Андронова Лора. Подняться на башню

   — Для человека, которого только что чудом не повесили, ты поразительно капризен, — заметил он.
   — Все равно. Опасаюсь я их. Укусят — лечись потом всю жизнь, — сказал Хёльв.
   — Да перемерли жучки-букашки давно! — махнул рукой эльф. — К тому же не думаю, что впереди нас с тобой ждут долгие годы. До утра бы дотянуть — и хорошо.
   — Все равно неприятно как-то.
   — Каков! Подставлять чужую шею под топор его ничуть не смущает, а поспать на коре — неприятно, видите ли!
   — Я же не знал…
   — Не знал он! Ладно. Что уж теперь поделать. Надо думать, как отсюда выбираться. Юноша покивал.
   — Точно. Тут кто-нибудь живет поблизости? — спросил он.
   — Волки, хмуро ответил эльф. — Медведи. Кабаны.
   — А более дружелюбный? Например, помянутые тобой зайцы.
   Яркий свет костра быстро превратил серые сумерки в густую ночную темень. Сосны чуть поскрипывали под усилившимся ветром и роняли с ветвей крупные хлопья снега.
   — Есть только одна возможность, — после долгих раздумий заявил Лэррен, — но она мне не нравится.
   Хёльв с готовностью вскинул голову.
   — Милях в трех отсюда, в Болотистой Овражине, обитает Нестор Нурр.
   — Он что — леший?
   — Почему леший? У него там дом.
   — Отлично! Попросим его пустить нас пожить пару деньков. Ведь не зверь он? Не оставит погибать?
   Лэррен неопределенно пожал плечами, всем своим видом показывая, что ни в чем нельзя быть уверенным.
   — Он странный человек. Появился в Брасьере около десяти лет назад и сразу стал известен как талантливый, наверное даже гениальный, скульптор. Барон — тогда им был Мартин Мокрое Ухо — сразу его выделил, приблизил к себе, делал крупные заказы. Да и после того как к власти пришла Амель, Нестор явно не бедствовал. Помнишь статую Тихой Дриады в оранжерее? Это его работа.
   Выбрав из груды хвороста крепкую прямую палку, Хёльв поворошил ею пылавшие дрова. Поднялось облако искр.
   — Удивительно. Знавал я как-то одного скульптора. В Гёднинге еще. Небогатый был малый, — проговорил он.
   — Ну, Нестор не на дриадах себе состояние сделал. Портретист он хороший. Лепил бюсты вельмож. Саму суть в человеке видел, саму душу, истинное лицо.
   — Странно, что я его не встретил при дворе, — сказал Хёльв.
   — Несколько месяцев назад с ним что-то случилось. Говорят, он стал подавленным, молчаливым, все время чего-то боялся, нервничал. В конце концов купил усадьбу в глуши благо, средствами он располагал немалыми — и погреб себя в ней.
   — Может, просто устал от городской суеты? Решил отдохнуть на лоне природы?
   — Да? Почему же в таком случае он не наслаждается этой самой природой? Ходят слухи, что Нурр заперся в самом глубоком подвале и буквально носа оттуда не показывает. Даже ест и спит там.
   Хёльв пожал плечами, не отрывая взгляда от огня:
   — У него вдохновение, только и всего.
   — Может быть, может быть, — В глазах Лэррена читалось сомнение. — Ты будешь смеяться, но я нутром чую, что дело тут темное. Я и сам этого скульптора никогда в глаза не видел, но слышал о нем очень и очень многое. Не тот он человек, чтобы бросить все только потому, что его соизволила посетить муза.
   — Но иного выхода, кроме как напроситься к нему в гости, у нас нет?
   Лэррен развел руками:
   — Похоже на то.
   — Так чего мы тут рассиживаемся? — возмутился юноша. — Надо скорее идти! Как раз поспеем к ужину.
   Он вскочил и потянул эльфа за плечо. Тот с кряхтением поднялся.
   — Не уверен, что нам будут рады, но попробовать все же стоит.
 
   До Болотистой Овражины добирались около часа. В лесу совсем стемнело, в просветах между ветками остро поблескивали звезды. Хёльв уныло тащился за Лэрреном, который шел напролом, совершенно не выбирая дороги. В сапогах чавкал растаявший снег, ныли окоченевшие руки, на растрескавшихся губах выступали и тут же замерзали капельки кропи.
   «Лучше бы мы остались возле костра, — думал юноша. — Там можно было бы спокойно умереть. Он совершенно выбился из сил, но признаться в этом не решался.
   — Откуда ты знаешь, куда идти? — спросил он, когда Лэррен остановился, разглядывая покрытый искристой белой шапкой муравейник.
   — Знаю. Нет ничего проще, чем найти в лесу человеческое жилье. Вы, люди… — начал было вещать эльф, но замолчал на полуслове прислушиваясь. — Тихо, тут неподалеку кто-то есть.
   Они пригнулись, стараясь скрыться среди зарослей дикой малины, и осторожно двинулись вперед.
   — Ага, — прошептал Лэррен. — Идут. Он упал в снег и увлек за собой Хёльва.
   — …Арбигейла. Да, именно так мне сказали, а мне уж если что сказать, то навек в башку впечатывается, — услышали они чей-то густой, звучный бас.
   — Не путаешь? Странная фамилия какая-то. — Второй голос был ломающимся, мальчишеским.
   — Я никогда ничего не путаю! Никогда! У меня память как гранит! — обиженно прогудел бас.
   — Чудно как-то.
   — Еще бы. Чтоб у чародейки была нормальная фамилия да имя! Ха! Для них это даже зазорно, наверное! Хёльв беззвучно хихикнул.
   — Похоже, речь идет о твоей соплеменнице, — шепнул он. Лэррен сморщился как от зубной боли и пихнул юношу локтем в бок.
   — Так я не понял, зачем нужен вереск? — спросил мальчишка.
   — Как зачем? Чтобы все было по высшему разряду. Чай, не из деревни Квакино ведьму вызвали, а почтенную даму из самого Хан-Хессе!
   — Ну?
   — Комнату ей самую лучшую выделили, белье шелковое стелят, салаты какие-то особенные уже готовить начали.
   — Ну?
   — Что — «ну»?! — рассердился обладатель баса. Вереск-то тут при чем?
   — Как при чем?! Камин топить в ейной спальне!
   — А что, просто дровами нельзя? Надо было меня среди ночи из кровати вытаскивать?
   — Ты дурак, Биви. Какие дрова, когда она нас всех в воробушков превратить может, ежели что не так?
   — Так уж и в воробушков! Не пять мне лет, чтобы всякой ерунде верить. Да и не горит вереск толком! — выкрикнул мальчишка.
   — Да тебе-то что?! Кухарка сказала, что нужен вереск. Для аромату. А уж ей-то можно верить, она и во дворцах прислуживала.
   Биви громко засопел. Установившееся молчание нарушали только постукивание лопаты и кряхтение. — Подер, а Подер? — не выдержал мальчик.
   — Чего тебе?
   — А чародейка одна будет?
   — Вряд ли. Небось целый вагон прислуги с собой привезет. — Подер вздохнул. — Вот и начнется веселая жизнь. А то покойничком себя стал ощущать в этой холодрыге.
   — Тю! Много ты понимаешь в покойничках.
   — Уж не меньше некоторых…
   Голоса начали отдаляться. Хёльв поднялся с земли и восторженно хлопнул эльфа по плечу:
   — Ура! Спасены!
   — Хм?
   Пойдем к этому Нурру и скажем, что мы — посланники госпожи Арбигейлы, явились проследить, чтобы все было правильно подготовлено к ее прибытию, — выпалил юноша. И кто нам поверит?
   — Все! Все нам поверят. Они ее боятся — это факт. Потому не рискнут и слово поперек сказать. Одеты мы, к счастью, весьма прилично, вполне сойдем за приближенных знатной дамы.
   — А что мы будем делать, когда приедет сама чародейка? Прятаться от нее в чулан и молиться, чтобы она забыла, как превращать людей во всяких бессловесных тварей?
   Поплотнее завязав шарф, Хёльв достал из кармана гребешок и расчесал волосы. Поправил кожаную повязку на лбу.
   — Зачем нам дожидаться ее приезда? Поедим, обогреемся, а потом ускачем прочь.
   — Так-так, ускачем. Ты, оказывается, еще и конокрад? Лэррен иронично приподнял левую бровь.
   — Нет. Просто жить очень хочется, — серьезно ответил юноша. — Попытаемся?
   Склонив голову, эльф задумчиво рассматривал узор на своих варежках. Пепельные локоны закрывали лицо, но Хёльв был уверен, что Лэррен улыбается.
   — Ох и втравишь ты меня снова в неприятности.
   — Лэр, другого выхода нет.
   — Глупости. Можно просто попросить пустить нас переночевать.
   — Но ведь ты и сам сомневался… Мой вариант надежнее! — Хёльв смахнул снежную крошку с курки Лэррена. Тот молчал.
   — Наверняка у Нурра должно быть приличное собрание книг, как ты считаешь?
   — Должно. — Эльф бросил хмурый взгляд на юношу, потянулся и встал. — Пойдем, что ли, в самом деле. Надо еще решить, как распределить роли.
   Хёльв просиял:
   — Ты, естественно, будешь библиотекарем.
   — А ты — флейтистом? И зачем, скажи на милость, волшебнице может понадобиться повсюду нас с собой таскать?
   — Хорошо. Тогда ты — дворецкий, а я — твой помощник…

* * *

   Ойна появилась на свет летом, на следующий день после солнцеворота, в больнице брасийского храма Всемилостивой Амны.
   Палата была полна — не столько оттого, что служительницы богини славились лекарскими способностями, сколько благодаря дешевизне врачевания. Бедных и увечных монахини лечили бесплатно, исподволь уговаривая принять постриг.
   Сестра Минья, принимавшая роды, бережно взяла крошечную девочку на руки и привычным движением перерезала пуповину. Малышка не кричала, только тихонько вздыхала и смотрела по сторонам сияющими глазами. Монахиня опустилась на стул, коснулась пальцами детского лобика и тут же вскочила. Ее вытянутое лицо побелело.
   — Чистая, — прошептала она и дрожащими руками завернула Ойну в пеленку.
   Потом сорвала с себя заляпанный белый халат и выбежала в коридор.
   — Чистая! Чистая! — закричала Минья, поднимая девочку над головой. — Радуйтесь, сестры! Матерь послала нам свое чадо! Позовите настоятельницу!
   Захлопали двери, послышались возбужденные голоса, смех. Минью окружили десятки монахинь, к маленькой Ойне потянулось множество рук. Служительницы, прибежавшие позже, становились на цыпочки, чтобы разглядеть личико новорожденной.
   — Зорюшка ясная, — с придыханием сказал кто-то.
   Сестры согласно заахали.
   За спиной Миньи, в лазарете, послышалось сдавленное хихиканье, сменившееся стоном. Никто не обернулся. Ущербная рассудком пьянчужка — мать Ойны — провела ладонями по окровавленному животу, сжалась в комочек, прячась от рвущейся изнутри боли, всхлипнула и умерла.
   Воспитывалась Ойна в монастырском приюте, и поначалу ее жизнь ничем не отличалась от жизни брошенных родней сверстниц. Она вставала с зарей, помогала накрыть столы в трапезной, завтракала, вместе со старшими послушницами убирала и мыла посуду. После молитвы начинались уроки: сирот учили грамоте, основам арифметики и географии. Время между обедом и ужином посвящалось уборке, уходу за садом, шитью и вязанию — девочек с самого раннего возраста приучали к труду. Только когда Ойне исполнилось шесть лет, она стала замечать особое к себе отношение. Взрослые монахини смотрели на нее с благоговением, внимательно прислушивались к ее словам. Шалости, за которые других послушниц безжалостно бы выпороли, сходили ей с рук.
   Накануне своего седьмого дня рождения разыгравшаяся Ойна уронила старинную вазу керамской работы, подаренную монастырю самим генералом Рубелианом. Ваза с грохотом упала, осколки разлетелись по комнате, и куст синих роз осел в быстро растекавшуюся лужу. Метелочка для смахивания пыли выскользнула из рук, девочка застыла на месте и зажмурилась, надеясь, что ваза каким-то чудом снова окажется целой. Чуда не случилось, и Ойна бросилась к шкафу за тряпкой. На глаза набежали слезы, мешавшие толком рассмотреть сложенные на полках стопки полотенец и простыней.
   «Когда Мрийка порвала занавески в приемной, ее посадили в сарай, на хлеб и воду, а Тиру заперли в чулане, в темноте, — думала она. — Только бы никто не зашел! Только бы никто не зашел!»
   Вынув из ящика старенькую штопаную скатерть, Ойна насухо протерла пол, и только начала собирать осколки, как краем глаза увидела, что дверь приоткрывается. На пороге стояли настоятельница Самния и ее помощница. Ойна съежилась, желая сделаться совсем маленькой и прозрачной, молясь, чтобы высокие сестры не заметили сжавшуюся в углу воспитанницу.
   — Это Чистая, — услышала она. — Надо же, генеральскую вазу разбила.
   Мать Самния вздохнула:
   — Что ж, пусть пока резвится. Подумаешь — ваза. Не пороть же малышку из-за этого? Пусть играет, милостью Амны.
   Сестры тихо прикрыли за собой дверь и удалились.
   Ойна опустилась на пол, пытаясь осознать услышанное. Чистая? Святая, отмеченная перстом пресветлой богини? Творящая чудеса, поддерживающая силу в Сердце? Девочка бросила тряпку и подбежала к стоявшему на столике зеркалу. Осколки вазы захрустели у нее под ногами.
   — Чистая, — прошептала Ойна, морща облупленный нос. — Не пороть же ее? Не пороть же ее! Не пороть!
   Она засмеялась. Чистая! Чистая! Вся навязанная воспитанием сдержанность улетучилась в одно мгновение. Тысяча невидимых иголочек покалывала ее кожу, щекотала ладони и ступни. Ойна подпрыгнула па месте и выскочила в коридор, маленьким смерчем пронеслась по лестнице, выбежала во дворик.
   Хохот распирал ее изнутри, когда она собирала в коробочку еще по-весеннему вялых пауков и выкладывала из них узоры на подушках старших послушниц. Беззвучно хихикая, она прокралась на кухню и стянула со стола миску рыбного фарша — кормить уличных котов.
   Чередой потянулись веселые дни. Ойна гоняла по коридорам крыс, грызла на уроках маковые сухарики, нарочно путала слова молитв. Вечерами она удирала из общей спальни в сад и подолгу просиживала возле ручейка, перебирая камешки и глядя в неспокойную прозрачную воду.
   Все закончилось промозглым осенним утром, когда в монастырь приехала мать Полонна — дама-настоятельница Убарского храма.

* * *

   Дом Нестора Нурра стоял в самом сердце обширного оврага. Перед фасадом тянулся розовый мраморный портик, в нишах второго этажа виднелись статуи. Тщательно расчищенный двор окружала высокая частая ограда. Стоило путникам приблизиться, как послышался лай и из-за угла дома выбежала стая псов. Помахивая пушистыми хвостами, собаки улеглись рядком вдоль забора.
   — Богато живет твой гений, — присвистнул Хёльв.
   — А чего бы не жить богато, если деньги есть? — ответил Лэррен. — По-твоему, все художники должны жить в мансардах?
   — Может, и не в мансардах, но к чему эта кобелиная орава?
   — Наверное, чтобы богатства целее были. Небось и ты завел бы себе охрану, если бы жил в таких хоромах?
   Они пошли вдаль ограды, разыскивая ворота. Собаки вскочили и бросились следом, предупредительно рыча и скаля зубы.
   — Как ты думаешь, это работа самого Нурра? — спросил Хёльв, указывая на припорошенного снегом гипсового дракона.
   Эльф кивнул:
   — Это макет монумента, установленного в Верховном Дворце Велерии.
   — Ну и ну! — восхищенно протянул юноша. — Ничего не скажешь — мастер!
   Вычурная чугунная калитка была заперта на висячий замок, но рядом, на вбитом в землю столбике, покачивался колокольчик. Хёльв несколько раз его подергал, не рассчитывая особенно на ответ. Однако несколько минут спустя в окошке над входом в дом загорелся свет, заскрипели засовы и на крыльцо вышел коротко остриженный скуластый мальчишка в потрепанной шубейке.
   — Кто-о-о? — протяжно выкрикнул он, взмахнув фонариком.
   — Дворецкий госпожи Арбигейлы. С помощником, — сказал Лэррен. — Прибыли подсобить с приготовлениями.
   Мальчишка шумно втянул в себя воздух и, успокоив собак, пошел к калитке.
   — Уже? — спросил он, возясь с замком.
   — Уже, Биви, уже. Отворяй ворота.
   Тот замер, разинув рот.
   — Откуда вы знаете, как меня зовут?!
   — Не зря у волшебницы не первый годок служим. — Эльф со значением понизил голос.
   — Мы еще и не на такое способны.
   Хёльв сдвинул светлые брови и кивнул.
   — Уж больно строга, — пожаловался он. — Только повод и ищет, чтобы с кого-нибудь шкуру спустить.
   — А наш хозяин совсем не такой!
   — Пока не такой.
   В широко распахнутых глазах Биви промелькнул страх.
   — Думаете, это заразно?
   — Не исключаю. — Лэррен выразительно подышал на озябшие пальцы. — Может, ты нас все-таки впустишь или так и будем на морозе беседовать?
   Мальчишка всплеснул руками, суетливо подхватил гостей под локти и повлек в дом.
   Внутреннее убранство особняка было куда скромнее внешнего: голые оштукатуренные стены, деревянная мебель, ситцевые занавеси на окнах. Но, несмотря на предельную простоту обстановки — а может, именно благодаря ей, — комнаты обладали каким-то особым, чарующим уютом.
   — Светло здесь, — заметил Хёльв. — И пахнет хорошо.
   — А как же! К прибытию ее чародейства стараемся. Денно и нощно.
   За стеной послышался треск, грохот и давешний густой бас протрубил что-то нечленораздельное.
   — Это Подер, — пояснил Биви. — Делает вересковые шалашики. Говорят, в Хан-Хессе принято их ставить возле камина.
   — Святая правда, — подтвердил Лэррен. — В последнее время вошло в моду связывать их шелковыми лентами.
   — Госпожа предпочитает алые, с вышитыми концами, — вставил Хёльв.
   — Пропитанные ароматическими маслами, — добил эльф. Биви захлопал ресницами:
   — У нас нет лент, и бежать за ними в Брасьер уже поздно. Что же делать?
   Эльф сокрушенно вздохнул;
   — Придется обойтись. Все-таки госпожа понимает, что ожидать особого комфорта от развалин в глубине лесов не приходится.
   По лицу мальчишки скользнула тень обиды — назвать самое величественное из всех виденных им зданий развалинами? После того как он целый день драил полы к приезду волшебницы? Хорошенькие манеры у этих городских!
   — Давайте я вам лучше вашу комнату покажу, — буркнул он. — Воду греть или так спать ляжете?
   — А одеяла хорошие? — спросил Лэррен. Биви поджал губы.
   — Если одеяла хорошие, то и без горячей ванны можно обойтись, — пояснил эльф.
   Мальчик потоптался на месте, исподлобья поглядывая на капризных гостей, и крикнул:
   — Эй, Подер, пойди сюда.
   — Чего тебе? — пробасили из-за стены.
   — Тут к нам прибыли…
   В соседней комнате что-то печально хрупнуло, словно сломался в неловких руках вересковый шалашик. По коридору загрохотали шаги, и в прихожую вбежал мужик огромного роста. Его лысая, как яблоко, голова матово поблескивала в свете ламп.
   — Здрасьте, — подобострастно проговорил он, распихивая по карманам мотки бечевы.
   — Лэррен Эрвалла, — выступил вперед эльф. — Дворецкий ее сиятельства. Это Хёльв, мой юный, но очень способный помощник.
   — Подер я, — представился гигант, протягивая костистую лапищу.
   Лэррен светски улыбнулся:
   — Душевно рад.
   — А где же сама госпожа Арбигеила?
   — Немного задержалась в пути, — сказал Хёльв, — Послала нас вперед, проверить, все ли здесь готово, помочь в случае нужды.
   — Они спрашивают, какие у нас одеяла, — мрачно сообщил Биви.
   — Самые что ни на есть теплые. Из лучшей велерской пряжи.
   — Да что им велерская пряжа, если и замок наш для них — развалюха, — продолжал ворчать Биви
   Хёльв бросил на Лэррена укоризненный взгляд. Тот виновато пожал плечами.
   — Хозяйке должно здесь понравиться. Очень уютно.
   — Не каждый дом в Хан-Хессе обставлен с таким вкусом, — польстил эльф. — И чисто — как в ратуше перед балом.
   Биви чуть оттаял:
   — В покои-то пойдем или здесь спать будете?
   — Вы, часом, не проголодались в дороге? — участливо спросил Подер.
   Тонкие пальцы Лэррена побарабанили по столу. На лице отразилась вялая задумчивость.
   — Да не то чтобы… — Он бросил косой взгляд на побагровевшего от возмущения Хёльва и добавил: — Но нам было велено продегустировать все блюда, что вы приготовили для ее сиятельства.
   — Ага, — почему-то обрадовался Биви. — Я так и думал.
   Он ловко перемахнул через стол и вприпрыжку побежал к двери. Оставшиеся в комнате проводили его взглядом.
   — Куда это он? — спросил эльф.
   — На кухню, куда ж еще, — охотно объяснил Подер. Весь вечер вокруг кастрюль вертелся, как лиса возле курятника. Надеется, что и ему с вашего стола перепадет.
   — Отчего ж нет? — сказал Хёльв. — В компании все как-то веселее.
   Подер заметно оживился:
   — Полностью с вами согласен, добрый юноша. В хорошем обществе и вино приятнее потребляется, и трубочка веселее раскуривается.
   Подмигнув гостям, гигант степенно удалился в соседнюю комнату и вернулся минуту спустя с запечатанным кувшином под мышкой. Лэррен вскинул бровь:
   — А хозяин по этому поводу ничего не скажет? Подер только рукой махнул:
   Ему не до нас. Сидит в своей норе которую неделю, коса не кажет. Только за едой приходит раз в день. А бывает, и вообще не приходит.
   — Идеальный хозяин, — сказал Хёльв, придвигая к себе кувшин.
   — Просто мечта, — согласился эльф.
   За окном завыла собака — негромко, но жалобно, поскуливающе. Взошла луна, и ночь сразу стала ясной. На синеватый снег легли четкие тени деревьев и замковых башен. Ветер стих, и на Болотистую Овражину дохнуло морозом.
 
   Хёльв спал и видел осень. Поросший лесом овраг золотился опавшими листьями, во мху маячили коричневые шляпки грибов. Пахло хвойной сыростью и дымом далекого костра. Пахло домом.
   Над оврагом возвышалась башня. Черные окна-бойницы холодно смотрели на непрошеного визитера, трепетали на ветру глянцевые листья плюща.
   Хёльв хотел отвернуться, хотел бежать прочь, но ноги понесли его вперед, к входу, а потом наверх по шатающейся лестнице без перил. На пороге кабинета он остановился. Здесь ничего не изменилось: все тот же беспорядок, раскрытые книги, старинные свитки.
   Хозяин башни по-прежнему лежал на полу, сжимая руками торчавшую из груди стрелу.
   — Здравствуй, — сказал мертвый колдун, открывая пустые, подернутые пеленой глаза.
   — Прости меня, — выдавил Хёльв, цепляясь пальцами за дверной косяк, — Я не хотел, я правда не хотел… Губы убитого сложились в злую улыбку.
   — Нет, проговорил он, медленно приподнимаясь. — Нет, нет, это невозможно.
   Хлопнуло незакрытое окно, и в комнате повеяло стужей.
   — Нам надо поговорить, — сказал колдун. Он уже стоял, держась за угол стола. Из раны на груди сочилась густая, совсем не похожая на кровь жидкость.
   — Поговорить, — повторил он, двигаясь к Хёльву. — Поговорить.
   Тот попятился было назад, к лестнице, но тут же остановился, с ужасом чувствуя, как кто-то невидимый подобрался к нему. Плеча коснулось что-то мягкое, горячее, царапнуло по обнаженной коже. Хёльв закричал и проснулся.
   В окно заглядывала маленькая ослепительная луна, наполняя комнату призрачным светом. Сваленная на стуле одежда казалась огромным многоруким пауком. По потолку бежали блики.
   На соседней кровати заворочался Лэррен.
   — Кошмары? — невнятно спросил он из-под одеяла.
   — Вроде того.
   Поправим дрожащими руками подушку, юноша перевернулся на другой бок и попытался расслабиться. Но жуткий сон не шел у него из головы.
   — Эй, — тихонько позвал он, — Лэррен! Ты не спишь?
   — Теперь уже не сплю, — недовольно отозвался эльф. Хёльв вздохнул.
   — Извини, — прошептал он.
   — Да чего уж там. Выкладывай.
   — Я… Я убийца.
   Лэррен приподнялся на локтях и внимательно посмотрел на юношу. Потом встал с кровати и, укутавшись в одеяло, уселся на подоконнике.
   — Интересные новости. Душегуб, значит?
   — Наверное. — Хёльв опустил светловолосую голову. — Я серьезно, Лэррен.
   Эльф молчал, ожидая продолжения.
   — Прослышал в одной корчме про колдуна, который всей округе жить мешает, да и вызвался его прикончить. Герой…
   — Прикончил?
   — Прикончил. Я думал, это как зверя убить бешеного, а он…
   — Оказался обычным человеком? Нормальным? Хёльв только кивнул. Он сидел, положив подбородок на колени, и разглядывал трещину в стене. Между лопаток полз противный липкий холодок.
   — И теперь тебя мучает совесть? — По тону Лэррена невозможно было понять, насмехается он или говорит серьезно.
   — Я как-то забыл об этом… Почти. А теперь вот — сон. На улице залаяла собака, послышался сонный голос Подера, Хёльв поежился, тревожно покосившись на окно.
   — Тебе снился он? Убитый тобой человек? — спросил эльф.
   — Да.. — Юноша замялся. — Как будто он жив и хочет со мной поговорить, сказать что-то важное. А потом что-то коснулось меня, я очень испугался и проснулся.
   Лэррен зевнул и небрежно махнул рукой:
   — Ерунда это все. Муки нечистой совести. Не бери в голову. — Он протер запотевшее стекло. — Что это они там расшумелись?
   Во дворе продолжала лаять собака. К басу Подера присоединился голосок Биви — тонкий и умоляющий.
   — Что там?
   — Не вижу, замерзло все. Ристаговы дары! Заклеено!
   Встав на подоконник, эльф приоткрыл форточку и выглянул наружу. В комнату ворвалась стайка снежинок. Лэррен переступил с ноги на ногу. Хёльв нетерпеливо подергал его за край рубахи.
   — Ну? Кто-то пришел? Не молчи!
   — Отстань.
   Эльф сперва раздраженно отбрыкивался, потом замер, напряженно вслушиваясь в разговор. Увидеть крыльцо мешал фронтон, Можно было рассмотреть только каменный край лестницы, возле которого стояла незнакомка в темной накидке. Поставив ногу на первую ступеньку, она что-то негромко говорила.
   — Я же слышу, там какая-то женщина! — Хёльв подпрыгнул, пытаясь разглядеть происходящее.
   — Погоди ты! — замахал рукой Лэррен. — Она… Раздери меня барсук!
   — Да что она?! Что?
   — Молчи, проклятый авантюрист! Молчи! Мы пропали! — прошипел эльф.
   Он тяжело спрыгнул вниз, залпом осушил стоявший на тумбочке графин с соком, утерся рукавом, блуждая взглядом по комнате.
   — Интересно, успеем ли мы сделать ноги?