Страница:
Колдун вышел из портала возле самого забора, окружавшего башню, хмыкнул, приметив сломанные доски и вытоптанную траву во дворе.
— Скажи, Цишер, неужели эти болваны думали, что я не защитил свой дом от незваных гостей? Дважды попасться на одну и ту же удочку? Ну уж нет, — обратился он к пригревшемуся за пазухой коту. — Надеюсь, они набили себе приличные шишки, пытаясь преодолеть невидимый колпак.
Зайдя в башню, Фархе скинул заиндевевший плащ, разжег камин и принялся готовить горячее вино с пряностями. Ароматная темная жидкость в котелке только начала куриться струйками пара, как в дверь затарабанили.
— Господин волшебник-колдун-маг! Впустите немедленно! — строго потребовал чей-то голос.
— А вы кто такие будете?
— Я — лейтенант Кайп из войска Опеки Северной Кромки. С отрядом.
Фархе подкинул в котелок ложку сахара, корицу, кусочки имбирного корня и тщательно все перемешал.
— Ах, воины моего дорогого друга Койло Зурта? Входите, входите, всегда-рад, — Отодвинув засов, он снова вернулся на кухню. — Не заперто!
Дверь распахнулась, впуская поток прохладного воздуха и около десятка солдат. Вперед выступил совсем юный парнишка в офицерском мундире.
— Мне приказано немедленно препроводить вас в замок, — сказал он.
— У-у, — протянул Фархе. — Какая жалость, я как раз отдыхаю.
— Мы уже давно дожидаемся вашего возвращения. Время не терпит.
— Время? Думаю, времени как раз все равно.
Кайп переступил с ноги на ногу.
— Господин волшебник, пожалуйста, пойдемте с нами, это очень, очень важно. — Он приложил руки к сердцу. — Чрезвычайно важно. Для вас приготовлен экипаж.
Колдун зачерпнул ложкой вино.
— Ишь, жаром так и пышет!
— Амной пресвятой молю! — Лейтенант бухнулся на колени. — Поедемте не мешкая!
— Это лишнее, — поморщился Фархе. — Не пачкайте форменные порты. Ладно, подождите секунду, я открою проход.
Он легко повел рукой, и воздух в комнате заколебался и поплыл, обрисовывая четкий прямоугольник, глядящий в пустоту.
— За мной по одному, живо, — приказал он, ныряя в портал.
В замке было сыро. По углам гуляли сквозняки, хлопали незакрепленные ставни, тяжело постанывал ветер в трубах.
— Сюда, в обеденную залу! — Кайп почти бежал по коридору. Фархе молча следовал за ним.
В столовой горели все лампы, и пламя бессчетного числа свечей озаряло открывшуюся перед глазами вошедших жуткую картину. Почти все помещение занимало огромное гнездо, свитое из кусков ткани и укрепленное застывшей, клейкой на вид массой. Со стен и потолка свешивались белесые переплетающиеся корни, пол покрывал влажный, чавкающий под ногами мох. Стоило колдуну переступить порог, как послышалась возня и из гнезда вылезла подросшая хифания и басовито зачирикала.
— Похоже, она тебе рада, — сказал бат, поднимаясь с подоконника.
Фархе передернул плечами и демонстративно положил руку на висящий на шее амулет.
— Я не собираюсь на тебя нападать. — Зурт устало опустил изрядно полысевшую голову. — Помоги мне, умоляю.
— Ты хочешь, чтобы я забрал чудовище?
— Нет. Я хочу, чтобы ты спас моего сына.
Прислонившись к дверному косяку, колдун обежал взглядом комнату:
— Где же он?
Сгорбившийся в оконной нише бат вздрогнул как от нежданного удара.
— Там, — сказал он, указывая на гнездо. Фархе погладил бороду:
— Рассказывай.
— Неприятности начались сразу, как ты уехал. Она стала какой-то странной, тревожной, не отходила от Митца ни на шаг. Мы попытались ее приструнить, но она… — Бат запнулся.
— Эта дрянь растерзала моего брата, — со слезами в голосе воскликнул Кайп.
— Не только вашего брата, лейтенант. Выйдите, пожалуйста.
Не отрывая глаз от колдуна, хифания с урчанием облизывала матерчатые стенки своего жилища.
— Она таскалась за мальчиком повсюду, не давала ему выйти на улицу, не подпускала к нему никого. Под конец даже еду ему пришлось оставлять прямо на полу. Потом… Потом она сотворила эту гадость и спрятала его туда. — Бат стиснул кулаки. — Что ты сделал? Я же видел сам, ты снял с нее заклинание.
— Я… Это заклинание невозможно снять.
— Невозможно?
— Я долго думал, как заставить хифанию охранять что-то, позабыв о собственной жизни. Первый опыт не удался, но я нашел решение.
— Какое? — безжизненно спросил Зурт.
— Что любой зверь будет защищать до последней капли крови? Я составил заклинание так, что определенные слова вызвали у нее материнские чувства по отношению к указанному предмету… Или к существу. Я хотел, чтобы она дралась яростно и свирепо, чтобы ты согласился ее поменять на Цишера.
— То есть…
— Хифания считает Митца своим ребенком. Она по-своему заботится о нем, бережет его.
— Но он же не способен так жить! В этой слизи, видя перед собой только ее отвратительную морду!
Сунув руки в карманы, Фархе сделал несколько шагов по комнате.
— Но ведь это лучше, чем смерть? — жестко спросил он. Бат отшатнулся.
— Я не могу ему помочь. Я не знаю, как это сделать, — продолжал колдун. — Для нее парнишка теперь — самое главное на свете. Она никого не послушается. В случае чего она разделает меня, как и любого из вас.
— Хоть попытайся! На любую хитрость есть еще большая хитрость! Ты же можешь просто попытаться?
— Могу. Но вот хочу ли? Резко развернувшись, он направился к двери. Чародей! Господин чародей! — послышался за его спиной слабый детский голос. — Спасите меня!
Фархе остановился. Сквозь щель в плетении гнезда виднелось осунувшееся лицо Митца. По измазанным, покрытым коркой грязи щекам тянулись светлые бороздки. Мальчик плакал — робко, бессильно, глядя прямо перед собой ясными умоляющими глазами.
Глазами попавшего в беду котенка.
4. ЗОВ СЕРДЦА
— Скажи, Цишер, неужели эти болваны думали, что я не защитил свой дом от незваных гостей? Дважды попасться на одну и ту же удочку? Ну уж нет, — обратился он к пригревшемуся за пазухой коту. — Надеюсь, они набили себе приличные шишки, пытаясь преодолеть невидимый колпак.
Зайдя в башню, Фархе скинул заиндевевший плащ, разжег камин и принялся готовить горячее вино с пряностями. Ароматная темная жидкость в котелке только начала куриться струйками пара, как в дверь затарабанили.
— Господин волшебник-колдун-маг! Впустите немедленно! — строго потребовал чей-то голос.
— А вы кто такие будете?
— Я — лейтенант Кайп из войска Опеки Северной Кромки. С отрядом.
Фархе подкинул в котелок ложку сахара, корицу, кусочки имбирного корня и тщательно все перемешал.
— Ах, воины моего дорогого друга Койло Зурта? Входите, входите, всегда-рад, — Отодвинув засов, он снова вернулся на кухню. — Не заперто!
Дверь распахнулась, впуская поток прохладного воздуха и около десятка солдат. Вперед выступил совсем юный парнишка в офицерском мундире.
— Мне приказано немедленно препроводить вас в замок, — сказал он.
— У-у, — протянул Фархе. — Какая жалость, я как раз отдыхаю.
— Мы уже давно дожидаемся вашего возвращения. Время не терпит.
— Время? Думаю, времени как раз все равно.
Кайп переступил с ноги на ногу.
— Господин волшебник, пожалуйста, пойдемте с нами, это очень, очень важно. — Он приложил руки к сердцу. — Чрезвычайно важно. Для вас приготовлен экипаж.
Колдун зачерпнул ложкой вино.
— Ишь, жаром так и пышет!
— Амной пресвятой молю! — Лейтенант бухнулся на колени. — Поедемте не мешкая!
— Это лишнее, — поморщился Фархе. — Не пачкайте форменные порты. Ладно, подождите секунду, я открою проход.
Он легко повел рукой, и воздух в комнате заколебался и поплыл, обрисовывая четкий прямоугольник, глядящий в пустоту.
— За мной по одному, живо, — приказал он, ныряя в портал.
В замке было сыро. По углам гуляли сквозняки, хлопали незакрепленные ставни, тяжело постанывал ветер в трубах.
— Сюда, в обеденную залу! — Кайп почти бежал по коридору. Фархе молча следовал за ним.
В столовой горели все лампы, и пламя бессчетного числа свечей озаряло открывшуюся перед глазами вошедших жуткую картину. Почти все помещение занимало огромное гнездо, свитое из кусков ткани и укрепленное застывшей, клейкой на вид массой. Со стен и потолка свешивались белесые переплетающиеся корни, пол покрывал влажный, чавкающий под ногами мох. Стоило колдуну переступить порог, как послышалась возня и из гнезда вылезла подросшая хифания и басовито зачирикала.
— Похоже, она тебе рада, — сказал бат, поднимаясь с подоконника.
Фархе передернул плечами и демонстративно положил руку на висящий на шее амулет.
— Я не собираюсь на тебя нападать. — Зурт устало опустил изрядно полысевшую голову. — Помоги мне, умоляю.
— Ты хочешь, чтобы я забрал чудовище?
— Нет. Я хочу, чтобы ты спас моего сына.
Прислонившись к дверному косяку, колдун обежал взглядом комнату:
— Где же он?
Сгорбившийся в оконной нише бат вздрогнул как от нежданного удара.
— Там, — сказал он, указывая на гнездо. Фархе погладил бороду:
— Рассказывай.
— Неприятности начались сразу, как ты уехал. Она стала какой-то странной, тревожной, не отходила от Митца ни на шаг. Мы попытались ее приструнить, но она… — Бат запнулся.
— Эта дрянь растерзала моего брата, — со слезами в голосе воскликнул Кайп.
— Не только вашего брата, лейтенант. Выйдите, пожалуйста.
Не отрывая глаз от колдуна, хифания с урчанием облизывала матерчатые стенки своего жилища.
— Она таскалась за мальчиком повсюду, не давала ему выйти на улицу, не подпускала к нему никого. Под конец даже еду ему пришлось оставлять прямо на полу. Потом… Потом она сотворила эту гадость и спрятала его туда. — Бат стиснул кулаки. — Что ты сделал? Я же видел сам, ты снял с нее заклинание.
— Я… Это заклинание невозможно снять.
— Невозможно?
— Я долго думал, как заставить хифанию охранять что-то, позабыв о собственной жизни. Первый опыт не удался, но я нашел решение.
— Какое? — безжизненно спросил Зурт.
— Что любой зверь будет защищать до последней капли крови? Я составил заклинание так, что определенные слова вызвали у нее материнские чувства по отношению к указанному предмету… Или к существу. Я хотел, чтобы она дралась яростно и свирепо, чтобы ты согласился ее поменять на Цишера.
— То есть…
— Хифания считает Митца своим ребенком. Она по-своему заботится о нем, бережет его.
— Но он же не способен так жить! В этой слизи, видя перед собой только ее отвратительную морду!
Сунув руки в карманы, Фархе сделал несколько шагов по комнате.
— Но ведь это лучше, чем смерть? — жестко спросил он. Бат отшатнулся.
— Я не могу ему помочь. Я не знаю, как это сделать, — продолжал колдун. — Для нее парнишка теперь — самое главное на свете. Она никого не послушается. В случае чего она разделает меня, как и любого из вас.
— Хоть попытайся! На любую хитрость есть еще большая хитрость! Ты же можешь просто попытаться?
— Могу. Но вот хочу ли? Резко развернувшись, он направился к двери. Чародей! Господин чародей! — послышался за его спиной слабый детский голос. — Спасите меня!
Фархе остановился. Сквозь щель в плетении гнезда виднелось осунувшееся лицо Митца. По измазанным, покрытым коркой грязи щекам тянулись светлые бороздки. Мальчик плакал — робко, бессильно, глядя прямо перед собой ясными умоляющими глазами.
Глазами попавшего в беду котенка.
4. ЗОВ СЕРДЦА
Первый раз Хёльв потерял сознание на берегу Яхонты, Тогда всем показалось, что ничего странного в этом нет: портал, созданный Риль, оказался не слишком удачным, он не стоял на земле, а висел в воздухе, в нескольких ладонях над верхушками кустов. Эльф и волшебница успели отреагировать вовремя — придержали и направили коней, не давая им упасть, — а Хёльв зазевался, потерял равновесие и рухнул в колючий рассыпчатый сугроб, по пути крепко приложившись головой о ствол дерева.
— О боже! — испуганно воскликнула Риль, бросая поводья. — Сильно ударился?
— Ыы-у? — выдал из-за ее плеча юродивый. Он был одет в старое, побитое молью пальто и валенки. На голове красовался пуховой платок.
Лэррен соскочил с лошади и подбежал к месту падения. — Ничего страшного, эйне ма, тут же мягко! — успел услышать юноша, потом перед глазами завертелись искры, заломило в висках, и он отключился.
Опустилась тишина. Бархатная мягкая тьма окутала, спеленала Хельва и потащила за собой. В ней вспыхивали огни — то неразличимые, далекие, то совсем близкие, похожие на светящиеся окна домов. Кожи касался холодный ветер, в ушах шумело. Сперва звук был нечетким, как грохот падающей воды, но вскоре распался на отдельные составляющие, на голоса, фразы, слова.
— Вернись, — шептал кто-то.
— Вернись ко мне. К нам. Я жду. Мы ждем.
— Вернись…
— Вернись.
Темнота лопнула, и Хёльв оказался в неприбранной, пыльной комнате. Дверцы шкафов были открыты, стекла разбиты. Поскрипывали половицы. Страницы лежавших на столе книг тихонько шелестели, словно их перебирала невидимая рука.
Медленно, неуверенно передвигаясь, цепляясь за спинки стульев, за скатерть, Хёльв подошел к окну. На улице ветшала осень. Землю устилал слой листьев, сиротливо чернели ветви деревьев. Далекий горный хребет казался зыбким плывущим миражом. Небо скрывалось за облаками.
— Я должен с тобой поговорить, — произнес за спиной юноши низкий негромкий голос.
В нем не было никакой угрозы, только печаль и усталость, но сердце Хёльва болезненно сжалось, заколотилось с утроенной силой. Ладони сделались влажными.
— Просто поговорить…
Юноша вцепился в подоконник, чувствуя, как встают дыбом волосы на затылке.
— Не бойся… не бойся…
Послышались шаги и тихий дробный перестук. Сквозняк усилился.
— Я не держу на тебя зла, — сказал голос, и на локоть Хёльва легла прохладная рука. Гибкие длинные пальцы сжали его плечо.
Этого он вынести не мог. Не имея сил даже застонать, юноша рванулся вперед, перегнулся через подоконник и полетел вниз, к поросшей бурьяном земле.
«Я сплю, — панически подумал он. — Я сплю, мне нужно проснуться»
Изо всех сил он потянулся вверх, словно желая выскользнуть из собственной кожи, вокруг снова потемнело, зарябила чехарда огней, и откуда-то издалека донесся голос Риль:
— Кажется, приходит в себя. Придержи ему голову. Хёльв открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, многократно усиленного блеском снега.
— Вот и ожил, сказал Лэррен. — Не стоило так волноваться. Чего с ним сделается? У него жизнь бурная, постоянно то повесить хотят, то соблазнить, то в казематах замуровать. Подумаешь, с кобылы упал.
— Сам дурак, — обиделся Хёльв. — Я не цирковой наездник, подобным фортелям не обучен.
— Моя вина, промахнулась с порталом, — проговорила чародейка и вздохнула.
Однако особо удрученной она не выглядела: сидела на вывороченной бурей сосне, болтала ногой и грызла сочное зеленое яблоко. Несмотря на мороз, ее куртка была распахнута. Возле волшебницы сидел калека-юродивый и восторженно рассматривал покрытую инеем веточку. Лошади стояли чуть в стороне, настороженно принюхиваясь к лесным запахам.
— Лучше плохой портал, чем двухнедельное путешествие в самой распрекрасной карете, — заметил эльф.
Ты не сердишься? — спросила Риль, кидая Хельву второе яблоко.
Тот помотал головой. Разве мог он сердиться после того, как волшебница предложила приятелям провести остаток зимы в ее доме в Хан-Хессе? И даже пообещала помочь найти работу? Он был готов терпеть и многочасовые разговоры на эйну, и споры о каких-то древних поэтах, и попытки накормить его «лучшим в мире» сушеным мхом — только бы поскорее выбраться из проклятой глуши и заночевать в тепле, под чистым одеялом.
— Конечно, не сержусь. — Хёльв широко улыбнулся.
— Замечательно. — Риль соскочила на землю, подошла к нему и осторожно дотронулась до его руки.
Хёльв вздрогнул, вспомнив прикосновение мертвого колдуна.
— Однако кое-что меня беспокоит, — задумчиво произнесла она.
Лэррен подошел ближе. Его лицо выражало вежливую заинтересованность.
— Что же именно? — спросил он.
— Как-то неправильно этот молодой человек сознание потерял.
Эльф с любопытством поглядел на нее, почесывая подбородок:
— В каком смысле — неправильно? Риль пожала плечами:
— Не знаю. Неправильно.
— А по-моему, вполне по правилам.
— Странное было чувство, будто…
— Будто что?
— Будто… — Чародейка махнула рукой, обрывая сама себя. — Ерунда. Ты себя нормально чувствуешь, Хёльв?
Юноша незаметно сглотнул. Несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться.
— Нормально, — соврал он, — Затылок побаливает, а так —ничего. Когда меня в Брхьере выбросили из окна, было куда хуже.
— Я же говорю — бывалый тип. Сопливый, но бывалый, — ухмыльнулся Лэррен.
Хёльв показал ему кулак. Фальшиво насвистывая, выбрался из сугроба, отряхнул штаны и посмотрел на небо. Оно было прозрачным, нежно-голубым, кое-где прикрытым негустой облачной пеленой. У самого горизонта переливались неяркие сполохи.
— Глядите, северное сияние! — воскликнул юноша, тут же забывая про свои страхи.
Риль посмотрела вверх и удивленно моргнула;
— И действительно. Никогда не думала, что оно здесь бывает. Тем более — днем.
— А оно и не бывает, — сказал Лэррен. — Полярные огни горят только ночью и только в высоких широтах.
— Что же тогда, по-твоему, мы видим?
— Может, это иллюзия?
— Это не иллюзия, — ответила чародейка. Все снова поглядели на поблескивающее небо.
— Поразительно, — пробормотал эльф.
— Чудо, — отозвалась Риль.
— Не то слово, — согласился Хёльв.
Бледные искры переливались, перетекали, зажигая горизонт перламутровым светом.
— Уникальное событие, — вполголоса произнесла чародейка.
Она была бы очень удивлена, если бы ей сказали, что точно таким же небо было двадцать пять лет назад, в тот день, когда герцог Акина Убарский узнал, что армия кудиумов спустилась с Гилейского хребта.
Всесильный убарский сеньор стоял возле раскрытой двери на балкон и наблюдал за зарницами, мерцаюшими в светлом, размеченном облаками небе. Он никогда не видел северного сияния, ледяные огни зачаровывали, притягивали взгляд. — Так солдаты не были пьяны?
Полковник Дибас покачал головой:
— Лейтенант Kирун — человек надежный. Простой парень, но жена — из благородных. Он из кожи вон лезет, чтобы выслужиться, на ступеньку повыше подняться. Порадовать ее, значит.
Акина скривился. Желудок сегодня беспокоил его больше обычного, напоминая о себе резями и тянущей болью
— Может, ему от избытка усердия мерещится?
По лицу Дибаса было видно, что он с трудом сдерживается. Господина он обожал всем сердцем, считая его великим политическим деятелем и талантливым полководцем. Он даже пристроил своего сына к юному графу Пронту Убарскому — не столько в надежде на будущие блага и милости от наследника, сколько желая, чтобы мальчик набирался ума, глядя на старого вельможу.
— Светлейший господин, я понимаю ваше недоверие, но Кирун…
Герцог махнул рукой:
— Ладно-ладно, пускай войдет
Полковник скрылся за дверью и минуту спустя появился в сопровождении крепкого молодца в черно-болотной военной форме. Акина обратил внимание, что сапоги юного военного были тщательно надраены ваксой, пуговицы и эполеты на вычищенном и выглаженном мундире блестели как новенькие.
— Лейтенант Кирун, ваша светлость! — отрапортовал прибывший. Если он и смутился в присутствии вельможи, то виду не подал.
Герцог кивнул и сел на кушетку, не отрывая взгляда от сияющего горизонта.
— Рассказывай, Кирун, — проговорил Дибас.
— Вчера вечером наш отряд стоял в дозоре у Тещиной Пасти, — начал тот.
— Это место такое возле границы, — вставил полковник. — Скалы и большая пещера.
— Так точно! Очень большая пещера, светлейший господин. Положено ее по периметру обходить, фонарями светить. Чтобы, значит, враг не проник, в темноте таясь, — ходов-то там всяких тайных — как волос, на голове. Вот. Ну, мы по Пасти-то маршируем в строгом соответствии с уставом и регламентом, а тут грохот вдруг страшенный и крики. Земля трясется, камни дрожат. Народ, конечно, в панику, но быстро в руки себя взяли. От стен отошли, ждем. Когда все устаканилось, командир велел протрубить сбор, пересчитаться. Тут-то и выяснилось, что пропало пять человек — группа, что была на самом дальнем краю Пасти.
Акина нетерпеливо побарабанил пальцами по обивке кушетки.
— Нельзя ли поближе к делу? — резко осведомился он. Полковник Дибас пихнул подчиненного локтем в бок:
— Быстрее излагай! Хватит кашу по тарелке размазывать, к сути переходи.
Щеки Кируна налились вишневым румянцем.
— Виноват! — рявкнул он. — Разрешите продолжать?
— Продолжай, — разрешил герцог. Лейтенант вытянулся в струнку и затараторил:
— Командир послал меня и еще троих солдат на разведку. Мы тихонько пробрались к дальней стене, а там… Он прерывисто вздохнул. — Будто ножом отрезано — целый кусок горы отвалился. Наши-то, видать, в обвале насмерть сгинули — не найти их уж было в камнях, ветках да земле. Но мы как увидели, что творится, — так не до того стало.
— Совпадение чудеснейшее, — понизив голос, произнес полковник Дибас. — Счастье, что так все обернулось, погибших мы можем к награде приставить, чтобы почтить, так сказать.
Герцог механически прижал руку к животу, с трудом сглотнул.
— Давай дальше, Кирун, — сказал он. Лейтенант переступил с ноги на ногу.
— Тут-то мы и увидели, что части стены у пещеры нет, а есть отверстие — круглое, гладкое, ровно дырка от бублика. А через то отверстие восточный склон Гилейских гор как на ладони видать.
Медленно встав с кушетки, Акина подошел к нему, посмотрел прямо в глаза:
— И что же там было?
— Кудиумы. — Лейтенант облизнулся, и на его румяное лицо тенью наполз страх. — Орды кудиумов. Горящие факелы. Целая огненная река. Мы не слышали никаких звуков, только барабаны. Знаете так: грром-то-то-том, грром-то-то-том…
Кирун замолчал, испуганно глядя на герцога снизу вверх. Потом повернулся к Дибасу, словно в поисках поддержки.
— Только их проклятые барабаны, — добавил он после паузы и вытер пот со лба.
Настенные часы пробили три раза. Из-за циферблата высунулся лакированный деревянный язычок, на котором восседала пара гномиков. Раздалось пиликанье скрипки. Поклонившись друг другу, гномики взялись за руки и неуклюже исполнили несколько танцевальных па. С последней трелью они поклонились, и язычок спрятался за циферблатом.
Сколько, ты думаешь, их было? — спросил Акина. Его голос казался безучастным. — Сколько там могло быть кудиумов?
— Я… Не знаю. Очень много.
Герцог отошел к балкону. Отодвинув тонкую шелковую занавеску, посмотрел на гаснущие сполохи у горизонта.
— Много — это сколько? — спросил он не оборачиваясь. — Десять? Сто? Тысяча? Что такое «много» в твоем представлении?
Лейтенант втянул голову в плечи;
— Десятки…
— Десятки?
— Десятки тысяч.
Акина Унбарский опустил штору и потер висок. Прошелся по комнате, безотчетно насвистывая. Полковник Дибас переминался на месте, пожирая вельможу взглядом любящей собаки.
— Каковы будут ваши приказы, светлейший господин? Герцог помолчал раздумывая.
— Прежде всего — не дать распространиться панике. Я запрещаю любые разговоры и пересуды на эту тему. Ясно? Отряд, обнаруживший кудиумов, продолжает стоять в пещере и следит за их передвижениями. Узнаю, что кто-то на стороне лишнее болтает, — отрежу язык и на рот пришью. В качестве заплаты. Дыру в стене замаскировать, прикрыть ветками, оставить только щель для наблюдений.
Дибас покраснел и выпучил глаза.
— Слушаюсь, ваша светлость! — рявкнул он.
— Сколько им еще до границы?
— Три дня. Может, два — спуститься со склона, пересечь Приволье, миновать скалы. Как идти будут.
— Деревни там есть поблизости на Приволье? — Кирун робко, как в школе, поднял руку:
— Есть, господин. Ягодный Яр и Картухи.
— Свободные поселения, так?
— Так точно, — подтвердил полковник. — Скопища не желающих платить налоги мерзавцев.
— Эвакуировать. Тихо. Тайно.
— Но ведь…
— Нам не нужна народная истерия и толпы обезумевших крестьян, рвущихся в Убарис.
Дибас козырнул и негромко засмеялся, но его смех быстро стих под холодным взглядом герцога. Полковник смущенно откашлялся и спросил:
— Что-нибудь еще, ваша светлость?
— Доставьте мне самые подробные карты окрестностей Тещиной Пасти и Гилейского хребта. Полагаю, лейтенант хорошо знаком с теми местами?
— Так точно, ваша светлость! — Кирун вытянулся в струнку, соперничая осанкой с украшавшей комнату мраморной фигурой какого-то вождя древности, далекого предка убарских сеньоров. — Каждый камешек, каждую тропку помню.
— Ты поможешь мне. Назначаю тебя своим оруженосцем.
Молодой военный едва не подпрыгнул на месте:
— Так точно, ваша светлость! Когда прикажете приступать?
Герцог не ответил. Он остановился возле настенных часов, нажал на скрытый рычажок, и гномы снова исполнили свой танец под попискивание игрушечной скрипки. Когда площадка попыталась спрятаться внутри часового механизма, вельможа придержал ее пальцами, не давая ускользнуть. Кирун следил за его действиями с опасливым любопытством.
— Войска готовятся выступать, — осмелился заметить полковник. — Я распорядился о дополнительном призыве — под соусом войны со Самарагдом, но сами понимаете — много ли сейчас наберешь, после Императорского похода-то?
Акина кивнул. Его взгляд был совершенно отсутствующим, губы беззвучно шевелились.
— Как некстати, ох как некстати…
— Да уж, — подтвердил Дибас, нервно подкручивая ус. — Хуже времени и нарочно не придумаешь, ваша светлость.
— Вот еще что, — спохватился герцог. — Прикажи подготовить гельмара. Скорее всего нам придется им воспользоваться.
— Так точно, светлейший господин. Будет исполнено!
— И мальчишку прихвати. Покажи ему, где тут что.
Полковник молча козырнул и поманил к себе новоиспеченного оруженосца. Оба поклонились и скрылись за дверью. Тяжело вздохнув, Акина снова повернулся к часам.
— По какой такой Ристагом проклятой причине они опять лезут на наши земли? — пробормотал герцог себе под нос.
Пальцы вельможи отпустили деревянный язычок, и он со стуком втянулся внутрь часов. Жалобно звякнули пружины. Акина вздрогнул и поморщился от боли в желудке
— Чего им тут надо? — проговорил он, опять надавливая на крошечный рычаг.
Несмотря на крепчавший мороз, в доме Риль было тепло. С удовольствием потягиваясь, Хёльв обошел комнату. Его ноги мягко ступали по коврам, по блестящему ясеневому паркету. Остановившись возле умывальника, он сделал несколько упражнений, разминая затекшие руки.
Намыливая шею, .Хёльв пытался вспомнить, что ему снилось. Сон был ярким, очень живым, он еще маячил где-то совсем рядом, звучал в голове отрывками фраз, но с каждой минутой все больше бледнел и таял.
Что же это было? — вслух спросил юноша и тут же понял, что сон ушел окончательно.
Внизу, в столовой, его вдали Лэррен и Риль. На чародейке было белое, вышитое по подолу голубой нитью платье и газовый шарф. В уложенных, поднятых надо лбом волосах поблескивали бериллы.
«Она выглядит как знатная госпожа, — с ужасом подумал Хёльв. — Хотя, собственно, почему — как? Судя по этому особняку, она и есть знатная госпожам.
— Завтракать будешь? — безмятежно спросила Риль, и по ее улыбке он понял, что волшебница прочитала его мысли.
Хёльв затравленно кивнул и, примостившись на краешке стола, придвинул к себе тарелку с ветчиной. Потянулся к булочкам.
— Так что, говоришь, есть надежда? — спросил Лэррен, продолжая начатый до появления юноши разговор. Риль кивнула:
— Горничные говорят, что, проснувшись утром, он расплакался и несколько раз пробормотал: «Всемилостивая Амна». Думаю, постепенно его можно будет вернуть. Да и подлечить не мешало бы: сестры явно не слишком старались поставить его на ноги.
Эльф неопределенно хмыкнул.
Из-за дверей донесся грохот, голоса, топот множества ног. В столовую вбежал раскрасневшийся паж, следом вошли две горничные, заботливо ведя спотыкавшегося юродивого.
От удивления Хёльв даже перестал есть. Умытый и причесанный, облаченный в костюм хорошего сукна, калека больше не походил на извалявшегося в придорожной канаве нищего. Его усы и борода были аккуратно подстрижены, щеки — выбриты и припудрены.
Опустив голову, калека неловко подошел к столу и вцепился пальцами в спинку стула.
Риль улыбнулась и поднялась ему навстречу, шелестя платьем.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Угощайтесь.
Калека поднял на нее глаза, и его лицо мгновенно изменилось. Сонное, бессмысленное выражение исчезло, уступив место живой заинтересованности. Отступив на шаг от стола, он склонился в поклоне, прижал правую руку к сердцу.
— Рыцарь Мерлок, прелестная госпожа. Почту за честь вам служить, — четко выговорил он.
Все с изумлением уставились на него.
— Однако, — буркнул Лэррен.
— Он понимает, — сказал Хёльв. Горничные тревожно защебетали.
— Неужели пришел в себя? — воскликнула одна.
— Каков кавалер! Не мог себе позволить при даме в безумии пребывать, прыснула другая.
Риль знаком приказала им замолчать, быстро подошла к рыцарю и заглянула ему в глаза.
— Я здоров, — хрипло сказал он. Моргнул, потряс головой. — Я совершенно здоров.
— Вид проснувшийся, — прокомментировал эльф, Мерлок выпрямился, с удивлением посмотрел на свои искалеченные ноги, на покрытые бугристыми шрамами кисти рук. Согнул и разогнул изуродованные пальцы.
— Что со мной? — прошептал он. Никто не ответил.
— Что со мной произошло? — повторил он настойчивее. Все молчали.
— Я не помню, — с ужасом сказал Мерлок. — Я ничего не помню.
Лэррен и Хёльв смущенно переглянулись. Чародейка вздохнула, обняла рыцаря за плечи.
— Вспомнишь, — пообещала она. — Ты все вспомнишь. Только не волнуйся. Оно вернется само.
Рыцарь в замешательстве посмотрел на нее.
— О боже! — испуганно воскликнула Риль, бросая поводья. — Сильно ударился?
— Ыы-у? — выдал из-за ее плеча юродивый. Он был одет в старое, побитое молью пальто и валенки. На голове красовался пуховой платок.
Лэррен соскочил с лошади и подбежал к месту падения. — Ничего страшного, эйне ма, тут же мягко! — успел услышать юноша, потом перед глазами завертелись искры, заломило в висках, и он отключился.
Опустилась тишина. Бархатная мягкая тьма окутала, спеленала Хельва и потащила за собой. В ней вспыхивали огни — то неразличимые, далекие, то совсем близкие, похожие на светящиеся окна домов. Кожи касался холодный ветер, в ушах шумело. Сперва звук был нечетким, как грохот падающей воды, но вскоре распался на отдельные составляющие, на голоса, фразы, слова.
— Вернись, — шептал кто-то.
— Вернись ко мне. К нам. Я жду. Мы ждем.
— Вернись…
— Вернись.
Темнота лопнула, и Хёльв оказался в неприбранной, пыльной комнате. Дверцы шкафов были открыты, стекла разбиты. Поскрипывали половицы. Страницы лежавших на столе книг тихонько шелестели, словно их перебирала невидимая рука.
Медленно, неуверенно передвигаясь, цепляясь за спинки стульев, за скатерть, Хёльв подошел к окну. На улице ветшала осень. Землю устилал слой листьев, сиротливо чернели ветви деревьев. Далекий горный хребет казался зыбким плывущим миражом. Небо скрывалось за облаками.
— Я должен с тобой поговорить, — произнес за спиной юноши низкий негромкий голос.
В нем не было никакой угрозы, только печаль и усталость, но сердце Хёльва болезненно сжалось, заколотилось с утроенной силой. Ладони сделались влажными.
— Просто поговорить…
Юноша вцепился в подоконник, чувствуя, как встают дыбом волосы на затылке.
— Не бойся… не бойся…
Послышались шаги и тихий дробный перестук. Сквозняк усилился.
— Я не держу на тебя зла, — сказал голос, и на локоть Хёльва легла прохладная рука. Гибкие длинные пальцы сжали его плечо.
Этого он вынести не мог. Не имея сил даже застонать, юноша рванулся вперед, перегнулся через подоконник и полетел вниз, к поросшей бурьяном земле.
«Я сплю, — панически подумал он. — Я сплю, мне нужно проснуться»
Изо всех сил он потянулся вверх, словно желая выскользнуть из собственной кожи, вокруг снова потемнело, зарябила чехарда огней, и откуда-то издалека донесся голос Риль:
— Кажется, приходит в себя. Придержи ему голову. Хёльв открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света, многократно усиленного блеском снега.
— Вот и ожил, сказал Лэррен. — Не стоило так волноваться. Чего с ним сделается? У него жизнь бурная, постоянно то повесить хотят, то соблазнить, то в казематах замуровать. Подумаешь, с кобылы упал.
— Сам дурак, — обиделся Хёльв. — Я не цирковой наездник, подобным фортелям не обучен.
— Моя вина, промахнулась с порталом, — проговорила чародейка и вздохнула.
Однако особо удрученной она не выглядела: сидела на вывороченной бурей сосне, болтала ногой и грызла сочное зеленое яблоко. Несмотря на мороз, ее куртка была распахнута. Возле волшебницы сидел калека-юродивый и восторженно рассматривал покрытую инеем веточку. Лошади стояли чуть в стороне, настороженно принюхиваясь к лесным запахам.
— Лучше плохой портал, чем двухнедельное путешествие в самой распрекрасной карете, — заметил эльф.
Ты не сердишься? — спросила Риль, кидая Хельву второе яблоко.
Тот помотал головой. Разве мог он сердиться после того, как волшебница предложила приятелям провести остаток зимы в ее доме в Хан-Хессе? И даже пообещала помочь найти работу? Он был готов терпеть и многочасовые разговоры на эйну, и споры о каких-то древних поэтах, и попытки накормить его «лучшим в мире» сушеным мхом — только бы поскорее выбраться из проклятой глуши и заночевать в тепле, под чистым одеялом.
— Конечно, не сержусь. — Хёльв широко улыбнулся.
— Замечательно. — Риль соскочила на землю, подошла к нему и осторожно дотронулась до его руки.
Хёльв вздрогнул, вспомнив прикосновение мертвого колдуна.
— Однако кое-что меня беспокоит, — задумчиво произнесла она.
Лэррен подошел ближе. Его лицо выражало вежливую заинтересованность.
— Что же именно? — спросил он.
— Как-то неправильно этот молодой человек сознание потерял.
Эльф с любопытством поглядел на нее, почесывая подбородок:
— В каком смысле — неправильно? Риль пожала плечами:
— Не знаю. Неправильно.
— А по-моему, вполне по правилам.
— Странное было чувство, будто…
— Будто что?
— Будто… — Чародейка махнула рукой, обрывая сама себя. — Ерунда. Ты себя нормально чувствуешь, Хёльв?
Юноша незаметно сглотнул. Несколько раз глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться.
— Нормально, — соврал он, — Затылок побаливает, а так —ничего. Когда меня в Брхьере выбросили из окна, было куда хуже.
— Я же говорю — бывалый тип. Сопливый, но бывалый, — ухмыльнулся Лэррен.
Хёльв показал ему кулак. Фальшиво насвистывая, выбрался из сугроба, отряхнул штаны и посмотрел на небо. Оно было прозрачным, нежно-голубым, кое-где прикрытым негустой облачной пеленой. У самого горизонта переливались неяркие сполохи.
— Глядите, северное сияние! — воскликнул юноша, тут же забывая про свои страхи.
Риль посмотрела вверх и удивленно моргнула;
— И действительно. Никогда не думала, что оно здесь бывает. Тем более — днем.
— А оно и не бывает, — сказал Лэррен. — Полярные огни горят только ночью и только в высоких широтах.
— Что же тогда, по-твоему, мы видим?
— Может, это иллюзия?
— Это не иллюзия, — ответила чародейка. Все снова поглядели на поблескивающее небо.
— Поразительно, — пробормотал эльф.
— Чудо, — отозвалась Риль.
— Не то слово, — согласился Хёльв.
Бледные искры переливались, перетекали, зажигая горизонт перламутровым светом.
— Уникальное событие, — вполголоса произнесла чародейка.
Она была бы очень удивлена, если бы ей сказали, что точно таким же небо было двадцать пять лет назад, в тот день, когда герцог Акина Убарский узнал, что армия кудиумов спустилась с Гилейского хребта.
* * *
— Армия кудиумов спустилась вниз? Ты уверен? — во второй раз спросил герцог. — Они не могли ошибиться? Они точно это видели? Может, показалось с перепою? Сам был в горном дозоре, знаю, как там закладывают, когда никого из начальства рядом нет.Всесильный убарский сеньор стоял возле раскрытой двери на балкон и наблюдал за зарницами, мерцаюшими в светлом, размеченном облаками небе. Он никогда не видел северного сияния, ледяные огни зачаровывали, притягивали взгляд. — Так солдаты не были пьяны?
Полковник Дибас покачал головой:
— Лейтенант Kирун — человек надежный. Простой парень, но жена — из благородных. Он из кожи вон лезет, чтобы выслужиться, на ступеньку повыше подняться. Порадовать ее, значит.
Акина скривился. Желудок сегодня беспокоил его больше обычного, напоминая о себе резями и тянущей болью
— Может, ему от избытка усердия мерещится?
По лицу Дибаса было видно, что он с трудом сдерживается. Господина он обожал всем сердцем, считая его великим политическим деятелем и талантливым полководцем. Он даже пристроил своего сына к юному графу Пронту Убарскому — не столько в надежде на будущие блага и милости от наследника, сколько желая, чтобы мальчик набирался ума, глядя на старого вельможу.
— Светлейший господин, я понимаю ваше недоверие, но Кирун…
Герцог махнул рукой:
— Ладно-ладно, пускай войдет
Полковник скрылся за дверью и минуту спустя появился в сопровождении крепкого молодца в черно-болотной военной форме. Акина обратил внимание, что сапоги юного военного были тщательно надраены ваксой, пуговицы и эполеты на вычищенном и выглаженном мундире блестели как новенькие.
— Лейтенант Кирун, ваша светлость! — отрапортовал прибывший. Если он и смутился в присутствии вельможи, то виду не подал.
Герцог кивнул и сел на кушетку, не отрывая взгляда от сияющего горизонта.
— Рассказывай, Кирун, — проговорил Дибас.
— Вчера вечером наш отряд стоял в дозоре у Тещиной Пасти, — начал тот.
— Это место такое возле границы, — вставил полковник. — Скалы и большая пещера.
— Так точно! Очень большая пещера, светлейший господин. Положено ее по периметру обходить, фонарями светить. Чтобы, значит, враг не проник, в темноте таясь, — ходов-то там всяких тайных — как волос, на голове. Вот. Ну, мы по Пасти-то маршируем в строгом соответствии с уставом и регламентом, а тут грохот вдруг страшенный и крики. Земля трясется, камни дрожат. Народ, конечно, в панику, но быстро в руки себя взяли. От стен отошли, ждем. Когда все устаканилось, командир велел протрубить сбор, пересчитаться. Тут-то и выяснилось, что пропало пять человек — группа, что была на самом дальнем краю Пасти.
Акина нетерпеливо побарабанил пальцами по обивке кушетки.
— Нельзя ли поближе к делу? — резко осведомился он. Полковник Дибас пихнул подчиненного локтем в бок:
— Быстрее излагай! Хватит кашу по тарелке размазывать, к сути переходи.
Щеки Кируна налились вишневым румянцем.
— Виноват! — рявкнул он. — Разрешите продолжать?
— Продолжай, — разрешил герцог. Лейтенант вытянулся в струнку и затараторил:
— Командир послал меня и еще троих солдат на разведку. Мы тихонько пробрались к дальней стене, а там… Он прерывисто вздохнул. — Будто ножом отрезано — целый кусок горы отвалился. Наши-то, видать, в обвале насмерть сгинули — не найти их уж было в камнях, ветках да земле. Но мы как увидели, что творится, — так не до того стало.
— Совпадение чудеснейшее, — понизив голос, произнес полковник Дибас. — Счастье, что так все обернулось, погибших мы можем к награде приставить, чтобы почтить, так сказать.
Герцог механически прижал руку к животу, с трудом сглотнул.
— Давай дальше, Кирун, — сказал он. Лейтенант переступил с ноги на ногу.
— Тут-то мы и увидели, что части стены у пещеры нет, а есть отверстие — круглое, гладкое, ровно дырка от бублика. А через то отверстие восточный склон Гилейских гор как на ладони видать.
Медленно встав с кушетки, Акина подошел к нему, посмотрел прямо в глаза:
— И что же там было?
— Кудиумы. — Лейтенант облизнулся, и на его румяное лицо тенью наполз страх. — Орды кудиумов. Горящие факелы. Целая огненная река. Мы не слышали никаких звуков, только барабаны. Знаете так: грром-то-то-том, грром-то-то-том…
Кирун замолчал, испуганно глядя на герцога снизу вверх. Потом повернулся к Дибасу, словно в поисках поддержки.
— Только их проклятые барабаны, — добавил он после паузы и вытер пот со лба.
Настенные часы пробили три раза. Из-за циферблата высунулся лакированный деревянный язычок, на котором восседала пара гномиков. Раздалось пиликанье скрипки. Поклонившись друг другу, гномики взялись за руки и неуклюже исполнили несколько танцевальных па. С последней трелью они поклонились, и язычок спрятался за циферблатом.
Сколько, ты думаешь, их было? — спросил Акина. Его голос казался безучастным. — Сколько там могло быть кудиумов?
— Я… Не знаю. Очень много.
Герцог отошел к балкону. Отодвинув тонкую шелковую занавеску, посмотрел на гаснущие сполохи у горизонта.
— Много — это сколько? — спросил он не оборачиваясь. — Десять? Сто? Тысяча? Что такое «много» в твоем представлении?
Лейтенант втянул голову в плечи;
— Десятки…
— Десятки?
— Десятки тысяч.
Акина Унбарский опустил штору и потер висок. Прошелся по комнате, безотчетно насвистывая. Полковник Дибас переминался на месте, пожирая вельможу взглядом любящей собаки.
— Каковы будут ваши приказы, светлейший господин? Герцог помолчал раздумывая.
— Прежде всего — не дать распространиться панике. Я запрещаю любые разговоры и пересуды на эту тему. Ясно? Отряд, обнаруживший кудиумов, продолжает стоять в пещере и следит за их передвижениями. Узнаю, что кто-то на стороне лишнее болтает, — отрежу язык и на рот пришью. В качестве заплаты. Дыру в стене замаскировать, прикрыть ветками, оставить только щель для наблюдений.
Дибас покраснел и выпучил глаза.
— Слушаюсь, ваша светлость! — рявкнул он.
— Сколько им еще до границы?
— Три дня. Может, два — спуститься со склона, пересечь Приволье, миновать скалы. Как идти будут.
— Деревни там есть поблизости на Приволье? — Кирун робко, как в школе, поднял руку:
— Есть, господин. Ягодный Яр и Картухи.
— Свободные поселения, так?
— Так точно, — подтвердил полковник. — Скопища не желающих платить налоги мерзавцев.
— Эвакуировать. Тихо. Тайно.
— Но ведь…
— Нам не нужна народная истерия и толпы обезумевших крестьян, рвущихся в Убарис.
Дибас козырнул и негромко засмеялся, но его смех быстро стих под холодным взглядом герцога. Полковник смущенно откашлялся и спросил:
— Что-нибудь еще, ваша светлость?
— Доставьте мне самые подробные карты окрестностей Тещиной Пасти и Гилейского хребта. Полагаю, лейтенант хорошо знаком с теми местами?
— Так точно, ваша светлость! — Кирун вытянулся в струнку, соперничая осанкой с украшавшей комнату мраморной фигурой какого-то вождя древности, далекого предка убарских сеньоров. — Каждый камешек, каждую тропку помню.
— Ты поможешь мне. Назначаю тебя своим оруженосцем.
Молодой военный едва не подпрыгнул на месте:
— Так точно, ваша светлость! Когда прикажете приступать?
Герцог не ответил. Он остановился возле настенных часов, нажал на скрытый рычажок, и гномы снова исполнили свой танец под попискивание игрушечной скрипки. Когда площадка попыталась спрятаться внутри часового механизма, вельможа придержал ее пальцами, не давая ускользнуть. Кирун следил за его действиями с опасливым любопытством.
— Войска готовятся выступать, — осмелился заметить полковник. — Я распорядился о дополнительном призыве — под соусом войны со Самарагдом, но сами понимаете — много ли сейчас наберешь, после Императорского похода-то?
Акина кивнул. Его взгляд был совершенно отсутствующим, губы беззвучно шевелились.
— Как некстати, ох как некстати…
— Да уж, — подтвердил Дибас, нервно подкручивая ус. — Хуже времени и нарочно не придумаешь, ваша светлость.
— Вот еще что, — спохватился герцог. — Прикажи подготовить гельмара. Скорее всего нам придется им воспользоваться.
— Так точно, светлейший господин. Будет исполнено!
— И мальчишку прихвати. Покажи ему, где тут что.
Полковник молча козырнул и поманил к себе новоиспеченного оруженосца. Оба поклонились и скрылись за дверью. Тяжело вздохнув, Акина снова повернулся к часам.
— По какой такой Ристагом проклятой причине они опять лезут на наши земли? — пробормотал герцог себе под нос.
Пальцы вельможи отпустили деревянный язычок, и он со стуком втянулся внутрь часов. Жалобно звякнули пружины. Акина вздрогнул и поморщился от боли в желудке
— Чего им тут надо? — проговорил он, опять надавливая на крошечный рычаг.
* * *
Хёльв проснулся поздно, когда солнце уже высоко поднялось над башнями Хан-Хессе, Откинув одеяло, он встал и босиком прошлепал к окну, выходившему на Ди Лод-ни — одну из красивейших площадей столицы. Спящий фонтан был укутан снегом, белые шапки лежали на чугунных скамейках, на скульптурах, на фонарях. Стекла искрились ледяными узорами.Несмотря на крепчавший мороз, в доме Риль было тепло. С удовольствием потягиваясь, Хёльв обошел комнату. Его ноги мягко ступали по коврам, по блестящему ясеневому паркету. Остановившись возле умывальника, он сделал несколько упражнений, разминая затекшие руки.
Намыливая шею, .Хёльв пытался вспомнить, что ему снилось. Сон был ярким, очень живым, он еще маячил где-то совсем рядом, звучал в голове отрывками фраз, но с каждой минутой все больше бледнел и таял.
Что же это было? — вслух спросил юноша и тут же понял, что сон ушел окончательно.
Внизу, в столовой, его вдали Лэррен и Риль. На чародейке было белое, вышитое по подолу голубой нитью платье и газовый шарф. В уложенных, поднятых надо лбом волосах поблескивали бериллы.
«Она выглядит как знатная госпожа, — с ужасом подумал Хёльв. — Хотя, собственно, почему — как? Судя по этому особняку, она и есть знатная госпожам.
— Завтракать будешь? — безмятежно спросила Риль, и по ее улыбке он понял, что волшебница прочитала его мысли.
Хёльв затравленно кивнул и, примостившись на краешке стола, придвинул к себе тарелку с ветчиной. Потянулся к булочкам.
— Так что, говоришь, есть надежда? — спросил Лэррен, продолжая начатый до появления юноши разговор. Риль кивнула:
— Горничные говорят, что, проснувшись утром, он расплакался и несколько раз пробормотал: «Всемилостивая Амна». Думаю, постепенно его можно будет вернуть. Да и подлечить не мешало бы: сестры явно не слишком старались поставить его на ноги.
Эльф неопределенно хмыкнул.
Из-за дверей донесся грохот, голоса, топот множества ног. В столовую вбежал раскрасневшийся паж, следом вошли две горничные, заботливо ведя спотыкавшегося юродивого.
От удивления Хёльв даже перестал есть. Умытый и причесанный, облаченный в костюм хорошего сукна, калека больше не походил на извалявшегося в придорожной канаве нищего. Его усы и борода были аккуратно подстрижены, щеки — выбриты и припудрены.
Опустив голову, калека неловко подошел к столу и вцепился пальцами в спинку стула.
Риль улыбнулась и поднялась ему навстречу, шелестя платьем.
— Присаживайтесь, пожалуйста. Угощайтесь.
Калека поднял на нее глаза, и его лицо мгновенно изменилось. Сонное, бессмысленное выражение исчезло, уступив место живой заинтересованности. Отступив на шаг от стола, он склонился в поклоне, прижал правую руку к сердцу.
— Рыцарь Мерлок, прелестная госпожа. Почту за честь вам служить, — четко выговорил он.
Все с изумлением уставились на него.
— Однако, — буркнул Лэррен.
— Он понимает, — сказал Хёльв. Горничные тревожно защебетали.
— Неужели пришел в себя? — воскликнула одна.
— Каков кавалер! Не мог себе позволить при даме в безумии пребывать, прыснула другая.
Риль знаком приказала им замолчать, быстро подошла к рыцарю и заглянула ему в глаза.
— Я здоров, — хрипло сказал он. Моргнул, потряс головой. — Я совершенно здоров.
— Вид проснувшийся, — прокомментировал эльф, Мерлок выпрямился, с удивлением посмотрел на свои искалеченные ноги, на покрытые бугристыми шрамами кисти рук. Согнул и разогнул изуродованные пальцы.
— Что со мной? — прошептал он. Никто не ответил.
— Что со мной произошло? — повторил он настойчивее. Все молчали.
— Я не помню, — с ужасом сказал Мерлок. — Я ничего не помню.
Лэррен и Хёльв смущенно переглянулись. Чародейка вздохнула, обняла рыцаря за плечи.
— Вспомнишь, — пообещала она. — Ты все вспомнишь. Только не волнуйся. Оно вернется само.
Рыцарь в замешательстве посмотрел на нее.