Страница:
Сестра Мария сделала петлю и привязала конец веревки к оконной решетке. Встав на колени, она возносила последнюю молитву господу.
Сестру Клариссу терзали сомнения и, почувствовав тяжесть на сердце, она зажгла свечу и все-таки пошла посмотреть, что происходит в келье соседки. Решив не стучаться, на тот случай если сестра Мария просто спит, женщина тихонько приоткрыла дверь, но то, что она увидела, заставило ее забыть обо всех предосторожностях.
– Не смей! – во весь голос заорала она и бросилась к сестре Марии.
– Не могу так больше! Не могу!!! – женщина упала на колени и громко разрыдалась.
– Поплачь, поплачь, – гладя ее по голове, уговаривала сестру Марию спасительница. – Слезы – благодать божья. А то вон чего удумала, и где?! В святой обители!
– Все время вижу, трупы, стоны, все смешалось, – всхлипывая, бормотала сестра Мария. – Одежда мокрая вниз тянет и дети… Я хотела спасти их… или хотя бы одного… Но кого?!! Я не знала. И тут он сам. Сам! Выпустил мою руку… Или это я выпустила… Я?!! Не знаю… – она упала на пол, царапая каменные плиты.
«Вот откуда у нее все руки изодраны в кровь, живого места нет», – догадалась сестра Кларисса.
– Зачем жить? У меня нет никакого желания, кроме желания умереть…
– Не тебе решать, – строго оборвала ее монахиня. – Грех это великий! Молись! Бей поклоны господу!
На шум сбежались и другие обитательницы монастыря во главе с матерью-настоятельницей. Узнав, в чем дело, матушка Селина отправила грешницу в карцер.
1986 г. СССР. Москва
1716 г. Франция. Париж
Сестру Клариссу терзали сомнения и, почувствовав тяжесть на сердце, она зажгла свечу и все-таки пошла посмотреть, что происходит в келье соседки. Решив не стучаться, на тот случай если сестра Мария просто спит, женщина тихонько приоткрыла дверь, но то, что она увидела, заставило ее забыть обо всех предосторожностях.
– Не смей! – во весь голос заорала она и бросилась к сестре Марии.
– Не могу так больше! Не могу!!! – женщина упала на колени и громко разрыдалась.
– Поплачь, поплачь, – гладя ее по голове, уговаривала сестру Марию спасительница. – Слезы – благодать божья. А то вон чего удумала, и где?! В святой обители!
– Все время вижу, трупы, стоны, все смешалось, – всхлипывая, бормотала сестра Мария. – Одежда мокрая вниз тянет и дети… Я хотела спасти их… или хотя бы одного… Но кого?!! Я не знала. И тут он сам. Сам! Выпустил мою руку… Или это я выпустила… Я?!! Не знаю… – она упала на пол, царапая каменные плиты.
«Вот откуда у нее все руки изодраны в кровь, живого места нет», – догадалась сестра Кларисса.
– Зачем жить? У меня нет никакого желания, кроме желания умереть…
– Не тебе решать, – строго оборвала ее монахиня. – Грех это великий! Молись! Бей поклоны господу!
На шум сбежались и другие обитательницы монастыря во главе с матерью-настоятельницей. Узнав, в чем дело, матушка Селина отправила грешницу в карцер.
1986 г. СССР. Москва
Когда Федор уехал, Катя, оставшись одна, не спеша прошлась по квартире, осторожно дотрагиваясь до его вещей, при этом ее сердечко пело и ныло одновременно. Что-то смущало девушку в его утреннем поведении, как будто ему было неловко смотреть ей в глаза.
«А может, он меня обманул? – спрашивала она себя и тут же вспоминала вчерашний вечер. – Нет! Он говорил такие слова, и это было искренне! – она чувствовала. – Я не имею права в нем сомневаться. Он такой умный, красивый, обаятельный. И к тому же артист! Нет! Он не стал бы так говорить только ради красного словца».
Провинция всегда безгранично доверяла столицам и, таская из огня каштаны, беззаветно верила в лица, глядящие с экранов.
«Господи, кому сказать, не поверят!» – вчерашняя трагедия обернулась сказкой. Девушка весело закружилась по комнате, прижимая к себе рубашку Федора. Пританцовывая, она наткнулась на свой чемодан. «Так, вещи нужно разобрать», – она ни секунды не сомневалась, что останется здесь навсегда. Уложив свои нехитрые пожитки в хозяйский шкаф, Катя вынесла чемодан на балкон, но, немного подумав, решила его выкинуть, ведь возврата к прошлому нет.
Наивная русская девушка из далекой провинции влюбилась сразу и бесповоротно, робкой, не задающей вопросов любовью, и верила, что это чувство взаимно. Весело напевая себе под нос, она начала наводить порядок, вымыла окна, затем добралась до кухонных шкафчиков. Вспомнив, что она так и не сказала Федору о нужных покупках, сильно расстроилась, но, еще раз проведя инспекцию, убедилась, что все еще поправимо.
Катя ждала его к шести, потом к семи, к восьми, подогревая обед каждые полчаса, она вздрагивала от каждого шороха за дверью, но он так и не появился. Не появился он и на следующий день. Она металась по квартире, как раненый зверь.
«Только бы он был жив… только бы он был жив…» – шептала она как молитву.
Федор остался у Мишки. Во-первых, они много выпили, а во-вторых, он как страус прятал голову в песок, надеясь, что все рассосется само собой, она устанет ждать и исчезнет. Но, вспоминая ее восторженные глаза, он с горечью понимал, что это иллюзия.
Проснувшись утром, он нашел записку: «После шести буду в Доме кино, если хочешь, присоединяйся», рядом лежал ключ от квартиры.
Весь день Федор провалялся в Мишкиной постели, не зная, чем себя занять, а вечером отправился в Дом кино.
Мишка пришел в компании Игоря Траткова, с которым Федор был знаком, и двух смазливых блондинок, похожих друг на друга, как две капли воды. Они весело погуляли. Федор пил, не останавливаясь: в его голове созрел план, но для его осуществления ему необходимо было напиться до чертиков, чтобы не видеть преданных глаз.
Когда среди ночи Катя услышала звук открывающейся двери, то молнией понеслась на шум.
– Фе. – слова застыли в горле.
На пороге стоял любимый и долгожданный, а на нем висела девица с подтекшим макияжем.
– А, ты еще здесь? – одарив ее мутным взглядом, заплетаясь, спросил Федор.
Катя прислонилась к стенке, не в силах вымолвить ни слова.
– Это кто? – девица тоже еле ворочала языком.
– А, так, – Федор махнул рукой. – Пошли, – и он потащил гостью в спальню.
– Федя, – тихонько проблеяла Катя.
– Что, третьей хочешь? Давай, – он громко икнул.
Катя медленно сползла по стене.
– Не хочешь? – Федор надул губы и покачал головой. – Ну, захочешь, присоединяйся.
Девица громко заржала.
Катя сидела на полу. Ей казалось, что у нее заживо вырезали сердце, а теперь медленно рвут жилы и ломают кости. Слезы текли ручьем, но что-либо вымолвить она была не в силах, просто беззвучно двигала ртом, словно выброшенная на берег рыба.
Сколько она так просидела, Катя не помнила, но вместе со слезами выходила боль. А затем она осознала, что все-таки счастлива. Ведь Федор жив! И она его простила. Простила не только сейчас, а на много, много лет вперед. И все, что он когда-либо сделает, не имеет уже никакого значения. Главное, чтобы он был жив и здоров. И чтобы всегда был рядом.
Как и откуда рождается такое чувство, из каких глубин человеческого сознания появляется эта всепоглощающая любовь, не задающая вопросов, не дающая оценок, не делающая сравнений за или против? Так любят своих юродивых родителей-алкоголиков маленькие дети, несмотря на побои, унижения и вечный голод, так любит престарелая мать бросивших ее детей, любят несмотря ни на что, не требуя ничего взамен, даже не за право быть рядом, а за счастье знать, что с твоим любимым и родным человеком все в порядке.
Пришло хмурое утро, тяжелое и мучительное. Катя, свернувшись калачиком и укрывшись старым пледом, лежала на диване. Она плотно закрыла дверь, но все равно слышала твердые шаги Федора, прошедшего на кухню, шлепанье босых ног незнакомки, решившей воспользоваться душем, закипевший чайник и звон чашек. Она вздрагивала от приглушенного голоса Федора и нахально-звонкого смеха гостьи.
Сегодня ночью она дала свою оценку его поведению: «Он просто испугался! Испугался перемен в своей жизни. Но он любит меня. Любит!» – она опять выдумывала свою историю и опять в нее верила.
Катя, наконец, услышала, как хлопнула входная дверь, поднялась и тихонько пошла на кухню.
Проснувшись утром, Федор испытал горячее желание немедленно удрать, но тут же твердо и решительно себя остановил. «Ты должен закончить эту историю! В конце концов, я у себя дома! Она должна понять, что это было просто приключение, пусть и не самое приятное в ее жизни».
Его вчерашние надежды развеялись в прах. Он почему-то наивно полагал, что девушка обязательно закатит истерику, треснет его по морде и уйдет. Куда? В ночь, в пустоту, без документов и денег? Все равно, лишь бы ушла. Но она осталась.
«Значит, решила устроить скандал наедине, – незаметно сам для себя, Федор поставил ей первый плюс. Ему пришлось собрать в кулак всю свою волю и выдержку, чтобы довести задуманное до конца, и сейчас, выпроводив вчерашнюю спутницу, он сидел на кухне и дожидался Катю. – Ну, что ж, посмотрим! – Федор приготовился к атаке. – Кто сказал, что в споре рождается истина? Нет! В споре рождается драка, а в драке прав тот, кто сильнее!» – это он знал точно.
Катя появилась на кухне неожиданно тихо в своем простом ситцевом халатике, с аккуратно причесанными волосами, мягкой улыбкой, и только красные, слегка припухшие глаза говорили о тех страстях, что кипели в ней.
Она осторожно подошла к нему и еле слышно произнесла:
– Я очень сильно люблю тебя. Если ты меня бросишь, то я просто умру, – в голосе была страсть и правда.
Не этих слов он ждал от нее.
– Ты знаешь меня всего три дня, – растерянно произнес Федор, но уже через секунду не смог себя сдержать. – Как?! Как ты можешь любить меня?!!
– Не понимаю, – она продолжала смотреть ему в глаза. – Разве любовь можно измерить временем?
– Все!!! – он вскочил и со всей силой ударил кулаком по столу, остатки завтрака разлетелись мелкими брызгами в разные стороны.
Он хотел заорать во все горло: «Убирайся отсюда!», но, увидев, как задрожали ее губы, а на глаза набежали слезы, слова, готовые слететь с языка, просто застряли в горле. В этот момент девушка выглядела такой хрупкой и уязвимой, и в то же время слишком искренней и открытой в своих чувствах, что опять своей детской незащищенностью напомнила Машу. Федор молча взмахнул рукой и позорно бежал из собственного дома.
Он целый день шатался по городу, ругая себя на чем свет стоит, а потом позвонил Мишке.
– Миш, устрой гастроли, только срочно! Куда угодно, месяца на два?
– Что, не уходит? – голос у Мишки был задумчивый.
– Нет, – выдохнул Федор.
– Думаешь, уедешь, – и все рассосется?
– Ну, не будет же она меня вечно ждать?
– Ладно, что-нибудь придумаю.
Федор пил, гулял, приползая домой на карачках, а Катя всегда встречала его с тихой печалью в глазах и покорной улыбкой. Она не ругалась, не выясняла отношения, и на все его вспышки гнева терпеливо молчала. Федор злился на себя за свою слабохарактерность и за то, что проходят дни, которые работают против него. Каждое утро он собирался серьезно поговорить с загостившейся провинциалкой, и каждый раз его намерения рушились при виде беззащитных, детских глаз.
Федор проснулся и обнаружил рядом с собой девицу со спутавшимися волосами. Вспомнить ее имя так и не удалось, но, когда он окинул глазами комнату, что-то ему подсказало, что он здесь впервые.
И тут в голове застучал набат: «Суббота! Сегодня приедет мать, увидит „ангельское“ создание, выслушает рассказ обиженной невинности и…» – он даже не хотел думать о том, что случится дальше, и ни в коей мере не сомневался в женской солидарности. Мать не упустит случая, чтобы вернуть сыночка к «нормальной» жизни.
– Эй, крошка, где телефон? – он стал бесцеремонно трясти спутницу.
– Там, – неопределенно махнула рукой крошка и повернулась на другой бок.
Он хотел предупредить Катю, чтобы на время материнской инспекции она ушла из дома.
Федор лихорадочно накручивал диск. «Болван! Я же сам выдернул шнур из розетки. Это конец!» – устало подумал он.
Нина Сергеевна, как всегда, ехала к сыну с полными сумками, но, не успев открыть дверь, обнаружила на пороге хрупкую девушку. Две женщины в полном замешательстве изучали друг друга.
– А где Федор? – первой в себя пришла старшая.
– Не знаю, – девушка виновато опустила глаза.
– А ты кто такая и что ты здесь делаешь? – набросилась на нее Нина Сергеевна.
– А вы? – Катя спросила слишком резко, словно бросая вызов, но это получилось от волнения.
– Я? Я его мать, – четко произнесла женщина.
– Ой, извините, – она покраснела и совсем смешалась.
«То-то же!» – ехидно подумала Нина Сергеевна, затаскивая сумки.
– Давайте, я помогу, – Катя схватила авоськи и потащила на кухню.
Нина Сергеевна молча прошла следом, критически оглядела идеальную чистоту. «Да, это серьезно», – сделала она вывод.
– Ну-с, – женщина спокойно села за стол. – Я мать Федора, Нина Сергеевна, – она грозно посмотрела на девушку. – А ты кто?
– Я… Мы… – Катя, нервно теребя свой простенький халатик, совсем смутилась, не зная, что сказать. – Мы любим друг друга, – еле слышно прошептала она.
– Вот как? – Нина Сергеевна вопросительно подняла брови. – И давно?
Что-то удержало Катю отвечать правдиво, она чувствовала враждебность и потому, пересилив себя, подняла глаза.
– Да!
– Замечательная история! Вы давно любите друг друга, а я ничего об этом не знаю! – она то ли обиделась, то ли съязвила.
Нина Сергеевна неприкрыто разглядывала девушку. «Смазливенькая, но простовата, на версту несет рабоче-крестьянским происхождением. А этот выговор, – она брезгливо сморщилась. – И сынок, гусь хороший, в своем репертуаре! Ничего не объяснил, а сразу поставил перед фактом».
– Да ты садись, в ногах правды нет, – закончив осмотр тела, приказала Нина Сергеевна.
Катя послушно присела на край стула.
– Ну, давай, рассказывай.
– Что? – Катя подняла глаза, но тут же их опустила.
– Как что? – возмутилась Нина Сергеевна. – Кто ты? Откуда?
– Катя Селиванова, родилась в 1970 году, – монотонно начала она, словно зачитывала анкетные данные на комсомольском собрании.
– Так, несовершеннолетняя, – голосом обвинителя констатировала факт женщина. «Это плохо». – Ну, давай дальше.
– Родилась в деревне Марьяновка Пензенской области.
«Так я и знала!» – в груди матери зарождалась буря.
– Закончила школу, приехала поступать, – Катя запнулась и, посмотрев на собеседницу, решила умолчать о пропаже паспорта и денег. «Пусть думает, что я буду учиться».
«Наверное, где-то на гастролях подцепил, – покачала головой Нина Сергеевна. – Ох, чуяло мое сердце, что добром эти поездки не кончатся. Надеюсь, она хотя бы не беременна», – и в очередной раз окинув взглядом хрупкую фигуру, прикрикнула:
– Что замолчала? Продолжай!
– А что еще говорить? – растерялась Катя.
– Родители кто?
– Мама доярка, на ферме работает, отец механизатор.
«Замечательно! Только родственничков из колхоза нам не доставало!»
Нина Сергеевна, выросшая в семье интеллигентов, в душе и на людях чувствовала и вела себя довольно демократично, так добренькие барыни любили своих слуг, но встать на одну ступеньку с ними – это было равносильно падению в пропасть.
– И ты наивно полагаешь, что моему сыну нужна такая спутница? – ехидно поинтересовалась она и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Мой сын очень образованный, интеллигентный мальчик, и если он и проявил к тебе интерес, то это временно. И не для того я растила сына, чтобы отдать в руки какой-то, – она презрительно фыркнула, – свинарке. Это только в сказке замарашки становятся принцессами. Так что, милая, – официальным тоном заявила Нина Сергеевна, – вам лучше покинуть этот дом. И прямо сейчас!
– Нет, – Катя замотала головой.
– Что значит нет?! – взвизгнула женщина.
– Я никуда не уйду, пока не придет Федор, только он может меня выгнать, – она сказала это тихо, но твердо.
– Ну что ж, – процедила мать. – Подождем вместе.
Катя вернулась в комнату, взяла книгу и тупо уставилась на страницы. Нина Сергеевна тем временем проводила ревизию. Обнаружив в шкафу ее нехитрые пожитки, она опять громко фыркнула и бросила испепеляющий взгляд на девушку, которая от страха совсем сжалась и захотела на время стать невидимой.
Федор, как мудрый полководец, справедливо решил, что раз беду не удалось предотвратить, то ее нужно переждать. Он целый день, правда не «без дела» провел в квартире крошки, втайне надеясь, что когда он придет, его дом будет девственно чист.
Федор вернулся далеко за полночь и чуть не потерял дар речи: на пороге его встречала мать, позади маячила фигура Кати.
«Попал! – безнадежно подумал он. – Теперь уж точно не отвертеться, скуют цепями!»
– Заходи, что на пороге стоишь? – мать была сама нежность. – Устал? Проголодался?
– Мам, а ты чего так поздно?
– Ну, я решила, что в этой ситуации мне лучше тебя дождаться. А то ведь ты потом бегать начнешь, – она выразительно посмотрела на сына.
«Началось!» – Федор тяжело вздохнул и поплелся на Голгофу, по пути собирая свои силы в кулак. Он постарался как можно непринужденнее устроиться на диване и, вальяжно развалившись, посмотрел на «своих» женщин. Мать, как и следовало ожидать, сидела в позе обиженного «самовара». Катя понуро опустив плечи, старалась быть незаметной.
– Ну и как это понимать? – Нина Сергеевна строго посмотрела на сына.
– Что? – осторожно спросил Федор, он не знал, как далеко в своих откровениях зашла Катя.
– Вот это, – мать пренебрежительно махнула в сторону девушки.
– Ну… – Федор тянул время.
– Феденька, сыночек, – мать резко поменяла тактику.
Федор напрягся еще больше, он по опыту знал, что такие резкие переходы, не сулят ничего хорошего.
– Я тебя понимаю. Нет! – мать села рядом. – Я готова тебя понять. Хотя… – она опять бросила беглый взгляд на жавшуюся у стенки Катю. – Что тебя в ней привлекло? Фигура? – женщина поморщилась. – Ну, допустим. Но посмотри на ее лицо. Интеллектом здесь даже не пахнет! И потом, вы же такие разные! Не спорь!
Федор и не собирался, он просто еще никак не мог сообразить, что здесь происходит.
– Я старше и прожила жизнь, – продолжала выступать мать. – Она нигде не учится, ей нужна только московская прописка и твоя квартира, она двух слов связать не может! Ты слышал ее выговор?
Нина Сергеевна рассуждала о Кате, как о какой-то неодушевленной вещи, давая оценку и объясняя ее ненужность, не выбирая слов. Девушка изо всех сил, молча, сдерживала слезы.
– Федя, почему ты мне не отвечаешь? – возмущалась мать.
Федор взглянул на Катю и по дрожащим ресницам понял, что та недалека от истерики.
– Мам, я не думал, что ты такая ханжа. – Федор, приготовившийся к битве, даже не сразу понял, что мать на его стороне, и по инерции стал сопротивляться.
– Да! Пусть я буду ханжой, пусть я буду кем угодно! – Нина Сергеевна исполняла роль с пафосом трагической актрисы. – Но я готова на любые жертвы и унижения, чтобы спасти тебя! Не хватало нам еще провинциальных родственничков! Ты даже не успеешь оглянуться, как здесь окажутся мамы, папы, тети, дяди…
– Мам, ну что ты говоришь, – Федор наконец расслабился и уже чувствовал сладкий вкус свободы. «Сейчас немного поиграю в хорошего парня и для очистки совести поддержу девушку. А потом… Уступлю маме». – Ты сама вышла замуж за провинциала, так что… – Федор уже вовсю наслаждался игрой и даже весело подмигнул Кате.
– Да! – гордо ответила мать. – Но в твоем отце была природная аристократичность, и к тому же, – она повысила голос, – он был подающим надежды ученым! И как ты можешь сравнивать своего отца, этого великого, образованного человека, с какой-то бездарной недоучкой!
– Я тебе сто раз говорил, – громко заорал Федор и со всего маху ударил по дивану так, что женщины вздрогнули. – У меня нет отца!!! У меня нет отца!!! – он уже не мог остановиться.
– Федор, посмотри правде в глаза, – спокойно начала мать. – Да, он не очень хорошо поступил, но отрицать его достоинства ты не имеешь права.
– Достоинства!!! – Федора понесло. – И ты хочешь сказать, что у этого мерзавца есть достоинство?!! И это говоришь ты?! Ты?!! – он в ярости посмотрел на мать.
– Да, – женщина спокойно выдержала взгляд. – Но мы отвлеклись от темы, – она уже и сама уже поняла, что это было неосмотрительно с ее стороны приводить подобные примеры. – Сейчас разговор не о нем, а о тебе.
– А что ты лезешь в мою жизнь? Что вы все от меня хотите?!!
– Ты мой сын, мне не безразлично твое будущее и мне важно, кто будут мои внуки.
– Но это моя жизнь! И я буду делать то, что захочу!
– Может, ты еще и женишься на этой…
– Уже женился.
Нина Сергеевна потеряла дар речи.
– Вот как? Ну, спасибо, сыночек, – на ее глаза набежали слезы. – Ноги моей здесь больше не будет! – и она, не забыв громко хлопнуть дверью, ушла.
Федор, тяжело дыша, только сейчас осознал, что же он наделал, и вдруг почувствовал, как к нему прижалась Катя.
– Я знала, я знала, что ты меня любишь! – глаза девушки горели от счастья.
«Свобода была так близка!» – горько подумал он.
Но судьба скорчила ему очередную рожицу.
«А может, он меня обманул? – спрашивала она себя и тут же вспоминала вчерашний вечер. – Нет! Он говорил такие слова, и это было искренне! – она чувствовала. – Я не имею права в нем сомневаться. Он такой умный, красивый, обаятельный. И к тому же артист! Нет! Он не стал бы так говорить только ради красного словца».
Провинция всегда безгранично доверяла столицам и, таская из огня каштаны, беззаветно верила в лица, глядящие с экранов.
«Господи, кому сказать, не поверят!» – вчерашняя трагедия обернулась сказкой. Девушка весело закружилась по комнате, прижимая к себе рубашку Федора. Пританцовывая, она наткнулась на свой чемодан. «Так, вещи нужно разобрать», – она ни секунды не сомневалась, что останется здесь навсегда. Уложив свои нехитрые пожитки в хозяйский шкаф, Катя вынесла чемодан на балкон, но, немного подумав, решила его выкинуть, ведь возврата к прошлому нет.
Наивная русская девушка из далекой провинции влюбилась сразу и бесповоротно, робкой, не задающей вопросов любовью, и верила, что это чувство взаимно. Весело напевая себе под нос, она начала наводить порядок, вымыла окна, затем добралась до кухонных шкафчиков. Вспомнив, что она так и не сказала Федору о нужных покупках, сильно расстроилась, но, еще раз проведя инспекцию, убедилась, что все еще поправимо.
Катя ждала его к шести, потом к семи, к восьми, подогревая обед каждые полчаса, она вздрагивала от каждого шороха за дверью, но он так и не появился. Не появился он и на следующий день. Она металась по квартире, как раненый зверь.
«Только бы он был жив… только бы он был жив…» – шептала она как молитву.
Федор остался у Мишки. Во-первых, они много выпили, а во-вторых, он как страус прятал голову в песок, надеясь, что все рассосется само собой, она устанет ждать и исчезнет. Но, вспоминая ее восторженные глаза, он с горечью понимал, что это иллюзия.
Проснувшись утром, он нашел записку: «После шести буду в Доме кино, если хочешь, присоединяйся», рядом лежал ключ от квартиры.
Весь день Федор провалялся в Мишкиной постели, не зная, чем себя занять, а вечером отправился в Дом кино.
Мишка пришел в компании Игоря Траткова, с которым Федор был знаком, и двух смазливых блондинок, похожих друг на друга, как две капли воды. Они весело погуляли. Федор пил, не останавливаясь: в его голове созрел план, но для его осуществления ему необходимо было напиться до чертиков, чтобы не видеть преданных глаз.
Когда среди ночи Катя услышала звук открывающейся двери, то молнией понеслась на шум.
– Фе. – слова застыли в горле.
На пороге стоял любимый и долгожданный, а на нем висела девица с подтекшим макияжем.
– А, ты еще здесь? – одарив ее мутным взглядом, заплетаясь, спросил Федор.
Катя прислонилась к стенке, не в силах вымолвить ни слова.
– Это кто? – девица тоже еле ворочала языком.
– А, так, – Федор махнул рукой. – Пошли, – и он потащил гостью в спальню.
– Федя, – тихонько проблеяла Катя.
– Что, третьей хочешь? Давай, – он громко икнул.
Катя медленно сползла по стене.
– Не хочешь? – Федор надул губы и покачал головой. – Ну, захочешь, присоединяйся.
Девица громко заржала.
Катя сидела на полу. Ей казалось, что у нее заживо вырезали сердце, а теперь медленно рвут жилы и ломают кости. Слезы текли ручьем, но что-либо вымолвить она была не в силах, просто беззвучно двигала ртом, словно выброшенная на берег рыба.
Сколько она так просидела, Катя не помнила, но вместе со слезами выходила боль. А затем она осознала, что все-таки счастлива. Ведь Федор жив! И она его простила. Простила не только сейчас, а на много, много лет вперед. И все, что он когда-либо сделает, не имеет уже никакого значения. Главное, чтобы он был жив и здоров. И чтобы всегда был рядом.
Как и откуда рождается такое чувство, из каких глубин человеческого сознания появляется эта всепоглощающая любовь, не задающая вопросов, не дающая оценок, не делающая сравнений за или против? Так любят своих юродивых родителей-алкоголиков маленькие дети, несмотря на побои, унижения и вечный голод, так любит престарелая мать бросивших ее детей, любят несмотря ни на что, не требуя ничего взамен, даже не за право быть рядом, а за счастье знать, что с твоим любимым и родным человеком все в порядке.
Пришло хмурое утро, тяжелое и мучительное. Катя, свернувшись калачиком и укрывшись старым пледом, лежала на диване. Она плотно закрыла дверь, но все равно слышала твердые шаги Федора, прошедшего на кухню, шлепанье босых ног незнакомки, решившей воспользоваться душем, закипевший чайник и звон чашек. Она вздрагивала от приглушенного голоса Федора и нахально-звонкого смеха гостьи.
Сегодня ночью она дала свою оценку его поведению: «Он просто испугался! Испугался перемен в своей жизни. Но он любит меня. Любит!» – она опять выдумывала свою историю и опять в нее верила.
Катя, наконец, услышала, как хлопнула входная дверь, поднялась и тихонько пошла на кухню.
Проснувшись утром, Федор испытал горячее желание немедленно удрать, но тут же твердо и решительно себя остановил. «Ты должен закончить эту историю! В конце концов, я у себя дома! Она должна понять, что это было просто приключение, пусть и не самое приятное в ее жизни».
Его вчерашние надежды развеялись в прах. Он почему-то наивно полагал, что девушка обязательно закатит истерику, треснет его по морде и уйдет. Куда? В ночь, в пустоту, без документов и денег? Все равно, лишь бы ушла. Но она осталась.
«Значит, решила устроить скандал наедине, – незаметно сам для себя, Федор поставил ей первый плюс. Ему пришлось собрать в кулак всю свою волю и выдержку, чтобы довести задуманное до конца, и сейчас, выпроводив вчерашнюю спутницу, он сидел на кухне и дожидался Катю. – Ну, что ж, посмотрим! – Федор приготовился к атаке. – Кто сказал, что в споре рождается истина? Нет! В споре рождается драка, а в драке прав тот, кто сильнее!» – это он знал точно.
Катя появилась на кухне неожиданно тихо в своем простом ситцевом халатике, с аккуратно причесанными волосами, мягкой улыбкой, и только красные, слегка припухшие глаза говорили о тех страстях, что кипели в ней.
Она осторожно подошла к нему и еле слышно произнесла:
– Я очень сильно люблю тебя. Если ты меня бросишь, то я просто умру, – в голосе была страсть и правда.
Не этих слов он ждал от нее.
– Ты знаешь меня всего три дня, – растерянно произнес Федор, но уже через секунду не смог себя сдержать. – Как?! Как ты можешь любить меня?!!
– Не понимаю, – она продолжала смотреть ему в глаза. – Разве любовь можно измерить временем?
– Все!!! – он вскочил и со всей силой ударил кулаком по столу, остатки завтрака разлетелись мелкими брызгами в разные стороны.
Он хотел заорать во все горло: «Убирайся отсюда!», но, увидев, как задрожали ее губы, а на глаза набежали слезы, слова, готовые слететь с языка, просто застряли в горле. В этот момент девушка выглядела такой хрупкой и уязвимой, и в то же время слишком искренней и открытой в своих чувствах, что опять своей детской незащищенностью напомнила Машу. Федор молча взмахнул рукой и позорно бежал из собственного дома.
Он целый день шатался по городу, ругая себя на чем свет стоит, а потом позвонил Мишке.
– Миш, устрой гастроли, только срочно! Куда угодно, месяца на два?
– Что, не уходит? – голос у Мишки был задумчивый.
– Нет, – выдохнул Федор.
– Думаешь, уедешь, – и все рассосется?
– Ну, не будет же она меня вечно ждать?
– Ладно, что-нибудь придумаю.
Федор пил, гулял, приползая домой на карачках, а Катя всегда встречала его с тихой печалью в глазах и покорной улыбкой. Она не ругалась, не выясняла отношения, и на все его вспышки гнева терпеливо молчала. Федор злился на себя за свою слабохарактерность и за то, что проходят дни, которые работают против него. Каждое утро он собирался серьезно поговорить с загостившейся провинциалкой, и каждый раз его намерения рушились при виде беззащитных, детских глаз.
Федор проснулся и обнаружил рядом с собой девицу со спутавшимися волосами. Вспомнить ее имя так и не удалось, но, когда он окинул глазами комнату, что-то ему подсказало, что он здесь впервые.
И тут в голове застучал набат: «Суббота! Сегодня приедет мать, увидит „ангельское“ создание, выслушает рассказ обиженной невинности и…» – он даже не хотел думать о том, что случится дальше, и ни в коей мере не сомневался в женской солидарности. Мать не упустит случая, чтобы вернуть сыночка к «нормальной» жизни.
– Эй, крошка, где телефон? – он стал бесцеремонно трясти спутницу.
– Там, – неопределенно махнула рукой крошка и повернулась на другой бок.
Он хотел предупредить Катю, чтобы на время материнской инспекции она ушла из дома.
Федор лихорадочно накручивал диск. «Болван! Я же сам выдернул шнур из розетки. Это конец!» – устало подумал он.
Нина Сергеевна, как всегда, ехала к сыну с полными сумками, но, не успев открыть дверь, обнаружила на пороге хрупкую девушку. Две женщины в полном замешательстве изучали друг друга.
– А где Федор? – первой в себя пришла старшая.
– Не знаю, – девушка виновато опустила глаза.
– А ты кто такая и что ты здесь делаешь? – набросилась на нее Нина Сергеевна.
– А вы? – Катя спросила слишком резко, словно бросая вызов, но это получилось от волнения.
– Я? Я его мать, – четко произнесла женщина.
– Ой, извините, – она покраснела и совсем смешалась.
«То-то же!» – ехидно подумала Нина Сергеевна, затаскивая сумки.
– Давайте, я помогу, – Катя схватила авоськи и потащила на кухню.
Нина Сергеевна молча прошла следом, критически оглядела идеальную чистоту. «Да, это серьезно», – сделала она вывод.
– Ну-с, – женщина спокойно села за стол. – Я мать Федора, Нина Сергеевна, – она грозно посмотрела на девушку. – А ты кто?
– Я… Мы… – Катя, нервно теребя свой простенький халатик, совсем смутилась, не зная, что сказать. – Мы любим друг друга, – еле слышно прошептала она.
– Вот как? – Нина Сергеевна вопросительно подняла брови. – И давно?
Что-то удержало Катю отвечать правдиво, она чувствовала враждебность и потому, пересилив себя, подняла глаза.
– Да!
– Замечательная история! Вы давно любите друг друга, а я ничего об этом не знаю! – она то ли обиделась, то ли съязвила.
Нина Сергеевна неприкрыто разглядывала девушку. «Смазливенькая, но простовата, на версту несет рабоче-крестьянским происхождением. А этот выговор, – она брезгливо сморщилась. – И сынок, гусь хороший, в своем репертуаре! Ничего не объяснил, а сразу поставил перед фактом».
– Да ты садись, в ногах правды нет, – закончив осмотр тела, приказала Нина Сергеевна.
Катя послушно присела на край стула.
– Ну, давай, рассказывай.
– Что? – Катя подняла глаза, но тут же их опустила.
– Как что? – возмутилась Нина Сергеевна. – Кто ты? Откуда?
– Катя Селиванова, родилась в 1970 году, – монотонно начала она, словно зачитывала анкетные данные на комсомольском собрании.
– Так, несовершеннолетняя, – голосом обвинителя констатировала факт женщина. «Это плохо». – Ну, давай дальше.
– Родилась в деревне Марьяновка Пензенской области.
«Так я и знала!» – в груди матери зарождалась буря.
– Закончила школу, приехала поступать, – Катя запнулась и, посмотрев на собеседницу, решила умолчать о пропаже паспорта и денег. «Пусть думает, что я буду учиться».
«Наверное, где-то на гастролях подцепил, – покачала головой Нина Сергеевна. – Ох, чуяло мое сердце, что добром эти поездки не кончатся. Надеюсь, она хотя бы не беременна», – и в очередной раз окинув взглядом хрупкую фигуру, прикрикнула:
– Что замолчала? Продолжай!
– А что еще говорить? – растерялась Катя.
– Родители кто?
– Мама доярка, на ферме работает, отец механизатор.
«Замечательно! Только родственничков из колхоза нам не доставало!»
Нина Сергеевна, выросшая в семье интеллигентов, в душе и на людях чувствовала и вела себя довольно демократично, так добренькие барыни любили своих слуг, но встать на одну ступеньку с ними – это было равносильно падению в пропасть.
– И ты наивно полагаешь, что моему сыну нужна такая спутница? – ехидно поинтересовалась она и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Мой сын очень образованный, интеллигентный мальчик, и если он и проявил к тебе интерес, то это временно. И не для того я растила сына, чтобы отдать в руки какой-то, – она презрительно фыркнула, – свинарке. Это только в сказке замарашки становятся принцессами. Так что, милая, – официальным тоном заявила Нина Сергеевна, – вам лучше покинуть этот дом. И прямо сейчас!
– Нет, – Катя замотала головой.
– Что значит нет?! – взвизгнула женщина.
– Я никуда не уйду, пока не придет Федор, только он может меня выгнать, – она сказала это тихо, но твердо.
– Ну что ж, – процедила мать. – Подождем вместе.
Катя вернулась в комнату, взяла книгу и тупо уставилась на страницы. Нина Сергеевна тем временем проводила ревизию. Обнаружив в шкафу ее нехитрые пожитки, она опять громко фыркнула и бросила испепеляющий взгляд на девушку, которая от страха совсем сжалась и захотела на время стать невидимой.
Федор, как мудрый полководец, справедливо решил, что раз беду не удалось предотвратить, то ее нужно переждать. Он целый день, правда не «без дела» провел в квартире крошки, втайне надеясь, что когда он придет, его дом будет девственно чист.
Федор вернулся далеко за полночь и чуть не потерял дар речи: на пороге его встречала мать, позади маячила фигура Кати.
«Попал! – безнадежно подумал он. – Теперь уж точно не отвертеться, скуют цепями!»
– Заходи, что на пороге стоишь? – мать была сама нежность. – Устал? Проголодался?
– Мам, а ты чего так поздно?
– Ну, я решила, что в этой ситуации мне лучше тебя дождаться. А то ведь ты потом бегать начнешь, – она выразительно посмотрела на сына.
«Началось!» – Федор тяжело вздохнул и поплелся на Голгофу, по пути собирая свои силы в кулак. Он постарался как можно непринужденнее устроиться на диване и, вальяжно развалившись, посмотрел на «своих» женщин. Мать, как и следовало ожидать, сидела в позе обиженного «самовара». Катя понуро опустив плечи, старалась быть незаметной.
– Ну и как это понимать? – Нина Сергеевна строго посмотрела на сына.
– Что? – осторожно спросил Федор, он не знал, как далеко в своих откровениях зашла Катя.
– Вот это, – мать пренебрежительно махнула в сторону девушки.
– Ну… – Федор тянул время.
– Феденька, сыночек, – мать резко поменяла тактику.
Федор напрягся еще больше, он по опыту знал, что такие резкие переходы, не сулят ничего хорошего.
– Я тебя понимаю. Нет! – мать села рядом. – Я готова тебя понять. Хотя… – она опять бросила беглый взгляд на жавшуюся у стенки Катю. – Что тебя в ней привлекло? Фигура? – женщина поморщилась. – Ну, допустим. Но посмотри на ее лицо. Интеллектом здесь даже не пахнет! И потом, вы же такие разные! Не спорь!
Федор и не собирался, он просто еще никак не мог сообразить, что здесь происходит.
– Я старше и прожила жизнь, – продолжала выступать мать. – Она нигде не учится, ей нужна только московская прописка и твоя квартира, она двух слов связать не может! Ты слышал ее выговор?
Нина Сергеевна рассуждала о Кате, как о какой-то неодушевленной вещи, давая оценку и объясняя ее ненужность, не выбирая слов. Девушка изо всех сил, молча, сдерживала слезы.
– Федя, почему ты мне не отвечаешь? – возмущалась мать.
Федор взглянул на Катю и по дрожащим ресницам понял, что та недалека от истерики.
– Мам, я не думал, что ты такая ханжа. – Федор, приготовившийся к битве, даже не сразу понял, что мать на его стороне, и по инерции стал сопротивляться.
– Да! Пусть я буду ханжой, пусть я буду кем угодно! – Нина Сергеевна исполняла роль с пафосом трагической актрисы. – Но я готова на любые жертвы и унижения, чтобы спасти тебя! Не хватало нам еще провинциальных родственничков! Ты даже не успеешь оглянуться, как здесь окажутся мамы, папы, тети, дяди…
– Мам, ну что ты говоришь, – Федор наконец расслабился и уже чувствовал сладкий вкус свободы. «Сейчас немного поиграю в хорошего парня и для очистки совести поддержу девушку. А потом… Уступлю маме». – Ты сама вышла замуж за провинциала, так что… – Федор уже вовсю наслаждался игрой и даже весело подмигнул Кате.
– Да! – гордо ответила мать. – Но в твоем отце была природная аристократичность, и к тому же, – она повысила голос, – он был подающим надежды ученым! И как ты можешь сравнивать своего отца, этого великого, образованного человека, с какой-то бездарной недоучкой!
– Я тебе сто раз говорил, – громко заорал Федор и со всего маху ударил по дивану так, что женщины вздрогнули. – У меня нет отца!!! У меня нет отца!!! – он уже не мог остановиться.
– Федор, посмотри правде в глаза, – спокойно начала мать. – Да, он не очень хорошо поступил, но отрицать его достоинства ты не имеешь права.
– Достоинства!!! – Федора понесло. – И ты хочешь сказать, что у этого мерзавца есть достоинство?!! И это говоришь ты?! Ты?!! – он в ярости посмотрел на мать.
– Да, – женщина спокойно выдержала взгляд. – Но мы отвлеклись от темы, – она уже и сама уже поняла, что это было неосмотрительно с ее стороны приводить подобные примеры. – Сейчас разговор не о нем, а о тебе.
– А что ты лезешь в мою жизнь? Что вы все от меня хотите?!!
– Ты мой сын, мне не безразлично твое будущее и мне важно, кто будут мои внуки.
– Но это моя жизнь! И я буду делать то, что захочу!
– Может, ты еще и женишься на этой…
– Уже женился.
Нина Сергеевна потеряла дар речи.
– Вот как? Ну, спасибо, сыночек, – на ее глаза набежали слезы. – Ноги моей здесь больше не будет! – и она, не забыв громко хлопнуть дверью, ушла.
Федор, тяжело дыша, только сейчас осознал, что же он наделал, и вдруг почувствовал, как к нему прижалась Катя.
– Я знала, я знала, что ты меня любишь! – глаза девушки горели от счастья.
«Свобода была так близка!» – горько подумал он.
Но судьба скорчила ему очередную рожицу.
1716 г. Франция. Париж
Отнести бумаги во дворец – дело, конечно, хорошее. Наконец он сможет обрести влиятельного покровителя и вести свою игру при дворе. Но все это слишком просто, а главное скучно. Скуку Филипп не любил больше всего на свете. Он любил ходить по острию бритвы, отыгрывая у Судьбы потерянное ранее.
Он слегка замедлил шаг, и выражение его лица изменилось, он стал похож на затравленного зверя. Филипп надвинул шляпу на глаза, чтобы никто не сумел разглядеть в его лице маленького испуганного мальчишку. И не потому, что терпеть не мог ныть и жаловаться, и не потому, что никогда и никому он не рассказывал всего, что тяжелым грузом давило на сердце. Просто он знал, что в игре «кто самый несчастный?» выиграет именно он. Филипп не жалел себя. Никогда. За прошедшие годы он научился думать о своей безжалостной судьбе холодно и трезво. Потому что знал – стоит только раскиснуть, и сразу же превратишься в страшное, бесполезное создание, из тех, что едят отбросы и ночуют в богадельнях. Он знал, что такое бедность, настоящая, жалкая, ему была известна безысходность и неизвестность, когда он стоял над пропастью и точно знал, какая тонкая грань отделяет благополучие от мрака и гибели. Он прошел через это! И если судьба дала ему шанс? То грех им не воспользоваться.
Погруженный в свой дерзкий план, Филипп поднимался по старой, скрипучей лестнице, грозящей провалиться не сегодня, так завтра. Наконец он добрался до чердака и громко постучал в обшарпанную узкую дверь.
– Добрый день, господин Обинье.
Ему открыла молодая девушка лет восемнадцати, пухленькая, с розовыми щечками, не очень красивая, однако милая и добрая, что делало ее привлекательной.
– Габриэль, сколько раз я просил называть меня просто Филипп, – вместо приветствия пробурчал он.
Девушка провела гостя в довольно тесную комнатушку, где стояла небольшая жаровня, грубо срубленный стол, пара ветхих стульев и небольшая скамья. Немного оживляло эту убогую обстановку зеркало в прекрасной бронзовой раме, неизвестно откуда попавшее в эту нищету, да яркие лучи света, врывающиеся через маленькое слуховое окно.
– И это вы называете новым жильем? – недоуменно поинтересовался гость.
– У нас теперь две комнаты, – не смутилась хозяйка.
– Понятно, – хотя он так ничего и не понял. – А где Артур, Шарль?
– Они скоро будут, – сказала девушка. – Хотите вина?
– Пойло, которое вы называете вином, нет, уволь, – Филипп не церемонился, из чего следовало, что он чувствовал себя здесь как дома.
– Нет, гос… Ой, Филипп, – девушка мило улыбнулась, – Артур специально для вас купил настоящее, бургундское.
– Да? – приятно удивился гость. – Ну что ж, давай.
Габриэль, деревенская девушка из предместья Руана, которое так славится своей рыбой, сбежала из дома в Париж в надежде на лучшую жизнь. Год назад Артур увидел заплаканную провинциалку, которая вдруг обнаружила, что столица ее не ждала, а хозяин, которому она задолжала за жилье, отправил девушку в бордель. Она так рыдала, что сердобольный Артур, заплатив ее долг, привел к себе домой. Рыжий и раньше заводил романы, но они, как правило, были скоротечны.
«Видимо, это любовь, – подумал Филипп, наблюдая, как девушка аккуратно накрывает на стол. – Во-первых, они уже год вместе, а во-вторых, Рыжий даже разорился на отдельную квартирку, что явно говорит о его серьезных намерениях».
Филипп сел на лавку и с удовольствием вытянул ноги.
– Угощайтесь, – девушка налила вина и пододвинула тарелку с мягким гонесским хлебом, посыпанным свежей зеленью и ровно нарезанными кусочками сыра из Вано. Не успел Филипп как следует насладиться угощением, как в комнате появились друзья, с ног до головы забрызганные грязью.
– А вот и наш Ангелочек, неужели вспомнил старых друзей? – как обычно, выражая недовольство, приветствовал его Косой.
– Что-то случилось? – Рыжий крепко обнял Филиппа и присел рядом. – Ты так долго не появлялся здесь, и мы грешным делом подумали, что маркиз де Обинье решил забыть про нас.
– Я?!!
– А что, ты маркиз, а мы кто? – безобидно отозвался Шарль. – Детство закончилось, се ля ви!
– Мерзавцы! Да как вы могли об этом даже подумать? Вы, мои единственные друзья?!! – разбушевался Филипп.
– Ладно, не обижайся. Мы не правы! – Артур положил руку ему на плечо. – По правде сказать, ты очень нам дорог, и, черт побери, мы скучали, – он уткнулся Филиппу в плечо, а на другое положил голову Косой.
– Ладно! – Филипп сделал глубокий вздох, чтобы удержать набежавшие слезы. – Скоро у вас будет столько денег, что вы не будете знать, куда их деть.
– Ну, моя Жанна найдет, – заржал Шарль.
– Что ты придумал? – Артур отпил вина и внимательно посмотрел на Филиппа.
Под покровом ночи они проникли в дом графа Клермона, друга и собутыльника регента. Делом это оказалось не сложным, ведь для Рыжего не было замков, которые он не смог бы открыть.
Графа они нашли в будуаре, расположенном рядом со спальней. Пасторальная обивка и обилие зеркал подчеркивали обстановку театральности. Мебель, обитая дорогим шелком и украшенная бронзовыми узорами, говорила не только о его тонком вкусе, но и о стремлении к роскоши. Клермон – невысокий краснолицый человек с довольной физиономией и округлым брюшком – что-то увлеченно писал.
Он слегка замедлил шаг, и выражение его лица изменилось, он стал похож на затравленного зверя. Филипп надвинул шляпу на глаза, чтобы никто не сумел разглядеть в его лице маленького испуганного мальчишку. И не потому, что терпеть не мог ныть и жаловаться, и не потому, что никогда и никому он не рассказывал всего, что тяжелым грузом давило на сердце. Просто он знал, что в игре «кто самый несчастный?» выиграет именно он. Филипп не жалел себя. Никогда. За прошедшие годы он научился думать о своей безжалостной судьбе холодно и трезво. Потому что знал – стоит только раскиснуть, и сразу же превратишься в страшное, бесполезное создание, из тех, что едят отбросы и ночуют в богадельнях. Он знал, что такое бедность, настоящая, жалкая, ему была известна безысходность и неизвестность, когда он стоял над пропастью и точно знал, какая тонкая грань отделяет благополучие от мрака и гибели. Он прошел через это! И если судьба дала ему шанс? То грех им не воспользоваться.
Погруженный в свой дерзкий план, Филипп поднимался по старой, скрипучей лестнице, грозящей провалиться не сегодня, так завтра. Наконец он добрался до чердака и громко постучал в обшарпанную узкую дверь.
– Добрый день, господин Обинье.
Ему открыла молодая девушка лет восемнадцати, пухленькая, с розовыми щечками, не очень красивая, однако милая и добрая, что делало ее привлекательной.
– Габриэль, сколько раз я просил называть меня просто Филипп, – вместо приветствия пробурчал он.
Девушка провела гостя в довольно тесную комнатушку, где стояла небольшая жаровня, грубо срубленный стол, пара ветхих стульев и небольшая скамья. Немного оживляло эту убогую обстановку зеркало в прекрасной бронзовой раме, неизвестно откуда попавшее в эту нищету, да яркие лучи света, врывающиеся через маленькое слуховое окно.
– И это вы называете новым жильем? – недоуменно поинтересовался гость.
– У нас теперь две комнаты, – не смутилась хозяйка.
– Понятно, – хотя он так ничего и не понял. – А где Артур, Шарль?
– Они скоро будут, – сказала девушка. – Хотите вина?
– Пойло, которое вы называете вином, нет, уволь, – Филипп не церемонился, из чего следовало, что он чувствовал себя здесь как дома.
– Нет, гос… Ой, Филипп, – девушка мило улыбнулась, – Артур специально для вас купил настоящее, бургундское.
– Да? – приятно удивился гость. – Ну что ж, давай.
Габриэль, деревенская девушка из предместья Руана, которое так славится своей рыбой, сбежала из дома в Париж в надежде на лучшую жизнь. Год назад Артур увидел заплаканную провинциалку, которая вдруг обнаружила, что столица ее не ждала, а хозяин, которому она задолжала за жилье, отправил девушку в бордель. Она так рыдала, что сердобольный Артур, заплатив ее долг, привел к себе домой. Рыжий и раньше заводил романы, но они, как правило, были скоротечны.
«Видимо, это любовь, – подумал Филипп, наблюдая, как девушка аккуратно накрывает на стол. – Во-первых, они уже год вместе, а во-вторых, Рыжий даже разорился на отдельную квартирку, что явно говорит о его серьезных намерениях».
Филипп сел на лавку и с удовольствием вытянул ноги.
– Угощайтесь, – девушка налила вина и пододвинула тарелку с мягким гонесским хлебом, посыпанным свежей зеленью и ровно нарезанными кусочками сыра из Вано. Не успел Филипп как следует насладиться угощением, как в комнате появились друзья, с ног до головы забрызганные грязью.
– А вот и наш Ангелочек, неужели вспомнил старых друзей? – как обычно, выражая недовольство, приветствовал его Косой.
– Что-то случилось? – Рыжий крепко обнял Филиппа и присел рядом. – Ты так долго не появлялся здесь, и мы грешным делом подумали, что маркиз де Обинье решил забыть про нас.
– Я?!!
– А что, ты маркиз, а мы кто? – безобидно отозвался Шарль. – Детство закончилось, се ля ви!
– Мерзавцы! Да как вы могли об этом даже подумать? Вы, мои единственные друзья?!! – разбушевался Филипп.
– Ладно, не обижайся. Мы не правы! – Артур положил руку ему на плечо. – По правде сказать, ты очень нам дорог, и, черт побери, мы скучали, – он уткнулся Филиппу в плечо, а на другое положил голову Косой.
– Ладно! – Филипп сделал глубокий вздох, чтобы удержать набежавшие слезы. – Скоро у вас будет столько денег, что вы не будете знать, куда их деть.
– Ну, моя Жанна найдет, – заржал Шарль.
– Что ты придумал? – Артур отпил вина и внимательно посмотрел на Филиппа.
Под покровом ночи они проникли в дом графа Клермона, друга и собутыльника регента. Делом это оказалось не сложным, ведь для Рыжего не было замков, которые он не смог бы открыть.
Графа они нашли в будуаре, расположенном рядом со спальней. Пасторальная обивка и обилие зеркал подчеркивали обстановку театральности. Мебель, обитая дорогим шелком и украшенная бронзовыми узорами, говорила не только о его тонком вкусе, но и о стремлении к роскоши. Клермон – невысокий краснолицый человек с довольной физиономией и округлым брюшком – что-то увлеченно писал.