Артамонова Алена. Маша, прости

   – И чего вы такие грустные? – в кухне появилась Маша.
   Алекс от неожиданности выронил стакан.
   – Так, легкие проблемы между мужем и женой, – он попытался улыбнуться.
   – Не переживай, ничего страшного, – мать тоже взяла себя в руки. – Кушать будешь?
   – Да нет, разговаривайте, извините, что помешала, – Маша смущенно улыбнулась.
 
   Эдичка вернулся, держа в руках бумажный пакет из «Burger King».
   – На, перекуси, – добродушно предложил он лежавшему на кровати товарищу.
   Костя даже не повернулся.
   – Не хочешь, как хочешь, – не обиделся Эдичка.
   Костя пропустил его слова мимо ушей, все это время он обдумывал и искал выход. «Ничего не поделаешь, придется звонить Петровичу», – он поднялся и набрал номер главного редактора.
   – Слушаю.
   – Сергей Петрович, это Костя Краснов.
   – Узнал, – голос потеплел. – Ну, как дела?
   – Заминка.
   – В чем дело?
   – Отказываются встречаться.
   – Ну, так прояви настойчивость.
   – Попробую. Я вот что подумал.
   – Слишком много думаешь! – грубо перебил собеседник.
   – Не могли бы вы узнать, где работает эта Маша, может, мы ее на работе поймаем?
   – Совсем обалдел, я тебе что, Интерпол? – взорвался начальник. – Я и так дал тебе слишком много информации, можно сказать, почти сделал за тебя твою работу! И если после этого ты не в состоянии принести мне репортаж, меняй профессию! – главный редактор положил трубку.
   – Дурак, – беззлобно прокомментировал Эдичка, не переставая жевать гамбургер.
   – Что?
   – Кто ж начальству о своей несостоятельности сообщает?
   – Да! Если ты такой умный, придумай что-нибудь! – зло парировал Краснов.
   – У меня другая работа, – не обиделся Эдичка.
 
   – Ну что ты ходишь взад-вперед? Сядь, – попросила Надежда Николаевна мужа, нервно вышагивающего по кабинету. – Ну что ты молчишь? – женщина была на грани нервного срыва, из кухни они перебрались в кабинет, чтобы обсудить дальнейшие действия, но консенсуса не получилось. – Саша, скажи что-нибудь, – в который раз взмолилась жена. – Сделай что-то! Ты же мужчина! – она на секунду задумалась. – Позвони в контору, пусть они немедленно вышлют их из страны.
   – За что?
   – Ты что, первый день на свете живешь?!
   – Откуда он звонил?
   – На определителе нью-йорский номер, Holiday Inn, вот, – она протянула мужу смятый листок.
   – А как его зовут?
   – Зовут, как же его зовут? Подожди, – он потерла виски. – Ах да, Константин Красный.
   – Красный?
   – Да. Константин Красный.
   – Очень звучная фамилия, – задумчиво пробормотал Алекс.
   – Какая разница! Звони!
   Алекс подошел к телефону, поднял трубку, немого помедлил и положил на место.
   – Ну что еще?!
   – Надюшенька, ты только меня внимательно выслушай, – он присел рядом с женой. – Спокойно и без истерик, хорошо?
   Она молча кивнула в знак согласия.
   – Я все время думаю. Мы не имеем права вмешиваться в ее жизнь, она должна все решить сама.
   – Ты с ума сошел? – закричала женщина.
   – Подожди, – он взял ее за руку, – выслушай до конца. Это ее жизнь и ее решения, она нам больше не принадлежит. Вспомни, что было?
   – Я-то, в отличие от тебя, помню все!!! А ты, по-моему, забыл, что девочка чуть не умерла! – Надежда Николаевна возбудилась от воспоминаний и почти не контролировала себя. – Я помню бессонные ночи и боль, которая жжет и прожигает! – она громко заплакала.
   – Надюша, успокойся, – Алекс обнял жену и крепко прижал ее к себе. – Не кажется ли тебе, что мы самым коварным способом используем нашу дочь, ведь она нам в качестве «смысла жизни» нужна больше, чем мы ей в качестве «помощников»? Мы ведь не знаем, что для нее хорошо, а что плохо?
   – Я знаю! И не позволю еще раз сломать ее жизнь! – она резко встала и с упреком посмотрела на ужа. – Не хочешь звонить, хорошо! Я сама!
   – Ма, па? Ну, это уже серьезно, – в кабинет заглянула встревоженная Маша. – Вы до сих пор ругаетесь?
   – Заходи, – предложил отец.
   – Нет! – закричала мать.
   Маша совсем растерялась, в ее жизни это был первый публичный скандал родителей. Она, конечно, догадывалась, что они не всегда согласны друг с другом, но была благодарна им за то, что они всегда решали свои проблемы без посторонней помощи.
   – Маша, входи, присаживайся, нам нужно поговорить, – продолжал настаивать отец.
   – Нет! – яростно выступила мать. – Выйди, мне нужно переговорить с твоим отцом с глазу на глаз.
   – Мам, ну что же ты плачешь?
   – Да, – Надежда Николаевна быстро вытерла слезы. – Плачу! А что, я уже и поплакать не могу?
   – Машенька, сядь, – Алекс взял дочь за руку и посадил на диван.
   – Нет! Ты этого не сделаешь! – Надежда Николаевна угрожающе посмотрела на мужа.
   – Ты мне хочешь что-то сказать? – тихо спросила Маша у отца.
   – Да, – он присел рядом.
   – Мы долго думали с мамой, – он выразительно посмотрел на жену. – Но все-таки решили, что тебе следует знать, – он тяжело вздохнул. – И еще, мы доверяем тебе.
   Надежда Николаевна затихла, и Маша почувствовала, с каким трудом даются отцу эти слова.
   – Сегодня звонил Константин Красный, он приехал из России.
   Маша вздрогнула и побледнела.
   – Деточка, тебе плохо? – мать бросилась к дочери. – Все, больше ни слова.
   – Нет, – Маша сделала глубокий вдох и выдох. – Я хочу знать все.
   – Они с ТВ, хотели взять у тебя интервью о том периоде, когда ты училась в России, – Алекс подал ей смятый листок. – Вот его телефон, теперь тебе решать.
   Маша молча взяла листок и медленно встала с дивана.
   – Что ты наделал? – закричала женщина, когда ушла дочь. – Что ты наделал?
 
   Маша поднялась наверх, в свою комнату, легла на кровать и закрыла глаза. Кадр за кадром проплывала ее жизнь.
   Она до сих пор любила Федора и очень хотела его увидеть. После ее возвращения из монастыря прошел еще год, прежде чем она поняла, что готова вновь встретиться с ним. Маша отправилась в российское посольство, где ей быстро и доходчиво, не церемонясь, объяснили: «Ваш въезд не желателен для России». Она не ожидала отказа, ведь прошло столько лет и мир изменился, в России давно демократия, но, как оказалось, изменились лозунги, или рамка для картинки, а сам мир остался прежним. Она сама удивилась тому, с каким спокойствием восприняла эту новость. Маша попробовала позвонить в Москву по телефону, который помнила лучше, чем дату своего рождения. Ей ответил приятный мужской голос и сообщил, что у него этот телефон уже четыре года и никакого Федора он не знает. Она и это известие приняла достаточно отстраненно. «Значит, в этой жизни нам не суждено быть вместе. Вот и все», – сказала она себе, но душа неприятно заныла, тупой болью отдаваясь в сердце.
   И вот теперь такое странное событие…
   Давным-давно она хотела встречи, желала его увидеть, отчаянно сопротивлялась своим мечтам, но ничего не могла с собой поделать. И даже чуть не умерла от горя. Но все ее надежды разбивались о неприступную стену. И что же? Вот теперь, когда она, смирившись со своей судьбой, перестала биться в закрытую дверь, дверь открылась сама.
   «Или моя просьба где-то затерялась в бюрократической небесной канцелярии, или у Бога были другие, более важные проблемы, и вот теперь, вспомнив обо мне, дарует мне то, о чем я уже и не мечтаю. Странная все-таки штука, – человеческие желания, они всегда приходят с опозданием, может, это – проверка на прочность?»
 
   Надежда Николаевна стояла рядом с дверью в Машину комнату и прислушивалась. Тишина в комнате пугала ее, и вот она, наконец решившись, тихонько постучала и, приоткрыв дверь, ласково поинтересовалась:
   – Доченька, может чайку?
   – Спасибо, не хочу, – Маша открыла глаза и ясным взором посмотрела на мать.
   – Может, что-нибудь приготовить, испечь, ты только скажи.
   – Нет, я просто хочу побыть одна.
   – Не буду тебе мешать, – быстро согласилась Надежда Николаевна. – Но если что, я рядом.
   – Хорошо, – Маша улыбнулась. – Мам?
   Надежда Николаевна вздрогнула и обернулась.
   – Спасибо. Я тебе обещаю, что все будет хорошо.
   – Ну и ладно, – набежавшие слезы мешали ей говорить, и она поспешила закрыть за собой дверь.
   Прислонившись к стене, Надежда Николаевна старалась унять душившие ее рыдания, но свой «пост» не покинула, а все так же продолжала стоять, прислушиваясь к малейшему шороху. Наконец она услышала, как дочь поднялась с кровати и стала набирать номер.
   – Алло, соедините меня с мистером Красным. Нет, я не знаю, как эта фамилия пишется, и я не знаю номер, – после небольшой паузы опять послышался спокойный Машин голос. – Да, первое имя Константин, да, он из России.
   Надежда Николаевна сжала губы, чтобы не закричать.
 
   Телефонный звонок в номере прозвучал неожиданно громко.
   – Кто это, интересно? – Эдичка опять что-то жевал.
   – Не знаю, – Костя поднял трубку. – Алло!
   – Здравствуйте, – произнес приятный голос, который хотелось слышать опять и опять. – Меня зовут Маша Морозова, вы мне звонили.
   – Я? А да, да! Убери звук, – махнул он Эдичке.
   – Вы хотели со мной встретиться?
   – Да! Конечно, если…
   – Вам будет удобно приехать ко мне домой?
   «Удобно ли мне? Да я об этом только и мечтаю!» – но Костя уже контролировал свой голос, вот только руки продолжали ходить ходуном.
   – С удовольствием!
   – Тогда запишите адрес…
 
   Они договорились встретиться на следующий день в двенадцать часов. Костя опять не спал всю ночь, ему все время казалось, что сейчас позвонит Маша и скажет, что пошутила.
   Но все обошлось, и ровно в полдень на пороге дома в стиле шале их встречала молодая симпатичная женщина в голубых джинсах и легкой футболке, обтягивающей ее идеальную фигуру.
   – Маша, – она первая протянула руку. – Рада вас видеть, пойдемте со мной.
   Она провела их на большую террасу с огромными, от потолка до пола, окнами. За окнами открывался великолепный вид на сад, на полу в глиняных вазах, керамических горшках и плетеных корзинах росло множество зеленых растений. Легкие шторы с неярким, даже смытым цветочным рисунком и гравюры с растительными мотивами на светлых стенах располагали к спокойствию и неторопливому созерцанию, и только подушки на плетеной бамбуковой мебели были, пожалуй, самым ярким пятном в этом помещении.
   – Я очень люблю эту террасу. Она похожа на сад, я оборудовала ее, а впрочем, все по порядку. Чай? Кофе? – она посмотрела на мужчин спокойным лучистым взглядом.
   – Кофе, – Костя поудобнее устроился в предложенном кресле.
   – Чай и покушать, – пошутил Эдичка.
   – Обед будет в два, но я могу предложить вам сэндвичи.
   – Да я пошутил, – Эдичка покраснел.
   – Ну что вы, мне не трудно.
 
   – А это я в госпитале, – с легкой улыбкой на губах Маша протянула Косте новые фотографии.
   – то ты? – он ужаснулся, на фотографии была высохшая мумия древней старухи. «Странные все-таки эти американки, ни одна русская баба не покажет себя в таком виде, а эта еще и улыбается», – они разговаривали уже больше двух часов и давно перешли на ты.
   Маша сидела на диване, скрестив ноги, с идеально ровной спиной. Золотистые кудри нежно огибали тонкую шею, тронутую легким загаром. Костя смотрел на эту богиню, с гордым профилем и осанкой королевы, и чувствовал непреодолимую симпатию и уважение к этой женщине, пережившей трагедию, но нашедшей в себе силы продолжать любить этот мир. Как и откуда появляются такие люди на их грешной Земле, Краснов не знал. Но нисколько не сомневался, что эта девушка родом из Волшебной страны, где золотовласые эльфы играют на лютнях, а непобедимые единороги повинуются девам, где человек человеку – брат, где неведомо зло, подлость и предательство. Из страны, куда под страхом смерти воспрещен вход злобным троллям, вроде него самого и Степанова…
   – Врачи обещали, что я умру через пару месяцев, – неспешно рассказывала она. – Как хорошо, что я была в бессознательном состоянии и ничего этого не слышала, – ее тонкие, изящные пальцы тихонько постукивали по столу. – Я все время висела в черной пустоте, словно между небом и землей, но однажды мне приснился Федор. Он стоял на высокой горе и звал меня к себе, – она немного помолчала. – Вы не представляете, какое счастье я испытывала тогда. И вот так я поехала умирать, – ее голубые глаза светились небесным, неземным светом и Костя неожиданно вздрогнул, он вдруг понял, что самым сокровенным она делиться не собирается. «Но, наверное, трудно винить человека в том, что он оставляет какие-то секреты для себя».
   Эдичка так же, как и Краснов, попал под ее огромное обаяние и не сводил с нее влюбленных глаз.
   – Потом был университет…
 
   Возвращение в цивилизацию было трудным, то, что она не могла дышать полной грудью, она еще как-то переносила, но нервозность, возбужденность, агрессию, скрытую за улыбающимися лицами, все это воспринимала с трудом, словно с нее живьем содрали кожу.
   Родители, так рано постаревшие, а она помнила их молодыми, растерянные с глубокими морщинками, а в памяти остались только их улыбки. Слова, слова, бурные объятия, она уже отвыкла от такого открытого проявления чувств. Им пришлось заново привыкать друг к другу.
   Надежда Николаевна сидела в спальне напротив мужа, и слезы отчаянья застыли в глазах.
   – Алекс, это же не наша девочка!
   – Ну что ты такое говоришь? – он обнял жену.
   – Она совсем не разговаривает, – делилась своими тревогами Надежда Николаевна. – А ты видел, чем она занимается в парке? – на ее лице читалось искреннее недоумение и тревога. – Сидит, согнув ноги, и ни на что не реагирует, словно ее там нет. Я сегодня подошла поближе, но она даже не шелохнулась. – Надежда Николаевна болезненно поморщилась. – Алекс, может, наша девочка попала в секту?
   – Надюша, что за глупости тебе лезут в голову? – муж нежно погладил ее по щеке. – Да, она изменилась, но ведь и мы тоже? – он уже серьезно посмотрел на жену. – Мы привыкаем к ней, она привыкает к нам, мы обязательно справимся со всеми проблемами. Ведь самое главное, что она жива!
   – Конечно, – Надежда Николаевна уткнулась мужу в плечо.
   – Она стала другой, но это не значит, что мы стали меньше любить ее.
   – Нет, конечно. Но мне порой кажется, что она тяготится общением с нами.
 
   Алекс нашел дочь в саду, опять стоял июнь, и опять, так же как и много лет назад, семейство уток пополнилось потомством.
   – Жизнь продолжается, – он присел рядом с Машей.
   – Продолжается, – улыбнулась дочь.
   – Тяжело тебе? – Она промолчала, Алекс пододвинулся поближе, чтобы видеть ее глаза. – Я понимаю, тебе все кажется странным. Ты уезжала из детства, а сразу вернулась в зрелость. Нам с мамой тоже не легко, – печально вздохнул он. – Мы прощались с маленькой девочкой, а Бог вернул нам прекрасную женщину. Но все будет хорошо, ведь так? – уверенно проговорил он и тронул ее за руку. – Ты только не молчи, говори, – проникновенно попросил он. – Я ведь не умею читать мысли на расстоянии.
   – Ты уже прочитал, – она обхватила колени руками, словно хотела спрятаться. – Я не знаю, я перестала понимать людей, я не понимаю вас с мамой и поэтому боюсь.
   – Чего? – осторожно спросил он, чтобы не спугнуть.
   – Раньше я о чем-то мечтала, строила планы, а теперь все это кажется мне таким смешным, – она замолчала, но Алекс не торопил. – Я перечитала свои дневники, и такое чувство, будто это не я, а кто-то другой писал эти слова, – она перевела взгляд на отца. – Не верю, что я могла такое написать. Ценности как-то сместились, и то, что казалось черным, на самом деле и не черно. Непонятно, да?
   – Ну почему же. Это ведь нормальное явление, мы растем, получаем какие-то уроки. Иногда судьба награждает нас тумаками, и нам кажется это несправедливым, а потом проходит время, и понимаешь, что не ударь тебя тогда жизнь под дых, так бы и бежал по минному полю, как говорится: «Горе обернется счастьем – поражение станет заслугой». – Алекс с нескрываемой нежностью посмотрел на дочь. – Я тебе тоже хочу что-то сказать, я не говорил это даже твоей матери, стыдно почему-то, – он неуверенно пожал плечами. – Когда ты заболела, я проклинал всех на свете, и себя и жизнь. А вот теперь я знаю, что твоя болезнь была мне необходима, даже больше, чем тебе самой. Я жил и не осознавал, что несчастье может случиться со мной, с моими близкими. Войны, голод, землетрясения, где-то умирали дети и гибли взрослые, но мне казалось, что все это в стороне и я никогда с этим не соприкоснусь, – он смотрел куда-то вдаль, но от Маши не укрылось, что слова его льются из сердца. – Раньше я возмущался и не понимал, за что Бог дал такое суровое наказание твоей невинной душе, это было так несправедливо! Но потом я понял, что это ради нас – меня, Надюши, – он облизал пересохшие губы. – Раньше я все время куда-то бежал, стремился к надуманным идеалам, вмешивался в судьбы людей, а простых вещей не видел. – Он перевел взгляд на Машу, которая, затаив дыхание, слушала его откровения. – Нельзя помочь человечеству, даже одному человеку нельзя помочь, нельзя переделать, невозможно! Нельзя стремиться к всеобщему счастью. Нужно просто самому стать счастливым, здесь и сейчас! И тогда окружающим тебя людям тоже будет хорошо с тобой. Вот так, – он тяжело вздохнул. – Наверное, это эгоистично – думать только о себе, любимом? Но только я понял одно, что когда ты в ладу с самим собой, когда тебе самому хорошо, значит, и рядом стоящему не может быть плохо. Опьянев от материального процветания и успехов в покорении мира, человек почему-то перестал считать самого себя первой заботой, а ведь это так глупо! – в сердцах проговорил Алекс. – А недавно я прочитал жизнеописание английского епископа, он захоронен в Вестминстерском аббатстве в 1100 году. Знаешь, что написано у него на могиле?
   – Что? – Маша с нескрываемым любопытством посмотрела на отца.
   – «Когда я был молодым, мое воображение было безгранично и я мечтал изменить весь мир. Потом я стал мудрее и старше и обнаружил, что мир изменить невозможно. Я решил сузить свой горизонт и изменять лишь мою страну. Но она тоже оставалась неизменной. Когда я был на закате своих дней, последние усилия я направил на изменение своей семьи. Но все так и осталось по-прежнему. А теперь, лежа в могиле, я внезапно осознал, что надо было изменять себя. Тогда личным примером я изменил бы свою семью. Вдохновленный их поддержкой, я смог бы улучшить свою страну. И кто знает, быть может, я изменил бы весь мир», – на одном дыхании процитировал Алекс, а затем с озорством маленького мальчишки взъерошил волосы. – Знаешь, я счастливее этого аббата! Он понял это, лежа уже в могиле, а у меня все-таки есть шанс! Как ты думаешь?
   – Папочка! – Маша бросилась ему на шею, и стена отчуждения вдруг рухнула.
   – Как видишь, не одной тебе приходят в голову глупые мысли, – крепко прижав дочь к себе, Алекс нежно гладил ее по голове. – Машенька, а ты думала, чем ты теперь хочешь заниматься?
   – Я все время об этом думаю.
   – И что?
   – Не знаю, – с интонациями маленькой, немного капризной девочки призналась она.
   – Мне кажется, что людям, пережившим горе и боль, наверное, будет легче понять других людей. Как насчет того, чтобы стать психологом или врачом?
   – Или адвокатом? – весело засмеялась Маша. – Это хорошая идея, мне нравится!
 
   Маша поступила в медицинский колледж. Студенческая жизнь с вечеринками до утра, весельем и пьянящей любовью прошла мимо нее. Ей почему-то все это было неинтересно, к большому огорчению Надежды Николаевны, которая хотела, чтобы дочь как можно больше развлекалась и наслаждалась жизнью. Маша с головой ушла в учебу. Сокурсники вначале пытались ухаживать за красивой девушкой с обжигающими глазами и тихой улыбкой, но ее отчужденность и отстраненность сбивали с толку, хотя у нее обнаружилось одно замечательное качество: она умела слушать и находить слова, в тот самый момент, когда слово – золото. И вскоре Маша превратилась в «жилетку», с которой можно поделиться, поплакаться, занять денег, получить совет, она стала бесполым другом, и уже никто не замечал ее красивых глаз и точеной фигуры, но все неизменно попадали под ее обаяние…
   Получив диплом хирурга-онколога, Маша позвонила в клинику, в которой когда-то умирала сама.
   Доктора Хенца она помнила смутно, но, когда вошла в его кабинет, у нее почему-то возникло какое-то знакомое чувство встречи со старым другом.
   – Прошу, – мужчина указал ей на кресло и одел очки. – Извините, Мария Морозова, – он почти правильно произнес ее имя, такое сложное для американцев, с их упрощенными – Хилл, Коль, Смит.
   Она кивнула и открыто улыбнулась.
   – А у вас нет родственников? Да нет, что я говорю, не обращайте внимания, – он махнул рукой.
   – Доктор Хенц, это я, Маша Морозова, ваша бывшая пациентка, – скрывая улыбку, представилась девушка.
   Он долго и внимательно смотрел на нее.
   – Но это невозможно! – он очень хорошо помнил семнадцатилетнюю больную, которой не смог помочь.
   – В жизни случаются и не такие чудеса, – она наслаждалась произведенным эффектом, и уже совсем весело рассмеялась.
   – Но как же? – он был растерян и смущен. – Я звонил вашим родителям…
   – Да, они сменили номер телефона и просили меня извиниться. А также разрешите пригласить вас к нам на ужин.
   – Конечно, буду рад. Но почему?
   – Сначала они не хотели ни с кем общаться, потом просто боялись, они ведь и сами не знали, выживу ли я.
   – Да-да, понимаю, – он снял очки и потер переносицу. – Но как?
   Маша откровенно рассказала о своей жизни в монастыре, об учебе и о своем желании работать вместе с ним.
   – Я, конечно, понимаю, у вашей клиники очень хорошая репутация и вы принимаете на работу только опытных врачей, поэтому, если вы мне откажете, я пойму.
   – Я очень обижен, разве можно так поступать, – он укоризненно покачал головой. – Вы даже не представляете, какую радость я сейчас испытываю. Когда вы поработаете здесь, то поймете, как тяжело терять людей.
   – Значит, вы меня берете! – радостно воскликнула девушка.
   – Я просто обязан! – он подошел к Маше и крепко ее обнял. – С возвращением, детка! Я многих хоронил, но воскресла ты одна, пусть это принесет нам удачу!
   – Па! – в кабинет без стука вошел молодой мужчина с приятным серьезным лицом и уверенными манерами, поверх костюма небрежно накинут белоснежный халат. Он застыл в нерешительности и, покраснев, отвел глаза. – Извините, доктор Хенц, я зайду попозже.
   – Заходи, заходи, – помахал профессор рукой. – Вот, познакомься, это Маша Морозова. Помнишь, я рассказывал тебе о своей пациентке, которая не хотела жить?
   – Да, – молодой человек удивленно посмотрел на цветущую девушку. – Но ты говорил… – он замялся.
   – Что она умерла, – пришла на помощь Маша. – Нет, как видите, я живее всех живых, – она протянула руку, – можете потрогать.
   – Это Даг, Даглас, мой сын, молодой специалист, – представил Хенц. – А это Маша, ныне доктор и будет работать у нас.
   – Очень приятно, – он задержал ее руку дольше, чем нужно, не сводя с нее восхищенных глаз. – Я рад, что вы будете здесь работать, хотя должен вам сказать, что это он с виду такой добренький, – лукаво подмигивая, Даг кивнул в сторону отца. – А работать с ним сплошная пытка.
   – Ну-ну! Попрошу! – с наигранной строгостью перебил профессор.
   – Вот видите, слова сказать не дает, – громким драматическим голосом произнес Даг. – Я работаю у него уже третий год, а он все еще называет меня молодым специалистом.
   – А кто ты? – совершенно серьезно воспринял его выпад доктор Хенц.
   – Ну, вот видите? – Даг посмотрел на Машу, и молодые люди весело рассмеялись. – Я не рассказал вам самое главное: наш дорогой профессор еще читает лекции в университете, и вы не поверите, за все это время он не поставил ни одной пятерки. Кстати, я был одним из его студентов. Знаете, что он говорит? – молодой человек совсем близко наклонился к девушке и, подражая профессорскому голосу, процитировал: – Даже я не знаю предмет на отлично!
   Маша улыбнулась и посмотрела на нахмурившегося Хенца.
   – Жаль, что я не училась у вас.
 
   – А тебе не страшно работать онкологом? Ведь каждый день ты смотришь в лицо смерти? – Костя поежился, он с детства побаивался врачей. – И, честно говоря, я не представляю тебя у операционного стола, твое место на подиуме или на богемной вечеринке, – он нисколько не лукавил, а говорил искренне.
   – Страшно? – Маша давным-давно научилась не обращать внимания на комплименты. – Да нет, скорее обидно.
   – Обидно? – в свою очередь удивился Краснов.
   – Да, обидно, – с неприкрытой грустью подтвердила она. – Ведь люди сами губят себя, но всегда остается тонкая дорожка к спасению, – она посмотрела в окно и тихо добавила: – Теперь мне это точно известно.
   – Ты права, – Костя затушил сигарету. – Никотин, алкоголь, – он всегда и все принимал на свой счет. – Я слышал, что рак легких чуть ли не самый распространенный в мире.
   – Это все ни при чем, то есть я хочу сказать, что, конечно, нужно следить за своим здоровьем и, несомненно, никотин вреден, но даже сигарета может пойти на пользу, если ты получаешь удовольствие, – она откинула голову, отчего ее золотистые кудри весело подпрыгнули. – Моя бабушка выкуривала по две пачки папирос в день, и знаете, что она говорила, закуривая очередную папироску? – Маша озорным взглядом окинула мужчин. – Порадую себя, любимую, – девушка вздохнула и улыбка погасла. – Она умерла в позапрошлом году, ей было девяносто шесть лет, уснула и не проснулась.