Артамонова Алена. Маша, прости

   – Извини, – Костя опустил глаза и почувствовал нечто похожее на зависть. Эта девушка была ему очень симпатична, рядом с ней он чувствовал себя легко и свободно, словно со старым другом, и если бы не сверлящая мысль о мести, неизвестно, какой репортаж он бы сделал. – Скажи, – он первым нарушил затянувшуюся паузу, – прошло столько лет, неужели у тебя не возникло желания создать семью, неужели в твоей жизни не встретился мужчина, которого, может быть, ты не смогла бы так сильно полюбить, но захотела бы выйти замуж?
   Девушка загадочно улыбнулась.
 
   Маша вышла на работу и сразу же попала под опеку Дага, он ввел ее в курс дела, перезнакомил со всеми сотрудниками, приносил кофе и рассказывал анекдоты.
   Маша стала местной достопримечательностью, ее чудесное выздоровление дарило надежду пациентам.
   – Мари, а что ты делаешь завтра вечером? – Даг присел на край стола и посмотрел на девушку.
   – Завтра суббота, – она пожала плечами. – Не знаю, наверное, как всегда буду дома, читать, смотреть телевизор.
   – А если я приглашу тебя поужинать? – и, не давая ей возможности отказаться, он быстро проговорил: – Совсем недавно открылся замечательный итальянский ресторанчик.
   – Спасибо, но что-то не хочется, – это было не первое предложение подобного рода и не первый отказ.
 
   – Мари, сегодня ты не смеешь мне отказать, – Даг многозначительно посмотрел на девушку. – Мы идем ужинать.
   – Интересно, – Маша удивленно приподняла брови. – И что же сегодня случилось? – слегка насмешливо поинтересовалась она, отодвинув в сторону бумаги. – Yankees выиграли кубок или ты получил повышение?
   – Ага, дождешься от папеньки! Ни то и ни другое, просто у меня сегодня день рождения.
   – Правда? Поздравляю! – Маша поцеловала его в щечку.
   – А можно я буду справлять день рождения каждый день? – он смущенно потер лицо.
   – Еще чего! – ухмыльнулась Маша. – Но почему ты не предупредил заранее? Подарок за мной.
   – Конечно, за тобой, и это ужин.
   – Тогда плачу я.
   – Мари, – Даг укоризненно посмотрел на нее. – Зачем переходить на оскорбления? Я еще ни разу ни ел за счет женщины.
   – Ну, надо же когда-то начинать, – пошутила она.
   – Боже меня упаси! – он изобразил на лице неподдельную обиду.
 
   После работы Маша заехала домой, чтобы переодеться.
   – Мам, ну как? – Маша надела черное вечернее платье.
   – Нет, деточка, уж слишком мрачно, – Надежда Николаевна с недавних пор не любила темных тонов. – Давай попробуем вот это, – она подала дочери тонкое бирюзовое платье с открытой спиной. – Даг – сын профессора Хенца? – мимоходом интересовалась мать.
   – Ага.
   – Сколько ему лет?
   – Кажется, тридцать пять.
   – Очень хороший возраст, – Надежда Николаевна отошла на несколько шагов и оценивающе оглядела дочь. – Вот это просто замечательно!
   – Хороший возраст для чего? – Маша с запоздалым подозрением посмотрела на мать.
   – Ну, как, – матушка замялась. – Создать семью.
   – Ма! – девушка улыбнулась. – Мы просто идем ужинать, а ты меня уже замуж выдаешь.
   – Почему бы и нет, – не разделила ее беззаботности мать. – А серьги примерь вот эти, – она достала из шкатулки бабушкины сапфиры. – Он тебе нравится?
   – Он интересный, надежный.
   – Вот видишь!
   – Товарищ и друг.
   – Очень хорошо, от дружбы до любви один шаг, – она подошла к дочери. – А волосы мы поднимем, пускай полюбуется на твою спину. – Она взяла в руки шпильки. – Он приедет к восьми?
   – Да.
   – Надеюсь, ты нас познакомишь, – не терпящим возражения голосом заявила Надежда Николаевна.
   Маша тяжело вздохнула в ответ.
 
   Даг, облаченный в строгий черный костюм в слегка заметную серую полоску, в белой рубашке и галстуке, которые он не носил, но сегодня решил надеть, чтобы подчеркнуть серьезность момента и своих намерений, с двумя букетами роз, позвонил в дверь. Ему открыла миловидная женщина с остатками былой красоты и такими же лучистыми глазами, как у Маши.
   – Добрый вечер, – она приветливо улыбнулась.
   – Даглас.
   – А я Надежда, мама Маши.
   – Очень приятно, – он поцеловал руку и протянул букет.
   – Спасибо, – искренне поблагодарила женщина и гостеприимно распахнула двери. – Прошу. Что-нибудь выпьете?
   – Нет, наверное, мы ведь идем ужинать.
   – Не хочу ничего слышать, – категорично запротестовала хозяйка. – Вы первый раз пришли в наш дом, и мы хоть и американцы, но соблюдаем свои русские традиции, – гостя обязательно нужно угостить.
   – Лучше не спорь, от моей мамы так просто не избавишься. – Маша спускалась по лестнице, платье выгодно подчеркивало ее идеальную фигуру, а сапфиры, сливаясь с глазами, делали их еще более глубокими и яркими.
   – Ты прекрасна! – непроизвольно выдохнул гость и под пронзительным взглядом взрослой женщины густо покраснел. – Извините.
   – Ну что вы, так приятно слышать искренние комплименты, даже если они адресованы не тебе, – в ее голосе слышалась душевная теплота. – Прошу вас, садитесь, – Надежда Николаевна указала гостю на низкий диван, перед которым стоял невысокий деревянный столик, накрытый к приходу гостя. – Так чай или кофе? – еще раз поинтересовалась она.
   – Чай или кофе, – машинально повторил он за хозяйкой дома, не сводя восхищенных глаз с Маши.
   Надежда Николаевна рассмеялась.
   – Как хорошо быть влюбленным!
   – Мама! – Маша выразительно посмотрела на мать, но это не принесло результата.
   – Пожалуйста, попробуйте вот это печенье, это пекла Машенька. – Надежда Николаевна пододвинула гостю хрустальную вазочку.
   – Мама, – дочь укоризненно покачала головой, призывая мать к благоразумию.
   – Очень вкусно! – оценил Даг.
   – А вы давно знакомы с Машенькой?
   – Почти год.
   – Правда? – она всплеснула руками.
   – Мама, ты уже забыла, что мы вместе работаем? – с некоторым сарказмом заметила дочь.
   – Ах да! – сделав вид, что смущена, Надежда Николаевна поправила прическу. – Вы ведь сын доктора Хенца, – не столько вопросительно, сколько утвердительно произнесла она. – Прекрасная семья! Я знакома с вашим отцом, замечательный человек! – сыпала она комплиментами, не забывая поглядывать на дочь.
   – Спасибо, – поблагодарил несколько смущенный гость.
   – Да вы угощайтесь, не стесняйтесь, – Надежда Николаевна подлила ему чай. – А как вам печенье? Правда, Машенька замечательная хозяйка?
   – Ну все, мы пошли, – не выдержала Маша и, взяв Дагласа за руку, чуть ли не силой заставила его подняться.
   – Маша! – возмутилась мать. – Где твое гостеприимство?
   – Мы уходим, – девушка чмокнула мать в щечку.
   – Было приятно с вами познакомиться, – Даг наклонился и поцеловал женщине руку.
   – Мне тоже, надеюсь, это не последний визит в наш дом.
   – Я тоже на это надеюсь, – он нисколько не кривил душой.
 
   – Я вынуждена извиниться перед тобой за маму, – несколько смущенно произнесла Маша, садясь в его серебристый «ягуар». – Она в каждом мужчине видит моего будущего мужа.
   – Я не против, – Даг серьезно посмотрел на спутницу и с улыбкой добавил: – Да и готовишь ты отлично.
   – Печенье пекла мама.
 
   Даг привез Машу в замечательный итальянский ресторан, где собиралась приличная публика и предлагалось изысканное меню. Ему очень хотелось произвести впечатление на девушку.
   – Надеюсь, ты любишь итальянскую кухню? – спросил он, помогая ей выйти из машины. – Здесь нет излишней вычурности и помпезности, так присущей итальянцам, но зато прилично кормят.
   Они прошли в небольшой, но довольно уютный зал, где играла тихая, спокойная музыка.
   Маша присела за стол.
   – Тут очень красиво, – похвалила она. – Представляю, сколько у них ушло сил на имитацию благородной старины.
   – Что ты будешь пить? – поинтересовался Даг, изучая карту вин.
   – Красное вино.
   – Значит, мы будем есть мясо? – удивился он, будучи хорошо знаком с ее пристрастиями, а уж о том, что она не употребляет мясные продукты, ему было хорошо известно.
   – Мясо я не ем, ты же знаешь.
   – Но под рыбу принято пить белое.
   – Кто это придумал? – Маша кокетливо откинула головку и с нескрываемым любопытством посмотрела на своего спутника. – Я не ем мясо и не пью белое вино.
   – Ты сплошная загадка, – Даг самостоятельно сделал заказ, и через несколько минут им принесли бутылочку Шато Монраз.
   – За тебя! – Даг многозначительно посмотрел на Машу.
   – Ну уж нет, – игриво возмутилась она. – За тебя! Я хочу пожелать тебе счастья.
   – А любви? – его глаза выражали уверенность в себе и в своих силах, готовность очаровывать, покорять и побеждать.
   – И любви, – не стала спорить Маша, ей нравилось его тепло и подкупающая искренность.
   – Ну что, ты готова сделать заказ? – поставив бокал, поинтересовался он.
   – Давай лучше ты, я не знаток итальянской кухни, – ей нравилась его опека и доминирующая мужественность.
   Даг не обманул ее ожиданий. Подозвав официанта, он со знанием дела сделал заказ.
   – Так, пожалуйста, сыр Буррата с горячим хлебом, тортик из Рикотто со спаржей, тосканская фритюра, равиоли с лесными грибами, японский угорь, а на десерт ассорти из свежих лесных ягод под соусом «сабайон».
   – Звучит аппетитно, – улыбнулась Маша.
   – Это еще и вкусно, – заверил он.
   – Почему ты стал врачом? – с наслаждением поедая тортик со спаржей, между делом интересовалась Маша.
   – У меня не было выбора, – просто ответил Даг. – Мой отец врач, дед врач, прадед и тот был врачом. С самого раннего детства я слышал только рассказы о больнице, пациентах. Я видел, как радуется мой отец, и слышал, как он украдкой плачет, – ровным голосом признавался Даг, но по выражению его лица было понятно, что некоторые воспоминания его не радуют. – Я не то чтобы хотел стать врачом, я знал, что буду им.
   – У тебя замечательный отец.
   – А у тебя мама.
   – Да, это правда, они столько пережили из-за меня…
   – К сожалению, дети приносят родителям не только радости, – поддержал ее Даг.
   – У нас говорят: маленькие детки – маленькие бедки, большие детки – большие бедки.
   – Давай выпьем за родителей.
   – Давай, – Маша подняла свой бокал.
   – Мари, – Даг накрыл ее руку своей ладонью, и она почувствовала, как дрожат его пальцы. – Ты мне очень нравишься и…
   «Ничего не скажешь, красив, умен, мужественен. И только один-единственный недостаток – он не Федор», – Маша убрала руку.
   – Ты очень хороший, – она сделала небольшую паузу, словно перед серьезным выбором. – Друг…
 
   – Так неужели ты, такая обаятельная и красивая женщина, так и не встретила своего принца? – вновь повторил свой вопрос Краснов, пытаясь вывести ее из задумчивости.
   – Принц у меня был, – светлые глаза девушки и не думали скрывать тайну ее сердца. – А вот потом… – она ненадолго задумалась. – Я сделала одну-единственную попытку, мы вместе работали и продолжаем работать, – подбирая слова, пыталась объяснить она. – Но я даже не знаю, как это объяснить. Вроде бы и человек приятный, и умный, воспитанный, но понимаешь – как-то все не то: и ест не так, и ходит, и смотрит, – она пожала плечами.
   «Какая женщина! Какие чувства, если бы меня кто-нибудь так полюбил», – у Эдички заныло в груди.
   «Но почему этому ублюдку так везет?! Успех, деньги, любовь та-акой женщины», – от обиды Косте захотелось заплакать.
 
   – Скажите, – это был ее первый вопрос за все время разговора. – А Федор? – Маша с нескрываемой надеждой посмотрела на Костю. – Каким он стал?
   – Ну, Федор у нас… – с воодушевлением начал Эдичка.
   – Занимайся своим делом! – резко оборвал его Краснов и перевел взгляд на Машу. – Извини, просто знаешь, что я подумал, это ведь для него сюрприз, пусть и для тебя это тоже будет сюрпризом, – ему с трудом давались слова, и если бы это было в его человеческих силах, он ни в коем случае не причинил бы боль этой женщине. Но душа просила мести, и это было сильнее его. – Давай, ты сама поедешь в Москву и все у него спросишь.
   – В Москву, – Маша грустно улыбнулась. – Ты забыл, что для России я персона нон-грата?
   – Я не гарантирую, но обещаю тебе приложить все усилия для того, чтобы тебе разрешили въезд.
   – Правда? – от этих слов, пропитанных надеждой, у Кости заныло сердце. «Скотина, – отругал он себя, но тут же, спохватившись, взял себя в руки. – Ты должен!»
   Они распрощались как старые друзья. Мужчины покидали дом с тяжелым сердцем, Маша оставалась с надеждой.
   Из гостиницы Краснов сразу же позвонил главному редактору.
   – Сергей Петрович, – Костя вкратце обрисовал ситуацию. – Вы понимаете, что это будет!
   – Попробую, – шеф был немногословен, из чего следовало, что он не в духе.
 
   – А тебе не жалко эту девушку? – с нескрываемой досадой и презрением поинтересовался Эдик. – Ведь это же подло – не предупредить, что он женат, что у него дети.
   – Заткнись! – злобно прорычал Краснов.
   Сам себя он считал неплохим человеком, просто рано во всем разочаровался. Это пришло еще из детства. Его мать подмяла Костю под себя, как прессовочная машина, не позволяя принимать самостоятельных решений, и вдобавок воспитала в нем огромный комплекс вины за то, что ее молодой человек, биологический отец Кости, бросил ее на шестом месяце беременности, когда избавиться от нежелательного младенца было уже поздно.
   Он всегда это знал, и то, что его мать вытравливала его, но опять же безуспешно, и этим его вина только усугублялась. Мать не переставала внушать ему, что он ничтожество и негодяй, «жертва аборта», и у него никогда ничего не выйдет. Он сбежал в Москву, но мать, как всегда, оказалась права, у него ничего не получалось. Где-то там, в глубине своей несчастной души, он понимал, что ему необходимо доказать ей обратное, даже если ее уже нет в живых. И он старался, как мог, наказывая своих врагов, помешавших ему стать в жизни тем, кем он мог бы стать.
 

2001 г. Россия. Москва

   Встреча выпускников 1984 года была радостной, но немного сумбурной. После стольких лет разлуки одноклассники не сразу находили нужные слова, но вскоре поток эмоций и воспоминаний захлестнул их с головой. Гримеры растерянно бегали между взрослыми людьми, которые то и дело выкрикивали обрывки старых имен, смешных прозвищ, не переставая при этом колотить друг друга по спине, весело подпрыгивать и крепко обниматься. После таких объятий гримерам приходилось начинать все заново. Помощник режиссера тщетно пытался еще раз обсудить с участниками сценарий, его никто не слушал, взрослые, респектабельные мужчины и зрелые женщины превратились в бесшабашных подростков и в ближайшее время меняться не собирались.
   Федор узнал всех.
   Здоровый, неуклюжий, лысый, в очках – Юрка, он и в детстве был неуклюж.
   – Отъелся! – Федор беззлобно хлопнул его по «пивному» брюшку.
   – У индусов, между прочим, существует культ живота. Чем больше живот, тем значительнее человек, – он так же, как и в юности, всегда и всему находил оправдания.
   Лерка – такая же красивая, с томными глазами и призывным взглядом все еще молодых глаз.
   – Рада тебя видеть, Федор, – они дружески обнялись.
   В гримерке появился Краснов. Громко всех поприветствовав и выразив всем свою благодарность, он подошел к Федору и протянул руку.
   – Это большая честь для меня, – сказал он, стараясь придать своему голосу максимум душевности. – Я большой поклонник вашего таланта!
   – Благодарю, – профессионально улыбнулся Федор, вглядываясь в лицо ведущего и понимая, что он знает этого человека, но когда и при каких обстоятельствах они познакомились, спросить он не решился, а самостоятельно вспомнить так и не смог.
 
   Они сидели на мягких диванах в небольшой студии, шестнадцать девочек и мальчиков, успешных и не очень, одиноких и замужних, бездетных и многодетных, таких похожих и таких разных, и, не обращая внимания на включенные камеры, весело и непринужденно предавались воспоминаниям.
   – А нашу поездку в колхоз помните? – размахивая руками, спросил Валерка Смирнов, маленький, щупленький в детстве, он и сейчас чем-то походил на подростка, хотя занимал пост главного инженера.
   – А как Федька клеем стул намазал?
   – А помните, как Пашку в женском туалете закрыли?
   – Помнишь, помнишь? – этому не было конца.
   – Ребята! – Краснов с черной папкой в руках направлял беседу в нужное русло. – В нашей студии находится шестнадцать человек, а ведь вас было двадцать семь?
   – Сашка Куленков в Лондоне, – подал голос Колька Крылов. – Я с ним встречался недавно.
   – Иришка Турьянова в Сирии, мы перезваниваемся, – добавила Валя Крайлер. – Мишка Вольховский и Петров в Америке.
   – Как мы все увидели, у вас действительно дружный класс, – перед ударом подсластил пилюлю ведущий. – Вы до сих пор друг друга помните и не теряете связь друг с другом. – Но вот что странно, – он с улыбкой гадюки посмотрел на Федора. – У вас в классе училась американка. Да, да! Уважаемые телезрители, я не оговорился, – он перевел взгляд на камеру. – В то далекое советское время пионеров и комсомольцев в обычной московской школе училась обыкновенная американская девочка.
   Присутствующие замолчали.
   «Ну, гад, ты у меня получишь!» – Крылов сжал кулаки.
   «Господи, зачем?» – Лерка перевела взгляд на Федора.
   «Да это же Костя! – Федор запоздало припомнил нехорошую сценку из студенческой жизни. – Ну что ж, будем держать удар».
   Краснов наслаждался замешательством и, заметив, как побледнел Степанов, с еще большим воодушевлением продолжил свой монолог.
   – А ведь у нашего любимого и, не побоюсь этого слова, великого актера Степанова с этой девочкой была большая, первая любовь. Вот так, дорогие мои телезрители, правда иногда невероятнее вымысла! – он победоносно улыбнулся. – Хотя чему удивляться, любовь пишет свою историю, не подлежащую логике, вопреки историческим фактам, наперекор политическому беспределу! – с пафосом трагического актера продолжал играть свою роль Краснов и, посмотрев на притихших гостей в студии, уверенно продолжал: – Я понимаю вас, вы немного в обиде на эту девочку, но мы приготовили вам небольшой сюрприз, который, как нам кажется, способен прояснить ситуацию.
   У Федора помутнело в глазах. «Нет! Только не это!»
   – Прошу всех, внимание, – загадочно попросил ведущий, в студии приглушили свет, и на большом экране появился Краснов на фоне статуи Свободы. – Уважаемые телезрители! Нас настолько заинтриговала эта загадочная история, что наша съемочная группа решила отправиться в Америку, и вот что нам удалось узнать.
   Родители Маши Морозовой были не столько дипломатами, сколько вели противозаконные действия на территории СССР. В ночь с первого на второе апреля они были высланы из страны, напомню вам, что это было время холодной войны, поэтому Маша и не смогла попрощаться со своими одноклассниками. Родители девушки отказались от общения с нами, но нам все же удалось выяснить, что детское, на взгляд взрослых, увлечение Маши и Федора было серьезным, по крайней мере, для девушки. Она пыталась звонить, но ее не соединяли, она каждый день писала письма, но они возвращались назад, она обращалась в советское посольство, но ей ясно дали понять, что для России она – персона нон-грата. Девушка не сдавалась, но затем к ним в дом пришли работники спецслужб и объяснили, что ради блага прежде всего Федора она должна оставить свои попытки, тем более, что они тщетны! Потерявшая всякую надежду, Маша заболела, и то, что взрослым казалось детским увлечением, на самом деле оказалось большим, светлым чувством.
   Расставание с любимым стало для нее смерти подобно, и это не пустые слова! – на экране появились Машины фотографии. – Непонятая, заклейменная позором предательства, для одноклассников она стала изгоем, родители тоже не желали ничего говорить, объясняя это тем, что им больно вспоминать свое прошлое. А может быть, все они просто чувствуют свою вину за то, что не хотели верить, что в нашем странном мире еще бродит Любовь, поруганная, перевернутая, заштампованная, и, отстаивая свое право на существование, она цепко выхватывает отдельных людей и губит, чтобы показать всем нам – я еще жива! – слова звучали чувственно и с надрывом.
   Краснов со стороны смотрел на себя на экране и самодовольно восхищался. «Все-таки я не зря провел год в театральном вузе!»
   – Да, любовь еще жива! – в полной тишине неслось с экрана. – Нам удалось разговорить ее лечащего врача, позвольте мне процитировать его слова: «Мы боролись, но проблема в том, что она сама не хотела жить». Маша провела в госпитале два долгих месяца, угасая на глазах у обезумевших от горя родителей. Вот какой она стала, – на экране появился лысый скелет старухи. – Это эксклюзивные кадры.
   «Сволочь! Какая сволочь, ну я тебе покажу!» – Крылов насупил брови, ни в коей мере не собираясь скрывать свое раздражение.
   Федор всматривался в родные и любимые глаза, единственный живой осколочек на безжизненном теле, и ему вдруг стало трудно дышать, он уже почти не слышал голос ведущего, его охватил привычный приступ злости и разочарования, но теперь она была направлена против него самого.
   – …Маша поехала умирать, – скорбно закончил Краснов.
   Экран погас. В зале стояла гробовая тишина, но напряжение этого кажущегося затишья было громче и сильнее атомного взрыва. Костя царственным взором окинул аудиторию и остался доволен.
   – Дай закурить, – ни к кому не обращаясь, хрипло попросил Федор, и от его надорванного, безжизненного треска у присутствующих мороз побежал по коже.
   «Машенька, прости нас», – Лерка вытирала слезы.
   «Бедный Федька», – Крылов ослабил галстук.
   Федор не замечал ни катившихся слез, ни внимательных и беспощадных окон кинокамер. «Почему? Зачем? Лелеял, холил, мечтал, а она умирала… Пил, гулял, менял баб, а она умирала… Рвал землю из-под ног, а она умирала… Вот и тупик ложных желаний…» – он выкурил сигарету в одну затяжку.
   Краснов, в ярком свете студийных ламп, словно Зевс на Олимпе, наслаждался замешательством аудитории, а главное, поверженным и сломленным Степановым. Он мог стоять так всю жизнь, но прямой эфир ограничен, и ему еще нужно успеть добить своего врага, а потом, уже сидя в удобном кресле у себя дома, под рюмку водки можно будет перекручивать пленку и смаковать каждый свой жест, каждое слово. «Я гений!» – он мысленно поздравив себя с победой и в звенящей тишине пафосно произнес:
   – Но в жизни есть еще место чуду! Маша выжила, и сегодня она здесь!
   Открылась дверь, и Федор увидел до боли знакомый силуэт.
   – Ма-а-а-ша!!! – животный крик, рвущийся из сердца, поверг всех в состояние нового шока.
   Растерянная не меньше других, девушка бросилась ему навстречу и прижалась к груди.
   Все остановилось. Были только Он и Она.
   Застывшие фигуры, слившиеся воедино, словно высеченные из древнего камня самим создателем. И уже нельзя было отличить, где Он, где Она. Альфа и Омега. Жизнь и Смерть. Вечность… Кто ты? Ты это я…
   Первым опомнился Крылов.
   – Прекратите снимать! Прекратите, вы люди или кто? – вопрос повис в воздухе. Колька с трудом вытащил их в коридор. Маша и Федор, обхватив друг друга руками, с безумным, застывшим взглядом, отрешенные, не осознающие действительности, походили на инопланетян, по нелепой ошибке попавших на чужую планету. Крылов так и потащил их на улицу, словно сиамских близнецов.
   – В резиденцию! – затолкав друзей в машину, коротко бросил он водителю.
   Они ехали в полной тишине, Маша мертвой хваткой вцепилась в Федора, словно тот убегал, а Федор, оглушенный и потерянный, обхватил девушку за плечи, как самую дорогую ценность.
   Николай снял галстук и, задумавшись, смотрел в окно, размышляя о превратностях судьбы. Машина выскочила за кольцевую дорогу и, немного проехав в ярославском направлении, свернула на проселочную дорогу. Уже через несколько минут появился указатель с названием местности Тарасовка, и водитель, умело ориентируясь в кромешной тьме узких улочек с выбитыми фонарями, подъехал к небольшому кирпичному дому. Про этот дом, который Колька называл «резиденцией», кроме него, водителя и начальника его охраны не знал никто. Это была его берлога, куда он убегал от суеты и наслаждался одиночеством.
   Домик был небольшим, сложенным из красного кирпича. Снаружи он производил впечатление довольно скромного одноэтажного строения, расположенного на двенадцати сотках земли, огороженного небольшим забором, с маленьким, запущенным садом. Летом домик утопал в зелени и больше походил на жилье какого-нибудь скромного селянина.
   – Прошу! – Колька широко распахнул двери.
   Внутри помещение было благоустроено с большим комфортом. Глаз радовал евроремонт, правда, без всяких новомодных выкрутасов: небольшой холл, отделенный от кухни барной стойкой, деревянный пол с подогревом, устланный пушистым белым ковром, мягкие велюровые диваны, пара кресел напротив камина, напольные светильники и большой домашний кинотеатр.
   Маша с Федором, не отпуская друг друга ни на минуту, осторожно присели на край дивана.
   – Там спальня, ванная, бильярд, – перечислял Крылов, но, окинув взглядом их неестественно прямые спины и напряженный взгляд, запнулся. – Ладно, сами разберетесь, – махнул он рукой. – Здесь вас никто не потревожит, – он прошел на кухню и открыл холодильник. – Продуктов немного, я завтра подвезу, – ему никто не ответил. – Так, с этим что-то нужно делать, – пробормотал он себе под нос и достал початую бутылку коньяка. Прямо из горлышка Крылов сделал пару глотков и, почувствовав, как спадает напряжение и расслабляются мышцы, улыбнулся. – То, что надо! – взяв два широких бокала, он налил щедрую порцию янтарной жидкости.