Астахов Андрей. Воин из-за круга

   – Не думаю, что пехота была бы тут уместна, – заметил Эггер ди Скар. – Наверное, лучше использовать орибанцев. Они хороши и в пешем и в конном бою и могут быстро маневрировать. Как вы считаете, Фаррангиф?
   – О нет! – Хорст фон Гриппен поднял руку, так и не дав ответить орибанскому военачальнику. – Это будет не просто вылазка. Я покажу язычникам, что их ждет, если они не захотят обратиться в истинную веру и признать императора наместником Бога в этой стране. Я преподам им урок, который они нескоро забудут.
   – О, тогда только Риф ди Дарн вам поможет! – воскликнул ди Мерат. – Наведение порядка и преподана уроков – это его обязанность.
   – И помогу, – ответил командир Красных плащей, у которого по лицу внезапно пошли багровые пятна. – Эти нелюди убили моего брата в Венадуре, и я готов на все, чтобы отомстить за него.
   – Значит, решено, – сказал ди Мерат. – Возьмите сто гвардейцев и отправляйтесь впереди войска. Это ваше решение и ваше право. Единый вам в помощь!
   – Благодарю, – фон Гриппен поклонился командирам и размашистой походкой вышел из шатра.
   – Хлыщ, – сказал Кимон после минутной паузы. – Не думаю, что божественный поступил мудро, приставив этого пустозвона к войску.
   – Не наше дело обсуждать решения божественного, – ответил маршал. – Что там у него было на шлеме, который он держал под мышкой? Кажется, женские волосы?
   – Дивные волосы, шелковистые и белокурые, – Кимон неожиданно игриво подмигнул командирам. – Мы-то с вами, добрые местьеры, хорошо знаем, с какой чудной головки они срезаны!
   – И все-таки в этом воине что-то есть, – задумчиво сказал ди Мерат и посмотрел на карту. – Впереди Маервент. Посмотрим, что ожидает там наш авангард…
 
   Ветер донес до них запах смерти задолго до того, как они увидели деревню Маервент. И Лейрин Рысь приказал отряду спешиться. Оставшиеся поллиги они прошли пешком.
   Пожар погас задолго до наступления ночи, но кое-где руины еще мерцали алыми огоньками углей и источали сизый зловонный дым. Волахи шли клином, с оружием наготове, продвигаясь к центру деревни, и смотрели по сторонам улицы, стараясь хорошенько запомнить все, что видели их глаза. Запомнить и, когда придет время, отомстить.
   Первые трупы попались им уже ближе к центру деревни. Мужчина со стрелой в спине. Голая женщина с распахнутыми остекленевшими глазами, руки которой привязали к перекладине забора. Отрубленная голова посреди дороги. У сгоревших оград еще дымились трупы собак – имперцы даже их не пощадили. Потом они вышли на площадь, к дому собраний.
   Здесь Лейрин встал, не в силах идти дальше. От дома собраний остались только закопченные стены с исходящими дымом провалами окон. Сгоревшая кровля провалилась, по черным балкам еще пробегали сизые огоньки. И тошнотворно пахло горелым мясом. Лейрин сразу понял, что тут случилось; что-то очень похожее готовилось в Венадуре. Тогда обреченных удалось освободить. Теперь палачам никто не помешал. И Лейрину кажется, что в свете луны он видит среди углей и головешек черные как ночь, исковерканные, протягивающие к небу отгоревшие руки силуэты – все, что осталось от десятков людей, жителей деревни Маервент.
   – Командир! – слышит он. – Командир, сюда!
   Лейрин шагает на крик, с трудом понимая, куда идет – все расплывается перед глазами. Потом он видит своих воинов. Дюжий горец держит на руках голенького ребенка. Кто это – мальчик, девочка? Сколько ему лет? Руки и верхняя часть тела сильно обгорели, лица не разобрать; сплошная обугленная корка в багровых трещинах, из которых сочится сукровица.
   – Она жива, – шепчет рыжебородый Хаукер Рыжелис, и глаза у него полны слез. – Она еще жива! Я нашел ее возле того дома, откуда валит дым.
   – Все равно помрет, – говорит кто-то за спиной Лейрина.
   – Не помрет! – В глазах Хаукера отчаяние и надежда. – Клянусь духами долины, не помрет! Мы довезем ее до знахарей живой…
   – Не довезем, – говорит тот же голос.
   – Она может говорить? – Лейрин как во сне слышит собственный голос. – Хаукер, спроси ее, кто это сделал?
   – Сейчас, сейчас, – шепчет Хаукер, и видно, что этот огромный воин с трудом сдерживает рыдания. – Деточка, кто тут был? Деточка, ты можешь говорить?
   Лейрину кажется, что он что-то слышит – легкий выдох с губ умирающего ребенка. Или это ветер вздохнул в кронах продымленных яблонь? Нет, ребенок повторяет. Два слова. Всего два слова, которые надо очень хорошо запомнить:
   – Белый… рыцарь…
   Хаукер начинает рыдать в голос. Девочка уже умерла, но рыжебородый богатырь продолжает прижимать изувеченное огнем тельце к груди. Лейрину кажется, что он слышит, как течет кровь в его жилах, – такая вокруг наступила тишина.
   – Белый рыцарь? – спрашивает его один из молодых ополченцев. – Она сказала: белый рыцарь?
   – Да, – Лейрин ударил себя кулаком в грудь. Губы у него задрожали, и он выдержал паузу, чтобы голос звучал твердо. – Белый рыцарь. Запомните, братья. Наши боги проклянут нас, если мы все это забудем.
 
   Ди Марону снился накрытый стол в отцовском доме в Гесперополисе. Тяжелая скатерть с золотыми кистями, серебряная посуда изысканной работы, горящие в тяжелых бронзовых шандалах ароматические свечи. Дворецкий Лардан ставит перед ним порцию супа из лосося с лимоном, потом свиную отбивную, потом фруктовый салат – и это в то время, когда в городе даже хлеба не хватает! Хорошо быть богатым. Только вот глаза сидящего напротив отца почему-то очень грустные. Ди Марон-старший опять чем-то недоволен. После обеда придется объясняться, но это после, а сейчас надо насладиться всей этой вкуснятиной и…
   – Эй ты, вставай!
   Суп, свиная отбивная и салат исчезают, и вместо них ди Марон видит над собой мрачную физиономию Валька. Саган крепко тряхнул его за плечо, заглянул в глаза.
   – Много спишь, лаэданец, – сказал он.
   – Немудрено, – Ди Марон протер глаза. – Сколько мы отмахали за три дня? Лиг сто точно. А сколько за это время спали? Часов десять. Скверная пропорция.
   – Много болтаешь, – произнес Вальк и пошел к ослу, мирно пасущемуся под деревьями.
   Ди Марон поискал глазами и улыбнулся. Вот почему ему снился обед – Раска хлопотала над расстеленным на земле платком, собирая завтрак. Поэт тут же вскочил на ноги и направился к девушке.
   – Опять хлеб с луком? – спросил он. – Или вы подстрелили гуся, пока я спал?
   – Хлеб с луком, – сказала саганка. – И немного мяса. Припасы надо беречь.
   – Долго нам еще идти? Я никогда в жизни столько не ходил.
   – Потерпи еще немного, – Раска налила из кожаного меха немного вина, разбавленного водой, в свою чашку, подала поэту. – Выпей, взбодрись.
   Вино было кислым; такой бурдой поят в деревенских кабаках. Но тут не Гесперополис, и даже такое дрянное вино лучше, чем вода из реки. Раска начала ломать хлебцы на кусочки, потом, вооружившись ножом, стала отрезать от окорока узкие полоски.
   – Раска, что изображено на моем медальоне? – спросил ди Марон. Он давно собирался задать этот вопрос, но никак не мог выбрать момента.
   – Это священный знак нашего рода, – Раска поправила длинную тяжелую прядь, упавшую ей на лицо из-под расшитой шапочки. – Голубь, волк и косуля – наши животные-покровители. Считается, что каждый саган от рождения должен быть быстрым, как косуля, храбрым и свободным, как волк, и любить путешествовать, как голубь.
   – Разве вы не веруете в Единого?
   – Веруем. Но мы также почитаем наших древних богов. Нельзя забывать своего прошлого. Правда, древним богам молятся больше старики, а молодежь почти вся верит в Единого.
   – А что написано на обратной стороне? – спросил ди Марон, повернув медальон реверсом к Раске.
   – Это охранительное заклинание. Можно перевести с нашего языка на ваш как: «Силою огня буду защищать тебя от всякого зла».
   – Коротко и достойно восхищения, – ди Марон пристально посмотрел на девушку. – Знаешь, я, кажется, не нравлюсь твоему брату. Он все время хмуро смотрит на меня и никогда не называет по имени.
   – Тебе кажется. Вальк очень добрый и очень меня любит. Наверное, он думает, что ты пытаешься за мной ухаживать. Я объясню ему.
   – А ты хотела бы, чтобы я за тобой ухаживал?
   – Ты? – Раска обожгла юношу взглядом темных глаз, улыбнулась. – Нас, саган, в Лаэде считают нечистыми. Говорят про нас, что мы продаем фальшивые снадобья, воруем детей и поклоняемся Харумису, богу ночи. Это ненормально, если лаэданец будет ухаживать за девушкой моего народа.
   – Почему? Ты очень красива и очень добра ко мне. У меня нет всех этих нелепых предрассудков насчет вашего народа. И еще, ты очень похожа на одну девушку, которая когда-то покорила мое сердце.
   – Она тоже была саганкой?
   – Нет, ее отец был азориец, а мать лаэданка. Ее звали Алианна, и она была… в общем, очень славной девушкой. У нее были такие же глубокие темные глаза, как у тебя, и такая же славная точеная фигурка.
   – А где она сейчас?
   – Не знаю. Мы давно расстались.
   – Она тебя бросила?
   – Почему ты так думаешь? – смутился ди Марон.
   – Так, подумала просто. Ты не из тех мужчин, которые сами уходят от женщин, которые им нравятся. Ты любишь красоту и ради нее готов стерпеть многое. Наверное, ты пишешь стихи или песни.
   – А это ты с чего решила?
   – У тебя тонкие гибкие пальцы, нежные и холеные руки. Такими руками держат перо или кантеру.
   – Никогда не думал об этом, – пробормотал ди Марон, глянув на свои руки.
   – А я сразу увидела это, – то ли с насмешкой, то ли с уважением сказала саганка. – Ты баловень судьбы. Ты вел праздную и беспечную жизнь и никогда не задумывался о том, что жизнь может приготовить для тебя испытания.
   – Иногда мне стыдно за ту жизнь, которую я вел.
   – Не стыдись. Единый испытывает людей по-разному. Кого-то он испытывает алчностью, кого-то похотью, кого-то страданием. Но при этом Он всегда проверяет, а остается ли в твоем сердце тот огонь, который был зажжен в нем в миг твоего рождения. Ты не простой человек, Уэр. Ты элькадар, избранный. Таких людей очень мало, и они всегда выполняют в мире важную роль. Судьба бережет тебя. Иначе мы бы не встретились. Верь мне, я всегда говорю правду.
   – Я верю, – ди Марон почувствовал неодолимое желание обнять и поцеловать девушку, но сдержался, представив себе реакцию ее брата. – Куда мы идем?
   – На север. Осталось немного. Видишь эти горы? – и Раска показала юноше на заснеженные пики, возвышающиеся над верхушками леса. – У подножия этих гор ты выполнишь свое поручение. Те, кто должен встретить тебя, сейчас тоже в пути, только идут они на запад. А потом, когда ты сделаешь то, что должен сделать, душа твоя освободится, и ты вступишь на тот путь, который приведет тебя к бессмертию.
   – Мне нравится, когда ты так говоришь. Если даже ты меня обманываешь, то делаешь это очень убедительно.
   – Какие же вы, лаэданцы, маловеры! – Раска улыбнулась. – Тебе следует помыться. Там, за деревьями, есть ручей. Омойся перед едой, это тебя взбодрит.
   Вода в ручье была ледяная, и ди Марон не сразу решился войти в него. Зато когда вошел, испытал настоящее блаженство. Он и сам забыл, когда в последний раз мылся. Он смывал с себя тюремную грязь, засохший пот и дорожную пыль и думал о Раске. Думал о том, что юная саганка и в самом деле похожа на Алианну, только она совсем другая. Алианна была красивой, ласковой, умелой в любви – и одновременно жадной и хитрой. Тогда он этого не замечал, он был слишком поглощен любовью. Наверное, он ее наделял качествами, которых у нее не было. Иногда ему казалось, что Алианна его любит. А иногда он видел, что она им пользуется. Как он тогда написал о ней:
 
    Бесстыдница и скромница святая,
    Безумие, мучительница злая,
    Развратница, небесное создание,
    Лукавый демон, самый нежный друг,
    Души и тела сладостный недуг,
    Моя отрада и мое терзание.
 
   Как это странно, что теперь он почти не вспоминает о девушке с развратными глазами и золотистой кожей с улицы Всех Грехов. И о других женщинах, с которыми ему выпало сблизиться, тоже. Он все чаще думает о Раске. Неужели он влюбился в эту саганку?
   – Лаэданец!
   Вальк стоял на берегу ручья, заложив руки за пояс и наблюдая за ним. Ди Марон в последний раз нырнул в ручей, отдуваясь, вылез на берег и потянулся за одеждой.
   – Бледнокожий изнеженный мальчишка, – с насмешкой сказал Вальк, не сводя с него взгляда.
   – Чего таращишься на меня, друг мой? – ди Марон поспешно натянул штаны. – Если я тебе не нравлюсь, невелика беда. Как-нибудь переживу.
   – Не нравишься, – с прямотой воина ответил Вальк. – Но моя сестра что-то в тебе нашла. Не понимаю ее.
   – И славно. Глазей на девушек, уж в них-то ты что-нибудь да поймешь. Или девушки тебе тоже не нравятся?
   – Мне не нравится, когда лаэданский прощелыга слишком пристально смотрит на мою сестру. Запомни это, мальчик.
   – Позволь мне самому решать, на кого мне смотреть пристально, а на кого не смотреть вообще. И нечего мне угрожать, я не из пугливых.
   – О чем говорите? – Раска вышла из-за деревьев, глянула на мужчин. – Идемте есть. Надо спешить, солнце уже высоко. Нам предстоит трудный переход.
   Вальк посмотрел на сестру, покачал головой, потом бросил взгляд исподлобья на ди Марона и ушел от ручья. Поэт тем временем быстро натянул рубаху и кафтан – ему не хотелось стоять перед Раской полуголым. К тому же с севера дул холодный ветер.
   – Он тебя ревнует, – сказал он саганке.
   – Ревнует. Он похож на отца, а я на мать. Отец тоже ревновал мать ко всем.
   – Ревновал?
   – Наши с Вальком родители умерли два года назад.
   – Сожалею. Чем больше я о тебе знаю, тем больше ты трогаешь мое сердце.
   – Не надо, Уэр. Если ты привяжешься ко. мне, тебе будет трудно расставаться со мной. И мне тоже. Идем завтракать. Дорога ждет нас.
 
   Орел, казалось, плавал прямо над головой. Выше него было только солнце и рваные белые облака, похожие на клочья сахарной ваты. Ди Марон никогда прежде не видел орлов и теперь любовался величественной птицей. У него появилось чувство, похожее на зависть, – как, наверное, прекрасно так вот безмятежно парить в небе, наблюдая с высоты за человеческой возней, интригами, преступлениями и страстями! У него даже появилась мысль написать поэму. Не сейчас, конечно, когда все закончится, и он вернется к отцу в Гесперополис. И усталость прошла сама собой.
   Полдня они преодолевали каменистый подъем, зажатый между двумя скалистыми грядами. Раска шла впереди, ди Марон за ней, а Вальк с ослом замыкали процессию. Если внизу в долине было прохладно, то здесь солнце палило вовсю, и поэт обливался потом. Подъем давался тяжело, ломило ноги, и поэт время от времени поднимал глаза к небу, чтобы проверить – с ним ли орел? Птица продолжала парить широкими кругами над ними, и ди Марон становился бодрее и веселее, будто бы между ним и птицей существовала какая-то необъяснимая связь, позволявшая ему перебороть усталость и раздражение.
   Наконец Раска остановилась. Выглядела она на удивление свежей. Когда ди Марон подошел ближе, она показала вниз. Поэт увидел широкую долину, разрезанную извилистой полноводной рекой.
   – Это река Лофт, пограничная река между Хэншем и Лаэдой, – сказала девушка. – Мы пришли.
   – Благодарение Единому! – Ди Марон в искреннем восторге вознес руки к небу. – Первая хорошая новость за столько дней!
   – Для радости пока нет повода, – сказала Раска. – Одна дорога закончена, начнется другая. Дальше ты пойдешь один.
   – Один? Почему один?
   – Потому что так надо.
   – Но разве вы не обещали проводить меня до самого места?
   – Мы обещали И проводили.
   – Клянусь Харумисом, ничего не понимаю! Куда же мне теперь идти?
   – Вниз, в долину, – Раска показала рукой на реку. – Это будет нетрудно. Видишь те скалы, похожие на гребешок петуха? За ними начинается тропа от перевала вниз, ты легко ее найдешь. Тропа очень удобная, и тебе ничего не грозит. Спускайся по ней, и ты подойдешь к самому берегу реки. От того места, к которому ты выйдешь, тебе придется пройти еще около лиги на восток – иди по течению реки и не ошибешься. Там ты увидишь висячий мост.
   По нему ты и пройдешь в страну волахов. А дальше ступай по дороге, пока не встретишь людей. Если они поведут себя недружелюбно, покажи им медальон, который тебе дала бабушка Сона, и все будет хорошо. Все ли ты понял?
   – Все, кроме одного. Кого я должен искать в стране длинноволосых дикарей и пещерных медведей?
   – Женщину. Молодую и красивую женщину, которая скоро придет сюда, чтобы остановить начинающееся безумие. Тебе не надо ее искать – судьба сама вас сведет. Ты узнаешь ее сразу, ее нельзя не узнать.
   – У нее есть имя?
   – Я не знаю ее имени. Но другой такой нет во всем свете, потому что близ нее находится вернувшийся в наш мир дракон.
   – Я, кажется, начинаю терять ощущение реальности. Сначала халан-морнахи, потом лейры, теперь еще и красавица с ручным драконом! Никакого таланта не хватит, чтобы все это описать.
   – Еще одно хочу тебе сказать, – Раска потупила взгляд. – Будь осторожен. Дело, за которое ты взялся, очень опасное.
   – Мне что-нибудь грозит?
   – Нам всем что-нибудь грозит. Человек не должен знать своего будущего. Я не могу сказать тебе, что тебя ждет, лишь прошу – будь осторожен.
   – Раска, ты наполняешь меня сомнением!
   – Ты не должен сомневаться. Просто иди вперед, но не будь беспечен. Говорю это, потому что знаю, какой ты. А теперь мы должны с тобой проститься.
   – Значит ли это, что мы расстаемся навсегда?
   – Навсегда? – Раска на миг нахмурила брови, но потом глаза ее засветились, будто наполнились солнцем. – Забудь это слово. Если мы не встретимся с тобой в этой жизни, то обязательно встретимся в другой, лучшей. Не бывает вечных разлук и вечных расставаний. Все, с кем нас хоть однажды сводила жизнь, встретят нас, и встреча эта будет радостной, поверь мне.
   – Ты говоришь лучше любого придворного поэта! Я восхищен тобой, – ди Марон полез в свой кошель и достал одну из своих золотых монет. – Всего золота мира мало за твою доброту и твою помощь. Не откажись принять хоть малую его часть.
   – Помогать элькадару – великая честь, – сказала Раска и покачала головой. – Мне не нужно денег. Я была рада услужить тебе.
   – Я даже не знаю, что сказать.
   – Ничего не говори. Просто иди вперед, а мы помолимся за тебя Единому и своим древним богам. Пусть они помогут тебе на твоем пути.
   Ди Марон растерянно смотрел на девушку. Ему хотелось сказать ей еще что-то, очень важное для него. Что она прелестна. Что она покорила его сердце. Что он должен знать, где ее искать, потому что… И тут поэт понял, что всего этого говорить не стоит. Он прочел это в глазах Раски. Она просила его ничего не говорить. Она умоляла быть решительным и порвать ту невидимую призрачную нить, которая соединила их в последние дни.
   – Хорошо, – поэт вздрогнул, будто очнулся от сна. – Я пойду. Прощай, милая.
   Она ничего не сказала, только поднесла пальцы к губам. Глаза ее улыбнулись ему. Даже мрачный Вальк за спиной девушки кивнул ему головой, и взгляд его как будто стал дружелюбнее.
   Ди Марон поклонился на прощание и зашагал вниз. Он дал себе слово не оглядываться, чтобы лишний раз не бередить душу, но не удержался; поравнявшись со скалами, о которых говорила ему Раска, он все-таки обернулся, чтобы еще раз увидеть. Но девушки и Валька уже не было – они ушли. Ди Марон ощутил неприятный холодок в сердце – он испытал похожее чувство, когда в утро после нападения лейров вернулся домой.
   – Забудь слово «навсегда»! – бормотал он, спускаясь в долину по хорошо различимой и вполне безопасной тропинке, ведущей по склону горы. – Вряд ли я тебя когда-нибудь увижу, прелестная саганка! А впрочем, кто знает? Саганы часто бывают в Гесперополисе, и, может быть, Раска еще повстречается мне – одна, без этого мрачного детины? Милая, милая Раска! Ты заслужила столько стихотворений, что я, пожалуй, буду писать их денно и нощно. Только бы выпутаться мне из всей этой кутерьмы, вернуться домой, к отцу. Уж он-то найдет способ снять с меня приговор суда…
   Тут ди Марон вспомнил про орла и поднял взгляд к небу. Птица исчезла. Только белые рваные облака медленно таяли в синеве.
   «Раска сказала, что меня ждет встреча с прекрасной незнакомкой, – думал он, продолжая спускаться с горы вниз. – Да еще с такой, у которой ручной дракон. Слыханное ли дело – дракон! Я про них только из сказок знаю. Что-то перевернулось в этом мире, если в него вернулись драконы. Кругом тайны, пророчества, загадочные события. Думал ли ты, брат Уэр, что тебя затянет в такой вот водоворот? Того, что ты пережил за последние две недели, на десять жизней хватит, а все еще, похоже, только начинается. Мне ведь должна встретиться женщина. Прекрасная незнакомка. Хм! Тоже саганка? Если она благосклонно ко мне отнесется, я буду с нежностью вспоминать эти дни. Даже старого халан-морнаха. Держись, брат Уэр, теперь ты герой сказаний! Про тебя еще песни сочинят. Или забудут, что вернее всего. Сила Единого, хороша речка! Грязная, будто сам Харумис в ней искупался!»
   Лофт и в самом деле выглядел угрожающе. Река вздулась от недавних дождей, и мутные стремительные воды неслись по руслу с бешеной скоростью. Поэт вышел на берег и некоторое время стоял у края воды в оцепенении. Неистовая река будто загипнотизировала его. Потом он вспомнил про мост.
   Идти пришлось недолго. Мост висел так низко над водой, что волны, казалось, касаются его. Сильно болели ноги, хотелось есть. Ди Марон с опаской подошел к входу на мост, глянул вперед. Внутри ожил страх. Мост выглядел очень хлипким. Если этот непрочный настил подломится, он обязательно свалится в воду и утонет – выплыть из такой стремнины невозможно. Решимость ди Марона вдруг стала таять, как сосулька в кулаке. Идти или не идти? А если не идти, то что делать дальше? Дорогу обратно он, уж конечно, не вспомнит. Страх коснулся его волос, заставляя их шевелиться. И ди Марон зашептал молитву Единому, прося сохранить его жизнь и указать правильный путь.
   Он не заметил, как за его спиной будто из-под земли появились шесть человек в шерстяных плащах, вооруженные арбалетами и боевыми топорами. И когда ди Марон все-таки решился и шагнул на мост, один из этих людей схватил его сзади за полу плаща.
   – А! – только и успел сказать поэт.
   В следующий миг его повалили на землю и приставили к груди острие меча. Потом над ним показалась зверская физиономия в обрамлении длинных рыжеватых волос и осклабилась в свирепой улыбке, показав скверные зубы.
   – Ты лаэданец! – сказал обладатель зверской физиономии на ломаном лаэданском. – Говори!
   – А что мне говорить? – ди Марон попробовал встать, но меч больно кольнул его, и он опрокинулся обратно.
   – Шпион, – сказал другой, подходя справа. – Лазутчик.
   – Вы волахи, да? – спросил ди Марон, оглядывая неизвестных воинов.
   – А тебе какое дело, лаэданская крыса? – сказал третий воин, светловолосый и в рысьей шапке. – Если хочешь помолиться, сделай это, а то поздно будет.
   – Вы… это, послушайте! Я шел к вам, – ди Марон полез за пазуху, достал медальон Соны. – Вот, смотрите! Я шел к вам, чтобы…
   – Что там у тебя? – Рыжий сорвал медальон с шеи поэта, поднес к глазам. – Саганская безделушка, клянусь голосом гор!
   – Ну-ка, дай взглянуть, – потребовал воин, заговоривший с ди Мароном третьим: он по всему был предводителем этого отряда. Какое-то время он изучал медальон, потом спросил ди Марона: – Откуда он у тебя?
   – Мне дала его Сона. Бабушка Сона. А Раска сказала, что если я встречу людей, мне надо будет показать им этот медальон и они мне помогут.
   – Прям-таки помогут? – усмехнулся начальник отряда. – А может, ты нам врешь?
   – Клянусь Единым, что говорю правду. Я только что спустился оттуда, – и ди Марон показал пальцем на гору. – Раска и Вальк меня провожали. Никакой я не шпион. Вообще не знаю, чего ради меня сюда послали.
   – Тебя послали? Кто?
   – Сона и ее внучка Раска. Они мне сказали, чтобы я встретил тут женщину, у которой есть дракон. Чепуха какая-то. Но я пошел, потому что они велели идти.
   – Дракон? – Начальник отряда задумался. – Пожалуй, этого недотепу надо отвести к эрлу Рослину. Пусть с ним поговорит. Хаукер, подними его.
   – А если он шпион? – спросил рыжий. Спросил намеренно по-лаэдански, чтобы ди Марон его понял. – Не лучше ли камень на шею, и в реку?
   – Прикончить его всегда успеем. Пусть Рослин поговорит с ним. А эта безделушка – штука особенная. Саганы таких никому не дарят. Верно, парень идет с важным делом.
   – Вставай! – Хаукер поднял поэта за шиворот, будто ребенка. – На этот раз твоей заднице повезло. Но бойся меня разозлить, лаэданец!
   Ди Марон промолчал. У него были вопросы, но он решил, что молчать мудрее и безопаснее. Воины повели его к мосту, и поэт сам не заметил, как перешел по нему через Лофт. Уже на другом берегу он с тоской посмотрел назад. Ему показалось, что он не просто перешел через бурную горную реку. У него появилось предчувствие, что возвращения обратно уже не будет.

Глава восьмая

   «Я вошел в земли неведомого народа. Я видел то, о чем язык мой не в силах поведать. Я стал свидетелем чудес несказанных и постиг много мудрых вещей. Но всякий раз, когда вспоминаю я о том, что узрели мои глаза и услышали мои уши, говорю я себе – истинное чудо в том, как благодаря разуму и сердцу может разумное существо вести приязненный диалог с себе подобными…»