Арбенин Сергей Борисович. Собачий бог

   Наступало утро.
 
   Когда уже рассвело, их разбудил молодой парень: на дорогое пальто накинута спецовка, на голове – пластиковая строительная каска.
   – Я начальник смены Петров, – сказал он.
   Бригадир Витька, не выходя из машины, сказал:
   – Здравствуйте. А мы тут… с движком что-то…
   – Да ладно, – сказал Петров и улыбнулся. – Я в курсе. И директор в курсе. Я вам вот что скажу – машину загоните в наш гараж, – там места хватит. Гараж теплый, не придется двигатель разогревать. А в шестом боксе у меня диваны навалены, местной сборки. Идите туда, поспите хоть как люди. Ближе к вечеру обратитесь к начальнику охраны, Самойленко. Он вас напоит-накормит. Только днем здесь не светитесь: грузчикам про вас знать необязательно.
   – Вот спасибо, начальник! – улыбнулся щербатым ртом Витька.
 
   Благополучно завалив предпоследний перед сессией зачет, около десяти вечера Бракин приехал на Черемошку на маршрутке.
   Вылез на конечной. Краем глаза заметил патруль с собакой: милиционеры лениво шли в сторону троллейбусного кольца.
   Больше ничего подозрительного не было. Правда, маршрутка, в которой он приехал, тут же и умчалась в обратную сторону, так что площадка для автобусов была пуста.
   Вот это и было подозрительно.
   Бракин, приняв свой обычный философски-рассеянный вид, зашел в магазин. Посетителей в магазине не было, и Бракин углубился в рассматривание колбас.
   Две продавщицы – молодая, остроносая, в очках, и пожилая, с выправкой советского труженика прилавка, о чем-то оживленно беседовали. Пожилая рассказывала что-то крайне любопытное, молодая тихо ойкала и прикладывали ладони к щекам.
   Рассмотрев колбасы, Бракин перешел к созерцанию разнообразной рыбы. Особенно понравился ему «лещ к пиву». Судя по виду, лещ в виде окаменелости пролежал в скальных породах не один миллион лет. Чтобы его съесть, потребовалась бы водка, а не пиво. И несколько плотницких инструментов. А также тиски, напильник, и…
   – Гражданин, вы брать что-нибудь будете? – строго спросила пожилая тоном бывалого сержанта.
   – Буду, – лаконично ответил Бракин, и от рыбы перешел к молоку, йогурту и сырам.
   Сыры и йогурт тоже навевали палеонтологические мотивы.
   – …И вот этот, здоровый, Славкой зовут, – да ты его знаешь, с пятого маршрута, – подскочил к нему с монтажкой. Да как даст по черепу! – услышал Бракин продолжение рассказа.
   – Ой! – тихо пискнула остроносая. – И насмерть?
   – Не-е… – удовлетворенная произведенным эффектом сказала пожилая гренадерша. – Тут, как говорится, двенадцать пуль в голову, мозг не задет.
   – Ой! А это как?
   – Ну, сплошная кость. Или железная пластина в затылке. Кто ж его знает? А только, смотрю, он поворачивается так медленно, – тут с будки на оптовом складе прожектор повернули, так у этого железного, гляжу, морда-то прямо зеленая!
   – Ой! Инопланетянин, наверное?
   – А кто ж его знает! Ну и вот. Этот, с пятого, обалдел, руки опустил. А зеленый монтажку хвать – и его самого по башке. Тот брык – и лежит. Рожа в кровищи.
   – Ой!
   – А инопланетянин монтажку бросил, и опять давай автобус трясти. А у того кровища, кровища-то хлещет!..
   Гренадёрша от торговли перевела дух, взглянула на Бракина и только сейчас вспомнила, что это такое.
   Бракин неторопливо сказал:
   – Да, кровотечение из головы бывает очень сложно остановить.
   Пожилая окончательно повернулась к нему, уперев руки в боки. Лицо её попеременно выражало презрение и обиду.
   – Так вам чего, гражданин?
   – Мне собачьего корма.
   – Какого?
   – Любого.
   – Пакет большой-маленький? – теряя терпение, спросила гренадерша.
   – Мне без разницы. Она хоть сколько сожрет.
   Гренадерша покачала головой и с видом, выражавшим: «До чего же тупы люди!» – полезла на полку и взяла самый большой пакет.
   – Я такой не унесу, – вяло сказал Бракин. – Дайте поменьше.
   Гренадерша оглянулась, шевеля губами. С ненавистью затолкала огромный пакет «Педигри» на место, достала поменьше.
   – А вы откуда про кровотечение знаете? – с любопытством спросила остроносая.
   – В медуниверситете учусь. На четвертом курсе, – соврал Бракин.
   – Вот и бабушка мне всегда говорила – нельзя никого по голове бить, – сказала остроносая.
   Отдуваясь, подошла пожилая, швырнула пакет на прилавок – довольно далеко от Бракина.
   – Положите, пожалуйста, в пакет, а то так нести неудобно, – сказал Бракин.
   У гренадерши от такой неслыханной дерзости отнялся язык.
   Но остроносенькая быстро пришла на помощь:
   – Я положу! Вам какой пакет? Черный или «маечку»?
   – Черный. А то «маечку» неудобно нести. Да она еще и шуршит, проклятая. Идешь и шуршишь на всю улицу, – поделился Бракин. Подумал и еще добавил: – Как шуршунчик.
   Остроносая тихонько прыснула в кулачок, положила корм в пакет, подала Бракину.
   – Большое спасибо! – с чувством сказал Бракин, подавая деньги. И повернулся к пожилой, стоявшей, как изваяние, над которым надругались вандалы. – Это вы про вчерашний случай рассказываете?
   Гренадерша с трудом преодолела отвращение.
   – Ну да. О вчерашнем.
   – И что, взяли этого инопланетянина?
   Пожилая, наконец, смирилась с тем, что от этого покупателя так просто не отделаться. Да и очень уж хотелось поделиться увиденным вчера. Тем более, что дальше было самое интересное – как инопланетянин перевернул набок автобус и преспокойно ушел. И как днем к ней домой приехал хозяин магазина Ашот, которого все звали Шуриком. Да не один приехал – а со следователем ФСБ!
   Кстати, вспомнилось гренадерше, ведь следователь в конце допроса (он называл его «беседой») велел никому об увиденном не рассказывать.
   Но тут в дверь ввалились несколько парней в камуфляже, вооруженных автоматами, да еще и с огромной овчаркой на поводке.
   – С собакой нельзя! – мгновенно переключившись, завопила пожилая.
   – Нам – можно, – сказал военный и приказал овчарке:
   – Сидеть!
   Собака послушно села у дверей, свесив язык.
   Магазин наполнился удушливым запахом псины.
   Бракин взял покупку, поняв, что больше уже ничего не услышит. Двинулся к выходу, косясь на собаку.
   – Гражданин! – окликнул его военный. – Вам далеко идти?
   – А что?
   – А то, что на часах уже десять-двадцать, – назидательно сказал военный. – А после одиннадцати выходить из дома запрещено. Если не успеете до одиннадцати, – в караульной заночуете.
   – Понятно, – сказал Бракин. Он уже слышал сегодня в университете о новом приказе «временного главы администрации» Густых. – Я успею.
   И боком протиснулся мимо собаки в дверь.
   Автобусов на площадке по-прежнему не было. И прожектор, направленный с караульной вышки оптового склада, заливал ее всю ослепительным светом.
   Бракин хотел было идти по хорошо освещенной Ижевской, но раздумал, и пошел в темноту, – в переулок.
   В переулке, в самом дальнем его конце, светились огни железнодорожного переезда, да еще скудный свет проникал сквозь занавески горевших окон.
   Бракина интересовало только одно окно. Окно, за которым прятался старик в очках и его странный полумертвый жилец. Бракин не сомневался, что вчера ночью именно этот жилец-инопланетянин ударил водителя автобуса по голове монтажкой, а также, кажется, натворил других дел. Надо было спросить утром у Ежихи, – да кто ж знал?
   Свет в окне Коростылева не горел. Бракин осмотрелся. В переулке не было ни единой души, люди сидели по домам, напуганные последними сообщениями. Не лаяли собаки, не скребли фанерные лопаты, не хлопали двери сортиров. Только где-то далеко-далеко хрипло, с равными промежутками, каркала ворона.
   Тишина и мгла, медленно поднимавшаяся от земли вверх, постепенно проглатывала весь переулок, весь квартал, – дома, заборы, столбы, крыши, деревья…
   Бракин вздохнул. Видно, Рыжей придется его еще подождать.
   «А как же комендантский час?» – вспомнил он. И махнул рукой: ладно, что будет – то и будет.
   Возле ворот соседнего с коростылевским дома горой были навалены березовые чурки, припорошенные снегом. Бракин обошел горку вокруг, присел, съежился. Уперся ногами в чурки, спиной – в дощатый забор.
   Из-за чурок его с переулка было не видно. Но и ворота дома Коростылева тоже было видно плохо. Бракин переставил несколько чурок, сделав что-то типа бойницы. Теперь он мог спокойно наблюдать в эту бойницу коростылевские ворота, оставаясь незамеченным.
   За его спиной, из-за забора, донеслось вдруг робкое тявканье.
   – Т-с-с! – шепнул Бракин, и собака деликатно примолкла.
   Дом Коростылева был справа. Автобусная площадка – слева, через два дома. На площадке переговаривались. Видно, это были те военные, которых Бракин видел в магазине.
   Время тянулось медленно, нудно. Было холодно. Бракин поднял воротник пальто, завязал шапку «ушами» назад, натянул потуже на голову. Руки сунул в карманы.
   И постепенно задремал.
   Его разбудил шум отъезжавшего автомобиля. Шум доносился со стороны остановки. Бракин с трудом приподнялся на бесчувственных ногах, помогая себе руками. Глянул влево, и успел заметить промелькнувшую «ГАЗель».
   «Наверное, патруль уехал», – решил Бракин.
   Автомобиль свернул на Ижевскую и покатил в сторону переезда.
   «То ли объезд будут делать, то ли еще куда…», – подумал Бракин.
   Как назло, он забыл дома часы. С ним это часто случалось из-за рассеянности. Он забывал не только часы, но и шапки, зонты, пакеты. Один раз даже оставил в трамвае «дипломат». Хорошо, что кондуктор его прибрала: пришлось на другой день тащиться в трамвайный парк и искать свой «дипломат» в груде забытых пассажирами вещей. Да потом еще описывать, что у него внутри. Он тогда еще сильно удивился, узнав, что есть люди и рассеянней его. Пассажиры ухитрялись забывать самые разнообразные покупки; в бюро находок побывали и телевизоры, и приемники, и даже однажды – детская коляска. Хорошо, хоть без младенца…
   И все-таки, сколько же сейчас времени? Бракин взглянул на прояснившееся небо, на котором сияли крупные яркие звезды. И пожалел, что совсем не знает астрономии и законов небесной эклиптики: в школе таким пустякам не учили.
   Во всяком случае, решил он, уже далеко заполночь.
   Теперь в городе царила полная, абсолютная тишина. И лишь издалека, на пределе слышимости, доносился стрекот: наверное, вертолет барражировал над центром города, патрулируя с воздуха «губернаторский квартал» и окрестности местного «Белого дома».
   Под этот далекий стрекот Бракин снова задремал, и снова его разбудила машина, и снова со стороны остановки.
   «Ну и ночка!» – подумал Бракин вяло. Все следят за всеми. Прямо по Салтыкову-Щедрину: за каждым шпионом – шпион.
   Бракин опять задремал, и уже в полусне подумал, что всё: пятнадцать минут ждем – и уходим. Как на занятиях в универе.
   Он даже не заметил, как бесшумно открылись ворота со двора Коростылева. Опомнился, лишь когда услышал легкий скрип под ногами.
   Черный человек маячил в сгустившейся мгле. Он шел ровно, прямой, словно палка, в сторону переезда.
   Бракин приник к бойнице.
   Сзади что-то зашумело. Бракин быстро обернулся, и увидел, что автобусная площадка внезапно погрузилась во тьму; оставался только слабый свет из закрытых жалюзи окон круглосуточного магазина.
   Бракин снова развернулся. Высокая фигура уже была почти не видна.
   С заколотившимся сердцем Бракин выполз на четвереньках из укрытия. И побежал по-собачьи, на четвереньках, держась как можно ближе к заборам.
   Краем уха услышал: сзади, на оптовом складе, разъяренно разлаялись сторожевые собаки, что-то стукнуло. И снова стало тихо.
   Приостановившись, чтобы отдышаться, Бракин снова ринулся вперед. Он не видел, что позади него, совершая гигантские прыжки, едва касаясь земли, бесшумно летит громадная белая волчица. В тумане ее силуэт казался неправдоподобно огромным; казалось, это летит сказочное чудовище: бескрылое, медлительное, но опасное, как кошмар. Она не догоняла и не отставала. Просто бесшумно взлетала и опускалась почти за самой спиной Бракина.
   Вот и Корейский переулок. Темный человек миновал перекресток и зашагал дальше.
 
   Витька сбежал по лестнице вниз из сторожевой будки, выгнал машину из бокса, быстро скомандовал:
   – Быстро по местам. Каждый берет ствол. «Сайгу» – Саньке.
   – А где он? – спросил кто-то.
   – Бешеный? Он к переезду пошел. Мы обгоним его по Ижевской и выедем навстречу, с того конца переулка.
   Мужики быстро втиснулись в машину, разобрали оружие. Санька, сидевший впереди, аккуратно поставил карабин между ног, дулом вниз.
   – Да осторожнее! С предохранителей не снимайте, а то кто вас знает, шоферюг, – сказал Витька и на малых оборотах выкатился за ворота.
 
   Ка остановился у высокого крепкого дома с металлическим забором выше человеческого роста. В одном из окон горел свет. И возле этого окна стояли два молодых парня, переговаривались, мялись.
   Ка замер, наблюдая.
   Парни сунули в открывшуюся форточку деньги, получили маленький полиэтиленовый пакетик, перевязанный ниткой, и пошли к переезду.
 
   «Уазик» резко затормозил, не доезжая до переулка. Позади были трасса и хорошо освещенный переезд, а вокруг и дальше, вытянувшись вдоль железнодорожного полотна – скопище разнокалиберных металлических гаражей.
   – Вот он! – сдавленно крикнул Санька.
   Из переулка, горбясь, вышли два подростка. Увидели «уазик», повернулись, и бегом кинулись к гаражам.
   – Да нет, – сказал Витька. – Это ж наркоманы. К местным цыганам за дурью приходили…
   Он заглушил двигатель, открыл дверцу.
   – Я – вперед, на разведку. Если надо – позову.
 
   Витька выглянул из-за забора. По переулку стелилась синеватая мгла, и во мгле неподалеку он разглядел смутный силуэт темного человека, стоявшего возле высоких железных ворот под массивной кирпичной аркой.
   И внезапно он вошел в ворота, которые со скрежетом и металлическим визгом провалились внутрь.
   Сейчас же раздался бешеный собачий лай, а потом – множество певучих быстрых голосов.
   Во дворе вспыхнул свет. Сквозь мглу Витька видел обманчиво громадные тени, метавшиеся по обширной усадьбе. Потом вдруг бахнул выстрел из двустволки. Восклицание, шум, и предсмертный визг собаки. Сначала один, затем другой.
   Потом из ворот выскочила полуодетая толстая женщина и закричала:
   – Люди добрые, эй! Караул! Убивают!..
   Но голос ее погас в уплотнявшейся сырой мгле.
   Она снова убежала во двор. И снова послышался крик:
   – Всё возьми! Деньги, золото, на!..
   Ответа не последовало, но крик внезапно оборвался.
   У Витьки дрогнуло сердце.
   Заверещали дети, заплакали.
   Лоб покрылся испариной – Витька вытер его рукавом.
   Между тем из ворот на четвереньках выбежал какой-то человек и завопил:
   – Батюшки! Хозяйке голову свернул! Хозяина чуть до смерти не убил. Теперь по сараям ходит, наверное, Алешку ищет!
   Витька высунулся, крикнул:
   – Эй, ты! Иди сюда!
   Человек приподнялся, озираясь.
   – Да здесь я, здесь! Иди, не бойся! Мы сами за Ним охотимся…
   Человек, наконец, разглядел Витьку, в полусогнутом состоянии подбежал к нему. Он был без шапки, босой; на майку накинут старый полушубок.
   – Ты кто? – спросил Витька.
   – Рупь-Пятнадцать… Ну, по-вашему – Пашка. Уморин фамилия. Я в работниках у цыган живу.
   – И что там творится?
   – Вышиб ворота. Здоровенный! Не иначе, нечисть. Троих покалечил, всех дворовых собак передушил. Хозяин в него с двух стволов – бах! А он покачнулся только…
   – Ладно, Уморин, беги за мной… – И Витька кинулся к машине.
   – Братва, на выход! Оружие к бою. Счас мы его тут, как от цыган выйдет, и встретим… А ты, – он взглянул на белого, трясущегося Уморина, – посиди пока в машине. А то босой – на снегу.
   – Я привыкший, – скромно сказал Рупь-Пятнадцать и юркнул в «уазик».
   Мужики пошли цепью. Вошли в переулок, залегли на обочине напротив цыганского дома.
   Там было уже почти тихо. Только трещали какие-то доски, скрипели ржавые гвозди, звенели сбитые запоры.
   Потом раздался хриплый лай, шум. И внезапно из ворот выскочил большой лохматый пес. Не оглядываясь, стрелой помчался по переулку.
   А следом за псом в проеме ворот показалась темная огромная фигура.
   Витька выстрелил первым. И загрохотало.
   Фигура в воротах задергалась, взмахнула руками, и внезапно повалилась назад.
   Витька взмахом руки приказал прекратить стрельбу. Не обращая внимания на засветившиеся позади окна, бросился к воротам.
   Но едва он приблизился, Ка зашевелился. Витька замер, открыл рот. А Ка медленно поднимался, вставал, слегка покачиваясь, и наклонив голову к плечу. Вот он распрямился. Белые полуслепые глаза остановились на Витьке. Ка сделал шаг вперед.
   – Витёк!! – завопил кто-то сзади. – Уносим ноги!..
   Кто-то дернул Витьку за рукав, потащил от ворот.
   Он опомнился, и помчался следом за остальными. Влетели в машину, сдвинув Уморина в самый угол, тяжело переводили дух. В машине остро пахло порохом.
 
   В доме напротив, у окна, стоял здоровенный рыжий детина в майке. Скреб волосатые подмышки.
   – Рома, чего там? – спросил женский голос из темноты.
   – А кто их знает. Может, цыган убивают? А чего – у них есть, что воровать. Все сараи добром забиты.
   Женщина – тоже в одной сорочке, – подскочила.
   – Ты бы свет выключил в кухне! Еще стекла выхлестают! – крикнула она и побежала выключать. Рома продолжал стоять у окна, глядя, как в тумане бегают какие-то люди. Выстрелов больше не было слышно.
   – Должно, всех поубивали, – флегматично сообщил он вернувшейся жене.
   – Наркоманы, что ли? – спросила она.
   – Ну. – Рома подумал, снова поскреб подмышку. – А может, и милиция. Время-то сейчас какое, а?
   В переулке стало тихо.
   – Ну их, пойдем, – сказала женщина. – То облава, то комендантский час. И все с автоматами, – по городу страшно пройти…
   – Пойдем, – согласился Рома, отходя от окна.
 
   Бракин лежал, почти закопавшись в снег. Смотрел расширенными от ужаса глазами. Он видел, как кто-то – наверное, водители маршруток, – палили в ворота. А потом вдруг увидел несшегося по переулку во весь дух пса.
   Инстинктивно, не думая, Бракин приподнялся, и кинулся под ноги псу. Пес коротко взвизгнул, отлетел.
   Бракин сидел на корточках, раскинув руки.
   – Ты куда, дурачина? – тихо спросил он.
   Тарзан озадаченно поглядел на него. И тут Бракин заметил, что сам незаметно превратился в собаку – упитанную черную собаку, стоявшую на раскоряку.
   – Ты куда? – повторил он.
   – За мной гонится Черный мертвец.
   – А чего он хочет?
   – Убить меня.
   Бракин прикинул.
   – Я думаю, – нет. Думаю, совсем другое у него на уме.
   Тарзан поднялся на ноги. Теперь два пса, почти одинакового роста, стояли на дороге друг против друга, нос к носу.
   – Что же? – спросил Тарзан.
   – Ты приведешь Черного мертвеца к своей хозяйке. Она-то ему и нужна.
   – Зачем? – оскалился Тарзан.
   Бракин по-собачьи пожал плечами – у него это получилось почти по-человечески.
   – Пока не знаю…
   Внезапно на него сбоку налетел рыжий повизгивающий клубок. Бракин почувствовал шершавый язык на своей морде, фыркнул и обернулся:
   – Рыжая! Зачем ты здесь? Я тебя не звал. И как ты выбралась из мансарды?
   – Через балкон. Дверь была чуть-чуть приоткрыта.
   Впереди, в клубящемся тумане, стихли выстрелы.
   – Подожди, Рыжая, сейчас не до тебя…
   Внезапно Тарзан ощетинился, присел.
   – Ага, – проворковал мягкий бархатный голос, ворвавшийся в разговор. – Все трое здесь. Вот вы-то нам и нужны.
   Бракин посмотрел назад и с ужасом увидел большую белую волчицу. Она спокойно лежала позади них на дороге, гордо подняв огромную морду.
   А впереди из тумана показался мутный силуэт черного мертвеца. Мертвец шел ровно, медленно, неотвратимо. Вся его одежда была разорвана пулями, и во лбу чернела дыра. Но он был по-прежнему жив и готов действовать.
   – Хорошо, что я не убила тебя тогда, в лесу, – сказала Белая и почти ласково посмотрела на Тарзана.
 
   – Ну, так кто же из вас охраняет Деву?
   – Я! – быстро сказал Бракин. И даже стал быстро-быстро перебирать лапами.
   Белая пренебрежительно взглянула на него. Усмехнулась.
   – Твою Деву я знаю. Жадная старуха, заболевшая от жадности и глупости. Нет, – Белая качнула широкой седой мордой. – Дева должна быть молодой. И если не слишком красивой, то обязательно доброй.
   – Тогда – я! – сказала Рыжая, выступая вперед. Она отчаянно трусила, но уличное воспитание давно уже приучило её проявлять чудеса храбрости именно тогда, когда нападает трусость, кидаться в опасность с головой; это всегда помогало в боях с почтальонами, продавцами, дворниками, и враждебными стаями, живущими в поселке за переездом – в Усть-Киргизке.
   – Ты не только хитрая, лисичка, но еще и на удивление смелая, – сказала Белая.
   И внезапно поднялась на все четыре мощных лапы.
   – Вон идет тот, кто по запаху узнаёт врагов ночи.
   Ка остановился неподалеку. Казалось, он смотрит на всех сразу, одновременно; может быть, так казалось потому, что дырка от выстрела из помпового ружья была похожа на третий глаз.
   Ка медленно поднял руку в изорванном в клочья рукаве и молча указал на Тарзана.
 
   – Тихо! – прикрикнул Витёк, берясь за баранку.
   – Чего «тихо»? Сматываться пора! Я в него шесть пуль всадил, ни разу не промазал! – сказал Санька.
   – А он всё равно живой, – сказал Рупь-Пятнадцать, хотя его никто и не спрашивал.
   Витек еще раз сказал:
   – Тихо! Убью!..
   – А чего… – начал было кто-то, но ему закрыли рот ладонью.
   Издалека доносились воющие сирены милицейских машин.
   – Далеко… – сказал Витек. – Успеем.
   И он нажал на газ.
   – Ты куда? – спросил Санек.
   – Мы его, гада, на таран возьмем…
 
   – Убей этих троих. Больше они нам не нужны, – сказала Белая, поднимаясь во весь свой гигантский рост.
   И, больше не глядя на них, в три летящих прыжка преодолела расстояние до цыганского дома и исчезла в воротах.
   Ка поднял руки и присел. Руки у него оказались такими длинными, что все три собаки оказались в полукольце: позади них высился забор.
   Собаки ощетинились, припали к земле, медленно отступали, рыча. Только Рыжая сделала попытку проскользнуть под рукой Ка, но не смогла, и отлетела к забору.
   Туман все еще не рассеялся. И в этом тумане позади мертвеца засветились два ярко-желтых огромных глаза. Взревел двигатель, и глаза стали стремительно приближаться.
   В самый последний момент Ка почувствовал угрозу сзади. Он обернулся, привставая. Но подняться на ноги не успел. Огромные желтые глаза приблизились вплотную и какая-то неведомая, страшная сила, более грозная, чем сила самого Ка, ударила его в колени и подбросила высоко вверх.
   Ка издал странный звук. Он упал на ветровое стекло, побежавшее трещинами.
   Прямо перед собой Санька увидел темное неживое лицо с разорванной щекой и обнажившимся краем белой кости.
   Санька хотел заорать, но тут Витек резко затормозил, и Санька разинутым ртом налетел на поручень над «бардачком». Боли он не почувствовал, и продолжал беззвучно орать; изо рта заструилась кровь.
   Ка снесло с капота, он упал на дорогу и покатился.
   Полежал секунду-другую, – и зашевелился.
   У него были переломаны ноги, но он умудрился подняться, как бы соскальзывая, припадая на руки. Темное лицо, поднятое к машине, ничего не выражало.
   – Так, да? Так?? – заорал Витек, сдал назад, и снова рванул вперед.
 
   Белой вдруг не стало. Вместо неё в воротах оказался человек в помятой милицейской форме, почему-то без зимней куртки, и даже без шапки.
   Он вошел в ярко освещенный уличными лампочками двор. Увидел трех или четырех собак, чуть ли не разорванных на куски, увидел человека, лежавшего на крыльце, свесив курчавую голову с нижней ступеньки. Неподалеку, привалившись спиной к фундаменту, сидела толстая женщина в одной рубашке. Голова ее была вывернута, и глаза, обращенный вниз, тускло отражали свет.
   Милиционер постоял, прислушался.
   Двери сараев были выломаны, на снегу почему-то валялись изуродованный велосипед и конский хомут.
   А на снегу там и сям светились пятна крови.
   Милиционер перешагнул через труп на крыльце, миновал темные, заставленные какими-то бочками сени, и вошел в большую комнату. Мебели здесь почти не было. Только кухонный стол, какие-то лежанки вдоль стен, накрытые чем-то пестрым, и несколько ковров на полу и на стенах.
   Милиционер на секунду замер. Он услышал отдаленное завывание сирен, повел плечами, шагнул в следующую комнату. Эта комната оказалась забитой мебелью – дорогой гарнитур, две огромные кровати, не распакованные, стоявшие «на попа» у стен, пухлые, словно надувные, кожаные кресла и диваны, накрытые коврами.
   Милиционер встал, склонил голову набок, прислушался.
   И внезапно, нагнувшись, откинул угол ковра.
   Пол под ковром оказался зацементированным, а в цемент вделан квадратный стальной люк.
   Милиционер быстро нагнулся, нашел рукоять, выдвинувшуюся вверх, дернул.
   Люк не открылся.
   Но теперь милиционер точно услышал сдавленные голоса и шорохи. Потом вскрикнул младенец.
   Улыбка раздвинула лицо милиционера. Улыбка, постепенно превратившаяся в оскал. Милиционер согнулся, встал на четвереньки, вытянулся, раздался в толщину, и рыкнул.