Страница:
– Ну, догадаться несложно. Эти ребята рассчитывали сбить нас с толку. Они полагали, что ты, мельком увидев Диониса, потеряешь сознание и больше ничего не будешь помнить.
– Но я почти сразу понял, что это не Дионис.
– Ошибаешься, – покачал я головой. – У тебя было слишком мало времени, чтобы неосознанное чувство чего-то неладного оформилось в подозрение. Просто потом ты имел возможность хорошенько присмотреться к лже-Дионису. Ты понял, что он не настоящий, и тебе начало казаться, что ты раскусил его чуть ли не с первого взгляда. Это вполне естественно.
– Наверное, так и было, – согласился Морис. – Теперь твой черёд рассказывать. Что произошло? И откуда взялись эти парни?
– Из Звёздной Палаты, – ответил я.
– Из Звёздной Палаты? – повторил он. – Что-то знакомое... Ах да! Если не ошибаюсь, в нашей Англии семнадцатого века был такой тайный суд.
– Вроде того, – кивнул я. – Эта Звёздная Палата действует по схожим принципам, только в ней заправляют колдуны.
– Они подозревают тебя в убийстве Ладислава?
– Не подозревают, а знают это... – И я подробно рассказал обо всём, что со мной случилось, начиная с того момента, как вошёл в дом и потерял сознание.
Морис слушал меня внимательно, не перебивая, а когда я закончил, первые его слова были:
– Вот сукин сын!
– Председатель? – уточнил я.
– Да нет, этот доносчик. Так называемый свидетель.
Я покачал головой:
– Лично мне кажется, что он просто слабак.
– В каком смысле?
– В смысле ответственности. У него оказалась кишка тонка, чтобы самостоятельно принять решение о степени моей вины. Вот он и умыл руки, предоставив судить об этом Звёздной Палате.
– Плохо дело, – подытожил Морис. – Как думаешь, что они решат?
Я пожал плечами:
– Трудно предугадать. Люди очень болезненно реагируют, когда кто-то посторонний вмешивается в их компетенцию, и особенно ревниво относятся к этому самозванцы. Так что деятели из Звёздной Палаты вполне могут осудить меня именно за то, что я выполнил их работу.
– То есть, по-твоему, будь Ладислав жив, они приговорили бы его к смерти?
– Без сомнения.
– Даже если бы он изложил мотивы своего поступка?
– Это бы его не спасло. В конце концов, Звёздная Палата декларирует своей главной целью защиту простых смертных от своеволия колдунов и ведьм.
– Если ты так считаешь, то почему же тогда не рассказал им о...
Я предостерегающе поднял руку:
– Нет, Морис, я не хотел рисковать. И сейчас не хочу. Звёздная Палата как организация, это одно дело, но её члены как люди и колдуны – совсем другое. Слишком велик риск, что кое-кто из них не устоит и изменит своим принципам. Как раз по этой причине я не приемлю деятельность Звёздной Палаты, хоть какие бы благие цели она не преследовала. Никому не подконтрольная, не ограниченная никакими рамками закона тайная организация со временем стремится расширить круг своих полномочий (коими её, кстати, никто не наделял) и рано или поздно превращается в узурпатора, самозванного вершителя судеб людских. Собственно, со Звёздной Палатой это уже происходит. Мой случай явно не в её компетенции, и всё же меня взялись судить.
– Но свидетель объяснил тебе, почему он обратился в Звёздную Палату.
– Так он же набитый дурак! Он не понимал того, что судьям, людям безусловно не глупым, должно быть яснее ясного: если я не предам огласке преступление Ладислава, то в Даж-Доме никто судить меня не станет.
– Почему так?
– Чтобы не порочить имя Ладислава. Это, конечно, не прибавит мне популярности среди детей Дажа, но можно не сомневаться, что после рассмотрения дела на закрытом заседании семейного совета меня отпустят с миром, попросив держать язык за зубами.
Морис сел на стул и, наморщив лоб, принялся пощипывать пальцами кончик носа. Он часто так делал, когда предавался раздумьям, и эта его привычка порой меня раздражала. Наконец он произнёс:
– Судьи предложили тебе на выбор три варианта. Если дела обстоят так, как ты говоришь, то почему бы тебе не пойти и не признаться во всём Володарю?
– Нет, – сказал я. – Это исключено!
– Боишься потерять Радку?
Я тяжело вздохнул. Боюсь, я уже потерял её – чем бы ни кончилась эта история.
– Это одна из причин, но не самая главная.
– А какая же главная?
– Всё та же: риск. А вдруг родным Ладислава взбредёт в голову поискать доказательства того, что он неспроста затеял эту бойню, что у него были веские основания так поступить. И что, если они найдут эти доказательства... Короче, не стоит испытывать судьбу.
– А те парни из Звёздной Палаты? Вдруг они найдут доказательства?
– Это менее вероятно. Не думаю, что они окажутся столь неосмотрительными, чтобы соваться сейчас на Землю Юрия Великого, рискуя навлечь на себя гнев Даж-Дома. А позже...
Я не закончил свою мысль, но Морис прекрасно понял меня: позже будет слишком поздно. К счастью (если здесь уместно это выражение), Ладислав действовал стремительно, и сведения о космической цивилизации сохранились главным образом в электронной форме. А жёсткое радиоактивное излучение вскоре приведёт в негодность даже те немногочисленные носители информации, которым удалось уцелеть в ходе такой опустошительной ядерной войны.
Морис сплёл на затылке пальцы рук и откинулся на спинку стула.
– Эх, всё-таки дал я маху! Нужно было что-то нагородить о преступной деятельности Ладислава. Да и ты был хорош со своими «без комментариев».
– Вот тут ты ошибаешься, – сказал я. – Моя готовность обвинить Ладислава во всех смертных грехах только вызвала бы ненужные подозрения. К тому же с меня хватит и одной лжи.
– Гм-м. Если я ничего не упустил из твоего рассказа, ты ухитрился ни разу не солгать.
– А насчёт мотивов?
Морис вздохнул и сокрушённо возвёл горе очи.
– Опять ты за своё! Право слово, Эрик, в тебе есть что-то от мазохиста. Обычно люди ищут оправдание своим поступкам, ты же наоборот – упорно отвергаешь очевидное, лишь бы дольше помучить себя. Признай же наконец, что ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО убил Ладислава в ярости, что ты ПРОСТО потерял над собой контроль, когда увидел, что он сотворил с целой планетой, с миллиардами людей. Никакого трезвого расчёта у тебя не было.
– Был, – упрямо заявил я. – Тогда я думал не о мире, который он уничтожил, и не о людях, которых он убил, а о том, как бы заставить его молчать.
– Глупости! – фыркнул Морис. – И кстати, тот факт, что тебя без труда выследил какой-то праздношатающийся болван, лишний раз подтверждает это. Если бы ты действовал расчётливо и хладнокровно, то не допустил бы такой оплошности.
– Но так или иначе, мне пришлось бы...
– Да пошёл ты к чёрту со своей казуистикой! – невесть почему разозлился Морис. – Не подменяй случайность необходимостью. Чтобы заткнуть Ладиславу рот, вовсе не обязательно было убивать его... хотя я с огромным удовольствием задушил бы его собственными руками. И вообще, Эрик, знаешь, как это называется? Я имею смутное представление об этических нормах твоей религии, но с точки зрения христианства ты преисполнен гордыни. Где-то в глубине души тебе лестно думать о том, что ты взял на себя грех ради... – Он осёкся. – Ладно, хватит об этом. Ты уже решил, что нам делать?
Я кивнул:
– Если ты не против, мы пустимся в бега. Здесь оставаться опасно.
– Значит, ты выбрал третий вариант?
– В некотором роде. Там, куда мы направляемся, мне будет чем заняться. Дел хватит на много лет вперёд.
В глазах Мориса зажёгся робкий огонёк надежды:
– Так ты... нашёл?
– Да, нашёл, – подтвердил я и встал с кресла. – Подробности позже. А пока давай собираться в дорогу. И не забудь об одежде.
На последнем слове я сделал особое ударение. Морис понял меня – мы заблаговременно подобрали себе костюмы, в которых не будем выделяться среди прочих людей в его родном мире. Сейчас эта предусмотрительность пришлась весьма кстати.
– А если за нами будут следить?
– Не беспокойся, – сказал я, направляясь к двери. – Об этом я тоже подумал... Ну всё, теперь молчок.
Я открыл дверь, и мы вышли в коридор. Морис сразу потопал к себе собираться, а я первым делом вернул в кабинет Дианы заподозренный в шпионстве портативный компьютер. Затем непосредственно, без зеркала, связался с отцом – это исключало любую возможность перехвата разговора.
При других обстоятельствах я обратился бы к маме или Диане, но сейчас помощь отца была предпочтительнее. Хотя праздное любопытство свойственно представителям обоих полов, мужчины в этом отношении всё же более сдержаны, чем женщины, и не склонны делать трагедию из того, что от них что-то скрывают или чего-то не договаривают.
Отец отозвался через пару секунд:
«Это ты, Эрик?»
«Да, папа. Привет».
«Привет. Как дела?»
«Да так себе, более или менее. Ты не очень занят?»
«Зависит от того, насколько срочно я тебе нужен».
«Желательно поскорее».
«Тогда я свободен. Где ты?»
«В доме Дианы».
«Буду минут через десять. Устраивает?»
«Вполне».
«Тогда до встречи».
В своей комнате я по-быстрому переоделся и привёл себя в порядок (пришлось немного повозиться с всклокоченными волосами), затем перешёл в смежный со спальней кабинет и открыл встроенный в стену сейф, где лежали предметы, захваченные нами во время налёта на Чернобыльский центр.
Никаких следов взлома я не обнаружил, всё было на месте, включительно с ноутбуком, где хранились звёздные карты и результаты моих неуклюжих попыток определить местонахождение космической цивилизации. Я переложил содержимое сейфа в кожаную сумку и вышел в коридор, где меня уже ждал Морис. При нём была сумка немного поменьше моей.
– Захватил бритву и покетбук? – первым делом спросил я.
– Захватил. А ты ничего не оставил?
– Ничего, – ответил я и похлопал по сумке.
– Шпагу не берёшь?
– Взял бы, но она осталась в Солнечном Граде.
– Жаль, конечно. У тебя классная шпага.
– Ещё бы...
Когда мы спустились на первый этаж, отец уже ждал нас в холле. Он был одет в свой непритязательный «домашний» королевский наряд, а в руках (о чудо!) держал мою Грейндал.
Улыбнувшись, отец смерил меня оценивающим взглядом, затем с сомнением посмотрел на шпагу.
– Ты забыл её в моём кабинете, – объяснил он. – И я подумал... Впрочем, неважно, что я подумал. Судя по твоей одежде, тебе вряд ли понадобится шпага.
– Как раз наоборот, – сказал я и взял из его рук Грейндал. – Большое спасибо, отец.
Я не имел ни малейшего представления, что буду делать со шпагой, пусть и волшебной, в мире высоких технологий и сверхсветовых скоростей, но надолго расставаться с ней мне не хотелось. А моё отсутствие грозило затянуться на многие годы... Мне стало очень тоскливо при мысли о том, что я буду вынужден общаться с отцом и мамой на расстоянии, тщательно скрывая от них своё местонахождение. Я с трудом подавил горестный вздох, готовый вырваться из моей груди...
– Так ты познакомишь меня со своим новым другом? – спросил отец, с интересом глядя на Мориса, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, однако держался с достоинством и нисколько не робел в присутствии коронованной особы.
– Да, разумеется, – спохватился я. – Позволь представить тебе Мориса Огюстена Жана-Мари де Бельфора.
Отец доброжелательно улыбнулся ему и кивнул:
– Здравствуйте, господин де Бельфор. Я всегда рад друзьям моего сына.
Морис церемонно поклонился:
– Весь к услугам вашего величества. – Сказано это было с отменной вежливостью, без театральной напыщенности, а просто и изящно, словом, по-аристократически.
Они обменялись ещё несколькими любезностями в том же духе, затем отец повернулся ко мне:
– Ну, Эрик, чем я могу помочь?
Я замялся:
– Тут такое дело... Ты можешь кое-что сделать для меня, не задавая вопросов?
Отец был несколько озадачен.
– Смотря что ты попросишь, – слегка растягивая слова произнёс он. – Если кого-то прикончить, я всё же поинтересуюсь, чем этот тип тебе насолил.
– Убивать никого не придётся, – ответил я. Порой мне трудно было понять, шутит отец или говорит серьёзно. – Избивать тоже. Просто перенеси нас в одно местечко, и всё.
– Куда?
– Куда-нибудь на твоё усмотрение. Куда угодно, желательно подальше отсюда и в необитаемый мир. Только не говори куда.
Во взгляде отца отразилось понимание. Он сосредоточился, и я почувствовал, как он тщательно сканирует окрестности.
– За нами не следят, – сообщил отец. – И в радиусе трёхсот миль нет ни души.
Мне немного полегчало. Но лишь самую малость.
– Так ты можешь выполнить мою просьбу?
– Конечно, могу. Прямо сейчас?
– Да, сию минуту.
Он пожал плечами:
– Ну что ж, ступайте за мной.
Мы вышли из дома и остановились на крыльце. Даже не взяв нас за руки, отец вызвал Образ Источника, и на мгновение нас окутала фиолетовая мгла. Потом она исчезла, и мы уже стояли, утопая ногами в зелёной траве, на берегу небольшого озера, окружённого со всех сторон плотной стеной деревьев. В чистом весеннем небе над нами ярко светило солнце, в лесу весело щебетали птицы и слышался ласковый шёпот ветра в листве.
Морис был восхищён – но отнюдь не окружавшей нас идиллией, а тем, каким способом мы здесь оказались. Дитя космической цивилизации, к тому же звёздный пилот с десятилетним стажем, он был знаком с феноменом Туннеля не понаслышке, и тем более глубоко его поразило мгновенное перемещение.
– Ух ты! Да это же квантовый прыжок!
– Совершенно верно, – подтвердил отец и улыбнулся. – Мой зять Колин похвалил бы вас. Он ратует за этот термин и злится, когда в его присутствии выражаются иначе, так как он уже давно доказал, что подобные перемещения происходят не мгновенно, а за интервал, в точности равный планковскому кванту времени.
Я вдруг рассмеялся. Отец удивлённо посмотрел на меня и спросил:
– В чём дело, Эрик? Я что-то не так сказал?
– Да нет, – ответил я, унимая смех. – Просто твои слова напомнили мне один забавный случай.
Отец не стал уточнять какой именно, хотя забавных случаев, связанных с Колином и его (вернее, планковскими) квантами времени было великое множество. Впрочем тот, который я вспомнил, имел к Колину лишь косвенное отношение.
Я знал эту историю только понаслышке, так как дело было ещё до моего рождения. Это произошло в день бракосочетания Моргана Фергюсона с Монгфинд Энгус. Когда Кевин явился на свадебный пир, все боялись, что он напьётся в стельку и устроит пьяный дебош. Однако Кевин не думал напиваться, вёл себя мирно и даже благодушно. В этом, по мнению Дейдры, и состоял его коварный план – праздник был омрачён самим ожиданием скандала.
Ближе к ночи обстановка немного разрядилась, и Морган, будучи слегка под хмельком, стал выпендриваться перед подругами своей жены, рассказывая им, какая крутая штука Безвременье. В числе прочего, он повторил уже устаревшую к тому моменту байку, что каждая секунда реального времени содержит бесконечное число сегментов Безвременья. На его беду, это услышал Кевин, который тут же воспользовался представившимся случаем. Делая вид, что не замечает Моргана, он громко заговорил с Монгфинд и пустился в пространные рассуждения о понятиях объективной и субъективной бесконечности. Саму же субъективную бесконечность для конкретного субъекта Кевин трактовал как минимальное из всех чисел N, удовлетворяющих требованию, что любое число, которое только способен вообразить данный субъект, будет меньше N. Если значение субъективной бесконечности, продолжал развивать свою мысль Кевин, находится в пределах величины сорок третьего порядка (то есть, с сорока тремя нулями), это, конечно, прискорбно, но ещё не безнадёжно. Такой субъект вполне способен справляться с обязанностями первого министра королевства и даже, если не будет выставлять напоказ свою ограниченность, сможет и дальше владеть жезлом главного магистра колдовских искусств.
Чтобы не усугублять ситуацию, Монгфинд пришлось терпеливо выслушивать оскорбительные выпады Кевина, притворяясь, будто она не понимает, против кого они направлены. Морган не вмешивался по той же причине. Дядя Артур и тётя Дана не могли сообразить, как им остановить зарвавшегося сыночка, не спровоцировав взрыв. Положение спасла Дейдра, которая велела распорядителю объявить белый танец и тотчас же пригласила брата составить ей пару. Это подействовало безотказно.
Инцидент был скорее скандальным, чем забавным, однако впоследствии с подачи Кевина величину, обратную кванту времени Планка, стали именовать константой Фергюсона. А поскольку она равнялась количеству сегментов Безвременья в секунде Основного потока, адепты нет-нет да упоминали о ней в разговорах. Это страшно не нравилось Моргану, но ничего поделать он уже не мог...
– Ты удовлетворён, Эрик? – спросил меня отец. – Достаточно далеко я вас перенёс?
– Достаточно, – сказал я, определив наше местонахождение по Формирующим. А про себя добавил: и достаточно далеко от конечной цели.
– Всё-таки позволь задать один вопрос. Без конкретики.
Я вздохнул:
– Ладно.
– Ты попал в неприятность?
После некоторых колебаний я коротко ответил:
– Выкручусь.
Теперь уже вздохнул отец. На его лицо набежала тень.
– Что ж, будем надеяться... Если тебе понадобится помощь, ты знаешь, где её искать.
– Да, папа, знаю.
– Тогда удачи тебе. – Он повернулся к Морису: – Приятно было познакомиться с вами.
Тот не остался в долгу:
– Я польщён вашим вниманием, сир!
Отец отступил от нас на несколько шагов, с улыбкой произнёс:
– До скорой встречи, – и исчез. В его прощальной улыбке было много тревоги...
С минуту после его ухода мы простояли молча. Наконец Морис сказал:
– У тебя отличный отец!
– Не спорю, – отозвался я. – Кстати, ты вёл себя как придворный вельможа. Где ты нахватался таких манер?
Он небрежно передёрнул плечами:
– В детстве много времени ошивался при королевском дворе.
– Каком?
– Французском, разумеется.
Гм, разумеется...
– Я и не знал, что у вас монархия.
– В этом нет ничего странного. Французы традиционно привержены монархическому строю.
Я опустил сумку на траву, а сам присел у кромки воды, положив шпагу себе на колени. Морис последовал моему примеру.
– Пожалуй, я не соглашусь с тобой, – сказал я. – Насчёт приверженности французов монархии. В большинстве миров, где обитают твои соплеменники, они с завидным упорством устраивают революции, рубят головы своим королям и провозглашают республику.
Морис улыбнулся, но покачал головой:
– Это всё из любопытства. Хочется же узнать, каково жить при республике и чем она отличается от монархии. А что касается казни королей, то не мы это придумали; прецедент создали англичане. Прежде королей убивали на поле брани, резали, травили, душили в постели, но вот однажды Генрих Восьмой, решив обзавестись новой женой, велел казнить Анну Болейн. С этого всё и началось: люди поняли, что у коронованных особ голова на плечах держится не крепче, чем у остальных смертных. Потом дочь Генриха и той же Анны Болейн приговорила к смерти шотландскую королеву Марию Стюарт. Прецедент был возведён в ранг принципа и стал чуть ли не национальным обычаем. Позже добропорядочные английские буржуа, желая показать всему миру, какие они крутые ребята, взяли и отрубили голову внуку Марии Стюарт, королю Карлу Первому. Французы же, глядя через Ла-Манш на забавы соседей, подумали: «А чем мы хуже?» – и отправили на гильотину Людовика Шестнадцатого с Марией-Антуанеттой. После чего успокоились и Наполеона, к примеру, уже не казнили.
Неплохой исторический экскурс, подумал я. Особенно если учесть, что описываемые Морисом события в его родном мире происходили свыше тысячи лет назад.
– Значит, – после паузы произнёс я, – в вашей Франции монархия всё же устояла.
– Не совсем так, – ответил Морис. – Попытки реставрации в первой половине девятнадцатого века потерпели фиаско. Вернее, было три короля – Людовик, Карл и Луи-Филипп, – но правили они недолго и лишь дискредитировали идею монархии. Франция вновь стала королевством в 2068 году по результатам общенационального референдума.
– Да ну! – удивился я. – На кой чёрт вам сдалась монархия в середине двадцать первого века?
– А вот и сдалась. И не только французам, но и другим народам. После образования Северного Союза, евро-американского прообраза нынешней Земной Конфедерации, национальные правительства потеряли значительную часть своих полномочий и многие страны стали нуждаться в более устойчивых символах национальной государственности, нежели выборные институты власти. Мы, французы, поняли это в числе первых и, пожалуй, немного перестарались, восстанавливая монархию только как символ. Наши короли не имеют практически никаких полномочий, по сути дела, они являются лишь наследственными управляющими Лувра и Версаля. Зато живут, надо сказать, на широкую ногу. Это всё Хитрец Анри, он же Генрих Девятый, который жил в двадцать третьем веке. Он уговорил парламент принять специальный закон о королевском налоге с дворянства – дескать, должна же аристократия, пусть и символически, поддерживать свою опору, монархию. Размер королевского налога действительно небольшой – в процентном отношении, разумеется. К тому же дело это сугубо добровольное: не хочешь платить – отрекайся от титула, и всё; некоторые владельцы крупных состояний тогда так и поступили. Но Хитрец Анри смотрел в будущее; он предвидел, что многие освоенные планеты изберут монархическую форму правления, а значит для бизнесменов, ведущих с ними дела, иметь дворянский титул будет вопросом не только престижа, но и выгоды. Так оно, собственно, и получилось. В результате французская королевская семья стала одной из богатейших на Земле.
Я ухмыльнулся, оценив по достоинству проницательность Генриха Девятого, Хитреца Анри.
– Небось, ты тоже аристократ?
– Мой отец граф, а я, стало быть, виконт, – невозмутимо ответил Морис. – Но мы не кичимся этим, потому как не принадлежим к новоявленной знати. Мой предок по мужской линии был произведён в рыцари ещё во времена Людовика Святого.
– Внушительная родословная! – сказал я, отдавая должное десяткам поколений его предков. – Так что ж это выходит? На Земле тридцать второго века большинство стран – монархии?
– По всей Земле – нет, но в Европе почти все страны – конституционные монархии. Остальные шесть или семь, точно не помню, нужно подсчитать... – Он начал разгибать пальцы, а потом махнул рукой: – Ай, ну их к чёрту! В общем, эти страны тоже пытались обзавестись королями, но из-за отсутствия каких-либо традиций не преуспели в своём начинании. Исключение представляют швейцарцы и исландцы, которые всегда были верными приверженцами республиканского строя. Они жуткие консерваторы... Кстати, насчёт Швейцарии. У нас в Альпах есть домик, который почти всё время пустует. Если сейчас там никто не живёт, мы можем обосноваться в нём до нашей полной легализации.
– Хорошая идея, – сказал я. – Замётано.
Морис обвёл взглядом окрестности и наконец задал вопрос, которого я ждал с самого начала:
– Между прочим, что мы здесь делаем?
– Страхуемся. Вернее, перестраховываемся. Я жду, не появится ли «хвост».
– Твой отец сказал, что за нами не следят.
– Думаю, он не ошибся. Но чем чёрт не шутит. Хотя за перемещениями адептов проследить невозможно, тем не менее... Боюсь, у меня развивается паранойя.
Морис с сомнением хмыкнул:
– Если в Сумерках Дианы ты ничего не заметил, то почему ты так уверен, что обнаружишь «хвост» здесь?
– Потому что здесь Формирующие не потревожены, они находятся в естественном состоянии, и я сразу же уловлю малейшее их возмущение. Это как ровная гладь воды. – В качестве наглядной демонстрации я взял крохотный камешек и швырнул его в озеро. От того места, где он упал, пошли слабые концентрические круги. – Кто бы за нами ни следовал, как бы осторожен он ни был, он обязательно выдаст себя. И если кому-то удалось невероятное, и он вычислил перемещение отца, этот «кто-то» должен появиться здесь в течение ближайшего часа.
– Чтобы определить, куда мы дальше направились?
– Вот именно.
– Целый час, это много, – заметил Морис, но потом уточнил: – Для наших детекторов. У нас, если преследуемый корабль опередил преследователей более чем на двадцать минут, то он, считай, оторвался от погони. Интенсивность следа первые четырнадцать с чем-то минут снижается крайне медленно, а затем вдруг резко падает по экспоненте. Я даже помню формулу.
– Формул я не знаю, – сказал я, – но это так. Правда, как-то мне удалось догнать одного парня, дав ему полчаса форы, но тогда я шёл не по следу как таковому, а скорее следовал интуиции; я просто угадал, куда он умчался. Фактически, уже через полчаса след в Туннеле полностью исчезает. Я решил обождать час, чтобы перестраховаться. А вдруг преследователь окажется столь хитроумным, что разгадает мой план и рискнёт обождать полчаса, в течение которых, как он полагает, я буду его поджидать, после чего, убедившись, что слежки нет, продолжу свой путь. Но тут я перехитрю его и буду ждать не полчаса, а целый час.
– Лихо закручено, – произнёс Морис без особого восторга. – Но вот будет незадача, если наш преследователь окажется ещё более хитроумным, чем ты думаешь, и разгадает твой манёвр. – Он взял грудку свежей земли и с задумчивым видом бросил её в озеро. – Однако постой! Что ты там толковал о непотревоженных Формирующих? Разве твой отец не намутил воду своими квантовыми прыжками. Ведь он, должно быть, поднял сущую бурю.
– Но я почти сразу понял, что это не Дионис.
– Ошибаешься, – покачал я головой. – У тебя было слишком мало времени, чтобы неосознанное чувство чего-то неладного оформилось в подозрение. Просто потом ты имел возможность хорошенько присмотреться к лже-Дионису. Ты понял, что он не настоящий, и тебе начало казаться, что ты раскусил его чуть ли не с первого взгляда. Это вполне естественно.
– Наверное, так и было, – согласился Морис. – Теперь твой черёд рассказывать. Что произошло? И откуда взялись эти парни?
– Из Звёздной Палаты, – ответил я.
– Из Звёздной Палаты? – повторил он. – Что-то знакомое... Ах да! Если не ошибаюсь, в нашей Англии семнадцатого века был такой тайный суд.
– Вроде того, – кивнул я. – Эта Звёздная Палата действует по схожим принципам, только в ней заправляют колдуны.
– Они подозревают тебя в убийстве Ладислава?
– Не подозревают, а знают это... – И я подробно рассказал обо всём, что со мной случилось, начиная с того момента, как вошёл в дом и потерял сознание.
Морис слушал меня внимательно, не перебивая, а когда я закончил, первые его слова были:
– Вот сукин сын!
– Председатель? – уточнил я.
– Да нет, этот доносчик. Так называемый свидетель.
Я покачал головой:
– Лично мне кажется, что он просто слабак.
– В каком смысле?
– В смысле ответственности. У него оказалась кишка тонка, чтобы самостоятельно принять решение о степени моей вины. Вот он и умыл руки, предоставив судить об этом Звёздной Палате.
– Плохо дело, – подытожил Морис. – Как думаешь, что они решат?
Я пожал плечами:
– Трудно предугадать. Люди очень болезненно реагируют, когда кто-то посторонний вмешивается в их компетенцию, и особенно ревниво относятся к этому самозванцы. Так что деятели из Звёздной Палаты вполне могут осудить меня именно за то, что я выполнил их работу.
– То есть, по-твоему, будь Ладислав жив, они приговорили бы его к смерти?
– Без сомнения.
– Даже если бы он изложил мотивы своего поступка?
– Это бы его не спасло. В конце концов, Звёздная Палата декларирует своей главной целью защиту простых смертных от своеволия колдунов и ведьм.
– Если ты так считаешь, то почему же тогда не рассказал им о...
Я предостерегающе поднял руку:
– Нет, Морис, я не хотел рисковать. И сейчас не хочу. Звёздная Палата как организация, это одно дело, но её члены как люди и колдуны – совсем другое. Слишком велик риск, что кое-кто из них не устоит и изменит своим принципам. Как раз по этой причине я не приемлю деятельность Звёздной Палаты, хоть какие бы благие цели она не преследовала. Никому не подконтрольная, не ограниченная никакими рамками закона тайная организация со временем стремится расширить круг своих полномочий (коими её, кстати, никто не наделял) и рано или поздно превращается в узурпатора, самозванного вершителя судеб людских. Собственно, со Звёздной Палатой это уже происходит. Мой случай явно не в её компетенции, и всё же меня взялись судить.
– Но свидетель объяснил тебе, почему он обратился в Звёздную Палату.
– Так он же набитый дурак! Он не понимал того, что судьям, людям безусловно не глупым, должно быть яснее ясного: если я не предам огласке преступление Ладислава, то в Даж-Доме никто судить меня не станет.
– Почему так?
– Чтобы не порочить имя Ладислава. Это, конечно, не прибавит мне популярности среди детей Дажа, но можно не сомневаться, что после рассмотрения дела на закрытом заседании семейного совета меня отпустят с миром, попросив держать язык за зубами.
Морис сел на стул и, наморщив лоб, принялся пощипывать пальцами кончик носа. Он часто так делал, когда предавался раздумьям, и эта его привычка порой меня раздражала. Наконец он произнёс:
– Судьи предложили тебе на выбор три варианта. Если дела обстоят так, как ты говоришь, то почему бы тебе не пойти и не признаться во всём Володарю?
– Нет, – сказал я. – Это исключено!
– Боишься потерять Радку?
Я тяжело вздохнул. Боюсь, я уже потерял её – чем бы ни кончилась эта история.
– Это одна из причин, но не самая главная.
– А какая же главная?
– Всё та же: риск. А вдруг родным Ладислава взбредёт в голову поискать доказательства того, что он неспроста затеял эту бойню, что у него были веские основания так поступить. И что, если они найдут эти доказательства... Короче, не стоит испытывать судьбу.
– А те парни из Звёздной Палаты? Вдруг они найдут доказательства?
– Это менее вероятно. Не думаю, что они окажутся столь неосмотрительными, чтобы соваться сейчас на Землю Юрия Великого, рискуя навлечь на себя гнев Даж-Дома. А позже...
Я не закончил свою мысль, но Морис прекрасно понял меня: позже будет слишком поздно. К счастью (если здесь уместно это выражение), Ладислав действовал стремительно, и сведения о космической цивилизации сохранились главным образом в электронной форме. А жёсткое радиоактивное излучение вскоре приведёт в негодность даже те немногочисленные носители информации, которым удалось уцелеть в ходе такой опустошительной ядерной войны.
Морис сплёл на затылке пальцы рук и откинулся на спинку стула.
– Эх, всё-таки дал я маху! Нужно было что-то нагородить о преступной деятельности Ладислава. Да и ты был хорош со своими «без комментариев».
– Вот тут ты ошибаешься, – сказал я. – Моя готовность обвинить Ладислава во всех смертных грехах только вызвала бы ненужные подозрения. К тому же с меня хватит и одной лжи.
– Гм-м. Если я ничего не упустил из твоего рассказа, ты ухитрился ни разу не солгать.
– А насчёт мотивов?
Морис вздохнул и сокрушённо возвёл горе очи.
– Опять ты за своё! Право слово, Эрик, в тебе есть что-то от мазохиста. Обычно люди ищут оправдание своим поступкам, ты же наоборот – упорно отвергаешь очевидное, лишь бы дольше помучить себя. Признай же наконец, что ты ДЕЙСТВИТЕЛЬНО убил Ладислава в ярости, что ты ПРОСТО потерял над собой контроль, когда увидел, что он сотворил с целой планетой, с миллиардами людей. Никакого трезвого расчёта у тебя не было.
– Был, – упрямо заявил я. – Тогда я думал не о мире, который он уничтожил, и не о людях, которых он убил, а о том, как бы заставить его молчать.
– Глупости! – фыркнул Морис. – И кстати, тот факт, что тебя без труда выследил какой-то праздношатающийся болван, лишний раз подтверждает это. Если бы ты действовал расчётливо и хладнокровно, то не допустил бы такой оплошности.
– Но так или иначе, мне пришлось бы...
– Да пошёл ты к чёрту со своей казуистикой! – невесть почему разозлился Морис. – Не подменяй случайность необходимостью. Чтобы заткнуть Ладиславу рот, вовсе не обязательно было убивать его... хотя я с огромным удовольствием задушил бы его собственными руками. И вообще, Эрик, знаешь, как это называется? Я имею смутное представление об этических нормах твоей религии, но с точки зрения христианства ты преисполнен гордыни. Где-то в глубине души тебе лестно думать о том, что ты взял на себя грех ради... – Он осёкся. – Ладно, хватит об этом. Ты уже решил, что нам делать?
Я кивнул:
– Если ты не против, мы пустимся в бега. Здесь оставаться опасно.
– Значит, ты выбрал третий вариант?
– В некотором роде. Там, куда мы направляемся, мне будет чем заняться. Дел хватит на много лет вперёд.
В глазах Мориса зажёгся робкий огонёк надежды:
– Так ты... нашёл?
– Да, нашёл, – подтвердил я и встал с кресла. – Подробности позже. А пока давай собираться в дорогу. И не забудь об одежде.
На последнем слове я сделал особое ударение. Морис понял меня – мы заблаговременно подобрали себе костюмы, в которых не будем выделяться среди прочих людей в его родном мире. Сейчас эта предусмотрительность пришлась весьма кстати.
– А если за нами будут следить?
– Не беспокойся, – сказал я, направляясь к двери. – Об этом я тоже подумал... Ну всё, теперь молчок.
Я открыл дверь, и мы вышли в коридор. Морис сразу потопал к себе собираться, а я первым делом вернул в кабинет Дианы заподозренный в шпионстве портативный компьютер. Затем непосредственно, без зеркала, связался с отцом – это исключало любую возможность перехвата разговора.
При других обстоятельствах я обратился бы к маме или Диане, но сейчас помощь отца была предпочтительнее. Хотя праздное любопытство свойственно представителям обоих полов, мужчины в этом отношении всё же более сдержаны, чем женщины, и не склонны делать трагедию из того, что от них что-то скрывают или чего-то не договаривают.
Отец отозвался через пару секунд:
«Это ты, Эрик?»
«Да, папа. Привет».
«Привет. Как дела?»
«Да так себе, более или менее. Ты не очень занят?»
«Зависит от того, насколько срочно я тебе нужен».
«Желательно поскорее».
«Тогда я свободен. Где ты?»
«В доме Дианы».
«Буду минут через десять. Устраивает?»
«Вполне».
«Тогда до встречи».
В своей комнате я по-быстрому переоделся и привёл себя в порядок (пришлось немного повозиться с всклокоченными волосами), затем перешёл в смежный со спальней кабинет и открыл встроенный в стену сейф, где лежали предметы, захваченные нами во время налёта на Чернобыльский центр.
Никаких следов взлома я не обнаружил, всё было на месте, включительно с ноутбуком, где хранились звёздные карты и результаты моих неуклюжих попыток определить местонахождение космической цивилизации. Я переложил содержимое сейфа в кожаную сумку и вышел в коридор, где меня уже ждал Морис. При нём была сумка немного поменьше моей.
– Захватил бритву и покетбук? – первым делом спросил я.
– Захватил. А ты ничего не оставил?
– Ничего, – ответил я и похлопал по сумке.
– Шпагу не берёшь?
– Взял бы, но она осталась в Солнечном Граде.
– Жаль, конечно. У тебя классная шпага.
– Ещё бы...
Когда мы спустились на первый этаж, отец уже ждал нас в холле. Он был одет в свой непритязательный «домашний» королевский наряд, а в руках (о чудо!) держал мою Грейндал.
Улыбнувшись, отец смерил меня оценивающим взглядом, затем с сомнением посмотрел на шпагу.
– Ты забыл её в моём кабинете, – объяснил он. – И я подумал... Впрочем, неважно, что я подумал. Судя по твоей одежде, тебе вряд ли понадобится шпага.
– Как раз наоборот, – сказал я и взял из его рук Грейндал. – Большое спасибо, отец.
Я не имел ни малейшего представления, что буду делать со шпагой, пусть и волшебной, в мире высоких технологий и сверхсветовых скоростей, но надолго расставаться с ней мне не хотелось. А моё отсутствие грозило затянуться на многие годы... Мне стало очень тоскливо при мысли о том, что я буду вынужден общаться с отцом и мамой на расстоянии, тщательно скрывая от них своё местонахождение. Я с трудом подавил горестный вздох, готовый вырваться из моей груди...
– Так ты познакомишь меня со своим новым другом? – спросил отец, с интересом глядя на Мориса, который явно чувствовал себя не в своей тарелке, однако держался с достоинством и нисколько не робел в присутствии коронованной особы.
– Да, разумеется, – спохватился я. – Позволь представить тебе Мориса Огюстена Жана-Мари де Бельфора.
Отец доброжелательно улыбнулся ему и кивнул:
– Здравствуйте, господин де Бельфор. Я всегда рад друзьям моего сына.
Морис церемонно поклонился:
– Весь к услугам вашего величества. – Сказано это было с отменной вежливостью, без театральной напыщенности, а просто и изящно, словом, по-аристократически.
Они обменялись ещё несколькими любезностями в том же духе, затем отец повернулся ко мне:
– Ну, Эрик, чем я могу помочь?
Я замялся:
– Тут такое дело... Ты можешь кое-что сделать для меня, не задавая вопросов?
Отец был несколько озадачен.
– Смотря что ты попросишь, – слегка растягивая слова произнёс он. – Если кого-то прикончить, я всё же поинтересуюсь, чем этот тип тебе насолил.
– Убивать никого не придётся, – ответил я. Порой мне трудно было понять, шутит отец или говорит серьёзно. – Избивать тоже. Просто перенеси нас в одно местечко, и всё.
– Куда?
– Куда-нибудь на твоё усмотрение. Куда угодно, желательно подальше отсюда и в необитаемый мир. Только не говори куда.
Во взгляде отца отразилось понимание. Он сосредоточился, и я почувствовал, как он тщательно сканирует окрестности.
– За нами не следят, – сообщил отец. – И в радиусе трёхсот миль нет ни души.
Мне немного полегчало. Но лишь самую малость.
– Так ты можешь выполнить мою просьбу?
– Конечно, могу. Прямо сейчас?
– Да, сию минуту.
Он пожал плечами:
– Ну что ж, ступайте за мной.
Мы вышли из дома и остановились на крыльце. Даже не взяв нас за руки, отец вызвал Образ Источника, и на мгновение нас окутала фиолетовая мгла. Потом она исчезла, и мы уже стояли, утопая ногами в зелёной траве, на берегу небольшого озера, окружённого со всех сторон плотной стеной деревьев. В чистом весеннем небе над нами ярко светило солнце, в лесу весело щебетали птицы и слышался ласковый шёпот ветра в листве.
Морис был восхищён – но отнюдь не окружавшей нас идиллией, а тем, каким способом мы здесь оказались. Дитя космической цивилизации, к тому же звёздный пилот с десятилетним стажем, он был знаком с феноменом Туннеля не понаслышке, и тем более глубоко его поразило мгновенное перемещение.
– Ух ты! Да это же квантовый прыжок!
– Совершенно верно, – подтвердил отец и улыбнулся. – Мой зять Колин похвалил бы вас. Он ратует за этот термин и злится, когда в его присутствии выражаются иначе, так как он уже давно доказал, что подобные перемещения происходят не мгновенно, а за интервал, в точности равный планковскому кванту времени.
Я вдруг рассмеялся. Отец удивлённо посмотрел на меня и спросил:
– В чём дело, Эрик? Я что-то не так сказал?
– Да нет, – ответил я, унимая смех. – Просто твои слова напомнили мне один забавный случай.
Отец не стал уточнять какой именно, хотя забавных случаев, связанных с Колином и его (вернее, планковскими) квантами времени было великое множество. Впрочем тот, который я вспомнил, имел к Колину лишь косвенное отношение.
Я знал эту историю только понаслышке, так как дело было ещё до моего рождения. Это произошло в день бракосочетания Моргана Фергюсона с Монгфинд Энгус. Когда Кевин явился на свадебный пир, все боялись, что он напьётся в стельку и устроит пьяный дебош. Однако Кевин не думал напиваться, вёл себя мирно и даже благодушно. В этом, по мнению Дейдры, и состоял его коварный план – праздник был омрачён самим ожиданием скандала.
Ближе к ночи обстановка немного разрядилась, и Морган, будучи слегка под хмельком, стал выпендриваться перед подругами своей жены, рассказывая им, какая крутая штука Безвременье. В числе прочего, он повторил уже устаревшую к тому моменту байку, что каждая секунда реального времени содержит бесконечное число сегментов Безвременья. На его беду, это услышал Кевин, который тут же воспользовался представившимся случаем. Делая вид, что не замечает Моргана, он громко заговорил с Монгфинд и пустился в пространные рассуждения о понятиях объективной и субъективной бесконечности. Саму же субъективную бесконечность для конкретного субъекта Кевин трактовал как минимальное из всех чисел N, удовлетворяющих требованию, что любое число, которое только способен вообразить данный субъект, будет меньше N. Если значение субъективной бесконечности, продолжал развивать свою мысль Кевин, находится в пределах величины сорок третьего порядка (то есть, с сорока тремя нулями), это, конечно, прискорбно, но ещё не безнадёжно. Такой субъект вполне способен справляться с обязанностями первого министра королевства и даже, если не будет выставлять напоказ свою ограниченность, сможет и дальше владеть жезлом главного магистра колдовских искусств.
Чтобы не усугублять ситуацию, Монгфинд пришлось терпеливо выслушивать оскорбительные выпады Кевина, притворяясь, будто она не понимает, против кого они направлены. Морган не вмешивался по той же причине. Дядя Артур и тётя Дана не могли сообразить, как им остановить зарвавшегося сыночка, не спровоцировав взрыв. Положение спасла Дейдра, которая велела распорядителю объявить белый танец и тотчас же пригласила брата составить ей пару. Это подействовало безотказно.
Инцидент был скорее скандальным, чем забавным, однако впоследствии с подачи Кевина величину, обратную кванту времени Планка, стали именовать константой Фергюсона. А поскольку она равнялась количеству сегментов Безвременья в секунде Основного потока, адепты нет-нет да упоминали о ней в разговорах. Это страшно не нравилось Моргану, но ничего поделать он уже не мог...
– Ты удовлетворён, Эрик? – спросил меня отец. – Достаточно далеко я вас перенёс?
– Достаточно, – сказал я, определив наше местонахождение по Формирующим. А про себя добавил: и достаточно далеко от конечной цели.
– Всё-таки позволь задать один вопрос. Без конкретики.
Я вздохнул:
– Ладно.
– Ты попал в неприятность?
После некоторых колебаний я коротко ответил:
– Выкручусь.
Теперь уже вздохнул отец. На его лицо набежала тень.
– Что ж, будем надеяться... Если тебе понадобится помощь, ты знаешь, где её искать.
– Да, папа, знаю.
– Тогда удачи тебе. – Он повернулся к Морису: – Приятно было познакомиться с вами.
Тот не остался в долгу:
– Я польщён вашим вниманием, сир!
Отец отступил от нас на несколько шагов, с улыбкой произнёс:
– До скорой встречи, – и исчез. В его прощальной улыбке было много тревоги...
С минуту после его ухода мы простояли молча. Наконец Морис сказал:
– У тебя отличный отец!
– Не спорю, – отозвался я. – Кстати, ты вёл себя как придворный вельможа. Где ты нахватался таких манер?
Он небрежно передёрнул плечами:
– В детстве много времени ошивался при королевском дворе.
– Каком?
– Французском, разумеется.
Гм, разумеется...
– Я и не знал, что у вас монархия.
– В этом нет ничего странного. Французы традиционно привержены монархическому строю.
Я опустил сумку на траву, а сам присел у кромки воды, положив шпагу себе на колени. Морис последовал моему примеру.
– Пожалуй, я не соглашусь с тобой, – сказал я. – Насчёт приверженности французов монархии. В большинстве миров, где обитают твои соплеменники, они с завидным упорством устраивают революции, рубят головы своим королям и провозглашают республику.
Морис улыбнулся, но покачал головой:
– Это всё из любопытства. Хочется же узнать, каково жить при республике и чем она отличается от монархии. А что касается казни королей, то не мы это придумали; прецедент создали англичане. Прежде королей убивали на поле брани, резали, травили, душили в постели, но вот однажды Генрих Восьмой, решив обзавестись новой женой, велел казнить Анну Болейн. С этого всё и началось: люди поняли, что у коронованных особ голова на плечах держится не крепче, чем у остальных смертных. Потом дочь Генриха и той же Анны Болейн приговорила к смерти шотландскую королеву Марию Стюарт. Прецедент был возведён в ранг принципа и стал чуть ли не национальным обычаем. Позже добропорядочные английские буржуа, желая показать всему миру, какие они крутые ребята, взяли и отрубили голову внуку Марии Стюарт, королю Карлу Первому. Французы же, глядя через Ла-Манш на забавы соседей, подумали: «А чем мы хуже?» – и отправили на гильотину Людовика Шестнадцатого с Марией-Антуанеттой. После чего успокоились и Наполеона, к примеру, уже не казнили.
Неплохой исторический экскурс, подумал я. Особенно если учесть, что описываемые Морисом события в его родном мире происходили свыше тысячи лет назад.
– Значит, – после паузы произнёс я, – в вашей Франции монархия всё же устояла.
– Не совсем так, – ответил Морис. – Попытки реставрации в первой половине девятнадцатого века потерпели фиаско. Вернее, было три короля – Людовик, Карл и Луи-Филипп, – но правили они недолго и лишь дискредитировали идею монархии. Франция вновь стала королевством в 2068 году по результатам общенационального референдума.
– Да ну! – удивился я. – На кой чёрт вам сдалась монархия в середине двадцать первого века?
– А вот и сдалась. И не только французам, но и другим народам. После образования Северного Союза, евро-американского прообраза нынешней Земной Конфедерации, национальные правительства потеряли значительную часть своих полномочий и многие страны стали нуждаться в более устойчивых символах национальной государственности, нежели выборные институты власти. Мы, французы, поняли это в числе первых и, пожалуй, немного перестарались, восстанавливая монархию только как символ. Наши короли не имеют практически никаких полномочий, по сути дела, они являются лишь наследственными управляющими Лувра и Версаля. Зато живут, надо сказать, на широкую ногу. Это всё Хитрец Анри, он же Генрих Девятый, который жил в двадцать третьем веке. Он уговорил парламент принять специальный закон о королевском налоге с дворянства – дескать, должна же аристократия, пусть и символически, поддерживать свою опору, монархию. Размер королевского налога действительно небольшой – в процентном отношении, разумеется. К тому же дело это сугубо добровольное: не хочешь платить – отрекайся от титула, и всё; некоторые владельцы крупных состояний тогда так и поступили. Но Хитрец Анри смотрел в будущее; он предвидел, что многие освоенные планеты изберут монархическую форму правления, а значит для бизнесменов, ведущих с ними дела, иметь дворянский титул будет вопросом не только престижа, но и выгоды. Так оно, собственно, и получилось. В результате французская королевская семья стала одной из богатейших на Земле.
Я ухмыльнулся, оценив по достоинству проницательность Генриха Девятого, Хитреца Анри.
– Небось, ты тоже аристократ?
– Мой отец граф, а я, стало быть, виконт, – невозмутимо ответил Морис. – Но мы не кичимся этим, потому как не принадлежим к новоявленной знати. Мой предок по мужской линии был произведён в рыцари ещё во времена Людовика Святого.
– Внушительная родословная! – сказал я, отдавая должное десяткам поколений его предков. – Так что ж это выходит? На Земле тридцать второго века большинство стран – монархии?
– По всей Земле – нет, но в Европе почти все страны – конституционные монархии. Остальные шесть или семь, точно не помню, нужно подсчитать... – Он начал разгибать пальцы, а потом махнул рукой: – Ай, ну их к чёрту! В общем, эти страны тоже пытались обзавестись королями, но из-за отсутствия каких-либо традиций не преуспели в своём начинании. Исключение представляют швейцарцы и исландцы, которые всегда были верными приверженцами республиканского строя. Они жуткие консерваторы... Кстати, насчёт Швейцарии. У нас в Альпах есть домик, который почти всё время пустует. Если сейчас там никто не живёт, мы можем обосноваться в нём до нашей полной легализации.
– Хорошая идея, – сказал я. – Замётано.
Морис обвёл взглядом окрестности и наконец задал вопрос, которого я ждал с самого начала:
– Между прочим, что мы здесь делаем?
– Страхуемся. Вернее, перестраховываемся. Я жду, не появится ли «хвост».
– Твой отец сказал, что за нами не следят.
– Думаю, он не ошибся. Но чем чёрт не шутит. Хотя за перемещениями адептов проследить невозможно, тем не менее... Боюсь, у меня развивается паранойя.
Морис с сомнением хмыкнул:
– Если в Сумерках Дианы ты ничего не заметил, то почему ты так уверен, что обнаружишь «хвост» здесь?
– Потому что здесь Формирующие не потревожены, они находятся в естественном состоянии, и я сразу же уловлю малейшее их возмущение. Это как ровная гладь воды. – В качестве наглядной демонстрации я взял крохотный камешек и швырнул его в озеро. От того места, где он упал, пошли слабые концентрические круги. – Кто бы за нами ни следовал, как бы осторожен он ни был, он обязательно выдаст себя. И если кому-то удалось невероятное, и он вычислил перемещение отца, этот «кто-то» должен появиться здесь в течение ближайшего часа.
– Чтобы определить, куда мы дальше направились?
– Вот именно.
– Целый час, это много, – заметил Морис, но потом уточнил: – Для наших детекторов. У нас, если преследуемый корабль опередил преследователей более чем на двадцать минут, то он, считай, оторвался от погони. Интенсивность следа первые четырнадцать с чем-то минут снижается крайне медленно, а затем вдруг резко падает по экспоненте. Я даже помню формулу.
– Формул я не знаю, – сказал я, – но это так. Правда, как-то мне удалось догнать одного парня, дав ему полчаса форы, но тогда я шёл не по следу как таковому, а скорее следовал интуиции; я просто угадал, куда он умчался. Фактически, уже через полчаса след в Туннеле полностью исчезает. Я решил обождать час, чтобы перестраховаться. А вдруг преследователь окажется столь хитроумным, что разгадает мой план и рискнёт обождать полчаса, в течение которых, как он полагает, я буду его поджидать, после чего, убедившись, что слежки нет, продолжу свой путь. Но тут я перехитрю его и буду ждать не полчаса, а целый час.
– Лихо закручено, – произнёс Морис без особого восторга. – Но вот будет незадача, если наш преследователь окажется ещё более хитроумным, чем ты думаешь, и разгадает твой манёвр. – Он взял грудку свежей земли и с задумчивым видом бросил её в озеро. – Однако постой! Что ты там толковал о непотревоженных Формирующих? Разве твой отец не намутил воду своими квантовыми прыжками. Ведь он, должно быть, поднял сущую бурю.