Андронова Лора. Подняться на башню

   Баулик тоже притих, достал из-за пазухи небольшой томик и принялся читать, время от времени бросая любопытные взгляды на свою спутницу. В Риль определенно чувствовалась эльфийская кровь — об этом говорила и форма ее узкого загорелого лица, и волосы цвета темного золота, и яркие зеленые глаза.
   «Как сосновая хвоя, — подумал Баулик. — Полукровка. Интересно, в какой пропорции?»
   — На одну восьмую, — улыбнулась Риль. — И если не хочешь, чтобы я слышала твои мысли, — не думай так направленно.
   Баулик порозовел и сделал вид, что полностью поглощен содержанием книги, однако надолго его смущения не хватило.
   — А вы знали пресветлого Юмазиса в молодости? Я хочу сказать — когда он был молодым?
   Нервным жестом Риль закрутила локон.
   — Мы с ним вместе учились.
   — В храмовой школе? Хвойные глаза сверкнули.
   — Не совсем. В Колдодурне.
   — Ой, — только и смог вымолвить монах.
   Каких только слухов не ходило про Академию Тонкого Чародейства и Магии, прозванную студентами Колдодурней! Бабушки всех рас пугали внуков рассказами о том, что господин президент Академии знает не менее трех тысяч шестисот семи рецептов приготовления вкусных и питательных блюд из непослушных детишек. Кто-то с пеной у рта доказывал, что лично видел, как по мановению руки одного из преподавателей рассыпался в пыль целый скалистый хребет. Сказывали также, что безлунными ночами в Колдодурню наведывается сам Ристаг Мрачный, Встречающий Ушедших, чтобы выпить вина со студентами и скоротать время в приятных беседах.
   Некоторое время Баулик переваривал услышанное, пытаясь представить духовного лидера монастыря в столь зловещем месте.
   — Значит, пресветлый Юмазис хотел стать чародеем?
   — Ты совершенно верно уловил мою мысль.
   — Но почему же он стал монахом?
   — Долгая история.
   — Но ведь у нас впереди много времени? Или это тайна? Да какая там тайна… — Риль криво усмехнулась. — Ладно. Расскажу. Тем более что тебе все равно захочется узнать, куда мы едем и зачем.
   Баулик засунул книгу в один из тюков и уселся поудобнее. Все началось много лет назад. Много-много лет назад, когда мы с Юзом протирали штаны в аудиториях Колдодурни. Ты, конечно, слышал о ней кучу разных глупостей — не верь ничему. Учеба в Академии тяжела и — зачастую — невыносимо скучна. Даже обладая недюжинными магическими способностями, без теоретических знаний ты никогда не достигнешь настоящих высот — так и останешься дилетантом, зарабатывающим на жизнь дешевым гаданием.
   — А сколько времени длится обучение? — с интересом спросил монах.
   — Сроки строго индивидуальны. Кто-то все схватывает мгновенно, на лету, кто-то — нет. Только сам студент может определить момент, когда дальнейшие занятия становятся бессмысленными. По тем или иным причинам. Но и прекрасно усвоенной теории недостаточно. Есть у Академии могучий артефакт — ониксовый обруч, именуемый Грозой. Слабого, плохо подготовленного мага Гроза убивает, но сильного делает еще в десять, в сто раз сильнее!
   Чистое сопрано Риль все отдалялось, и Баулик уже не видел ни дороги, ни окружающих ее полей. Невидимой птицей он парил над огромным величественным городом, с восхищением смотрел на ажурные башни дворцов и храмов, на зелень парков и хрустальную синь каналов. Это мог быть только царственный Хан-Хессе столица столиц. Картинка мигнула, и незримый Баулик оказался в темном гулком коридоре. Рядом с ним беседовали двое.
   — Итак — решено? Идем к ректору? — произнес голос, который монах узнал бы из хора других.
   Говоривший был пресветлым Юмазисом, но совсем молодым, даже юным. Кто бы мог подумать, что пятьдесят лет назад настоятель был широкоплечим крепышом, задорным, беспечным, с неизменной улыбкой на лице?
   — В атаку! Нет больше сил терпеть! — патетично вскричала Риль, явно цитируя какую-то поэму.
   Они засмеялись и, подталкивая друг друга, устремились к неприметной дверке в конце коридора. За дверью оказалась средних размеров комната, донельзя загроможденная разнообразной старинной мебелью.
   — Что, надумали? Надоело учиться, захотелось Грозу примерить? — раздалось откуда-то из недр кабинета, и из-за расписной ширмы появился пожилой орк в синих штанах и сандалиях на босу ногу, Его лысый шишковатый череп покрывала татуировка. — Или, кхе-кхе, так зашли, в гости, на печенье?
   — Так точно, господин Наррга! Надумали! — рявкнул Юмазис.
   — Да-да, — сказал орк, почесывая голую грудь. — Но, сами понимаете, не все так просто. Мне необходимо удостовериться, что вы не падете замертво, едва надев обруч. Я должен вас проверить. Готовы?
   Молодые люди кивнули.
   — Готовы они. А может, поработаете еще? Лекции послушаете? Все на пользу пойдет. — Он покашлял. — Не хотите? Я так и думал. Что ж. Раз вы пришли вместе, будет вам одно испытание на двоих.
   В комнате будто бы померк свет. Остро запахло речной водой и пряностями.
   — Сию минуту в обеденный зал при городских купальнях входит некто Тробан Присс, письмоводитель. Отправляйтесь туда, изучите этого человека и помогите ему.
   — Чем помочь?
   — Хе. Вот исследуете его и узнаете чем.
   Юмазис потер лоб:
   — Сколько у нас есть времени? День? Два?
   Наррга тоненько, надтреснуто захихикал:
   — Какая наивность, кхе-кхе! У вас на это есть целая жизнь. Как справитесь — приходите, посмотрим на результаты. Еще вопросы?
   — Почему именно Тробан Присс, ваше президентство? — осторожно спросила Риль.
   — Потому что на данный момент он самое несчастное существо во всем Хан-Хессе, — отчеканил орк. — Все. Выполняйте.
 
   Несколько минут спустя Юмазис и Риль входили в здание купален. Обеденный зал был полон, но взгляды обоих студентов мгновенно выхватили из толпы сутулого человечка в буром костюме и нелепой маленькой шапочке с уныло обвисшими полями. Не глядя по сторонам, он поспешно обгладывал индюшачью ножку, то и дело выскальзывающую из его дрожащих пальцев.
   — Ярко выраженный психопат депрессивно-взрывного толка, — заметил Юмазис.
   Риль кивнула:
   — Чего и следовало ожидать.
   Ловко лавируя между столами, она подошла к незнакомцу и присела рядом:
   — Господин Присс, если не ошибаюсь?
   Тот неохотно поднял на нее глаза и поморщился:
   — Не ошибаетесь.
   — Простите великодушно, что мешаю вашей трапезе… — В голос Риль постепенно вплетались нежные, поющие нотки. — Но мне кажется, вас что-то гнетет. Досадная проблема или, может, страстное желание чего-то несбыточного?
   — Что за…
   — Быть может, мечта? — Она коснулась кончиками ногтей лба Присса, тот дернулся. испуганно заморгал и замер. По его нездоровому одутловатому лицу разлилось спокойствие.
   — Не бойтесь, — шепнула Риль, едва заметными жестами усиливая наведенное состояние доверия и умиротворения, — мы хотим помочь вам.
   «У меня бы так не вышло, — с некоторой завистью подумал подошедший Юмазис. — Буквально в один момент такого строптивого дядьку укротила».
   — Расскажите нам о себе, — сказал он вслух.
   Присс снял шапочку и некоторое время задумчиво ее разглаживал.
   — Странно, что вы спрашиваете. Ведь вам ничего не стоит залезть ко мне в голову и переворошить все мои мысли… Впрочем, как хотите. — Он снова поморщился.-Зовут меня, как вы уже знаете, Тробан Присс. Я письмоводитель и переводчик, работаю в конторе достопочтенного Цуки, что в городище Нижнего Двана. Естественно, холост.
   — Естественно?
   — Естественно. Я ненавижу людей. Гномов, эльфов. Орков. Ненавижу и презираю. Они все, все чего-то хотят от меня, но я им не нужен, никому не нужен. Они приходят ко мне, чтобы я им перевел что-то, какие-то их идиотские письмишки, завещания, прошения, объявления для газетных листков. Крестьяне. Купцы. Мастеровые. Сомнительного благородства господа и их слуги. Они такие разные, у них разные носы, уши, губы, волосы. Кто-то из них умнее, кто-то глупее. Кто-то весь пропах кислым вином. От кого-то отвратительно песет духами, от кого-то — потом. Или потом вперемешку с духами и кислым вином. Они смотрят на меня заплывшими глазками, дотрагиваются до меня своими липкими ладонями. До чего я ненавижу эту лавчонку! Вы спросите: зачем же я там работаю? Я вам отвечу: хочу заработать достаточно денег, чтобы удалиться от дел и заняться ботаникой и селекцией — выводить новые сорта цветов и трав, наблюдать за ними. — Тробан перевел дух и заговорил снова, с еще большим жаром: — А дома… Дома не лучше. Моих средств не хватает даже на то, чтобы купить половину сарая, потому я снимаю комнату в трущобах, насквозь воняющих прогорклым маслом и гнилой морковью. И вы думаете, там я могу насладиться одиночеством? Держите карман шире! По утрам меня будят молочницы. Их грубые, крикливые голоса, дребезжание бидонов связаны у меня с самыми ужасными минутами минутами, когда уходит сон. Ночами мне не дают уснуть вопли гуляк и подзаборных шлюх. А еще есть дети! Вечно орущие младенцы! Невыносимые подростки! На моем этаже живут две большие семьи. И если я ненавижу кого-то сильнее, чем молочниц, подзаборных шлюх и липких клиентов с прошениями, так это детей. Визгливые, невоспитанные, неугомонные создания! От них никуда не денешься, не скроешься…
   Из его глаз потекли слезы.
   — Я хочу быть один, понимаете? Один! Спокойно изучать жизнь растений. Неужели это так много?! Чтобы никто не стоял у меня за спиной, когда я читаю, пишу или просто размышляю. Чтобы никто не совал свой любопытный нос в мои бумаги! Чтобы никто не глазел на меня — равнодушно, с усмешкой или гадливой жалостью. — Голос Присса понизился до едва различимого шепота. — Никто-никто. Никогда.
   Он тихо положил голову на руки, и веки его смежились.
   — Спит, — прокомментировала Риль и без того очевидный факт. — Утомился, бедный.
   Юмазис заворожено рассматривал вздрагивающего во сне человека:
   — Какой типаж! Ристагов штопор! Какой изумительный псих!
   Почему сразу псих? Он просто больной и несчастный.
   — Вот именно. Больной и несчастный псих. И от нас требуется его осчастливить. — Юмазис назидательно погрозил пальцем куда-то в пустоту. — А то главный колдодурень никогда не позволит нам побывать в Грозе.
   Риль механически потянулась к не тронутой Тробаном белой булке и принялась отщипывать от нее кусочки.
   — Какая пустыня самая большая — Заюльская? — заговорила она, обращаясь больше к самой себе. — И погодные условия подходящие — перепады температур, пылевые бураны. Народ там особо не шляется, тем более в центральной части. Что, Юз, осилишь телепортацию? Или караван придется нанимать?
   — Идея, конечно, свежая. А он там копыта не откинет?
   — Надо сделать так, чтобы не откинул. — Она задумалась. — Маленький оазис с родником. Цветник, огородик. Кое-какая живность.
   — Обширный винный погреб, книги по ботанике, — серьезно поддакнул Юмазис— Вообще-то неплохо бы у самого Присса спросить, что ему может понадобиться.
   Оба хмуро посмотрели на письмоводителя:
   — И спросим. Непременно спросим…
 
   Блеяние переходивших через большак коз вывело Баулика из прострации, и он снова услышал спокойный голос Риль.
   — Конечно, все оказалось совсем не так просто, как мы думали. На создание оазиса ушло около года напряженного труда. Увидев свой новый дом — двухэтажный, добротный, красного кирпича, — Присс обрадовался как ребенок. Он ходил по саду, благоговейно касался листьев и цветочных лепестков. Он был совершенно счастлив и хотел только одного — чтобы мы поскорее ушли. Довольные собой, мы поспешили обратно в Академию.
   — Но его президентство остался недоволен вашей работой?
   Риль усмехнулась:
   — Его президентство даже слушать нас не захотел. Он заявил, что мы едва бросили семена в почву, а уже хотим получить плату за собранный урожай.
   — Умнейший человек! — воскликнул монах.
   — Орк, — поправила Риль.
   — Тем более.
   — Выпроваживая нас за пределы кабинета, он порекомендовал нам заняться полезными для общества делами и не беспокоить его лет десять, а то и пятнадцать.
   — И вы смирились?
   — А что оставалось делать? — Она пожала плечами. — мы стали ждать. Юмазис подался на крайний север и предложил свои услуги какому-то герцогу.
   — А вы?
   — Я… Я сидела дома. По большей части.
   — Вы не поддерживали связь?
   — Нет. С чего бы? — удивилась Риль. Монах захлопал светлыми ресницами:
   — Все-таки столько лет за одной партой…
   — Тем не менее у нас не было ничего общего. Кроме этой самой парты.
   Нежно-розовое солнце упало за горизонт, и по полям пополз туман. Воздух посвежел. Не говоря ни слова, Риль свернула с дороги и спешилась возле одиноко растущего кедра. В руках у нее оказался толстый сверток, и пока Баулик выбирался из стремян и разминал затекшие ноги, его спутница разожгла костер и поставила небольшой шелковый шатер. Не желая ударить лицом в грязь, монах извлек из своих дорожных тюков скатерть, брынзу, кусок ржаного хлеба и пяток вареных репок. Неодобрительно покосившись на эти скромные блюда, Риль стянула сапоги и прилегла на траву.
   — Что, ваша святая обитель переживает тяжелые дни? Не хватает денег на нормальную еду?
   — Зря вы так. Овощи весьма пользительны для здоровья.
   — И Юз теперь тоже эту ботву ест?
   — Как и все мы, пресветлый настоятель отринул трупоедство, — с достоинством ответил Баулик.
   Риль неопределенно хмыкнула и подбросила в костер несколько веток.
   — Разрешите поинтересоваться… — Шустро расправившись с репками, Баулик придвинулся к ней поближе. — Разрешите поинтересоваться, куда мы все-таки направляемся? Проведать пустынника Присса?
   — Именно. Проведать Присса.
   — А почему же мы тогда движемся на запад? Заюльская пустыня находится к востоку отсюда.
   — Мой дорогой служитель культа, неужели ты думаешь, что я собираюсь тащиться на другой конец света верхом?
   Монах испуганно моргнул:
   — Полетим на драконе?
   — Странно. Я думала, что ты спросишь, не полетим ли мы на метле.
   — Оно бы можно, но не с моей комплекцией, — хихикнул Баулик. — Мне метла особая нужна.
   — Под седло становятся только очень дряхлые или слабоумные драконы. Первые могут в любой момент умереть, а вторые… Впрочем, не будем о грустном, — сказала Риль. Мы дождемся утра и найдем местную точку телепортации. Все очень просто.
   — Сударыня, а вы хорошо умеете? Телепортировать-то?
   — А как же. Открываю учебник — и начинаю действовать строго по писаному. Пока никто не жаловался.
   В костре сухо потрескивали шишки.
   — Это опасно?
   Риль пожала плечами и села, обхватив колени руками:
   — Не беспокойся. Спи. Завтра будет трудный день. Прохладная мягкая ладонь на мгновение опустилась монаху на лоб. Он забормотал было протестующе, но накатившая волна сна оказалась столь сладкой, столь желанной, что ноги сами понесли его к шатру. Завернувшись в одеяло, Баулик почувствовал, что оно пахнет лавандой.
   «Колдунья», — с неожиданным для самого себя умилением подумал он.
 
   Утро выдалось солнечным и ветреным. Небо было чистым, только в самой вышине неслись пушистые белые перышки.
   — Это хепа, — сказала Риль, протягивая Баулику серебряную чашку, до краев наполненную коричневым непрозрачным зельем. — Отвар, приготовленный из листьев и стеблей призернянки волоконной. Такому заядлому любителю растительной пищи, как ты, должно прийтись по вкусу.
   Чародейка по-прежнему сидела у костра. По боковому шву ее брюк полз деловитый рыжий муравей.
   — Выглядит как навозная жижа, — закапризничал Баулик.
   — А ты не смотри, ты пей, — посоветовала Риль.
   Несмотря на странный вид, напиток оказался очень приятным на вкус. Густой, обжигающий, он согревал и придавал бодрости.
   — Вы вчера так и не закончили, — заметил монах, с удовольствием прихлебывая хепу.
   — Что не закончила?
   — Ну как что? Рассказ.
   — По дороге закончу. Собирайся, — ответила Риль и пошла отвязывать коней.
   Десять минут спустя они выехали на тракт. Баулик нетерпеливо поерзал в седле.
   — Так что было дальше? — спросил он. — Когда вы вернулись…
   — Скорее когда нас вернули. — Опустив поводья, она забрала волосы в хвост. — Однажды утром я нашла у себя в кармане записку: «Приходи немедленно. Хи Нарргак.».
 
   — Ага! Дилетантики мои явились! — За прошедшие десять лет голос ректора сделался еще более тонким и пронзительным. — Надеюсь, вы уже нашли себе более подходящую профессию, чем магия, кхе-кхе?
   — Не искала, — ответила Риль, неловко вытирая руки о штаны. Кончик ее носа был измазан чем-то синим.
   — Разве наш подопечный несчастлив? — удивился Юмазис. Выглядел он представительно: шитый золотом камзол, замысловатый шелковый шарф, сапоги змеиной кожи. В коротких волосах блестели алмазные заколки.
   Орк тяжело заперхал:
   — А вот в этом, мальчик мой, вам предстоит убедиться самим.
   Ни Риль, ни Юмазис так и не успели увидеть телепортирующего жеста ректора, только сырая затхлость кабинета сменилась вдруг одуряющим жаром и невыносимым, давящим солнечным светом. Они были в Заюльской пустыне.
   — Лихой старичок, — восхитился Юмазис, торопливо наматывая шарф на лицо.
   — А одежонку ты ничего подцепил. Богатенькую.
   — Да мне по рангу положено, — смутился он. — Сам знаю, что выгляжу как ярмарочный петух. Оазис открылся им за ближайшим же барханом. Высокие стены, защищающие сад от песчаных буранов, были увиты сочным плющом, в щели пробивались трава и мох. На голой, рассохшейся земле буйно цвел куст шиповника. От иррациональности этой картины у Риль по спине побежал холодок.
   «Глупо как. Неправильно», — с неожиданной тревогой подумала она.
   Створки ворот раскрылись, и из оазиса выступил целый караван самодовольных верблюдов. Рядом с караваном шествовал облаченный в белые одежды человек. Не прошло и минуты, как ворота снова отворились, выпуская роскошные носилки, сопровождаемые охраной. Следом проскользнул пеший отряд торговцев.
   — Ох, — выдохнул Юмазис. — Проходной двор. Риль поежилась.
   — Пойдем, — сказала она. — Посмотрим.
   Оазис кишел людьми. Казалось, что на площади, немногим превосходящей средних размеров городской квартал, собрались сотни, а то и тысячи. Под каждым деревом кто-то спал, повсюду виднелись палатки и шатры. Песчаные дорожки были затоптаны, цветы сломаны. Воняло потом и мочой.
   На окнах красного домика появились ставни, неумело сработанные из кусков большого ящика. Дверь была закрыта, и только тоненькая ниточка дыма, выбивающаяся из треснувшей форточки, говорила о том, что здесь еще кто-то живет.
   — Беда, — буркнул сквозь зубы Юмазис, отпихивая ногой лоснящуюся пегую крысу.
   Крыса сдвинулась едва на шаг. В ее глазках посверкивало спокойное ожидание.
   — Надо как-то попасть внутрь. — Риль вскарабкалась на подоконник и заглянула в щель между досками ставен и стеной. — Он на кухне.
   — Так окликни его. Помнится, ты была любимой ученицей глухонемого паралитика Вукса. Вот уж кому была наипрямейшая польза от своего мастерства.
   Риль глубоко вдохнула, собирая силы.
   «Тробан. Тробан. Тробан, — позвала она, мысленно потянувшись к Приссу. — Откройте мне, Тробан. Впустите меня». В домике что-то загромыхало и забулькало. Заскрипели половицы. Дверь приотворилась, и сиплый голос произнес:
   — Кто здесь?
   — Это мы.
   — Кто — мы?
   — Маги.
   — Неофициальные. Студенты.
   — Вспомнили, значит… — Он неразборчиво прошептал еще что-то. — Ладно, заходите, раз пришли.
   Внутри жилище Присса почти не изменилось. Немного поистрепались ковры, потускнела позолота, но в целом все было так, как прежде.
   В кухне плавали едкие щекочущие запахи, источником которых был низкий короб, доверху заполненный толчеными сухими лепестками.
   — Такие вот дела, — устало сообщил бывший письмоводитель, опускаясь на табурет.
   Его пальцы потянулись к лежавшей на столе глиняной трубке, вытрясли ее и привычным движением набили цветочным крошевом. Чиркнула спичка, и по дому пополз густой сладковатый дым.
   — Рассказывайте, как вы тут блаженствуете, — развязно бросил Юмазис.
   За окном послышались крики, разноголосая ругань и щелканье бича. Тробан вздрогнул.
   — Вчера они снова пошли на приступ. Едва отбился. — Он глубоко затянулся. — Сам не знаю как. Чудом. А ведь все начиналось так хорошо, так хорошо. Это был рай земной — тихий, солнечный, восхитительный. Я просыпался поздно, неторопливо завтракал прямо в саду, слушал птичьи трели. Господи, господи…
   Он закрыл лицо руками и застонал.
   — У меня открылись способности. Правда, не смейтесь, я оказался талантливым селекционером. Мои огурцы не боялись засухи, моя клубника плодоносила трижды в год. Я вывел новый сорт лилий — медовую красавку. — Он тоскливо посмотрел на короб с лепестками. — Ее аромат…
   Голос Тробана снова прервался. Он вскочил, достал из шкафчика мутную зеленую бутыль и тщательно ее взболтал. — Понюхайте. Это красавка. То, что от нее осталось, Чувствуете? Она была королевой.
   Крики за окном перешли в жуткий, нечеловеческий вой. Бич хлестал не переставая.
   — Вопи, мерзавец, вопи! Тебе и этого еще мало! Такого верблюда угробил, выродок, криворук проклятый, — рычал невидимый экзекутор.
   — Обстановка становится чрезмерно недружелюбной. — Юмазис шевельнул бровью, и воздух вокруг наполнился крошечными, почти неразличимыми хрустальными колокольчиками. Колокольчики нежно позванивали на самом пределе слышимости. Уличный шум стих моментально.
   Продолжайте, — сказала Риль.
   Тробан нервно покосился на висящий перед его носом кусочек хрусталя.
   — Тот человек появился в три часа пополудни. Я вышел за ворота оазиса — мне нравилось гулять по пустыне — и увидел, как он лежит без сознания у самой стены.
   — Кто это был?
   — Да какая разница — кто? Купчишка какой-то. Круком его звали, кажется. Или Курком? От каравана отбился. Я его выходил, воды дал с собой, пищи. Верблюда — одного из тех, что вы мне оставили.
   — И он ушел?
   — Ушел. И чего мне стоило подсунуть ему ягоды кусачего плюща? Или сок маслюка болотного? Нет, я зачем-то дал ему уйти.
   Воцарилось молчание. Риль перебирала душистые лепестки и искоса поглядывала на Присса, который то вставал, то садился, то начинал вприпрыжку прохаживаться по кухне, переставляя с места на место тарелки и горшки. Взгляд у него был неспокойный, бегающий, на щеках и лбу горели алые пятна.
   «Да он пьян! — подумала она. — Или…»
   — Тробан, а что это вы курите?
   Курю? Ах, вы имеете в виду… — Он удивленно посмотрел на медленно расплывающееся колечко дыма. — Красавку. Мою медовую красавку. Лучшую из лилий. Хотите попробовать?
   Неловко цепляясь за шторы, он залез на стол и достал и подвесного шкафчика еще две вересковые трубки.
   — Через три месяца после отбытия Крука началось форменное столпотворение. Они все шли и шли. Воду просили.
   — Зачем же вы их впускали? — удивился Юмазис, покусывая мундштук. — Гнать надо было в шею.
   — Да я пытался. Перелезли через стены, открыли ворога. Сам еле успел укрыться. Дом штурмуют каждый день. Хотят меня выкинуть и постоялый двор устроить. Но тут заклинание какое-то, похоже, действует. Не могут ни двери выломать, ни поджечь. Так что облепят со всех сторон, поорут, подубасят, да и отступятся.
   Риль осторожно втягивала в себя дым, впитывала его бархатный аромат. Трубка тихо и довольно урчала.
   — Мой оазис оказался бесценным местом отдыха на пути через Заюльскую пустыню. — Присс вздохнул. — После десятого каравана от сада не осталось ничего. Во всяком случае, ничего достойного называться садом. Но я им не дал погубить королеву. Сам, все сам. Мне было бы невыносимо сознавать, что кто-то другой…
   Он замер, горестно глядя перед собой.
   — Надо что-то решать, — сказала Риль, поднимаясь с пола.
   — П-погоди. Мне дурно.
   — Что с тобой?
   Юмазис покачнулся и упал с табуретки. Его лицо обиженно вытянулось.
   — Голова кружится, у тебя нет?
   — Нет.
   — Небось твой полуэльфийский организм по-другому устроен. Пресвятая матерь Амна, куда это я плыву?
   — Никуда ты не плывешь, ты валяешься мордой в венике.
   — Глупая ты. Зато добрая. Когда не злишься.
   — Ого! — Риль повернулась к Приссу. Тот по-прежнему смотрел в пустоту.
   Пожав плечами, она снова поднесла к губам трубку Некоторое время ничего не происходило. Потом сердце остановилось выдало серию бешеных ударов и застучало вдвое быстрее обычного. Тут же налетел горячий вихрь, единственный светильник ударил солнцем, а просторное доселе помещение сжалось до размеров шкатулки.
   — Ого! — повторила Риль, на этот раз куда веселее.
   Она огляделась. Потолок, еще пару минут назад внушавший доверие, теперь раздувался и колыхался, как парус. Стены вибрировали. Дверной косяк неприлично кривился. Но самое ужасное творилось внизу, возле самых ног. Похрипывая и стрекоча, на полу извивалось нечто, больше всего похожее на полуразумную водоросль макеу, разросшуюся до размеров крупного барашка.
   — И все-таки, что мы будем делать? — спросила водоросль голосом Юмазиса. — Надо думать скорее, пока не начался отлив.
   Риль покивала и присела рядом с Приссом, стараясь не уколоться о тонкие иглы, растущие из его груди и боков.
   — Я хочу спокойствия, — сказал он.
   — Мы знаем.
   — Тишины.
   — Да.
   — И одиночества.
   — Да.
   — Чтобы никто и никогда.