Андронова Лора. Подняться на башню

   Хёльв не ответил. С преувеличенной тщательностью отер горлышко фляги и вернул ее хозяину. Лэррен только хмыкнул и стал смотреть на дорогу. Когда под колесами застучала каменная кладка, он с наслаждением потянулся и полез в сундук за накидкой.
   Карета остановилась. Послышались крики кучера, взывавшего к «растреклятым сонным олухам из конюшни».
   — Прибыли, — сказал эльф и распахнул дверцу.
   Хёльв осторожно переступил порог трактира и замер, озираясь по сторонам. Потом неспешно, крошечными шажками двинулся вперед, к столу, за которым сидели Риль и Мерлок.
   Рядом с ними устроился опередивший юношу Лэррен. Непонятным образом он уже успел разжиться большой кружкой чего-то горячего и тарелкой присыпанных укропом сухариков.
   — Почему ты так крадешься? — со смешком спросила волшебница, отставляя в сторону бокал с красным вином. — Боишься, что пол провалится?
   Лэррен злорадно фыркнул и, с хрустом разломив сухарик, отправил обе половинки в рот. Мерлок приветливо кивнул Хёльву и улыбнулся. Рыцарь сидел тихо, втянув голову в плечи, — то ли стесняясь своего изуродованного лица, то ли смущаясь в непривычно большом и шумном обществе.
   — Что прикажете? — прочирикала подбежавшая к столу девушка.
   — Подайте мне блюдо дня, — бодро заказал эльф.
   — Сегодня это…
   — Неважно, — оборвал ее Лэррен. — Сделайте мне сюрприз!
   Служанка сдавленно хихикнула.
   — А вам? — обратилась она к Хёльву.
   Тот поднял на нее глаза и заметил, что стоявший у буфета трактирщик улыбнулся и подмигнул ему узнавая. Юноша чуть приподняла со скамьи и вежливо наклонил голову.
   — Мне пирогов. Побольше, — механически ответил он подавальщице. — И пива.
   Когда девушка ушла, Риль вперила в него изучающий взгляд.
   — Что такое?
   — Я здесь уже был. — Хёльв вздохнул. — Тогда…
   Выражение иронии на лице волшебницы сменилось сосредоточенностью. Она снова придвинула к себе бокал, задумчиво пригубила вино.
   — У меня было время тут осмотреться — походила по окрестностям, поспрашивала… — Судя по ее тону, результаты наблюдений оставляли желать лучшего.
   — И что же, эйне ма? Какова ситуация?
   Риль вздохнула:
   — Плохо дело. После того как в Убаре погиб герцог и его сыновья, а замок Убарис был разрушен, власть там как-то незаметно перешла в руки служительниц Всемилостивой Амны. Действуя по приказу матери Полонны, они обыскали там всё, перевернули каждый камешек, каждую досочку, залезли в каждую щель, но так и не нашли Чистое Сердце.
   Приняв из рук служанки запотевшую кружку, Хёльв попробовал пиво, закусил сухариком из тарелки Лэррена.
   — Тогда они стали искать его при помощи своих несчастных послушниц? Ойны и ее подруг? Чистых, как их называли?
   — Именно. Проведенный ритуал указал, что святыня находится в некоем глухом местечке, обозначенном далеко не на каждой карте… Здесь. В Мертвоозеръе.
   Хёльв не удивился. Лэррен — судя по скорости, с которой он продолжал уплетать принесенное ему рагу, — тоже.
   — Если говорить совсем точно, — добавила Риль, — то линии сходятся на замке, в котором жил Фархе.
   — Это не замок, — пробормотал юноша, рассматривая старого выпивоху, уснувшего прямо на соседней скамье. Это был Кукис-кузнец — его давний знакомый. Хёльв еще раз обежал глазами трактирную залу: ему казалось, что он вернулся в прошлое, только несколько кусочков мозаики пока не встали на место, портя картинку.
   — Что же? — удивленно переспросила Риль. — Курятник? Хёльв нервно икнул и с ужасом воззрился на чародейку.
   — Там просто башня… Довольно старая, — ответил он чуть погодя.
   — Иллюзия?
   — Вроде того.
   Эльф засмеялся, не переставая жевать.
   — А ты у нас, оказывается, большой специалист в магии?
   — Лэр, прекрати. — Риль подняла руку, удерживая готового вспыхнуть Хёльва. — На данный момент совершенно не важно, чем на самом деле является обиталище Фархе. Важно другое — как туда попасть.
   Кокетливо улыбаясь, к столу подбежала подавальщица, поставила перед Хёльвом плетеное блюдо с лаковыми коричневыми пирогами и булочками, которые истекали капельками масла. Нос Лэррена хищно зашевелился.
   — А что нам мешает это сделать? Просто взять да войти?
   — Вокруг замка десятерное кольцо из сестер Всемилостивой Амны, — пояснила Риль. — Мы с Мерлоком уже пытались туда пробраться… Такое ощущение, что Полонна созвала монахинь со всей империи, — лес и овраги совершенно серые от их роб.
   Хёльв ухватил с тарелки верхний пирожок и тут же уронил его, зашипел, стал дуть на пальцы.
   — Что же они там стоят, интересно? — заметил эльф, спокойно надкусывая булочку с заварным кремом. — Почему не вломятся в дом покойника и не вернут свое сокровище?
   — Насколько я понял из обрывков разговоров, замок окружен каким-то барьером, — впервые подал голос Мерлок — Магическим. Невидимым.
   Риль погладила пальцами ножку бокала.
   — Барьер меня волнует мало. Думаю, Хёльв пройдет через него без проблем — ведь один раз ему это уже удалось? Тем более сейчас — колдун же его ждет. Меня интересует, как мы проскользнем мимо монахинь.
   Накинув на ладонь салфетку, Хёльв предпринял вторую попытку угоститься пирогами. Осторожно прожеван первый кусочек, он зажмурился и замаслился довольной улыбкой.
   — Неужели они нас не пропустят? В конце концов, здесь не монастырь и власть принадлежит отнюдь не им.
   — Кому только, хотела бы я знать, — проворчала чародейка. — Нам и пары шагов ступить не дали — вежливенько развернули и отправили прочь. — Она вздохнула и с досадой прищелкнула пальцами. — И точки телепортации внутри нет, а создать временную — слишком сложно. Да и невозможно даже, не побывав сперва внутри…
   Снова вздохнув, Риль резко поднялась и двинулась к буфету, на ходу указывая засуетившемуся хозяину на глиняный кувшин с лазурно-желтой символикой самарагдских виноградников. Хёльв проводил ее взглядом, наблюдая, как она уперлась ногой в стену и облокотилась о стойку. Вся ее поза — небрежная, но исполненная скрытой силы — напоминала о чем-то знакомом, о кусочке мозаики, еще не вставшем на место.
   — Ого. Надо же, — сказал Лэррен, глядя на что-то через плечо приятеля.
   Хёльв обернулся, и его брови поползли вверх. Он медленно встал да так и замер, ухватившись обеими руками за столешницу. Последний кусочек мозаики со щелчком занял свое место.

ПОДХОДЯЩАЯ ЦЕНА

   Бордель «Под осинушкой» почти не отличался от других заведений Краснокирпичного переулка: та же просторная прихожая с множеством шкафов, полочек и вешалок, та же обитая бархатом гостиная, служащая по совместительству закрытым кабачком «для своих», та же резная, лакированная лестница на второй этаж. Поверхностный взгляд не нашел бы никаких различий между «Осинушкой» и «Маленькими радостями» — публичным домом напротив.
   Отличие, однако же, существовало.
   Дощатые полы в «Осинушке» были прикрыты коврами — вытершимися, поблеклыми, но вполне чистыми. На окнах красовались опрятные занавески, перетянутые бантами, цветы в вазах всегда были свежими, скатерти на столах — белоснежными и накрахмаленными. Именно эта аккуратность и какой-то трогательный уют привлекали сюда гладких, привыкших к сытой жизни купцов, зажиточных мастеровых и крестьян. Благодаря той же аккуратности и — в меньшей степени — капустным пирожкам бордельной кухарки в заведении всегда толпились прибывшие с Гилейского хребта гномы, а удивительная по крепости вишневая наливка магнитом притягивала в «Осинушку» кавалеров ночной дороги. Разбойников, говоря по-простому.
   Уно Фрикс вошел в бордель уверенной походкой частого гостя. Не дожидаясь помощи горничной, повесил плащ на крючок и, сунув торбу под мышку, направился в гостиную. Время было не позднее — в храме Всемилостивой Амны только позвали к послеобеденному молению, — но многие завсегдатаи уже расположились на диванах и за столами. На Уно внимания не обратили: изрядно подпившая компания с хохотом обсуждала императорский поход и его политические последствия.
   — А денежки-то чьи? Наши денежки, наши! Мои, Виникса, Треухого!
   — Как же. Твои. Скажешь тоже. Отродясь у тебя монет не водилось.
   — А я образно говорю! Образно — наши.
   Запыхавшаяся служанка предлагала посетителям традиционные осенние закуски: яблочную слойку, свежие колбасы, виноград. Пышная коса девушки растрепалась, лицо порозовело.
   «Слегка простужена», — машинально отметил Уно, подзывая ее к себе.
   — Да, сударь? — чуть в нос проговорила она.
   — Руперта?
   — Хозяйка у себя, сударь. Спрашивала о вас.
   — Все приготовлено?
   — Как вы просили, сударь. — Уно кивнул:
   — Спасибо, Касенька.
   — Вам что-нибудь подать?
   — Воды. Хотя, впрочем, не надо, потом выпью. И вот еще… — Он придержал девушку за рукав. — Найди время выпить чай из тех травок, что я на прошлой неделе приносил. Помнишь? А то завтра работать не сможешь.
   Никем не замеченный, он поднялся по лестнице на третий этаж и постучался в дверь хозяйки борделя.
   Руперта сидела за конторкой и сосредоточенно изучала амбарную книгу, одновременно делая пометки мелом на грифельной доске. Узловатые, совсем не женские руки выводили цифры, уверенно скользили по строкам и столбцам, перебирали страницы.
   — Ах, вот оно где! — Голос Руперты тоже не отличался нежностью. — Дрова, опять растреклятые дрова! И куда их столько идет? Не бордель, а хренова парилка.
   Уно деликатно покашлял:
   — А, пришел! Садись куда-нибудь. Или нет, лучше посмотри, все ли так, как ты заказывал.
   В приоткрытую дверь заглянул любопытный карий глаз. Раздалось перешептывание и хихиканье.
   Руперта отложила книгу и встала. Меловая пыль облачком слетела с ее утесоподобного бюста.
   — Заходите, заходите! — громыхнула она. — Только по очереди, не толпой. Чай, не ярмарка.
   Перешептывание усилилось, потом на мгновение стихло, и в комнату прошмыгнула первая девушка.
 
   Уно Фрикс очень любил жизнь. Была ли его профессия следствием этой любви или любовь — следствием профессии, установить уже невозможно. Только и его судьба, и судьбы многих других людей решились в тот весенний день, когда добродушный толстяк Фрикс-старший привел семилетнего сынишку на обучение к знаменитому на всю округу лекарю.
   За десять лет, проведенных в доме старого Иридиса, Уно не только перенял все знания лекаря, но и сам придумал новые способы борьбы с такими опасными недугами, как болотная лихорадка, гнойный лишайник и красная оспа. Его фамилия, сперва скромно упоминавшаяся после фамилии его прославленного учителя, со временем встала с ней в один ряд, а затем и обогнала. К двадцати годам Уно Фрикс спас десятки людей, стал самым известным лекарем не только герцогства, но и всей империи, обзавелся собственной лечебницей, женился и произвел на свет сынишку.
   Жизнь Уно неслась вперед — гладко, стремительно, ярко, как веселый санный кортеж в канун Зимохода. Казалось, ничто не может удержать его, остановить этот радостный, блистательный полет.
 
   Когда последняя из девушек — Милли — покинула комнату, Уно почувствовал, что смертельно устал. Не хотелось думать ни о чем, кроме горячей ванны с розмариновым маслом и свежих, истекающих соком алычовых булочек. Он налил в таз воды, снял рубашку и долго, с наслаждением мыл руки и шею: Лёля, его жена, не одобряла его визитов в «Осинушку» и уверяла, что он приносит с собой отвратительный бордельный залах.
   Насухо вытеревшись, лекарь какое-то время бесцельно просидел на кушетке, прислушиваясь к доносившемуся снизу гаму. Он различал трубный голос Руперты, визг и смех девочек, отдельные реплики гостей. День в «Осинушке» только начинался.
   — Лёля ждет, — сказал себе Уно и решительно встал. Не стоит задерживаться и сердить молодую жену.
   «Может, Нои еще не спит, — подумал он. — Успею поиграть с ним».
   Уно сбежал по лестнице, подхватил в прихожей плащ и выскочил на улицу, навстречу мягкому осеннему вечеру.
   Он уже был за порогом, когда его настиг крик.
 
   Человек лежал на боку скрючившись, сжавшись в трепещущий, исходящий болью комок. Его камзол валялся в стороне, а по краю короткой вышитой рубахи алыми щупальцами расползалась кровь.
   Кто-то истерично всхлипывал, кто-то с ужасом качал головой, кто-то просто молча смотрел на умиравшего. Двое одинаково одетых гномов подошли ближе, желая переложить его на диван.
   — Не трогать! — Голос Уно был острым, жалящим, — Не трогать! Отойдите все! Мне требуется место.
   Лекарь бросился на колени рядом с раненым, осторожно коснулся его висков, лба, прислушался к дыханию.
   — Воду, полотенца, — скомандовал он, раскрывая свою торбу. — И приготовьте лучшую карету и лошадь с самым легким ходом.
   Опытные пальцы живо выхватили нужные инструменты и бинты. На полу рядком выстроились баночки темного стекла с неразборчивыми надписями на этикетках.
   — Это Ясив его, — шептались стоявшие за спиной Уно служанки. — В кости проигрался и…
   Сгоряча, да. И понять можно: Тилони жулик тот еще. Мухлевал небось в четыре руки.
   — Вся их компания — жулики. Шулер на шулере, шулером погоняет.
   Уно видел перед собой только раненого Тилони. Его лицо было серовато-прозрачным, губы поблекли, на лбу застыли капли пота, кисти рук казались синеватыми и ледяными. Только на шее нетерпеливо билась маленькая жилка.
   — А может, и поделом ему, — услышал лекарь, прежде чем мир вокруг него окончательно исчез.
   Он остался один на один со смертью, которая выгладывала, проступала из все ширившейся лужи крови. Она пахла — тяжело, отвратительно, она смеялась рваными краями раны.
   Уно воевал с ней. Он бил ее лекарствами и травами, теснил скальпелем, отодвигал марлевыми тампонами. Он жил в этой борьбе, и он жил для нее.
   Когда в окно заглянула стареющая луна, Тилони уже был вне опасности. Он выглядел ослабевшим, измученным, но мертвенная серость ушла с его лица. Рана была плотно перевязана. Больного осторожно уложили на носилки и перенесли в ожидавшую карету. Уно залез следом.
   — В мою лечебницу, на улицу Черных Петухов! — крикнул он, и карета заспешила по спящим улочкам Убариса.
 
   Домой, на Свекловичную, Уно вернулся под утро. Едва переступив порог, снял сапоги и на цыпочках прошел в столовую. Нашел в буфете оставшуюся с обеда головку сыра и жуя подошел к окну. Глухая предрассветная темень постепенно блекла, в тумане проявлялись силуэты деревьев и домов.
   — Где ты был? — Лёля появилась за его спиной настолько внезапно, что он чуть не выронил сыр.
   — Зая, ну зачем ты встала? — Уно попытался привлечь жену к себе, но та быстро отстранилась.
   — Где ты был?
   — Ты прекрасно знаешь, что…
   Лёля отобрала у него обглоданный сырный остаток, достала из шкафа хлеб, масло, налила в тарелку холодную капустную похлебку. При каждом движении ее темно-каштановые волосы волной перетекали по спине.
   — В том притоне, да? Опять? — Вопрос звучал приговором.
   — Я был в «Осинушке», Лёля. Я же говорил, что пойду туда. Сперва — обычное обследование, потом произошел несчастный случай, человек был серьезно ранен, мне нужно было им заняться… — Он оборвал свою тираду, вздохнул и повторил: — Я же говорил, что пойду туда.
   Медленно, с преувеличенным спокойствием она расстелила скатерть, поставила приборы. Чуть ли не силой усадила мужа за стол. Уно покорно взял ложку и принялся есть суп.
   — Мог бы и не говорить. По запаху понятно.
   — Но я предупреждал! — Он оттолкнул тарелку и вскочил. — Я ничего не скрывал от тебя!
   — Еще бы ты скрывал, — с усмешкой парировала она, отворачиваясь к окну. — Даже если и хотел бы — от тебя за версту духами разит.
   — Лёля!
   Она бросила на него косой взгляд через плечо.
   — Сядь.
   — Мне не нравится, когда ты…
   — Сядь.
   Он сел.
   — Зая, ты же знаешь, почему я туда хожу. Это практика, понимаешь? Такая же практика, как и всякая другая. Мне нужен опыт, мне нужно разнообразие пациентов, разнообразие случаев…
   — И разнообразие, конечно, бывает только в публичном доме? — Губы Лёли презрительно сжались.
   Уно провел ладонью по лицу. Кожа под пальцами казалась тонкой и сухой. Вялой.
   — Так просто удобно, — в который раз объяснил он. — И мне, и им. Они получают почти бесплатного лекаря, я — большой материал для изучения.
   — Материал. — Она горько засмеялась. — Материал. Хорошее название.
   — Лёля!
   — Надо мной все смеются, понимаешь? — В ее глазах заблестели слезы. — Вся улица, все соседки!
   Не отрывая взгляда от жены, Уно облокотился на столешницу и обхватил голову руками:
   — Это моя работа. Она дает деньги, на которые мы живем.
   Лёля дернула плечом:
   — Деньги ты получаешь от других. От богатых, от знатных.
   — Да, но их слишком мало! Чтобы мое имя оставалось известным, мне надо вести исследования, изучать и описывать необычные случаи…
   — Которые можно найти только в борделе, — заключила Лёля. Она уже плакала, ее лицо сделалось каким-то маленьким, потерянным. Губы дрожали.
   Она не понимала. Никак не могла понять того, что составляло суть жизни ее мужа. Уно притянул ее к себе, обнял, коснулся губами волос, вдыхая нежный мальвовый аромат.
   — Я просто боюсь за тебя, как ты не видишь?
   — Я вижу.
   Некоторое время они сидели молча.
   — Как Нои? — тихо спросил Уно.
   — Спит.
   — Пойду посмотрю, ладно?
   Лёля кивнула:
   — Только помойся сперва. После этих… — Она замялась. — В общем, помойся.
   — Конечно. — Уно заставил себя улыбнуться. — С вечера мечтаю о ванне с розмариновым маслом.
 
   Уно вышел из лечебницы в самом приподнятом настроении. Состояние Тилони было ровным, и, судя по некоторым признакам, опасность уже миновала. Ночная размолвка была забыта, и, провожая мужа, Леля улыбалась, шутила, заставляла щекотать и тормошить и ее, и маленького Нои.
   Лекарь пересек Круглую площадь, рухнул на скамью, скрытую от взглядов прохожих уже начавшими желтеть кустами сирени, и на минуту закрыл глаза. Потом потянулся, посмотрел вокруг.
   Отсюда, с самого края парка, был виден старый замок — ныне стоявший пустым — и тонкие башни храма Всемилостивой Амны. Над центральным шпилем сияла ослепительная даже днем синяя звезда. Через поредевшие кроны деревьев проглядывала и поднимавшаяся ступенями Свекловичная улица. В воздухе плыли чуть дымные осенние ароматы, чирикали воробьи, теплый ветер шевелил ветви деревьев. Жизнь была прекрасна. Уно потянулся и мечтательно посмотрел вверх.
   — Сто. Ровно сто, — раздался вдруг у него над ухом мелодичный высокий голос.
   Уно подскочил на месте и изумленно огляделся. Рядом с ним на скамейке сидел пухлый золотоволосый юноша, румяный и сияющий Юноша покачивал ногой и с интересом рассматривал молодого лекаря. Тот сглотнул. Он мог поклясться, что всего минуту назад пребывал в полном одиночестве.
   — Э-э-э… Сударь?
   — Аний, — представился тот и терпеливо повторил: — Я говорю, сто. Ровно сотня.
   — Сто?
   — Так точно, уважаемый. Именно сто.
   — Сто, значит, — протянул Уно, начиная подозревать, что разговаривает с сумасшедшим. — А что сто, собственно, позвольте полюбопытствовать?
   — Сто жизней. — Аний доброжелательно улыбнулся. Лекарь невольно улыбнулся в ответ: было в розовощеком незнакомце какое-то неземное обаяние.
   — Что сто жизней?
   — Сегодня вы спасли ровно сотую жизнь, — охотно пояснил юноша. — И не просто спасли! А от неминуемой смерти!
   — Откуда вы знаете? — удивленно спросил Уно.
   — Служба у нас такая — знать.
   — В самом деле?
   Аний немедленно извлек из складок одежды предмет, больше всего похожий на очень сложной конструкции счеты:
   — У меня все учтено. Ошибок не бывает.
   Недоверчиво хмыкнув, Уно воззрился на счеты. Он был почти уверен, что происходящее — глупый розыгрыш кого-то из друзей, и только мертвенный бесстрастный взгляд Ания, столь контрастирующий с его добродушной внешностью, заставлял сомневаться в этом.
   — Так вот ходите за мной и все подсчитываете?
   — Почему же хожу? — Юноша легко воспарил и сделал несколько кругов над скамейкой.
   — Как же я вас до сих пор не замечал — такого яркого и красивого? — нервно хихикнул Уно.
   «Студент-магик из Хан-Хессе? — пронеслось в голове. — Или просто ловкий фокусник».
   Незнакомец тяжело вздохнул и стал прозрачным.
   — Потрясающе. Так вы — бог?
   — Не бог, нет, но весьма близок к одному из них. Так что можете полностью доверять моим вычислениям. — Он хмуро зыркнул на собеседника. — Похоже, вы мне не верите
   — Отчего же! — вежливо запротестовал лекарь. — Очень даже верю… Только…
   — Только не верите. Что ж, вполне естественно. — Аний придвинулся ближе и сцапал Уно за запястье.
   Предплечье охватила такая боль, что лекарь не мог даже кричать. Словно осколки стекла резали, царапали обнаженную кожу, разрывая, прорезая до мяса. Аний чуть сместил ладонь, и боль изменилась — стала тягучей, ноющей. Еще одно движение — и запястье вспыхнуло огнем десятка ожогов, загорелось ядовитой раной.
   — Вот так, — сказал Аний, разжав пальцы.
   Боль исчезла сразу и вся — не оставив после себя ни синяков, ни волдырей, ни крови — только серую, похожую на браслет полосу орнамента, в которой проступали витые буквы.
   Дерис сатта… — механически начал читать Уно, но Алий перебил его:
   — Не стоит произносить слова, смысла которых не понимаешь.
   — Я…
   — Вы случайно. Понимаю.
   Опустилось молчание. Лекарь потирал запястье в размышлял. Косился на сидевшего рядом юношу, осторожно рассматривал его белую накидку, ботинки, на которых вездесущая уличная пыль не оставила ни малейшего следа. Эти-то ботинки и убедили Уно окончательно. Он замер, закрыл глаза осознавая. Постепенно на его лице проступило наивное, ребяческое самодовольство.
   — Сто, — счастливо прошептал он, — десять раз по десять. Пять раз по двадцать. Неужели действительно так много? — Лекарь уже почти забыл о существовании незнакомца, полностью погрузившись в раздумья.
   — Да! — благосклонно кивнул наблюдавший за ним юноша. — За это вас ждет награда!
   Уно встрепенулся. Мысль о награде — возможно, даже денежной — показалась ему очень приятной.
   «Куплю Лёле новое ожерелье, себе — тот древний манускрипт о свойствах драконьей крови, — замечтался он, — и еще…»
   — За это вам полагается самая лучшая, самая высокая в мире награда — избавление от всех тягот и забот земного существования. — Юноша обаятельнейше улыбнулся. — Смерть.
   Уно неуверенно посмотрел на собеседника. Тот буквально исходил счастьем.
   — Да, простите, уважаемый. Дабы не вышло никаких недоразумений, разрешите отрекомендоваться. Я — старший слуга Ристага Мрачного, Хозяина Подземелий, Встречающего Ушедших.
   Лекарь открыл рот и со свистом втянул в себя воздух. В глазах Ания было что-то такое, что заставляло верить ему безоговорочно. Полоса орнамента на запястье будто бы ожила, стягивая кожу холодком.
   — Мой господин, — вновь заговорил слуга Ристага, так и не дождавшись ответа, — очень обеспокоен сложившейся ситуацией. Я бы даже сказал, он вне себя.
   — П-почему? — запинаясь, пробормотал Уно.
   — Подумайте сами, достойнейший лекарь Фрикс. Вам всего лишь… — Юноша сверился со своими счетами. — Двадцать лет. И за этот весьма ничтожный, смею заметить! — срок вы спасли своим врачебным мастерством сто жизней. А ведь самостоятельно практикуете едва три года. Чуете, куда я клоню?
   Уно помотал головой:
   — Как я, жалкий человечек, смог обеспокоить Великого Ристага?
   Аний укоризненно посмотрел на лекаря, словно пытаясь понять, действительно ли его собеседник настолько глуп или только изображает непонимание.
   — Хорошо. Начну издалека. Да будет вам известно, Ристаг Мрачный является единоличным владыкой и повелителем мира мертвых. Ежедневно, ежечасно тысячи воронов приносят души усопших в его царство. Каждую минуту кто-то рождается. Каждую минуту кто-то умирает. И великая гармония в том есть! — Чарующий голос Ания зазвучал строго и торжественно. — Если же она нарушается по умыслу злому или по неведению — надлежит ее восстановить не мешкая!
   Румяный пухлый юноша, казалось, стал выше ростом, золотые локоны в свете заходящего солнца приобрели грозный алый оттенок.
   — Будущее открыто богам. Они не читают его, как развернутый свиток, но видят, как можно видеть синее небо в облачный день. Ведомо, что избыток живых приведет к неисчислимым бедам в отдаленном грядущем, потому нельзя допустить, чтобы люди размножались, как мыши. Вашими стараниями было спасено сто жизней за неполных три года. Сто живых, которые должны были умереть, родят детей. Их Дети тоже будут иметь детей…
   Аний помолчал, в упор разглядывая притихшего Уно. Тот нервно ерошил свои короткие кудрявые волосы. Лукавые карие глаза лекаря испуганно округлились, на щеках выступили красные пятна.
   — А ведь ваше мастерство растет, Уно. Вы будете вылечивать все больше и больше людей, и гармония будет нарушаться все сильнее и сильнее. Сегодня вы вплотную подошли к границе, спася от верной смерти разбойника Тилони, и я явился предупредить вас. — Он коснулся руки Уно. — Остановитесь. Или я — по поручению господина моего, Великого Ристага, — вынужден буду кое-что предпринять.
   Лекарь поднял голову.
   — Предпринять что? — спросил он.