Страница:
– Хорошо, я постараюсь убедить своих командиров. Но есть еще одно затруднение. Один из моих воинов бросил волахам вызов. Я могу дать своей армии приказ отступить, но я не в силах запретить рыцарю вызвать врага на поединок. Есть законы чести.
– Этот поединок должен состояться, – сказал сид. – Воин по имени Хорст не от мира сего. Королева халан-морнахов привела его в наш мир из-за круга, из другого мира, чтобы он убивал. Никто из тех, кто родился в нашем мире, не способен ему противостоять. Он наделен особой Силой.
– Тогда какой смысл в поединке? Фон Гриппен все равно победит, не так ли?
– Среди избранных тоже есть воин из-за круга. Именно он будет драться с Хорстом.
– Сила Единого! Послушаешь вас и порадуешься, что я всего лишь простой солдат, которому чужды магия и пророчества! Я понял вас, местьер ап-Риан. Сегодня же соберу совет и попытаюсь изложить своим командирам то, что вы мне только что поведали.
– Не сомневался, что мы поймем друг друга.
– В любом случае, я благодарен вам за понимание.
– А я вам за то, что вы думаете о жизни людей, – ди Мерат протянул золотоволосому сиду руку. – Может быть, сегодня мы положим конец старинной вражде.
– Может быть, – загадочно сказал ап-Риан и крепко пожал руку маршала. – Желаю вам быть мудрым, маршал ди Мерат.
После ухода сида маршал долго сидел в задумчивости. Все, что сказал ему посланец Тэлоса, было настолько странно и фантастично, что в другой раз ди Мерат не поверил бы ни единому слову сида. Но разве сегодня он своими собственными глазами не видел дракона? Происходит что-то действительно великое, решающее судьбы мира. И ему, старому вояке, выпала честь участвовать во всем этом. Только вот почему-то на сердце лег невыносимый гнет – сейчас он должен определить не только свою судьбу, но и будущее целой страны.
– Местьер маршал!
Ди Мерат поднял голову. В дверном проеме шатра стоял офицер по имени Лей.
– Местьер маршал, посланец волахов уже здесь. Прикажете его впустить?
– Пусть войдет.
Ди Мерата не удивило, что для переговоров с ним прибыл сам Борнах Белотур. Когда-то они уже встречались. В то время Ферс ди Мерат был молодым офицером, а Борнах командовал отрядом волахских наемников. Теперь же Борнах сильно постарел. От прежнего силача и задиры остался седой согбенный годами человек.
– Я знал, что ты сам захочешь со мной встретиться, – сказал маршал. – Мы не виделись с тобой много лет. Жаль, что теперь мы встречаемся врагами.
– А я жалею о другом. Раньше ты воевал только с теми, кто носит оружие. Теперь твои воины истребляют женщин и детей, сжигают деревни. Ты стал другим, Ферс.
– Это все делалось по приказу императора. Я тут ни при чем.
– Хочу тебе верить, – Борнах тяжело опустился на табурет. – Ты, наверное, думаешь, что я пришел просить о мире. Ты ошибаешься. У меня к тебе будет неожиданная просьба.
– Говори, я слушаю.
– Я знаю, ты видел дракона. Мы все его видели. Но дракон должен быть не один. Есть женщина, которой подчиняется этот дракон. Сиды сказали мне, что она здесь.
– Такая женщина есть. Чего ты хочешь?
– Она должна поехать со мной.
– Я не властен над ней. Говори с ней сам.
– Хорошо, – Борнах встал. – И еще одно я хочу тебе сказать, Ферс. Если ты все-таки решишься на битву, помни – мы будем драться до конца. Ай-Рах станет для тебя кровавой бойней. Ты потеряешь много воинов.
– Вы тоже умрете.
– Мы умрем на родной земле.
– Один из моих воинов предложил вам поединок, – напомнил маршал. – Подумайте, кого вы завтра против него выставите. Уж поединок-то состоится обязательно.
– Мы подумаем. Прощай!
– Женщина, которая тебе нужна, находится недалеко. Офицер, который привел тебя ко мне, проводит тебя. И прошу тебя, обходись с ней учтиво. Не обижайте ее.
– Ты думаешь, волахи – дикари? – Борнах усмехнулся. – Мы уважаем женщин. Особенно тех, которым служат драконы.
Вначале было ощущение полной тьмы. Мрак и пустота, и ничего больше. А потом пришла боль. Жестокая, рвущая грудь. И еще звезды, поначалу тусклые, размытые, похожие на гаснущие искры. Какая-то тень закачалась перед взором, и послышался голос. Женский голос.
– Это он?
– Да. Его зовут Уэр. Он говорил, что должен обязательно увидеть хозяйку дракона.
– Бедняга! Он умирает?
– Ранение смертельное. Это чудо, что он сумел протянуть с бельтом в легком почти сутки. Еще немного, и жизнь покинет его.
Ди Марон застонал. Он очень хотел сказать человеку, сказавшему эти жестокие безнадежные слова, что это неправда, что он не умрет, потому что не хочет умирать. Рана заживет, и он опять будет молод, силен и здоров и снова будет писать стихи хорошеньким девушкам в Гесперополисе, чтобы увидеть их улыбки. Неправда, что жить ему осталось совсем немного. Неправда…
– Уэр! – Голос стал ближе, кто-то коснулся руки. Странно, что он еще может чувствовать прикосновения. – Уэр, ты меня слышишь?
Ди Марон с трудом поднял веки. Он увидел лицо, освещенное светом факела. Молодое и красивое. Наверное, это посланник Единого пришел за ним. Смертная женщина не может быть так прекрасна…
– Уэр, я Руменика. Ты искал меня?
– Женщина… с драконом, – поэт задохнулся от жестокой боли в пробитой груди. – Немертвый… халан-морнах… просил… имя…
– Какое имя?
– Имя… Арании… назвать три раза… вернуть черную… душу… обратно.
– Какое имя? Кому назвать?
– Имя… Арании… трижды назвать, – ди Марон задрожал.
– Он умирает, – сказал голос с сильным волахским акцентом.
– Заткнись, не каркай! – ответила женщина. – Уэр, милый, ты помнишь имя?
– Помню… имя… Ферран сказал… меня найдут… назвать имя… Арании…
– Говори, я слушаю.
– Не так… наклонись… никто… не должен… слышать…
Руменика наклонилась. Губы ди Марона зашевелились, потом он начал задыхаться. А потом она услышала имя. Сказанное таким твердым голосом, что она вздрогнула. Будто умирающий вложил в это слово всю оставшуюся в нем жизнь.
– Я поняла, – шепнула она поэту. – Я поняла и запомнила, спасибо.
– Сказать… ей… ее имя… спасти…
Ди Марон замолчал. Зрение вдруг обрело неожиданную четкость, и склонившаяся над ним женщина показалась ему еще прекраснее, чем вначале. Какие глаза, подумал ди Марон и попытался улыбнуться. Как жаль, что он не сможет сочинить ей ни одного стихотворения! Как жаль, что это лицо, эти глаза он не увидел раньше!
– Когда и… ждать… и верить перестал… я встретил ту… которую искал,– прошептал он. – Нас… наконец… то… жизнь… жизнь соединила.
– Что он говорит? – спросил Ратислав, стоявший рядом с Руменикой.
– Ничего, – девушка вытерла слезы. – Он читает стихи.
Ди Марон замолчал, его начала бить дрожь. Глаза заволокло туманом, но потом вдруг вспыхнул яркий свет, заполнивший собой всю вселенную. И он увидел над собой Раску, всю в белом.
– Вот и наступил час твоей славы, Уэр, – сказала Раска. – Ты выполнил предназначенное. И теперь тебя ждет Вечность.
Уэр ди Марон хотел ответить, но рядом с Раской появилась другая фигура. Сразу ушли боль и удушье, и великое счастье вошло в сердце поэта. Он узнал свою покойную мать, такую же юную и прекрасную, как в те дни, когда ему было всего шесть лет.
– Я пришла, сынок, – сказала она. – Пойдем со мной! Я покажу тебе такую красоту, которой ты еще не видел.
– Иду… – выдохнул ди Марон и полетел в свет.
Руменика отвернулась – слезы душили ее. Волах, сопровождавший их, набросил на лицо умершего край одеяла, потом повернулся к Руменике.
– Уже темно, госпожа, – сказал он. – Эрл Бортах распорядился проводить тебя туда, где ты сможешь отдохнуть. И твой спутник тоже.
– Что он тебе молвил? – шепотом спросил Ратислав, когда они пошли за волахом.
– Имя. Женское имя. И я, кажется, знаю, чье оно.
Ратислав заснул быстро – сказался день, проведенный в седле. Однако спал совсем недолго. Кто-то тряхнул его за плечо, и юноша судорожно открыл глаза. Над ним стояла Руменика.
– Пойдем со мной, – сказала она.
– С тобой? А лошади?
– Никуда они не денутся.
Ратислав подобрал с сена свой меч и плащ, пошел следом за девушкой. Двор крепости был пуст, лишь на стенах горели факелы и расхаживали часовые. Комната, которую уделил Руменике для ночлега эрл Борнах, находилась в цокольном этаже одной из башен. Руменика откинула рогожу, заменявшую дверь, вошла, устало опустилась на тахту, покрытую звериными шкурами.
– Завтра битва, – сказала она. – Я не хотела тебе говорить, но я должна. Я слышала, как Хейдин разговаривал с Зарятой.
– Ну и что?
– Они говорили о тебе. Зарята сказал, что в любом случае ты должен будешь сражаться.
– Я и так буду сражаться. Я же воин.
– Ты не понял. У них есть воин, который пришел из твоего мира. Ты будешь драться с ним. Хейдин хотел сам сразиться с этим воином, но Зарята сказал, что это невозможно. Это твой противник.
– Стал-быть, буду сражаться. Затем и меч ношу.
– Я боюсь, Ратислав, – Руменика встала, подошла к юноше, взяла его за руку. – За тебя боюсь. Была бы моя воля, я бы тебя не пустила.
– Да что ты! – Ратислав смущенно опустил взгляд. – Оно ведь и не страшно совсем. Бог, он правому победу подаст. А я себя неправым не чувствую. Ты-то чего беспокоишься?
– А ты не понял?
Ратислав посмотрел в ее глаза, и сердце у него дрогнуло. Когда-то он мечтал увидеть этот свет в глазах Липки.
– Однажды я уже потеряла человека, которого любила, – сказала лаэданка. – Второй потери я не вынесу.
– Я ведь… я не должен… нельзя мне!
– Я знаю, о чем ты думаешь, Ратислав. Мне давно удалось разгадать твои мысли обо мне. Ты думаешь: я всего лишь простой крестьянин, а она принцесса, наследница престола. Только я не всегда была принцессой. Я росла в бедности: Со мной всякое было. Приходилось и отбросы есть, и побираться. Когда у моей приемной матери были запои, я голодала. Добрые люди кормили. Я через многое прошла, даже через то, о чем говорить не хочу, потому что мне стыдно. Я была наложницей императора. Я ведь тоже сейчас вся дрожу. Боюсь, что ты не примешь меня такой, какая я есть.
– Руменика, я сам думал, да только сказать не мог… Я только Хейдину говорил.
– Я знаю. Я видела твои глаза и все в них могла прочесть. И сейчас я вижу, что в твоем сердце. Однажды я сказала тебе, что ты мне очень дорог. Я тогда еще не знала, насколько ты мне дорог. А теперь знаю. И поэтому я не могу молчать дальше. Завтра будет бой., но перед этим у нас с тобой целая ночь. Это будет наша ночь. Твоя и моя. Потому что другой у нас может и не быть.
Руменика прижалась к груди Ратислава, и юноша перебирал ее волосы, целовал ее губы, шею, затылок. Потом Руменика увлекла его на свое ложе. Ратислав с бешено бьющимся сердцем пытался распустить шнуровку ее куртки, но пальцы не слушались, дыхание срывалось, и он опять искал ее губы, опять сливался с ней в поцелуе, чтобы решимость его не ослабла. Руменика помогла ему распутать шнуры, стянула куртку, потом рубашку. Ратислав коснулся пальцами ее груди, почувствовал, как ее руки ласкают его тело под рубахой.
– Славный мой, сильный мой, – шептала Руменика. – Прошу тебя, не останавливайся! Не бойся ничего!
– Ты красивая такая! Глазам больно!
– Так смотри же. Радуйся, что это красота твоя. Насладись ей.
Ратислава била дрожь, лицо его пылало. Он с трудом освободился от одежды, лег рядом с девушкой, заключая ее в объятия. Один из светильников замигал и погас, будто щадя стыдливость любовников.
– Не бойся ничего! – шептала Руменика. – Продолжай! Все будет хорошо! Я тебя люблю. Мне нравится, как ты все делаешь…
– Я… я не умею.
– А и не надо ничего уметь, миленький! Делай, как того хочешь. Да-да, вот так… Ааааах!
Их тела соединились, и Руменика прижала к себе Ратислава, обхватив его ногами, будто боялась, что он испугается того, что происходит, и остановится, не дав ей испытать того счастья, которое она так ждала. А потом она внезапно для себя почувствовала, что вот-вот достигнет разрядки, и застонала. Такого с ней не было с того времени, как она была с Нелленом… Новая волна захлестнула ее, и она ощутила, что и Ратислав дошел до вершины.
– Люблю тебя! – прошептал Ратислав. – Люблю!
– Говори еще…
Они еще долго лежали в объятиях друг друга, а потом сблизились снова, и Ратислав шептал ей что-то в счастливом бреду, пока она не убедила его поспать. До утра оставалось совсем недолго.
– Единый, помоги мне! – зашептала Руменика, обращаясь к горящему светильнику. – Не дай мне потерять того, кто живет в моем сердце! Не отнимай у меня счастья. Не забирай Ратислава…
Огонек светильника дрожал и подмигивал ей, расплывался в радужные кольца и выпускал длинные лучи. Руменика вытирала слезы и повторяла свою молитву. Повторяла ее, пока масло не выгорело и светильник не погас.
Глава десятая
Хорст фон Гриппен готовился к поединку. Когда начало светать, он принял ванну, а потом долго молился, используя вместо распятия свой меч. С восходом солнца он позвал своих оруженосцев и начал облачаться в доспехи. Сначала фон Гриппен надел чистую льняную рубаху и штаны, на них – гамбизон, а на голову шапку с наушниками. Потом пришел черед штанов из вареной кожи и длинной до колен кольчуги с капюшоном. На кольчугу он с помощью оруженосцев надел стальную кирасу, покрытую голубой эмалью и золотой насечкой, наплечники, пластинчатое огорлие. Полный ножной доспех ливонец не стал надевать, чтобы не стеснять движений, ограничился поножами, закрывающими икры. Сверху на латы крестоносец набросил белую яку с черным ливонским крестом на правом плече и грифоном – гербом дома фон Гриппенов – на левом. Походил по палатке, проверяя, не болтается ли доспех при ходьбе, не сковывает ли движений, и остался доволен. Еще раз велел оруженосцу проверить все ремни и завязки панциря. Затянул на бедрах пояс с привешенной к нему трехгранной мизерикордией. Меч, шлем и небольшой треугольный щит с крестом и грифоном ливонец пока брать не стал, чтобы не утомлять себя ненужной тяжестью. На то и нужен оруженосец, чтобы таскать все это за господином до поры до времени.
У входа в палатку его уже ждали Ферс ди Мерат и другие военачальники. Ливонец и лаэданские офицеры обменялись церемонными поклонами.
– Я готов, братья, – сказал фон Гриппен. – Надеюсь, мой противник уже ждет меня.
– Волахи выходят из крепости, – сказал Эггер ди Скар. – Что же до сидов, они всю ночь не уходили с равнины. Их арбитр уже здесь.
– Славно. Пусть позаботятся о месте поединка.
– Уже позаботились. Вы будете сражаться пешим или конным?
– Пешим. Не хочу, чтобы мой Фойерблиц случайно пострадал при схватке.
– Вы, похоже, уверены в своей победе, местьер фон Гриппен, – заметил ди Мерат.
– Все в воле Божьей, маршал. Я молился и просил Господа даровать мне победу. Но если даже мне не суждено победить, я с радостью умру в такой прекрасный день, – фон Гриппен с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух. – Посмотрите, какое сегодня солнце!
– Чудесный день для поединка, – согласился Горам ди Лис.
– Пожелайте мне победы, братья, во славу Бога и императора!
– От души желаем, – сказал ди Мерат, но по его лицу было видно, что думает старый маршал совсем о другом.
С возвышенности, на которой стояла палатка фон Гриппена, был хорошо виден Ай-Рах, и там тоже началось движение. Ворота крепости открылись, и волахи начали выходить на равнину. Впереди войска ехал сам эрл Борнах в куртке из белых смушек с топориком в руках.
– Неужели он сам собрался драться? – пробормотал ди Мерат. – Это было бы безумием.
– Местьер маршал!
Маршал и его офицеры обернулись. На пригорок поднялся воин в черной кольчуге и с виллехенским мечом на перевязи. Рядом с ним семенил толстяк в очках и в нелепой желтой кофте.
– Местьер Хейдин, – приветствовал ортландца маршал. – Пришли посмотреть на бой?
– Точнее, вызвать на бой, – ответил ортландец и обратил взгляд на фон Гриппена. – Твой вызов принят, местьер. С тобой будут биться на том оружии, которое ты пожелаешь выбрать.
– Разве со мной будет драться не волах? – с заметным удивлением в голосе спросил ливонец.
– Нет, не волах. С тобой будет драться мой друг Ратислав.
– Как! – воскликнул крестоносец. – Я не ослышался? Воин со славянским именем?
– Истинно так, клянусь Оартом. Ратислав родом из новгородской земли.
– Воистину, велик Бог в могуществе своем и непостижимы пути Его! – Ливонец поднял руки к небу. – Оказаться в волшебной стране и встретиться тут в поединке со схизматиком-русичем! Будет о чем рассказать братьям по возвращении в Ригу.
– Я бы на твоем месте, рыцарь, не был бы так уверен в легкой победе, – ответил Хейдин, которому не понравилась надменность фон Гриппена.
– Мой орден давно уже пытается сокрушить зубы у русского дракона. Этот народ упорен, крепок и живуч, но мы всегда били их рати в бою. Однако ты меня удивил, воин. Встретить русского здесь, в Аскалуне – ха! Клянусь святым Георгием, история просто удивительнейшая!
– Так вызов принят? – спокойно спросил Хейдин.
– Принят, – ответил ливонец и спесиво поджал губы. – Ступай и скажи этому русичу, что я буду с ним биться пешим и на мечах.
– Я передам. Прощай!
– И еще скажи ему, что я перебил в своих походах столько русских схизматиков, что у всей его родни не хватит пальцев на руках и ногах, чтобы всех счесть! – крикнул вдогонку Хейдину крестоносец. – Пусть позаботится о духовной перед поединком!
– Скажу непременно, – с ледяной любезностью ответил Хейдин.
– Местьер Хейдин, тут что-то не так, – зашептал Франшен Рекля, когда они шли к своему шатру. – Я смог уловить магическую эманацию этого воина. Его аура очень сильна, но она не такая, как у окружающих. Этот воин не такой, как мы.
– Так и есть, Франшен. Он пришел из-за круга. Поэтому только Ратислав может с ним сражаться. Других поединщиков он убьет не напрягаясь.
– А Ратислава?
– Надеюсь, что нет… Что-то еще?
– Над имперским воином черный венец.
– Что это значит?
– Ореол темной Силы. При нем находится какой-то могущественный талисман, насыщенный энергией Темного мира.
– Приятное известие! И что же делать?
– Надо просить Заряту, чтобы он дал Силу Ратиславу. Дракон это может.
– Хорошо, сейчас придем и поговорим.
Они прошли между воинскими шатрами и вскоре оказались у юрты. Руменика кормила Габара хлебом с ладони. Хейдин заметил, что глаза у девушки красные и заплаканные.
– Как он? – спросил ортландец.
– Молится, – лаэданка отвернулась и всхлипнула.
Ратислав был в юрте один. Он стоял на коленях; губы его шевелились, глаза были закрыты. Юноша уже облачился в кольчугу и виллехенский шишак, купленный в Феннгаре, только меч пока лежал на кошме у ног юноши. Хейдин подошел и положил руку на плечо русича. Ратислав вздрогнул, поднял голову.
– Сказал? – спросил он.
– Сказал. Белый воин будет драться.
– Оно и славно. Как думаешь, дядя Хейдин, побью его?
– Непременно побьешь. На этом гордеце навешано столько железа, что он будет громыхать при ходьбе, как телега, груженная медными тазами. В такую жару он быстро запреет в своих доспехах. Главное, держи дыхание, все время перемещайся и не позволяй гневу овладеть собой. Он выбрал бой на мечах, значит, надеется не на силу, а на мастерство. Измотай его хорошенько, а потом вышиби из него мозги.
– Дядя Хейдин…
– Погоди, я еще не все сказал. Не пытайся все время отражать удары щитом. Лучше уходи от его выпадов. Подставишь щит под сильный удар – рискуешь сломать руку. Поэтому отражай им только колющие выпады и лишь в крайнем случае – рубящие удары.
– Дядя Хейдин!
– Будь предельно внимателен, не зевай. И какой я тебе, к вордланам, дядя? Просто Хейдин, понял?
– Понял. Я тебе про Руменику хочу сказать.
– Что сказать? Что-то не так?
– Она и я… словом, мы нынче ночью…
– А вот об этом не думай, заклинаю всеми богами! Не думай ни о ком и ни о чем. Даже о Руменике, даже о своей любви. Позволишь страху войти в душу, тебе конец. Забудь обо всем. У тебя нет ни прошлого, ни будущего. Есть только бой, в котором надо победить.
– Добро, Хейдин. Все понял, как святую молитву.
К месту поединка бойцы прибыли верхами. Ратислава сопровождали Руменика, Липка и Хейдин, фон Гриппена – два латника; один вез его оружие, другой держал знамя с ливонским крестом. Для судей поставили навес, а под ним – скамьи. Эрл Борнах, маршал ди Мерат, командиры лаэданского войска и начальники армии сидов заняли здесь свои места, сев рядышком, будто старые добрые друзья. Здесь же посадили Франшена Рекля; включить его в состав трибунала предложили сиды, которые сочли присутствие вилкана в высоком жюри более чем уместным. Ученый мастер был невероятно горд этому и просто светился от счастья. И лишь один из выбранных судей приготовился наблюдать поединок с другого места. Возвращенный дракон, Гаэрен, Свет Зари, устроился на пригорке позади боевых порядков волахов, будто опекая их маленькую армию. Тысячи глаз продолжали смотреть на дракона с изумлением – уж очень трудно было привыкнуть к мысли, что после пятисот лет Страж Силы вернулся и теперь делает то, что и должны были всегда делать драконы, помогает восстановить мир и справедливость. Само присутствие дракона делало поединок особенно значительным. И многим из зрителей казалось, что они будто возвратились в те легендарные времена, когда великие герои решали судьбы целых империй и сами боги благоволили им и направляли их руку.
Зарята между тем сильно переживал. Он не мог ничем помочь Ратиславу, и это огорчало дракона. Так огорчало, что он ежеминутно вздыхал, выпуская клубы горячего дыма. Наблюдая, как Ратислав в сопровождении своих секундантов едет к месту поединка, Зарята яростно скреб когтями камень, на котором сидел, и давал себе клятвы посчитаться с ведьмой, наделившей противника Ратислава каролитовым перстнем.
Между тем бойцы спешились и двинулись навстречу друг другу. Жоэль ап-Риан, выбранный маршалом поединка, подошел к ним.
– Это честный поединок, – сказал сид. – Вы знаете правила. Вы вольны защищать свою жизнь тем оружием, которое выбрали. Вы вольны решать судьбу поверженного противника: Прошу лишь – будьте милосердны. Не изменили ли вы своего решения драться?
– Нет, – сказал ливонец.
– Нет, – эхом ответил Ратислав.
– Павший будет похоронен с почестями, – сказал Жоэль ап-Риан. – Сторона, за которую бьется победитель, будет объявлена правой. Трибунал проследит за тем, чтобы все условия этой стороны были выполнены. Готовы ли бойцы?
– Я готов, – сказал Ратислав.
– Мальчишка! – усмехнулся крестоносец. Оруженосец подал ему шлем. Фон Гриппен затянул ремни шлема, потом взял у оруженосца щит и меч. – Ich werde Dich, Hundhen, toten! [4]
Ратислав промолчал. Он увидел нечто, пробудившее в нем суеверный страх. На шлеме рыцаря красовался странный плюмаж – белокурая женская коса, оправленная у маковки шлема в фигурное золотое кольцо. Где, когда он мог видеть подобное? Ратислава будто обдало холодом. Липка что-то говорила ему про воина с косой на шлеме. Вот и сбылось реченное! Он почувствовал предательскую слабость в ногах, оглянулся, встретил ободряющий взгляд Хейдина, потом увидел Руменику. Девушка была бледной, но в глазах ее были свет и надежда. Однажды она уже пережила нечто подобное, когда Акун в Торжке защищал ее и себя, потребовав поля. Но Акун был опытным воином, скроллингом. А Ратислав… Он ведь еще мальчишка, сильный, храбрый – и такой бесконечно родной! И хотя ее сердце рвалось на части от тревоги, Руменика улыбнулась. Шепнула: «Люблю тебя!» Поцеловала свои пальцы и направила их в его сторону. И Ратислав приободрился – он больше не чувствовал себя одиноким.
«Буду драться заради нее, – подумал Ратислав. – Жизнь отдам, а завалю рыцаря!»
Липка тоже увидела белокурую косу на шлеме рыцаря и задрожала всем телом, так, что обнявший ее Хейдин ощутил эту дрожь.
– Что с тобой, любимая? – спросил он.
– Пустое, сокол мой. Это от заботы о Ратиславе…
– Начинайте! – скомандовал ап-Риан.
– Gott mit uns! [5]– Воскликнул фон Гриппен.
Вопреки ожиданиям многих, кто наблюдал за поединком, враги не бросились друг на друга в первую же секунду. Фон Гриппен, лениво помахивая мечом, начал идти по кругу, выбирая наиболее удобную позицию. Опытные воины поняли маневр ливонца, оценили его – рыцарь выбрал такую позицию, чтобы солнце светило ему в спину и в глаза Ратиславу.
Лязгнула сталь. Спокойно, будто в фехтовальном зале, фон Гриппен нанес удар в середину щита русича. Ратислав попятился.
– Про меч не забудь, мальчик, – усмехнулся немец.
Ратислав, помня наставления Хейдина, не стал бросаться в ответную атаку. Он терпеливо ждал, когда белый воин пойдет вперед. И это случилось очень скоро: фон Гриппен с невероятным проворством рванулся вперед. Мечи встретились, лязгнули; фон Гриппен попытался атаковать из другой позиции, но Ратислав разгадал эту атаку и ушел из-под удара с ловкостью, удивившей немца. Юноше показалось, что фон Гриппен раскрылся, слишком сильно отведя в сторону руку с щитом, и тут же попытался нанести рубящий удар по корпусу противника. Однако фон Гриппен был начеку; удар пришелся в щит, и Ратислав сам с трудом избежал ответного выпада, нацеленного ему в лицо. Противники опять начали ходить по кругу, выбирая удобный момент для атаки. Словно зловещее предзнаменование, в небе появилась большая стая ворон – птицы кружились над поединщиками, точно повторяли их движения.
– Этот поединок должен состояться, – сказал сид. – Воин по имени Хорст не от мира сего. Королева халан-морнахов привела его в наш мир из-за круга, из другого мира, чтобы он убивал. Никто из тех, кто родился в нашем мире, не способен ему противостоять. Он наделен особой Силой.
– Тогда какой смысл в поединке? Фон Гриппен все равно победит, не так ли?
– Среди избранных тоже есть воин из-за круга. Именно он будет драться с Хорстом.
– Сила Единого! Послушаешь вас и порадуешься, что я всего лишь простой солдат, которому чужды магия и пророчества! Я понял вас, местьер ап-Риан. Сегодня же соберу совет и попытаюсь изложить своим командирам то, что вы мне только что поведали.
– Не сомневался, что мы поймем друг друга.
– В любом случае, я благодарен вам за понимание.
– А я вам за то, что вы думаете о жизни людей, – ди Мерат протянул золотоволосому сиду руку. – Может быть, сегодня мы положим конец старинной вражде.
– Может быть, – загадочно сказал ап-Риан и крепко пожал руку маршала. – Желаю вам быть мудрым, маршал ди Мерат.
После ухода сида маршал долго сидел в задумчивости. Все, что сказал ему посланец Тэлоса, было настолько странно и фантастично, что в другой раз ди Мерат не поверил бы ни единому слову сида. Но разве сегодня он своими собственными глазами не видел дракона? Происходит что-то действительно великое, решающее судьбы мира. И ему, старому вояке, выпала честь участвовать во всем этом. Только вот почему-то на сердце лег невыносимый гнет – сейчас он должен определить не только свою судьбу, но и будущее целой страны.
– Местьер маршал!
Ди Мерат поднял голову. В дверном проеме шатра стоял офицер по имени Лей.
– Местьер маршал, посланец волахов уже здесь. Прикажете его впустить?
– Пусть войдет.
Ди Мерата не удивило, что для переговоров с ним прибыл сам Борнах Белотур. Когда-то они уже встречались. В то время Ферс ди Мерат был молодым офицером, а Борнах командовал отрядом волахских наемников. Теперь же Борнах сильно постарел. От прежнего силача и задиры остался седой согбенный годами человек.
– Я знал, что ты сам захочешь со мной встретиться, – сказал маршал. – Мы не виделись с тобой много лет. Жаль, что теперь мы встречаемся врагами.
– А я жалею о другом. Раньше ты воевал только с теми, кто носит оружие. Теперь твои воины истребляют женщин и детей, сжигают деревни. Ты стал другим, Ферс.
– Это все делалось по приказу императора. Я тут ни при чем.
– Хочу тебе верить, – Борнах тяжело опустился на табурет. – Ты, наверное, думаешь, что я пришел просить о мире. Ты ошибаешься. У меня к тебе будет неожиданная просьба.
– Говори, я слушаю.
– Я знаю, ты видел дракона. Мы все его видели. Но дракон должен быть не один. Есть женщина, которой подчиняется этот дракон. Сиды сказали мне, что она здесь.
– Такая женщина есть. Чего ты хочешь?
– Она должна поехать со мной.
– Я не властен над ней. Говори с ней сам.
– Хорошо, – Борнах встал. – И еще одно я хочу тебе сказать, Ферс. Если ты все-таки решишься на битву, помни – мы будем драться до конца. Ай-Рах станет для тебя кровавой бойней. Ты потеряешь много воинов.
– Вы тоже умрете.
– Мы умрем на родной земле.
– Один из моих воинов предложил вам поединок, – напомнил маршал. – Подумайте, кого вы завтра против него выставите. Уж поединок-то состоится обязательно.
– Мы подумаем. Прощай!
– Женщина, которая тебе нужна, находится недалеко. Офицер, который привел тебя ко мне, проводит тебя. И прошу тебя, обходись с ней учтиво. Не обижайте ее.
– Ты думаешь, волахи – дикари? – Борнах усмехнулся. – Мы уважаем женщин. Особенно тех, которым служат драконы.
Вначале было ощущение полной тьмы. Мрак и пустота, и ничего больше. А потом пришла боль. Жестокая, рвущая грудь. И еще звезды, поначалу тусклые, размытые, похожие на гаснущие искры. Какая-то тень закачалась перед взором, и послышался голос. Женский голос.
– Это он?
– Да. Его зовут Уэр. Он говорил, что должен обязательно увидеть хозяйку дракона.
– Бедняга! Он умирает?
– Ранение смертельное. Это чудо, что он сумел протянуть с бельтом в легком почти сутки. Еще немного, и жизнь покинет его.
Ди Марон застонал. Он очень хотел сказать человеку, сказавшему эти жестокие безнадежные слова, что это неправда, что он не умрет, потому что не хочет умирать. Рана заживет, и он опять будет молод, силен и здоров и снова будет писать стихи хорошеньким девушкам в Гесперополисе, чтобы увидеть их улыбки. Неправда, что жить ему осталось совсем немного. Неправда…
– Уэр! – Голос стал ближе, кто-то коснулся руки. Странно, что он еще может чувствовать прикосновения. – Уэр, ты меня слышишь?
Ди Марон с трудом поднял веки. Он увидел лицо, освещенное светом факела. Молодое и красивое. Наверное, это посланник Единого пришел за ним. Смертная женщина не может быть так прекрасна…
– Уэр, я Руменика. Ты искал меня?
– Женщина… с драконом, – поэт задохнулся от жестокой боли в пробитой груди. – Немертвый… халан-морнах… просил… имя…
– Какое имя?
– Имя… Арании… назвать три раза… вернуть черную… душу… обратно.
– Какое имя? Кому назвать?
– Имя… Арании… трижды назвать, – ди Марон задрожал.
– Он умирает, – сказал голос с сильным волахским акцентом.
– Заткнись, не каркай! – ответила женщина. – Уэр, милый, ты помнишь имя?
– Помню… имя… Ферран сказал… меня найдут… назвать имя… Арании…
– Говори, я слушаю.
– Не так… наклонись… никто… не должен… слышать…
Руменика наклонилась. Губы ди Марона зашевелились, потом он начал задыхаться. А потом она услышала имя. Сказанное таким твердым голосом, что она вздрогнула. Будто умирающий вложил в это слово всю оставшуюся в нем жизнь.
– Я поняла, – шепнула она поэту. – Я поняла и запомнила, спасибо.
– Сказать… ей… ее имя… спасти…
Ди Марон замолчал. Зрение вдруг обрело неожиданную четкость, и склонившаяся над ним женщина показалась ему еще прекраснее, чем вначале. Какие глаза, подумал ди Марон и попытался улыбнуться. Как жаль, что он не сможет сочинить ей ни одного стихотворения! Как жаль, что это лицо, эти глаза он не увидел раньше!
– Когда и… ждать… и верить перестал… я встретил ту… которую искал,– прошептал он. – Нас… наконец… то… жизнь… жизнь соединила.
– Что он говорит? – спросил Ратислав, стоявший рядом с Руменикой.
– Ничего, – девушка вытерла слезы. – Он читает стихи.
Ди Марон замолчал, его начала бить дрожь. Глаза заволокло туманом, но потом вдруг вспыхнул яркий свет, заполнивший собой всю вселенную. И он увидел над собой Раску, всю в белом.
– Вот и наступил час твоей славы, Уэр, – сказала Раска. – Ты выполнил предназначенное. И теперь тебя ждет Вечность.
Уэр ди Марон хотел ответить, но рядом с Раской появилась другая фигура. Сразу ушли боль и удушье, и великое счастье вошло в сердце поэта. Он узнал свою покойную мать, такую же юную и прекрасную, как в те дни, когда ему было всего шесть лет.
– Я пришла, сынок, – сказала она. – Пойдем со мной! Я покажу тебе такую красоту, которой ты еще не видел.
– Иду… – выдохнул ди Марон и полетел в свет.
Руменика отвернулась – слезы душили ее. Волах, сопровождавший их, набросил на лицо умершего край одеяла, потом повернулся к Руменике.
– Уже темно, госпожа, – сказал он. – Эрл Бортах распорядился проводить тебя туда, где ты сможешь отдохнуть. И твой спутник тоже.
– Что он тебе молвил? – шепотом спросил Ратислав, когда они пошли за волахом.
– Имя. Женское имя. И я, кажется, знаю, чье оно.
Ратислав заснул быстро – сказался день, проведенный в седле. Однако спал совсем недолго. Кто-то тряхнул его за плечо, и юноша судорожно открыл глаза. Над ним стояла Руменика.
– Пойдем со мной, – сказала она.
– С тобой? А лошади?
– Никуда они не денутся.
Ратислав подобрал с сена свой меч и плащ, пошел следом за девушкой. Двор крепости был пуст, лишь на стенах горели факелы и расхаживали часовые. Комната, которую уделил Руменике для ночлега эрл Борнах, находилась в цокольном этаже одной из башен. Руменика откинула рогожу, заменявшую дверь, вошла, устало опустилась на тахту, покрытую звериными шкурами.
– Завтра битва, – сказала она. – Я не хотела тебе говорить, но я должна. Я слышала, как Хейдин разговаривал с Зарятой.
– Ну и что?
– Они говорили о тебе. Зарята сказал, что в любом случае ты должен будешь сражаться.
– Я и так буду сражаться. Я же воин.
– Ты не понял. У них есть воин, который пришел из твоего мира. Ты будешь драться с ним. Хейдин хотел сам сразиться с этим воином, но Зарята сказал, что это невозможно. Это твой противник.
– Стал-быть, буду сражаться. Затем и меч ношу.
– Я боюсь, Ратислав, – Руменика встала, подошла к юноше, взяла его за руку. – За тебя боюсь. Была бы моя воля, я бы тебя не пустила.
– Да что ты! – Ратислав смущенно опустил взгляд. – Оно ведь и не страшно совсем. Бог, он правому победу подаст. А я себя неправым не чувствую. Ты-то чего беспокоишься?
– А ты не понял?
Ратислав посмотрел в ее глаза, и сердце у него дрогнуло. Когда-то он мечтал увидеть этот свет в глазах Липки.
– Однажды я уже потеряла человека, которого любила, – сказала лаэданка. – Второй потери я не вынесу.
– Я ведь… я не должен… нельзя мне!
– Я знаю, о чем ты думаешь, Ратислав. Мне давно удалось разгадать твои мысли обо мне. Ты думаешь: я всего лишь простой крестьянин, а она принцесса, наследница престола. Только я не всегда была принцессой. Я росла в бедности: Со мной всякое было. Приходилось и отбросы есть, и побираться. Когда у моей приемной матери были запои, я голодала. Добрые люди кормили. Я через многое прошла, даже через то, о чем говорить не хочу, потому что мне стыдно. Я была наложницей императора. Я ведь тоже сейчас вся дрожу. Боюсь, что ты не примешь меня такой, какая я есть.
– Руменика, я сам думал, да только сказать не мог… Я только Хейдину говорил.
– Я знаю. Я видела твои глаза и все в них могла прочесть. И сейчас я вижу, что в твоем сердце. Однажды я сказала тебе, что ты мне очень дорог. Я тогда еще не знала, насколько ты мне дорог. А теперь знаю. И поэтому я не могу молчать дальше. Завтра будет бой., но перед этим у нас с тобой целая ночь. Это будет наша ночь. Твоя и моя. Потому что другой у нас может и не быть.
Руменика прижалась к груди Ратислава, и юноша перебирал ее волосы, целовал ее губы, шею, затылок. Потом Руменика увлекла его на свое ложе. Ратислав с бешено бьющимся сердцем пытался распустить шнуровку ее куртки, но пальцы не слушались, дыхание срывалось, и он опять искал ее губы, опять сливался с ней в поцелуе, чтобы решимость его не ослабла. Руменика помогла ему распутать шнуры, стянула куртку, потом рубашку. Ратислав коснулся пальцами ее груди, почувствовал, как ее руки ласкают его тело под рубахой.
– Славный мой, сильный мой, – шептала Руменика. – Прошу тебя, не останавливайся! Не бойся ничего!
– Ты красивая такая! Глазам больно!
– Так смотри же. Радуйся, что это красота твоя. Насладись ей.
Ратислава била дрожь, лицо его пылало. Он с трудом освободился от одежды, лег рядом с девушкой, заключая ее в объятия. Один из светильников замигал и погас, будто щадя стыдливость любовников.
– Не бойся ничего! – шептала Руменика. – Продолжай! Все будет хорошо! Я тебя люблю. Мне нравится, как ты все делаешь…
– Я… я не умею.
– А и не надо ничего уметь, миленький! Делай, как того хочешь. Да-да, вот так… Ааааах!
Их тела соединились, и Руменика прижала к себе Ратислава, обхватив его ногами, будто боялась, что он испугается того, что происходит, и остановится, не дав ей испытать того счастья, которое она так ждала. А потом она внезапно для себя почувствовала, что вот-вот достигнет разрядки, и застонала. Такого с ней не было с того времени, как она была с Нелленом… Новая волна захлестнула ее, и она ощутила, что и Ратислав дошел до вершины.
– Люблю тебя! – прошептал Ратислав. – Люблю!
– Говори еще…
Они еще долго лежали в объятиях друг друга, а потом сблизились снова, и Ратислав шептал ей что-то в счастливом бреду, пока она не убедила его поспать. До утра оставалось совсем недолго.
– Единый, помоги мне! – зашептала Руменика, обращаясь к горящему светильнику. – Не дай мне потерять того, кто живет в моем сердце! Не отнимай у меня счастья. Не забирай Ратислава…
Огонек светильника дрожал и подмигивал ей, расплывался в радужные кольца и выпускал длинные лучи. Руменика вытирала слезы и повторяла свою молитву. Повторяла ее, пока масло не выгорело и светильник не погас.
Глава десятая
«Следует ли тебе знать, что было до тебя и что будет после тебя? Просто доверься своему мечу и бейся. Будь отважен ныне, и завтра благодаря тебе спасутся народы».
Йонан-Певец, «Золотая Книга Войны»
Хорст фон Гриппен готовился к поединку. Когда начало светать, он принял ванну, а потом долго молился, используя вместо распятия свой меч. С восходом солнца он позвал своих оруженосцев и начал облачаться в доспехи. Сначала фон Гриппен надел чистую льняную рубаху и штаны, на них – гамбизон, а на голову шапку с наушниками. Потом пришел черед штанов из вареной кожи и длинной до колен кольчуги с капюшоном. На кольчугу он с помощью оруженосцев надел стальную кирасу, покрытую голубой эмалью и золотой насечкой, наплечники, пластинчатое огорлие. Полный ножной доспех ливонец не стал надевать, чтобы не стеснять движений, ограничился поножами, закрывающими икры. Сверху на латы крестоносец набросил белую яку с черным ливонским крестом на правом плече и грифоном – гербом дома фон Гриппенов – на левом. Походил по палатке, проверяя, не болтается ли доспех при ходьбе, не сковывает ли движений, и остался доволен. Еще раз велел оруженосцу проверить все ремни и завязки панциря. Затянул на бедрах пояс с привешенной к нему трехгранной мизерикордией. Меч, шлем и небольшой треугольный щит с крестом и грифоном ливонец пока брать не стал, чтобы не утомлять себя ненужной тяжестью. На то и нужен оруженосец, чтобы таскать все это за господином до поры до времени.
У входа в палатку его уже ждали Ферс ди Мерат и другие военачальники. Ливонец и лаэданские офицеры обменялись церемонными поклонами.
– Я готов, братья, – сказал фон Гриппен. – Надеюсь, мой противник уже ждет меня.
– Волахи выходят из крепости, – сказал Эггер ди Скар. – Что же до сидов, они всю ночь не уходили с равнины. Их арбитр уже здесь.
– Славно. Пусть позаботятся о месте поединка.
– Уже позаботились. Вы будете сражаться пешим или конным?
– Пешим. Не хочу, чтобы мой Фойерблиц случайно пострадал при схватке.
– Вы, похоже, уверены в своей победе, местьер фон Гриппен, – заметил ди Мерат.
– Все в воле Божьей, маршал. Я молился и просил Господа даровать мне победу. Но если даже мне не суждено победить, я с радостью умру в такой прекрасный день, – фон Гриппен с наслаждением вдохнул свежий утренний воздух. – Посмотрите, какое сегодня солнце!
– Чудесный день для поединка, – согласился Горам ди Лис.
– Пожелайте мне победы, братья, во славу Бога и императора!
– От души желаем, – сказал ди Мерат, но по его лицу было видно, что думает старый маршал совсем о другом.
С возвышенности, на которой стояла палатка фон Гриппена, был хорошо виден Ай-Рах, и там тоже началось движение. Ворота крепости открылись, и волахи начали выходить на равнину. Впереди войска ехал сам эрл Борнах в куртке из белых смушек с топориком в руках.
– Неужели он сам собрался драться? – пробормотал ди Мерат. – Это было бы безумием.
– Местьер маршал!
Маршал и его офицеры обернулись. На пригорок поднялся воин в черной кольчуге и с виллехенским мечом на перевязи. Рядом с ним семенил толстяк в очках и в нелепой желтой кофте.
– Местьер Хейдин, – приветствовал ортландца маршал. – Пришли посмотреть на бой?
– Точнее, вызвать на бой, – ответил ортландец и обратил взгляд на фон Гриппена. – Твой вызов принят, местьер. С тобой будут биться на том оружии, которое ты пожелаешь выбрать.
– Разве со мной будет драться не волах? – с заметным удивлением в голосе спросил ливонец.
– Нет, не волах. С тобой будет драться мой друг Ратислав.
– Как! – воскликнул крестоносец. – Я не ослышался? Воин со славянским именем?
– Истинно так, клянусь Оартом. Ратислав родом из новгородской земли.
– Воистину, велик Бог в могуществе своем и непостижимы пути Его! – Ливонец поднял руки к небу. – Оказаться в волшебной стране и встретиться тут в поединке со схизматиком-русичем! Будет о чем рассказать братьям по возвращении в Ригу.
– Я бы на твоем месте, рыцарь, не был бы так уверен в легкой победе, – ответил Хейдин, которому не понравилась надменность фон Гриппена.
– Мой орден давно уже пытается сокрушить зубы у русского дракона. Этот народ упорен, крепок и живуч, но мы всегда били их рати в бою. Однако ты меня удивил, воин. Встретить русского здесь, в Аскалуне – ха! Клянусь святым Георгием, история просто удивительнейшая!
– Так вызов принят? – спокойно спросил Хейдин.
– Принят, – ответил ливонец и спесиво поджал губы. – Ступай и скажи этому русичу, что я буду с ним биться пешим и на мечах.
– Я передам. Прощай!
– И еще скажи ему, что я перебил в своих походах столько русских схизматиков, что у всей его родни не хватит пальцев на руках и ногах, чтобы всех счесть! – крикнул вдогонку Хейдину крестоносец. – Пусть позаботится о духовной перед поединком!
– Скажу непременно, – с ледяной любезностью ответил Хейдин.
– Местьер Хейдин, тут что-то не так, – зашептал Франшен Рекля, когда они шли к своему шатру. – Я смог уловить магическую эманацию этого воина. Его аура очень сильна, но она не такая, как у окружающих. Этот воин не такой, как мы.
– Так и есть, Франшен. Он пришел из-за круга. Поэтому только Ратислав может с ним сражаться. Других поединщиков он убьет не напрягаясь.
– А Ратислава?
– Надеюсь, что нет… Что-то еще?
– Над имперским воином черный венец.
– Что это значит?
– Ореол темной Силы. При нем находится какой-то могущественный талисман, насыщенный энергией Темного мира.
– Приятное известие! И что же делать?
– Надо просить Заряту, чтобы он дал Силу Ратиславу. Дракон это может.
– Хорошо, сейчас придем и поговорим.
Они прошли между воинскими шатрами и вскоре оказались у юрты. Руменика кормила Габара хлебом с ладони. Хейдин заметил, что глаза у девушки красные и заплаканные.
– Как он? – спросил ортландец.
– Молится, – лаэданка отвернулась и всхлипнула.
Ратислав был в юрте один. Он стоял на коленях; губы его шевелились, глаза были закрыты. Юноша уже облачился в кольчугу и виллехенский шишак, купленный в Феннгаре, только меч пока лежал на кошме у ног юноши. Хейдин подошел и положил руку на плечо русича. Ратислав вздрогнул, поднял голову.
– Сказал? – спросил он.
– Сказал. Белый воин будет драться.
– Оно и славно. Как думаешь, дядя Хейдин, побью его?
– Непременно побьешь. На этом гордеце навешано столько железа, что он будет громыхать при ходьбе, как телега, груженная медными тазами. В такую жару он быстро запреет в своих доспехах. Главное, держи дыхание, все время перемещайся и не позволяй гневу овладеть собой. Он выбрал бой на мечах, значит, надеется не на силу, а на мастерство. Измотай его хорошенько, а потом вышиби из него мозги.
– Дядя Хейдин…
– Погоди, я еще не все сказал. Не пытайся все время отражать удары щитом. Лучше уходи от его выпадов. Подставишь щит под сильный удар – рискуешь сломать руку. Поэтому отражай им только колющие выпады и лишь в крайнем случае – рубящие удары.
– Дядя Хейдин!
– Будь предельно внимателен, не зевай. И какой я тебе, к вордланам, дядя? Просто Хейдин, понял?
– Понял. Я тебе про Руменику хочу сказать.
– Что сказать? Что-то не так?
– Она и я… словом, мы нынче ночью…
– А вот об этом не думай, заклинаю всеми богами! Не думай ни о ком и ни о чем. Даже о Руменике, даже о своей любви. Позволишь страху войти в душу, тебе конец. Забудь обо всем. У тебя нет ни прошлого, ни будущего. Есть только бой, в котором надо победить.
– Добро, Хейдин. Все понял, как святую молитву.
К месту поединка бойцы прибыли верхами. Ратислава сопровождали Руменика, Липка и Хейдин, фон Гриппена – два латника; один вез его оружие, другой держал знамя с ливонским крестом. Для судей поставили навес, а под ним – скамьи. Эрл Борнах, маршал ди Мерат, командиры лаэданского войска и начальники армии сидов заняли здесь свои места, сев рядышком, будто старые добрые друзья. Здесь же посадили Франшена Рекля; включить его в состав трибунала предложили сиды, которые сочли присутствие вилкана в высоком жюри более чем уместным. Ученый мастер был невероятно горд этому и просто светился от счастья. И лишь один из выбранных судей приготовился наблюдать поединок с другого места. Возвращенный дракон, Гаэрен, Свет Зари, устроился на пригорке позади боевых порядков волахов, будто опекая их маленькую армию. Тысячи глаз продолжали смотреть на дракона с изумлением – уж очень трудно было привыкнуть к мысли, что после пятисот лет Страж Силы вернулся и теперь делает то, что и должны были всегда делать драконы, помогает восстановить мир и справедливость. Само присутствие дракона делало поединок особенно значительным. И многим из зрителей казалось, что они будто возвратились в те легендарные времена, когда великие герои решали судьбы целых империй и сами боги благоволили им и направляли их руку.
Зарята между тем сильно переживал. Он не мог ничем помочь Ратиславу, и это огорчало дракона. Так огорчало, что он ежеминутно вздыхал, выпуская клубы горячего дыма. Наблюдая, как Ратислав в сопровождении своих секундантов едет к месту поединка, Зарята яростно скреб когтями камень, на котором сидел, и давал себе клятвы посчитаться с ведьмой, наделившей противника Ратислава каролитовым перстнем.
Между тем бойцы спешились и двинулись навстречу друг другу. Жоэль ап-Риан, выбранный маршалом поединка, подошел к ним.
– Это честный поединок, – сказал сид. – Вы знаете правила. Вы вольны защищать свою жизнь тем оружием, которое выбрали. Вы вольны решать судьбу поверженного противника: Прошу лишь – будьте милосердны. Не изменили ли вы своего решения драться?
– Нет, – сказал ливонец.
– Нет, – эхом ответил Ратислав.
– Павший будет похоронен с почестями, – сказал Жоэль ап-Риан. – Сторона, за которую бьется победитель, будет объявлена правой. Трибунал проследит за тем, чтобы все условия этой стороны были выполнены. Готовы ли бойцы?
– Я готов, – сказал Ратислав.
– Мальчишка! – усмехнулся крестоносец. Оруженосец подал ему шлем. Фон Гриппен затянул ремни шлема, потом взял у оруженосца щит и меч. – Ich werde Dich, Hundhen, toten! [4]
Ратислав промолчал. Он увидел нечто, пробудившее в нем суеверный страх. На шлеме рыцаря красовался странный плюмаж – белокурая женская коса, оправленная у маковки шлема в фигурное золотое кольцо. Где, когда он мог видеть подобное? Ратислава будто обдало холодом. Липка что-то говорила ему про воина с косой на шлеме. Вот и сбылось реченное! Он почувствовал предательскую слабость в ногах, оглянулся, встретил ободряющий взгляд Хейдина, потом увидел Руменику. Девушка была бледной, но в глазах ее были свет и надежда. Однажды она уже пережила нечто подобное, когда Акун в Торжке защищал ее и себя, потребовав поля. Но Акун был опытным воином, скроллингом. А Ратислав… Он ведь еще мальчишка, сильный, храбрый – и такой бесконечно родной! И хотя ее сердце рвалось на части от тревоги, Руменика улыбнулась. Шепнула: «Люблю тебя!» Поцеловала свои пальцы и направила их в его сторону. И Ратислав приободрился – он больше не чувствовал себя одиноким.
«Буду драться заради нее, – подумал Ратислав. – Жизнь отдам, а завалю рыцаря!»
Липка тоже увидела белокурую косу на шлеме рыцаря и задрожала всем телом, так, что обнявший ее Хейдин ощутил эту дрожь.
– Что с тобой, любимая? – спросил он.
– Пустое, сокол мой. Это от заботы о Ратиславе…
– Начинайте! – скомандовал ап-Риан.
– Gott mit uns! [5]– Воскликнул фон Гриппен.
Вопреки ожиданиям многих, кто наблюдал за поединком, враги не бросились друг на друга в первую же секунду. Фон Гриппен, лениво помахивая мечом, начал идти по кругу, выбирая наиболее удобную позицию. Опытные воины поняли маневр ливонца, оценили его – рыцарь выбрал такую позицию, чтобы солнце светило ему в спину и в глаза Ратиславу.
Лязгнула сталь. Спокойно, будто в фехтовальном зале, фон Гриппен нанес удар в середину щита русича. Ратислав попятился.
– Про меч не забудь, мальчик, – усмехнулся немец.
Ратислав, помня наставления Хейдина, не стал бросаться в ответную атаку. Он терпеливо ждал, когда белый воин пойдет вперед. И это случилось очень скоро: фон Гриппен с невероятным проворством рванулся вперед. Мечи встретились, лязгнули; фон Гриппен попытался атаковать из другой позиции, но Ратислав разгадал эту атаку и ушел из-под удара с ловкостью, удивившей немца. Юноше показалось, что фон Гриппен раскрылся, слишком сильно отведя в сторону руку с щитом, и тут же попытался нанести рубящий удар по корпусу противника. Однако фон Гриппен был начеку; удар пришелся в щит, и Ратислав сам с трудом избежал ответного выпада, нацеленного ему в лицо. Противники опять начали ходить по кругу, выбирая удобный момент для атаки. Словно зловещее предзнаменование, в небе появилась большая стая ворон – птицы кружились над поединщиками, точно повторяли их движения.