в контакт и потом пробиравшихся в Италию. Достаточно было считаться знакомым
Чернова, чтобы попасть под подозрение в качестве немецкого шпиона. Из-за
родства с Черновым под это тяжкое подозрение попал честнейший человек,
молодой медик Александр Филипченко, живший в Риме; и полиция следила за
каждым его шагом . Любопытно, что в итальянской журналистской, или, точнее
сказать, хроникерской среде, по своей профессии механически осужденной
якшаться с полицией, и сейчас циркулирует легенда, будто итальянское
правительство наложило секвестр на дом и мебель Чернова, как германского
шпиона, на Ривьере. говорю "легенда", ибо, насколько знаю, своего дома у
Чернова здесь не было, жил она на частной квартире.
Не мне судить, насколько обоснованными являются эти итальянские
подозрения. Но они существовали, и даже больше -- речь идет не о
"подозрениях", а об "уверенности".
Я Вам писал уже для "Общего дела" об обвинениях, выставленных
итальянским журналистом Армандо Занэтти (Armando Zannetti, "Giornale
d'Italia") против Чернова. Занэтти несомненно очень осведомленный человек:
он работал в Петрограде в теснейшем контакте с итальянским посольством и
имел в своем распоряжении агентурный материал. говорить много,
откровенничать, он отказывается. Но в своей среде отзывается о Чернове как о
"товарище Ленина по предательству". По-видимому, речь идет о деятельности
Чернова в качестве германского агента.
Знаю, что все это -- очень неопределенно и очень похоже на сплетню. Но
и в основе каждой сплетни обыкновенно есть зерно истины. А тут налицо не
только "зернышко", но и целая глыба: пораженческая деятельность Чернова.
* * *
У Вас в архиве, вероятно, есть изданная за границею, кажется, в Женеве,
брошюра Рутенберга "Как был убит поп гапон". Тряхните стариною --
пересмотрите эту брошюру. Там Вы найдете нечто ошеломляющее. Диалог между
гапоном и Рутенбергом -- в изложении Рутенберга. Рутенберг упрекает гапона:
-- Ты берешь деньги от Департамента полиции!
Гапон отвечает:
-- А вы, социалисты-революционеры, -- вы брали в дни войны деньги от
врага России! Вы получали субсидии от японского посланника, поселившегося в
Стокгольме!
Рутенберг оставляет это тяжкое обвинение в предательстве без малейшего
возражения. Вспомните, что в это время Виктор Чернов уже играл выдающуюся
роль в партии эсеров. Если японские деньги в самом деле играли какую-либо
роль в революционных попытках того периода, то Чернов был причастен. Я
говорю "если" только в силу того, что у меня нет никаких доказательств, но
лично я непоколебимо убежден, что это было. Предательство совершалось и
тогда.
* * *
Кончик ниточки, обрывочек:
В 1904--1905 году одним из близких к Чернову лиц был некий Всеволод
Шебедев, родом из Симферополя, студент Одесского университета, член партии
эсеров. Позже Шебедев под именем "георга Христиана" жил в Италии. Я имел
неосторожность держать его у себя в качестве личного секретаря. Скоро
убедился, что это форменный прохвост: пьянчуга, хулиган и крепко на руку не
чист. Но у меня никогда не было никаких подозрений политического характера
против Христиана Шебедева.
Однако теперь Христиан Шебедев, неожиданно объявивший себя "украинцем",
является тайным агентом или попросту шпионом на польской службе.
Я и сейчас думаю, что раньше он шпионом не был: просто был мелким
негодяем, замешавшимся в революцию. Однако уже и тогда он был шпионом "в
потенции", человеком, готовым за грош хоть родную мать зарезать. И этот
человек целыми годами был близок к Чернову, пользовался его
покровительством.
* * *
Вы заговорили о Циммервальде. Рано или поздно Вам придется
попристальнее рассмотреть это дело. Тогда обратите внимание на ту темную
роль, которую в Циммервальде и в Кинтале сыграли итальянцы. Все они сейчас
ярые сторонники Ленина. Денежная связь их с Лениным -- секрет полишинеля.
* * *
Кончики, кончики, кончики...
Какую роль сейчас играет Генрих Платтен, провезший Ленина в Россию?
Какую роль играют гримм и греулих?
Помните ли Вы следующий эпизод:
Накануне вступления Италии в войну (весна 1915 г.) сюда явилась
специальная делегация швейцарских социалистов, с греулихом или гриммом или с
ними обоими во главе. Память мне изменяет: кажется, главную роль играл
греулих.
Эти господа явились к итальянским "товарищам" с предложением весьма
солидных сумм, "хотя бы и миллионов", для организации в Италии пацифистской
пропаганды. Итальянцы смутились, потом оправились и будто бы "резко"
отказались даже рассуждать на эту тему. Но все же спросили:
-- А откуда же деньги? Кто вам их дал?
Швейцарцы ответили:
-- Один американский пацифист-миллиардер!
Когда несколько месяцев спустя эта история разгласилась, указанный
швейцарцами миллиардер, "дядя из Америки", заявил категорически:
-- Никогда не собирался даже давать деньги швейцарцам на пропаганду в
Италии!
Словом, речь шла опять-таки о германском золоте. Швейцарцы играли роль
германских агентов.
Как Вы, вероятно, помните, все это дело было тогда же общими усилиями
замято. Виновные в нем остались не наказанными. Социалисты не допустили до
расследования вопроса: откуда шли деньги, на каком основании греулих (или
гримм) впутались в явно нечистое дело.
Зачем я вспоминаю об этом? А вот зачем: эти господа были личными
друзьями генриха Платтена--Ленина--Чернова.
* * *
Вы в моих советах, разумеется, не нуждаетесь. Но я скажу, что я сделал
бы на Вашем месте.
Я спросил бы гофмана и Людендорфа: кому еще, кроме Ленина и Ко,
давались германские деньги для организации революции в России через
пресловутого Парвуса?
Не сердитесь, что я отрываю Вас от работы. Может быть, те кончики, о
которых я говорю, помогут Вам "вытащить репку". Только эта проклятая репка
сидит очень уж крепко в земле...
Михаил Первухин
Экстренно.
Только что бежал от большевиков и добрался до Риги молодой генерал
царского режима Виктор Николаевич Энгель, который, попав в руки большевиков,
был вынужден служить у них, правда, не в строевой службе. Он --
авторитетнейший военный техник и великолепно осведомлен об истинном
положении дел как в "Красной армии", так и вообще в России.
К сожалению, я адреса его не знаю, знаю только, что он в Риге.
Думаю, что следовало бы немедленно поручить нашему рижскому
корреспонденту отыскать Энгеля и интервьюировать. При обращении к нему можно
сослаться на меня: мы -- старые знакомые. Энгель -- человек честный и
смертельный враг большевиков. Если он и служил им, то лишь в силу того, что
в их руках была его семья в виде заложников.
Рим, 19 сентября
М. Первухин
Прежде всего большое, большое Вам спасибо за все Ваши корреспонденции.
Большое и хорошее Вы дело делаете.
Очень мне хочется с Вами серьезно поговорить и даже побывать у Вас --
надеюсь, что смогу побывать в Риме.
Я чувствую себя перед Вами без вины виноватым, но все-таки виноват. Вы
понимаете, в чем дело.
Все последние месяцы моей заботой было главное: сохранить "Общее дело".
Этой задаче я жертвовал всем остальным. Предо мной была дилемма: или закрыть
"Общее дело", или маяться самому и вместе с собой заставить маяться своих
сотрудников. Я выбрал второе. И вот маюсь сам и заставляю всех вас маяться с
собой. Я решил маяться даже в том случае, если бы у меня не было никакого
впереди просвета -- и стал бы маяться только для того, чтобы "Общее Дело"
издавалось неделею больше.
Дело в том, что у нас дохода по изданию около 60 тысяч. Минимальные
расходы в 90 тысяч. Недостающие 30 тысяч я должен ежемесячно где-то
находить. Часто это мне не удается, и здесь происходит целый ряд трагедий,
за которые отвечаете и Вы.
Вот почему я бесконечно виновен и лично перед Вами.
Но, во-первых, я на этих днях надеюсь кое-что выслать Вам и затем буду
постоянно выплачивать. А кроме того, я почти убежден, что в конце августа
месяца мы заживем иной жизнью и тогда перестанем маяться и поставим прочно
издание "Общего дела".
Быть может, Вы скажете, что Вам непонятно, чтобы такой орган как "Общее
дело" нуждался и бывал целые месяцы накануне закрытия. Незадолго до съезда и
во время самого съезда четыре раза было так, что я думал, что "Общее дело"
неизбежно должно прекратиться. Но, как видите, теперь июль месяц, мы
существуем и, хотя нам по-прежнему тяжело, но закрываться и не думаем. Вы
как непарижанин будете твердить, что это трудно понять и т. д. Друг Горацио!
На свете много вещей, которые не снились и философам!
Я не возьмусь Вам объяснить, почему это могло быть.
Но объясните мне, как в России могли быть такими идиотами, чтобы дать
возможность Ленину развить его большевизм. Объясните мне, как можно быть
такими идиотами, чтобы дать возможность Керенскому быть и
президентом-министром и главнокомандующим и т. д. А разве вся нынешняя
история с Милюковым не идиотизм.
А на Западе. Разве Ллойд-Джордж не идиот. А Вильсон не идиот. А у Вас в
Италии разве идиот не сидит на идиоте и идиот идиота идиотом не погоняет.
Мы живем в идиотскую эпоху, когда и Ленин и Троцкий могут быть
общественными деятелями (и какими!), а самые выдающиеся политические
деятели, сознавая, что Ленин и Троцкий -- предатели, во все горло кричат им
"ура" и бегут за их колесницей!
Рим, 28 июня 1921 г.
Дорогой мой Владимир Львович.
Сердечнейшим образом благодарю за письмо, Ваше и Туношенского, а еще
больше -- за весть о том, что "она все-таки вертится" -- что "Общее дело" не
умолкло. Если бы у меня были средства -- я все отдал бы на "Общее дело". Оно
сейчас нужно больше, чем когда-либо. Я решительно не понимаю одного: ну,
пусть эмиграция, сама голодающая и разлагающаяся, не идет нам на помощь. Но
почему французы не помогут?
Выслушайте меня спокойно. Вникните в то, что я говорю. Знаю, дело
страшно щекотливое. На нем можно поскользнуться и свернуть свою шею. Но меня
лично этот риск не испугал бы.
Говорю с Вами, как говорю с самим собой в часы бессоницы.
У меня живет сбежавший недавно от большевиков военный "спец" бывший
генерал царских времен, из академии генерального штаба.
Вот дословно то, что он говорит:
-- В России и притом решительно во всех слоях, начиная с интеллигенции
и кончая крестьянством, зреет лютая, звериная ненависть к Франции и к
французам. В этом, и только в этом отношении, все сплошь население солидарно
с большевиками. Единственный пункт соглашения. Семена ненависти посеяны,
конечно, большевиками. Но они нашли для себя исключительно благоприятную
почву. У нас ненавидят и англичан, хотя теперь большевики ведут
англофильскую пропаганду, но ненависть к англичанам -- ничто в сравнении с
ненавистью к французам. Мотив понятен: англичане всегда были нашими врагами
и лишь случайно и ненадолго оказались нашими союзниками, но не друзьями -- в
дни войны. А французы были нашими союзниками на протяжении десятилетий. Как
могли они оставить нас во власти большевиков? Как могут они и сейчас
допускать эту власть?
И дальше:
--Обмолвка Пуанкаре о том, что "Врагелю помогали только ради Польши"
широко использована большевиками. В "Красной армии" нет самого захудалого
солдатишки, которого агитаторы не настрочили бы соответствующим образом.
И дальше:
--Во всей России идет колоссальная и делающая поразительные успехи
пропаганда в пользу не сближения, а наступательного союза с германией. Эту
пропаганду ведут, разумеется, большевики в своих рассчетах, но она находит
живейший отклик решительно во всех слоях населения. Выработалась уже
формула:
--В союзе с германиею стереть с лица земли Польшу, а потом расплатиться
за измену с французами.
"Расплатиться за измену"... Разве это не страшно?! Ведь этой идеи не
вытравишь и в десять лет, и в сто лет. грядущие поколения будут всасывать ее
с молоком из материнских грудей.
Другая формула:
У нас нету друзей, кроме американцев и немцев. Но американцы далеко, а
немцы -- под боком. Наше спасение -- в союзе с немцами.
Это все -- невежество, симплицизм, непонимание существующих условий --
но что же со всем этим поделаешь? Это -- факт!
Я имею десятки показаний беженцев. Все сходятся в одном: культивируется
ненависть к "изменившей нам и предавшей нас Франции". готовится союз с
германиею. Не союз президентов или императоров, а союз народов.
Получаю письма от рассеянных по миру офицеров и солдат. Поймите простых
солдат. Осведомляются:
-- Правду ли говорят, будто германия тайком подготовляется уже к новой
войне, и нельзя ли пристроиться к немцам?
Где же глаза у Пуанкаре и прочих? Или они так уверены, что Россия
осуждена на окончательную гибель?
Но если и так, то на трупе преданной ими России вырастет та же
германия. Две ненависти сольются в одну.
И страшна будет расплата с Франциею!
Имею точные сведения из германии: при первой возможности в германскую
армию готовы завербоваться уже десятки тысяч русских.
Может быть, Франция так сильна, что ей бояться угроз умирающей России
нет недобности? Допускаю! Но даже и в таком случае --французское
правительство допускает грубейшую ошибку: оно могло бы, ничем не жертвуя в
сущности, а только проявив немножно такту, ослабить и может быть рассеять
эту русскую ненависть. Вспыльчивы мы, да отходчивы...
Но что же делается во Франции в этом отношении?
Еще и еще раз повторяю: затрагиваю страшно щекотливый вопрос. Малейшим
неосторожным выступлением во Франции можно повредить не только эмиграции, но
и русскому делу вообще.
Но и сидеть сложа руки -- не приходится. Попытайтесь Вы нажать все те
кнопки, которые находятся у Вас под рукою. Сообщите всем доступным Вам
газетам хотя бы только о том, что большевики ведут в России и особенно среди
красноармейцев яростную антифранцузскую пропаганду и что целые сотни и
тысячи обученных пропагандистов работают в этом направлении. Свидетельские
показания в этом отношении единогласны.
У меня еще одно горе: закрылась гельсингфорская газета. Потерян мой
последний определенный заработок. С итальянцев я уже почти ничего не
зарабатываю: не тем ветром тут дует, а я кривить душой не могу.
Но и при этих страшных условиях я твержу:
-- А и биться мы будем до последнего! Пусть сдается, кому это позволяет
совесть. Я не сдаюсь!
Вот почему я чуть не разрыдался, прочитав Ваше письмо:
-- Значит, борьба, в самом деле, не кончена!
Из-за полного отсутствия заработков мне пришлось начать
корреспондировать в "Последние новости". Не упрекайте меня за это: это не
измена "Общему делу". Пишу туда безразличные вещи. Не знаю даже, печатают
ли. Постарайтесь поставить на ноги "Общее дело" -- и я сейчас же вернусь на
старый пост. При еженедельном издании газеты я едва ли смогу быть очень
полезным. Но и при этом я все же буду Вам писать и буду Вас информировать
обо всем, что только может пригодиться.
D. Goldstein
48 via di Bardi
Firenze, Italy
30 апреля 1958 г.
Многоуважаемый Давид Рафаилович,
Хочу обратиться к Вам по одному в общем довольно невеселому делу,
которое, однако, приобрело сейчас актуальный характер ввиду опубликования
тайных архивов германского министерства иностранных дел 1915--1917 гг. Узнал
от нашей общей приятельницы, Эмилии Марковны Слуцкой, что Вы в свое время,
свыше сорока лет тому назад, были лично связаны с тем самым Цивиным, который
сейчас приобрел такую печальную популярность в исторической литературе.
Сама по себе меня история Цивина не интересует, она сейчас важна для
нас и партийно и политически под углом зрения возможных выводов по отношению
к памяти В. М. Чернова. И Вы сами понимаете, что это для нас пункт очень
важный.
Почти все документы немецкого происхождения, касающиеся взаимоотношений
между Цивиным и германским правительством, имеются в моем распоряжении. Из
них он вырисовывается как совершенно безответственный Хлестаков и
авантюрист, который сумел убедить немецкого посла в Берне, что он "вождь"
с.-р. партии и что он финансирует Чернова, Боброва (Натансона) и вообще всю
работу с.-р-овской партии. Он получал 25 тысяч франков в месяц, и я лично
держал в руках расписки в получении этих сумм. Но в бумагах нигде не видно,
когда, где и сколько денег он давал партии с.-р.
По сведениям, полученным Эмилией Марковной от Вас и Колбасиной,
какие-то небольшие деньги он все же давал. Для того, чтобы во всем этом
разобраться, мне бы очень хотелось получить от Вас ответ на ряд вопросов,
которые позволю себе перечислить.
1. По словам Э. М., Вы рассказывали о каком-то суде или
разбирательстве, при котором роль Цивина была разоблачена и отчасти именно
благодаря Вашему свидетельскому показанию. Не можете ли Вы мне указать
примерно дату этого разбирательства и состав той группы, которая этим
занималась. Каков был приговор этого "судилища"? Кому было сообщено о его
роли и о тех подозрениях, которые против него существовали? Были ли с ним
прерваны личные отношения или люди продолжали с ним встречаться и видеться?
2. Известно ли было Вам, -- и упоминал ли он об этом во время суда, --
кому и примерно какие суммы он давал? Был орган Чернова в Париже, который
потом переехал в Женеву, он назывался "Жизнь". Давал ли он на это деньги и в
каких размерах?
3. Был орган с.-р. (Чернова--Лункевича) в Париже. Давал ли он деньги на
этот орган?
4. Известно ли Вам было, что в конце 1916 г. и в январе 1917 Цивин
поехал официально в Варшаву повидаться с семьей, а фактически, как теперь
выясняется из тайных документов, совершил какую-то таинственную поездку в
Осло, причем должен был там в какой-то русской типографии напечатать
какие-то важные вещи?
5. Известно ли Вам, когда Цивин вернулся в Россию? Как Вам известно, из
Цюриха выехало три поезда, везшие русских эмигрантов в Россию через Швецию.
Первый выехал в апреле и вез Ленина и еще 25 большевиков; второй поезд был
тот, в котором ехали Аксельрод, Натансон, Мартов, я и др. и в том числе Ваш
и мой старый друг Драпкин со своей семьей. В этом поезде было 280 человек.
Был Цивин в их числе? Или он поехал третьим поездом, который вышел недели
через три после нашего.
6. По некоторым сведениям, Цивин по приезде в Россию в 1917 г. вращался
в кругах с.-р. Известно ли Вам об этом что-нибудь? И почему лидеры партии,
знавшие о его прошлом, не приняли мер к тому, чтобы его устранить из партии?
И, наконец,
7. Когда, где и при каких обстоятельствах Цивин скончался и где он жил
последние годы своей жизни.
Возможно, что я далеко не исчерпал список тех вопросов, которые могли
бы нам облегчить сейчас нахождение выхода из положения. Я лично считаю, что
молчать об этом мы не должны и я собираюсь всю историю с Цивиным рассказать
в печати. Я думаю, что этим путем, рассказав всю чистую правду, а главное
изобразив его в подлинном свете как человека, обманывавшего германское
правительство -- и своих друзей -- мы лучше всего послужим делу защиты В. М.
Чернова и др. от ни на чем не основанных обвинений (по данным Колбасиной, В.
М. узнав, что Цивин в Петербурге, предостерег ее от каких-либо сношений с
последним, против которого существуют очень некрасивые обвинения).
Нечего прибавлять, что я Вам буду чрезвычайно благодарен за каждую
деталь, которая поможет мне понять и узнать все об этом человеке.
Хочу в заключение сказать, что я с удовольствием вспомнил о том, что в
свое время мы не-то встречались раз-другой, не то знали друг о друге через
Драпкиных. Воспоминание это у меня проснулось тогда, когда Э. М. упомянула о
Вас, как об одном из директоров итальянского отделения общества "Проводник".
И тогда я вспомнил немедленно и о Вульфе, и о Белле, и о Люсе и обо всем
остальном. О них я в последний раз слыхал лет 25 тому назад, они были в
Туркестане и жили тяжело. С тех пор я ничего о них не мог узнать. Известно
ли Вам что-нибудь? Напишите. Они были наши большие и близкие друзья.
С совершенным уважением.
Ваш,
Давид гольдштейн. Флоренция. 48, Виа де Барди
16 мая 1958 Г.
Многоуважаемый Рафаил... (к сожалению забыл Ваше отчество, кажется,
Абрамович).
Получил Ваше письмо от 30 прошлого месяца -- не ответил немедленно, так
как хотел собраться с мыслями о прошлом, ведь прошло больше 40 лет! Я
совершенно не в курсе публикации документов, о которых Вы говорите.
Предполагал, что дело Цивина давно забыто и классифицировано. Цивин был
женат на моей сестре, которая живет в Милане. Как ни больно было мне, но я
обратился к ней за некоторыми указаниями. Дело в том, что она в период войны
не жила с Цивиным. Еще в начале 1914 года она уехала в Россию и снова
встретилась с Цивиным по его возвращении в 1917 году. Я возвращусь к письму,
которое получил от сестры, позже. Хочу ответить раньше всего на Ваши вопросы
по мере возможности и насколько память мне помогает.
Цивин был болен туберкулезом легких и во время декларации войны был в
германии в санатории. Насколько помню, в сентябре 1914 года он получил
разрешение выехать в Швейцарию. Я считал, что разрешение он получил из-за
своей болезни. Его отец писал мне из России, прося помочь ему, так как из
России нельзя было посылать деньги (Италия тогда была еще нейтральной). По
мере возможности я послал ему несколько сот лир. Это было в начале 1914
года. Долгое время после этого я не имел никаких сведений о нем.
Летом 1916 года (не могу никак вспомнить дату) я получил письмо от
Вульфа Драбкина и Иона Койгена из Лозанны, в котором мне рассказали о том,
что Цивин живет в Женеве и ведет очень широкий образ жизни. "Не знаю ли я,
откуда он получает деньги?"
Я ответил, что никакого понятия не имею, но знаю определенно, что из
дому, т. е. из России, он никаких денег не получает. Я, за исключением
нескольких сот лир в первые месяцы войны, ему денег не посылал.
В ответ на это письмо Вульф просил меня лично приехать, так как
Натансон хотел бы поговорить со мной и устроить личную ставку с Цивиным.
Я немедленно выехал в Лозанну, где я встретился с Цивиным, который
специально приехал из Женевы.
С ним у меня было маленькое объяснение, и я заявил ему, что при личной
ставке с Натансоном я скажу, что ни от меня, ни из дому он денег не получает
и что я, зная его, не могу себе представить, что он честно заработал
огромные деньги. Должен признаться, что мне не приходила в голову мысль о
том, что деньги эти немецкого происхождения.
Итак, мы пошли к Натансону. Присутствовал при нашем разговоре с.-р.
Розенберг, которого я не знал.
Произошло бурное объяснение, при котором Цивин старался увиливать и
заявил, что никакого дела ни Драбкину, ни Койгену нет, где он берет деньги и
как живет.
Натансон настаивал на том, что, несмотря на то, что ни Драбкин, ни
Койген не принадлежат к эсеровской партии, они имеют право требовать от
партийного человека, хотя и не принадлежавшего к той же партии, но
считающегося революционером, объяснения о происхождении огромных денег,
которыми он обладает. И Натансон требовал от него ответа и [говорил,] что
будет требовать партийного суда.
Цивин, волнуясь, на это ответил, что он не может указать происхождения
денег, но что В. М. Чернов о куран и знает точно их происхождение.
На этом моя личная ставка кончилась. Я лично порвал всякие отношения с
Цивиным. Предполагал, что происхождение денег грязное, но не думал и [не]
предполагал в тот момент об истинном происхождении их, как и Вольф Драбкин.
Я несколько раз после этой встречи запрашивал Драбкина, чем кончилась
история. Но и он не знал. Все откладывалось объяснение, и никто из партийных
работников, не принадлежащих к эсерам, не был вызван.
В декабре 1916 года я по делам [общества] "Проводника" уехал в Испанию,
где революция в России меня застала. Уже до этого доходили до нас слухи о
субсидировании немецким штабом газет для распространения среди
военнопленных, и по целому ряду совпадений у меня возникли подозрения против
Цивина.
2. Повторяю, Цивин не дал никаких указаний ни о происхождении денег, ни
о том, как он ими распоряжался; ни что [он с н]ими делает. Он только
рассказал мне, что большинство партийных работников бывают у него, принимают
участие в вечеринках, одалживают деньги и т. п.
О его поездке в Осло я слыхал, но уже после революции, от его
сотрудника Левенштейна, от которого я узнал о связи Цивина с генеральным
штабом немецким. Левенштейн сам ездил во время войны через германию в Осло
и, будучи задержан на границе немецкой, потребовал телефонировать в штаб и
через час получил разрешение проезда через Германию.
Цивин вернулся в Россию через Париж--Лондон. Не знаю верно ли --
вернулся вместе с Черновым.
В России он встречался с видными членами партии. Он жил у своего кузена
Богрова (в Москве), и к Богрову часто приходили видные деятели партии с.-р.,
включая В. М. [Чернова]. Из Москвы он должен был по поручению партии ехать
на Кавказ, но заболел. Если не ошибаюсь, его партийное имя было Пятницкий.
После Октябрьской революции он примкнул к большевикам и был, если не
ошибаюсь, членом военревкома, раньше комиссаром фронта в Калуге и затем в
Ростове-на-Дону. Здоровье его было сильно расшатано, кровохарканье и т. п.,
и в 1919 году его отправили в Крым. Вскоре по приезде туда белые заняли
Крым. Он скрывался некоторое время и вскоре умер там, кажется, в
Чернова, чтобы попасть под подозрение в качестве немецкого шпиона. Из-за
родства с Черновым под это тяжкое подозрение попал честнейший человек,
молодой медик Александр Филипченко, живший в Риме; и полиция следила за
каждым его шагом . Любопытно, что в итальянской журналистской, или, точнее
сказать, хроникерской среде, по своей профессии механически осужденной
якшаться с полицией, и сейчас циркулирует легенда, будто итальянское
правительство наложило секвестр на дом и мебель Чернова, как германского
шпиона, на Ривьере. говорю "легенда", ибо, насколько знаю, своего дома у
Чернова здесь не было, жил она на частной квартире.
Не мне судить, насколько обоснованными являются эти итальянские
подозрения. Но они существовали, и даже больше -- речь идет не о
"подозрениях", а об "уверенности".
Я Вам писал уже для "Общего дела" об обвинениях, выставленных
итальянским журналистом Армандо Занэтти (Armando Zannetti, "Giornale
d'Italia") против Чернова. Занэтти несомненно очень осведомленный человек:
он работал в Петрограде в теснейшем контакте с итальянским посольством и
имел в своем распоряжении агентурный материал. говорить много,
откровенничать, он отказывается. Но в своей среде отзывается о Чернове как о
"товарище Ленина по предательству". По-видимому, речь идет о деятельности
Чернова в качестве германского агента.
Знаю, что все это -- очень неопределенно и очень похоже на сплетню. Но
и в основе каждой сплетни обыкновенно есть зерно истины. А тут налицо не
только "зернышко", но и целая глыба: пораженческая деятельность Чернова.
* * *
У Вас в архиве, вероятно, есть изданная за границею, кажется, в Женеве,
брошюра Рутенберга "Как был убит поп гапон". Тряхните стариною --
пересмотрите эту брошюру. Там Вы найдете нечто ошеломляющее. Диалог между
гапоном и Рутенбергом -- в изложении Рутенберга. Рутенберг упрекает гапона:
-- Ты берешь деньги от Департамента полиции!
Гапон отвечает:
-- А вы, социалисты-революционеры, -- вы брали в дни войны деньги от
врага России! Вы получали субсидии от японского посланника, поселившегося в
Стокгольме!
Рутенберг оставляет это тяжкое обвинение в предательстве без малейшего
возражения. Вспомните, что в это время Виктор Чернов уже играл выдающуюся
роль в партии эсеров. Если японские деньги в самом деле играли какую-либо
роль в революционных попытках того периода, то Чернов был причастен. Я
говорю "если" только в силу того, что у меня нет никаких доказательств, но
лично я непоколебимо убежден, что это было. Предательство совершалось и
тогда.
* * *
Кончик ниточки, обрывочек:
В 1904--1905 году одним из близких к Чернову лиц был некий Всеволод
Шебедев, родом из Симферополя, студент Одесского университета, член партии
эсеров. Позже Шебедев под именем "георга Христиана" жил в Италии. Я имел
неосторожность держать его у себя в качестве личного секретаря. Скоро
убедился, что это форменный прохвост: пьянчуга, хулиган и крепко на руку не
чист. Но у меня никогда не было никаких подозрений политического характера
против Христиана Шебедева.
Однако теперь Христиан Шебедев, неожиданно объявивший себя "украинцем",
является тайным агентом или попросту шпионом на польской службе.
Я и сейчас думаю, что раньше он шпионом не был: просто был мелким
негодяем, замешавшимся в революцию. Однако уже и тогда он был шпионом "в
потенции", человеком, готовым за грош хоть родную мать зарезать. И этот
человек целыми годами был близок к Чернову, пользовался его
покровительством.
* * *
Вы заговорили о Циммервальде. Рано или поздно Вам придется
попристальнее рассмотреть это дело. Тогда обратите внимание на ту темную
роль, которую в Циммервальде и в Кинтале сыграли итальянцы. Все они сейчас
ярые сторонники Ленина. Денежная связь их с Лениным -- секрет полишинеля.
* * *
Кончики, кончики, кончики...
Какую роль сейчас играет Генрих Платтен, провезший Ленина в Россию?
Какую роль играют гримм и греулих?
Помните ли Вы следующий эпизод:
Накануне вступления Италии в войну (весна 1915 г.) сюда явилась
специальная делегация швейцарских социалистов, с греулихом или гриммом или с
ними обоими во главе. Память мне изменяет: кажется, главную роль играл
греулих.
Эти господа явились к итальянским "товарищам" с предложением весьма
солидных сумм, "хотя бы и миллионов", для организации в Италии пацифистской
пропаганды. Итальянцы смутились, потом оправились и будто бы "резко"
отказались даже рассуждать на эту тему. Но все же спросили:
-- А откуда же деньги? Кто вам их дал?
Швейцарцы ответили:
-- Один американский пацифист-миллиардер!
Когда несколько месяцев спустя эта история разгласилась, указанный
швейцарцами миллиардер, "дядя из Америки", заявил категорически:
-- Никогда не собирался даже давать деньги швейцарцам на пропаганду в
Италии!
Словом, речь шла опять-таки о германском золоте. Швейцарцы играли роль
германских агентов.
Как Вы, вероятно, помните, все это дело было тогда же общими усилиями
замято. Виновные в нем остались не наказанными. Социалисты не допустили до
расследования вопроса: откуда шли деньги, на каком основании греулих (или
гримм) впутались в явно нечистое дело.
Зачем я вспоминаю об этом? А вот зачем: эти господа были личными
друзьями генриха Платтена--Ленина--Чернова.
* * *
Вы в моих советах, разумеется, не нуждаетесь. Но я скажу, что я сделал
бы на Вашем месте.
Я спросил бы гофмана и Людендорфа: кому еще, кроме Ленина и Ко,
давались германские деньги для организации революции в России через
пресловутого Парвуса?
Не сердитесь, что я отрываю Вас от работы. Может быть, те кончики, о
которых я говорю, помогут Вам "вытащить репку". Только эта проклятая репка
сидит очень уж крепко в земле...
Михаил Первухин
Экстренно.
Только что бежал от большевиков и добрался до Риги молодой генерал
царского режима Виктор Николаевич Энгель, который, попав в руки большевиков,
был вынужден служить у них, правда, не в строевой службе. Он --
авторитетнейший военный техник и великолепно осведомлен об истинном
положении дел как в "Красной армии", так и вообще в России.
К сожалению, я адреса его не знаю, знаю только, что он в Риге.
Думаю, что следовало бы немедленно поручить нашему рижскому
корреспонденту отыскать Энгеля и интервьюировать. При обращении к нему можно
сослаться на меня: мы -- старые знакомые. Энгель -- человек честный и
смертельный враг большевиков. Если он и служил им, то лишь в силу того, что
в их руках была его семья в виде заложников.
Рим, 19 сентября
М. Первухин
Прежде всего большое, большое Вам спасибо за все Ваши корреспонденции.
Большое и хорошее Вы дело делаете.
Очень мне хочется с Вами серьезно поговорить и даже побывать у Вас --
надеюсь, что смогу побывать в Риме.
Я чувствую себя перед Вами без вины виноватым, но все-таки виноват. Вы
понимаете, в чем дело.
Все последние месяцы моей заботой было главное: сохранить "Общее дело".
Этой задаче я жертвовал всем остальным. Предо мной была дилемма: или закрыть
"Общее дело", или маяться самому и вместе с собой заставить маяться своих
сотрудников. Я выбрал второе. И вот маюсь сам и заставляю всех вас маяться с
собой. Я решил маяться даже в том случае, если бы у меня не было никакого
впереди просвета -- и стал бы маяться только для того, чтобы "Общее Дело"
издавалось неделею больше.
Дело в том, что у нас дохода по изданию около 60 тысяч. Минимальные
расходы в 90 тысяч. Недостающие 30 тысяч я должен ежемесячно где-то
находить. Часто это мне не удается, и здесь происходит целый ряд трагедий,
за которые отвечаете и Вы.
Вот почему я бесконечно виновен и лично перед Вами.
Но, во-первых, я на этих днях надеюсь кое-что выслать Вам и затем буду
постоянно выплачивать. А кроме того, я почти убежден, что в конце августа
месяца мы заживем иной жизнью и тогда перестанем маяться и поставим прочно
издание "Общего дела".
Быть может, Вы скажете, что Вам непонятно, чтобы такой орган как "Общее
дело" нуждался и бывал целые месяцы накануне закрытия. Незадолго до съезда и
во время самого съезда четыре раза было так, что я думал, что "Общее дело"
неизбежно должно прекратиться. Но, как видите, теперь июль месяц, мы
существуем и, хотя нам по-прежнему тяжело, но закрываться и не думаем. Вы
как непарижанин будете твердить, что это трудно понять и т. д. Друг Горацио!
На свете много вещей, которые не снились и философам!
Я не возьмусь Вам объяснить, почему это могло быть.
Но объясните мне, как в России могли быть такими идиотами, чтобы дать
возможность Ленину развить его большевизм. Объясните мне, как можно быть
такими идиотами, чтобы дать возможность Керенскому быть и
президентом-министром и главнокомандующим и т. д. А разве вся нынешняя
история с Милюковым не идиотизм.
А на Западе. Разве Ллойд-Джордж не идиот. А Вильсон не идиот. А у Вас в
Италии разве идиот не сидит на идиоте и идиот идиота идиотом не погоняет.
Мы живем в идиотскую эпоху, когда и Ленин и Троцкий могут быть
общественными деятелями (и какими!), а самые выдающиеся политические
деятели, сознавая, что Ленин и Троцкий -- предатели, во все горло кричат им
"ура" и бегут за их колесницей!
Рим, 28 июня 1921 г.
Дорогой мой Владимир Львович.
Сердечнейшим образом благодарю за письмо, Ваше и Туношенского, а еще
больше -- за весть о том, что "она все-таки вертится" -- что "Общее дело" не
умолкло. Если бы у меня были средства -- я все отдал бы на "Общее дело". Оно
сейчас нужно больше, чем когда-либо. Я решительно не понимаю одного: ну,
пусть эмиграция, сама голодающая и разлагающаяся, не идет нам на помощь. Но
почему французы не помогут?
Выслушайте меня спокойно. Вникните в то, что я говорю. Знаю, дело
страшно щекотливое. На нем можно поскользнуться и свернуть свою шею. Но меня
лично этот риск не испугал бы.
Говорю с Вами, как говорю с самим собой в часы бессоницы.
У меня живет сбежавший недавно от большевиков военный "спец" бывший
генерал царских времен, из академии генерального штаба.
Вот дословно то, что он говорит:
-- В России и притом решительно во всех слоях, начиная с интеллигенции
и кончая крестьянством, зреет лютая, звериная ненависть к Франции и к
французам. В этом, и только в этом отношении, все сплошь население солидарно
с большевиками. Единственный пункт соглашения. Семена ненависти посеяны,
конечно, большевиками. Но они нашли для себя исключительно благоприятную
почву. У нас ненавидят и англичан, хотя теперь большевики ведут
англофильскую пропаганду, но ненависть к англичанам -- ничто в сравнении с
ненавистью к французам. Мотив понятен: англичане всегда были нашими врагами
и лишь случайно и ненадолго оказались нашими союзниками, но не друзьями -- в
дни войны. А французы были нашими союзниками на протяжении десятилетий. Как
могли они оставить нас во власти большевиков? Как могут они и сейчас
допускать эту власть?
И дальше:
--Обмолвка Пуанкаре о том, что "Врагелю помогали только ради Польши"
широко использована большевиками. В "Красной армии" нет самого захудалого
солдатишки, которого агитаторы не настрочили бы соответствующим образом.
И дальше:
--Во всей России идет колоссальная и делающая поразительные успехи
пропаганда в пользу не сближения, а наступательного союза с германией. Эту
пропаганду ведут, разумеется, большевики в своих рассчетах, но она находит
живейший отклик решительно во всех слоях населения. Выработалась уже
формула:
--В союзе с германиею стереть с лица земли Польшу, а потом расплатиться
за измену с французами.
"Расплатиться за измену"... Разве это не страшно?! Ведь этой идеи не
вытравишь и в десять лет, и в сто лет. грядущие поколения будут всасывать ее
с молоком из материнских грудей.
Другая формула:
У нас нету друзей, кроме американцев и немцев. Но американцы далеко, а
немцы -- под боком. Наше спасение -- в союзе с немцами.
Это все -- невежество, симплицизм, непонимание существующих условий --
но что же со всем этим поделаешь? Это -- факт!
Я имею десятки показаний беженцев. Все сходятся в одном: культивируется
ненависть к "изменившей нам и предавшей нас Франции". готовится союз с
германиею. Не союз президентов или императоров, а союз народов.
Получаю письма от рассеянных по миру офицеров и солдат. Поймите простых
солдат. Осведомляются:
-- Правду ли говорят, будто германия тайком подготовляется уже к новой
войне, и нельзя ли пристроиться к немцам?
Где же глаза у Пуанкаре и прочих? Или они так уверены, что Россия
осуждена на окончательную гибель?
Но если и так, то на трупе преданной ими России вырастет та же
германия. Две ненависти сольются в одну.
И страшна будет расплата с Франциею!
Имею точные сведения из германии: при первой возможности в германскую
армию готовы завербоваться уже десятки тысяч русских.
Может быть, Франция так сильна, что ей бояться угроз умирающей России
нет недобности? Допускаю! Но даже и в таком случае --французское
правительство допускает грубейшую ошибку: оно могло бы, ничем не жертвуя в
сущности, а только проявив немножно такту, ослабить и может быть рассеять
эту русскую ненависть. Вспыльчивы мы, да отходчивы...
Но что же делается во Франции в этом отношении?
Еще и еще раз повторяю: затрагиваю страшно щекотливый вопрос. Малейшим
неосторожным выступлением во Франции можно повредить не только эмиграции, но
и русскому делу вообще.
Но и сидеть сложа руки -- не приходится. Попытайтесь Вы нажать все те
кнопки, которые находятся у Вас под рукою. Сообщите всем доступным Вам
газетам хотя бы только о том, что большевики ведут в России и особенно среди
красноармейцев яростную антифранцузскую пропаганду и что целые сотни и
тысячи обученных пропагандистов работают в этом направлении. Свидетельские
показания в этом отношении единогласны.
У меня еще одно горе: закрылась гельсингфорская газета. Потерян мой
последний определенный заработок. С итальянцев я уже почти ничего не
зарабатываю: не тем ветром тут дует, а я кривить душой не могу.
Но и при этих страшных условиях я твержу:
-- А и биться мы будем до последнего! Пусть сдается, кому это позволяет
совесть. Я не сдаюсь!
Вот почему я чуть не разрыдался, прочитав Ваше письмо:
-- Значит, борьба, в самом деле, не кончена!
Из-за полного отсутствия заработков мне пришлось начать
корреспондировать в "Последние новости". Не упрекайте меня за это: это не
измена "Общему делу". Пишу туда безразличные вещи. Не знаю даже, печатают
ли. Постарайтесь поставить на ноги "Общее дело" -- и я сейчас же вернусь на
старый пост. При еженедельном издании газеты я едва ли смогу быть очень
полезным. Но и при этом я все же буду Вам писать и буду Вас информировать
обо всем, что только может пригодиться.
D. Goldstein
48 via di Bardi
Firenze, Italy
30 апреля 1958 г.
Многоуважаемый Давид Рафаилович,
Хочу обратиться к Вам по одному в общем довольно невеселому делу,
которое, однако, приобрело сейчас актуальный характер ввиду опубликования
тайных архивов германского министерства иностранных дел 1915--1917 гг. Узнал
от нашей общей приятельницы, Эмилии Марковны Слуцкой, что Вы в свое время,
свыше сорока лет тому назад, были лично связаны с тем самым Цивиным, который
сейчас приобрел такую печальную популярность в исторической литературе.
Сама по себе меня история Цивина не интересует, она сейчас важна для
нас и партийно и политически под углом зрения возможных выводов по отношению
к памяти В. М. Чернова. И Вы сами понимаете, что это для нас пункт очень
важный.
Почти все документы немецкого происхождения, касающиеся взаимоотношений
между Цивиным и германским правительством, имеются в моем распоряжении. Из
них он вырисовывается как совершенно безответственный Хлестаков и
авантюрист, который сумел убедить немецкого посла в Берне, что он "вождь"
с.-р. партии и что он финансирует Чернова, Боброва (Натансона) и вообще всю
работу с.-р-овской партии. Он получал 25 тысяч франков в месяц, и я лично
держал в руках расписки в получении этих сумм. Но в бумагах нигде не видно,
когда, где и сколько денег он давал партии с.-р.
По сведениям, полученным Эмилией Марковной от Вас и Колбасиной,
какие-то небольшие деньги он все же давал. Для того, чтобы во всем этом
разобраться, мне бы очень хотелось получить от Вас ответ на ряд вопросов,
которые позволю себе перечислить.
1. По словам Э. М., Вы рассказывали о каком-то суде или
разбирательстве, при котором роль Цивина была разоблачена и отчасти именно
благодаря Вашему свидетельскому показанию. Не можете ли Вы мне указать
примерно дату этого разбирательства и состав той группы, которая этим
занималась. Каков был приговор этого "судилища"? Кому было сообщено о его
роли и о тех подозрениях, которые против него существовали? Были ли с ним
прерваны личные отношения или люди продолжали с ним встречаться и видеться?
2. Известно ли было Вам, -- и упоминал ли он об этом во время суда, --
кому и примерно какие суммы он давал? Был орган Чернова в Париже, который
потом переехал в Женеву, он назывался "Жизнь". Давал ли он на это деньги и в
каких размерах?
3. Был орган с.-р. (Чернова--Лункевича) в Париже. Давал ли он деньги на
этот орган?
4. Известно ли Вам было, что в конце 1916 г. и в январе 1917 Цивин
поехал официально в Варшаву повидаться с семьей, а фактически, как теперь
выясняется из тайных документов, совершил какую-то таинственную поездку в
Осло, причем должен был там в какой-то русской типографии напечатать
какие-то важные вещи?
5. Известно ли Вам, когда Цивин вернулся в Россию? Как Вам известно, из
Цюриха выехало три поезда, везшие русских эмигрантов в Россию через Швецию.
Первый выехал в апреле и вез Ленина и еще 25 большевиков; второй поезд был
тот, в котором ехали Аксельрод, Натансон, Мартов, я и др. и в том числе Ваш
и мой старый друг Драпкин со своей семьей. В этом поезде было 280 человек.
Был Цивин в их числе? Или он поехал третьим поездом, который вышел недели
через три после нашего.
6. По некоторым сведениям, Цивин по приезде в Россию в 1917 г. вращался
в кругах с.-р. Известно ли Вам об этом что-нибудь? И почему лидеры партии,
знавшие о его прошлом, не приняли мер к тому, чтобы его устранить из партии?
И, наконец,
7. Когда, где и при каких обстоятельствах Цивин скончался и где он жил
последние годы своей жизни.
Возможно, что я далеко не исчерпал список тех вопросов, которые могли
бы нам облегчить сейчас нахождение выхода из положения. Я лично считаю, что
молчать об этом мы не должны и я собираюсь всю историю с Цивиным рассказать
в печати. Я думаю, что этим путем, рассказав всю чистую правду, а главное
изобразив его в подлинном свете как человека, обманывавшего германское
правительство -- и своих друзей -- мы лучше всего послужим делу защиты В. М.
Чернова и др. от ни на чем не основанных обвинений (по данным Колбасиной, В.
М. узнав, что Цивин в Петербурге, предостерег ее от каких-либо сношений с
последним, против которого существуют очень некрасивые обвинения).
Нечего прибавлять, что я Вам буду чрезвычайно благодарен за каждую
деталь, которая поможет мне понять и узнать все об этом человеке.
Хочу в заключение сказать, что я с удовольствием вспомнил о том, что в
свое время мы не-то встречались раз-другой, не то знали друг о друге через
Драпкиных. Воспоминание это у меня проснулось тогда, когда Э. М. упомянула о
Вас, как об одном из директоров итальянского отделения общества "Проводник".
И тогда я вспомнил немедленно и о Вульфе, и о Белле, и о Люсе и обо всем
остальном. О них я в последний раз слыхал лет 25 тому назад, они были в
Туркестане и жили тяжело. С тех пор я ничего о них не мог узнать. Известно
ли Вам что-нибудь? Напишите. Они были наши большие и близкие друзья.
С совершенным уважением.
Ваш,
Давид гольдштейн. Флоренция. 48, Виа де Барди
16 мая 1958 Г.
Многоуважаемый Рафаил... (к сожалению забыл Ваше отчество, кажется,
Абрамович).
Получил Ваше письмо от 30 прошлого месяца -- не ответил немедленно, так
как хотел собраться с мыслями о прошлом, ведь прошло больше 40 лет! Я
совершенно не в курсе публикации документов, о которых Вы говорите.
Предполагал, что дело Цивина давно забыто и классифицировано. Цивин был
женат на моей сестре, которая живет в Милане. Как ни больно было мне, но я
обратился к ней за некоторыми указаниями. Дело в том, что она в период войны
не жила с Цивиным. Еще в начале 1914 года она уехала в Россию и снова
встретилась с Цивиным по его возвращении в 1917 году. Я возвращусь к письму,
которое получил от сестры, позже. Хочу ответить раньше всего на Ваши вопросы
по мере возможности и насколько память мне помогает.
Цивин был болен туберкулезом легких и во время декларации войны был в
германии в санатории. Насколько помню, в сентябре 1914 года он получил
разрешение выехать в Швейцарию. Я считал, что разрешение он получил из-за
своей болезни. Его отец писал мне из России, прося помочь ему, так как из
России нельзя было посылать деньги (Италия тогда была еще нейтральной). По
мере возможности я послал ему несколько сот лир. Это было в начале 1914
года. Долгое время после этого я не имел никаких сведений о нем.
Летом 1916 года (не могу никак вспомнить дату) я получил письмо от
Вульфа Драбкина и Иона Койгена из Лозанны, в котором мне рассказали о том,
что Цивин живет в Женеве и ведет очень широкий образ жизни. "Не знаю ли я,
откуда он получает деньги?"
Я ответил, что никакого понятия не имею, но знаю определенно, что из
дому, т. е. из России, он никаких денег не получает. Я, за исключением
нескольких сот лир в первые месяцы войны, ему денег не посылал.
В ответ на это письмо Вульф просил меня лично приехать, так как
Натансон хотел бы поговорить со мной и устроить личную ставку с Цивиным.
Я немедленно выехал в Лозанну, где я встретился с Цивиным, который
специально приехал из Женевы.
С ним у меня было маленькое объяснение, и я заявил ему, что при личной
ставке с Натансоном я скажу, что ни от меня, ни из дому он денег не получает
и что я, зная его, не могу себе представить, что он честно заработал
огромные деньги. Должен признаться, что мне не приходила в голову мысль о
том, что деньги эти немецкого происхождения.
Итак, мы пошли к Натансону. Присутствовал при нашем разговоре с.-р.
Розенберг, которого я не знал.
Произошло бурное объяснение, при котором Цивин старался увиливать и
заявил, что никакого дела ни Драбкину, ни Койгену нет, где он берет деньги и
как живет.
Натансон настаивал на том, что, несмотря на то, что ни Драбкин, ни
Койген не принадлежат к эсеровской партии, они имеют право требовать от
партийного человека, хотя и не принадлежавшего к той же партии, но
считающегося революционером, объяснения о происхождении огромных денег,
которыми он обладает. И Натансон требовал от него ответа и [говорил,] что
будет требовать партийного суда.
Цивин, волнуясь, на это ответил, что он не может указать происхождения
денег, но что В. М. Чернов о куран и знает точно их происхождение.
На этом моя личная ставка кончилась. Я лично порвал всякие отношения с
Цивиным. Предполагал, что происхождение денег грязное, но не думал и [не]
предполагал в тот момент об истинном происхождении их, как и Вольф Драбкин.
Я несколько раз после этой встречи запрашивал Драбкина, чем кончилась
история. Но и он не знал. Все откладывалось объяснение, и никто из партийных
работников, не принадлежащих к эсерам, не был вызван.
В декабре 1916 года я по делам [общества] "Проводника" уехал в Испанию,
где революция в России меня застала. Уже до этого доходили до нас слухи о
субсидировании немецким штабом газет для распространения среди
военнопленных, и по целому ряду совпадений у меня возникли подозрения против
Цивина.
2. Повторяю, Цивин не дал никаких указаний ни о происхождении денег, ни
о том, как он ими распоряжался; ни что [он с н]ими делает. Он только
рассказал мне, что большинство партийных работников бывают у него, принимают
участие в вечеринках, одалживают деньги и т. п.
О его поездке в Осло я слыхал, но уже после революции, от его
сотрудника Левенштейна, от которого я узнал о связи Цивина с генеральным
штабом немецким. Левенштейн сам ездил во время войны через германию в Осло
и, будучи задержан на границе немецкой, потребовал телефонировать в штаб и
через час получил разрешение проезда через Германию.
Цивин вернулся в Россию через Париж--Лондон. Не знаю верно ли --
вернулся вместе с Черновым.
В России он встречался с видными членами партии. Он жил у своего кузена
Богрова (в Москве), и к Богрову часто приходили видные деятели партии с.-р.,
включая В. М. [Чернова]. Из Москвы он должен был по поручению партии ехать
на Кавказ, но заболел. Если не ошибаюсь, его партийное имя было Пятницкий.
После Октябрьской революции он примкнул к большевикам и был, если не
ошибаюсь, членом военревкома, раньше комиссаром фронта в Калуге и затем в
Ростове-на-Дону. Здоровье его было сильно расшатано, кровохарканье и т. п.,
и в 1919 году его отправили в Крым. Вскоре по приезде туда белые заняли
Крым. Он скрывался некоторое время и вскоре умер там, кажется, в