Страница:
– Что-нибудь выпить? – спросил Йол, придав своей угрюмой физиономии самое приветливое выражение.
– Нет, благодарю, – старик, однако, показал трактирщику серебряную монету. – Комната свободная есть?
– Комната? – Йол не без усилия отвел взгляд от монеты в руке старика. – Комнаты есть, господин. Сколько угодно комнат. Для такого господина даже на выбор. Есть комната с видом на сад, а есть с видом на императорский дворец.
– Отсюда до императорского дворца далеко, – ответил старик. – Мне нужна просто комната и за честную плату.
– Конечно, конечно, господин! – Йол угодливо закивал. – В моей гостинице все по-честному, господин. Четыре гроша в день за кров, господин. За еду и вино плата отдельная, но цены у меня невелики, клянусь Единым. Вам любой подтвердит, что я честный человек.
– Ну-ну! – Старик едва заметно усмехнулся в бороду. – Говоря по совести, я мог бы найти гостиницу получше и корчмаря почестнее. Но мне просто нужно у тебя сегодня остановиться. Поэтому возьми эту монету и покажи мне комнату.
– Стен! – завопил Толстяк. – Поди сюда, сынок!
Младший сын появился даже быстрее, чем ожидал сам Иол. Старик выслушал предложение следовать за мальчиком наверх, ничего не сказал, только кивнул. Он поднимался по лестнице, а глаза посетителей смотрели ему в спину.
Комната была скверная – в другой гостинице за эти же деньги старик смог бы снять целые хоромы. Но странному гостю были не нужны удобства и комфорт. Когда мальчик ушел, старик сел на хлипкий табурет у окна комнаты, обращенного на улицу, и сидел неподвижно до самой ночи, безучастный ко всему, будто фигура, вырезанная из камня.
На башне храма Единого ударили в колокол, отметив наступление полночи. Но парочка, уютно устроившаяся на куче сена под кровлей амбара, не обратила на сигнальный колокол никакого внимания. Они были слишком поглощены друг другом.
– А ты верно видел то, о чем рассказывал сегодня вечером? – спрашивал женский голос.
– Конечно, милая. То, чего я повидал, хватило бы на десяток поэтов.
– Ты такой отважный!
– А ты такая аппетитная! Вот так бы и лежал рядом с тобой и поглаживал твои восхитительные формы.
– Лжешь ты все, – девушка хихикнула. – Ты бы сбежал от меня. Такие баре, вроде тебя, только и ждут момента, чтобы завалить какую-нибудь простушку, а потом ее кинуть, бедняжку.
– Я не сбегу. Ты покорила мое сердце, милая.
– Небось, всем девушкам талдычишь одно и то же.
– Каюсь, было дело. Но тебя, сахарная, я полюбил всей душой. Давай же, позволь мне снять к вордланам этот проклятый корсет!
– Постой, постой, ишь какой нетерпеливый! Ты лучше скажи, поведешь меня к жрецу Единого или нет?
– Я поведу тебя куда угодно, если ты позволишь мне снять с тебя эти мерзкие тряпки и насладиться наконец истинной и ослепительной красотой.
– Врешь. Убежишь, как только получишь свое.
– Убегу? Нет уж, цветочек мой, я останусь рядом с тобой и буду каждую ночь совершать путешествие, которое мне никогда не наскучит.
– Это какое путешествие?
– А вот какое; поначалу я буду каждый вечер проходить между этими белоснежными холмиками – вот так. А между делом поднимусь на каждый из этих холмиков и славно по ним погуляю.
– О, это мне нравится! Я даже готова распустить вот этот шнурочек, чтобы твои пальцы нашли дорогу.
– Ты моя милая! Дай-ка я тебя поцелую… Сладость твоих губок искупает ту недоверчивость, которой ты меня так больно жалишь, моя пчелка. Ну, а потом наш путник проползет по славной гладенькой равнинке, такой шелковистой и теплой. А какое счастье для него будет провалиться в твой пупочек… то есть в чудесную ямку, которая меня так возбуждает!
– А дальше?
– А дальше, – и рука молодого человека спустилась еще ниже, – влюбленный путник углубится в густой лес, такой дивный, что сердце замирает и начинает колотиться все чаще, потому что путник, проходя через чудесный лес, окажется у входа в Царство исполнения желаний – вот здесь! И, кажется, путника, тут уже ждут.
– И это все?
– О нет! Путник не в силах достичь счастья и доставить его любимой – это суждено другому пилигриму. Как ему будут рады, когда он начнет входить в Царство счастья!
– Уж не этот ли пилигрим собрался порадовать меня?
– Он самый! Как истинный местьер, он всегда встает при виде дамы, и потому его воспитанность заслуживает награды… Духи ночи, как давно я не испытывал таких восхитительных ласк!
– И боюсь, парень, уже никогда не испытаешь, – отчетливо и громко сказал мужской голос, – потому что сегодня твой благовоспитанный отросток украсит собой собачью похлебку.
– Ой, папа! – взвизгнула девица.
Посыпались искры, высекаемые кресалом о кремень, вспыхнул факел, осветив весь амбар. Трактирщик Иол-Толстяк, коренастый и краснорожий, с окладистой бородищей, шагнул к полураздетой парочке, испуганно и очумело таращившейся на него с кучи сена.
– Крышка тебе, Уэр ди Марон, – заявил трактирщик тоном, в котором удивительным образом смешались спокойствие и бешеная ярость. – На этот раз не выкрутишься, сукин сын.
– Йол, дружище, ты меня неправильно понял, – поэт тщетно пытался вырваться из объятий дочки трактирщика, – я всего лишь хотел… я собирался попросить у тебя руки Шаллы, но я не… в общем, я просто решил, что… Хочешь верь, хочешь нет, но я не хотел сделать Шалле ничего плохого!
– Конечно, не хотел, – кивнул трактирщик, – ты всего лишь хотел рассказать ей пару стишков, пока она будет тебя ублажать, так? Амбар окружен, так что не вздумай меня злить, – ответил Иол. – Стоит мне подуть в этот свисток, и Брен спустит с поводка нашего пса. Ты видел эту зверюгу – клянусь Харумисом, псина враз отгрызет тебе все твои мужские погремушки!
– Духи ночи! Да я и не собирался тебя злить, Йол. Ты меня поймал, твоя власть.
– Вставай, подлец, – трактирщик пнул поэта носком сапога в бок. – Ты рассчитывал меня умаслить, пообещав жениться на Шалле, но ты просчитался. Шалла уже просватана.
– За кого это, хотелось бы узнать? – проворчал ди Марон.
– За мельника Оллиса из Варденсто, – сказала Шалла, всхлипывая.
– Молчи, дрянь! – прикрикнул трактирщик. – Опозорила и меня, и доброго мастера Оллиса. Вряд ли он захочет теперь взять в жены такую шлюху, как ты.
– Да я, клянусь Единым, ее пальцем не коснулся! – воскликнул ди Марон, торопливо завязывая тесемки на гульфике. – Не делай из мухи слона, Йол, давай покончим с этим недоразумением. Ты угостишь меня вином, а я расскажу тебе столько сказаний, сколько ты…
– Вино, говоришь? Стишки? – Йол плюнул себе под ноги, потом поднес к лицу юноши свой громадный кулак. – Да у меня внутри все трясется от желания расквасить твою смазливую рожу! Нет уж, голубок, ночь ты посидишь у меня в подполе, а утром я сдам тебя императорскому приставу. Есть закон о прелюбодеях, и ты сполна получишь у меня по этому закону. Отучу я тебя портить девок! Эй, парни, идите сюда, вяжите-ка этого ублюдка!
Ди Марон, испуганный и ошеломленный происходящим, даже и не думал сопротивляться, когда Брен, Стен и Арним, сыновья трактирщика, такие же крепкие и могучие, как отец, начали вязать ему руки и тащить к выходу из амбара. Сердце у него бешено колотилось, во рту пересохло от страха, ноги тряслись, и самые мрачные мысли непрощенно лезли в голову.
– Послушай, Йол, может, все-таки решим все полюбовно? – завопил он, когда его выволокли во двор. – У моего отца есть деньги. Я заплачу!
Трактирщик лишь недобро усмехнулся. Он услышал то, что жаждал услышать. Теперь надо как следует попугать сосунка, чтобы, сомлев от страха, он согласился выложить столько, сколько запросит оскорбленный отец. А запросить Йол собрался немало.
– Сначала посидишь в холодной, приятель, – сказал он. – А утром придет пристав, тогда и потолкуем.
– Для хорошего разговора необязательно ждать утра! – произнес за спиной трактирщика чей-то голос. Йол вздрогнул, обернулся и увидел старика, который остановился в его корчме. Гость стоял у двери, выходящей во двор корчмы, и наблюдал за происходящим.
Уэр ди Марон был красив, молод и богат. Его отец Кас ди Марон, выходец из крестьян, сумел неожиданно разбогатеть, поместив свой небольшой капитал в торговые операции земляка купца, а позже женившись на его дочери. За тридцать лет ди Марон из мелкого купчика-спекулянта, дававшего деньги в рост, превратился в одного из самых богатых людей в Гесперополисе. Банковский дом «Ди Марон и сын» процветал еще и потому, что не раз и не два кредитовал императоров Лаэды, а свои долги августейшие должники возвращали с хорошими процентами. Император Ялмар пожаловал Касу ди Марону дворянский титул. Тем больше была печаль почтенного Каса ди Марона – его сын Уэр не хотел быть банкиром. Он писал стихи и влипал в истории, которые заканчивались всегда одинаково – выплатой отступных вельможе, которого молодой виршеплет высмеял в своих эпиграммах, или отцу, дочку которого Уэр соблазнил. Особенно огорчил старого банкира последний случай, когда он случайно обнаружил на конторке сына почти дописанную поэму «Кровь невинных». Кас ди Марон прочел поэму, и от этого чтения его едва не разбил удар. Когда сын вернулся домой, ди Марон-старший вызвал его для разговора в свой кабинет.
– Это ты писал? – спросил он, показав сыну свиток поэмы.
– Конечно, – с гордостью сказал ди Марон-младший. – Эта поэма – моя гордость. Ничего лучше я не писал. Она прославит меня в веках!
– Как я понял из твоей писанины, ты осуждаешь императора за то, что он подавил восстание дикарей-волахов, не так ли?
– Да. отец. Я ненавижу насилие. Императорские войска убивали в Хэнше женщин и детей, сжигали деревни, грабили и насиловали. Это противно всем законам морали. Я, как поэт…
– Дурак ты, а не поэт! – взорвался банкир. – Полоумный щенок! Ты хоть понимаешь, что ты творишь?
– Понимаю, – с достоинством заявил юноша. – Не смей меня ругать. Вы все трусы, вы боитесь говорить правду. А я не боюсь.
– Трусы, говоришь? – Ди Марон-старший встал из глубокого кресла, запахнул шубу. – Идем за мной!
– Куда? – не понял сын.
– Идем, говорю тебе!
Ди Марон-младший, гадая, что бы все это значило, поплелся за отцом. Старый банкир привел сына в свою спальню, откинул роскошный гобелен, закрывающий стену, и нажал на потайную пружину. В стене открылся искусно замаскированный сейф.
– Подойди! – велел он сыну.
Юноша подошел к стене. Ди Марон-старший поднес шандал с горящими свечами к сейфу.
– Что ты видишь?
– Какие-то бумаги.
– Это любовные письма моей покойной жены, твоей матери. Что еще видишь?
– Погоди-ка… Отец, это же оловянный солдатик! Чего ради ты хранишь его в сейфе?
– Скоро узнаешь… Что ты еще видишь?
– Старую деревянную ложку, страшную и обгрызенную. Такой хамы хлебают свою похлебку. Отец, я что-то не пойму, на кой бес ты хранишь в сейфе эту дрянь. Это шутка?
– А теперь послушай меня, сын. Я понял твою поэму. Ты осудил меня за то, что я даю деньги императору на войну, кредитую покупку оружия и снаряжения для армии в Хэнше. Да, ты прав. Я ссудил императорской казне тридцать тысяч полновесных золотых ноблей на покупку военного снаряжения. Император Ялмар за то наградил меня орденом и званием «Почетный гражданин империи». Я горжусь этим. И еще – все это я делаю ради тебя. А этого солдатика и эту ложку я храню всю жизнь. Знаешь, почему я их храню? Когда-то я был беден. Очень беден. В детстве у меня была одна мечта – досыта поесть. Нас было пятеро у отца с матерью. Отец всю жизнь работал в поле и умер на пашне, оставив нас без гроша. Мать зарабатывала вязанием кружевных воротников – четверть галарна за дюжину. Этих денег нам хватало только на оплату жилья, хлеб и молоко. Когда мне было десять лет, я подхватил гнилую лихорадку, и лекарь сказал, что меня спасет только чудо. Тогда мать продала единственную ценную вещь в доме – серебряную солонку, свадебный подарок отца. На вырученные деньги она купила лекарств, еды и этого солдатика, которого я не выпускал из рук, пока болел.
– Отец, это очень трогательно. Я напишу об этом балладу.
– Твое счастье – или несчастье – в том, что ты вырос в богатстве и беспечности. Ты не знаешь, что такое нищета.
– Спаси меня Единый! Ложка тоже особенная?
– Этой ложкой, которой, как ты изволил выразиться, едят хамы, ели мы в детстве – одной ложкой, по очереди. Другой ложки у нас не было. Тебе не мешало бы недельку-другую поесть такой.
– Отец, я… – Ди Марону-младшему почему-то больше не хотелось ерничать. – Прости меня. Я все понял. Я был не прав.
– Это хорошо, что ты понял. Я храню эту ложку и этого солдатика всю свою жизнь, чтобы не забывать о том, откуда я, как я жил в детстве, и память о прошлом помогает мне ценить то, что я имею сейчас. Ты не испытал нищеты и голода; я, слава Единому, об этом позаботился. Однако это не извиняет твоего легкомыслия и твоего щенячьего фанфаронства, – банкир достал из кошеля на поясе свиток со злополучной поэмой, подошел к камину, затопленному на ночь. – Сам бросишь ее в огонь или мне позволишь?
– Сам, – юноша проглотил ком в горле, шагнул к отцу, взял свиток.
Пергамент корчился на горящих в камине дровах, и сердце ди Марона-младшего наполнила грусть – поэма и впрямь была хороша. Голос отца, стоявшего за спиной, потерял металлические нотки; теперь отец говорил с болью и нежностью.
– Я хочу тебе счастья, сынок. Единый дал мне только одного сына, хотя мы с женой хотели много детей. В тебе моя надежда. Я стар, скоро Единый заберет меня, и все достанется тебе. Твое беспутство и твоя бесшабашность пугают меня. Поэтому я намерен тебя женить. Не возражай, все уже решено.
– Женить? – спросил юноша, не отрывая взгляда от догорающего свитка. – На ком?
– На хорошей девушке. Не сомневайся, она тебе понравится. Я нашел тебе лучшую девушку из всех. Скоро вы встретитесь. А до тех пор прошу об одном – никаких сочинений об императоре, никаких пьяных выходок и похождений по притонам. Ты позоришь меня, Уэр. Ты позоришь свою мать. Подумай об этом, сын. Пора становиться взрослым и заняться настоящим делом…
Теперь, стоя на пороге амбара, связанный сыновьями трактирщика, Уэр ди Марон вспомнил этот разговор. Конечно, отец тогда был прав. А он просто идиот. И вся надежда теперь – этот незнакомый ему старик. Кто он, вордланы его забери?
– Меня зовут Ферран ди Брай, – сказал старик, будто угадав мысли и юноши, и трактирщика Иола. – Что здесь происходит?
– Этот негодяй пытался обесчестить мою дочь, – заявил Йол, сделав шаг к старику и уперев руки в бока. – А тебе-то что, старче?
– Просто спросил, – отвечал старик. – Разве нельзя просто спросить?
– Это наши семейные дела, – Йол ухмыльнулся. – Так что иди в свою комнату и ложись спать, приятель. Мы без тебя разберемся.
– Добрый местьер, прошу тебя, помоги мне! – неожиданно для самого себя завопил ди Марон, падая в пыль на колени. – Они же изувечат меня, эти вепри! Во имя Единого!
– Сам виноват, – сказал старик. – Нечего было соблазнять эту девушку.
– Девушку? – Ди Марон не удержался от презрительного смешка. – Эта девица так ухватила меня за мой корень, что чуть не оторвала его. А что она выделывала языком!
– Заткнись, подлец! – Йол, оскорбленный то ли словами поэта, то ли правдой о поведении своей дочки, влепил ди Марону такую оплеуху, что юноша свалился в пыль. – Убью, мерзкая крыса!
– Погоди, – мягко сказал старик, шагнув к Иолу, занесшему руку для нового удара. – Не бей парня. Он всего лишь не может удерживать свой член в штанах. Невелик грех.
– Э, старче, это не грех. Это преступление. Законы божественного Ведды знаешь? Дело-то пахнет битьем кнутом, тюремным заключением и большим штрафом.
– И ты думаешь, судейские с тобой поделятся? – не без иронии спросил старик.
– Треть штрафа полагается мне.
– А я думаю, что ты лукавишь, приятель. Ты хочешь для острастки подержать парня в погребе, а потом взять с него отступные. Так ведь?
– Что ты за, мать твою, отгадчик такой? – Йол был поражен и не без труда скрыл свое изумление. – Хочешь сказать, что все на свете знаешь?
– Не все, но многое. Просто хочу предложить тебе кое-что.
– Да? – Йол оглядел странного гостя. – Ты у нас посланник неба, спасающий заблудшие души, да?
– Скорее, наоборот. Итак?
– Стен, Брен, Арним, гляньте-ка на этого парня! – Йол хохотнул, потом вперился в старика тяжелым взглядом. – Ну, давай, валяй, назови свою цену. Может, я и отпущу этого засранца, если меня устроит плата.
– Скажи сначала, сколько ты хочешь.
– Я-то? – Йол колебался всего секунду. – Две тысячи галарнов.
– Хорошо, – просто сказал старик. – Ты их получишь.
– Разрази меня гром! – воскликнул ди Марон, изумление которого было не меньше, чем шок, охвативший трактирщика и его сыновей. – Старому бродяге подают куда лучше, чем поэту, не жалеющему ни чернил, ни глотки. Это сто золотых, таких денег в этой части города никогда не видели! Я твой должник, дед! Эй, сявки безмозглые, развяжите меня немедленно!
– Погодь, голубок, ишь какой быстрый! – Толстяк шагнул к старику, испытующе заглянул ему в глаза. – Я что-то пока не понял, что к чему. Ты, почтенный, видать какой-нибудь граф переодетый, коли хочешь заплатить эдакие деньжищи за такого прощелыгу. А может, ты пошутковать надумал, так я не охотник до шуток, клянусь задницей Харумиса!
– Я не шучу, – ответил Ферран ди Брай. – Кто я, неважно. Гораздо важнее то, что ты можешь хорошо заработать, если отпустишь мальчишку.
– Деньги вперед! Я тебе не верю.
– Посуди сам, трактирщик, – начал старик спокойным тоном, – в какое дело ты влезаешь. Утром ты потащишь мальчишку к судье, чтобы парня наказали за прелюбодеяние. Тебе потребуется свидетель, верно? Твоя сыновья не годятся в свидетели, ибо они сторона пристрастная. Свидетелем буду я. Что я скажу судье? Что девица забралась с парнем на сеновал не для того, чтобы полюбоваться звездами. К тому же мальчишка не знал, что она просватана.
– Клянусь Единым, не знал! – завопил ди Марон.
– Ну, вот видишь, – продолжал старик. – Судья выслушает твои показания, показания мальчика и мое свидетельство, и ты ничего не получишь. Самое большее, что грозит парню – так это штраф в пользу суда. Законы надо знать, милейший.
– Деньги вперед!
– Даю слово, что ты их получишь.
– Деньги вперед, иначе мои сыновья переломают этому говнюку все кости до единой! – взорвался Иол, который понял, что его план срывается.
– Ты просто грубиян и плебей, – поморщился старик. – Вшивый золотарь куда любезнее тебя.
– А ты просто старый лгун! Где ты возьмешь две тысячи галарнов? Ты морочишь меня, старик. И после этого ты…
– Ладно, только закрой рот и слушай. Прямо за Восточными воротами, в полулиге от городской стены, стоит заброшенная мельница. Пошли своих сыновей, только пусть возьмут с собой побольше факелов, трут и огниво – свет в этих развалинах должен гореть постоянно. Во дворе мельницы есть колодец. Пусть твои парни разберут каменную кладку колодца с восточной стороны. За одним из камней есть ниша, а в ней лежит кожаный мешок. В нем триста азорийских золотых дракианов. Твои сыновья возьмут ровно сто дракианов, не больше и не меньше – это очень важно. Потом они должны вернуть камни кладки на место и спешить в город.
– Черта с два, старик! Ты не хуже меня знаешь, что в эту пору ворота закрыты.
– Ворота – да. Но рядом с воротами есть маленькая калитка для стражи; она не запирается всю ночь.
– Старик, не делай этого! – закричал ди Марон. – Они обманут тебя. Они заберут твои деньги, а меня все равно не отпустят! Посмотри на их рожи – это же разбойники, клянусь духами ночи-!
– Не поминай духов ночи, сынок. – Глаза старика вдруг сверкнули в полутьме. – Они могут откликнуться на твой зов.
– И все-таки я не пойму тебя, старик, – сказал Йол, уже не пытаясь скрыть своего изумления. – Кто ты? Святой или демон? Или ты просто разыгрываешь нас?
– Я бедный пожилой человек, которому пришелся по сердцу пройдоха, обольститель и изрядный сукин сын по имени Уэр ди Марон.
– Скажи еще, что ты делаешь это бескорыстно, и я заплачу от умиления,
– Я делаю это не бескорыстно, – ответил старик. – По рукам?.
– Брен, Стен, ступайте за деньгами! – скомандовал Йол, а потом вдруг заметил, что старшие сыновья нерешительно жмутся друг к другу и вовсе не собираются следовать велению отца.
– Чего стоите? – рявкнул трактирщик.
– Отец, мы боимся, – сказал Брен.
– Тут что-то нечисто, – добавил Стен. – Этот старик колдун, клянусь Единым. Мы не пойдем.
– Не бойтесь, – ответил за Йола старик. – Идите смело. Только помните, что у вас в руках все время должен гореть огонь. И берите не больше ста дракианов! Идите, время не терпит.
– Слышали? – осмелел Йол. – Вперед, дармоеды!
– Сними с парня веревки, – велел Ферран ди Брай, когда сыновья Толстяка ушли. – Он никуда не убежит.
– Арним, сними веревки, – нехотя приказал трактирщик. – Только стой рядом с ним!
– Спасибо тебе, – сказал ди Марон старику, но тот ничего не ответил. И молодой поэт решил, что лучше помолчать и дождаться конца приключения. Одно ди Марон знал точно; то, что с ним сегодня случилось – великолепная тема для поэмы. Успокоившись, он сел на бревно и начал сочинять, пытаясь запомнить то, что у него выходило.
Через полчаса кто-то вошел в проулок, освещая путь факелами. Ди Марон вскочил на ноги, трактирщик напрягся в предвкушении денег, которые несут его сыновья. Только Ферран ди Брай удивленно покачал головой.
– Так скоро? – пробормотал он.
Люди с факелами вошли во двор корчмы. Трактирщик начал подобострастно кланяться – это не был простой обход. В числе городских стражников, пожаловавших к «Райскому уголку», были два Красных плаща. Один из них сразу подошел к юноше.
– Уэр ди Марон, сын Каса ди Марона? – спросил он.
– Это я, – кивнул молодой человек.
– Ты арестован за ограбление библиотеки Императорского колледжа права и искусств! – заявил офицер. – Ты будешь доставлен в суд немедленно и выслушаешь приговор судьи, который назначит тебе наказание.
– Ну и малый! – произнес Ферран ди Брай не то с иронией, не то с уважением. – Офицер, можно мне слово?
– Кто ты? – Красный плащ шагнул в круг света от факела в руках одного из стражников. Другой сыщик тем временем надевал наручники на совершенно подавленного ди Марона.
– Меня зовут Ферран ди Брай, – старик подошел к офицеру, протянул руки. – Арестуйте меня вместе с ним. Мы ограбили колледж вместе.
– Нет! – воскликнул ди Марон, пораженный непонятным поведением старика. – Он лжет! Его не было в колледже!
– Был, – сказал старик. – Я был в колледже. Арестуйте меня, офицер.
– Клянусь Единым! – Красный плащ обошел трактирщика, застывшего на месте с выпученными глазами и раскрытым ртом, приблизился к старику. – Про тебя мне ничего не известно. В тюрьму захотел, милейший?
– Хочется посмотреть темницы Гесперополиса, – ответил старик. – А я всегда оказываюсь там, где хочу…
– Подсудимый Уэр ди Марон! Подсудимый Ферран ди Брай! Суд велит вам встать и выслушать приговор! Именем Божественного императора, Двадцать Восьмого воплощения Света, повелителя Запада и Востока, Хранителя Закона и Справедливости Шендрегона Первого, объявляю вам, подсудимый Уэр ди Марон, и вам, подсудимый Ферран ди Брай, что Императорский магистрат, заслушав обстоятельства дела и выслушав показания свидетелей, а также ваши собственные показания, пришел к непоколебимому выводу, что в ночь с 10-е на 11-е настоящего месяца года 1333 от Воплощения Света, будучи в состоянии сильного подпития, вы проникли путем взлома замка в библиотеку Императорского колледжа права и искусства и похитили там четыре книги и сто двадцать рисунков искусной работы, кои затем сбыли в Заречном квартале человеку по имени Мески, а по прозвищу Лягушка, известному скупщику краденого, заплатившему вам за вышеупомянутые четыре книги и сто двадцать рисунков двадцать два галарна, семь крон и четыре гроша новой чеканки; соответственно, вами было совершено преступление, предусмотренное параграфами 60, 61, 63 и 233 Уложения Империи о наказаниях, принятого в правление божественного Ведды. Таким образом, суд, учитывая тяжесть содеянного и все сопутствующие оному преступлению обстоятельства, приговорил вас, подсудимый Уэр ди Марон, и вас, подсудимый Ферран ди Брай, к смертной казни через повешение, которая будет заменена каторжными работами сроком на 20 лет. Настоящий приговор окончательный и не подлежит пересмотру или смягчению. Пусть Единый смилуется над вами! Нынче же, сразу после суда, вас доставят в тюрьму Гесперополиса, где вы проведете ночь, а наутро, в соответствии с законом, вы будете препровождены на место отбытия вашего наказания. Помните, что только раскаянием и честным трудом на благо нашей великой империи вы сможете облегчить свою тяжелую, но заслуженную участь. На этом суд объявляется закрытым!
– Нет, благодарю, – старик, однако, показал трактирщику серебряную монету. – Комната свободная есть?
– Комната? – Йол не без усилия отвел взгляд от монеты в руке старика. – Комнаты есть, господин. Сколько угодно комнат. Для такого господина даже на выбор. Есть комната с видом на сад, а есть с видом на императорский дворец.
– Отсюда до императорского дворца далеко, – ответил старик. – Мне нужна просто комната и за честную плату.
– Конечно, конечно, господин! – Йол угодливо закивал. – В моей гостинице все по-честному, господин. Четыре гроша в день за кров, господин. За еду и вино плата отдельная, но цены у меня невелики, клянусь Единым. Вам любой подтвердит, что я честный человек.
– Ну-ну! – Старик едва заметно усмехнулся в бороду. – Говоря по совести, я мог бы найти гостиницу получше и корчмаря почестнее. Но мне просто нужно у тебя сегодня остановиться. Поэтому возьми эту монету и покажи мне комнату.
– Стен! – завопил Толстяк. – Поди сюда, сынок!
Младший сын появился даже быстрее, чем ожидал сам Иол. Старик выслушал предложение следовать за мальчиком наверх, ничего не сказал, только кивнул. Он поднимался по лестнице, а глаза посетителей смотрели ему в спину.
Комната была скверная – в другой гостинице за эти же деньги старик смог бы снять целые хоромы. Но странному гостю были не нужны удобства и комфорт. Когда мальчик ушел, старик сел на хлипкий табурет у окна комнаты, обращенного на улицу, и сидел неподвижно до самой ночи, безучастный ко всему, будто фигура, вырезанная из камня.
На башне храма Единого ударили в колокол, отметив наступление полночи. Но парочка, уютно устроившаяся на куче сена под кровлей амбара, не обратила на сигнальный колокол никакого внимания. Они были слишком поглощены друг другом.
– А ты верно видел то, о чем рассказывал сегодня вечером? – спрашивал женский голос.
– Конечно, милая. То, чего я повидал, хватило бы на десяток поэтов.
– Ты такой отважный!
– А ты такая аппетитная! Вот так бы и лежал рядом с тобой и поглаживал твои восхитительные формы.
– Лжешь ты все, – девушка хихикнула. – Ты бы сбежал от меня. Такие баре, вроде тебя, только и ждут момента, чтобы завалить какую-нибудь простушку, а потом ее кинуть, бедняжку.
– Я не сбегу. Ты покорила мое сердце, милая.
– Небось, всем девушкам талдычишь одно и то же.
– Каюсь, было дело. Но тебя, сахарная, я полюбил всей душой. Давай же, позволь мне снять к вордланам этот проклятый корсет!
– Постой, постой, ишь какой нетерпеливый! Ты лучше скажи, поведешь меня к жрецу Единого или нет?
– Я поведу тебя куда угодно, если ты позволишь мне снять с тебя эти мерзкие тряпки и насладиться наконец истинной и ослепительной красотой.
– Врешь. Убежишь, как только получишь свое.
– Убегу? Нет уж, цветочек мой, я останусь рядом с тобой и буду каждую ночь совершать путешествие, которое мне никогда не наскучит.
– Это какое путешествие?
– А вот какое; поначалу я буду каждый вечер проходить между этими белоснежными холмиками – вот так. А между делом поднимусь на каждый из этих холмиков и славно по ним погуляю.
– О, это мне нравится! Я даже готова распустить вот этот шнурочек, чтобы твои пальцы нашли дорогу.
– Ты моя милая! Дай-ка я тебя поцелую… Сладость твоих губок искупает ту недоверчивость, которой ты меня так больно жалишь, моя пчелка. Ну, а потом наш путник проползет по славной гладенькой равнинке, такой шелковистой и теплой. А какое счастье для него будет провалиться в твой пупочек… то есть в чудесную ямку, которая меня так возбуждает!
– А дальше?
– А дальше, – и рука молодого человека спустилась еще ниже, – влюбленный путник углубится в густой лес, такой дивный, что сердце замирает и начинает колотиться все чаще, потому что путник, проходя через чудесный лес, окажется у входа в Царство исполнения желаний – вот здесь! И, кажется, путника, тут уже ждут.
– И это все?
– О нет! Путник не в силах достичь счастья и доставить его любимой – это суждено другому пилигриму. Как ему будут рады, когда он начнет входить в Царство счастья!
– Уж не этот ли пилигрим собрался порадовать меня?
– Он самый! Как истинный местьер, он всегда встает при виде дамы, и потому его воспитанность заслуживает награды… Духи ночи, как давно я не испытывал таких восхитительных ласк!
– И боюсь, парень, уже никогда не испытаешь, – отчетливо и громко сказал мужской голос, – потому что сегодня твой благовоспитанный отросток украсит собой собачью похлебку.
– Ой, папа! – взвизгнула девица.
Посыпались искры, высекаемые кресалом о кремень, вспыхнул факел, осветив весь амбар. Трактирщик Иол-Толстяк, коренастый и краснорожий, с окладистой бородищей, шагнул к полураздетой парочке, испуганно и очумело таращившейся на него с кучи сена.
– Крышка тебе, Уэр ди Марон, – заявил трактирщик тоном, в котором удивительным образом смешались спокойствие и бешеная ярость. – На этот раз не выкрутишься, сукин сын.
– Йол, дружище, ты меня неправильно понял, – поэт тщетно пытался вырваться из объятий дочки трактирщика, – я всего лишь хотел… я собирался попросить у тебя руки Шаллы, но я не… в общем, я просто решил, что… Хочешь верь, хочешь нет, но я не хотел сделать Шалле ничего плохого!
– Конечно, не хотел, – кивнул трактирщик, – ты всего лишь хотел рассказать ей пару стишков, пока она будет тебя ублажать, так? Амбар окружен, так что не вздумай меня злить, – ответил Иол. – Стоит мне подуть в этот свисток, и Брен спустит с поводка нашего пса. Ты видел эту зверюгу – клянусь Харумисом, псина враз отгрызет тебе все твои мужские погремушки!
– Духи ночи! Да я и не собирался тебя злить, Йол. Ты меня поймал, твоя власть.
– Вставай, подлец, – трактирщик пнул поэта носком сапога в бок. – Ты рассчитывал меня умаслить, пообещав жениться на Шалле, но ты просчитался. Шалла уже просватана.
– За кого это, хотелось бы узнать? – проворчал ди Марон.
– За мельника Оллиса из Варденсто, – сказала Шалла, всхлипывая.
– Молчи, дрянь! – прикрикнул трактирщик. – Опозорила и меня, и доброго мастера Оллиса. Вряд ли он захочет теперь взять в жены такую шлюху, как ты.
– Да я, клянусь Единым, ее пальцем не коснулся! – воскликнул ди Марон, торопливо завязывая тесемки на гульфике. – Не делай из мухи слона, Йол, давай покончим с этим недоразумением. Ты угостишь меня вином, а я расскажу тебе столько сказаний, сколько ты…
– Вино, говоришь? Стишки? – Йол плюнул себе под ноги, потом поднес к лицу юноши свой громадный кулак. – Да у меня внутри все трясется от желания расквасить твою смазливую рожу! Нет уж, голубок, ночь ты посидишь у меня в подполе, а утром я сдам тебя императорскому приставу. Есть закон о прелюбодеях, и ты сполна получишь у меня по этому закону. Отучу я тебя портить девок! Эй, парни, идите сюда, вяжите-ка этого ублюдка!
Ди Марон, испуганный и ошеломленный происходящим, даже и не думал сопротивляться, когда Брен, Стен и Арним, сыновья трактирщика, такие же крепкие и могучие, как отец, начали вязать ему руки и тащить к выходу из амбара. Сердце у него бешено колотилось, во рту пересохло от страха, ноги тряслись, и самые мрачные мысли непрощенно лезли в голову.
– Послушай, Йол, может, все-таки решим все полюбовно? – завопил он, когда его выволокли во двор. – У моего отца есть деньги. Я заплачу!
Трактирщик лишь недобро усмехнулся. Он услышал то, что жаждал услышать. Теперь надо как следует попугать сосунка, чтобы, сомлев от страха, он согласился выложить столько, сколько запросит оскорбленный отец. А запросить Йол собрался немало.
– Сначала посидишь в холодной, приятель, – сказал он. – А утром придет пристав, тогда и потолкуем.
– Для хорошего разговора необязательно ждать утра! – произнес за спиной трактирщика чей-то голос. Йол вздрогнул, обернулся и увидел старика, который остановился в его корчме. Гость стоял у двери, выходящей во двор корчмы, и наблюдал за происходящим.
Уэр ди Марон был красив, молод и богат. Его отец Кас ди Марон, выходец из крестьян, сумел неожиданно разбогатеть, поместив свой небольшой капитал в торговые операции земляка купца, а позже женившись на его дочери. За тридцать лет ди Марон из мелкого купчика-спекулянта, дававшего деньги в рост, превратился в одного из самых богатых людей в Гесперополисе. Банковский дом «Ди Марон и сын» процветал еще и потому, что не раз и не два кредитовал императоров Лаэды, а свои долги августейшие должники возвращали с хорошими процентами. Император Ялмар пожаловал Касу ди Марону дворянский титул. Тем больше была печаль почтенного Каса ди Марона – его сын Уэр не хотел быть банкиром. Он писал стихи и влипал в истории, которые заканчивались всегда одинаково – выплатой отступных вельможе, которого молодой виршеплет высмеял в своих эпиграммах, или отцу, дочку которого Уэр соблазнил. Особенно огорчил старого банкира последний случай, когда он случайно обнаружил на конторке сына почти дописанную поэму «Кровь невинных». Кас ди Марон прочел поэму, и от этого чтения его едва не разбил удар. Когда сын вернулся домой, ди Марон-старший вызвал его для разговора в свой кабинет.
– Это ты писал? – спросил он, показав сыну свиток поэмы.
– Конечно, – с гордостью сказал ди Марон-младший. – Эта поэма – моя гордость. Ничего лучше я не писал. Она прославит меня в веках!
– Как я понял из твоей писанины, ты осуждаешь императора за то, что он подавил восстание дикарей-волахов, не так ли?
– Да. отец. Я ненавижу насилие. Императорские войска убивали в Хэнше женщин и детей, сжигали деревни, грабили и насиловали. Это противно всем законам морали. Я, как поэт…
– Дурак ты, а не поэт! – взорвался банкир. – Полоумный щенок! Ты хоть понимаешь, что ты творишь?
– Понимаю, – с достоинством заявил юноша. – Не смей меня ругать. Вы все трусы, вы боитесь говорить правду. А я не боюсь.
– Трусы, говоришь? – Ди Марон-старший встал из глубокого кресла, запахнул шубу. – Идем за мной!
– Куда? – не понял сын.
– Идем, говорю тебе!
Ди Марон-младший, гадая, что бы все это значило, поплелся за отцом. Старый банкир привел сына в свою спальню, откинул роскошный гобелен, закрывающий стену, и нажал на потайную пружину. В стене открылся искусно замаскированный сейф.
– Подойди! – велел он сыну.
Юноша подошел к стене. Ди Марон-старший поднес шандал с горящими свечами к сейфу.
– Что ты видишь?
– Какие-то бумаги.
– Это любовные письма моей покойной жены, твоей матери. Что еще видишь?
– Погоди-ка… Отец, это же оловянный солдатик! Чего ради ты хранишь его в сейфе?
– Скоро узнаешь… Что ты еще видишь?
– Старую деревянную ложку, страшную и обгрызенную. Такой хамы хлебают свою похлебку. Отец, я что-то не пойму, на кой бес ты хранишь в сейфе эту дрянь. Это шутка?
– А теперь послушай меня, сын. Я понял твою поэму. Ты осудил меня за то, что я даю деньги императору на войну, кредитую покупку оружия и снаряжения для армии в Хэнше. Да, ты прав. Я ссудил императорской казне тридцать тысяч полновесных золотых ноблей на покупку военного снаряжения. Император Ялмар за то наградил меня орденом и званием «Почетный гражданин империи». Я горжусь этим. И еще – все это я делаю ради тебя. А этого солдатика и эту ложку я храню всю жизнь. Знаешь, почему я их храню? Когда-то я был беден. Очень беден. В детстве у меня была одна мечта – досыта поесть. Нас было пятеро у отца с матерью. Отец всю жизнь работал в поле и умер на пашне, оставив нас без гроша. Мать зарабатывала вязанием кружевных воротников – четверть галарна за дюжину. Этих денег нам хватало только на оплату жилья, хлеб и молоко. Когда мне было десять лет, я подхватил гнилую лихорадку, и лекарь сказал, что меня спасет только чудо. Тогда мать продала единственную ценную вещь в доме – серебряную солонку, свадебный подарок отца. На вырученные деньги она купила лекарств, еды и этого солдатика, которого я не выпускал из рук, пока болел.
– Отец, это очень трогательно. Я напишу об этом балладу.
– Твое счастье – или несчастье – в том, что ты вырос в богатстве и беспечности. Ты не знаешь, что такое нищета.
– Спаси меня Единый! Ложка тоже особенная?
– Этой ложкой, которой, как ты изволил выразиться, едят хамы, ели мы в детстве – одной ложкой, по очереди. Другой ложки у нас не было. Тебе не мешало бы недельку-другую поесть такой.
– Отец, я… – Ди Марону-младшему почему-то больше не хотелось ерничать. – Прости меня. Я все понял. Я был не прав.
– Это хорошо, что ты понял. Я храню эту ложку и этого солдатика всю свою жизнь, чтобы не забывать о том, откуда я, как я жил в детстве, и память о прошлом помогает мне ценить то, что я имею сейчас. Ты не испытал нищеты и голода; я, слава Единому, об этом позаботился. Однако это не извиняет твоего легкомыслия и твоего щенячьего фанфаронства, – банкир достал из кошеля на поясе свиток со злополучной поэмой, подошел к камину, затопленному на ночь. – Сам бросишь ее в огонь или мне позволишь?
– Сам, – юноша проглотил ком в горле, шагнул к отцу, взял свиток.
Пергамент корчился на горящих в камине дровах, и сердце ди Марона-младшего наполнила грусть – поэма и впрямь была хороша. Голос отца, стоявшего за спиной, потерял металлические нотки; теперь отец говорил с болью и нежностью.
– Я хочу тебе счастья, сынок. Единый дал мне только одного сына, хотя мы с женой хотели много детей. В тебе моя надежда. Я стар, скоро Единый заберет меня, и все достанется тебе. Твое беспутство и твоя бесшабашность пугают меня. Поэтому я намерен тебя женить. Не возражай, все уже решено.
– Женить? – спросил юноша, не отрывая взгляда от догорающего свитка. – На ком?
– На хорошей девушке. Не сомневайся, она тебе понравится. Я нашел тебе лучшую девушку из всех. Скоро вы встретитесь. А до тех пор прошу об одном – никаких сочинений об императоре, никаких пьяных выходок и похождений по притонам. Ты позоришь меня, Уэр. Ты позоришь свою мать. Подумай об этом, сын. Пора становиться взрослым и заняться настоящим делом…
Теперь, стоя на пороге амбара, связанный сыновьями трактирщика, Уэр ди Марон вспомнил этот разговор. Конечно, отец тогда был прав. А он просто идиот. И вся надежда теперь – этот незнакомый ему старик. Кто он, вордланы его забери?
– Меня зовут Ферран ди Брай, – сказал старик, будто угадав мысли и юноши, и трактирщика Иола. – Что здесь происходит?
– Этот негодяй пытался обесчестить мою дочь, – заявил Йол, сделав шаг к старику и уперев руки в бока. – А тебе-то что, старче?
– Просто спросил, – отвечал старик. – Разве нельзя просто спросить?
– Это наши семейные дела, – Йол ухмыльнулся. – Так что иди в свою комнату и ложись спать, приятель. Мы без тебя разберемся.
– Добрый местьер, прошу тебя, помоги мне! – неожиданно для самого себя завопил ди Марон, падая в пыль на колени. – Они же изувечат меня, эти вепри! Во имя Единого!
– Сам виноват, – сказал старик. – Нечего было соблазнять эту девушку.
– Девушку? – Ди Марон не удержался от презрительного смешка. – Эта девица так ухватила меня за мой корень, что чуть не оторвала его. А что она выделывала языком!
– Заткнись, подлец! – Йол, оскорбленный то ли словами поэта, то ли правдой о поведении своей дочки, влепил ди Марону такую оплеуху, что юноша свалился в пыль. – Убью, мерзкая крыса!
– Погоди, – мягко сказал старик, шагнув к Иолу, занесшему руку для нового удара. – Не бей парня. Он всего лишь не может удерживать свой член в штанах. Невелик грех.
– Э, старче, это не грех. Это преступление. Законы божественного Ведды знаешь? Дело-то пахнет битьем кнутом, тюремным заключением и большим штрафом.
– И ты думаешь, судейские с тобой поделятся? – не без иронии спросил старик.
– Треть штрафа полагается мне.
– А я думаю, что ты лукавишь, приятель. Ты хочешь для острастки подержать парня в погребе, а потом взять с него отступные. Так ведь?
– Что ты за, мать твою, отгадчик такой? – Йол был поражен и не без труда скрыл свое изумление. – Хочешь сказать, что все на свете знаешь?
– Не все, но многое. Просто хочу предложить тебе кое-что.
– Да? – Йол оглядел странного гостя. – Ты у нас посланник неба, спасающий заблудшие души, да?
– Скорее, наоборот. Итак?
– Стен, Брен, Арним, гляньте-ка на этого парня! – Йол хохотнул, потом вперился в старика тяжелым взглядом. – Ну, давай, валяй, назови свою цену. Может, я и отпущу этого засранца, если меня устроит плата.
– Скажи сначала, сколько ты хочешь.
– Я-то? – Йол колебался всего секунду. – Две тысячи галарнов.
– Хорошо, – просто сказал старик. – Ты их получишь.
– Разрази меня гром! – воскликнул ди Марон, изумление которого было не меньше, чем шок, охвативший трактирщика и его сыновей. – Старому бродяге подают куда лучше, чем поэту, не жалеющему ни чернил, ни глотки. Это сто золотых, таких денег в этой части города никогда не видели! Я твой должник, дед! Эй, сявки безмозглые, развяжите меня немедленно!
– Погодь, голубок, ишь какой быстрый! – Толстяк шагнул к старику, испытующе заглянул ему в глаза. – Я что-то пока не понял, что к чему. Ты, почтенный, видать какой-нибудь граф переодетый, коли хочешь заплатить эдакие деньжищи за такого прощелыгу. А может, ты пошутковать надумал, так я не охотник до шуток, клянусь задницей Харумиса!
– Я не шучу, – ответил Ферран ди Брай. – Кто я, неважно. Гораздо важнее то, что ты можешь хорошо заработать, если отпустишь мальчишку.
– Деньги вперед! Я тебе не верю.
– Посуди сам, трактирщик, – начал старик спокойным тоном, – в какое дело ты влезаешь. Утром ты потащишь мальчишку к судье, чтобы парня наказали за прелюбодеяние. Тебе потребуется свидетель, верно? Твоя сыновья не годятся в свидетели, ибо они сторона пристрастная. Свидетелем буду я. Что я скажу судье? Что девица забралась с парнем на сеновал не для того, чтобы полюбоваться звездами. К тому же мальчишка не знал, что она просватана.
– Клянусь Единым, не знал! – завопил ди Марон.
– Ну, вот видишь, – продолжал старик. – Судья выслушает твои показания, показания мальчика и мое свидетельство, и ты ничего не получишь. Самое большее, что грозит парню – так это штраф в пользу суда. Законы надо знать, милейший.
– Деньги вперед!
– Даю слово, что ты их получишь.
– Деньги вперед, иначе мои сыновья переломают этому говнюку все кости до единой! – взорвался Иол, который понял, что его план срывается.
– Ты просто грубиян и плебей, – поморщился старик. – Вшивый золотарь куда любезнее тебя.
– А ты просто старый лгун! Где ты возьмешь две тысячи галарнов? Ты морочишь меня, старик. И после этого ты…
– Ладно, только закрой рот и слушай. Прямо за Восточными воротами, в полулиге от городской стены, стоит заброшенная мельница. Пошли своих сыновей, только пусть возьмут с собой побольше факелов, трут и огниво – свет в этих развалинах должен гореть постоянно. Во дворе мельницы есть колодец. Пусть твои парни разберут каменную кладку колодца с восточной стороны. За одним из камней есть ниша, а в ней лежит кожаный мешок. В нем триста азорийских золотых дракианов. Твои сыновья возьмут ровно сто дракианов, не больше и не меньше – это очень важно. Потом они должны вернуть камни кладки на место и спешить в город.
– Черта с два, старик! Ты не хуже меня знаешь, что в эту пору ворота закрыты.
– Ворота – да. Но рядом с воротами есть маленькая калитка для стражи; она не запирается всю ночь.
– Старик, не делай этого! – закричал ди Марон. – Они обманут тебя. Они заберут твои деньги, а меня все равно не отпустят! Посмотри на их рожи – это же разбойники, клянусь духами ночи-!
– Не поминай духов ночи, сынок. – Глаза старика вдруг сверкнули в полутьме. – Они могут откликнуться на твой зов.
– И все-таки я не пойму тебя, старик, – сказал Йол, уже не пытаясь скрыть своего изумления. – Кто ты? Святой или демон? Или ты просто разыгрываешь нас?
– Я бедный пожилой человек, которому пришелся по сердцу пройдоха, обольститель и изрядный сукин сын по имени Уэр ди Марон.
– Скажи еще, что ты делаешь это бескорыстно, и я заплачу от умиления,
– Я делаю это не бескорыстно, – ответил старик. – По рукам?.
– Брен, Стен, ступайте за деньгами! – скомандовал Йол, а потом вдруг заметил, что старшие сыновья нерешительно жмутся друг к другу и вовсе не собираются следовать велению отца.
– Чего стоите? – рявкнул трактирщик.
– Отец, мы боимся, – сказал Брен.
– Тут что-то нечисто, – добавил Стен. – Этот старик колдун, клянусь Единым. Мы не пойдем.
– Не бойтесь, – ответил за Йола старик. – Идите смело. Только помните, что у вас в руках все время должен гореть огонь. И берите не больше ста дракианов! Идите, время не терпит.
– Слышали? – осмелел Йол. – Вперед, дармоеды!
– Сними с парня веревки, – велел Ферран ди Брай, когда сыновья Толстяка ушли. – Он никуда не убежит.
– Арним, сними веревки, – нехотя приказал трактирщик. – Только стой рядом с ним!
– Спасибо тебе, – сказал ди Марон старику, но тот ничего не ответил. И молодой поэт решил, что лучше помолчать и дождаться конца приключения. Одно ди Марон знал точно; то, что с ним сегодня случилось – великолепная тема для поэмы. Успокоившись, он сел на бревно и начал сочинять, пытаясь запомнить то, что у него выходило.
Через полчаса кто-то вошел в проулок, освещая путь факелами. Ди Марон вскочил на ноги, трактирщик напрягся в предвкушении денег, которые несут его сыновья. Только Ферран ди Брай удивленно покачал головой.
– Так скоро? – пробормотал он.
Люди с факелами вошли во двор корчмы. Трактирщик начал подобострастно кланяться – это не был простой обход. В числе городских стражников, пожаловавших к «Райскому уголку», были два Красных плаща. Один из них сразу подошел к юноше.
– Уэр ди Марон, сын Каса ди Марона? – спросил он.
– Это я, – кивнул молодой человек.
– Ты арестован за ограбление библиотеки Императорского колледжа права и искусств! – заявил офицер. – Ты будешь доставлен в суд немедленно и выслушаешь приговор судьи, который назначит тебе наказание.
– Ну и малый! – произнес Ферран ди Брай не то с иронией, не то с уважением. – Офицер, можно мне слово?
– Кто ты? – Красный плащ шагнул в круг света от факела в руках одного из стражников. Другой сыщик тем временем надевал наручники на совершенно подавленного ди Марона.
– Меня зовут Ферран ди Брай, – старик подошел к офицеру, протянул руки. – Арестуйте меня вместе с ним. Мы ограбили колледж вместе.
– Нет! – воскликнул ди Марон, пораженный непонятным поведением старика. – Он лжет! Его не было в колледже!
– Был, – сказал старик. – Я был в колледже. Арестуйте меня, офицер.
– Клянусь Единым! – Красный плащ обошел трактирщика, застывшего на месте с выпученными глазами и раскрытым ртом, приблизился к старику. – Про тебя мне ничего не известно. В тюрьму захотел, милейший?
– Хочется посмотреть темницы Гесперополиса, – ответил старик. – А я всегда оказываюсь там, где хочу…
– Подсудимый Уэр ди Марон! Подсудимый Ферран ди Брай! Суд велит вам встать и выслушать приговор! Именем Божественного императора, Двадцать Восьмого воплощения Света, повелителя Запада и Востока, Хранителя Закона и Справедливости Шендрегона Первого, объявляю вам, подсудимый Уэр ди Марон, и вам, подсудимый Ферран ди Брай, что Императорский магистрат, заслушав обстоятельства дела и выслушав показания свидетелей, а также ваши собственные показания, пришел к непоколебимому выводу, что в ночь с 10-е на 11-е настоящего месяца года 1333 от Воплощения Света, будучи в состоянии сильного подпития, вы проникли путем взлома замка в библиотеку Императорского колледжа права и искусства и похитили там четыре книги и сто двадцать рисунков искусной работы, кои затем сбыли в Заречном квартале человеку по имени Мески, а по прозвищу Лягушка, известному скупщику краденого, заплатившему вам за вышеупомянутые четыре книги и сто двадцать рисунков двадцать два галарна, семь крон и четыре гроша новой чеканки; соответственно, вами было совершено преступление, предусмотренное параграфами 60, 61, 63 и 233 Уложения Империи о наказаниях, принятого в правление божественного Ведды. Таким образом, суд, учитывая тяжесть содеянного и все сопутствующие оному преступлению обстоятельства, приговорил вас, подсудимый Уэр ди Марон, и вас, подсудимый Ферран ди Брай, к смертной казни через повешение, которая будет заменена каторжными работами сроком на 20 лет. Настоящий приговор окончательный и не подлежит пересмотру или смягчению. Пусть Единый смилуется над вами! Нынче же, сразу после суда, вас доставят в тюрьму Гесперополиса, где вы проведете ночь, а наутро, в соответствии с законом, вы будете препровождены на место отбытия вашего наказания. Помните, что только раскаянием и честным трудом на благо нашей великой империи вы сможете облегчить свою тяжелую, но заслуженную участь. На этом суд объявляется закрытым!