Страница:
– Прости, душенька, я не нарочно. Я уже заметила, что ты избегаешь любых разговоров о Красавчике, но разве могла я подумать, что это такая болезненная для тебя тема.
Бланка отстранилась от нее и смахнула с ресниц непрошеную слезу.
– Да нет, ничего... Все в порядке. Я просто...
– Ну! – подбодрила ее Маргарита. – Смелее! Ты никак не можешь забыть его, верно? И это вполне естественно. Ведь он был твоим первым мужчиной, а такое не забывается. Даже я, и то помню, как в первый раз...
– Ошибаешься, кузина, – мягко, но решительно перебила ее Бланка, садясь в кресло. – Дело совсем не в этом.
– А в чем же? – Маргарита присела на диванчик по соседству. Матильда, как обычно, устроилась на мягкой подушке у ног своей госпожи. – Только не увиливай. Либо отвечай начистоту, либо давай переменим тему. Я понимаю, что тебе больно вспоминать Филиппа Аквитанского, тем паче говорить о нем. Ведь ясно, как Божий день, что кузен Бискайский в подметки ему не годится – ни по своим человеческим качествам, ни, как я подозреваю, по мужским.
По всему было видно, что Бланка страшно смутилась. Однако сказала:
– Насчет человеческих качеств ты совершенно права. Но что касается мужских, как ты выразилась, то... Словом, я не в курсе.
Маргарита вскинула брови.
– Да что ты говоришь?!
– Правду говорю. К твоему сведению, все эти сплетни про меня и Филиппа – беспардонная ложь.
Маргарита уставилась на Бланку с таким потрясенным видом, словно та призналась ей, что втайне исповедует иудаизм.
– Ты это серьезно? Ты не шутишь?
– Какие тут шутки! Мы с Филиппом были друзьями, и только. Не больше, не меньше. Другое дело, что в прошлом году он просил моей руки, но... в общем, отец отказал ему.
– В самом деле? Но почему? С какой стати он предпочел кузена Бискайского? Это же глупо!
– Да, это было глупо, – с горечью подтвердила Бланка. – Более чем глупо. Не только глупо, но и под... – Тут она запнулась.
– Так что же произошло?
Немного помедлив, Бланка сказала:
– Пожалуй, я последую твоему совету и не стану увиливать. Я просто не отвечу. То, как отец обошелся со мной, не делает чести его памяти.
– Понятно. О мертвых только хорошее.
– Да, – коротко ответила кастильская принцесса.
Некоторое время они молчали. Бланка теребила кружева на своих манжетах и время от времени грустно вздыхала. Матильда с искренним сочувствием глядела на нее. Маргарита напряженно о чем-то размышляла.
– Вот так сюрприз! – наконец отозвалась она. – Оказывается, дела обстоят еще хуже, чем я думала раньше.
– В каком смысле хуже? – спросила Бланка.
– В самом прямом. Раньше я считала тебя просто застенчивой, ужасно скрытной, донельзя деликатной, стыдливой до неприличия; но на поверку ты еще и забитая, невежественная девчонка. Теперь я понимаю, что заблуждалась относительно истинной причины твоего отвращения к мужу. На самом деле ты брезгуешь Александром не потому, что после Красавчика он тебе неприятен. Тебе становится тошно при одной мысли о нем не только потому, что некогда он согрешил с Жоанной. В конце концов, это не настолько тяжкий грех, чтобы...
– Маргарита! – резко оборвала ее Бланка, встревожено косясь на Матильду. – Думай, о чем говоришь! И при ком говоришь.
– А, вот оно что! – Маргарита тоже взглянула на Матильду. – Она и так все знает. Сегодня я ей проболталась, ты уж прости меня. Матильда с таким жаром говорила о своей любви к брату, что я взяла и бухнула ей про Александра и Жоанну. Дескать, одни уже доигрались, другие, Елена и Рикард, на подходе, а тут еще ты со своим Этьеном. Но не беспокойся, кузина, Матильда умеет молчать. Правда, Матильда?
Девушка с готовностью кивнула.
– О да, сударыни, я буду молчать. Никому ни единого словечка, обещаю вам.
– Вот и чудненько, – сказала Маргарита. – Итак, на чем я остановилась. Ах, да, на твоем целомудрии в замужестве...
– А может, не надо? – попросила Бланка, вновь краснея.
– Нет, душенька, надо. Прежде я избегала таких разговоров, щадила твою застенчивость. Я не сомневалась, что у тебя был роман с Красавчиком, и терпеливо ждала, пока ты не забудешь его настолько, чтобы завести себе нового любовника. Но теперь, когда выяснилось, что...
– Кузина! Прекрати немедленно, прошу тебя. Иначе я встану и уйду... К тому же мне пора в церковь.
– Ну, нет, тебе еще не пора в церковь. У нас впереди почти час времени, и если ты останешься у меня, мы пойдем в церковь вместе. Добро?
– Ладно, – кивнула Бланка. – Но если ты будешь...
– Да, буду. Ради твоего же блага я продолжу наш разговор. Разумеется, в любой момент ты можешь уйти – воля твоя, и удерживать тебя я не стану. Но я настоятельно советую тебе выслушать меня. Обещаю не злоупотреблять твоим терпением.
Бланка обреченно вздохнула:
– Хорошо, я выслушаю тебя. Только постарайся... э-э, поделикатнее.
– Непременно, – пообещала Маргарита. – Я буду очень разборчива в выражениях. Но прежде всего, давай внесем ясность: кузен Бискайский был первым и единственным твоим мужчиной?
– Да, – с содроганием ответила Бланка и тут же в припадке откровенности добавила: – Лучше бы совсем никого не было!
– То-то и оно, дорогуша. Ты испытываешь отвращение не только к Александру, как человеку и мужчине (впрочем, как человек, он в самом деле мерзок), твое отвращение к нему постепенно распространяется на все мужское. Если ты и дальше будешь вести такой образ жизни, как сейчас, то боюсь, что в конце концов тебе станут противны все мужчины без разбора. И тогда ты начнешь баловаться с девочками, вот так-то. И не просто баловаться, что в общем простительно, а отдавать им предпочтение перед мужчинами. – В устах наваррской принцессы это прозвучало как суровый приговор судьбы, как самое худшее, что может случиться с женщиной.
– Маргарита! – негодующе воскликнула Бланка. – Прекрати! Ты такую... такую чушь несешь!
– Так-таки и чушь? Поверь, я рада была бы ошибиться...
– И ошибаешься!
– Не спорю. Может быть, в чем-то я ошибаюсь, многое упрощаю. Но, без сомнений, главная твоя беда в том, что ты живешь как монашка.
– А как мне, по-твоему, следует жить?
– Как нормальной женщине.
– То есть, ты предлагаешь мне завести любовника?
– Ну да, вот именно! Найди себе хорошего парня, крути с ним любовь, рожай от него детей – наследников Бискайи. Пусть дражайший кузен Александр хоть лопнет от злости, но он даже пикнуть против этого не посмеет. Ах, какая это будет жестокая и утонченная месть, подумай только!
– Сударыня, – отозвалась Матильда с осуждением в голосе. – Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
– А?! – Маргарита грозно уставилась на нее. – Опять проповедь?
– Вовсе нет, сударыня, это не проповедь. Я просто хочу предупредить вас, что вы, может, по незнанию, совершаете тяжкий грех, подбивая госпожу Бланку на прелюбодеяние.
Маргарита удрученно покачала головой:
– Ну, и дура ты, Матильда, в самом деле! Ты ровным счетом ничего не поняла. Дитя малое! Неужели ты не видишь, как Бланка страдает? Неужели тебе невдомек, что главная причина ее страданий – неурядицы в личной жизни?
– Я вижу, сударыня, я понимаю, но...
– Ты предлагаешь ей быть верной женой и снова пустить к себе в постель мужа?
При одной мысли об этом Бланка содрогнулась.
– Ну... – Матильда в растерянности захлопала ресницами. Прежде все в жизни представлялось ей простым и однозначным. Было добро и зло, белое и черное, праведное и грешное, истинное и ложное – но теперь...
– Кузина, – сказала Бланка, выручая Матильду из затруднения. – Если ты думаешь, что это решит все мои проблемы, то ошибаешься.
– Я так не думаю. Я знаю, что тебя тяготит твое положение при моем дворе. Он, конечно, не столь блестящ, как кастильский...
– Не преуменьшай, кузина, твой двор великолепен. Однако...
– Однако хозяйка в нем я. А при кастильском дворе ты привыкла повелевать, привыкла быть в центре внимания, привыкла к всеобщему поклонению. В Кастилии тебя любили и почитали больше, чем твоего отца, Альфонсо и Нору, не говоря уж о Фернандо, Констанце Орсини или Марии Арагонской. Но тут ничего не попишешь. Это мой двор и моя страна, и даже при всей моей любви к тебе я не потерплю твоих попыток играть здесь первую скрипку. Ты уж прости за прямоту, Бланка...
– Все в порядке, я не в обиде. Ты совершенно права: это твой двор, и с моей стороны было бы свинством претендовать на роль хозяйки в нем.
– А между тем, – заметила Маргарита. – Женясь на тебе, кузен Бискайский рассчитывал, что с твоей помощью он станет королем, и наверняка пообещал твоему отцу сделать тебя хозяйкой всей Наварры.
Тут Бланка гордо вскинула голову.
– Ты же знаешь, кузина, я никогда не позарюсь на то, что не принадлежит мне по праву. Могу заверить тебя, что в своих притязаниях на наваррский престол мой муж не получит никакой поддержки ни от меня, ни от Альфонсо, ни от Кастилии вообще. Более того, при необходимости я сама воспрепятствую свершению его планов. Больно мне нужна твоя маленькая Наварра – после всего, что я упустила в своей жизни.
Последние слова кастильская принцесса произнесла с откровенной пренебрежительностью, но горечь, прозвучавшая в ее голосе, помешала Маргарите обидеться.
– Да уж, – согласилась она, – ты многое упустила. Однако я склонна считать, что в случае с кузеном Бискайским ты сама сглупила. Ведь ты у нас такая властная и решительная – что помешало тебе воспротивиться этому браку? К тому времени тебе уже исполнилось шестнадцать, ты стала полноправной графиней Нарбоннской, и даже отец не смог бы лишить тебя этого титула без согласия галльского короля и Сената. В крайнем случае, ты могла бы бежать в Галлию и попросить покровительства у кузена Робера Третьего. Я уверена, что он не отказал бы в помощи невесте своего племянника.
– Да, ты права, – печально ответила Бланка. – Я сглупила, вернее, смалодушничала. Я проклинаю себя за ту минутную слабость, которая обернулась такой катастрофой. Да простит меня Бог, порой я проклинаю отца за то, что он сделал со мной. Я потеряла все... даже дружбу Филиппа.
Маргарита хотела спросить почему, но потом сама догадалась.
– Ага! – сказала она. – Красавчик предлагал тебе бежать с ним в Галлию?
– Ну... вроде того. Был один план, но я, дура, отказалась... Боже, какая же я дура!
Маргарита внимательно посмотрела ей в глаза.
– Все-таки ты влюблена в него, правда?
Бланка горько усмехнулась:
– Какое теперь это имеет значение? Если я и любила Филиппа, то недостаточно сильно, чтобы пойти против воли отца.
Но Маргарита покачала головой:
– Твои рассуждения слишком наивны, кузина. Это в поэмах моего незадачливого поклонника, графа Шампанского, любовь придает людям силы, подвигает на героические поступки, а в реальной жизни сплошь и рядом происходит обратное. Не исключено, что твои нежные чувства к Филиппу Аквитанскому сыграли с тобой злую шутку, и ты...
– Не надо, Маргарита, – перебила ее Бланка, чувствуя, что вот-вот заплачет. – Довольно. К чему эти разговоры? Все равно прошлого не вернешь. Теперь я замужем, а Филипп... Он просит твоей руки.
– И, небось, ты назвешь меня дурой, если я отвергну его предложение?
– Не назву, – ответила Бланка и улыбнулась уже не так горько, как прежде. – Но не могу гарантировать, что я этого не подумаю.
Маргарита зашлась звонким смехом. Вслед за ней позволила себе засмеяться и Матильда.
– Кстати, сударыни, – сказала она, решив, что до сих пор ее участие в разговоре было недостаточно активным. – Вы знаете, что семь лет назад мой братик служил пажом у дона Филиппа-младшего?
– Знаю, – ответила Маргарита. – Кажется, я знаю про твоего брата все, что знаешь ты.
– Ан нет, сударыня, вы еще не все знаете.
– Неужели? – шутливо изумилась наваррская принцесса. – Это непорядок. Так что же я о нем не знаю?
– Что он сегодня приехал.
– В Памплону?
– Да, сударыня. Легок на помине. Вы даже не представляете, как я рада! Братик вырос, еще похорошел...
– И где он?
– Совсем недавно был здесь, вернее, там. – Матильда указала на чуть приоткрытую дверь, ведущую в комнату дежурной фрейлины. – Мы с ним так мило беседовали, но затем поднялся весь этот гвалт, пришли вы...
– Постой-ка! – настороженно перебила ее Маргарита. – Значит, он был здесь?
– Да.
– А сейчас где?
– Не знаю, сударыня. Он ушел.
– Когда?
– Когда вы вернулись от государя и велели всем уходить.
– А ты видела, как он уходил?
– Нет, не видела. Но ведь вы велели...
– Да, я велела. Но, как и ты, я не видела, чтобы отсюда уходил парень. Я вообще не видела здесь никаких парней. – Маргарита перевела свой взгляд на указанную Матильдой дверь и, как бы обращаясь к ней, заговорила: – Вот интересный вопрос: мне придется встать и самой открыть ее, или же достаточно будет просто приказать: «Откройся»?
ГЛАВА XVIII. В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЕЩЕ ОДИН ГЕРОЙ НАШЕЙ ПОВЕСТИ
Бланка отстранилась от нее и смахнула с ресниц непрошеную слезу.
– Да нет, ничего... Все в порядке. Я просто...
– Ну! – подбодрила ее Маргарита. – Смелее! Ты никак не можешь забыть его, верно? И это вполне естественно. Ведь он был твоим первым мужчиной, а такое не забывается. Даже я, и то помню, как в первый раз...
– Ошибаешься, кузина, – мягко, но решительно перебила ее Бланка, садясь в кресло. – Дело совсем не в этом.
– А в чем же? – Маргарита присела на диванчик по соседству. Матильда, как обычно, устроилась на мягкой подушке у ног своей госпожи. – Только не увиливай. Либо отвечай начистоту, либо давай переменим тему. Я понимаю, что тебе больно вспоминать Филиппа Аквитанского, тем паче говорить о нем. Ведь ясно, как Божий день, что кузен Бискайский в подметки ему не годится – ни по своим человеческим качествам, ни, как я подозреваю, по мужским.
По всему было видно, что Бланка страшно смутилась. Однако сказала:
– Насчет человеческих качеств ты совершенно права. Но что касается мужских, как ты выразилась, то... Словом, я не в курсе.
Маргарита вскинула брови.
– Да что ты говоришь?!
– Правду говорю. К твоему сведению, все эти сплетни про меня и Филиппа – беспардонная ложь.
Маргарита уставилась на Бланку с таким потрясенным видом, словно та призналась ей, что втайне исповедует иудаизм.
– Ты это серьезно? Ты не шутишь?
– Какие тут шутки! Мы с Филиппом были друзьями, и только. Не больше, не меньше. Другое дело, что в прошлом году он просил моей руки, но... в общем, отец отказал ему.
– В самом деле? Но почему? С какой стати он предпочел кузена Бискайского? Это же глупо!
– Да, это было глупо, – с горечью подтвердила Бланка. – Более чем глупо. Не только глупо, но и под... – Тут она запнулась.
– Так что же произошло?
Немного помедлив, Бланка сказала:
– Пожалуй, я последую твоему совету и не стану увиливать. Я просто не отвечу. То, как отец обошелся со мной, не делает чести его памяти.
– Понятно. О мертвых только хорошее.
– Да, – коротко ответила кастильская принцесса.
Некоторое время они молчали. Бланка теребила кружева на своих манжетах и время от времени грустно вздыхала. Матильда с искренним сочувствием глядела на нее. Маргарита напряженно о чем-то размышляла.
– Вот так сюрприз! – наконец отозвалась она. – Оказывается, дела обстоят еще хуже, чем я думала раньше.
– В каком смысле хуже? – спросила Бланка.
– В самом прямом. Раньше я считала тебя просто застенчивой, ужасно скрытной, донельзя деликатной, стыдливой до неприличия; но на поверку ты еще и забитая, невежественная девчонка. Теперь я понимаю, что заблуждалась относительно истинной причины твоего отвращения к мужу. На самом деле ты брезгуешь Александром не потому, что после Красавчика он тебе неприятен. Тебе становится тошно при одной мысли о нем не только потому, что некогда он согрешил с Жоанной. В конце концов, это не настолько тяжкий грех, чтобы...
– Маргарита! – резко оборвала ее Бланка, встревожено косясь на Матильду. – Думай, о чем говоришь! И при ком говоришь.
– А, вот оно что! – Маргарита тоже взглянула на Матильду. – Она и так все знает. Сегодня я ей проболталась, ты уж прости меня. Матильда с таким жаром говорила о своей любви к брату, что я взяла и бухнула ей про Александра и Жоанну. Дескать, одни уже доигрались, другие, Елена и Рикард, на подходе, а тут еще ты со своим Этьеном. Но не беспокойся, кузина, Матильда умеет молчать. Правда, Матильда?
Девушка с готовностью кивнула.
– О да, сударыни, я буду молчать. Никому ни единого словечка, обещаю вам.
– Вот и чудненько, – сказала Маргарита. – Итак, на чем я остановилась. Ах, да, на твоем целомудрии в замужестве...
– А может, не надо? – попросила Бланка, вновь краснея.
– Нет, душенька, надо. Прежде я избегала таких разговоров, щадила твою застенчивость. Я не сомневалась, что у тебя был роман с Красавчиком, и терпеливо ждала, пока ты не забудешь его настолько, чтобы завести себе нового любовника. Но теперь, когда выяснилось, что...
– Кузина! Прекрати немедленно, прошу тебя. Иначе я встану и уйду... К тому же мне пора в церковь.
– Ну, нет, тебе еще не пора в церковь. У нас впереди почти час времени, и если ты останешься у меня, мы пойдем в церковь вместе. Добро?
– Ладно, – кивнула Бланка. – Но если ты будешь...
– Да, буду. Ради твоего же блага я продолжу наш разговор. Разумеется, в любой момент ты можешь уйти – воля твоя, и удерживать тебя я не стану. Но я настоятельно советую тебе выслушать меня. Обещаю не злоупотреблять твоим терпением.
Бланка обреченно вздохнула:
– Хорошо, я выслушаю тебя. Только постарайся... э-э, поделикатнее.
– Непременно, – пообещала Маргарита. – Я буду очень разборчива в выражениях. Но прежде всего, давай внесем ясность: кузен Бискайский был первым и единственным твоим мужчиной?
– Да, – с содроганием ответила Бланка и тут же в припадке откровенности добавила: – Лучше бы совсем никого не было!
– То-то и оно, дорогуша. Ты испытываешь отвращение не только к Александру, как человеку и мужчине (впрочем, как человек, он в самом деле мерзок), твое отвращение к нему постепенно распространяется на все мужское. Если ты и дальше будешь вести такой образ жизни, как сейчас, то боюсь, что в конце концов тебе станут противны все мужчины без разбора. И тогда ты начнешь баловаться с девочками, вот так-то. И не просто баловаться, что в общем простительно, а отдавать им предпочтение перед мужчинами. – В устах наваррской принцессы это прозвучало как суровый приговор судьбы, как самое худшее, что может случиться с женщиной.
– Маргарита! – негодующе воскликнула Бланка. – Прекрати! Ты такую... такую чушь несешь!
– Так-таки и чушь? Поверь, я рада была бы ошибиться...
– И ошибаешься!
– Не спорю. Может быть, в чем-то я ошибаюсь, многое упрощаю. Но, без сомнений, главная твоя беда в том, что ты живешь как монашка.
– А как мне, по-твоему, следует жить?
– Как нормальной женщине.
– То есть, ты предлагаешь мне завести любовника?
– Ну да, вот именно! Найди себе хорошего парня, крути с ним любовь, рожай от него детей – наследников Бискайи. Пусть дражайший кузен Александр хоть лопнет от злости, но он даже пикнуть против этого не посмеет. Ах, какая это будет жестокая и утонченная месть, подумай только!
– Сударыня, – отозвалась Матильда с осуждением в голосе. – Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?
– А?! – Маргарита грозно уставилась на нее. – Опять проповедь?
– Вовсе нет, сударыня, это не проповедь. Я просто хочу предупредить вас, что вы, может, по незнанию, совершаете тяжкий грех, подбивая госпожу Бланку на прелюбодеяние.
Маргарита удрученно покачала головой:
– Ну, и дура ты, Матильда, в самом деле! Ты ровным счетом ничего не поняла. Дитя малое! Неужели ты не видишь, как Бланка страдает? Неужели тебе невдомек, что главная причина ее страданий – неурядицы в личной жизни?
– Я вижу, сударыня, я понимаю, но...
– Ты предлагаешь ей быть верной женой и снова пустить к себе в постель мужа?
При одной мысли об этом Бланка содрогнулась.
– Ну... – Матильда в растерянности захлопала ресницами. Прежде все в жизни представлялось ей простым и однозначным. Было добро и зло, белое и черное, праведное и грешное, истинное и ложное – но теперь...
– Кузина, – сказала Бланка, выручая Матильду из затруднения. – Если ты думаешь, что это решит все мои проблемы, то ошибаешься.
– Я так не думаю. Я знаю, что тебя тяготит твое положение при моем дворе. Он, конечно, не столь блестящ, как кастильский...
– Не преуменьшай, кузина, твой двор великолепен. Однако...
– Однако хозяйка в нем я. А при кастильском дворе ты привыкла повелевать, привыкла быть в центре внимания, привыкла к всеобщему поклонению. В Кастилии тебя любили и почитали больше, чем твоего отца, Альфонсо и Нору, не говоря уж о Фернандо, Констанце Орсини или Марии Арагонской. Но тут ничего не попишешь. Это мой двор и моя страна, и даже при всей моей любви к тебе я не потерплю твоих попыток играть здесь первую скрипку. Ты уж прости за прямоту, Бланка...
– Все в порядке, я не в обиде. Ты совершенно права: это твой двор, и с моей стороны было бы свинством претендовать на роль хозяйки в нем.
– А между тем, – заметила Маргарита. – Женясь на тебе, кузен Бискайский рассчитывал, что с твоей помощью он станет королем, и наверняка пообещал твоему отцу сделать тебя хозяйкой всей Наварры.
Тут Бланка гордо вскинула голову.
– Ты же знаешь, кузина, я никогда не позарюсь на то, что не принадлежит мне по праву. Могу заверить тебя, что в своих притязаниях на наваррский престол мой муж не получит никакой поддержки ни от меня, ни от Альфонсо, ни от Кастилии вообще. Более того, при необходимости я сама воспрепятствую свершению его планов. Больно мне нужна твоя маленькая Наварра – после всего, что я упустила в своей жизни.
Последние слова кастильская принцесса произнесла с откровенной пренебрежительностью, но горечь, прозвучавшая в ее голосе, помешала Маргарите обидеться.
– Да уж, – согласилась она, – ты многое упустила. Однако я склонна считать, что в случае с кузеном Бискайским ты сама сглупила. Ведь ты у нас такая властная и решительная – что помешало тебе воспротивиться этому браку? К тому времени тебе уже исполнилось шестнадцать, ты стала полноправной графиней Нарбоннской, и даже отец не смог бы лишить тебя этого титула без согласия галльского короля и Сената. В крайнем случае, ты могла бы бежать в Галлию и попросить покровительства у кузена Робера Третьего. Я уверена, что он не отказал бы в помощи невесте своего племянника.
– Да, ты права, – печально ответила Бланка. – Я сглупила, вернее, смалодушничала. Я проклинаю себя за ту минутную слабость, которая обернулась такой катастрофой. Да простит меня Бог, порой я проклинаю отца за то, что он сделал со мной. Я потеряла все... даже дружбу Филиппа.
Маргарита хотела спросить почему, но потом сама догадалась.
– Ага! – сказала она. – Красавчик предлагал тебе бежать с ним в Галлию?
– Ну... вроде того. Был один план, но я, дура, отказалась... Боже, какая же я дура!
Маргарита внимательно посмотрела ей в глаза.
– Все-таки ты влюблена в него, правда?
Бланка горько усмехнулась:
– Какое теперь это имеет значение? Если я и любила Филиппа, то недостаточно сильно, чтобы пойти против воли отца.
Но Маргарита покачала головой:
– Твои рассуждения слишком наивны, кузина. Это в поэмах моего незадачливого поклонника, графа Шампанского, любовь придает людям силы, подвигает на героические поступки, а в реальной жизни сплошь и рядом происходит обратное. Не исключено, что твои нежные чувства к Филиппу Аквитанскому сыграли с тобой злую шутку, и ты...
– Не надо, Маргарита, – перебила ее Бланка, чувствуя, что вот-вот заплачет. – Довольно. К чему эти разговоры? Все равно прошлого не вернешь. Теперь я замужем, а Филипп... Он просит твоей руки.
– И, небось, ты назвешь меня дурой, если я отвергну его предложение?
– Не назву, – ответила Бланка и улыбнулась уже не так горько, как прежде. – Но не могу гарантировать, что я этого не подумаю.
Маргарита зашлась звонким смехом. Вслед за ней позволила себе засмеяться и Матильда.
– Кстати, сударыни, – сказала она, решив, что до сих пор ее участие в разговоре было недостаточно активным. – Вы знаете, что семь лет назад мой братик служил пажом у дона Филиппа-младшего?
– Знаю, – ответила Маргарита. – Кажется, я знаю про твоего брата все, что знаешь ты.
– Ан нет, сударыня, вы еще не все знаете.
– Неужели? – шутливо изумилась наваррская принцесса. – Это непорядок. Так что же я о нем не знаю?
– Что он сегодня приехал.
– В Памплону?
– Да, сударыня. Легок на помине. Вы даже не представляете, как я рада! Братик вырос, еще похорошел...
– И где он?
– Совсем недавно был здесь, вернее, там. – Матильда указала на чуть приоткрытую дверь, ведущую в комнату дежурной фрейлины. – Мы с ним так мило беседовали, но затем поднялся весь этот гвалт, пришли вы...
– Постой-ка! – настороженно перебила ее Маргарита. – Значит, он был здесь?
– Да.
– А сейчас где?
– Не знаю, сударыня. Он ушел.
– Когда?
– Когда вы вернулись от государя и велели всем уходить.
– А ты видела, как он уходил?
– Нет, не видела. Но ведь вы велели...
– Да, я велела. Но, как и ты, я не видела, чтобы отсюда уходил парень. Я вообще не видела здесь никаких парней. – Маргарита перевела свой взгляд на указанную Матильдой дверь и, как бы обращаясь к ней, заговорила: – Вот интересный вопрос: мне придется встать и самой открыть ее, или же достаточно будет просто приказать: «Откройся»?
ГЛАВА XVIII. В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЕЩЕ ОДИН ГЕРОЙ НАШЕЙ ПОВЕСТИ
Не успела Маргарита договорить последнее слово, как дверь распахнулась настежь, и красивый черноволосый юноша шестнадцати лет, едва переступив порог, бухнулся перед принцессами на колени. Был он среднего роста, стройный, черноглазый, а его правильные черты лица выказывали несомненное родственное сходство с Матильдой.
– А вот и он, – прошептала пораженная Матильда.
– Что вы здесь делаете, милостивый государь? – грозно спросила Маргарита, смерив его оценивающим взглядом.
«Какой красавчик! – с умилением подумала она, невольно облизывая губы. – Парень, а еще посмазливее своей сестры... Боюсь, Рикарду снова придется ждать».
– Ну, так что вы здесь делаете? – повторила Маргарита уже не так грозно.
– Смиренно прошу у ваших высочеств прощения, – ответил юноша, доверчиво глядя ей в глаза.
Принцесса усмехнулась:
«Ага! Так он еще и нахал!»
– А что вы, сударь, делали до того, как отважились просить у нас прощения?
– Смилуйтесь, сударыня! Я здесь человек новый и не знал, как вы обычно выпроваживаете своих придворных. Поначалу я не мог понять, что здесь происходит, и очень боялся некстати явиться пред ваши светлые очи и подвернуться вам под горячую руку, ведь вы, сударыня, опять же прошу прощения, разошлись не на шутку. Так что я решил обождать, пока буря утихнет...
– А потом?
– Потом вы разговорились...
– А вы подслушивали. И не предупредили нас о своем присутствии. Разве это порядочно с вашей стороны?
– Но вы должны понять меня, сударыня, – оправдывался парень. – Вы говорили о таких вещах... э-э, не предназначенных для чужих ушей, что я счел лучшим не смущать вас своим появлением.
– Какая деликатность! – саркастически произнесла Маргарита, бросив быстрый взгляд на обескураженную Бланку. – Стало быть, вы все слышали... господин де Монтини, я полагаю?
– Да, сударыня. И я, право, не знаю, что мне делать.
– Прежде всего, подняться с колен, – посоветовала Маргарита, смягчая тон.
Монтини без проволочек выполнил этот приказ, все так же доверчиво глядя на наваррскую принцессу. А та между тем продолжала:
– И хотя ваше поведение, сударь, было небезупречно, я все же прощаю вас. Надеюсь, моя кастильская кузина присоединится ко мне – при условии, конечно, что вы тотчас забудете все случайно услышанное вами.
Бланка утвердительно кивнула, украдкой разглядывая Монтини. В ответ юноша бросил на нее восхищенный взгляд и почтительно поклонился.
– Милостивые государыни, я не могу ручаться, что позабуду о вашем разговоре. Но вместе с тем осмелюсь заверить вас, что никто, кроме ваших высочеств, не заставит меня вспомнить хотя бы слово из услышанного.
Это следовало понимать так: «Рассказать, я никому не расскажу, однако никто не запретит мне использовать полученные сведения в своих личных целях».
– Хорошо, – сказала Маргарита, приняв к сведению хитрость Монтини. – Вы можете садиться, сударь.
Юноша устроился на указанном наваррской принцессой невысоком табурете в двух шагах от дивана, но при этом, как бы невзначай, сел с таким разворотом, чтобы смотреть в упор на принцессу кастильскую. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Маргариты, и она исподтишка ухмыльнулась.
– Если память не изменяет мне, – отозвалась Бланка, нарушая неловкое молчание, – вас зовут Этьен.
– Да, сударыня, Этьен. Правда, с тех пор как наша семья, получив наследство переехала из Блуа в Русильон, мое имя зачастую переиначивают на галльский лад – Стефано. – Он ослепительно улыбнулся. – Так что я сам толком не знаю, как же меня зовут на самом деле.
– С собственными именами порой возникает настоящая неразбериха, – живо подхватила Бланка. – К примеру, кастильское Хайме по-французски произносится Жак, по-галльски и по-итальянски Жакомо, а в библейском варианте – Иаков. Мой духовник, кстати, ваш тезка, падре Эстебан, как-то рассказывал мне, что Иисуса Христа по-еврейски звали Йешуа...
Маргарита слушала кузину, с трудом скрывая свое удивление. Собственно, было бы неверно утверждать, что Бланка избегала мужского общества. Она была девушка общительная и любила поговорить с интересными людьми, независимо от их возраста и пола, а беседы о вещах серьезных и вовсе предпочитала вести с мужчинами, которые были ближе ей по складу ума, чем большинство женщин. Однако сейчас в ее поведении чувствовалось нечто такое, что заставило Маргариту насторожиться. Это «нечто» было на первый взгляд незначительное, почти незаметное и, тем не менее, чрезвычайно важное.
«Определенно, этот парень приглянулся Бланке, – решила Маргарита. – Он застал ее врасплох, когда она не в меру разоткровенничалась, вроде как встретил голую на реке. И если он не дурак... А он точно не дурак. Вон как строит ей глазки, кует железо, пока горячо. Что ж, недаром говорят, что нет худа без добра. – Про себя принцесса вздохнула. – Похоже, мне придется уступить его Бланке. Жаль, конечно, он милый парень, и мы с ним приятно провели бы время. Но чего не сделаешь для лучшей подруги... А Рикарду, считай, повезло».
Между тем разговор от Иисуса Христа, которого на самом деле звали Йешуа, перешел на гонения первых христиан. При случае был упомянут император Нерон, который в поисках вдохновения велел поджечь Рим, дабы, глядя на охваченный огнем город, воспеть падение древней Трои. За сим естественным образом всплыла сама Троя с прекрасной Еленой, авантюристом Парисом и печально известным яблоком раздора. Тут Маргарита испугалась, что Бланка, того и гляди, примется цитировать Овидия или Вергилия, и торопливо вмешалась – тяжелый и высокопарный слог древнеримской поэзии наводил на нее тоску.
– Господин де Монтини, – сказала она. – У меня создается впечатление, что мы с вами уже где-то встречались. Может быть, это потому, что вы очень похожи на Матильду?
– Не только поэтому, сударыня. Вы могли видеть меня, когда шли к государю отцу вашему.
– Да, да, вспомнила. Дело было в галерее. Вы еще стояли, как вкопанный, и даже не поклонились мне.
– Ах, сударыня! – виновато произнес Монтини. – Прошу великодушно простить меня за столь вопиющую неучтивость. Но будьте снисходительны ко мне. Я был так потрясен вашей красотой, что меня буквально парализовало. Я увидел самую прекрасную на всем белом свете женщину после... – Он демонстративно запнулся с таким видом, будто нечаянно выдал свои самые сокровенные мысли.
Маргарита была девушкой сообразительной и тотчас догадалась, что значит это «после» и к кому оно относится.
«Чертенок! Он уже заигрывает с Бланкой».
– Ну да, конечно, – сказала она, выстрелив в кастильскую принцессу насмешливым взглядом. – Для любящего брата во всем мире не сыщешь женщины краше его сестры.
Щеки Бланки вспыхнули алым румянцем. Монтини лицемерно потупился, мастерски изображая смущение. И только Матильда приняла все за чистую монету.
– Я тоже люблю братика, – с очаровательной наивностью ответила она. – Очень люблю.
Маргарита зашлась нервным кашлем, чтобы не расхохотаться.
– Знаю... знаю... Ты рада, что он приехал?
– Ах, сударыня, я так счастлива! – Матильда вскочила с подушки и поцеловала Этьена в щеку. – Я безумно счастлива снова видеть его.
– Ваша сестра, господин де Монтини, настоящее чудо, – сказала наваррская принцесса. – Я ее очень люблю.
– Я тоже, – с неожиданным пылом отозвалась Бланка.
Маргарита и вовсе обалдела.
«Однако же! – подумала она. – У парня железная хватка. И как ловко он это провернул! У него точно есть опыт обольщения девиц, причем немалый... Ай да Бланка! Так вот какие мужчины привлекают нашу скромницу – ловеласы, распутники, соблазнители...»
– И что же привело вас в Памплону? – спросила она у Этьена.
– Главным образом, желание повидаться с Матильдой, – ответил он. – А тут еще представился удобный случай: господин герцог направил к государю отцу вашему посла, господина де Канильо, для ведения каких-то переговоров. Я вызвался сопровождать его, поскольку это совпадало с моими давними планами навестить сестру.
– А что мешало вам самому приехать, и то значительно раньше? Больше года Матильда ждала вас, а вместо этого получала письма, в которых вы сообщали, что задерживаетесь.
Этьен явно смутился и промолчал.
– Его дела задерживали, – вступилась за брата Матильда. – Ведь он еще молод, а ему приходится управлять имением. Это нелегкое дело, сударыня.
Маргарита иронически усмехнулась. У нее зародилось подозрение, что в Русильоне Этьена задерживали отнюдь не хозяйственные дела – во всяком случае, не только хозяйственные.
– Ваша сестра рассказывала, что вы служили пажом у молодого Филиппа Аквитанского. Это так?
– Да, сударыня. Вернее, служил я при дворе господина герцога, но некоторое время был в свите его младшего сына. Правда, недолго, потому что вскоре монсеньор Аквитанский-младший был вынужден покинуть Тараскон и уехал в Кастилию. А я вернулся в Русильон, поскольку господин герцог счел меня бунтовщиком и уволил со службы.
– Значит, вы были участником тех событий?
Монтини замялся.
– Участник, это слишком громко сказано, сударыня, – после недолгих колебаний ответил он. – Я был просто очевидцем. Сочувствующим очевидцем.
«Хоть и нахал, но знает меру, – заключила Маргарита. – Скромность ему не чужда».
– Меня всегда интересовала эта история, – сказала она. – Но все версии, которые я слышала, были из третьих рук и нередко противоречили одна другой...
– А как же граф д’Альбре? – вмешалась Бланка.
– Ха! Этот хвастунишка? Да я не поверила ни единому его слову! Он противоречил не только другим, но и сам себе. Ну, прямо из кожи вон лез, лишь бы выставить себя в самом лучшем свете. И бывают же такие люди!
– А вот Елена считает его очаровательным, – заметила Бланка.
Маргарита фыркнула.
– Тоже мне, авторитет нашла! – произнесла она, удачно копируя одно из излюбленных выражений Бланки. – Елена считает очаровательным любого мужчину, который умеет говорить комплементы. Но речь сейчас не о ней. Господин де Монтини, я хотела бы услышать ваш рассказ, как очевидца тех событий. Тем более, сочувствующего очевидца.
– Но прошу учесть, сударыня, – предупредил Этьен, – что тогда мне было девять лет. Не исключено, что я помню далеко не все существенное, а из того, что запомнил, не все понял и, возможно, кое-что превратно истолковал.
– Невелика беда, – успокоила его Маргарита. – Вы рассказывайте, а мы уж как-нибудь разберемся. Отделим, как говорится в Писании, зерна от плевел.
Монтини охотно принялся исполнять желание наваррской принцессы. Повествуя о событиях семилетней давности, он слушал себя краем уха, а подчас и вовсе не слышал того, что говорил. Все его внимание было приковано к Бланке, и раз за разом он обжигал ее страстными взглядами, притворяясь, что старается делать это незаметно.
Этьен был парнем смышленым и сразу понял, что нравится Бланке. Он, впрочем, с детства привык к тому, что нравится многим женщинам, однако то обстоятельство, что он понравился дочери и сестре королей Кастилии, переполняло его сердце законной гордостью. Случайно подслушанный им разговор взбудоражил его воображение, дал ему широкий простор для самых смелых фантазий и честолюбивых надежд. Он скорее мечтал, чем думал о чем-то, скорее грезил, чем мечтал, и скорее даже бредил, чем предавался грезам, упиваясь своими мечтами и трепеща в предвкушении самой великой победы всей своей жизни...
А Бланка никак не могла справиться со своими мыслями, которые кружились в ее голове, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, и без какой-либо логической последовательности сплетались в причудливые узоры, поднимая в ней бурю противоречивых чувств. Не подозревая о присутствии Этьена, она в разговоре с Маргаритой открыла ему свою душу и теперь чувствовала себя перед ним будто раздетой догола. Это было такое дразнящее ощущение, что Бланка еле сдерживалась, чтобы не вскочить с места и... Тут она не знала, что ей делать дальше – то ли убежать прочь, замкнуться в своей спальне и плакать от стыда и унижения, сколько ей хватит слез, или же кинуться Монтини на шею, пусть он обнимает ее, целует, пусть делает с ней все, что хочет, пусть сделается таким близким ей, чтобы она не стыдилась своей наготы перед ним, чтобы исчез, наконец, тот настырный, тревожный, неприятный зуд в груди, чтобы прошло ее отвращение к себе и своему телу, оставшееся ей в память о ночах, проведенных с мужем, одна только мысль о которых вызывает непреодолимое желание снова и снова мыться в тщетном стремлении смыть с себя грязь от его прикосновений...
– А вот и он, – прошептала пораженная Матильда.
– Что вы здесь делаете, милостивый государь? – грозно спросила Маргарита, смерив его оценивающим взглядом.
«Какой красавчик! – с умилением подумала она, невольно облизывая губы. – Парень, а еще посмазливее своей сестры... Боюсь, Рикарду снова придется ждать».
– Ну, так что вы здесь делаете? – повторила Маргарита уже не так грозно.
– Смиренно прошу у ваших высочеств прощения, – ответил юноша, доверчиво глядя ей в глаза.
Принцесса усмехнулась:
«Ага! Так он еще и нахал!»
– А что вы, сударь, делали до того, как отважились просить у нас прощения?
– Смилуйтесь, сударыня! Я здесь человек новый и не знал, как вы обычно выпроваживаете своих придворных. Поначалу я не мог понять, что здесь происходит, и очень боялся некстати явиться пред ваши светлые очи и подвернуться вам под горячую руку, ведь вы, сударыня, опять же прошу прощения, разошлись не на шутку. Так что я решил обождать, пока буря утихнет...
– А потом?
– Потом вы разговорились...
– А вы подслушивали. И не предупредили нас о своем присутствии. Разве это порядочно с вашей стороны?
– Но вы должны понять меня, сударыня, – оправдывался парень. – Вы говорили о таких вещах... э-э, не предназначенных для чужих ушей, что я счел лучшим не смущать вас своим появлением.
– Какая деликатность! – саркастически произнесла Маргарита, бросив быстрый взгляд на обескураженную Бланку. – Стало быть, вы все слышали... господин де Монтини, я полагаю?
– Да, сударыня. И я, право, не знаю, что мне делать.
– Прежде всего, подняться с колен, – посоветовала Маргарита, смягчая тон.
Монтини без проволочек выполнил этот приказ, все так же доверчиво глядя на наваррскую принцессу. А та между тем продолжала:
– И хотя ваше поведение, сударь, было небезупречно, я все же прощаю вас. Надеюсь, моя кастильская кузина присоединится ко мне – при условии, конечно, что вы тотчас забудете все случайно услышанное вами.
Бланка утвердительно кивнула, украдкой разглядывая Монтини. В ответ юноша бросил на нее восхищенный взгляд и почтительно поклонился.
– Милостивые государыни, я не могу ручаться, что позабуду о вашем разговоре. Но вместе с тем осмелюсь заверить вас, что никто, кроме ваших высочеств, не заставит меня вспомнить хотя бы слово из услышанного.
Это следовало понимать так: «Рассказать, я никому не расскажу, однако никто не запретит мне использовать полученные сведения в своих личных целях».
– Хорошо, – сказала Маргарита, приняв к сведению хитрость Монтини. – Вы можете садиться, сударь.
Юноша устроился на указанном наваррской принцессой невысоком табурете в двух шагах от дивана, но при этом, как бы невзначай, сел с таким разворотом, чтобы смотреть в упор на принцессу кастильскую. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Маргариты, и она исподтишка ухмыльнулась.
– Если память не изменяет мне, – отозвалась Бланка, нарушая неловкое молчание, – вас зовут Этьен.
– Да, сударыня, Этьен. Правда, с тех пор как наша семья, получив наследство переехала из Блуа в Русильон, мое имя зачастую переиначивают на галльский лад – Стефано. – Он ослепительно улыбнулся. – Так что я сам толком не знаю, как же меня зовут на самом деле.
– С собственными именами порой возникает настоящая неразбериха, – живо подхватила Бланка. – К примеру, кастильское Хайме по-французски произносится Жак, по-галльски и по-итальянски Жакомо, а в библейском варианте – Иаков. Мой духовник, кстати, ваш тезка, падре Эстебан, как-то рассказывал мне, что Иисуса Христа по-еврейски звали Йешуа...
Маргарита слушала кузину, с трудом скрывая свое удивление. Собственно, было бы неверно утверждать, что Бланка избегала мужского общества. Она была девушка общительная и любила поговорить с интересными людьми, независимо от их возраста и пола, а беседы о вещах серьезных и вовсе предпочитала вести с мужчинами, которые были ближе ей по складу ума, чем большинство женщин. Однако сейчас в ее поведении чувствовалось нечто такое, что заставило Маргариту насторожиться. Это «нечто» было на первый взгляд незначительное, почти незаметное и, тем не менее, чрезвычайно важное.
«Определенно, этот парень приглянулся Бланке, – решила Маргарита. – Он застал ее врасплох, когда она не в меру разоткровенничалась, вроде как встретил голую на реке. И если он не дурак... А он точно не дурак. Вон как строит ей глазки, кует железо, пока горячо. Что ж, недаром говорят, что нет худа без добра. – Про себя принцесса вздохнула. – Похоже, мне придется уступить его Бланке. Жаль, конечно, он милый парень, и мы с ним приятно провели бы время. Но чего не сделаешь для лучшей подруги... А Рикарду, считай, повезло».
Между тем разговор от Иисуса Христа, которого на самом деле звали Йешуа, перешел на гонения первых христиан. При случае был упомянут император Нерон, который в поисках вдохновения велел поджечь Рим, дабы, глядя на охваченный огнем город, воспеть падение древней Трои. За сим естественным образом всплыла сама Троя с прекрасной Еленой, авантюристом Парисом и печально известным яблоком раздора. Тут Маргарита испугалась, что Бланка, того и гляди, примется цитировать Овидия или Вергилия, и торопливо вмешалась – тяжелый и высокопарный слог древнеримской поэзии наводил на нее тоску.
– Господин де Монтини, – сказала она. – У меня создается впечатление, что мы с вами уже где-то встречались. Может быть, это потому, что вы очень похожи на Матильду?
– Не только поэтому, сударыня. Вы могли видеть меня, когда шли к государю отцу вашему.
– Да, да, вспомнила. Дело было в галерее. Вы еще стояли, как вкопанный, и даже не поклонились мне.
– Ах, сударыня! – виновато произнес Монтини. – Прошу великодушно простить меня за столь вопиющую неучтивость. Но будьте снисходительны ко мне. Я был так потрясен вашей красотой, что меня буквально парализовало. Я увидел самую прекрасную на всем белом свете женщину после... – Он демонстративно запнулся с таким видом, будто нечаянно выдал свои самые сокровенные мысли.
Маргарита была девушкой сообразительной и тотчас догадалась, что значит это «после» и к кому оно относится.
«Чертенок! Он уже заигрывает с Бланкой».
– Ну да, конечно, – сказала она, выстрелив в кастильскую принцессу насмешливым взглядом. – Для любящего брата во всем мире не сыщешь женщины краше его сестры.
Щеки Бланки вспыхнули алым румянцем. Монтини лицемерно потупился, мастерски изображая смущение. И только Матильда приняла все за чистую монету.
– Я тоже люблю братика, – с очаровательной наивностью ответила она. – Очень люблю.
Маргарита зашлась нервным кашлем, чтобы не расхохотаться.
– Знаю... знаю... Ты рада, что он приехал?
– Ах, сударыня, я так счастлива! – Матильда вскочила с подушки и поцеловала Этьена в щеку. – Я безумно счастлива снова видеть его.
– Ваша сестра, господин де Монтини, настоящее чудо, – сказала наваррская принцесса. – Я ее очень люблю.
– Я тоже, – с неожиданным пылом отозвалась Бланка.
Маргарита и вовсе обалдела.
«Однако же! – подумала она. – У парня железная хватка. И как ловко он это провернул! У него точно есть опыт обольщения девиц, причем немалый... Ай да Бланка! Так вот какие мужчины привлекают нашу скромницу – ловеласы, распутники, соблазнители...»
– И что же привело вас в Памплону? – спросила она у Этьена.
– Главным образом, желание повидаться с Матильдой, – ответил он. – А тут еще представился удобный случай: господин герцог направил к государю отцу вашему посла, господина де Канильо, для ведения каких-то переговоров. Я вызвался сопровождать его, поскольку это совпадало с моими давними планами навестить сестру.
– А что мешало вам самому приехать, и то значительно раньше? Больше года Матильда ждала вас, а вместо этого получала письма, в которых вы сообщали, что задерживаетесь.
Этьен явно смутился и промолчал.
– Его дела задерживали, – вступилась за брата Матильда. – Ведь он еще молод, а ему приходится управлять имением. Это нелегкое дело, сударыня.
Маргарита иронически усмехнулась. У нее зародилось подозрение, что в Русильоне Этьена задерживали отнюдь не хозяйственные дела – во всяком случае, не только хозяйственные.
– Ваша сестра рассказывала, что вы служили пажом у молодого Филиппа Аквитанского. Это так?
– Да, сударыня. Вернее, служил я при дворе господина герцога, но некоторое время был в свите его младшего сына. Правда, недолго, потому что вскоре монсеньор Аквитанский-младший был вынужден покинуть Тараскон и уехал в Кастилию. А я вернулся в Русильон, поскольку господин герцог счел меня бунтовщиком и уволил со службы.
– Значит, вы были участником тех событий?
Монтини замялся.
– Участник, это слишком громко сказано, сударыня, – после недолгих колебаний ответил он. – Я был просто очевидцем. Сочувствующим очевидцем.
«Хоть и нахал, но знает меру, – заключила Маргарита. – Скромность ему не чужда».
– Меня всегда интересовала эта история, – сказала она. – Но все версии, которые я слышала, были из третьих рук и нередко противоречили одна другой...
– А как же граф д’Альбре? – вмешалась Бланка.
– Ха! Этот хвастунишка? Да я не поверила ни единому его слову! Он противоречил не только другим, но и сам себе. Ну, прямо из кожи вон лез, лишь бы выставить себя в самом лучшем свете. И бывают же такие люди!
– А вот Елена считает его очаровательным, – заметила Бланка.
Маргарита фыркнула.
– Тоже мне, авторитет нашла! – произнесла она, удачно копируя одно из излюбленных выражений Бланки. – Елена считает очаровательным любого мужчину, который умеет говорить комплементы. Но речь сейчас не о ней. Господин де Монтини, я хотела бы услышать ваш рассказ, как очевидца тех событий. Тем более, сочувствующего очевидца.
– Но прошу учесть, сударыня, – предупредил Этьен, – что тогда мне было девять лет. Не исключено, что я помню далеко не все существенное, а из того, что запомнил, не все понял и, возможно, кое-что превратно истолковал.
– Невелика беда, – успокоила его Маргарита. – Вы рассказывайте, а мы уж как-нибудь разберемся. Отделим, как говорится в Писании, зерна от плевел.
Монтини охотно принялся исполнять желание наваррской принцессы. Повествуя о событиях семилетней давности, он слушал себя краем уха, а подчас и вовсе не слышал того, что говорил. Все его внимание было приковано к Бланке, и раз за разом он обжигал ее страстными взглядами, притворяясь, что старается делать это незаметно.
Этьен был парнем смышленым и сразу понял, что нравится Бланке. Он, впрочем, с детства привык к тому, что нравится многим женщинам, однако то обстоятельство, что он понравился дочери и сестре королей Кастилии, переполняло его сердце законной гордостью. Случайно подслушанный им разговор взбудоражил его воображение, дал ему широкий простор для самых смелых фантазий и честолюбивых надежд. Он скорее мечтал, чем думал о чем-то, скорее грезил, чем мечтал, и скорее даже бредил, чем предавался грезам, упиваясь своими мечтами и трепеща в предвкушении самой великой победы всей своей жизни...
А Бланка никак не могла справиться со своими мыслями, которые кружились в ее голове, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, и без какой-либо логической последовательности сплетались в причудливые узоры, поднимая в ней бурю противоречивых чувств. Не подозревая о присутствии Этьена, она в разговоре с Маргаритой открыла ему свою душу и теперь чувствовала себя перед ним будто раздетой догола. Это было такое дразнящее ощущение, что Бланка еле сдерживалась, чтобы не вскочить с места и... Тут она не знала, что ей делать дальше – то ли убежать прочь, замкнуться в своей спальне и плакать от стыда и унижения, сколько ей хватит слез, или же кинуться Монтини на шею, пусть он обнимает ее, целует, пусть делает с ней все, что хочет, пусть сделается таким близким ей, чтобы она не стыдилась своей наготы перед ним, чтобы исчез, наконец, тот настырный, тревожный, неприятный зуд в груди, чтобы прошло ее отвращение к себе и своему телу, оставшееся ей в память о ночах, проведенных с мужем, одна только мысль о которых вызывает непреодолимое желание снова и снова мыться в тщетном стремлении смыть с себя грязь от его прикосновений...