Я угощаю, - сказал Ахмад Башир. - Эй ты, причаливай, - закричал он.
   Кормчий подвел лодку ближе, матрос спустил трап и помог нашим героям перебраться на палубу. В каюте полы были устланы коврами. Посредине стояла миловидная женщина лет тридцати и с улыбкой вопрошала: "Чего желают господа - вина с чтением стихов и пением песен или ласки наших прекрасных девушек?"
   Друзья переглянулись.
   - Лучше вина, - сказал Ахмад Башир.
   - И того и другого, - сказал Имран.
   Женщина поклонилась и вышла. Вошел слуга с огромным подносом, полным снеди и стал выкладывать все на низенький столик, возле которого и сели наши герои, подоткнув бока продолговатыми подушками. Затем появились две молоденькие негритянки в набедренных повязках и с едва прикрытой грудью.
   - Э-э, - недовольно сказал Имран, - что у них белых нет?
   - Господин не пожалеет, - показывая ослепительно белые зубы, сказала одна из них, - мы лучше, чем белые.
   Имран смутился, он произнес эти слова вполголоса, будучи уверен, что девушки не услышат. Он не хотел их обидеть. Чтобы скрыть смущение, он потянулся за вином, но Ахмад Башир остановил его.
   - Пусть они разливают, - сказал он.
   В руках одной из негритянок появилась цитра, тронув струны, она запела низким голосом:
   Позолоти вином твой кубок, мальчик,
   Ибо этот день ведь как серебряный.
   Воздух окутан белым и стоит, осыпан жемчугом,
   Как невеста на смотринах.
   Ты считаешь, что это снег,
   Нет, это роза, трепещущая на ветвях,
   Красочна роза весны, в декабре же она бела.
   Вторая девушка наполнила чаши вином и поднесла гостям.
   Ахмад Башир поднял чашу и сказал:
   - Наша жизнь подобна этой лодке, которая плывет по реке. Выпьем за то, чтобы она как можно долго не останавливалась.
   Имран кивнул, соглашаясь, и выпил.
   Появилась хозяйка заведения, улыбаясь, спросила: "Нет ли у вельможных гостей пожеланий?" Имран поманил ее пальцем и спросил тихо:
   - У вас нет гречанки случайно.
   -Увы, господин.
   - Жаль, - расстроился Имран.
   - Милая, - сказал Ахмад Башир, обращаясь к одной из девушек, - не сиди без дела, следи за нашей посудой, чтобы она не была пустой, а то я этого не люблю.
   Девушка кинулась выполнять приказание. Вторая девица, перебирая струны, продолжала петь:
   Подобно лилиям на лугах фиалок звезды на небосводе
   Джауза шатается во тьме, как пьяная.
   Она прикрылась легким белым облачком,
   Из-за которого, она то манит, то стыдливо за ним скрывается.
   Так красавица из глубины груди дышит на зеркало,
   Когда красота ее совершенна, но она еще не замужем.
   Ахмад Башир толкнул Имрана в бок:
   - Слышал, она еще не замужем, у нас есть шанс. Какую ты себе возьмешь?
   Имран пожал плечами, ему было все равно. Он хотел спать. Лодка, приятно покачиваясь, скользил по реке. Слышно было, как плещется вода за бортом. Иногда мимо проплывали огни встречных судов.
   Борясь со сном, Имран услышал Ахмад Башира, который сказал:
   - Какой странный вкус у этого вина.
   Абу-л-Хасан, подойдя к дому, крикнул: "Хамза". Дверь тотчас отворилась, и в проеме появился толстый улыбающийся человек. Абу-л-Хасан отпустил охрану и вошел во двор.
   - Хамза, - обратился Абу-л-Хасан к управляющему. - Пожалуй, я прикажу, чтобы тебя больше не кормили.
   - Почему господин? - встревожился Хамза.
   - Потому что всякий раз, когда ты открываешь мне дверь, я опасаюсь, что твои щеки застрянут в проеме.
   - Господин шутит, - догадался управляющий.
   - Шучу, - согласился хозяин, однако лицо его осталось серьезным. Он вообще редко улыбался. Иногда, на службе, когда этого требовали обстоятельства.
   - Вы будете ужинать? - спросил Хамза.
   - Буду, - подумав, сказал Абу-л-Хасан. Есть он не хотел, но спать было еще рано. Надо было чем-то занять себя. - Накрой в саду, - добавил Абу-л-Хасан.
   - Сегодня холодно, - озабоченно сказал управляющий, - вы можете простудиться.
   - А ты жаровню принеси.
   - Вина? - вопросительно сказал Хамза.
   - Нет, - ответил Абу-л-Хасан. Ему нужна была ясная голова. - Дай воды умыться.
   Совершив омовение, Абу-л-Хасан прошел в сад, где стояла небольшая беседка, увитая плющом.
   Появился мальчик-раб, неся жаровню. За ним шел Хамза, держа в руках белый шерстяной плащ. Абу-л-Хасан сел и позволил укрыть свои плечи плащом.
   - Сейчас подадут ужин, господин, - сказал управляющий.
   Абу-л-Хасан кивнул. Мысли его были далеко. Ясно было как день, что Ибн ал-Фурат прибирает власть к рукам и ему мешает независимый от него начальник тайной службы. Удастся ли склонить Абу-л-Хасана на сторону Фурата еще вопрос, куда проще заменить, поставив своего человека. Всегда неприятно почувствовать угрозу со стороны человека, к которому ты относился с симпатией. Такое ощущение, что тебя предали. Усугублялось все это тем, что Фурат был умен. Было бы уместно сравнить их предстоящий поединок со схваткой льва и волка. Львом, понятное дело, был бы Фурат. "Думай Абу-л-Хасан, думай, - сказал себе начальник тайной службы, - ты не имеешь права потерять все, чего добился в жизни. Фурат получил должность по наследству, а ты ее заслужил, значит, ты умнее."
   Фурат пользовался популярностью в Багдаде. Все славили его доброту и щедрость. Он построил на свои деньги приют для сирот и собирался основать больницу. Но мало кто знал, что на благотворительность уходит едва ли сотая часть из тех денег, что он совершенно бессовестно брал из государственной казны.
   Подошла молоденькая служанка, поставила перед Абу-л-Хасаном поднос с закусками и, поклонившись, удалилась. Абу-л-Хасан рассеянно взял свежеиспеченную лепешку, положил на нее кусочек козьего сыра, закрыл его листьями салата вазари и принялся жевать. Появился Хамза и остановился в отдалении, вопросительно глядя на хозяина. Увидев его плутоватое лицо, Абу-л-Хасан вдруг что-то вспомнил, и спохватился.
   - Послушай, Хамза, - сказал он.
   - Да, господин, - с готовностью ответил управляющий.
   - А что это за девушка? - недоуменно спросил Абу-л-Хасан, выставив указательный палец и ведя руку в направлении ушедшей служанки.
   - Это ваша новая служанка, господин, - бодро сказал управляющий.
   - Вот как, - удивился Абу-л-Хасан, - а кто ты?
   - Я ваш преданный слуга, - сказал управляющий.
   - А я кто?
   - Вы хозяин.
   - А разве ты не помнишь, что я тебе сказал год назад?
   - Помню господин, но если вы позволите, я объясню. Иудей на рынке, Ибн Лайс, бакалейщик, хороший человек, честный, давно у него покупаю. Вот этот сыр например...
   - Ну?