германскими промышленниками относительно желательного для обеих сторон
восстановления экономических связей.
Так, 10 января 1920 г. посольский советник Гей, который должен был
сопровождать Радека до границы, посетил его на шсненбергской квартире вместе
с тайным советником Дойчем, директором компании АЭГ и членом правления Союза
германских промышленников, и директором банка Симоном, независимым
социалистом. В этой беседе принимал участие также и Виктор Копп. Радек
постоянно подчеркивал свое желание ехать через Копенгаген, чтобы принять
участие в англо-советских экономических переговорах; Радек, таким образом,
стремился пробудить немецкую ревность и опасение опоздать, что ему в полной
мере удалось.
Радек описывал дальнейшие намерения большевистского правительства после
предстоящего окончательного разгрома интервентов и белых армий. Оно не
собиралось поддерживать военной силой коммунизм в других странах, но
требовало и от других не вмешиваться во внутренние дела России. Большевизм
сам распространится по всей Европе. Весной начнется восстановление народного
хозяйства, и до этого времени необходимо ратифицировать германо-советское
экономическое соглашение. Для восстановления прежде всего путей сообщения
должны быть использованы избыточные технические мощности Германии.
Политические связи могут быть урегулированы позже. Радек придавал большое
значение тому, чтобы еще до отъезда в Копенгаген ознакомиться с официальной
германской точкой зрения, которую он хотел использовать при переговорах с
британскими посредниками в пользу Германии. Тайный советник Дойч обещал
после консультаций с министром иностранных дел ориентировать германских
промышленников.
Барон фон Мальтцан, ведший соответствующие записи, сделал от руки
сделующую приписку: "В связи с тем, что большевизм через три-четыре года
станет серьезным фактором, с которым нам придется считаться, я полагаю, что
политические и экономические интересы Германии требуют, чтобы мы больше не
чинили каких-либо официальных препятствий частным экономическим стремлениями
к советской России. В противном случае возникнет опасность, что Англия нас
опередит". Британская тень все больше и больше падала на все еще тонкий
ручеек германо-русских переговоров и сильно возбуждала немецкие интересы.
Тем не менее полиция докладывала, что Радек и д-р Оскар Кон (из Независимой
социал-демократической партии) несомненно вступали в контакт с английскими
кругами в Берлине, по-видимому, журналистами.
19 января 1920 г. посольский советник Гей телеграфировал фон Мальтцану
из Просткена: "Радек выслан". Это случилось 18 января. В архивных делах
имеется протокол, подписанный Радеком, Гейем и капитаном польской армии
Игнацем Бернерем. Во время переезда из Берлина через Торн в Просткен Радек
беседовал с сопровождавшим его советником посольства в том же духе, что и с
тайным советником Дойчем, о чем свидетельствует архивная запись от 20 января
1920 г., сделанная для Мальтцана. Характерным для Радека было замечание, что
пока еще нельзя предвидеть развитие формы большевистского государства. В
любом случае цель не будет заключаться в том, чтобы приспособить жизнь к
идеологии или, наоборот, идеологию к жизни (в этом месте записывающий
поставил жирный восклицательный знак). Что касается германо-русских
отношений, то Радек неоднократно повторял: Германия из-за недостатка воли не
должна упустить момент согласованных действий с Россией. Но в отношении
готовности вступить в экономические связи с Советской Россией он вступил в
редкое противоречие с тем, что говорил в Париже советник посольства барон
фон Лерснер, утверждавший, что Германия при определенных условиях готова
выступить вместе с западными державами против большевиков. Это сообщение
пришло, по мнению Радека, с английской стороны. Но все же в интересах
быстрейшего заключения германо-советского экономического соглашения Радек
считал крайне желательным пригласить в Германию наркома торговли и
промышленности Красина.
Итак, это все, что можно было найти в архивах относительно пребывания
Радека в Германии с декабря 1918 по январь 1920 г. Они дают почти полную и
достаточно четкую хронологическую картину происходившего. Архивные материалы
и дневники хорошо дополняют друг друга. Датировку событий теперь можно
устанавливать со значительно большей достоверностью, чем это было до сих пор
в литературе. Однако еще более важным может быть то обстоятельство, что
теперь становится более ясным подлинное значение этого эпизода
германо-советских отношений: оно намного важнее, чем было принято считать до
сих пор. Ведь в этом эпизоде все видели нечто курьезное или даже
криминальное. Из архивных материалов вполне ясно, что речь идет о первых
серьезных контактах представителей немецких кругов с новым режимом в России.
При этом следует заметить, что обеим сторонам пришлось основательно
переучиваться, как мы уже отмечали относительно личности генерала фон Секта.
Карл Радек лишь во время своего длительного пребывания в Моабите
получил довольно четку картину внутриполитических условий в Германии. В то
время когда Радек прибыл в Германию, он значительно переоценивал
революционную зрелость германского рабочего класса, но потом при личных
контактах и продолжительных беседах, носивших отчасти теоретический
характер, он получил представление об истинной силе буржуазии и армии. Перед
лицом нелегкой ситуации его правительства в Москве он все больше убеждался,
что теперь в условиях отсрочки всех революционных устремлений становится
очень важно использовать технические мощности Германии для восстановления
экономики Советской России. Можно даже высказать предположение, что здесь
несомненно влияние гамбургских национал-коммунистов Лауфенберга и
Вольфхайма. Если Радек и проклял это направление в своем обращении к
Гейдельбергскому съезду КПГ, то все же он беседовал с обоими в Моабите и,
по-видимому, этот разговор произвел на него впечатление.
С другой стороны, также несомненно, что Радек был первым представителем
новой власти, прибывшим в Восточную Германию, которому удалось в беседах с
влиятельными представителями дипломатических, военных и промышленных кругов,
возросших, по представлению Бисмарка, на германо-русских связях, обрисовать
образ нового государства, убедив их, что продолжение давних традиций--дело
отнюдь не бесперспективное. Нельзя сомневаться в непосредственном
воздействии его тезисов на фон Секта и фон Мальтцана, о чем отчасти можно
судить по архивным материалам. Невозможно точно установить, читал ли граф
фон Брокдорф-Рантцау пересланное ему А. Пакве в марте 1919 г. письмо Радека,
но такое предположение не может быть исключено. В любом случае министр
иностранных дел в составленной в апреле "Памятной записке по восточной
политике", которую приводит Гельбиг в своем исследовании(21), не занимает
резко отрицательную и однозначную прозападную позицию, которая
прослеживается в затребованном им уже упоминавшемся заключении МИДа (барон
фон Тэрман). Известно, что впоследствии на основании опыта Версальского
мирного договора он в еще большей мере стал придерживаться тех позиций,
которые выражал Радек. Конечно, граф фон Брокдорф-Рантцау относился
скептически или отрицательно ко многим тенденциям большевистского режима, но
так же мало одобрял он некритическую и односторонне проамериканскую позицию
верховного командования, смелые ожидания которого он с полным основанием,
как показали события последующих лет, не мог разделять.
Здесь мы подошли ко второму моменту, выяснение которого оправдывает
необходимость изучения архивных материалов о пребывании Радека в Берлине в
1919 г. Гельбиг на основании наследия графа Брокдорф-Рантцау упоминает в
своей последней книге о различных поисках в Берлине агентов союзнических
держав. Архивные материалы прусского министерства юстиции содержат
дополнительные сведения. Этот факт сам по себе чрезвычайно важен для
возникновения первого самостоятельного побуждения немецкой внешней политики
во времена Веймарской республики. К этому необходимо вполне ясно осознать,
что в Германии уже к 1919 г. среди ведуших политических кругов четко
обозначились две противоборствующие группы, имевшие своих представителей во
всех влиятельных слоях: в политических партиях, промышленности, дипломатии и
армии. Одна из них, бравшая верх вплоть до момента объявления условий
мирного договора, выступала за безоговорочный союз с западными державами при
резкой антибольшевистской направленностои, доходившей до поддержки военной
интервенции. Вторая группа придерживалась политики лавирования и сохранения
или улучшения отношений со всеми соседними странами. Она исходила при этом
из реалистичных представлений, что ни одна из держав-победительниц не
заинтересована в быстром возрождении Германии и что не дело немцев служить
наемниками в войне с Советской Россией, чтобы приобрести благоволение
западных держав. Но таких же воззрений придерживался и министр Эрцбергер,
руководивший переговорами о перемирии. По немецкой инициативе статья XII
соглашения о перемирии от 11 ноября 1918 г. была сформулирована таким
образом, что германские войска будут выведены из Прибалтики только тогда,
когда союзные державы сочтут это необходимым.
3 января 1919 г. представитель МИДа при германской комиссии на
переговорах по перемирию в Спа, советник посольства Ганиель, телеграфировал
в Берлин, что Эрцбергер просил генерала фон Винтерфельдта уточнить у
представителей стран Антанты, будет ли желательна выдача Радека и Иоффе,
которая затем может быть произведена в Спа. Министр иностранных дел фон
Брокдорф-Рантцау в своем ответе от 4 января рекомедовал отказаться от такого
запроса (Наследие Брокдорфа-Рантцау, дело 16, Н 234654).
Этот факт свидетельствует о крайней нервозности германских
представителей в Спа, поскольку они должны были знать, что Иоффе вообще не
было в Германии, а Радек в Берлине еще не арестован. Немецкие политики и
дипломаты, проводившие переговоры с представителями стран Антанты,
опасались, что из-за пребывания Радека в Берлине может возникнуть подозрение
в закулисных германо-русских переговорах, грозящее ответными мерами в виде
продления срока режима перемирия, как это следовало из приведенного выше
сообщения прессы. Эта озабоченность была в значительной мере обоснована,
поскольку Радек неоднократно (в том числе в первом телефонном разговоре с
Гаазе и по поводу Учредительного съезда КПГ) заявлял о возможности
германо-большевистского союза против Запада и о предоставлении денежных
средств на пропагандистскую работу среди находившихся в Германии
военнопленных из союзнических держав. К тому же Антанта была недовольна
действиями германских войск в Прибалтике. Маршал Форш сделал по этому поводу
в начале января 1919 г. весьма резкое заявление. Генерал Гейкинг, английский
представитель в комиссии по перемирию, также считал, что Германия должна
более активно действовать против большевизма.
В этой ситуации 12 февраля 1919 г. в Берлине был арестован Радек [...].
Предварительно в начале января проходила дискуссия между МИДом и Советом
солдатских депутатов 10-й Восточной армии, который Радек противопоставлял
Союзу Спартака, заявляя, что советские войска в случае необходимости будут
пропущены через линию фронта для оказания помощи восставшим немецким
коммунистам. Совет солдатских депутатов телеграммой от 8 января опроверг это
сообщение. Председатель Центрального совета рабочих и солдатских депутатов
Ляйнерт назвал это утверждение Радека бессмысленным и оскорбляющим немецкий
пролетариат, сыновья которого находятся на фронте. Это недоразумение было
улажено радиограммой советского наркома иностранных дел Чичерина от 15
февраля, в которой он опроверг утверждение, что у Радека при аресте якобы
нашли документы, свидетельствующие о намерении советского правительства
послать войска в Германию в случае коммунистического восстания. Нет никаких
оснований опасаться русского вторжения. Русское заявление свидетельствует
лишь о том, что в случае революции в Германии и последующего за ней
наступления западных держав немецкому пролетариату будет оказана помощь.
Чичерин ссылался на резолюцию ЦК РКП(б) от 3 октября 1919 г. и выступление
Ленина на пленуме.
Как уже говорилось, во время ареста Радека при нем действительно не
было найдено никаких уличающих его в этом отношении материалов. Управление
юстиции передало прессе лишь утрированные данные, основанные на кратком
заявлении Радека, которое он сделал по тактическим соображениям. Ведь он
находился в окружении солдат и ожидал, что его антифранцузское замечание
вызовет симпатии и улучшит обращение с ним.
Таковым было положение дел, когда 23 февраля прибывший из Лондона
генерал Гейкинг заявил "как солдат" немецкому генералу Гаммерштайну в Спа,
что "мы все должны теперь совместно бороться с коммунизмом", который
становится все сильнее. Общественное мнение Великобритании придерживатется
мнения, что Германия слишком слабо борется с коммунистами. Генерал вручил
своему германскому коллеге официальное письмо, в котором была выражена
просьба к германскому правительству передать найденные у Радека документы.
Это было бы для британского правительства доказательством готовности
Германии к сотрудничеству. Гейкинг, который обсуждал эти дела с генералом
Нудантом и главами союзнических комиссий по перемирию, просил также назвать
имена англичан, работающих на большевиков (телеграмма Ганиеля No 898 в МИД,
Эрцбергу, верховному командованию и военному министру; дело МИД 580).
Это привело официальные круги в Берлине к сильному замешательству,
поскольку прокурору пришлось признать, что сообщения в немецкой прессе
сильно преувеличены и что "добыча" была не слишком велика. Если эти сведения
распространятся дальше, то недоверия со стороны стран Антанты не избежать.
Поэтому следует продемонстрировать принципиальную готовность пойти им на
встречу и попросить прислать специальную комиссию. К этому времени в Берлине
можно будет "подготовить" материалы, такие как протоколы допроса и др. В
этом смысле в Берлине 25 февраля, после получения из Спа соответствующего
напоминания (замечание Надольного от 24 февраля), начали подготовку. Затем в
течение двух недель ничего не происходило, после чего в Берлин внезапно
прибыл французский капитан Деруа, чтобы ознакомиться с материалами Радека
(Ганиель от 13 марта в МИД о сообщении генерала Нуданта). Он в течение трех
дней напрасно старался получить эти документы. Затем, 14 марта, в
сопровождении майора Шобера, офицера связи межсоюзнической комиссии при
военном министерстве, Деруа посетил МИД.
Военное министерство было, по-видимому, не очень-то заинтересовано в
том, чтобы облегчить офицеру Антанты поиски доказательств параллельной
агитации большевиков в войсках западных держав. Министерство было против
выдачи разрешения очевидно потому, что там также знали, что в материалах
Радека не было ничего важного, так что немецкая сторона теряла ценный пункт
в переговорах (военное министерство от 17 марта 1919 г., за подписью фон
Франсецки--в МИД).
Совершенно другой позиции придерживалось министерство юстиции, где
делом Радека занимался тайный государственный советник д-р Тиггес. Там были
бы рады выдать Радека Антанте, чтобы избавиться от возрастющих день ото дня
забот. МИД в лице советника посольства барона фон Тэрмана был заинтересован
в содействии офицеру Антанты, чтобы убедительно продемонстрировать
антибольшевистское настроение правительства. Фон Тэрман лично проводил 15
марта французского офицера вместе с майором Шобером к прокурору д-ру
Вайсману из земельного суда 1. Последний старался на основании дела Радека и
других коммунистов доказать, что большевистская опасность для стран Западной
Европы чрезвычайно велика (отчет прокурора от 20 марта 1919 г.). Он особенно
отмечал показания Радека, что находящиеся у д-ра Оскара Кона деньги,
переведенные ему через г-жу Ветцель-Май, были предназначены для организации
большевистской пропаганды во Франции и Великобритании. Также должна быть
подготовлена в Берлине листовка, предназначенная для большевистской агитации
среди оккупационных войск на левом берегу Рейна. Германия является
"мощнейшим и последним барьером". Поэтому необходимы продовольствие и сырье.
Равным образом немецкая сторона в беседах с французским офицером требовала
свободы действий для защиты границ на востоке. Но все же фон Тэрману
пришлось добавить, что материалы весьма скудны и, в частности, ничего не
содержат о связях Радека с Францией и Англией.
Чтобы произвести более глубокое впечатление на скептически настроенного
француза, ему устроили встречу в Объединении борьбы с большевизмом на
Шеллингштрассе, 2, генеральным секретарем которого являлся известный
публицист Эдвард Штадлер. Это объединение выпустило в январе плакат,
обещавший вознаграждение в 10000 марок за содействие в аресте Радека. 17
марта французского офицера в сопровождении офицеров дивизиона гвардейской
кавалерии провезли по улицам восточных и северных районов Берлина, где
незадолго перед тем происходили вооруженные выступления. При отъезде
капитана Деруа в Париж вечером 17 марта немецкая сторона была уверена, что
французский офицер убедился в серьезных намерениях германского правительства
делать все возможное для борьбы с большевизмом. Однако тот выразился вполне
дипломатично, сказав, что международное сотрудничество будет, по-видимому,
возможно лишь после подписания мирного договора, вежливо добавив, что он
лично надеется на возвращение в Берлин и совместную работу. Таким образом,
по отношению к Франции цель не была достигнута, поскольку демонстрацией
решительной антибольшевистской позиции правительство Германии намеревались
добиться смягчения условий мирного договора (замечание фон Тэрмана от 18
марта).
Прибывшая вскоре после этого британская делегация привнесла более
благоприятные психологические предпосылки. Ганиель передал 15 марта из Спа
сообщение генерала Гейкинга о выезде в Берлин британской офицерской комиссии
(майор Берти, капитан Гардинг и капитан Брандт). Она должна была наряду с
изучением путей сообщения в Германии ознакомиться с делом Радека. Гардинг
должен был затем остаться в Берлине "для изучения большевистского движения".
Фон Тэрман пытался убедить англичан "в серьезности положения и особенно в
полной готовности и серьезных намерениях германского правительства вести
борьбу с этой мировой опасностью". В противоположность французскому офицеру,
англичане заявили, что коммунистический переворот в Германии или переход на
советскую систему исключит в дальнейшем любую возможность для Германии вести
переговоры о мирном договоре. Немецкой стороне пришлось сделать из этого
вывод, укрепляясь в собственных ожиданиях, что, наоборот, успешная борьба с
любым большевистским проникновением в Германию создаст более благоприятные
предпосылки на мирных переговорах в Версале, но об этом практически не могло
быть и речи. В этом смысле капитан Деруа оказался намного честнее.
Д-р Вайсман был поражен той основательностью, с которой английские
офицеры изучали дело Радека, и надеялся, что британская сторона согласится
на совместную борьбу с большевизмом. До тех пор и в Великобритании
существовало подозрение, что Германия сильно преувеличивает большевистскую
опасность. Там все еще предполагали, что "существует сильная
империалистическая партия, которая использует идеи большевизма для своих
целей и пытается раздуть очаг контрреволюции в качестве единственной меры
спасения от большевизма", от чего д-р Вайсман старался отговорить британских
офицеров. Впрочем в апреле майор Берти, капитан Гардинг и капитан Брандт
вернулись в Берлин из Лондона, куда их вызвали для доклада, с очевидным
разочарованием из-за незначительности того впечатления, которое произвел их
отчет в Англии и Франции. После этого стало преобладать стремление к
достижению соглашения с Советской Россией.
Отражением этого мнения являются пункты рапорта барона фон Тэрмана от 3
апреля 1919 г. относительно восстановления дипломатических отношений с
Россией (Наследие Брокдорфа-Рантцау, дело 18, Н 235 124). Комиссии стран
Антанты, изучавшие в Берлине дело Радека, стали пробным камнем для проверки
честности антибольшевистской позиции германских властей. Дилемма состояла
теперь в том, что германское правительство не могло отклонить требования
советских властей о высылке Радека и других арестованных русских "ввиду
действительного отсутствия достаточного обвинительного материала". Однако на
страны Антанты подобного рода мероприятие произвело бы "губительное
впечатление". Лишь британское предложение сулило приемлемое решение.
9 апреля в сопровождении полковника Данси и майора Гибсона в Берлин
прибыл британский майор Вишер, чтобы неофициально заявить германским властям
от имени британского правительства, что британское правительство убеждено в
опасности большевизма для Великобритании и намерено с целью защиты от
большевизма начать поставки продовольствия и сырья в Германию. После
ознакомления с материалами по делу Радека британское правительство начало
сомневаться в возможности длительного содержания Радека под стражей. Однако
британское правительство считает Радека опасным большевистским агитатором.
Поэтому Вишер уполномочен передать прусским властям предложение о выдаче
Радека англичанам путем перевода его в Кельн. Уголовно-правовым обоснованием
этой меры может служить признание Радека, что найденные при нем деньги были
предназначены для пропаганды против стран Антанты. Прусское министерство
юстиции 11 апреля ходатайствовало перед МИДом в пользу английского
предложения телеграммой находившемуся в то время в Веймаре министру.
13 апреля д-р Вайсман заявил британской комиссии, что для обсуждения
британского предложения германским властям понадобится существенное время,
так как Германия озабочена участью находящихся в России немецких заложников.
Англичанин предложил тогда совместное англо-германское содержание Радека под
стражей в Кельне, что и было поддержано прокурором. 13 апреля все три
британских офицера были приняты в Берлине министром иностранных дел, после
чего один из них (Гибсон) был приглашен в Веймар. Министр сослался еще раз
на выданную им министерством инструкцию от 25 февраля, предлагавшую
сотрудничество с англичанами в борьбе с большевизмом и разрешавшую
ознакомление с делом Радека. За это Брокдорф-Рантцау потребовал немедленного
снятия блокады, указав, что это необходимо для укрепления положения
правительства. Он высказал серьезные внутриполитические доводы против
намерения перевести Радека в Кельн. Ведь даже при условии сохранения
немецкой охраны это означало бы "весьма существенный отказ от собственного
суверенитета". Британские офицеры были явно смущены таким ответом.
Брокдорф-Рантцау запросил затем письменное подтверждение британского
предложения. Гибсон ответил, что англичане предпримут совместные с
остальными союзническими странами меры, так как они видят, что Радек во
время своего пребывания в Германии намеревался вести пропаганду в большей
степени против Антанты, чем против Германии.
Брокдорф-Рантцау в этой беседе, которая полностью соответствовала
тогдашнему направлению его политики, пытался убедить западные страны в том,
что голодная блокада Германии "самым гнусным образом" ведет ее к
большевизму. Большевизм в Германии примет более упорядоченную, но и более
заразную, чем в России, форму. 19 марта граф Брокдорф-Рантцау заявил
британскому генералу Эварту, что ему хотелось бы, чтобы и англичане боролись
с большевизмом. Это дало генералу повод возразить, что если бы граф выступал
подобным же образом в Версале, условия мирного договора были бы более
благоприятными для Германии. В том же смысле Брокдорф-Рантцау беседовал 19
апреля с американским уполномоченным Эллисом Дреселом.
Брокдорф-Рантцау надеялся найти в совместной борьбе с большевизмом
основу для сближения с бывшими противниками, о чем он информировал также и
англичан. Между тем Брокдорф-Рантцау весьма скептически оценивал возможности
идти этим путем в связи с малой склонностью стран Антанты следовать такой
политике. Можно предположить, что в подобной обстановке он не был готов
добровольно уступить Радека, служившего важным подспорьем для сближения с
Востоком. Ведь он все же по всей вероятности читал письмо Радека от 11
марта, которое переслал ему А. Пакве с интересной сопроводительной запиской.
А. Пакве считал Радека "хотя и сангвичным, неуравновешенным и
бесцеремонным человеком, но в то же время личностью с необычным политическим
чутьем и определенной европейской целью". Лично он стоек, как солдат. Он из
тех людей, которые препятствуют Англии; этот довод не мог пройти мимо
восстановления экономических связей.
Так, 10 января 1920 г. посольский советник Гей, который должен был
сопровождать Радека до границы, посетил его на шсненбергской квартире вместе
с тайным советником Дойчем, директором компании АЭГ и членом правления Союза
германских промышленников, и директором банка Симоном, независимым
социалистом. В этой беседе принимал участие также и Виктор Копп. Радек
постоянно подчеркивал свое желание ехать через Копенгаген, чтобы принять
участие в англо-советских экономических переговорах; Радек, таким образом,
стремился пробудить немецкую ревность и опасение опоздать, что ему в полной
мере удалось.
Радек описывал дальнейшие намерения большевистского правительства после
предстоящего окончательного разгрома интервентов и белых армий. Оно не
собиралось поддерживать военной силой коммунизм в других странах, но
требовало и от других не вмешиваться во внутренние дела России. Большевизм
сам распространится по всей Европе. Весной начнется восстановление народного
хозяйства, и до этого времени необходимо ратифицировать германо-советское
экономическое соглашение. Для восстановления прежде всего путей сообщения
должны быть использованы избыточные технические мощности Германии.
Политические связи могут быть урегулированы позже. Радек придавал большое
значение тому, чтобы еще до отъезда в Копенгаген ознакомиться с официальной
германской точкой зрения, которую он хотел использовать при переговорах с
британскими посредниками в пользу Германии. Тайный советник Дойч обещал
после консультаций с министром иностранных дел ориентировать германских
промышленников.
Барон фон Мальтцан, ведший соответствующие записи, сделал от руки
сделующую приписку: "В связи с тем, что большевизм через три-четыре года
станет серьезным фактором, с которым нам придется считаться, я полагаю, что
политические и экономические интересы Германии требуют, чтобы мы больше не
чинили каких-либо официальных препятствий частным экономическим стремлениями
к советской России. В противном случае возникнет опасность, что Англия нас
опередит". Британская тень все больше и больше падала на все еще тонкий
ручеек германо-русских переговоров и сильно возбуждала немецкие интересы.
Тем не менее полиция докладывала, что Радек и д-р Оскар Кон (из Независимой
социал-демократической партии) несомненно вступали в контакт с английскими
кругами в Берлине, по-видимому, журналистами.
19 января 1920 г. посольский советник Гей телеграфировал фон Мальтцану
из Просткена: "Радек выслан". Это случилось 18 января. В архивных делах
имеется протокол, подписанный Радеком, Гейем и капитаном польской армии
Игнацем Бернерем. Во время переезда из Берлина через Торн в Просткен Радек
беседовал с сопровождавшим его советником посольства в том же духе, что и с
тайным советником Дойчем, о чем свидетельствует архивная запись от 20 января
1920 г., сделанная для Мальтцана. Характерным для Радека было замечание, что
пока еще нельзя предвидеть развитие формы большевистского государства. В
любом случае цель не будет заключаться в том, чтобы приспособить жизнь к
идеологии или, наоборот, идеологию к жизни (в этом месте записывающий
поставил жирный восклицательный знак). Что касается германо-русских
отношений, то Радек неоднократно повторял: Германия из-за недостатка воли не
должна упустить момент согласованных действий с Россией. Но в отношении
готовности вступить в экономические связи с Советской Россией он вступил в
редкое противоречие с тем, что говорил в Париже советник посольства барон
фон Лерснер, утверждавший, что Германия при определенных условиях готова
выступить вместе с западными державами против большевиков. Это сообщение
пришло, по мнению Радека, с английской стороны. Но все же в интересах
быстрейшего заключения германо-советского экономического соглашения Радек
считал крайне желательным пригласить в Германию наркома торговли и
промышленности Красина.
Итак, это все, что можно было найти в архивах относительно пребывания
Радека в Германии с декабря 1918 по январь 1920 г. Они дают почти полную и
достаточно четкую хронологическую картину происходившего. Архивные материалы
и дневники хорошо дополняют друг друга. Датировку событий теперь можно
устанавливать со значительно большей достоверностью, чем это было до сих пор
в литературе. Однако еще более важным может быть то обстоятельство, что
теперь становится более ясным подлинное значение этого эпизода
германо-советских отношений: оно намного важнее, чем было принято считать до
сих пор. Ведь в этом эпизоде все видели нечто курьезное или даже
криминальное. Из архивных материалов вполне ясно, что речь идет о первых
серьезных контактах представителей немецких кругов с новым режимом в России.
При этом следует заметить, что обеим сторонам пришлось основательно
переучиваться, как мы уже отмечали относительно личности генерала фон Секта.
Карл Радек лишь во время своего длительного пребывания в Моабите
получил довольно четку картину внутриполитических условий в Германии. В то
время когда Радек прибыл в Германию, он значительно переоценивал
революционную зрелость германского рабочего класса, но потом при личных
контактах и продолжительных беседах, носивших отчасти теоретический
характер, он получил представление об истинной силе буржуазии и армии. Перед
лицом нелегкой ситуации его правительства в Москве он все больше убеждался,
что теперь в условиях отсрочки всех революционных устремлений становится
очень важно использовать технические мощности Германии для восстановления
экономики Советской России. Можно даже высказать предположение, что здесь
несомненно влияние гамбургских национал-коммунистов Лауфенберга и
Вольфхайма. Если Радек и проклял это направление в своем обращении к
Гейдельбергскому съезду КПГ, то все же он беседовал с обоими в Моабите и,
по-видимому, этот разговор произвел на него впечатление.
С другой стороны, также несомненно, что Радек был первым представителем
новой власти, прибывшим в Восточную Германию, которому удалось в беседах с
влиятельными представителями дипломатических, военных и промышленных кругов,
возросших, по представлению Бисмарка, на германо-русских связях, обрисовать
образ нового государства, убедив их, что продолжение давних традиций--дело
отнюдь не бесперспективное. Нельзя сомневаться в непосредственном
воздействии его тезисов на фон Секта и фон Мальтцана, о чем отчасти можно
судить по архивным материалам. Невозможно точно установить, читал ли граф
фон Брокдорф-Рантцау пересланное ему А. Пакве в марте 1919 г. письмо Радека,
но такое предположение не может быть исключено. В любом случае министр
иностранных дел в составленной в апреле "Памятной записке по восточной
политике", которую приводит Гельбиг в своем исследовании(21), не занимает
резко отрицательную и однозначную прозападную позицию, которая
прослеживается в затребованном им уже упоминавшемся заключении МИДа (барон
фон Тэрман). Известно, что впоследствии на основании опыта Версальского
мирного договора он в еще большей мере стал придерживаться тех позиций,
которые выражал Радек. Конечно, граф фон Брокдорф-Рантцау относился
скептически или отрицательно ко многим тенденциям большевистского режима, но
так же мало одобрял он некритическую и односторонне проамериканскую позицию
верховного командования, смелые ожидания которого он с полным основанием,
как показали события последующих лет, не мог разделять.
Здесь мы подошли ко второму моменту, выяснение которого оправдывает
необходимость изучения архивных материалов о пребывании Радека в Берлине в
1919 г. Гельбиг на основании наследия графа Брокдорф-Рантцау упоминает в
своей последней книге о различных поисках в Берлине агентов союзнических
держав. Архивные материалы прусского министерства юстиции содержат
дополнительные сведения. Этот факт сам по себе чрезвычайно важен для
возникновения первого самостоятельного побуждения немецкой внешней политики
во времена Веймарской республики. К этому необходимо вполне ясно осознать,
что в Германии уже к 1919 г. среди ведуших политических кругов четко
обозначились две противоборствующие группы, имевшие своих представителей во
всех влиятельных слоях: в политических партиях, промышленности, дипломатии и
армии. Одна из них, бравшая верх вплоть до момента объявления условий
мирного договора, выступала за безоговорочный союз с западными державами при
резкой антибольшевистской направленностои, доходившей до поддержки военной
интервенции. Вторая группа придерживалась политики лавирования и сохранения
или улучшения отношений со всеми соседними странами. Она исходила при этом
из реалистичных представлений, что ни одна из держав-победительниц не
заинтересована в быстром возрождении Германии и что не дело немцев служить
наемниками в войне с Советской Россией, чтобы приобрести благоволение
западных держав. Но таких же воззрений придерживался и министр Эрцбергер,
руководивший переговорами о перемирии. По немецкой инициативе статья XII
соглашения о перемирии от 11 ноября 1918 г. была сформулирована таким
образом, что германские войска будут выведены из Прибалтики только тогда,
когда союзные державы сочтут это необходимым.
3 января 1919 г. представитель МИДа при германской комиссии на
переговорах по перемирию в Спа, советник посольства Ганиель, телеграфировал
в Берлин, что Эрцбергер просил генерала фон Винтерфельдта уточнить у
представителей стран Антанты, будет ли желательна выдача Радека и Иоффе,
которая затем может быть произведена в Спа. Министр иностранных дел фон
Брокдорф-Рантцау в своем ответе от 4 января рекомедовал отказаться от такого
запроса (Наследие Брокдорфа-Рантцау, дело 16, Н 234654).
Этот факт свидетельствует о крайней нервозности германских
представителей в Спа, поскольку они должны были знать, что Иоффе вообще не
было в Германии, а Радек в Берлине еще не арестован. Немецкие политики и
дипломаты, проводившие переговоры с представителями стран Антанты,
опасались, что из-за пребывания Радека в Берлине может возникнуть подозрение
в закулисных германо-русских переговорах, грозящее ответными мерами в виде
продления срока режима перемирия, как это следовало из приведенного выше
сообщения прессы. Эта озабоченность была в значительной мере обоснована,
поскольку Радек неоднократно (в том числе в первом телефонном разговоре с
Гаазе и по поводу Учредительного съезда КПГ) заявлял о возможности
германо-большевистского союза против Запада и о предоставлении денежных
средств на пропагандистскую работу среди находившихся в Германии
военнопленных из союзнических держав. К тому же Антанта была недовольна
действиями германских войск в Прибалтике. Маршал Форш сделал по этому поводу
в начале января 1919 г. весьма резкое заявление. Генерал Гейкинг, английский
представитель в комиссии по перемирию, также считал, что Германия должна
более активно действовать против большевизма.
В этой ситуации 12 февраля 1919 г. в Берлине был арестован Радек [...].
Предварительно в начале января проходила дискуссия между МИДом и Советом
солдатских депутатов 10-й Восточной армии, который Радек противопоставлял
Союзу Спартака, заявляя, что советские войска в случае необходимости будут
пропущены через линию фронта для оказания помощи восставшим немецким
коммунистам. Совет солдатских депутатов телеграммой от 8 января опроверг это
сообщение. Председатель Центрального совета рабочих и солдатских депутатов
Ляйнерт назвал это утверждение Радека бессмысленным и оскорбляющим немецкий
пролетариат, сыновья которого находятся на фронте. Это недоразумение было
улажено радиограммой советского наркома иностранных дел Чичерина от 15
февраля, в которой он опроверг утверждение, что у Радека при аресте якобы
нашли документы, свидетельствующие о намерении советского правительства
послать войска в Германию в случае коммунистического восстания. Нет никаких
оснований опасаться русского вторжения. Русское заявление свидетельствует
лишь о том, что в случае революции в Германии и последующего за ней
наступления западных держав немецкому пролетариату будет оказана помощь.
Чичерин ссылался на резолюцию ЦК РКП(б) от 3 октября 1919 г. и выступление
Ленина на пленуме.
Как уже говорилось, во время ареста Радека при нем действительно не
было найдено никаких уличающих его в этом отношении материалов. Управление
юстиции передало прессе лишь утрированные данные, основанные на кратком
заявлении Радека, которое он сделал по тактическим соображениям. Ведь он
находился в окружении солдат и ожидал, что его антифранцузское замечание
вызовет симпатии и улучшит обращение с ним.
Таковым было положение дел, когда 23 февраля прибывший из Лондона
генерал Гейкинг заявил "как солдат" немецкому генералу Гаммерштайну в Спа,
что "мы все должны теперь совместно бороться с коммунизмом", который
становится все сильнее. Общественное мнение Великобритании придерживатется
мнения, что Германия слишком слабо борется с коммунистами. Генерал вручил
своему германскому коллеге официальное письмо, в котором была выражена
просьба к германскому правительству передать найденные у Радека документы.
Это было бы для британского правительства доказательством готовности
Германии к сотрудничеству. Гейкинг, который обсуждал эти дела с генералом
Нудантом и главами союзнических комиссий по перемирию, просил также назвать
имена англичан, работающих на большевиков (телеграмма Ганиеля No 898 в МИД,
Эрцбергу, верховному командованию и военному министру; дело МИД 580).
Это привело официальные круги в Берлине к сильному замешательству,
поскольку прокурору пришлось признать, что сообщения в немецкой прессе
сильно преувеличены и что "добыча" была не слишком велика. Если эти сведения
распространятся дальше, то недоверия со стороны стран Антанты не избежать.
Поэтому следует продемонстрировать принципиальную готовность пойти им на
встречу и попросить прислать специальную комиссию. К этому времени в Берлине
можно будет "подготовить" материалы, такие как протоколы допроса и др. В
этом смысле в Берлине 25 февраля, после получения из Спа соответствующего
напоминания (замечание Надольного от 24 февраля), начали подготовку. Затем в
течение двух недель ничего не происходило, после чего в Берлин внезапно
прибыл французский капитан Деруа, чтобы ознакомиться с материалами Радека
(Ганиель от 13 марта в МИД о сообщении генерала Нуданта). Он в течение трех
дней напрасно старался получить эти документы. Затем, 14 марта, в
сопровождении майора Шобера, офицера связи межсоюзнической комиссии при
военном министерстве, Деруа посетил МИД.
Военное министерство было, по-видимому, не очень-то заинтересовано в
том, чтобы облегчить офицеру Антанты поиски доказательств параллельной
агитации большевиков в войсках западных держав. Министерство было против
выдачи разрешения очевидно потому, что там также знали, что в материалах
Радека не было ничего важного, так что немецкая сторона теряла ценный пункт
в переговорах (военное министерство от 17 марта 1919 г., за подписью фон
Франсецки--в МИД).
Совершенно другой позиции придерживалось министерство юстиции, где
делом Радека занимался тайный государственный советник д-р Тиггес. Там были
бы рады выдать Радека Антанте, чтобы избавиться от возрастющих день ото дня
забот. МИД в лице советника посольства барона фон Тэрмана был заинтересован
в содействии офицеру Антанты, чтобы убедительно продемонстрировать
антибольшевистское настроение правительства. Фон Тэрман лично проводил 15
марта французского офицера вместе с майором Шобером к прокурору д-ру
Вайсману из земельного суда 1. Последний старался на основании дела Радека и
других коммунистов доказать, что большевистская опасность для стран Западной
Европы чрезвычайно велика (отчет прокурора от 20 марта 1919 г.). Он особенно
отмечал показания Радека, что находящиеся у д-ра Оскара Кона деньги,
переведенные ему через г-жу Ветцель-Май, были предназначены для организации
большевистской пропаганды во Франции и Великобритании. Также должна быть
подготовлена в Берлине листовка, предназначенная для большевистской агитации
среди оккупационных войск на левом берегу Рейна. Германия является
"мощнейшим и последним барьером". Поэтому необходимы продовольствие и сырье.
Равным образом немецкая сторона в беседах с французским офицером требовала
свободы действий для защиты границ на востоке. Но все же фон Тэрману
пришлось добавить, что материалы весьма скудны и, в частности, ничего не
содержат о связях Радека с Францией и Англией.
Чтобы произвести более глубокое впечатление на скептически настроенного
француза, ему устроили встречу в Объединении борьбы с большевизмом на
Шеллингштрассе, 2, генеральным секретарем которого являлся известный
публицист Эдвард Штадлер. Это объединение выпустило в январе плакат,
обещавший вознаграждение в 10000 марок за содействие в аресте Радека. 17
марта французского офицера в сопровождении офицеров дивизиона гвардейской
кавалерии провезли по улицам восточных и северных районов Берлина, где
незадолго перед тем происходили вооруженные выступления. При отъезде
капитана Деруа в Париж вечером 17 марта немецкая сторона была уверена, что
французский офицер убедился в серьезных намерениях германского правительства
делать все возможное для борьбы с большевизмом. Однако тот выразился вполне
дипломатично, сказав, что международное сотрудничество будет, по-видимому,
возможно лишь после подписания мирного договора, вежливо добавив, что он
лично надеется на возвращение в Берлин и совместную работу. Таким образом,
по отношению к Франции цель не была достигнута, поскольку демонстрацией
решительной антибольшевистской позиции правительство Германии намеревались
добиться смягчения условий мирного договора (замечание фон Тэрмана от 18
марта).
Прибывшая вскоре после этого британская делегация привнесла более
благоприятные психологические предпосылки. Ганиель передал 15 марта из Спа
сообщение генерала Гейкинга о выезде в Берлин британской офицерской комиссии
(майор Берти, капитан Гардинг и капитан Брандт). Она должна была наряду с
изучением путей сообщения в Германии ознакомиться с делом Радека. Гардинг
должен был затем остаться в Берлине "для изучения большевистского движения".
Фон Тэрман пытался убедить англичан "в серьезности положения и особенно в
полной готовности и серьезных намерениях германского правительства вести
борьбу с этой мировой опасностью". В противоположность французскому офицеру,
англичане заявили, что коммунистический переворот в Германии или переход на
советскую систему исключит в дальнейшем любую возможность для Германии вести
переговоры о мирном договоре. Немецкой стороне пришлось сделать из этого
вывод, укрепляясь в собственных ожиданиях, что, наоборот, успешная борьба с
любым большевистским проникновением в Германию создаст более благоприятные
предпосылки на мирных переговорах в Версале, но об этом практически не могло
быть и речи. В этом смысле капитан Деруа оказался намного честнее.
Д-р Вайсман был поражен той основательностью, с которой английские
офицеры изучали дело Радека, и надеялся, что британская сторона согласится
на совместную борьбу с большевизмом. До тех пор и в Великобритании
существовало подозрение, что Германия сильно преувеличивает большевистскую
опасность. Там все еще предполагали, что "существует сильная
империалистическая партия, которая использует идеи большевизма для своих
целей и пытается раздуть очаг контрреволюции в качестве единственной меры
спасения от большевизма", от чего д-р Вайсман старался отговорить британских
офицеров. Впрочем в апреле майор Берти, капитан Гардинг и капитан Брандт
вернулись в Берлин из Лондона, куда их вызвали для доклада, с очевидным
разочарованием из-за незначительности того впечатления, которое произвел их
отчет в Англии и Франции. После этого стало преобладать стремление к
достижению соглашения с Советской Россией.
Отражением этого мнения являются пункты рапорта барона фон Тэрмана от 3
апреля 1919 г. относительно восстановления дипломатических отношений с
Россией (Наследие Брокдорфа-Рантцау, дело 18, Н 235 124). Комиссии стран
Антанты, изучавшие в Берлине дело Радека, стали пробным камнем для проверки
честности антибольшевистской позиции германских властей. Дилемма состояла
теперь в том, что германское правительство не могло отклонить требования
советских властей о высылке Радека и других арестованных русских "ввиду
действительного отсутствия достаточного обвинительного материала". Однако на
страны Антанты подобного рода мероприятие произвело бы "губительное
впечатление". Лишь британское предложение сулило приемлемое решение.
9 апреля в сопровождении полковника Данси и майора Гибсона в Берлин
прибыл британский майор Вишер, чтобы неофициально заявить германским властям
от имени британского правительства, что британское правительство убеждено в
опасности большевизма для Великобритании и намерено с целью защиты от
большевизма начать поставки продовольствия и сырья в Германию. После
ознакомления с материалами по делу Радека британское правительство начало
сомневаться в возможности длительного содержания Радека под стражей. Однако
британское правительство считает Радека опасным большевистским агитатором.
Поэтому Вишер уполномочен передать прусским властям предложение о выдаче
Радека англичанам путем перевода его в Кельн. Уголовно-правовым обоснованием
этой меры может служить признание Радека, что найденные при нем деньги были
предназначены для пропаганды против стран Антанты. Прусское министерство
юстиции 11 апреля ходатайствовало перед МИДом в пользу английского
предложения телеграммой находившемуся в то время в Веймаре министру.
13 апреля д-р Вайсман заявил британской комиссии, что для обсуждения
британского предложения германским властям понадобится существенное время,
так как Германия озабочена участью находящихся в России немецких заложников.
Англичанин предложил тогда совместное англо-германское содержание Радека под
стражей в Кельне, что и было поддержано прокурором. 13 апреля все три
британских офицера были приняты в Берлине министром иностранных дел, после
чего один из них (Гибсон) был приглашен в Веймар. Министр сослался еще раз
на выданную им министерством инструкцию от 25 февраля, предлагавшую
сотрудничество с англичанами в борьбе с большевизмом и разрешавшую
ознакомление с делом Радека. За это Брокдорф-Рантцау потребовал немедленного
снятия блокады, указав, что это необходимо для укрепления положения
правительства. Он высказал серьезные внутриполитические доводы против
намерения перевести Радека в Кельн. Ведь даже при условии сохранения
немецкой охраны это означало бы "весьма существенный отказ от собственного
суверенитета". Британские офицеры были явно смущены таким ответом.
Брокдорф-Рантцау запросил затем письменное подтверждение британского
предложения. Гибсон ответил, что англичане предпримут совместные с
остальными союзническими странами меры, так как они видят, что Радек во
время своего пребывания в Германии намеревался вести пропаганду в большей
степени против Антанты, чем против Германии.
Брокдорф-Рантцау в этой беседе, которая полностью соответствовала
тогдашнему направлению его политики, пытался убедить западные страны в том,
что голодная блокада Германии "самым гнусным образом" ведет ее к
большевизму. Большевизм в Германии примет более упорядоченную, но и более
заразную, чем в России, форму. 19 марта граф Брокдорф-Рантцау заявил
британскому генералу Эварту, что ему хотелось бы, чтобы и англичане боролись
с большевизмом. Это дало генералу повод возразить, что если бы граф выступал
подобным же образом в Версале, условия мирного договора были бы более
благоприятными для Германии. В том же смысле Брокдорф-Рантцау беседовал 19
апреля с американским уполномоченным Эллисом Дреселом.
Брокдорф-Рантцау надеялся найти в совместной борьбе с большевизмом
основу для сближения с бывшими противниками, о чем он информировал также и
англичан. Между тем Брокдорф-Рантцау весьма скептически оценивал возможности
идти этим путем в связи с малой склонностью стран Антанты следовать такой
политике. Можно предположить, что в подобной обстановке он не был готов
добровольно уступить Радека, служившего важным подспорьем для сближения с
Востоком. Ведь он все же по всей вероятности читал письмо Радека от 11
марта, которое переслал ему А. Пакве с интересной сопроводительной запиской.
А. Пакве считал Радека "хотя и сангвичным, неуравновешенным и
бесцеремонным человеком, но в то же время личностью с необычным политическим
чутьем и определенной европейской целью". Лично он стоек, как солдат. Он из
тех людей, которые препятствуют Англии; этот довод не мог пройти мимо