Сколько я ни молила, сколько не звала – Ткачиха не отвечала. Намертво отрезала меня Осенняя Княгиня, намертво. Сколько прошло времени – не знаю.
   Ушли чувства. Жажда жизни перестала бороться с отчаянием. Все забрала усталость.
   Я не знаю, что случится, когда это тело умрет. Попаду ли я сразу в Хаос или, освобожденная, успею побывать во владениях Ткачихи Судеб? "Успею" – потому что она тут же перережет нить. Князья не терпят, когда нарушают их приказы. Князья не терпят, когда оспаривают их волю. Остается надеяться, что смерть будет недолгой. Не тела, а моей сущности, меня самой. Я боюсь боли… а смерти уже не боюсь. Скорей бы только.
   Вместо неминуемой гибели на меня надвинулось нечто более страшное.
   О, Хаос! Стихии! Ткачиха!
   Ну, что я сделала Осенней Семье?! За что они меня преследуют?! Сначала Реи'Линэ, потом Листопад. Все-таки он! Его приветствовали волки! Но ему-то какая разница?!
   На что ему сдалась я и мой человек?!
   Они шли вместе. Остановились у самой ямы.
   О, нет… Ли'ко еще плату с человека потребовал! Значит, этот дурень сам додумался его о чем-то попросить! Идиот!!! Это же надо – за несколько дней связаться с двумя высшими фейри! Одного бы на всю жизнь хватило!!!
   – Дай, вытащу, потом разберемся!
   Это он из-за меня?! Он, что же, не узнал фейри?! Ну да, не узнал… должно быть, за мага, как Реи'Линэ принял. И догадался, безумец, позвать на помощь! Больше некого было?!
   Вытащит он меня, как же…
   Человек остановился на краю ямы. Заглянул вниз. Лицо его не предвещало ничего доброго. Я стояла, расслаблено опираясь на кол. Так, будто в яме нахожусь по своей воле. Только пальцы намертво вцепились в дерево. Не думаю, что ему захочется лезть за мной сюда, но он же сумасшедший, как все Воины…
   Кажется, он удивился. Я опять сделала что-то не так. Наверное, человеческая девушка не так бы встретила своего спутника, явившегося вытаскивать ее из волчьей ямы. Вот только серьезней ко мне Тиан относиться не стал.
   – Что ты себе позволяешь? – требовательно спросил он.
   – Тебе-то что за дело? – стараюсь говорить лениво, презрительно, как и положено Старшей при встрече с человеком.
   – Нара! – А вот теперь смертный перестал сдерживать свой "праведный" гнев. – Прекрати дурить! Что это ты выкидываешь?! Зачем ушла с постоялого двора на ночь глядя?! Что ты забыла в этом лесу? Я по твоей милости упустил обоз, да еще связался со Старшим! Унижаться пришлось, лгать! Ты…
   – Да как ты смеешь?! – заорала я, чувствуя, как злое бешенство смывает остатки разума. За это Ткачиха меня не любила больше всего: однажды я выплеснула свою ярость на нее саму. Ох, как она после гневалась!.. Но тогда я ей все-таки высказала все! И даже больше! Уму непостижимо, как и жива осталась… Княгиня была милостива… Но зло затаила, а на память она никогда не жаловалась, а уж мстить как любит, сторицей воздает за все хорошее… – Как ты смеешь?! Кто дал тебе право меня отчитывать? Кто дал тебе право идти за мной?! Я ушла! Это мой выбор! Мое право! Я не твоя собственность, запомни это, человек! Я иду куда хочу и никто – запомни! – никто в смертных землях мне не указ!
   Он так удивился, что не обратил внимания на мои оговорки. А я устала, смертельно устала изображать из себя молоденькую смертную. Я старше его на тысячи лет, перед моими глазами прошла череда смертей и рождений. Кто он такой, чтобы кричать на меня? Требовать ответа?!
   – Нара, – нерешительно начал он, но я снова перебила.
   – Ступай прочь, Тиан Берсерк! Ступай прочь, уходи к своему Пламени, к битвам, к пути Воина и к тому подобной чуши! Да чтоб ты себе шею тут же сломал – мне меньше мучаться! Проваливай! Иди в свои Костряки, догоняй свой обоз, пропадай ты пропадом!
   Он злится. Тоже не самый терпеливый человек на свете. Злится – но сдерживает себя. Все еще принимает меня за ребенка, не верит моему слову. Я – Старшая, я сделала свой выбор. Чего ему еще надо?!
   – Нара… Ты из-за той девушки ушла?
   – Какой девушки? – Я никак не могу понять, что ему еще стукнуло в голову. Какое дело мне, Старшей… Он удивляется еще больше. Хаос! Я вспомнила девицу на постоялом дворе. Кажется, ее звали Кига. Я уже и забыла о ней, столько всего передумала. В голове осталось одно – мне не вынести жизни рядом с Берсерком, но и вдали я не справлюсь. Кажется, все действительно началось с девушки. Но я успела забыть о ней, погрузившись в свои раздумья. А он помнит. Небось, напридумывал себе невесть чего. Он ведь меня за человека считает, их женщины мужчинами не любят друг с другом делиться… – Ты о той дуре? Да проваливай ты к ней, мне какая разница?
   – Все. С меня хватит. Или ты сейчас же вылезаешь…
   Ага. Вот дурак. Неужто забыл, что я не по своей воле тут сижу? Или я так хорошо сыграла, поверил? Но если бы и могла… Во-первых, я собираюсь тут умереть. А во-вторых, если вылезу, пожалею о такой уютной яме и о стае волков, не пожелавшей до меня добраться этой ночью. Он меня тут же убьет и прикопает рядышком.
   – Или что, Воин? Поднимешь руку на женщину? Да-а, Берсерк, этим подвигом ты прославишь свой меч! Ну, давай же! Угрожай, страши, пугай! Думаешь, я тебя боюсь?
   Он сплевывает и разворачивается.
   – Нет, – кидает через плечо. – Я ухожу. Мне надоело слушать твои вопли.
   – И проваливай! – визжу я ему вслед. – Не заплачу! Жалеть не буду! Думал, очень мне нужен, да? Я и без тебя обойдусь! Ступай к фейр… к фейкам! В Пламя!
   Он уходит.
   Сейчас же меня покидает злость. Я сделала свой выбор, но почему же так хочется плакать?
   Нет. Слез не будет.
   Это не баньши рыдает, это глупое человеческое тело, которому холодно и хочется есть…
   Он ушел. Бросил меня.
   Нет! Это я его бросила! И никто – ни Ткачиха, ни Реи'Линэ, ни Ли'Ко не заставят меня изменить свой выбор. Старшие, мы всю жизнь служим Князьям. Баньши, мы связываем свою жизнь с Родом. Но сегодня мне на это плевать. Я не хочу больше подчиняться. Мне надоело уступать, смиряться, жертвовать…
   Пусть уходит.
   Это я его бросила. Это мой выбор.
   На тропинке снова раздаются шаги. Не-ет. Только не это! Сколько же можно?!
   Тиан наклоняется.
   – Я поклялся тебя защищать, – напоминает он.
   – Мне плевать. – Ничего умнее уже не придумывается.
   – Я клялся, что не брошу. Не оставлю.
   – Это я тебя бросила и оставила. Уйди. Я нарушила свой долг, что мне твои клятвы?
   Старшие бы сказали – он в своем праве. В праве исполнить клятву. А я не в своем.
   Он завозился, скинул сумки, снял гитару, положил осторожно, и спрыгнул в яму. Я вцепилась в кол мертвой хваткой.
   – Отпусти! – потребовал человек, тщетно пытаясь разжать мои руки.
   – Убирайся отсюда, Тиан Берсерк! Предоставь меня собственной участи!
   Он пережимает мне запястье, рука сама собой разжимается. Я визжу и вырываюсь, но он сильнее. Он в своем праве.
   Из ямы он меня просто вышвырнул. Я упала на стылую землю, ударилась. Больно, между прочим! А потом выпрыгнул сам.
   Я не пытаюсь бежать – он шагом идет быстрее, чем я бегу. Я жду. Больше он от меня не добьется ни слова. И, уж конечно, никакой благодарности за "спасение"!
   И тут он поднимает меня с земли и обнимает. До хруста в костях, с такой силой, что мне становится страшно, больно, хочется вырваться. Я дергаюсь, пытаюсь освободиться, а он…
   – Ты тоже обещала, – шепчет он едва слышно. – Ты не сказала этого, но позволила…
   Ты позволила мне поверить, что я больше не Ничейный. И предала. Ушла. Бросила.
   Молчу… Не знаю, то ли завыть, то ли… А он продолжает:
   – Я не знаю, кто ты… что ты… Не знаю. Но ты… Ты нужна мне! Ты мне необходима!
   И обнимает еще крепче, что мне нечем дышать становится. Словно хочет сплавить наши тела воедино, удержать, не пустить… Я ему нужна. Почему?
   А я молчу… И все еще не знаю, то ли завыть, то ли зарыдать, то ли обнять его в ответ и пообещать… Пообещать, что никогда его не оставлю. Солгать вновь.
   – Я останусь с тобой, пока в праве быть рядом. Но однажды мне придется уйти… – выбираю правду, потому, что понимаю – очередная ложь разрушит то хрупкое, странное чувство, что заставило его мчаться за мной по лесу, лезть в волчью яму, сказать то, что он, уверена, еще не говорил никому. Я буду с ним всегда – пока это от меня зависит. Но когда-нибудь может случиться так, что Ткачиха позовет меня к себе. Или отберет смертное тело. Или мне придется уйти, взращивать оставленного где-то ребенка. Я не знаю будущего. И не дам опрометчивой клятвы.
   Он отпускает меня и прямо смотрит в лицо, пытаясь найти хоть тень лжи…
   Не находит…
   Я больше не могу ему лгать. Или все… все окажется напрасно.
   Тиан Ничего страшного с Нарой не случилось. Так, подол подрала да клок из плаща выдрала. Поправимо. Зашьет. Сама цела – и ладно.
   Я разжег костерок, чтобы отогреть беглянку, а сам пытался придумать, чем бы накормить ее. Не идти же на охоту? А из таверны что-нибудь захватить с собой я не догадался. Дурак! Сам-то позавтракал (до сих пор мутит), да потом еще у феечьего отродья из рук еду принял… Вот ведь!
   Стоп. А он ведь оставил мне флягу! Кинул, перед тем, как обернуться. Я ее машинально за пояс заткнул. Да, вот она.
   Взболтнув, я оценил, что наполовину фляга полна. Отвинтив крышку, я осторожно понюхал. Да, то самое, которым он меня угощал…
   – Вот, выпей, – я протянул фляжку Наре, нахохлившейся пичугой примостившейся на бревнышке. – Это Лис дал. Я пил, вроде, не отравился…
   Она разом встрепенулась, глянула на меня исподлобья, но руку из-под плаща вытянула, приняла флягу. Понюхала недоверчиво и прошипела что-то на истинном. Я лишь поморщился: привык уже, что когда она волнуется, на язык феек переходит.
   Промелькнула даже мысль, а не из них ли она сама? Но нет. Вольградские ворота не пропустили бы Старшую. А на всесильную повелительницу стихии, Княгиню, менестрелька моя не тянула, ну никак. Курам на смех!
   – Осеннее вино, – сказала она, отпив аккуратно. – Ты действительно выпил?
   – А не стоило? – заволновался я. В том, что касалось обитателей Вьюжных лесов, я мало что понимал. А менестрелька наоборот. Ей положено всякие легенды да истории о них знать. Небось, и о вине этом знает что-то.
   – Да нет, ничего… – Она отвела взгляд. Завинтив крышечку, кинула фляжку мне обратно, да так, что я едва подхватил. – Только странно… Это вино делают из белого винограда, что растет в Золотых Угодьях, по ту сторону Врат. Оно ценится по стократному золотому весу, не меньше! А фляга? Посмотри на нее… Ничего не замечаешь?
   Я послушался. А что такого? Из металла черного незнакомого, мягкого: вон – вмятина на донышке. А украшена какими-то невзрачными камушками грязно-коричневыми.
   Это я Наре и сообщил, пожимая плечами. У начальника смены нашей и получше фляжка: серебряная, с гравировкой. У Старшего вещица и подороже могла бы быть.
   – Правда не понимаешь? – спросила Нара весело и, наконец, разогнулась, перестав напоминать маленького испуганного зверька. – Ну ты и болван!
   Я уже хотел оскорбиться, но поймал себя на том, что глупо улыбаюсь. Она назвала меня болваном!
   – Не понимаю. Ну чего в этой фляге такого?! Вино, конечно, вкусное, я такого раньше не пробовал, но в подвалах Академии небось и получше водится.
   Девушка встала, отбросив полу плаща так, что она едва не загорелась. Раздраженно вздохнула, сверкнула глазищами.
   – Тиан, ты хоть знаешь, кто такие гномы? Ах, всё-таки знаешь! И то радость! Так вот, этот черный металл они добывают во Вьюжных Горах и называют арамом. Из него делают фляги и кубки – этот металл нейтрализует все яды. А камушки… Ты о янтаре слышал когда-нибудь? Это, конечно, не красный, тот лишь Ректору да Советникам по карману. Но янтарь.
   Я взглянул на флягу уже иначе: с уважением, даже благоговением. Если Нара говорит правду, я сейчас держу в руках целое состояние! Да один золотой янтарный камушек стоит половины обоза, в котором мы ехали! Только мифический ледянник дороже его, да алый огненный янтарь. Это… это…
   Нара закинула гитару за спину, подобрала свою сумку, за которой мне пришлось по второму разу лезть в яму. Я же стоял, захваченный видениями собственного будущего. Вот доберемся до Костряков, тут же к ювелирам пойду, что побогаче. Или в Вольград лучше вернуться? Продам, дом куплю, женюсь… А Наре таверну куплю в Псхове. Будет там песенки свои петь, а я к ней в гости с семьей наезжать буду. И детям рассказывать, как менестрелька сбежала, а Старший, которого я нанял ее найти, мне подарил драгоценную флягу…
   – Не обольщайся, – услышал я. Она тяжело вздохнула. – Продать-то ее ты сможешь, но потом воздастся тебе сторицей, будут тебя несчастья по пятам преследовать.
   Такие подарки не продают. Не для того их дарят.
   – Думаешь? – с сомнением спросил я, пряча свое будущее состояние в сумку, поглубже меж рубах запихивая. – А может все-таки… Что там легенды говорят?
   – Тиан! – она скривилась, будто ее зубная боль мучила. – Ну, подумай же! Лис подарил тебе флягу не просто так. Просто так он тебя бы в яму заманил или бросил в лесу, или… А ты ему чем-то понравился, или заинтересовал. Он известный… любитель смертных. Привязался, одарил, теперь вот мучайся! Не отстанет!
   – Эй, эй! – я догнал менестрельку. – Ты о чем?! Ты-то откуда знаешь, ты же его не видела?
   – Да по описанию узнала. Кто ж его не знает?! – она резко обернулась, и мне на мгновение почудилось, будто в глубине ее зрачков танцует пламя. – А уж мне сам Порядок велел! Вспомни-ка, болван, кто менестрелям покровительствует?
   Я пожал плечами. Откуда мне знать. Я и имена ангелов Единого не запомню никак, все из головы вылетают, а уж феек лишь маги по именам величают. Нужны они мне больно…
   – Вспомни! Их всего двое, тех, кто во плоти явился смертным. Ты же должен был хоть слышать сказ о нашествии степняков, что два века тому назад было?
   – Ну помню… Тогда фейки и вылезли…
   – А кто вылез, помнишь? – насмешливо переспросила Нара, отводя в сторону ветку и уверенно шагая вперед. Мне оставалось лишь удивляться, как она умудрилась заблудиться, с таким-то чувством направления. Правда, потом она пояснила, что на запах рыбы шла.
   О чем она там спросила? Ах да… О том, кто вылез… Сказку мне эту мать рассказывала когда-то. Два века назад несметные орды кочевников из степей вторглись в Рось и первым городом, стоявшим на их пути, был Псхов. Академия тогда войска отовсюду согнала, но и этого было бы мало. Проиграна была бы битва, Псхов бы пал, если бы не фейки. Едва село солнце, взошла на стены одна из магов-наемниц, раскинула руки и призвала пламя. Лина Огнь звали ее. И вышли из пламени воины, что не знают мира и не желают покоя. И пошли они против кочевников, и не было силы, чтобы остановить их. А потом пришли оборотни, которых призвал второй из феек. И эти оборотни сначала обратно в степь погнали орду, а потом месяц вокруг Псхова рыскали, уцелевших в пламени добивали. Как же звали этого повелителя оборотней?
   – Его звали Ли'Ко, что на росском означает Осенний Листопад. Но люди его иначе тогда звали… Лисом. – Произнесла она и, увидев моя непонимающий взгляд, пояснила: – Ты вслух размышлял. Может, тебе в менестрели податься?
   – Погоди! – отмахнулся я. – Ты что, с ума сошла? Это же… Нет, Нара, это не мог быть… Нет, это просто совпадение!
   – Верь чему хочешь. Я лишь говорю, что знаю. Лис – покровитель менестрелей, я о нем много… наслышана. А как ты описал, это точно он. И челка у него в три косички всегда заплетена. А белая полоса – метка чужой стихии. Моя Эй… Моя учительница когда-то рассказывала, что одна из сестер-вьюг его полюбила, и оставила на память белую полосу в гриве. Чтоб не забыл ее, чтоб ждал, пока она к нему вернется.
   Я помотал головой, решая, а не слишком ли много выпил…
   – И он ждет? – Это, определенно, был самый глупый вопрос из возможных. Нара обернулась, вновь сверкнула глазами, а потом, вздохнув, ответила:
   – Ждет… И всегда будет ждать. Вьюга ради него узор мира испортила, его судьбу себе забрала, один обрывок и оставила на память Ткачихе.
   Минут десять(9) мы прошли молча. Потом вдруг накрыло озарение…
   – Лина Огнь, так… Елина Огнь это… – ахнул я и остановился, прикладывая ладонь к глазам. Во что же я вляпался-то?! В какое дерьмо?!
   – Да-да, – ехидно подтвердила Нара. – А ты думал, что, просто так тебе сабельку подарили? Говорила тебе, предупреждала!.. Но что уже теперь поделать. Воином ее тебе стать теперь – одна дорога. – И горько закончила: – Одна дорога теперь – в пламя. Одна.
   – Мне снятся сны… В них оно – пламя, – сболтнул я, вспоминая давешний кошмар.
   Пожалел сначала, а потом мысленно рукой махнул. Менестрелька-то непростая у меня.
   Вон сколько всего знает! А я все не знал, о чем с ней, дурочкой, разговаривать.
   И кто дурак после этого? А ведь говорили в обозе, что сказки она детям на ночь волшебные читает, да потом у костра легенды. Все не слушал, старался подальше держаться…
   Дальше мы молчали. Я, смущенный, не знал, как начать, а она даже не оборачивалась. Будто роли местами поменялись. Раньше она шла за мной, пряталась за моей спиной от всего мира, а теперь… А теперь даже походка изменилась.
   Будто она что-то для себя решила, будто…
   Вечерело. Обоз уже переправился, когда мы вошли в Большие Окуни. Следовало поторопиться, чтобы успеть до закрытия мостов.
   Маг принял четыре монеты и кивнул, пропуская. Я поморщился, затягивая завязки кошелька. Долго не протянем, если в обоз обратно не примут. Дня на два хватит, а потом голодать придется.
   – Тиан… – неуверенно начала Нара. – Я тут подумала… Ты на меня столько потратил. Одежду купил, гитару.
   – Забудь! – отрезал я. – Нечего тут!
   – Так денег-то у тебя почти не осталось… – тихо заметила она, отводя взгляд.
   – Ничего, заработаю, – легкомысленно отмахнулся.
   – Я ведь тоже могу работать, – еще тише, почти неслышно.
   Я взвился и разразился тирадой о том, что не пристало честной женщине, да и кем я-то буду, и что пока я жив… А она смотрела на меня и робко, удивленно улыбалась.
   – Тиан, я же менестрель. Я, правда, никогда не странствовала, не знаю… Но, может, мне разрешат выступить в таверне. Я слышала, так можно расплатиться за еду и ночлег…
   Я мысленно отвесил себе оплеуху. О чем подумал, дурак?!
   – Посмотрим, – буркнул. А сам поклялся: никогда не приму от нее денег… Тем более, не позволю, чтобы она отрабатывала за нас обоих. Пусть лучше себе на булавки соберет…
   В Малых Окунях нас встретили, как родных. Глава обоза похлопал меня по плечу и потрепал Нару за щеку, словно ребенка неразумного. Не знаю, кого сильней перекосило – меня или ее.
   – Тайвэма'ал!(10) – прошипела она, когда мы вдвоем остались за столом.
   – Что? – переспросил я, забывшись. – А, извини, ты опять на языке феек бормочешь.
   Ты бы последила за собой, а то, не дай Единый… Я-то привык уже, а вот кто другой за отродье феечье принять может. Беды не оберешься. Да и откуда у тебя вообще такая привычка-то? Знал я пару менестрелей…
   Она молчала. Старалась не встретиться со мною взглядом и молчала.
   Но не солгала.
   – Ладно, – вздохнул я. – Не хочешь – не говори. Только странно все это… И ты сама… странная… Я за блажь принимал, каюсь, но сейчас будто шоры с глаз пали: не дурость, не блажь. Не будь я уверен, что ты – человек, и впрямь бы решил, что из Вьюжных лесов по мою душу явилась. А может ты эта… Княгиня?
   Она зыркнула на меня исподлобья.
   – Я – не фейри, – сказала тихо. – Я – смертная. Ты вот – Воин, а я – Менестрель.
   Тебе дар дан сражаться, а мне – знать. Я много чего знаю и помню: историю мира с самого сотворения.
   Не солгала. Что-то недоговорила, но и не солгала. Хорошо. Может быть, мы все же сумеем понять друг друга. А может даже и…
   Додумывать я не стал. Может быть, я и увидел менестрельку с иной, совсем неожиданной, стороны, но как женщина она была не в моем вкусе. Слишком уж неприметная она, ничем не выделяющаяся, плоская, как доска. Не посмотреть, не ухватиться, не по ночам согреться…
   – Тиан, я тогда пойду, спрошу хозяина, может он позволит мне спеть? – спросила Нара, просительно заглядывая мне в глаза. Я видел – ей не терпится показать умение.
   – Иди, – вздохнул. – Только не вздумай за меня игрой своей расплачиваться. Лучше пусть тебе заплатит, будут свои деньги на всякие там…
   Она неохотно кивнула, с сомнением глядя на наш более чем скромный ужин. Здесь, по счастью, подавали не только рыбу, но и цены были на порядок выше. Хорошо хоть в обоз нас приняли обратно.
   Менестрелька переговорила с пузатым хозяином, более чем готовым разрешить ей развлечь многочисленных посетителей. Как я понял из долетевших до меня обрывков разговора, он за выступление две серебряных монеты пообещал и комнату на ночь, а еще то, что слушатели заплатят, ей достается. Все-таки менестрелей любят и ценят, не так их много бродит по дорогам, большинство в Псхове живет, туда и съезжаются ценители. А в Малых Окунях вот уже месяц никаких развлечений не было.
   Спустя двадцать минут таверна битком набилась – это хозяин, не желая упускать выгоду, послал служанку новостями поделиться. Нара все это время сидела на высоком табурете, принесенном для нее откуда-то с кухни, и наигрывала что-то тихо.
   А потом она запела. Ту самую, о Воинах. И притихли люди, слушая. А я сидел в уголке, прикрыв глаза. И вновь лилось из груди моей пламя, и вновь продирались из-под земли огненные воины-скелеты. И вновь шли в бой по велению моему, и убивали во славу мою…
   – А старые песни знаешь? – спросил кто-то, когда Нара закончила петь.
   – Знаю, – ответила она, продолжая наигрывать мелодию. – Какую вам спеть?
   – О Тиане Берсерке! – попросил кто-то и тут же его поддержали нестройно.
   А она побледнела как мел, дернулась, неловко струну задела. А потом посмотрела на меня испуганно. Я пожал плечами.
   – Хорошо. Тогда слушайте… Слушайте легенду о Первом из Великого Рода Берсерков.
   Слушайте о Великом Городе и его людях…
   Она запела, но я не слышал ни слова. Звуки исчезли, исчезли стены, я вдруг увидел себя со стороны. Будто я сижу на жеребце огромном перед воротами закрытыми. А в руке сабля, и горят глаза ворона, и дрожит Оружие. И весь я в алом, словно маг расфуфыренный. А через плечо лента наградная… И страшно мне.
   Но страх прячется где-то глубоко внутри, а наверху – ярость. Ярость такая, что вот ее и стоит испугаться: самоубийственная.
   Ночь беззвездна, но светла кострами и пожарами. Пламя повсюду. Горит город, горят шатры и костры. С шипением стрелы пламенные тьму прошивают. И падает первый снег. Белой кисеей на волосы ложится и плечи. Я запрокидываю голову…
   Снежинки тают, едва коснувшись кожи, слезами по щекам бегут капли.
   И в голове ни одной мысли. Только пульсом бьется: "Победа или смерть"! Колотится, пытается вырваться наружу, разодрать тишину мертвую: "Победа иль смерть!" И прорывается…
   – Победа иль смерть! – кричу "другой я" и черный конь на дыбы встает. В поводья вцепляюсь сильней. – Открыть ворота!
   Пришпориваю жеребца и мчусь. Мчусь, сам не видя куда. Будь сейчас передо мной армия Старших или людей – все равно. Свои? Чужие? Какая разница?
   Нет больше Тиана Берсерка. То, что сейчас живет в моем теле, чуждо этому миру, опасно, беспощадно. Что я? Я – ночь, огонь и первый снег.
   Я – Смерть.
   За мной гвардейцы следуют, мои, выпестованные, выученные… Все они погибнут. До единого. Все они погибнут, а я… Я уже мертв.
   – Победа иль смерть! – подхватывают они клич. – Победа иль смерть!
   Сношу голову одному из слишком близко подобравшихся шаманов. Сабля оставляет за собой светящийся алым след, не тухнущий – лишь разгорающийся. Эта огненная лента отмечает мой путь.
   И страха больше нет. Я выжег его, вырвал из груди и бросил в один из костров.
   Запах сожженной плоти заставляет ноздри хищно раздуваться. Пламя… Да… Его мало… Слишком мало… Больше. Больше!
   Больше!
   Падает подо мной верный Ворон, я лечу на черную землю, качусь между лап и ног, уклоняюсь от ударов. И встаю… И смотрю в пламя. А сквозь пламя на меня смотрит их шаман. И скалится.
   И я делаю шаг. Первый… Протягиваю левую руку, позволяю одному из огненных языков браслетом обвить запястье, потянуть меня, поторопить. Да-да, сейчас…
   Дай только…
   Пламя сдирает с костей плоть. Смертную – уязвимую. Но я продолжаю жить. Я продолжаю жить. И полыхает в моей груди сердце. И горит верная сабля.
   Я стою в пламени и гляжу в лицо шаману. И шевелится что-то в кострище, и встают рядом те, кого сжег этот демон во славу своих зверобогов.
   – Только победа! Только смерть! – и слышит меня каждый.
   И они выходят. Они идут. Женщины, дети, старики. Идут, а меж ними умершие. Плоти лишенные, огнем наполненные, оружие пламенное сжимающиеся.
   Живые и мертвые.
   Мертвые и мертвые.
   А из пламени она выходит, обнимает меня. И шепчет: "Все правильно, Воин… Ты победил. Смерть – тоже победа, если ты выбрал ее сам, если ты ее принял.
   Проиграть может только трус…" И все сливается в безумный черно-алый вихрь, рычащий клубок тел, костей и пламени…
   И все заканчивается. Я вновь сижу за столом в таверне, а моя менестрелька, уже молча, продолжает перебивать струны…
   – Лишь выбрав смерть ты сможешь победить, – шепчет кто-то прямо мне в ухо. И смеется. Но рядом никого нет. И "никто" продолжает: – Жизнь бессмысленна, если в ней нет цели. А цель Воина – смерть. Чужая. Своя.
   – Смерть, – шепчу одними губами, неслышно. – Победа иль смерть…
   Нара Я замолчала, продолжая перебирать струны. Вокруг звучали одобрительные крики, со всех сторон сыпались монеты. Надо будет подобрать, деньги лишними не бывают…
   Но я не видела и не слышала никого. Здесь. Я была далеко, там, где горело пламя и смеялась Огненная Княгиня. Реи'Линэ, Огнь Осенних Костров. Род Берсерков должен был достаться ей целиком. Каждый ушел бы в Огнь. Если бы не я. Если бы не я…