Страница:
— Хорошее место, — неожиданно сказала чародейка, оглядывая уходившие далеко вверх стрельчатые своды потолка. — Чистое.
Стоявшая у входа немолодая служительница в черном вязаном платке, накинутом поверх сине-серого монашеского одеяния, приветливо им кивнула. Морщинистые губы беззвучно зашептали молитву.
Посреди зала, на постаменте, восседала мраморная Амна, приветствуя входивших теплой и немного беспомощной улыбкой.
— Собор открыт день и ночь. Прародительница всегда готова принять своих детей, облегчить их страдания, — произнес Баулик, почтительно опускаясь на колени. Все последовали его примеру, созерцая немолодое, лучившееся добротой лицо богини. Неожиданно Хёльв почувствовал что его горло сжимается, а к глазам подступают слезы. Он вдруг понял, как давно не видел мать, как соскучился по ее голосу, по прикосновениям мягких ладоней.
Из задумчивости его вывел громкий скрежет, донесшийся откуда-то снизу. Юноша вскинул голову, вопросительно глядя на спутников, И Риль, и Ларрен также казались удивленными.
— Что это было, Баулик? — спросила чародейка. Монах рассеянно махнул рукой:
— Прямо под нами идут работы по отделке еще одного святилища. В боковых коридорах есть проходы вниз, но посмотреть там почти не на что — голые стены да пыль.
— Ясно. — Риль легко поднялась. — Давайте еще раз обойдем храм и к мясным рядам.
Вы уже уходите? — встревожился Баулик, которого явно не прельщала перспектива вернуться к своему промерзшему месту возле фонтана. — Вы так и не рассказали, чем еще я могу быть полезен.
— Может, обсудим это за ужином? — лукаво предложила волшебница и туг же добавила: — Если, конечно, ты не постишься перед Лазорой.
Щеки Баулика сделались клубничными. Суетливо подобрав робу, он заспешил к дверям, несвязно жалуясь Лэррену:
— По нашим канонам говенье уже закончилось, а у сестер продолжается пост. На завтрак ели сухари с простоквашей. — Он понизил голос. — Полчашки простокваши и крошечный засохший хлебец! И стой себе на морозе с пустым животом, молитвой бурления заглушай!
Эльф сочувственно вздыхал, весело поглядывая на Хёльва поверх монашьей головы.
На ужин расположились в трактире «Козленок и репа», окна которого выходили на ведущую к храму улицу. Хозяйственный Подер успел не только позаботиться об ужине, но и столковаться о трех комнатах этажом выше.
В сложенном из красного кирпича камине ярко пылал огонь, изгоняя из помещения стылую зимнюю сырость. Легкий запах березовых поленьев смешивался с ароматами фасолевого супа, гренков и других блюд, которыми был уставлен длинный деревянный стол. Из-под крышек кастрюль и кувшинов выбивался пар.
— Мы должны организовать засаду, напасть прямо на крыше, как только гельмар сядет, отбить Ойну и улететь, — говорил Нестор Нурр, вертя в руках чистую тарелку. Его лицо горело лихорадочным румянцем.
Риль намазала маслом еще теплую горбушку хлеба, осторожно отхлебнула из железной кружки обжигающего травяного отвара и с укором посмотрела на скульптора.
— Прежде всего не надо пороть горячку. Гельмары слушаются только тех, кто вскармливал их с самого младенчества, потому улететь нам никак не удастся. Да и как мы проберемся на крышу?
Оторвавшись от блинов с орехами и медом, Баулик облизал замаслившиеся губы и авторитетно заметил:
— Никак не проберетесь. Дальше святилища Матери мирян не пускают.
— Мирян не пускают, — значительно повторила чародейка, — А братьев во Отце Непостижимом?
Монах жалобно поморщился:
— Вы хотите, чтобы я выкрал девицу у нескольких сотен сестер?
— В общем и целом ты правильно уловил идею, — серьезно кивнула Риль, но Хёльв видел, что в ее зеленых глазах пляшут озорные искры.
— Я…правда не смогу. — Баулик огорченно отодвинул ложку.
— Что ж. — Чародейка отвернулась от него с деланным разочарованием. — Нет так нет.
Монах смущенно заерзал на жесткой скамье.
— Возможно, мне удастся помочь чем-то другим? — Он жалобно посмотрел на великана Подера, перевел взгляд на попивавшего морс Лэррена, на сосредоточенно жевавшего Хёльва, — Только скажите.
— Не знаю даже, что и придумать, — протянула Риль. — Если только… Нет-нет, ты не должен так рисковать.
Баулик гордо выпрямился, всем своим видом демонстрируя готовность пойти на любой риск.
— Только скажите! — повторил он.
В монастыре сейчас сотни монахинь и монахов, десятки послушниц, множество гостей из других обителей. Вряд ли все они знают друг друга в лицо. — Риль замолчала, поочередно глядя на каждого. — Были бы у нас робы мы могли бы попробовать проникнуть во внутренние покои, на крышу. Улучить момент и увести Ойну. Подер будет ждать нас с конями.
Гигант молча поклонился, довольный отведенной ему ответственной ролью.
— Гельмар у них один, он будет и так утомлен долгим перелетом. Эти зверюшки нуждаются в длительном отдыхе, и скорее всего он откажется снова подняться в воздух, — блеснул познаниями Хёльв. — Так что погони мы можем не опасаться. Лэррен оживился.
— А что — дело несложное, — заявил он, вылавливая ложечкой из стакана вареные ягоды. — Наверняка у благочестивых сестер есть склад запасной одежды или что-то в этом роде.
— Много роб не надо — хотя бы пару женских и тройку мужских, — вставила Риль.
Монах покраснел от возмущения:
— Великая сила Отца! Вы предлагаете мне украсть вещи из монастыря Всемилостивой Амны?!
— Не украсть, а одолжить, — поправил Хёльв. — Мы ведь все вернем.
— И пожертвуем храму кругленькую сумму на поддержание строительства, — добавила чародейка.
Затравленно оглянувшись, Баулик втянул голову в плечи. Похоже, он не ожидал, что его участие будет таким непосредственным. Нестор Нурр умоляюще посмотрел на него больными, запавшими глазами. Его тарелка по-прежнему стояла пустой. Тонкие пальцы скульптора отбивали на столешнице замысловатый марш.
— Ойна не хотела ехать. Не хотела.
— Поверь, это никому не повредит, — настаивал эльф,-Ты сам увидишь, что девушка будет рада вырваться.
Монах залпом осушил чашу с травяным чаем, заботливо придвинутую к нему волшебницей, отер рукавом взмокший лоб.
— Кто она вам? — спросил он, обращаясь только к Нестору. — Кто она вам, что вы готовы пойти на такой риск ради ее спасения?
— Она моя невеста, — ответил тот слабым голосом. И добавил увереннее: — Моя невеста.
Воцарилось молчание. На Убарис опускалась ночь. Постепенно гасли огни в соседних домах, зажигались фонари. Пронзительно поскрипывала на ветру неплотно закрытая дверь. Хёльв поежился и обхватил себя руками, не отрывая взгляда от погруженного в раздумья монаха.
— Отец Непостижимый в мудрости своей не даст свершиться неправому делу, — промолвил наконец Баулик и осенил себя священным знамением. — Я помогу вам раздобыть одежду.
Ойна знала, что вскоре после того, как она покинула Убарис, там началась война, Сердце было похищено и вернуть его, несмотря на усилия матери Полонны, не удавалось. Это ни в малейшей степени не встревожило Ойну: она чувствовала, что реликвия где-то рядом и хранительницы по-прежнему служат ей.
Со стороны Ойна казалась просто рассеянной, погруженной в свои мысли. Она, как и прежде, молилась, поморгала по хозяйству, ухаживала за садом, но все ее существо было занято другим.
Скорлупа отстраненности, окружавшая девушку, лопнула в один миг, солнечным апрельским вечером.
— Я его не чувствую, — произнесла вдруг Ойна, поднимая голову и оглядываясь.
Она находилась в рабочей комнате среди дюжины сестер. Было тепло. Из окна лился мягкий закатный свет, окрашивая занавеси алым. — Я его не чувствую, — снова сказала девушка. Ее никто не услышал: в камине потрескивали дрова, стрекотала швейная машина — недавно подаренная храму столичная новинка. Переговаривались за работой сестры. Я его больше не чувствую! — повторила Ойна, выпуская из рук вязание. — Не явствую Сердце! Совсем! Его нет!
Спицы со звонким стуком ударились о каменный пол. Желтый шерстяной клубок откатился в угол. В комнате стало очень тихо.
— Как такое может быть? — помертвевшим голосом спросила Минья.
— Не знаю, — прошептала Ойна
На следующий день до Брасьера дошли вести о том, что замок Убарис разрушен, а Чистое Сердце исчезло в неизвестном направлении. Перестали твориться чудеса, сестры потеряли способность исцелять, погас сиявший над башнями храма символ вечной любви богини.
Монастыри охватила паника. Сразу же по принесении благодарности Всемилостивой Матери за падение твердыни безбожного герцога был созван совет настоятельниц: святыню требовалось вернуть.
Ойна чувствовала себя потерянной. Она бесцельно бродила по обители, пытаясь вспомнить, чем жила до того, как ее коснулся свет Чистого Сердца. Каждую ночь ей снился один и тот же сон; просторное пустое святилище с трехгранными колоннами, подернутое паутиной возвышение посередине и пылинки, летающие над обломками когда-то живых статуй. Ойна просыпалась и до рассвета лежала с открытыми глазами, вглядываясь в светлеющее небо. Она знала, что если Сердце не найдется, то и ее тело скоро обернется хрупким алебастровым изваянием.
По утрам она смотрела в зеркало и думала: пройдет несколько месяцев — и ее лицо, ее руки и плечи станут белыми осколками, припорошенными пылью. Отданная Чистому Сердцу душа не спустится в Ристаговы Подземелья, и от нее, Ойны, не останется и следа.
Однажды вечером, стоя у окна, Ойна заметила широкоплечего нескладного человека, расположившегося на скамейке в скверике напротив храма. Была поздняя осень. Вялые, истончившиеся листья падали ему на колени, ветер трепал волосы, но он продолжал сидеть, рассматривая прохожих из-под насупленных броней.
— Кто это? — спросила Ойна у всезнающей Миньи.
— Это Нестор Нурр, скульптор. Великий человек, — с почтением ответила та.
— Чем же он велик?
Минья фыркнула и гордо уперла руки в бока, словно имела непосредственное отношение к его успехам:
— Он делает портреты в камне, да такие, что от оригинала не отличишь! Для богатеев, желающих запечатлеть себя навеки.
Девушка вздрогнула и кивнула, не отрывая взгляда от Нурра:
— А почему он сидит там, на холоде?
— Да поди пойми. Каждый день почти его вижу. Воздухом дышит, наверное.
— Наверное, — согласилась Ойна. Минья посмотрела на нее с сочувствием:
— Ничего, детка, потерпи. Я слышала, придумали что-то настоятельницы. Тома перерыли все, свитки перечитали, изобрели способ отыскать Сердце. Скоро поедете в Убарис. Все хорошо будет.
Ойна снова кивнула. Ее мысли были далеко.
С того дня она часами простаивала у окна, ожидая появления скульптора.
«Делает портреты в камне, — вертелось у нее в голове, — а такие, что от оригинала не отличишь». — В камне, — шептали губы. «От оригинала не отличишь», — билось в висках. — Навеки, шелестели опадавшие листья.
— Шаг делай чуть поменьше, — цедила Риль сквозь плотно сжатые зубы. — Ты не солдат на плацу, ты скромная служительница Амны.
— Я стараюсь, — ответил Хёльв и чуть не упал, запутавшись в длинных юбках.
— Плохо стараешься. Утешает только то, что тут и помимо нас есть на кого посмотреть.
— Можно подумать, я обязан уметь ходить в платье, — обиженно проворчал юноша.
Ударивший ночью мороз превратил чуть оттаявшие дорожки в полосы сияющего льда, и ноги непривычного к грубым деревянным башмакам Хёльва то и дело скользили и разъезжались. Остановившись, чтобы перевести дух, он с немой благодарностью смотрел на девочек-послушниц с корзинами, разбрасывавших перемешанный с солью песок. Возле укутанного снегом фонтана расположилось трое братьев во Отце Непостижимом. Баулик с достоинством напевал молитву, сидевшие по обе стороны от него Лэррен и Нестор Нурр почтительно внимали. Длинные волосы эльфа были заплетены в скромную косу, скульптор умело перебирал четки и время от времени с поклоном протягивал мирским чашу для подаяния. Стараясь не слишком глазеть на друзей, Хёльв и Риль направились к центральной башне. Нурр поставил чашу на землю и пошел следом.
— Радуюсь каждому дню, мне дарованному, каждому солнечному лучу, каждой капле воды, ибо во всем есть воля Его. И покорно все сущее Его власти. И каждая птаха малая, и былинка перелетная, и каждый цветочек пестролистый склоняются перед Его незыблемым светом, — неслось им вслед.
Миновав увитую неувядающей зеленью арку входа, они вступили в святилище. Запах мяты и базилика стал еще сильнее, чем накануне; теперь в него тонкой ниточкой вплетался аромат мальвы.
Народу почти не было: резкие холода многих вынудили остаться дома, возле теплых печей и каминов. На мраморных скамьях возле стен сидело всего несколько человек — опрятная старушка в траурном платье, беременная женщина в мехах, одутловатый бледный юноша с забинтованной рукой.
— Откроем сердца чистоте, — приветствовала вошедших невысокая кругленькая привратница с большой родинкой на левой щеке.
— Милостью Амны, — ответила Риль.
— Милостью Ее, — прошептал Хёльв и закашлялся. Привратница посмотрела на мнимую послушницу с сочувствием:
— Простудилась?
— Дорога была длинной, пояснила Риль. — Часть пути пришлось на телеге трястись. А здоровье у Сельмы не самое крепкое.
— Бедняжка. Обогрейтесь, выпейте чаю. — Монахиня заботливо поправила платок напряженно замершей «Сельмы». — Откуда вы?
— Из Хан-Хессе. Из Тихого Убежища. Меня зовут Мод, — ответила Риль, называясь именем знакомой монахини из столичного приюта умалишенных, — Это — Тилли, наш сопровождающий.
Скромно стоявший в стороне Нестор склонился в поклоне.
— Добро пожаловать, Мод. Большая честь для меня. Много о вас слышала. Я провожу вас в трапезную.
— Спасибо, сестра, не стоит. У нас крайне срочное поручение к даме-настоятельнице Полонне от Утешающей Печали.
Привратница огорченно всплеснула руками:
— Матушка в отъезде, должна вот-вот вернуться, ждем ее с минуты на минуту. Но, боюсь, она не сможет вас принять. Сами понимаете: канун Лазоры, столько всего наваливается.
Риль поджала губы:
— Дело-то минутное, никакой аудиенции особой не надо, можно и на ходу изложить, — И добавила с легким укором: — Не приняты у нас в Убежище такие церемонии.
Привратница смутилась. В народе давно перешептывались, что убарские сестры храма Всемилостивой Амны подвержены гордыне, склонны к тщеславию и суетности. А не пойдет ли потом эта дылда в высокие инстанции жаловаться, храм в чванстве обвинять? Бывали ведь уже случаи.
— Мне кажется, не будет ничего плохого, если вы встретите матушку прямо на крыше и расскажете о своем поручении по дороге к покоям, — предложила монахиня.
Опустив победно блеснувшие глаза, Риль смиренно прижала руки к груди:
— Мы будем ждать столько, сколько потребуется.
Привратница подозвала возившуюся с цветами девочку-послушницу и поручила ей проводить гостей наверх. Та вспыхнула и чуть в ладоши не захлопала, радуясь возможности отдохнуть от надоевшей работы.
На крышу, к гельмарову насесту, вела широкая лестница с дубовыми, покрытыми лаком перилами и низкими удобными ступенями. В стенных нишах чередовались букеты из высушенных цветов с еловыми ветвями, украшенными канителью и серыми лентами.
На самом верху, возле обшитой железными листами Двери, послушница их оставила и вприпрыжку побежала вниз.
— Ждите здесь. А то на крыше холодно будет, — сказала она, обернувшись уже на бегу. Подождав, пока девочка скроется из виду, Риль осторожно приоткрыла дверь. Крыша была круглой, огороженной кирпичными бортиками. Каменную поверхность покрывали мягкие вязаные циновки, тщательно очищенные от снега. В центре возвышался черный шпиль, увенчанный огромным, сияющим всеми оттенками синевы сердцем.
— Где же сам насест? — недоуменно спросил Хёльв, ожесточенно почесывая искусанную шерстяным платком щеку. — И смотрители? Кто у них тут за гельмаром ходит?
Чародейка пожала плечами и, не отрывая взгляда от крыши, тронула юношу за руку:
— Вон там, справа.
Хёльв посмотрел в указанном направлении и заметил легкое движение. От бортика отделилась укутанная в пестрые тряпки фигура, сгибаясь под ветром, поправила сбившийся коврик и метнулась назад.
— А вот и смотритель, — сказал Нурр. Вцепившись пальцами в перила, он пристально, словно поле будущей битвы, изучал крышу. Риль покосилась на него со скрытым беспокойством.
— Посидим пока, — предложила она, первой устраиваясь на ступеньках.
Хёльв с готовностью последовал ее примеру — ослабил узел платка, вытянул ноги. Нестор не сдвинулся с места. Чародейка обреченно вздохнула и закрыла глаза. Она только надеялась, что у скульптора хватит ума придерживаться оговоренного плана.
Хлопанье крыльев послышалось, когда бледное зимнее солнце стало клониться к закату. Снизу, с монастырского двора, донеслись приглушенные крики: явившиеся к обеденной молитве прихожане приветствовали кружившееся над башнями существо.
Хёльв осторожно выглянул в щелку, и его сердце замерло от восхищения. Никакие гравюры, никакие рисунки не могли передать всей красоты парившего в вышине гельмара. Длинный, цвета перца с солью мех играл на ветру, перетекал волнами по шее животного, по прижатым к груди лапам, по гибкому телу.
Описав над храмом крутую дугу, гельмар изогнул крылья и стал плавно снижаться. Крепко привязанная к его бокам деревянная кабинка наклонилась, и в затянутом пленкой окошке мелькнуло чье-то лицо.
— Мне кажется, я вижу Ойну, — взволнованно зашептал Нестор Нурр, подаваясь вперед. — Да, я уверен, это она!
— Тихо! — зашипела Риль. — Ты нам все испортишь!
Скульптор отступил, до боли сжимая кулаки. В обведенных темными кругами глазах пылали нетерпение и сдерживаемая ненависть.
Наблюдавший за полетом смотритель вскочил и, размахивая неведомо откуда взявшимися яркими платками, забегал по крыше. Его пестрый балахон раздувался, как парус. Гельмар вытянул шею и протяжно затрубил, радуясь возвращению домой; потом неестественно вывернулся и стремительно нырнул вниз. Хельв невольно вскрикнул, смертельно побледневший скульптор рванулся было вперед, но Риль удержала его за пояс.
— Все нормально, — сказала она. — Все в порядке. Они всегда так делают. Сейчас еше раз провалится.
И действительно, на мгновение выровняв полет, гельмар снова нырнул, завис над башней и мягко приземлился на все четыре лапы. Смотритель тут же бросился к нему, погладил по лбу, тревожно ощупал нос. Дверца кабинки открылась, и вниз скользнула веревочная лесенка.
— Придержи, — строго прикрикнула на зазевавшегося служителя Полонна и стала осторожно спускаться.
Следом за ней карабкалась Ойна. Хёльв подобрался, почувствовав, как напряженно замер скульптор, как сгустилось вокруг Риль искрящееся, невидимое глазу облачко.
Оказавшись на земле, девушка словно очнулась — ее взгляд обежал крышу, лишь едва задержавшись на нежившемся гельмаре, и безошибочно остановился на приоткрытой двери на лестницу.
— Ойна! Сюда! Скорее сюда! — закричал Нурр и кинулся ей навстречу.
Карие глаза девушки широко распахнулись, она ахнула и побежала к нему.
— Стоять! — прогремел голос настоятельницы.
Одним прыжком догнав Ойну, она схватила ее за локоть и, закрыв собой, резко взмахнула рукой. На Нестора обрушился незримый пресс, он упал, не в силах пошевелиться.
«Ну и старушка, — подумал Хёльв, прячась за выступом стены. — Чрезвычайной боевитости».
— Очень просто, — сказала Полонна, аккуратно заправляя за ухо выбившуюся из прически седую прядь. — Изволь пока полежать.
Настоятельница хотела сказать что-то еще, но выскочившая на крышу Риль сложила ладони лодочкой и звонко пропела короткую фразу, глядя в сторону Хёльва. Ойна вздрогнула и, словно подхваченная могучей волной, перелетела прямо в объятия к остолбеневшему юноше.
— Беги! — хрипло воскликнула Риль. — Беги скорее, забери тебя Ристаг!
Платок упал с ее головы, по лицу текли крупные капли пота, растрепавшиеся волосы липли ко лбу. Ладони чародейки по-прежнему были сложены лодочкой, но пальцы дрожали от огромного напряжения. Медлить было нельзя. Схватив девушку за руку, Хёльв гигантскими прыжками понесся вниз.
Он летел по лестнице, почти не касаясь ногами ступеней, стремительно преодолевая пролет за пролетом. Ойна цеплялась за его запястье и тихонько плакала.
— Нестор, Нестор, — повторяла она.
— Спасется твой Нестор, — пропыхтел Хёльв. — Чародейка его вытащит, не бойся.
Он свернул в коридорчик, ведущий в главное помещение храма, и осторожно пошел вдоль стены, замирая за колонной каждый раз, когда слышал чьи-то шаги, Ойна покорно следовала за ним.
Отчаянный звон бубенцов застиг их подле самого выхода. У дверей никого не было, и притаившийся возле чаши для подаяний Хёльв собрался было выскользнуть на улицу, но вовремя притормозил прислушиваясь.
— Это сигнал тревоги, матушка зовет нас на помощь! — взволнованно проговорил высокий девичий голос, и стройный силуэт в монашеской робе заслонил свет.
— Надо торопиться, — вторила ей давешняя привратница. — Сестры, сестры! Сюда! К лестнице! Дама настоятельница наверху, на крыше!
— Я закрываю двери! — прокричала привратница, с силой притягивая к себе массивные створки.
По мраморному полу дробно застучали каблуки. Юноша вытянулся в струнку, лихорадочно обшаривая глазами площадку, и рванулся влево, к занавешенному куском холстины проему. Промелькнули барельефы — Амна беседует с правителями земными, Амна утешает сестер. В голове Хёльва предупреждающе звякнул колокольчик, словно напоминая о чем-то забытом, но времени на раздумья не было.
За проемом начиналась еще одна лестница — неширокая, с простыми деревянными ступенями и заляпанными штукатуркой перилами. Рука Ойны тревожно дернулась, но Хёльв крепко прижал ее к себе и устремился вниз.
Зал открылся сразу — просторный, с высокими сводами, освещенный лучами вечернего солнца, бившими из расположенных под самым потолком окон. Пол покрывали длинные полосы бумаги, придавленные мешками с песком, В воздухе витала пыль.
Хёльв огляделся. В зале никого не было — рабочая одежда аккуратной стопкой была сложена в углу, рядком лежали инструменты.
Похоже, это новое святилище, — сказал он, обращаясь к Ойне, но больше стараясь успокоить самого себя, — Ты ведь голодная, наверное, ну-ка посмотрим, что у нас тут есть… Может, завалялась какая-то краюшка хлеба?
Он быстро осмотрел заляпанные краской робы и вздохнул: карманы были пусты.
— Ничего нет. Может, найдем еще?
Взяв девушку за руку, Хёльв пошел вперед, мельком поглядывая на размеченные тонкими линиями стены, замотанные тряпками трехгранные колонны. В центре помещения возвышался постамент.
Ойна всхлипнула. В тот же момент хлопнула закрывавшая вход холстина.
— Они здесь! — раздались голоса. — Скорее! Вот их следы!
Подхватив девушку, Хёльв метнулся вбок, в спасительную тень, но было уже поздно: в зал сбежали монахини, вскинули руки в одинаковом жесте, и незримая, но плотная стена воздуха придавила его к колонне.
Следом — медленно и величественно — вошла Полонна. Острием недлинного кинжала она подталкивала перед собой неловко переступавшего Нестора. Никаких пут на скульпторе не было, но его покрасневшее лицо и затрудненные движения говорили о том, что он все-таки скован. Краешком сознания Хёльв отметил, что дама-настоятельница куда сильнее рядовых сестер: она удерживала своего пленника без видимого напряжения, тогда как вокруг него самого стояло не меньше пяти сосредоточенных монахинь.
«Им проще было бы меня связать обычными веревками, — подумал он и тут же ужаснулся. — А где же Риль? Неужели они убили Риль?»
— Очень просто, — повторила мать Полонна, словно продолжая прерванную беседу. — Ойна, встань на свое место.
Девушка вздохнула и, не отводя взгляда от скульптора, забралась на возвышение. Ее движения сделались совсем медленными, скованными.
— Не иди, Ойна, — прошептал Нестор. — Не иди.
— Я не могу. — По ее щекам снова потекли слезы. — Не могу не идти.
Стоявшая у входа немолодая служительница в черном вязаном платке, накинутом поверх сине-серого монашеского одеяния, приветливо им кивнула. Морщинистые губы беззвучно зашептали молитву.
Посреди зала, на постаменте, восседала мраморная Амна, приветствуя входивших теплой и немного беспомощной улыбкой.
— Собор открыт день и ночь. Прародительница всегда готова принять своих детей, облегчить их страдания, — произнес Баулик, почтительно опускаясь на колени. Все последовали его примеру, созерцая немолодое, лучившееся добротой лицо богини. Неожиданно Хёльв почувствовал что его горло сжимается, а к глазам подступают слезы. Он вдруг понял, как давно не видел мать, как соскучился по ее голосу, по прикосновениям мягких ладоней.
Из задумчивости его вывел громкий скрежет, донесшийся откуда-то снизу. Юноша вскинул голову, вопросительно глядя на спутников, И Риль, и Ларрен также казались удивленными.
— Что это было, Баулик? — спросила чародейка. Монах рассеянно махнул рукой:
— Прямо под нами идут работы по отделке еще одного святилища. В боковых коридорах есть проходы вниз, но посмотреть там почти не на что — голые стены да пыль.
— Ясно. — Риль легко поднялась. — Давайте еще раз обойдем храм и к мясным рядам.
Вы уже уходите? — встревожился Баулик, которого явно не прельщала перспектива вернуться к своему промерзшему месту возле фонтана. — Вы так и не рассказали, чем еще я могу быть полезен.
— Может, обсудим это за ужином? — лукаво предложила волшебница и туг же добавила: — Если, конечно, ты не постишься перед Лазорой.
Щеки Баулика сделались клубничными. Суетливо подобрав робу, он заспешил к дверям, несвязно жалуясь Лэррену:
— По нашим канонам говенье уже закончилось, а у сестер продолжается пост. На завтрак ели сухари с простоквашей. — Он понизил голос. — Полчашки простокваши и крошечный засохший хлебец! И стой себе на морозе с пустым животом, молитвой бурления заглушай!
Эльф сочувственно вздыхал, весело поглядывая на Хёльва поверх монашьей головы.
На ужин расположились в трактире «Козленок и репа», окна которого выходили на ведущую к храму улицу. Хозяйственный Подер успел не только позаботиться об ужине, но и столковаться о трех комнатах этажом выше.
В сложенном из красного кирпича камине ярко пылал огонь, изгоняя из помещения стылую зимнюю сырость. Легкий запах березовых поленьев смешивался с ароматами фасолевого супа, гренков и других блюд, которыми был уставлен длинный деревянный стол. Из-под крышек кастрюль и кувшинов выбивался пар.
— Мы должны организовать засаду, напасть прямо на крыше, как только гельмар сядет, отбить Ойну и улететь, — говорил Нестор Нурр, вертя в руках чистую тарелку. Его лицо горело лихорадочным румянцем.
Риль намазала маслом еще теплую горбушку хлеба, осторожно отхлебнула из железной кружки обжигающего травяного отвара и с укором посмотрела на скульптора.
— Прежде всего не надо пороть горячку. Гельмары слушаются только тех, кто вскармливал их с самого младенчества, потому улететь нам никак не удастся. Да и как мы проберемся на крышу?
Оторвавшись от блинов с орехами и медом, Баулик облизал замаслившиеся губы и авторитетно заметил:
— Никак не проберетесь. Дальше святилища Матери мирян не пускают.
— Мирян не пускают, — значительно повторила чародейка, — А братьев во Отце Непостижимом?
Монах жалобно поморщился:
— Вы хотите, чтобы я выкрал девицу у нескольких сотен сестер?
— В общем и целом ты правильно уловил идею, — серьезно кивнула Риль, но Хёльв видел, что в ее зеленых глазах пляшут озорные искры.
— Я…правда не смогу. — Баулик огорченно отодвинул ложку.
— Что ж. — Чародейка отвернулась от него с деланным разочарованием. — Нет так нет.
Монах смущенно заерзал на жесткой скамье.
— Возможно, мне удастся помочь чем-то другим? — Он жалобно посмотрел на великана Подера, перевел взгляд на попивавшего морс Лэррена, на сосредоточенно жевавшего Хёльва, — Только скажите.
— Не знаю даже, что и придумать, — протянула Риль. — Если только… Нет-нет, ты не должен так рисковать.
Баулик гордо выпрямился, всем своим видом демонстрируя готовность пойти на любой риск.
— Только скажите! — повторил он.
В монастыре сейчас сотни монахинь и монахов, десятки послушниц, множество гостей из других обителей. Вряд ли все они знают друг друга в лицо. — Риль замолчала, поочередно глядя на каждого. — Были бы у нас робы мы могли бы попробовать проникнуть во внутренние покои, на крышу. Улучить момент и увести Ойну. Подер будет ждать нас с конями.
Гигант молча поклонился, довольный отведенной ему ответственной ролью.
— Гельмар у них один, он будет и так утомлен долгим перелетом. Эти зверюшки нуждаются в длительном отдыхе, и скорее всего он откажется снова подняться в воздух, — блеснул познаниями Хёльв. — Так что погони мы можем не опасаться. Лэррен оживился.
— А что — дело несложное, — заявил он, вылавливая ложечкой из стакана вареные ягоды. — Наверняка у благочестивых сестер есть склад запасной одежды или что-то в этом роде.
— Много роб не надо — хотя бы пару женских и тройку мужских, — вставила Риль.
Монах покраснел от возмущения:
— Великая сила Отца! Вы предлагаете мне украсть вещи из монастыря Всемилостивой Амны?!
— Не украсть, а одолжить, — поправил Хёльв. — Мы ведь все вернем.
— И пожертвуем храму кругленькую сумму на поддержание строительства, — добавила чародейка.
Затравленно оглянувшись, Баулик втянул голову в плечи. Похоже, он не ожидал, что его участие будет таким непосредственным. Нестор Нурр умоляюще посмотрел на него больными, запавшими глазами. Его тарелка по-прежнему стояла пустой. Тонкие пальцы скульптора отбивали на столешнице замысловатый марш.
— Ойна не хотела ехать. Не хотела.
— Поверь, это никому не повредит, — настаивал эльф,-Ты сам увидишь, что девушка будет рада вырваться.
Монах залпом осушил чашу с травяным чаем, заботливо придвинутую к нему волшебницей, отер рукавом взмокший лоб.
— Кто она вам? — спросил он, обращаясь только к Нестору. — Кто она вам, что вы готовы пойти на такой риск ради ее спасения?
— Она моя невеста, — ответил тот слабым голосом. И добавил увереннее: — Моя невеста.
Воцарилось молчание. На Убарис опускалась ночь. Постепенно гасли огни в соседних домах, зажигались фонари. Пронзительно поскрипывала на ветру неплотно закрытая дверь. Хёльв поежился и обхватил себя руками, не отрывая взгляда от погруженного в раздумья монаха.
— Отец Непостижимый в мудрости своей не даст свершиться неправому делу, — промолвил наконец Баулик и осенил себя священным знамением. — Я помогу вам раздобыть одежду.
* * *
Одиннадцать лет, прошедших после обряда в Убарском храме, Ойна почти не заметила, Дни, недели и месяцы протекали сквозь нее — неторопливо, неумолимо и бесследно. Она не помнила, как прилетела обратно в Брасьер, как снова вернулась к урокам, как поднималась с кровати по утрам и как проваливалась в глухой сон по ночам. Свет Чистого Сердца уже поселился в ней, дожидаясь мгновения, когда она окажется ему необходимой.Ойна знала, что вскоре после того, как она покинула Убарис, там началась война, Сердце было похищено и вернуть его, несмотря на усилия матери Полонны, не удавалось. Это ни в малейшей степени не встревожило Ойну: она чувствовала, что реликвия где-то рядом и хранительницы по-прежнему служат ей.
Со стороны Ойна казалась просто рассеянной, погруженной в свои мысли. Она, как и прежде, молилась, поморгала по хозяйству, ухаживала за садом, но все ее существо было занято другим.
Скорлупа отстраненности, окружавшая девушку, лопнула в один миг, солнечным апрельским вечером.
— Я его не чувствую, — произнесла вдруг Ойна, поднимая голову и оглядываясь.
Она находилась в рабочей комнате среди дюжины сестер. Было тепло. Из окна лился мягкий закатный свет, окрашивая занавеси алым. — Я его не чувствую, — снова сказала девушка. Ее никто не услышал: в камине потрескивали дрова, стрекотала швейная машина — недавно подаренная храму столичная новинка. Переговаривались за работой сестры. Я его больше не чувствую! — повторила Ойна, выпуская из рук вязание. — Не явствую Сердце! Совсем! Его нет!
Спицы со звонким стуком ударились о каменный пол. Желтый шерстяной клубок откатился в угол. В комнате стало очень тихо.
— Как такое может быть? — помертвевшим голосом спросила Минья.
— Не знаю, — прошептала Ойна
На следующий день до Брасьера дошли вести о том, что замок Убарис разрушен, а Чистое Сердце исчезло в неизвестном направлении. Перестали твориться чудеса, сестры потеряли способность исцелять, погас сиявший над башнями храма символ вечной любви богини.
Монастыри охватила паника. Сразу же по принесении благодарности Всемилостивой Матери за падение твердыни безбожного герцога был созван совет настоятельниц: святыню требовалось вернуть.
Ойна чувствовала себя потерянной. Она бесцельно бродила по обители, пытаясь вспомнить, чем жила до того, как ее коснулся свет Чистого Сердца. Каждую ночь ей снился один и тот же сон; просторное пустое святилище с трехгранными колоннами, подернутое паутиной возвышение посередине и пылинки, летающие над обломками когда-то живых статуй. Ойна просыпалась и до рассвета лежала с открытыми глазами, вглядываясь в светлеющее небо. Она знала, что если Сердце не найдется, то и ее тело скоро обернется хрупким алебастровым изваянием.
По утрам она смотрела в зеркало и думала: пройдет несколько месяцев — и ее лицо, ее руки и плечи станут белыми осколками, припорошенными пылью. Отданная Чистому Сердцу душа не спустится в Ристаговы Подземелья, и от нее, Ойны, не останется и следа.
Однажды вечером, стоя у окна, Ойна заметила широкоплечего нескладного человека, расположившегося на скамейке в скверике напротив храма. Была поздняя осень. Вялые, истончившиеся листья падали ему на колени, ветер трепал волосы, но он продолжал сидеть, рассматривая прохожих из-под насупленных броней.
— Кто это? — спросила Ойна у всезнающей Миньи.
— Это Нестор Нурр, скульптор. Великий человек, — с почтением ответила та.
— Чем же он велик?
Минья фыркнула и гордо уперла руки в бока, словно имела непосредственное отношение к его успехам:
— Он делает портреты в камне, да такие, что от оригинала не отличишь! Для богатеев, желающих запечатлеть себя навеки.
Девушка вздрогнула и кивнула, не отрывая взгляда от Нурра:
— А почему он сидит там, на холоде?
— Да поди пойми. Каждый день почти его вижу. Воздухом дышит, наверное.
— Наверное, — согласилась Ойна. Минья посмотрела на нее с сочувствием:
— Ничего, детка, потерпи. Я слышала, придумали что-то настоятельницы. Тома перерыли все, свитки перечитали, изобрели способ отыскать Сердце. Скоро поедете в Убарис. Все хорошо будет.
Ойна снова кивнула. Ее мысли были далеко.
С того дня она часами простаивала у окна, ожидая появления скульптора.
«Делает портреты в камне, — вертелось у нее в голове, — а такие, что от оригинала не отличишь». — В камне, — шептали губы. «От оригинала не отличишь», — билось в висках. — Навеки, шелестели опадавшие листья.
* * *
Около десяти часов утра через монастырские ворота прошли две монахини в традиционных сине-серых одеяниях. Они шли неторопливо, переговариваясь между собой и благословляя встречных прихожан. Одна из монахинь была совсем молоденькой — коренастая неуклюжая девушка с крепкой крестьянской фигурой. Другая была высокой, стройной, с плавными движениями. Ее яркие зеленые глаза сверкали из-под надвинутого на самые брови бурого шерстяного платка.— Шаг делай чуть поменьше, — цедила Риль сквозь плотно сжатые зубы. — Ты не солдат на плацу, ты скромная служительница Амны.
— Я стараюсь, — ответил Хёльв и чуть не упал, запутавшись в длинных юбках.
— Плохо стараешься. Утешает только то, что тут и помимо нас есть на кого посмотреть.
— Можно подумать, я обязан уметь ходить в платье, — обиженно проворчал юноша.
Ударивший ночью мороз превратил чуть оттаявшие дорожки в полосы сияющего льда, и ноги непривычного к грубым деревянным башмакам Хёльва то и дело скользили и разъезжались. Остановившись, чтобы перевести дух, он с немой благодарностью смотрел на девочек-послушниц с корзинами, разбрасывавших перемешанный с солью песок. Возле укутанного снегом фонтана расположилось трое братьев во Отце Непостижимом. Баулик с достоинством напевал молитву, сидевшие по обе стороны от него Лэррен и Нестор Нурр почтительно внимали. Длинные волосы эльфа были заплетены в скромную косу, скульптор умело перебирал четки и время от времени с поклоном протягивал мирским чашу для подаяния. Стараясь не слишком глазеть на друзей, Хёльв и Риль направились к центральной башне. Нурр поставил чашу на землю и пошел следом.
— Радуюсь каждому дню, мне дарованному, каждому солнечному лучу, каждой капле воды, ибо во всем есть воля Его. И покорно все сущее Его власти. И каждая птаха малая, и былинка перелетная, и каждый цветочек пестролистый склоняются перед Его незыблемым светом, — неслось им вслед.
Миновав увитую неувядающей зеленью арку входа, они вступили в святилище. Запах мяты и базилика стал еще сильнее, чем накануне; теперь в него тонкой ниточкой вплетался аромат мальвы.
Народу почти не было: резкие холода многих вынудили остаться дома, возле теплых печей и каминов. На мраморных скамьях возле стен сидело всего несколько человек — опрятная старушка в траурном платье, беременная женщина в мехах, одутловатый бледный юноша с забинтованной рукой.
— Откроем сердца чистоте, — приветствовала вошедших невысокая кругленькая привратница с большой родинкой на левой щеке.
— Милостью Амны, — ответила Риль.
— Милостью Ее, — прошептал Хёльв и закашлялся. Привратница посмотрела на мнимую послушницу с сочувствием:
— Простудилась?
— Дорога была длинной, пояснила Риль. — Часть пути пришлось на телеге трястись. А здоровье у Сельмы не самое крепкое.
— Бедняжка. Обогрейтесь, выпейте чаю. — Монахиня заботливо поправила платок напряженно замершей «Сельмы». — Откуда вы?
— Из Хан-Хессе. Из Тихого Убежища. Меня зовут Мод, — ответила Риль, называясь именем знакомой монахини из столичного приюта умалишенных, — Это — Тилли, наш сопровождающий.
Скромно стоявший в стороне Нестор склонился в поклоне.
— Добро пожаловать, Мод. Большая честь для меня. Много о вас слышала. Я провожу вас в трапезную.
— Спасибо, сестра, не стоит. У нас крайне срочное поручение к даме-настоятельнице Полонне от Утешающей Печали.
Привратница огорченно всплеснула руками:
— Матушка в отъезде, должна вот-вот вернуться, ждем ее с минуты на минуту. Но, боюсь, она не сможет вас принять. Сами понимаете: канун Лазоры, столько всего наваливается.
Риль поджала губы:
— Дело-то минутное, никакой аудиенции особой не надо, можно и на ходу изложить, — И добавила с легким укором: — Не приняты у нас в Убежище такие церемонии.
Привратница смутилась. В народе давно перешептывались, что убарские сестры храма Всемилостивой Амны подвержены гордыне, склонны к тщеславию и суетности. А не пойдет ли потом эта дылда в высокие инстанции жаловаться, храм в чванстве обвинять? Бывали ведь уже случаи.
— Мне кажется, не будет ничего плохого, если вы встретите матушку прямо на крыше и расскажете о своем поручении по дороге к покоям, — предложила монахиня.
Опустив победно блеснувшие глаза, Риль смиренно прижала руки к груди:
— Мы будем ждать столько, сколько потребуется.
Привратница подозвала возившуюся с цветами девочку-послушницу и поручила ей проводить гостей наверх. Та вспыхнула и чуть в ладоши не захлопала, радуясь возможности отдохнуть от надоевшей работы.
На крышу, к гельмарову насесту, вела широкая лестница с дубовыми, покрытыми лаком перилами и низкими удобными ступенями. В стенных нишах чередовались букеты из высушенных цветов с еловыми ветвями, украшенными канителью и серыми лентами.
На самом верху, возле обшитой железными листами Двери, послушница их оставила и вприпрыжку побежала вниз.
— Ждите здесь. А то на крыше холодно будет, — сказала она, обернувшись уже на бегу. Подождав, пока девочка скроется из виду, Риль осторожно приоткрыла дверь. Крыша была круглой, огороженной кирпичными бортиками. Каменную поверхность покрывали мягкие вязаные циновки, тщательно очищенные от снега. В центре возвышался черный шпиль, увенчанный огромным, сияющим всеми оттенками синевы сердцем.
— Где же сам насест? — недоуменно спросил Хёльв, ожесточенно почесывая искусанную шерстяным платком щеку. — И смотрители? Кто у них тут за гельмаром ходит?
Чародейка пожала плечами и, не отрывая взгляда от крыши, тронула юношу за руку:
— Вон там, справа.
Хёльв посмотрел в указанном направлении и заметил легкое движение. От бортика отделилась укутанная в пестрые тряпки фигура, сгибаясь под ветром, поправила сбившийся коврик и метнулась назад.
— А вот и смотритель, — сказал Нурр. Вцепившись пальцами в перила, он пристально, словно поле будущей битвы, изучал крышу. Риль покосилась на него со скрытым беспокойством.
— Посидим пока, — предложила она, первой устраиваясь на ступеньках.
Хёльв с готовностью последовал ее примеру — ослабил узел платка, вытянул ноги. Нестор не сдвинулся с места. Чародейка обреченно вздохнула и закрыла глаза. Она только надеялась, что у скульптора хватит ума придерживаться оговоренного плана.
Хлопанье крыльев послышалось, когда бледное зимнее солнце стало клониться к закату. Снизу, с монастырского двора, донеслись приглушенные крики: явившиеся к обеденной молитве прихожане приветствовали кружившееся над башнями существо.
Хёльв осторожно выглянул в щелку, и его сердце замерло от восхищения. Никакие гравюры, никакие рисунки не могли передать всей красоты парившего в вышине гельмара. Длинный, цвета перца с солью мех играл на ветру, перетекал волнами по шее животного, по прижатым к груди лапам, по гибкому телу.
Описав над храмом крутую дугу, гельмар изогнул крылья и стал плавно снижаться. Крепко привязанная к его бокам деревянная кабинка наклонилась, и в затянутом пленкой окошке мелькнуло чье-то лицо.
— Мне кажется, я вижу Ойну, — взволнованно зашептал Нестор Нурр, подаваясь вперед. — Да, я уверен, это она!
— Тихо! — зашипела Риль. — Ты нам все испортишь!
Скульптор отступил, до боли сжимая кулаки. В обведенных темными кругами глазах пылали нетерпение и сдерживаемая ненависть.
Наблюдавший за полетом смотритель вскочил и, размахивая неведомо откуда взявшимися яркими платками, забегал по крыше. Его пестрый балахон раздувался, как парус. Гельмар вытянул шею и протяжно затрубил, радуясь возвращению домой; потом неестественно вывернулся и стремительно нырнул вниз. Хельв невольно вскрикнул, смертельно побледневший скульптор рванулся было вперед, но Риль удержала его за пояс.
— Все нормально, — сказала она. — Все в порядке. Они всегда так делают. Сейчас еше раз провалится.
И действительно, на мгновение выровняв полет, гельмар снова нырнул, завис над башней и мягко приземлился на все четыре лапы. Смотритель тут же бросился к нему, погладил по лбу, тревожно ощупал нос. Дверца кабинки открылась, и вниз скользнула веревочная лесенка.
— Придержи, — строго прикрикнула на зазевавшегося служителя Полонна и стала осторожно спускаться.
Следом за ней карабкалась Ойна. Хёльв подобрался, почувствовав, как напряженно замер скульптор, как сгустилось вокруг Риль искрящееся, невидимое глазу облачко.
Оказавшись на земле, девушка словно очнулась — ее взгляд обежал крышу, лишь едва задержавшись на нежившемся гельмаре, и безошибочно остановился на приоткрытой двери на лестницу.
— Ойна! Сюда! Скорее сюда! — закричал Нурр и кинулся ей навстречу.
Карие глаза девушки широко распахнулись, она ахнула и побежала к нему.
— Стоять! — прогремел голос настоятельницы.
Одним прыжком догнав Ойну, она схватила ее за локоть и, закрыв собой, резко взмахнула рукой. На Нестора обрушился незримый пресс, он упал, не в силах пошевелиться.
«Ну и старушка, — подумал Хёльв, прячась за выступом стены. — Чрезвычайной боевитости».
— Очень просто, — сказала Полонна, аккуратно заправляя за ухо выбившуюся из прически седую прядь. — Изволь пока полежать.
Настоятельница хотела сказать что-то еще, но выскочившая на крышу Риль сложила ладони лодочкой и звонко пропела короткую фразу, глядя в сторону Хёльва. Ойна вздрогнула и, словно подхваченная могучей волной, перелетела прямо в объятия к остолбеневшему юноше.
— Беги! — хрипло воскликнула Риль. — Беги скорее, забери тебя Ристаг!
Платок упал с ее головы, по лицу текли крупные капли пота, растрепавшиеся волосы липли ко лбу. Ладони чародейки по-прежнему были сложены лодочкой, но пальцы дрожали от огромного напряжения. Медлить было нельзя. Схватив девушку за руку, Хёльв гигантскими прыжками понесся вниз.
Он летел по лестнице, почти не касаясь ногами ступеней, стремительно преодолевая пролет за пролетом. Ойна цеплялась за его запястье и тихонько плакала.
— Нестор, Нестор, — повторяла она.
— Спасется твой Нестор, — пропыхтел Хёльв. — Чародейка его вытащит, не бойся.
Он свернул в коридорчик, ведущий в главное помещение храма, и осторожно пошел вдоль стены, замирая за колонной каждый раз, когда слышал чьи-то шаги, Ойна покорно следовала за ним.
Отчаянный звон бубенцов застиг их подле самого выхода. У дверей никого не было, и притаившийся возле чаши для подаяний Хёльв собрался было выскользнуть на улицу, но вовремя притормозил прислушиваясь.
— Это сигнал тревоги, матушка зовет нас на помощь! — взволнованно проговорил высокий девичий голос, и стройный силуэт в монашеской робе заслонил свет.
— Надо торопиться, — вторила ей давешняя привратница. — Сестры, сестры! Сюда! К лестнице! Дама настоятельница наверху, на крыше!
— Я закрываю двери! — прокричала привратница, с силой притягивая к себе массивные створки.
По мраморному полу дробно застучали каблуки. Юноша вытянулся в струнку, лихорадочно обшаривая глазами площадку, и рванулся влево, к занавешенному куском холстины проему. Промелькнули барельефы — Амна беседует с правителями земными, Амна утешает сестер. В голове Хёльва предупреждающе звякнул колокольчик, словно напоминая о чем-то забытом, но времени на раздумья не было.
За проемом начиналась еще одна лестница — неширокая, с простыми деревянными ступенями и заляпанными штукатуркой перилами. Рука Ойны тревожно дернулась, но Хёльв крепко прижал ее к себе и устремился вниз.
Зал открылся сразу — просторный, с высокими сводами, освещенный лучами вечернего солнца, бившими из расположенных под самым потолком окон. Пол покрывали длинные полосы бумаги, придавленные мешками с песком, В воздухе витала пыль.
Хёльв огляделся. В зале никого не было — рабочая одежда аккуратной стопкой была сложена в углу, рядком лежали инструменты.
Похоже, это новое святилище, — сказал он, обращаясь к Ойне, но больше стараясь успокоить самого себя, — Ты ведь голодная, наверное, ну-ка посмотрим, что у нас тут есть… Может, завалялась какая-то краюшка хлеба?
Он быстро осмотрел заляпанные краской робы и вздохнул: карманы были пусты.
— Ничего нет. Может, найдем еще?
Взяв девушку за руку, Хёльв пошел вперед, мельком поглядывая на размеченные тонкими линиями стены, замотанные тряпками трехгранные колонны. В центре помещения возвышался постамент.
Ойна всхлипнула. В тот же момент хлопнула закрывавшая вход холстина.
— Они здесь! — раздались голоса. — Скорее! Вот их следы!
Подхватив девушку, Хёльв метнулся вбок, в спасительную тень, но было уже поздно: в зал сбежали монахини, вскинули руки в одинаковом жесте, и незримая, но плотная стена воздуха придавила его к колонне.
Следом — медленно и величественно — вошла Полонна. Острием недлинного кинжала она подталкивала перед собой неловко переступавшего Нестора. Никаких пут на скульпторе не было, но его покрасневшее лицо и затрудненные движения говорили о том, что он все-таки скован. Краешком сознания Хёльв отметил, что дама-настоятельница куда сильнее рядовых сестер: она удерживала своего пленника без видимого напряжения, тогда как вокруг него самого стояло не меньше пяти сосредоточенных монахинь.
«Им проще было бы меня связать обычными веревками, — подумал он и тут же ужаснулся. — А где же Риль? Неужели они убили Риль?»
— Очень просто, — повторила мать Полонна, словно продолжая прерванную беседу. — Ойна, встань на свое место.
Девушка вздохнула и, не отводя взгляда от скульптора, забралась на возвышение. Ее движения сделались совсем медленными, скованными.
— Не иди, Ойна, — прошептал Нестор. — Не иди.
— Я не могу. — По ее щекам снова потекли слезы. — Не могу не идти.