Агаев Самид Сахибович. Седьмой совершенный

   Послушай, - понизив голос, сказал Ахмад Башир, - можно я завтра деньги занесу, запиши на мой счет.
   Я надеюсь, господин шутит? - ледяным тоном произнес подавальщик.
   Нисколько, - уверил его Ахмад Башир, - я здесь частый гость, надо оказывать доверие постоянным клиентам.
   Я тебя вижу впервые, - сказал подавальщик.
   Меня давно не было.
   И где же ты был?
   В тюрьме, - честно признался Ахмад Башир, - сегодня выпустили, деньги у меня есть, но я не успел получить их у поверенного.
   Теряя терпение, слуга пригрозил.
   Плати или я зову хозяина.
   Тогда лучше хозяйку, - предложил Ахмад Башир.
   Подавальщик полный негодования, сделал кому-то знак. Ахмад Башир оглянулся и увидел двух дюжих негров пробиравшихся к его столику, лица их не предвещали ничего хорошего.
   Ну, хорошо, - сказал Ахмад Башир, - сколько говоришь я должен?
   Два дирхема, - сказал подавальщик.
   Почему так дорого, - возмутился Ахмад Башир, - кувшин вина везде стоит полдирхема.
   Кувшин стоит дирхем.
   Почему?
   У нас солидное заведение и хорошее вино.
   Вот этот уксус ты называешь хорошим вином?
   Как это уксус? - оскорбился подавальщик, - это наше лучшее вино, мы его получаем из Сирии.
   Черные вышибалы подошли и стали по бокам Ахмад Башира, ожидая команды подавальщика.
   У Ахмад Башира при себе не было никакого оружия, даже маленького, завалящего ножичка. Впрочем, даже если и был, он не пустил бы его в ход, потому что он был не прав.
   В Сирии никогда не делали хорошего вина, - заявил Ахмад Башир.
   Но подавальщик не стал продолжать дискуссию. Он сделал знак вышибалам. Те подступили к неплательщику с обеих сторон, и Ахмад Башир почувствовал себя словно в железных тисках. Он даже не стал сопротивляться, только сказал:
   Жаль, Имрана здесь нет, мы бы вам показали, - и добавил, обращаясь к подавальщику, - халат возьми в счет платы.
   Подавальщик подошел поближе, потрогал ткань и с вздохом сказал:
   - Ладно, снимай, и сапоги тоже.
   Как же я без сапог? - спросил Ахмад Башир, но его никто не слушал.
   Через несколько минут он оказался на улице, босиком и с голым торсом. Дверь за ним захлопнулась. Ахмад Башир сказал, обращаясь к двери:
   Спасибо, что штаны оставили. Все-таки Багдад удивительный город. Все время здесь со мной что-то происходит: один раз голову пробили, во второй раз ограбили, третий, чуть не утонул, в четвертый раздели. Как только местные жители существуют при таких напастях.
   Естественно в таком виде он не мог явиться в дом Ибн Лайса. Ахмад Башир предпочел бы умереть, чем показаться раздетым женщинам. Он отправился на поиски финансиста. Пройдя несколько улиц, Ахмад Башир попался на глаза отряду ма'уны.
   Ограбили, - объяснил он свой внешний вид и предложил им вознаграждение за то, чтобы они проводили его к дому финансиста Иосифа бен Пинхуса.
   Иосиф бен Пинхус был очень удивлен, когда глубокой ночью выйдя на стук, обнаружил у дверей полуголого человека в сопровождении полицейских.
   Я от Ибрахима бен Еноха, - сказал полуголый человек, - заплати блюстителям порядка по дирхему, вычтешь потом из моих денег.
   Еще через час Ахмад Башир констатировал.
   Вот за что я люблю евреев, с ними можно иметь дело. Если бы я со своим делом пришел к мусульманину, он бы засадил меня за решетку и присвоил бы все мои деньги. А ты вот так за здорово живешь, без всякого документа, выдал мне сто тысяч динаров.
   Почему же без документа? - возразил Иосиф бен Пинхус, - не надо нас иудеев идеализировать, ты предъявил документ.
   Клочок бумаги.
   Но самый главный клочок, я увидел подпись Бен Еноха, а за подтверждением дело не станет.
   Иосиф бен Пинхус был невысоким человеком с маленькой головой с оттопыренными ушами и крючковатым носом. Вся одежда, которую он предложил непрошеному гостю, оказалась тому безнадежно мала. Ахмад Башир взял лишь пояс с потайным карманом, куда он ссыпал золото.
   Могу я быть, еще чем-то полезен вам? - учтиво спросил финансист.
   Ахмад Башир недоверчиво посмотрел на банкира.
   Только не говори, что ты и это можешь.
   Изложите яснее, - невозмутимо сказал Иосиф бен Пинхус.
   Мой друг здесь в Багдаде, в тюрьме, должны казнить его. Меня выпустили, и его выпускали, а он отказался выходить.
   Почему вас выпустили?
   Хлопотали за меня и за него тоже, но он отказался выйти.
   Почему?
   Я думаю, рассудком двинулся. Последние годы он прожил в большом напряжении, да и мне они дались нелегко, но я то крепкий, выдержал, а у него видно в голове помутилось.
   Как его зовут?
   Имран ибн Али ал - Юсуф.
   За что его посадили?
   Пророком себя возомнил.
   Сколько вы готовы потратить на это, - спросил Иосиф бек Пинхус.
   Все что у меня есть, - подумав, ответил Ахмад Башир, - вернее все, что есть на счету Бен Еноха. Я могу распоряжаться его деньгами?
   Можете, но в пределах одного миллиона динаров, - последние слова финансист произнес с любовью.
   А этого хватит? - спросил Ахмад Башир.
   Этого хватит, чтобы купить всю администрацию халифа ал-Муктадира.
   Ну?
   Зайдите ко мне завтра, после обеда, - с улыбкой сказал финансист.
   Кабачок, из которого вышвырнули Ахмад Башира, закрывался после второй стражи. Как раз к этому времени, Ахмад Башир вернулся к ним.
   Изумленный подавальщик сказал:
   Удивляюсь я наглости некоторых людей, пока их не побьют, они будут возвращаться...
   Ахмад Башир подбросил вверх золотой динар. Подавальщик поймал его, рассмотрел и продолжил:
   -... бывает, из-за них и о порядочном человеке плохое подумаешь. Принесите господину его одежду.
   Примерно в это время Фарида открыла глаза. Из окна в комнату проникал сумрачный свет тот, что бывает в Багдаде ранним утром, до восхода солнца, когда небо затянуто облаками и грядущий день обещает быть ненастным. Но это ежедневный обман, потому что стоит первым лучам солнца коснуться небосвода, как тут же тают облака и небо обретает свой изумительный сине-голубой цвет, дарящий надежду.
   Фарида лежала не двигаясь, погруженная в невеселые мысли. Но когда до ее слуха донеся шум, производимый Ибн Лайсом, который готовился к торговле, она прикосновением руки разбудила Анну, спящую в этой же комнате и сказала:
   Я хочу в баню.
   Анна долго смотрела на нее недовольным взглядом, затем все-таки проснулась, села на кровати, потянулась, зевнула, ударила себя кулачком в грудь и крикнула.
   Отец, в бане сегодня какой день?
   Женский, - отозвался из соседней комнаты Ибн Лайс.
   Женский, - уныло повторила Анна, придется идти.
   Оделись, выпили горячего молока, съели по маленькой свежеиспеченной лепешке.
   А где наш толстый друг? - с набитым ртом спросила Анна.
   Не ночевал, - сказал Ибн Лайс.
   Не случилось ли чего? - озабоченно произнесла Фарида.
   Это вряд ли, - ответил Ибн Лайс, - с человеком, который вышел из тюрьмы ничего плохого случиться не может. Если только обратно в тюрьму попадет. Пьет где-нибудь.
   Все трое тяжело вздохнули. После этого женщины отправились в баню.
   Они оказались первыми посетительницами. Банщица, сонно оглядев их, сказала:
   Вот я думаю, те из жен, которые в такую рань в хаммам идут, спать грязными ложатся или за ночь такими становятся.
   Фарида с Анной переглянулись и прыснули. До банщицы медленно дошел смысл собственных слов, и она тоже засмеялась.
   Разделись и прошли в парную. В парную в прямом смысле этого слова. Пар в виде тумана наполнял большой зал со сводчатым потолком.
   Ничего себе, - воскликнула Анна, рассмотрев Фариду, - у тебя такое тело.
   Какое? - испугалась Фарида.
   Красивое, - завистливо пояснила Анна, - а я видишь, какая толстая.
   Ничего, - успокоила ее Фарида, - родишь и опять похудеешь.
   И не подумаешь, что у тебя двое детей и ты уже десять лет замужем.
   Замужем то я была всего два года, потом Имрана арестовали, и с тех пор я живу без мужа, наверное, поэтому и выгляжу так хорошо. Совместная жизнь старит людей.
   Перешли в моечное отделение. Фарида окатила горячей водой каменную лавку и легла на нее.
   Счастливая ты, - вздохнула Анна.
   Вот спасибо, - удивилась Фарида, - это надо же, нашла, кому завидовать.
   Если бы ты только знала, как я хочу лечь на живот, - призналась Анна, даже ноги сводит.
   Фарида тяжело вздохнула.
   Эх, девочка, мне бы твои заботы.
   Баня постепенно заполнялась женщинами и шумом. Кто-то уронил шайку, наполнив помещение грохотом.
   Ибн Лайс встретил их словами.
   Всегда в чистоте.
   Женщины в разнобой поблагодарили его, пошли прилечь и вскоре заснули. Ибн Лайс, рассчитывавший на их помощь в наведении порядка в лавке, тяжело вздохнул и отказался от этой мысли.
   Ахмад Башир появился во второй половине дня. Таким пьяным его еще никто не видел. Он часто моргал, и все время пытался придать своей зеленой чалме, залихватский вид.
   Все в порядке, - сказал он заплетающимся языком, - вы имеете дело со мной.
   Несомненно, - весело отозвалась Анна.
   Ахмад Башир укоризненно посмотрел на нее.
   А я говорю, что вы имеете дело со мной. Я все уладил. Завтра Имран будет на свободе.
   После этого Ахмад Башир лег на ближайшую кровать и огласил помещение характерными для спящего мужчины звуками. Некоторое время все слушали храп Ахмад Башира, надеясь уловить в нем еще какую-нибудь информацию. Первой нарушила молчание Фарида, она сказала:
   Я уезжаю.
   Как это уезжаю, - возмущенно спросила Анна, - А Имран? Его же завтра выпустят.
   Какая же я дура, - вместо ответа сказала Фарида, - что я здесь делаю, бросила своих детей, разыскиваю полоумного мужа, которому, как я теперь понимаю и дела то нет, никакого до меня и до моих детей. Ну, выйдет он завтра и что, разве это что нибудь изменит в наших отношениях. Что я бегаю за ним, никто в нашем роду не унижался так перед мужчиной. Я горянка. Ибн Лайс, откуда идет караван в Марокко?
   От Куфийских ворот, - сказал Ибн Лайс, там, рядом караван-сарай, возле него собираются.
   Проводи меня, - попросила Фарида Анну.
   Анна посмотрела на отца, тот сказал:
   Собери ей что-нибудь в дорогу.
   Караван уходил на рассвете следующего дня, но Фарида, несмотря на все уговоры, осталась ночевать в караван-сарае. Анна вернулась одна и с порога возмущенно воскликнула, обращаясь к отцу.
   - Как это тебе нравится, она уезжает, а я должна хлопотать о ее муже?
   Чего ты кипятишься? - рассеянно сказал Ибн Лайс, изучая свои записи, ее можно понять, но то, что у меня мешок соли лишний появился, этого я никак понять, не могу.
   Я не могу показаться ему на глаза в таком виде, - заявила Анна.
   Кому?
   Имрану.
   Это еще почему? - удивился Ибн Лайс?
   Анна пожала плечами:
   У меня чувство, словно я его обманула.
   Ибн Лайс внимательно поглядел на дочь.
   Ты ему что-нибудь обещала?
   Нет, но и он ничего не просил.
   Тогда не говори глупостей, нашел.
   Что нашел?
   Соль.
   Ах, отец, ну при чем здесь соль.
   Долго он будет спать, пойди разбуди его, - раздраженно сказал Ибн Лайс.
   А я уже здесь.
   Отец с дочерью обернулись. Ахмад Башир стоял в дверях и мрачно смотрел на них.
   Вы так шумели, что будить уже никого не надо. Дайте мне воды.
   Анна принесла воды. Он долго и жадно пил, затем перевел дух и сказал:
   Мне приснилась моя жена, она куда-то уехала с моими деньгами.
   Сон со значением, - улыбнулась Анна.
   Ты смеешься, а я уже такое пережил однажды. А где женщина?
   А я, кто, по-твоему? - лукаво спросила Анна.
   Я имею в виду, женщину постарше, жену Имрана.
   Она уехала.
   Куда уехала?
   Домой.
   Так вот почему мне такой сон приснился, - поразмыслив, сказал Ахмад Башир, - наверное, перепутали, пойду еще посплю, может теперь мою, покажут.
   Когда Имрана выпустят? - спросила Анна.
   Скоро, - отозвался из комнаты Ахмад Башир, - может уже выпустили.
   Я пойду к Мунису, - сказала Анна отцу.
   Между тем дело обстояло вовсе не так просто, как это представлялось одурманенному вином сознанию Ахмад Башира. Хотя предпосылки к благоприятному исходу были, и очень веские. Иосиф бен Пинхус оказался тем самым евреем-финансистом, который с подачи Ибн ал-Фурата внес в казну один миллион динаров и взял взамен на откуп налоги с Вавилонии. Но Иосиф бен Пинхус не был бы иудеем, если бы воспользовался первой мыслью, которая приходит в голову в такой ситуации. Ал-Фурат сидел в тюрьме. С одной стороны это было на руку финансисту, так как избавляла от необходимости выплачивать ему комиссионные, но с другой лишало возможности действовать через вазира. Обращаться к халифу лично с подобной просьбой было рискованно, так как любая власть обладает одной общей особенностью. Она не любит возвращать долги и пользуется для этого любыми методами. Бен Пинхуса могли обвинить в пособничестве и арестовать. Этим халиф решил бы сразу две проблемы избавился от кредитора и конфисковал состояние финансиста.
   - Я сделал все, что мог, - раздраженно сказал Мунис, - теперь изменить, что-либо не в моих силах. Он отказался выйти.
   - Разве нельзя было отпустить всех, - с горечью спросила Анна?
   - В этом случае мне пришлось бы самому сесть в тюрьму и умереть за него. Ты можешь угрожать мне разоблачением сколько угодно, но я ничего не могу сделать
   Жаль, - сказала Анна.
   Она вернулась домой. Оставалась надежда на обещание Ахмад Башира. Но того дома не оказалось, Ибн Лайс объяснил, что он ушел узнать насчет Имрана.
   Отдохни, - сказал он дочери.
   Пожалуй, - согласилась Анна, - я полежу немного, ноги не держат.
   Она легла. Когда Ибн Лайс, через несколько минут, заглянул в ее комнату, она спала, держась руками за живот.
   В свое время я оказал ал-Муктадиру услугу, - пояснил Иосиф бен Пинхус Ахмад Баширу, - и если бы речь шла о воре-насильнике или убийце, я бы мог обратиться с просьбой, но твой приятель, оказывается, поднял восстание, то есть угрожал безопасности самого халифа. Все это значительно усложняет дело. При власти ал-Муктадира Имран должен быть непременно казнен. Благополучие одного обусловлено смертью другого. Что бы спасти его от смерти надо свергнуть нынешнего халифа, что, как вы понимаете не в моих силах или ... Финансист сделал паузу, чтобы перевести дух.
   Или что? - нетерпеливо спросил Ахмад Башир.
   ...Или казнить его так, чтобы он остался жив.
   Вот как, - озадаченно произнес Ахмад Башир.
   Существует правило, подобного рода преступников, после казни привязывают на несколько дней к позорному столбу в назидание людям, и даже ставят возле него стражу, чтобы родственники не украли тело. Ну, со стражей я думаю, вы справитесь, обычно охраняют два человека, я могу дать вам помощников.
   Хорошо, - сказал Ахмад Башир, - помощники не помешают, в последнее время я себя неважно чувствую, старею, наверное. А, как выглядит казнь?
   Казнь, кстати говоря, состоится сегодня ночью, способов много, но поскольку преступнику предстоит еще после смерти быть распятым на позорном столбе, ему сохранят все части тела. Например, ему могут раздавить мошонку...
   Ахмад Башир страдальчески поморщился.
   ...Или выпустят из него кровь. Но это уже моя забота. Я сделаю все возможное, чтобы ему дали яд, но в чаше вместо яда будет обыкновенная вода, или, скажем, вино ...
   - Лучше вино, - сказал Ахмад Башир - он выпить любит.
   -... Но перед этим он проглотит облатку некоего индийского снадобья, после чего будет бездыханным, как мертвец, в течение суток.
   - Хорошо бы все получилось, - вздохнул Ахмад Башир, сколько я должен за это заплатить?
   Пустяки, на подкуп тюремного врача, надзирателей - триста динаров. Но снадобье заключенному должен передать человек, которому он доверяет кто-то из вас, вы понимаете, чтобы он согласился проглотить облатки, незнакомому он может не поверить. Вас проведут к нему.
   Вернувшись в дом Ибн Лайса, Ахмад Башир разбудил Анну, и сказал:
   - Кто-то из нас должен пойти в тюрьму и передать ему лекарство от смерти. Я подумал, что может быть, ты захочешь это сделать?
   - Хочу, - сказала Анна, - но не пойду. Иди ты.
   Ахмад Башира провели в тюрьму перед самым заходом солнца. В камере Имрана было совсем темно, но лицо заключенного выделялось своей бледностью. Ахмад Башир схватил его за руку и вложил в ладонь облатку со словами: "Проглоти это после моего ухода".
   - Это ты? - спросил Имран.
   - Я, - ответил Ахмад Башир, - ты заснешь, а когда проснешься, будешь на свободе.
   А мои люди, что будет с ними?
   С ними все хорошо, - соврал Ахмад Башир - их пошлют на каторгу.
   - Пустое это все, - сказал Имран, не отпуская руку Ахмад Башира, - я все равно не умру, потому что человеческая душа бессмертна.
   - Я слышал об этом, - неохотно ответил Ахмад Башир, - но пока никто еще не представил ни одного доказательства.
   - У меня есть доказательство, - настаивал Имран, - вот послушай, наши внутренние ощущения не меняются на протяжении всей жизни. Разве ты чувствуешь приближающуюся старость.
   - Спасибо, что напомнил, - буркнул Ахмад Башир.
   - Разве ты не осознаешь себя в теле зрелого мужа, тем же мальчиком, каким был много лет назад?
   - Пожалуй, - согласился Ахмад Башир.
   - Наша телесная оболочка стареет, а мы сами не меняемся, - вот доказательство бессмертия души. А, следовательно, несправедливость, царящую в этом мире можно объяснить тем, что все это игра, условность. Мы сыграем свою роль в представлении, именуемом жизнью, и уйдем на отдых, а затем нам дадут другую роль и может быть даже роль злодея.
   - Можно меня записать на роль халифа? - сказал Ахмад Башир, - или на роль евнуха в его гареме, но с условием, чтобы мне ничего не отрезали?
   Имран засмеялся.
   - Можно, - согласился он, - только не я веду списки. К тому же у души нет памяти.
   - Жаль, - сказал Ахмад Башир, и безо всякого перехода добавил - твоя жена уехала.
   Имран ничего не ответил.
   - Скажи мне, что ты будешь делать, когда окажешься на свободе, спросил Ахмад Башир?
   - Подниму восстание, - не задумываясь, ответил Имран.
   - Это не может продолжаться без конца, - мрачно сказал Ахмад Башир, - я имею в виду твое невероятное везение, когда-нибудь удача отвернется от тебя и ты свернешь себе шею. На твоем месте я бы уехал домой. Они обе сходят по тебе с ума, и, кажется, неплохо ладят между собой. Забирай их и уходи. Анна, правда, беременна, но Абу-л-Хасан не будет иметь претензии к тебе. В последнее время я все чаще думаю о том, что семейная жизнь это не так уж и плохо. Однако мне нужно уходить, до встречи.
   - Прощай, - ответил Имран.
   За ним пришли глубокой ночью, такой глубокой, что, пожалуй, это время можно было назвать началом нового дня.
   Имран бодрствовал, размышляя о новых доказательствах бессмертия души. Услышав голоса за дверью и звон перебираемых ключей, он проглотил облатку, и встретил вошедших стоя. Их было четверо; тюремный врач, надзиратель, чиновник и собственно палач, который держал в руках чашу. Он сказал: "За преступления против государства, ты смутьян приговорен к смерти и радуйся, что тебе достался легкий способ, выпьешь это и забудешь, как тебя звали, кроме того, твое тело будет привязано к позорному столбу и выставлено на всеобщее обозрение.
   - Это яд? - спросил Имран, удивляясь тому, как тяжело даются ему слова.
   - Яд, - подтвердил палач.
   - Я умру, как Сократ, - сказал Имран.
   Палач переглянулся с надзирателями. Те подступили к заключенному и взяли его за локти.
   - Не надо, я сам выпью, - успокоил их Имран.
   - Меня всегда умиляет кротость узника, - заметил палач.
   Имран взял чашу обеими руками и выпил ее содержимое.
   Последнее о чем он подумал, погружаясь в забвение, это то, что душа, покидая свою телесную оболочку, может продолжать свое существование не в этом же мире, а в ином, находящемся на более высокой стадии духовного развития, где уж точно нет несправедливости, зла и насилия.
   -Кажется, готов, - сказал палач.
   - Посвети сюда, - врач встал на колени, приложился ухом к груди заключенного, оттянув веки, заглянул в неподвижные зрачки, - мертв.
   Выносите, - распорядился палач.
   Караван, с которым должна была уйти Фарида, задерживался по непредвиденным обстоятельствам. Не хватало то верблюдов, то запасов воды, затем вдруг выяснилось, что опаздывают какие-то люди, то какой-то купец обнаруживал пропажу тюка с товаром, и все начинали его искать. В караван-сарае царила обычная для отправки каравана сутолока. Когда же, наконец, тронулись в путь, солнце уже стояло довольно высоко.
   Толпу зевак Фарида увидела издали.
   Люди стояли полукругом, а над их головами возвышался крест, к которому был привязан человек. Голова его была опущена, и лица на таком расстоянии нельзя было увидеть. Караван медленно протекал мимо места публичной казни. Пытаясь разглядеть лицо распятого, Фарида услышала разговор купца и караванщика. Последний, отвечая на вопрос, сказал: "Пророк это, сегодня казнили на рассвете, знатно потряс нынешних".
   - Что ты говоришь? - отозвался купец.
   - Да, время от времени появляется очередной пророк, чтобы спасти нас. Ловят, убивают, а жизнь продолжает идти своим чередом и ничего не меняется.
   - Пророк Мухаммад, да будет доволен им Аллах, умер своей смертью, заметил купец.
   - Да, но разве это что-нибудь изменило? - ответил караванщик.
   Не слушая более, Фарида приблизилась к толпе. Чувствуя, как наливается тяжестью ее сердце, она пробралась в первый ряд, и заглянула в лицо, висевшего на кресте, человека. Как это ни нелепо звучит, но, узнав своего мужа, женщина испытала чувство странного облегчения
   .В ее жизни наступила определенность.
   Она подошла еще ближе, к самому столбу и протянула руку, пытаясь дотронуться до его ступни, но стражник преградил ей путь копьем.
   - Нельзя, женщина, - сказал он.
   - Он мертв? - спросила Фарида.
   - Мертвее не бывает, кто он тебе?
   - Муж.
   - Смотреть надо было лучше за мужем, отойди подальше, нельзя близко подходить.
   - Что будет с его телом?
   - Похоронят на тюремном кладбище.
   - Забрать тело нельзя?
   - Нет, преступников не хоронят рядом с почтенными людьми.
   - Ну что ты доволен? - сказала Фарида, глядя на Имрана, - что я теперь должна сказать твоим детям.
   На миг ей показалось, что голова распятого шевельнулась, словно мертвец пытался ей ответить. Но нет, это был ветер.
   - Эй, женщина, - услышала она, - ты остаешься?
   Обернувшись, увидела вопрошающего караванщика.
   Нет, я ухожу, - ответила Фарида.
   Опустив голову, чтобы никто не видел ее слез, она выбралась из толпы и пошла за уходящим караваном.
   Хорошо, что ему ничего не отрубили, - сказал ал-Муктадир, разглядывая казненного. Паланкин халифа лежащий на плечах четверых огромных нубийцев находился прямо напротив креста,- Как ты считаешь, Мунис?
   - Да, повелитель, - согласился Мунис.
   Он сидел на черном жеребце, беспокойно перебиравшем копытами.
   - А Кушури советовал его четвертовать и развесить все части тела по отдельности. Но так лучше, как ты считаешь?
   - Да, повелитель, - согласился Мунис.
   - Ты не очень то многословен, - заметил халиф. Он был пьян с самого утра, но внимателен и обидчив, как бывают, обидчивы царственные особы.
   - Простите повелитель, мои мысли заняты предстоящим походом на Египет, - пояснил Мунис.
   - Ты кого-то ищешь? - спросил халиф.
   - Я, повелитель, смотрю по сторонам, не грозит ли тебе опасность, ответил Мунис. Он все время озирался в поисках вдовы Абу-л-Хасана.
   - Как его умертвили? - спросил халиф.
   - Его отравили, повелитель, - ответил Мунис.
   - Это легкая смерть, пусть говорят после этого, что я не добрый правитель.
   - Твоя милость повелитель не знает границ, - сказал Мунис.
   Мунис вспомнит свои слова, через двадцать лет, когда он предаст своего благодетеля в пользу другого наследника престола, ал-Кахира, и в результате, по приказу последнего доблестный Мунис по прозвищу Храбрый будет сам зарезан, как овца, в отхожем месте. Но сейчас он улыбался и кланялся своему повелителю.
   Это была все та же местность с чахлой растительностью, где редкие деревья не отбрасывали тени. Но в этом раз Имран, сколько не крутил головой, не мог обнаружить холм, обычно виднеющийся вдали. По направлению, к которому он обычно шел. Поскольку ориентир исчез, то Имран остался на месте, лишь отыскал подходящий валун и сел на него. В воздухе витала некоторая неопределенность. Имран чувствовал это, но это чувство отнюдь не вселяло в него растерянность, напротив, он как никогда был спокоен и даже безмятежен. Потому что решение не зависело от него. Когда вдали показалась фигура, он приветственно помахал ей рукой. Фигура эта появилась довольно таки странно; сначала появилась голова, затем плечи, а уж потом все остальное, она словно вырастала из-под земли, но в то же время и приближалась. Скоро фигура приблизилась настолько, что можно было определить, что она принадлежит женщине. Имрана, она нисколько не заинтересовала, поскольку, даже на таком расстоянии было видно, что она преклонного возраста. Он лишь крикнул:
   - Женщина, в этих краях раньше холм был, не знаешь, куда он делся?
   Женщина Имрана не заинтересовала, но вот он сам, видимо представлял для нее определенный интерес, так, как направлялась она прямиком к нему. Он даже пожалел, что задал ей вопрос и тем самым привлек ее внимание. Предстоящая встреча почему-то заранее тяготила его. Он даже оглянулся в поисках места, где можно было укрыться от старухи, но ничего подходящего не обнаружил.
   Она приблизилась, и стало видно, насколько она безобразна. Седые космы выбивались из - под платка и нависали на ее мясистом, испещренном оспинами, носом. На ней была неопрятного вида хламида, выцветшая от времени. Правая рука ее, висевшая неподвижно вдоль туловища была почему-то окровавлена, а левой здоровой она прижимала к груди круглую, высокую корзину с крышкой.