Артамонова Алена. Маша, прости

   – Федя, глотни, – он потряс за плечи смотревшую в одну точку фигуру. – Федор вздрогнул и послушно, как робот, осушил бокал.
   – А теперь ты, Машенька, – «доктор Крылов» занялся другим «пациентом».
   Девушка растерянно помотала головой.
   – Только глоточек, – Колька чуть ли не силой заставил ее выпить. Маша закашлялась и отстранила от себя «лекарство». – До конца, – настаивал «доктор».
   Маша подчинилась, и Крылов с удовлетворением отметил, как глубоко задышала девушка, ее щеки покрылись багровым румянцем, а складки у губ распрямились, она свободно опустила плечи и откинулась на спинку дивана. Взгляд стал осмысленным, и она с нескрываемым удивлением посмотрела на хозяина дома, словно гадая, откуда он здесь взялся.
   – Ну, слава богу! Наконец меня заметили! – попытался пошутить он, но остался не понят и, тяжело вздохнув, обратился к Федору: – Иди, закрой дверь, – тот послушно встал и, опустив голову, отправился вслед за другом.
   Вернувшись, он подошел к Маше и, опустившись на колени, уткнулся ей в ноги. Она вздрогнула, тихонько и неуверенно погладила его. Федор поднял голову, и бездонный океан глаз поглотил друг друга. Эмоции вихрем, словно буря, вернули их в тот первый день единения: рваные движения непослушных рук, горячее, порывистое дыхание. Они отдались на волю желаний. Жизнь внезапно вспыхнула ослепительным фейерверком страсти, унося их к звездам. Кто ты? Ты это я…
 
   Катя сидела в кресле, обхватив колени руками и монотонно раскачиваясь из стороны в сторону. Телевизионный экран светился яркой рекламной заставкой, а у нее перед глазами застыл взгляд мужа – потерянный и необыкновенно счастливый.
   – Катюша, это не правда, – первой в себя пришла свекровь. – Это очередная выходка продюсеров, ну ты же знаешь, – она не могла заставить себя посмотреть на невестку. «Слава богу, что дома нет детей».
   «Лучше бы я умерла», – Катя закрыла глаза, чувствуя, как давит на сердце ледяная рука отчаянья. Краски мира поблекли, голос свекрови, заглушенный биением сердца, зазвучал глухо и искаженно. Она чувствовала себя так, словно ее только что переехал автомобиль. Грузовик. С прицепом. И с подбитыми железом шинами.
   Ей хотелось кричать, но слова застыли, наполняя душу невыносимыми мучениями.
   – Катюша, милая моя, – Нина Сергеевна справилась с приступом паники и бросилась к невестке. – Я никому ни дам тебя в обиду. Ты моя… Ты наша… Ты самая любимая, – шептала она, прижимая к себе Катю.
   Невестка всхлипнула и попыталась вырваться, но Нина Сергеевна продолжала крепко держать ее и тогда, как будто прорвалась плотина, Катя заплакала. Навзрыд. Отпуская того, кого любила больше всего на свете.
 
   До недавнего времени все эмоции Федора были заключены внутри него самого, словно он отбывал тюремное заключение. Теперь же оковы пали, и произошло извержение, стихийное бедствие, сметающее все на его пути. И когда все стихло, он почувствовал, что ужасно устал, но одновременно освободился от тяжелого бремени и, расправив крылья, его душа полетела!
   – Теперь я знаю, что такое ад, – это место, где нет тебя, – выдохнул Федор, это были его первые слова.
   Маша уткнулась ему в плечо, ей хотелось кричать, но слова почему-то исчезли, в его объятиях она умирала.
   Они закрыли двери и окна, опустили шторы и почувствовали себя на необитаемом острове. Они занимались любовью и говорили, говорили… Им так много нужно было сказать друг другу.
   Через день приехал Колька и стал тарабанить в закрытую наглухо дверь.
   – Эй! Голубки, открывайте! Это я, ваша добрая фея, или фей? – он запутался. – В общем, ваш кормилец явился, – балагурил он.
   Федор с Машей, прижавшись друг к другу, с нетерпением ожидали, когда он уйдет. Сейчас в их мире больше ни для кого не было места.
   – Неблагодарные! – незлобиво выкрикнул Крылов, видимо, осознав, что ему не очень рады. – Ладно! Помните мою доброту, – продукты под дверью. Я, между прочим, не заслужил такого отношения, – немного подумав, он решил еще поиграть в обиженного. – Меня атакуют все ваши многочисленные родственники, как последнего очевидца ваших бренных тел, а я, между прочим, держусь! – прокричал он напоследок.
 
   Шел седьмой день отшельничества, они так растворились друг в друге, что не задумывались о том, что их ждет завтра, они жили мгновением, и каждому из них хотелось, чтобы оно длилось вечно.
   Федор открыл глаза, солнышко едва начинало свой утренний ход, врываясь в комнату слабыми, прозрачными лучами света, он привычно протянул руку и ощутил пустоту.
   – Ма – ша!!! – ужас, охвативший его, заставил вскочить с кровати. – Ма – ша!! – он заметался по дому. Ванная, кухня… Ее нигде не было. – Ма – а – ша!!!– нагой он выскочил на улицу.
   – Федор! – испуганная его душераздирающим криком, девушка бросилась ему навстречу.
   – Никогда! Слышишь, никогда больше не исчезай! – задыхаясь, шептал он, крепко Машу прижимая к себе.
   – Но ведь придется, – она посмотрела ему в глаза. В этом было все – и горечь, и радость. Они по-прежнему очень сильно любили друг друга.
   «Как? Как совместить Любовь и Долг?!!» – на глаза навернулись слезы.
   Он только сейчас понял, что никогда не сможет оставить детей.
 
   Маша поменяла билет, она летела в Марсель. Зачем она отправилась туда, она и сама не могла ответить на этот вопрос. То ли убедиться в правдивости старого монаха, то ли проститься с прошлым, а может быть утвердиться в будущем?
   Еще издали, увидев старые, монастырские стены, в ее душе закопошились доселе казалось неизвестные, но вместе с тем и хорошо знакомые чувства – боль, обида, страх и животный ужас, парализующий тело.
   Монастырский двор, колодец, из которого до сих пор набирали воду, вековые деревья, молча хранившие не одну тайну. Она поняла, что уже была здесь, ей знаком каждый камень, каждая дверь и даже дуновение ветра, вызывало воспоминание.
   Машу проводили к настоятельнице.
   – Извините, не могли бы вы показать мне архивные документы за 1723 год?
   – А в чем дело?
   – Я пытаюсь найти сведения о своей родственнице – Эльзе Рошар. По моим сведениям она жила здесь под именем сестры Марии, – рассказывать правду Маша не хотела, просто потому, что не желала выглядеть сумасшедшей.
   – Насколько мне известно, у этой женщины не было родственников, – прохладно отозвалась монахиня, внимательно разглядывая подозрительную незнакомку.
   – Вы так хорошо осведомлены? – неподдельно удивилась девушка.
   – Да! Мы до сих пор отмаливаем у господа ее грешную душу.
   – Для нее это было освобождением, – тихонько прошептала Маша.
   – Я вижу, вы тоже знакомы с историей сестры Марии. А, может быть, и впрямь имеете к ней отношение. Я покажу вам ее келью, тем более, что в ней никто с тех пор больше не проживал, – женщина поднялась, и кивком указала гостье следовать за ней.
   – Осторожно, здесь отколота ступенька, – вежливо предупредила монахиня.
   – Я знаю, пятая снизу, – слова вырвались сами, и даже Маша испугалась этих слов.
   Настоятельница обернулась и с подозрением посмотрела на гостью.
   Они вошли в небольшую комнату, каменные стены дарили прохладу и вместе с тем давили на сердце.
   Маша, как раненый зверь заметалась по келье, царапая стены. Затем она остановилась и внимательно посмотрела на каменную тумбу, стоявшую у изголовья узенькой кровати.
   – Помогите, – скомандовала девушка вконец обескураженной монахине, и, не дожидаясь помощи, стала сдвигать непомерный груз.
   Заинтригованная настоятельница поспешила на помощь, и им удалось на несколько сантиметров сдвинуть каменную плиту. Маша наклонилась и достала закатившийся медальон, пролежавший здесь не одну сотню лет.
   – Что это? – монахиня протянула руки.
   – Мое прошлое, – сквозь слезы прошептала девушка и, открыв старинную крышку, увидела два потертых и потрескавшихся от времени портрета – мальчика и белокурой девочки. – Ну, вот и все! Теперь мне предстоит пройти свой самый главный путь – простить себя.