Андронова Лора. Подняться на башню

   Уно вздохнул:
   — Ладно. Беги тогда, скажи Тилони, что я сейчас буду.
   Он легко поднялся с земли и отряхнулся. Глядя вслед несущемуся во всю прыть пареньку, поправил повязку на левом глазу. Потянулся, мечтательно улыбаясь.
   Атаман разбойников, широко известный под именем Лукавый Финик, по-прежнему очень любил жизнь.

5. ОХОТА НА ДУХА

   Лукавый Финик пинком распахнул дверь и, продолжая со смаком описывать следовавшему за ним Тилони наиболее ценные вещи из последней добычи, ввалился и трактир.
   — А этот кубок золотой — чудо, просто чудо, уж поверь мне! — вещал атаман разбойников. — Чеканочка — высший сорт, тонкая, изящная… И камешки со вкусом подобраны. Никакой тебе дешевой бирюзы и бериллов, только сапфиры — крупные, чистые, загляденье.
   Хитролицый Тилони кивал и плотоядно улыбался. Его пальцы сгибались и разгибались, словно он пытался подсчитать сумму, которую можно получить за столь ценную безделушку.
   Остальные «Мохнатые Тараканы» переступили порог трактира почти одновременно — они шли плотной группой, посмеиваясь в предвкушении выпивки и обильного ужина.
   — …Целиком слопаю, зажарь меня Ристаг — вслух мечтал один из них. — И еще — блинов пятерную порцию. С медом и орехами!
   Его товарищи поддакивали и разжигали свой аппетит, вспоминая все лучшие блюда, что им доводилось едать.
   Не дожидаясь распоряжений хозяина, к постоянным и щедрым на чаевые посетителям уже спешили служанки.
   — И кнут! — остановившись посреди трактира, ораторствовал Финик. — Плетение! Изгиб при ударе! Щелчок! За этот щелчок можно отдать последний кувшин вина в неурожайный год! Кстати о вине… Эй, девочки, тащите всего самого вкусного, и побольше. Только… — Он запнулся на полуслове, и его губы сами сложились в улыбку: — О-о-о! Кого я вижу! Старый друг!
   Разбойник перемахнул через стол, пробежался по нескольким лавкам и бесцеремонно обнял изумленно хлопавшего глазами Хёльва.
   — Привет, Финик, — с трудом поздоровался юноша, когда разбойник отпустил его.
   — И тебе того же, — отозвался тот и поправил повязку на глазу. — Как погляжу, все по злачным местам ошиваешься?
   — На себя посмотри, — буркнул Хёльв. — Только жрешь и пьешь.
   Стоявший за его плечом Лэррен поаплодировал кончиками пальцев.
   — Мальчик голоден, потому и хамит, — пояснил он. Единственный глаз Финика изучающе вперился в эльфа.
   — Эге! Еще один старый знакомый.
   — Мимолетный, — усмехнулся Лэррен. — Мимолетный, но запоминающийся.
   — Лэррен Эрвалла — Лукавый Финик, — представил Хёльв. — Рыцарь Мерлок.
   Разбойник широко улыбнулся. Эльф поклонился, прижав руку к сердцу.
   — И Риль Арбигейла, — добавил юноша, кивая на подошедшую чародейку.
   — Прекрасная женщина с кувшином вина! — воскликнул Финик. — Есть ли на свете более приятное зрелище?
   Риль хмуро смерила его взглядом:
   — Намекаете на то, что я должна вас угостить?
   — Не смею. — Финик закрыл ладонью лицо, изображая стыдливый отказ, и попятился, отбивая поклоны.
   Чародейка невольно рассмеялась. Поставила кувшин рядом с блюдом с пирожками и уселась на скамейку, закинув ногу на ногу.
   — А вы, как я понимаю, человек противозаконной профессии? Придорожный рыцарь? — спросила она, оправляя выбившиеся из сапог брюки.
   — Мастер вооруженного грабежа? — доброжелательно уточнил Лэррен.
   Финик поднял руки:
   — Мы предпочитаем называть себя наемниками, но… Вы меня раскрыли. Сдаюсь на вашу милость, грозная госпожа. Если бы мои ребята не были столь голодны, я бы, пожалуй, подхватил их под крылышко и бежал отсюда во все лопатки. Но, боюсь, бедняги слишком истощены.
   В подтверждение его словам со стороны длинного стола, занятого Мохнатыми Тараканами, донесся слаженный крик;
   — Порося! Порося! Порося!
   — Три штуки? — уточнила служанка.
   — Лучше четыре, — поглаживая ус, сказал один из разбойников.
   — И яичницу с салатом — чтобы веселее ждать было, — добавил присоединившийся к соратникам Тилони.
   Хвойные глаза Риль расширились.
   — Это все ваши? — Она кивнула на весело гомонящих молодцев.
   Лукавый Финик приосанился:
   — Мои. Правда, хороши? Здоровые, красивые — как на подбор! — Он взял со стола кувшин и принялся его распечатывать.
   — Хороши, — рассеянно согласилась чародейка. Ее взгляд скользил по лицам разбойников, губы шевелились.
   — Вы полагаете, эйне ма… — подался вперед Лэррен. — Думаете, что можно бы…
   — Здесь все? Сколько их? — перебила его Риль. Финик удивленно посмотрел на нее.
   — Около трех дюжин. — Он налил всем вина и повернулся к Хёльву. — Итак, рассказывай.
   Волшебница прищелкнула пальцами, словно ей удалось сложить трудную головоломку.
   — Я вас нанимаю! — Она вскочила, опрокинув стакан. Красное вино растеклось по скатерти, закапало на пол. — Сколько?
   — Что — «сколько»? — не понял Финик, отодвигаясь от подбирающейся к нему красной лужи.
   — Сколько возьмете? Главарь разбойников отхлебнул из своего стакана.
   — Смотря за что.
   — За нападение на сестер Всемилостивой Амны.
   — На монахинь?
   — Именно.
   Смех разбойника быстро стих: сковавшая лицо Риль гримаса неудовольствия могла бы выморозить и пустыню.
   — Вам нужна помощь?
   — Скорее ему. — Риль положила Хёльву руку на плечо. Лукавый Финик допил вино и внимательно посмотрел на юношу. Потом перевел взгляд на чародейку, на Мерлока, на сосредоточенного Лэррена и вздохнул:
   — Похоже, дело серьезное. Выкладывайте.
 
   Лес был сосновый, негустой, с частыми проплешинами полян и опушек. Он начинался сразу за дверями трактира — сперва совсем редкий, похожий скорее на городской парк. Через десяток миль деревья придвигались друг к другу, выше поднимался укутанный снегом подлесок, и широкая, натоптанная дорога разбивалась на несколько троп поменьше.
   Несмотря на мороз, местность не казалась вымершей: время от времени до отряда доносились голоса и звон бубенцов. Пробиравшиеся впереди разведчики докладывали о больших группах монахинь, охранявших подступы к замку колдуна.
   — Пора начинать, — решительно заявил Лукавый Финик, выслушав очередной доклад. — Ближе подходить нельзя, а то эти курицы раньше времени нас заметят.
   Мерлок кивнул со знанием дела.
   — Сигнал — тройной свист? — уточнила сидевшая на корточках Риль.
   — Точно.
   — Не прозевать бы.
   Лэррен стянул шрежки и подул на озябшие ладони.
   — Не прозеваем, эйне ма, не волнуйтесь.
   — Главное — чтобы мальчик не оплошал, — сказал Финик. — Хёльв? Хёльв! Ты меня слышишь?
   Юноша не отозвался Он стоял на пригорке спиной к беседовавшим и неотрывно смотрел на вздымавшиеся над лесом башни. Даже теперь, осознавая, что перед ним иллюзия, Хёльв не мог не восхищаться их подавляющим величием и красотой.
   — Парень! Ты что, уснул? — Увесистый хлопок по спине привел его в себя.
   — Нет… Простите.
   — Слышал, о чем мы говорили? Усек план?
   — Знак к началу — свист? — неуверенно повторил Хёльв.
   — Тройной свист, — ворчливо поправил его Лэррен.
   — Я помню. Эльф вздохнул:
   — Хотелось бы надеяться…
   Лукавый Финик подошел к разбойникам, тихо повторил им распоряжения. Мохнатые Тараканы выстроились цепочкой и один за другим неслышно скрылись в лесу.
   — Ристаг в помощь! — бросил на прощание их главарь. И добавил, встретившись глазами с Хёльвом: — Особенно.
   Риль поднялась с земли, потянулась, разминая затекшие ноги:
   — И нам пора.
   Юноша тяжело вздохнул и шагнул с тропинки, давая дорогу.
   — Да не делай такую кислую морду, — сказал ему Лэррен, натягивая варежки. — Понимаю, ты будешь по мне скучать, но, боюсь, наша разлука не будет слишком долгой.
   — Главное — доберись до башни и найди способ вернуть монахиням Чистое Сердце, — проговорила Риль. — Не закрывайся. Помоги духу колдуна вести тебя — и все будет в порядке.
   Хёльв кивнул. Он слышал это наставление уже раз восемь и запомнил его наизусть — слово в слово.
   — Доверься ему. Фархе слишком стар и мудр, чтобы желать тебе вреда, — повторила напоследок чародейка и нырнула и заснеженные заросли ежевики.
   — Валяй, братец, не подведи нас всех, — напутствовал эльф и последовал за ней.
   — Удачи! — тихо сказал Мерлок.
   Хёльв снова вздохнул, приготовившись ждать, но тут кусты зашевелились, и из белого переплетении ветвей вылезла Риль, Она крепко обняла юношу и снова скрылась.
   — Что случилось? Что с тобой? — услышал ошеломленный Хёльв шепот Лэррена.
   — Я не провидица, но… Ты был не прав, — тихо отозвалась волшебница.
   — В чем? Почему?
   — Наша разлука будет долгой, — сказала она. Оставшись один, Хёльв затянул потуже пояс и поправил заплечный мешок. Потом обхватил себя руками и сел на поваленное дерево.
   Громкое сипящее ворчание раздалось сразу же, как стихли переливы разбойничьего свиста. Слева послышалось хорошо знакомое гиканье Мохнатых Тараканов и следом — истошный женский визг, справа замелькали вспышки, в небо поднялась гирлянда огней. Ворчание усилилось, сделалось оглушительным.
   «Интересно, что там затеяла Риль? — подумал он и тут же оборвал себя. — Скорее, болван! Чего ждешь?
   Хёльв побежал, и лес рванулся ему навстречу. Заиндевевшие ветви, стволы, покрытые россыпью хвоинок пригорки. Несмотря на зимнюю маску, он помнил эти места как собственную ладонь.
   «Кажется, именно это дерево тогда ожило и начало меня хватать, пыталось свалить с ног».
   «Здесь я отбивался от взбесившихся мухоморов».
   «С того пригорка прискакал табун ополоумевших козлов».
   Хёльв на минуту остановился прислушиваясь. Вокруг никого не было. Слева доносилось разбойничье уханье, звон оружия и треск ломаемых веток, справа — все то же непонятное ворчание и неразборчивые, но встревоженные выкрики сестер. Похоже, и Риль, и Мохнатые Тараканы справились со своей задачей — произвести побольше шума и отвлечь на себя монахинь. Теперь дело было только за Хёльвом.
   — Ну… Вперед, — выдохнул юноша и рысцой понесся к оврагу.
   Опоясывавший башню ров был полон снега. Хёльв провалился в него по пояс и медленно двинулся вперед, очищая себе путь руками. По мере приближения иллюзорная крепостная стена выглядела все более внушительной, у ее подножия теснились сугробы, с выступов свисали сосульки. Подойдя вплотную, Хёльв вытянул вперед руки, зажмурился, задержал дыхание и нырнул. Мягко прокатился по снегу и открыл глаза.
   Над ним возвышалась башня. Основательная, сложенная из серого камня, она казалась надежной и крепкой, несмотря на рассекавшие ее трещины, на обвалившиеся зубцы.
   — Последний приют, — прошептал Хёльв и вздрогнул: эти слова принадлежали не ему.
   Он поднялся и нерешительно подошел ко входу. Потянул ручку на себя, отчаянно надеясь, что замок заклинило. Но дверь поддалась — легко и без скрипа открылась, приглашая войти внутрь.
   Комната Фархе не изменилась: книжные шкафы, гобелены на стенах, раскрытые фолианты, манускрипты. Только лежавшее на полу тело исчезло. Ковер был совершенно чист, и Хёльв, присев на корточки, провел ладонью по жесткому, щекочущему кожу ворсу.
   — Опять фокусы, проворчал юноша.
   — Куда ж без них, — отозвался кто-то.
   Хёльв вскочил и огляделся. Сперва он ничего не заметил, но потом на нижних ступенях лестницы замерцал огонек, и минуту спустя в комнату поднялся невероятно старый, весь какой-то усохший и сморщенный гном, облаченный в глухой зеленый сюртук до пят. Следом вышагивал огромный бурый кот самой наглой породы.
   — Чего уставился, как отец-настоятель на аппетитную прихожанку? — произнес кот, располагаясь в единственном приличном кресле.
   — Собственно, я… э-э-э… видите ли… — промямлил Хёльв. — Мне кажется, надо было прийти, чтобы…
   — Видим-видим, — отозвался кот, — чего уж тут можно не видеть? Ты нашего колдуна убил?
   Хёльв сглотнул и снова сел на пол.
   — Расселся тут, — продолжал бурчать кот.
   — Как это невежливо, — вставил гном, подбрасывая в камин поленья и шишки. Юноша так и не понял, кого тот упрекает — кота или его.
   Разгоревшийся огонь выстрелил искрами, и по комнате покатилась теплая сосновая волна.
   — Ну, тогда я пойду, — предложил Хёльв.
   — Пойдет он. Думаешь, все так просто? — Кот грозно засопел, ожидая ответа.
   — Я… Мне очень жаль, — еле слышно произнес Хёльв.
   — Прежде всего, дорогой мой мальчик, ты жалеешь самого себя, — цинично усмехнулся кот, — и свою навеки утерянную непорочность.
   Хёльв с обидой посмотрел на распоясавшееся животное:
   — Я должен помочь хозяину этого замка… Этой башни.
   — Да что ты? И как же ты собрался ему помочь? Воскресить его из мертвых?
   — Вернуть Чистое Сердце монахиням. Чтобы он мог спокойно спуститься в Ристаговы Подземелья.
   Кот презрительно фыркнул и накрыл морду хвостом.
   — Спокойно? — Гном сел рядом с Хёльвом и посмотрел ему прямо в глаза. — О чем вы говорите, молодой господин?
   — Мне сказали, что Фархе невольно нарушил клятву, и из-за этого Ристаг не принимает его душу.
   — Это очень верно, — закивал гном, — и ваше желание помочь было бы достойно всяческих похвал, если бы…
   — Если бы оно не являлось вынужденным, — закончил кот. — Магия Фархе вынудила тебя вернуться и вынуждает заботиться о выполнении чужого обещания. Но тебе не кажется, что отобранная жизнь стоит чуточку больше нескольких неприятных снов и путешествия по бездорожью?
   — Что от меня требуется? — спросил Хёльв, зная наперед, что ответ ему не понравится.
   Гном улыбнулся:
   — Я служил у досточтимого колдуна несколько последних лет. Господин ничего так не хотел, как обзавестись учеником. К сожалению, уважаемый Фархе был слишком разборчив: один был для него слишком зелен, другой — слишком зануден, третий — слишком болтлив… Но сейчас у него нет выбора. Учеником станешь ты. Хёльв обмяк.
   — Убив колдуна, вы, молодой господин, сами того не ведая, связали себя с ним и переняли часть его силы. — При этих словах Хёльв вспомнил туманные намеки баронессы Амель и удивленный, оценивающий взгляд Риль. — Эта сила поможет вам вернуть сестрам Чистое Сердце, призвать дух Фархе и начать обучение.
   — А до тех пор, пока не сможешь называться чародеем — хоть и самым захудалым, — ты останешься здесь, — добавил кот.
   Хёльв с ужасом посмотрел на гнома:
   — Что же это получается? Я — пленник замка?
   — Отчего же пленник? Можешь считать себя студентом-магиком Доступно?
   — Доступно. Все-таки — пленник?
   — Студент.
   — Студент-пленник?
   — Студент — он ведь всегда немного пленник, — заметил кот. — В общем, юноша, советую не тратить время зря. Судя по твоим округлым ушам, ты не эльф и пары тысячелетий у тебя в запасе нет. Располагайся, книги частично здесь, частично в подземелье… Иеронимус тебе поможет.
   — Кто-кто?
   — Иеронимус.
   — Я. — Гном поклонился.
   — Ты?
   — Я, мой господин. — Гном склонился еще ниже.
   — Я твой господин?
   — Вы — мой господин, — подтвердил гном, почти уперевшись макушкой в пол.
   — Ага. Я, значит?
   — Вы, господин.
   Кот, с трудом оторвавшись от угрюмого созерцания Хёльва, повернулся к Иеронимусу:
   — Какая дивная сообразительность. Думаю, ты не будешь поспевать таскать книги из подземелья для такого способного ученика.
   Хёльи нахмурился:
   — Если я кому-то не нравлюсь…
   — Ты что — хорошенькая кошечка, чтобы мне нравиться?
   — Я тут не по своей воле.
   — Зато по своей вине.
   — Вы не можете меня тут удерживать!
   Пламя в камине заволновалось, поднялось, вздулось парусом. Огненные язычки потемнели, стали багровыми.
   — Мы тебя тут и не удерживаем. Тебя удерживает заклятие.
   — Но это несправедливо! Это жестоко! — выкрикнул Хёльв дрожащим голосом.
   — А убивать — не жестоко? Ты кем себя вообразил? Невинно страдающим дитятей? Святым? — прошипел кот, и в воздухе вокруг него заплясали крошечные злые молнии. — Ты лишил замок хозяина. Замок забирает тебя. Просто идеальная справедливость. — Он помолчал успокаиваясь и неожиданно мягко добавил: — В ходе сражения можно потерять палец или всю руку. Можно остаться без головы. Ты же лишился свободы. Бывает гораздо хуже, поверь мне. Бывает и куда более горькая и бессмысленная неволя.
   — Вы вернете монахиням их святыню и станете учеником чародея — такова плата за ваш поступок, — добавил Иеронимус. И тут же поправился: — Точнее, учеником духа чародея.
   Хёльв яростно помотал головой, отступая к дверям. Он понимал, что воздаяние справедливо, но капризная детская обида не позволяла ему это признать.
   — Неправда! Неправда! — В уголках глаз собрались слезы. Подхватив с пола дорожный мешок, Хёльв откланялся: Всего хорошего, надеюсь, никогда не увидимся.
   И выскочил из комнаты.
   — Какой нервный молодой человек. — Кот равнодушно зевнул.
   — До скорой встречи, господин, — попрощался Иеронимус.
   Но юноша уже ничего не слышал: он затопал по лестнице, на ходу вскидывая на спину котомку, выскочил из башни в режущие холодом зимние сумерки, зябко поежился и рысью направился в сторону леса.
   Первый раз Хёльв споткнулся, не одолев и половины пути до полуразрушенного забора. С трудом поднявшись, он сделал еще пару шагов, снова споткнулся и подняться уже не смог. Ноги жгло как огнем, при каждой попытке встать начинала так кружиться голова, что земля и небо сливались в одно черно-белое месиво. Плача от боли, Хёльв попытался ползти, цепляясь за сухие стебли травы, но руки тоже обдало невыносимым жаром, и он со стоном повалился на спину. Через мгновение боль отступила столь же неожиданно, как и появилась. Хёльв снова вскочил и тут же упал как подкошенный.
   — Проклятый колдун, проклятый колдун, — повторял он сквозь слезы, безуспешно пытаясь встать.
   С каждым разом жар становился все сильнее, и наконец, устав от бессмысленной борьбы, Хёльв сел на траву и с ненавистью уставился на башню. Ночь почти скрыла ее от глаз, виден был лишь покалеченный силуэт с одиноким огоньком окна.
   Хёльв опустил веки и попытался расслабиться, но перед его внутренним взором возник колдун Фархе. Он стоял, скрестив руки на груди, — высокий, худой, с тревожным взглядом серых глаз, — а за его спиной виднелся массивный стол с мраморной столешницей и ряды полок, заставленных книгами, пробирками и колбами.
   Хёльв очнулся. Полуразрушенная башня по-прежнему стояла на месте. Первые звезды неярко осветили ее древние стены, ветер медленно раскачивал плети серебристого плюща, но Хёльв внезапно подумал, что замок напоминает несчастного полубезумного старика, потерявшего детей и внуков и вынужденного доживать свой век в полном одиночестве. Хёльв снова вспомнил лицо колдуна, и его пронзила такая острая жалость, что стало трудно дышать. Он сидел на колком ковре из присыпанных снегом веток и чувствовал, как отступают злость и раздражение, сменяясь полным спокойствием. Книга… Так много книг, и вся жизнь на их чтение. Да и всякому ли выпадает честь стать учеником чародея?
   Высокий темный силуэт на фоне звездного неба уже не казался чужим и отталкивающим, окошко призывно, по-домашнему подмигивало. Не отрывая взгляда от башни, Хёльв поднялся, полной грудью вдыхая свежий, пахнущий лесом воздух.
   — В конце концов, надо же мне овладеть каким-то мастерством, — сказал он и медленно побрел обратно к развалинам замка
   — Господин вернулся, — умилился Иеронимус, когда Хёльв снова оказался на втором этаже башни.
   — Господин вернулся голодным, — веско добавил Хёльв оглядываясь.
   За время его отсутствия обстановка в комнате ощутимо разрядилась: маленькие гневные молнии больше не плясали под потолком, пламя в камине приобрело обычный рыжий окрас, да и кот перестал напоминать разъяренного саблезубого тигра.
   — Еще господин желает выяснить, как отобрать у хифании Чистое Сердце и как вызвать дух Фархе. Так что неси все книжки и записи на эти темы. Да поживее.
   Сохраняя на лице светло-умиленную улыбку, Иеронимус проворно затрусил вниз по лестнице. Кот закашлялся.
   — Да-да. Ты бы еще ногой топнул посильнее или кулаком по столу постучал — для пущей острастки.
   Проигнорировав наглого кота, Хёльв удобно развалился на кровати.
   — Есть лежа будешь? — неодобрительно пробурчал кот.
   — Ага. И при этом — читать.
   — Ишь ты. Такой молодой — и уже такой нахальный. Хёльв демонстративно скинул сапоги и устроился на кровати еще уютнее.
   — Почему ты такой пыльный? — полюбопытствовал он, позевывая и блаженно шевеля пальцами на ногах.
   Кот уселся на спинке кресла и принялся вылизывать лапы:
   — По делам ходил.
   — На мышей, что ли, охотиться?
   — Не понимаю вашей иронии, молодой человек. Охота на мышей — это занятие для достойнейших, требующее полной ясности мышления, недюжинной смекалки, ловкости и отваги. — Кот так гордо вздернул нос, что сразу стало понятно: уж он-то обладает этими ценными качествами в полной мере.
   — Я уже понял, что ты — просто какой-то сгусток достоинств, многоуважаемый. — Хёльв сдержанно улыбнулся. — Будет ли мне дозволено поинтересоваться твоим именем?
   — Будет дозволено. — Кот милостиво кивнул. Юноша прижал руку к сердцу и изобразил элегантный лежачий полупоклон. Ему захотелось погладить, приласкать пушистого зверька, но что-то во взгляде кота не допускало никаких фамильярностей.
   — Разрешите представиться: Хёльв, в прошлом — посудомойщик, флейтист и помощник дворецкого, — сказал он вместо этого.
   — Цишер, кот.
   — Простишь ли ты меня, любезнейший друг, за мое недостойное повеление пару часов назад? Я полностью признаю свою несомненную вину, как и твою полнейшую правоту.
   Кот куртуазно отмахнулся мохнатой лапой:
   — Право, не стоит извинений, милый юноша. Знавал я и куда больших невежд и хамов. — Он поежился, как от неприятного воспоминания. — Кстати, если тебя интересует, как управиться с хифанией, — пошарь на столе. Хозяин всегда держал эти записи под рукой — все ждал, когда выпадет шанс вернуть монстрицу.
   Хёльв навострил уши.
   — Книжица такая тонюсенькая должна быть, самодельная, — добавил Цишер. — Коричневой ниткой прошитая.
   Дважды ему повторять не пришлось — юноша уже шелестел лежавшими на столе бумагами.
   — Не то, не то, не то… О! Вот! — Он выхватил из стопки листов пожелтевшую тетрадь, раскрыл на первой странице и надолго замолчал вчитываясь.
   Цишер не мешал ему — свернулся калачиком и, чуть шевеля хвостом, следил за выражением лица Хёльва.
   — Вроде бы все просто, — заключил тот, дочитав последние строки. — Надо посвистеть — негромко — и тварюга заявится. Как я понял, дело не в свисте, а в моем желании ее видеть. Здесь написано, что хифания не может не откликнуться на призыв хозяина.
   Он вопросительно посмотрел на кота. Цишер взмахнул хвостом:
   — Все правильно, теперь ты ее хозяин.
   — Угу, — не слишком радостно согласился Хельв, припоминая сны, в которых он видел созданное Фархе чудовище. — А она быстро прилетит?
   — Полагаю, мгновенно. Зверюга-то под башней прячется. Лицо Хёльва вытянулось.
   — Под башней? — с ужасом переспросил он.
   — Именно. Под башней, — заверил его кот. — Так что не вижу смысла тянуть. Свисти.
   Опасливо глянув на пол, Хёльв свистнул.
   — Сейчас начнется, — хихикнул кот, — видывали мы это представление, и не раз.
   Стены дрогнули, в шкафах заплясала посуда, попадали книги. Задребезжала забытая в жестяном стакане ложка. В окне мелькнула тень, могучие крылья закрыли звездное небо, и из темноты послышался низкий клекот.
   — Прилетела, — одними губами прошептал Хёльв. Он осторожно подкрался к окну, открыл его и выглянул наружу.
   Хифания парила совсем близко ~— всего в нескольких локтях. Ее круглые многоцветные глаза матово светились, отблески горящего в камине огня играли на чешуйках шкуры. Хёльв высунулся еще больше и разглядел Чистое Сердце: монстрица сжимала его в лапах.
   — Бедненькая. Устала, наверное? Пора тебе и отдохнуть. Хифания ответила ему урчанием.
   — Вот тебе последнее задание. — Хёльв положил руку твари на лоб, как учила тетрадь, сконцентрировался и выдохнул свою волю. — Интима, доригано, — услышал он и понял, что сам произнес эти слова.
   Монстрица снова заклекотала, взмахнула крыльями и исчезла. Хёльв улыбнулся, представляя, как она летит к лесу, к лагерю матери Полонны, как кружит над перепуганными сестрами, как замораживает их костры, опрокидывает палатки и, наконец, наигравшись, сбрасывает Чистое Сердце в мягкий сугроб. Потом юноше вспомнились липа друзей — Лоррена, Мерлока, Лукавого Финика, Риль, — и он помрачнел.
   — Ничего, чай, не на век здесь запираем. — Цишер словно угадал его мысли.
   Пока Хёльв подбирал слова для ответа, кот соскользнул с кресла и подбежал к дверям: снизу раздались звон посуды и громкое кряхтение. По лестнице взбирался Иеронимус, с трудом балансируя подносом, нагруженным книгами вперемешку с тарелками и кувшинчиками. Взгромоздив поднос на стол, гном отер вспотевший лоб полотенцем и принялся накладывать на большое глиняное блюдо дымящиеся пухлые оладьи, обильно поливая их сметаной и вареньем.
   Оладьи источали такой восхитительный аромат, что Хёльв невольно придвинулся ближе, потирая руки, а Цишер легко вскочил на стол и стал выразительно посматривать то на гнома, то на сметану. Разложив тарелки и приборы, Иеронимус налил Хёльву и себе пива, коту — сметаны и первым потянулся к ложке. На некоторое время воцарилось полное молчание. Голодный как волк Хёльв поспешно запихивал в рот оладушек за оладушком, время от времени прикладываясь к кружке.