Страница:
наиболее ценные боевые элементы, которых нельзя ни подкупить, ни запугать.
Янсон: Есть карьеристы и шкурники и среди оппозиционеров тоже.
Троцкий: Назовите. Тогда мы вместе с вами их выгоним, назовите только.
Где они? Основное ядро оппозиции состоит из элементов, которых нельзя ни
запугать, ни подкупить.
Партийный режим приглушает, удушает и сковывает партию и маскирует тот
глубокий классовый процесс, который происходит в стране,
и с которым мы сталкиваемся при первых слухах о военной опасности, и
столкнемся еще резче - при наступлении войны.
Ярославский: Прямо, как в 1910 году. Тогда вы то же самое говорили.
Троцкий: Вы на партийной ячейке несколько недель тому назад говорили,
что Фын Юйсян - настоящий революционер.
Ярославский: Неправда.
Троцкий: Вы лжете, так же, как вы лгали насчет 1910 года. Я заявляю,
раз вы поднимаете этот вопрос: я делал большие ошибки против Ленина и против
партии, но никогда, и в самые острые минуты старой борьбы против Ленина я не
был так далек от Ленина, как Ярославский сегодня.
Нынешний режим обезличивает авангард пролетариата, потому что не дает
возможности сказать открыто и честно, откуда надвигается опасность, - а
опасность угрожает пролетариату от непролетарских классов, весь последний
период состоит в том, что пролетариат политически свертывается, а остальные
классы развертываются, - кто этого не хочет понять, того, по-моему, скорее
уж надо "выводить" в этот же момент из руководящих учреждений. И это
свертывание и развертывание имеет свое выражение всюду. Каждый спец, каждый
чиновник, каждая барыня, советская или полусоветская, знает, что рабочему
теперь "не 18 год". Это вы услышите и в лавке, и на улице, и в трамвае. Это
чувствует рабочий, чувствует работница. Устрялов является идеологом
буржуазного наступления на пролетариат методом тихой сапы. У нас были съезды
ученых, был съезд инженеров-химиков. Там веет новым духом. Один инженер
сказал в речи: "Власть на местах, да не на месте". Ему аплодируют. Другой
говорит о каких-то местных безобразиях. Коммунист ему успокоительно говорит:
это-де головотяпство. На это инженер отвечает: "Да, но тяпают по головам
нас, а не вас". Третий на этом же съезде химиков говорит с трибуны
хозяйственнику-коммунисту: "Уберите красных директоров-коммунистов. Если вас
за это выгонят, мы через два дня поставим вас снова на ваш пост". Вот черты,
которые лучше характеризуют перемену обстановки, чем всякие рассуждения.
Я говорил прошлой осенью с одним партизаном-кавказцем. Он жаловался на
недовольство партизан. "Чем недовольны, голодаете?" - "Нет, не голодаем, у
нас край богатый, а оттерли нас от власти". -- "Кто же у власти, кулаки, что
ли?" -- "Нет, кулаки еще не дошли до власти, а какая-то серединка, ни то ни
се". Это буквально партизан говорит: "Кулак, - продолжает он, - тоже
недоволен: "сила уже моя, а власть еще не моя". Если понадобится, я назову,
когда, где и какой партизан мне это говорил. Это, товарищи, характеризует
обстановку на Северном Кавказе. Но это же есть и в Москве.
С этим связан вопрос о рабочем государстве. Одна из многих постыдных
лжей, которые через "Правду" систематически распространяются, состоит в том,
будто бы я сказал, что наше государство не рабочее. Это сделано на основании
фальсификаторского использования моей невыправленной стенограммы, где я
просто излагал ленинское отношение к
советскому государству и противоспоставлял его молотовской позиции.
Ленин говорил, что мы взяли многое худшее из царского аппарата. А что вы
говорите сейчас? Вы создаете фетиш рабочего государства и хотите освятить
данное государство, как своего рода государство "божьей милостью". Кто
является наиболее законченным теоретиком такого освящения? Молотов. Это его
заслуга. Я вам еще раз прочитаю его слова. Мою критику Молотова вы скрыли, а
"Правда" извратила. Но вот что говорил Молотов против Каменева на XIV
Московской губпартконференции ("Правда", 13 декабря 1925 г.): "Наше
государство - рабочее государство... Но вот нам преподносят формулу, что
наиболее правильным было бы сказать так: приблизить рабочий класс к нашему
государству еще ближе... как это так? Мы должны поставить перед собой задачу
приближать рабочих к нашему государству, а государство-то наше какое, - чье
оно? Не рабочих ли? Государство не пролетариата разве? Как же можно
приблизить к государству, т. е. самих же рабочих приближать к рабочему
классу, стоящему у власти и управляющему государством?" Вот слова Молотова.
Это есть, товарищи, самая тупоумная критика ленинского понимания данного
рабочего государства, которое может стать подлинно и до конца рабочим лишь
при гигантской работе критики, исправления, улучшения. А у Молотова
говорится, что данное государство есть некоторый рабочий абсолют, который
нельзя уже приблизить к массам. И к этому бюрократическому фетишизму
относится мое возражение, вернее, мое изложение ленинского анализа
советского государства. А про меня партии говорили, что я отрицаю рабочий
характер нашего государства. Неверно это. (Реплики.)
Здесь говорят: "Что нужно сделать?" Если вы впрямь считаете, что против
указанных мною явлений ничего поделать нельзя, значит вы признаете революцию
погибшей. Потому что на нынешнем пути она должна погибнуть. Значит, вы то и
есть настоящие пессимисты, хотя и самодовольные. Между тем, поправить
положение, изменив политику, вполне возможно. Но прежде, чем решать, что
делать, надо сказать, что есть, в какую сторону идут процессы. Если вы
возьмете такой больной вопрос, как жилищный, то окажется, что тут происходит
два процесса, выражающиеся в цифрах, которые вы легко можете проверить:
пролетариат суживается в жилищах, а другие классы расширяются. Я уже не
говорю о деревне, которая широко строится. Конечно, строятся не бедняки, а
верхушка, кулак и крепкий середняк. А в городах? Так называемые "кустари",
т. е. мелкая буржуазия, хозяйчики, торговцы, спецы, - на каждого из них
больше кубатуры в этом году. А на рабочего в этом году меньше кубатуры, чем
в прошлом году. Прежде чем говорить о том, что сделать, надо честно
констатировать факты. И точно так же, как в жилищном вопросе, так и в быту,
в литературе, в театре, в политике: нерабочие классы расширяются, раздвигают
локти, а проле-тариат свертывается, сжимается.
Голос: А как же сделать, чтобы этого не было?
Троцкий: Если вы дадите мне час времени, я вам расскажу, как это
сделать.
Орджоникидзе: Ваше время уже истекает.
Троцкий: Я прошу еще 15 минут.(Принято.) Повторяю: как в материальной
области буржуазные классы расширяются, - это вы видите и на улице, и в
лавке, и в трамвае, и в квартирах, - точно также и в политике: пролетариат в
целом сейчас сжимается, а наш партийный режим усиливает классовое
свертывание пролетариата. Это основный факт. Удар грозит справа - со стороны
непролетарских классов. Наша критика должна быть направленной на то, чтобы
пробудить в сознании пролетариата внимание к надвигающейся опасности, чтобы
он не думал, будто власть завоевана раз навсегда, и при всяких условиях,
будто советское государство есть некий абсолют, который является рабочим
государством всегда и при всех условиях. Нужно, чтобы пролетариат понял, что
в известный исторический период, особенно при ложной политике руководства,
советское государство может стать аппаратом, через который власть будет
сдвинута с пролетарской базы и приблизится к буржуазии, которая затем
окончательно отбросит советскую оболочку и превратит свою власть в
бонапартистскую. При ложной линии такая опасность вполне реальна.
Без международной революции не построишь социализма. Без правильной
политики, рассчитанной на международную революцию, а не на поддержку
Перселя, не только не построишь социализма, но погубишь и советскую власть.
Надо, чтобы пролетариат понял это. Наша, оппозиции, вина, наше преступление
в том, что мы не хотим усыпить себя и "оптимистически" закрывать глаза на
опасности, стоящие перед нашей революцией.
Реальная опасность идет справа - не с правого крыла нашей партии,
-- правое крыло партии является лишь передаточным механизмом, --
настоящая опасность, коренная опасность, идет со стороны поднимаю
щих голову буржуазных классов, идеологом которых является Устря
лов, этот умный, дальновидный буржуа, к которому прислушивался и
от которого предостерегал Ленин. Вы знаете: Устрялов не нас поддер
живает, он поддерживает Сталина. Осенью 1926 года Устрялов писал:
'Теперь необходим новый маневр, новый импульс, выражаясь фигу
рально, неонэп. С этой точки зрения необходимо признать, что ряд
фактических уступок оппозиции, на которые пошла недавно партия, не
может не внушать серьезных опасений". Дальше: "Слава Политбюро,
если покаянная декларация оппозиционных лидеров является резуль
татом их односторонней и безусловной капитуляции. Но плохо, если она
- плод компромисса с ними. В последнем случае борьба неизбежно воз
горится... Победивший ЦК должен приобрести внутренний иммунитет
против разлагающего яда оппозиции. Он должен сделать все выводы
из ее поражения... Иначе это будет бедою для страны..." - 'Так, - про
должает Устрялов, - должна подходить к делу внутрироссийская интел
лигенция, деловая, спецовская среда, идеологи эволюции, а не рево
люции".
Выводы Устрялова: "Вот почему мы сейчас не только против Зиновь-
ева, но и определенно за Сталина". Устрялов против того, чтобы вы
исправляли "ошибки" инструкции об избирательных правах. Устрялов -за полный
разгром оппозиции.
А что вы на это отвечаете? Вы хотите вывода оппозиции из ЦК, пока
только из ЦК. Устрялов - буржуа, который знает историю великой французской
буржуазии, он знает ее хорошо. И этот выразитель настроений новой буржуазии
понимает, что только сползание самих большевиков может наименее болезненно
подготовить власть для новой буржуазии. Устрялов пишет, поддерживая
сталинский ЦК, что необходимо оградить (ч т о?) от разлагающего яда
оппозиции. Он тоже, следовательно, согласен с вами, что оппозиция - это
разлагающий яд, что нужно этот яд уничтожить, иначе будет "беда для страны".
Это говорит Устрялов. Вот почему он не только против нас, но и поддерживает
Сталина. Вдумайтесь в это. Тут перед вами не темные люди, несознательные или
обманутые, которые думают, что оппозиция работает на английские деньги, -
нет, Устрялов - человек очень сознательный, он знает, что говорит и куда
идет. Почему же он вас поддерживает? Что он защищает вместе с вами?
Что говорит буржуазная английская экономическая газета "Стэ-тист" в
своем номере от 11 июня? Послушайте: "...Наступил момент, когда
правительство Сталина должно либо раздавить крайних и прекратить заграничную
пропаганду полностью, либо само должно быть раздавлено группой
Троцкого-Каменева-Зиновьева!!." Это говорит экономический орган английской
буржуазии. Он пишет: наступил момент, в который нужно решиться выгонять.
Этот самый вопрос вы сейчас и решайте.
Тов. Сольц, так мне передали недавно в беседе с одним из товарищей,
подписавших заявление оппозиции 83-х, проводил аналогию с французской
революцией. Что же, - я думаю, что это правильный метод, - я думаю, что это
вполне правильно, и нужно бы сейчас переиздать для партии фактическое
изложение и марксистское истолкование великой французской революции,
особенно ее последнего периода. Это выйдет неплохое предостережение. (Тов.
Орджоникидзе разговаривает.) Я подожду, пока перестанут мешать тов.
Орджоникидзе, иначе я могу сказать что-либо антипартийное и некому будет
меня остановить.
Янсон: Мы остановим.
Троцкий: Нет, анархические предупреждения для меня недействительны, мне
нужны регулярные предупреждения председателя.
Тов. Сольц говорил с этим товарищем по поводу подписания им письма
83-х... Кстати, вот загадка: Сольц вызывает одного из подписавшихся и делает
всяческие грозные предостережения, а официально вы не обвиняете нас
почему-то в подписании письма 83-х. Как же так: Ярославский вокзал -
преступление, преступлением является также мое выступление на Исполкоме
Коминтерна, где я действовал, как избранный международным Конгрессом член
Исполкома и в этом смысле вам не подсуден. А если бы не было Ярославского
вокзала, чтобы делал тогда Ярославский без вокзала? (Реплики Ярославского не
слышно...
Даже и без вас.) Я знаю, что вы и из ничего сварите обвинительный суп,
вы превосходите того солдата, который варил суп из топора. Почему это
заявление 83-х не упомянуто? Тов. Сольц вызывает товарища, мне его называли,
это Воробьев. (Голос с места: информаторы?) Вы думаете, и впрямь намордник
надеть на партию? Не информаторы, а товарищи, которые обличают безобразия в
партии и правильно делают. Почему же в число обвинений вы не ввели заявление
83-х? Если вы считаете, что это заявление вполне лояльно и легально, т. е.
что это такое заявление, кото-рое в большевистской партии может быть сделано
группой членов партии, - тогда великолепно, я это приветствую. Но по
отношению к июльской декларации прошлого года вы действовали совсем не так.
Я спрашиваю: вменяете ли вы мне в вину, считаете ли преступлением наше
коллективное заявление? Или нет? Я опасаюсь, что ваш фракционный центр не
разобрал еще этого вопроса. Я прошу, чтобы не было упущений в стенограмме,
точно записать это: так как нас не обвиняют в подписании заявления 83-х, то
я думаю, что происходит это не потому, что нынешний руководящий штаб готов
создать в партии более здоровый режим, когда партийцы могут обращаться в ЦК
с заявлениями, декларациями и указаниями (в этом случае не было бы и этого
суда), а потому, что руководящий штаб еще не разобрался в этом вопросе.
Орджоникидзе: Вы все делаете для того, чтобы на самом деле прения и
обсуждения вопроса приняли совершенно нежелательный характер...
Троцкий: Между неправотой и между незаконностью (не мне вам это
разъяснять, потому что вы ведь стоите на страже именно законности), между
неправотой и незаконностью есть большая разница. Я считаю, например, ваше
поведение здесь неправильным, но я не могу считать его незаконным. Вы ведете
неправильную линию, судите не того, кого нужно судить, но судите на
основании партийных законов. Я хочу выяснить: считаете ли вы, что заявление
83-х неправильно по существу, т. е. политически, но законно с точки зрения
партийного устава? Я так вас понял.
Насчет того, что я выражаюсь резко и проч., недостаточно по-товарищески
что ли, я еще раз напоминаю тов. Орджоникидзе и прошу его прочитать статью
"Путь оппозиции", где сперва говорится против оппозиции, что она выходит "за
рамки товарищеской (!) критики", а потому, в порядке "товарищеского"
внушения, говорится о том, что оппозиция ставит себя на роль помощников
Чемберлена в войне. Пока вы этого не исправили, вам трудно будет внушить
нам, оппозиционерам, правильный товарищеский тон, хотя мы вполне готовы
всякое внушение по этому поводу принять. Тов. Сольц в разговоре с этим
товарищем проводил, как сказано, аналогию с Великой французской революцией.
Тов. Сольц здесь присутствует, он лучше знает, что он говорил, и если я
передам неправильно, он меня поправит. "Что означает заявление 83-х? -
говорил Сольц. К чему это ведет? Вы знаете историю Великой французской
революции, - до чего это доводило. До арестов и гильотинирования".. Тов.
Воробьев, с которым тов. Сольц говорил, спросил его:
"Что же, вы собираетесь нас гильотинировать?" На что Сольц очень
пространно ему объяснил: "А как вы думаете, Робеспьеру не было жалко
Дантона, когда он отправлял его на гильотину? А потом пришлось идти и
Робеспьеру... Вы думаете, не жалко было? жалко, а пришлось..." Такова схема
беседы. Я и говорю, что нам нужно сейчас во что бы то ни стало подновить
наши знания о Великой французской революции, -это абсолютно необходимо.
Можно начать хотя бы с Кропоткина, который не был марксистом, но народную,
классовую подоплеку революции понял лучше Жореса. Во время Великой
французской революции гильотинировали многих. И мы расстреляли многих. Но в
Великой французской революции было две больших главы, одна шла так
(показывает вверх), а другая шла этак (вниз). Вот это надо понять. Когда
глава шла так - вверх, - французские якобинцы, тогдашние большевики,
гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была,
когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами, были расстрельщиками, -это когда
расстреливали белогвардейцев и жирондистов, - мы были с вами
расстрельщиками. А потом началась во Франции другая глава, когда французские
устряловцы и полуустряловцы - термидорианцы и бонапартисты -- из правых
якобинцев -- стали ссылать и расстреливать левых якобинцев - тогдашних
большевиков. Я бы хотел, чтобы тов. Сольц продумал свою аналогию до конца и,
прежде всего, себе самому сказал: по какой главе Сольц собирается нас
расстреливать? (шум в зале.) Тут не надо шутить, революция дело серьезное.
Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все - старые революционеры. Но надо
знать, кого и по какой "главе" расстреливать. Когда мы расстреливали, то
твердо знали, по какой главе. А вот сейчас, - ясно ли вы понимаете, тов.
Сольц, по какой главе собираетесь расстреливать? Я опасаюсь, тов. Сольц, что
вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т. е. термидорианской
главе.
Когда у нас говорят "термидорианцы", - то думают, что это ругательство.
Думают, что это были завзятые контрреволюционеры, сознательные сторонники
королевской власти, и прочее. Ничего подобного! Термидорианцы были
якобинцами, только поправевшими. Якобинская организация, - тогдашние
большевики, - под давлением классовых противоречий в короткий срок дошла до
убеждения в необходимости изничтожить группу Робеспьера. И вы думаете, что
на другой день после 9 термидора они сказали себе: теперь мы передали власть
в руки буржуазии? Ничего подобного! Возьмите все газеты того времени. Они
говорили: мы изничтожили кучку людей, которые нарушали в партии покой, а
теперь, после гибели их, революция восторжествует окончательно. Если тов.
Сольц сомневается в этом...
Сольц: Вы повторяете мои слова почти что.
Троцкий: Тем лучше. Если мы с вами сошлись в этом, тов. Сольц, то это
нам весьма поможет разрешить вопрос о том, какую главу вы собираетесь
открывать разгромом оппозиции. Одно надо понять твердо: если не взяться за
то, чтобы выправить классовую линию партии, как следует быть, тогда внутри
партии неизбежно придется идти по линии, указанной
Устряловым, т. е. по линии беспощадной борьбы против оппозиции. Если вы
будете упорствовать на линии Сталина, то должны будете идти по ней до конца.
Я вам прочитаю, что говорил Бриваль, один из правых якобинцев,
термидорианцев, когда он докладывал о том заседании Конвента, где Робеспьера
и других якобинцев предали революционному трибуналу:
"Интриганы-контрреволюционеры, прикрывшись тогой патриотизма, хотели
погубить свободу; Конвент декретировал, что они подлежат аресту эти
представители - Робеспьер, Кутон, Сен Жюст, Леба, Робеспьер младший. Каково
же было ваше мнение? - спросил меня председатель. Я ответил: - Кто всегда
голосовал в духе принципов Горы как в Законодательном Собрании, так и в
Конвенте, тот голосовал за арест; я сделал даже более, так как я являюсь
одним из людей, предложивших эту меру; кроме того, в качестве секретаря, я
поспешил подписать и разослать этот декрет Конвента".
Вот как докладывал тогдашний Сольц или Янсон. Контрреволюционеры - это
Робеспьер и его единомышленники. "Кто всегда голосовал в духе принципов
Горы", на языке того времени значило: "кто всегда был большевиком". Бриваль
считал себя старым большевиком. "В качестве секретаря я поспешил подписать и
разослать этот декрет Конвента". И теперь есть секретари, которые спешат
"подписывать и рассылать". И теперь есть такие секретари...
Послушайте далее воззвание Конвента к Франции, к стране, к народу,
после того, как были изничтожены Робеспьер, Сен-Жюст и другие: "Граждане,
среди блестящих побед над внешними врагами, Республике угрожает новая
опасность... Работа Конвента окажется бесплодной и храбрость армий утратит
всякое значение, если французские граждане будут колебаться в выборе между
родиной и несколькими отдельными лицами.. Повинуясь голосу родины, не
становитесь в ряды злонамеренных аристократов и врагов народа, и тогда вновь
спасете родину".
Они считали, что на пути к торжеству революции стояли интересы
"нескольких отдельных лиц"; они не понимали, что эти "отдельные лица"
отражали низовую революционную стихию тогдашнего времени. Эти "несколько
лиц" отражали ту стихию, которая шла против "неонэпа" и против бонапартизма.
Термидорианцы думали, что дело идет о смене лиц, а не о классовом сдвиге.
"Повинуйтесь голосу родины, не становитесь в ряды злонамеренных
аристократов". Аристократы - это друзья Робеспьера. И разве не слышали мы
сегодня той же клички "аристократ" по моему адресу из уст Янсона?
Я мог бы вам привести статьи, где говорится о революционных якобинцах,
как об агентах тогдашнего Чемберлена -- Пита. Поистине поразительная
аналогия! Теперешний Пит карманного масштаба - это Чемберлен. Возьмите
историю Олара. "Враги не ограничились тем, что убили Робеспьера и его
друзей: они оклеветали их, выставив в глазах Франции роялистами и людьми,
продавшимися чужеземцам". Такова дословная цитата. А разве сейчас статья
"Правды", "Путь оппозиции", не сбивается на подобный путь? Кто знает
последнюю передовицу "Правды", тот
должен почувствовать ее запах. Этот запах "второй главы" бьет в нос.
Запах второй главы есть устряловщина, которая пробивается уже через
официальное учреждение нашей партии, и которая разоружает революционный
авангард пролетариата, в то время, как партийный режим душит всякого,
который борется против Термидора. В партии задушен массовик. Рядовой рабочий
молчит.
Вы хотите новой "чистки" во имя молчания. Таков режим в партии
Вспомните историю якобинских клубов. Там были две главы чисток. Когда волна
шла такая (вверх), тогда выбрасывали умеренных; когда линия стала загибаться
вниз, тогда стали выбрасывать революционных якобинцев. До чего довели этим
якобинские клубы? В них установился режим запуганности и безличия, ибо
заставляли молчать, требовали стопроцентных голосований, воздержания от
всякой критики, заставляли думать так, как приказано сверху, отучали
понимать, что партия, ,- это живой, самостоятельный организм, а не
самодовлеющий аппарат власти. Тогдашняя ЦКК, - тогда тоже были учреждения,
которые выполняли ваши функции - вместе со всей революцией проделала две
главы. Во второй главе она отучала членов партии мыслить, заставляя
принимать все идущее сверху на веру. И якобинские клубы, очаги революции,
стали рассадниками будущих наполеоновских чиновников. У Французской
революции должно учиться. Но неужели же ее нужно повторять? (Реплики.)
Не для фракционной шуточки мы говорим это. Никто не рискует из-за
мелочей, из-за пустяков, такими большими вещами, какими мы с вами рискуем. Я
не знаю, есть ли это последнее мое объяснение по этим вопросам в этом
составе. Не знаю, как быстро вы будете выполнять дальше тот маршрут, о
котором я говорил в начале речи. Но эти отведенные мне час двадцать минут я
хотел использовать не для того, чтобы опровергать жалкие мелочные обвинения,
которые вами мне предъявлены, а для того, чтобы поставить основные вопросы
разногласий.
Перечитайте речи Ленина, посвященные разногласиям, - вы увидите, что в
критические моменты он двумя-тремя словами отметал все мелкое и
несущественное, что всегда сопровождает внутреннюю борьбу, и ставил ребром
важнейшие вопросы. В настоящее время мы также ставим перед вами основной
вопрос:
Что делать, чтобы избежать раскола? И возможно ли это? Если бы мы жили
в условиях доимпериалистической войны, до революции, в условиях сравнительно
медленного накопления противоречий, я думаю, что раскол был бы несравненно
более вероятен, чем сохранение единства. Было бы преступно обманывать себя
насчет глубины разногласий.
Я определенно сказал в тройке, что раскол был бы более вероятен, чем
сохранение единства, если бы мы жили в прежних, дореволюционных условиях,
когда противоречия накапливались медленно.
Но сейчас положение другое. Наши разногласия страшно обострились,
противоречия стали очень большими. За самый последний период ходом китайской
революции разногласия снова чрезвычайно выросли. Но в
то же время у нас есть, во-первых, гигантский революционный заряд в
партии, есть гигантское идейное богатство накопленного опыта в работах
Ленина, в программе партии, в традициях партии. Вы многое из этого капитала
промотали, многое подменили дешевкой "новой школы", которая сейчас в
партийной печати господствует. Но осталось еще много чистого золота. Второе,
- это нынешний исторический период крутых поворотов, гигантских событий,
колоссальных уроков, на которых надо и можно учиться.
Если бы не было событий китайской революции, наши отношения так не
обострились бы. Мы спорили, например, относительно заработной платы рабочих.
Янсон: Есть карьеристы и шкурники и среди оппозиционеров тоже.
Троцкий: Назовите. Тогда мы вместе с вами их выгоним, назовите только.
Где они? Основное ядро оппозиции состоит из элементов, которых нельзя ни
запугать, ни подкупить.
Партийный режим приглушает, удушает и сковывает партию и маскирует тот
глубокий классовый процесс, который происходит в стране,
и с которым мы сталкиваемся при первых слухах о военной опасности, и
столкнемся еще резче - при наступлении войны.
Ярославский: Прямо, как в 1910 году. Тогда вы то же самое говорили.
Троцкий: Вы на партийной ячейке несколько недель тому назад говорили,
что Фын Юйсян - настоящий революционер.
Ярославский: Неправда.
Троцкий: Вы лжете, так же, как вы лгали насчет 1910 года. Я заявляю,
раз вы поднимаете этот вопрос: я делал большие ошибки против Ленина и против
партии, но никогда, и в самые острые минуты старой борьбы против Ленина я не
был так далек от Ленина, как Ярославский сегодня.
Нынешний режим обезличивает авангард пролетариата, потому что не дает
возможности сказать открыто и честно, откуда надвигается опасность, - а
опасность угрожает пролетариату от непролетарских классов, весь последний
период состоит в том, что пролетариат политически свертывается, а остальные
классы развертываются, - кто этого не хочет понять, того, по-моему, скорее
уж надо "выводить" в этот же момент из руководящих учреждений. И это
свертывание и развертывание имеет свое выражение всюду. Каждый спец, каждый
чиновник, каждая барыня, советская или полусоветская, знает, что рабочему
теперь "не 18 год". Это вы услышите и в лавке, и на улице, и в трамвае. Это
чувствует рабочий, чувствует работница. Устрялов является идеологом
буржуазного наступления на пролетариат методом тихой сапы. У нас были съезды
ученых, был съезд инженеров-химиков. Там веет новым духом. Один инженер
сказал в речи: "Власть на местах, да не на месте". Ему аплодируют. Другой
говорит о каких-то местных безобразиях. Коммунист ему успокоительно говорит:
это-де головотяпство. На это инженер отвечает: "Да, но тяпают по головам
нас, а не вас". Третий на этом же съезде химиков говорит с трибуны
хозяйственнику-коммунисту: "Уберите красных директоров-коммунистов. Если вас
за это выгонят, мы через два дня поставим вас снова на ваш пост". Вот черты,
которые лучше характеризуют перемену обстановки, чем всякие рассуждения.
Я говорил прошлой осенью с одним партизаном-кавказцем. Он жаловался на
недовольство партизан. "Чем недовольны, голодаете?" - "Нет, не голодаем, у
нас край богатый, а оттерли нас от власти". -- "Кто же у власти, кулаки, что
ли?" -- "Нет, кулаки еще не дошли до власти, а какая-то серединка, ни то ни
се". Это буквально партизан говорит: "Кулак, - продолжает он, - тоже
недоволен: "сила уже моя, а власть еще не моя". Если понадобится, я назову,
когда, где и какой партизан мне это говорил. Это, товарищи, характеризует
обстановку на Северном Кавказе. Но это же есть и в Москве.
С этим связан вопрос о рабочем государстве. Одна из многих постыдных
лжей, которые через "Правду" систематически распространяются, состоит в том,
будто бы я сказал, что наше государство не рабочее. Это сделано на основании
фальсификаторского использования моей невыправленной стенограммы, где я
просто излагал ленинское отношение к
советскому государству и противоспоставлял его молотовской позиции.
Ленин говорил, что мы взяли многое худшее из царского аппарата. А что вы
говорите сейчас? Вы создаете фетиш рабочего государства и хотите освятить
данное государство, как своего рода государство "божьей милостью". Кто
является наиболее законченным теоретиком такого освящения? Молотов. Это его
заслуга. Я вам еще раз прочитаю его слова. Мою критику Молотова вы скрыли, а
"Правда" извратила. Но вот что говорил Молотов против Каменева на XIV
Московской губпартконференции ("Правда", 13 декабря 1925 г.): "Наше
государство - рабочее государство... Но вот нам преподносят формулу, что
наиболее правильным было бы сказать так: приблизить рабочий класс к нашему
государству еще ближе... как это так? Мы должны поставить перед собой задачу
приближать рабочих к нашему государству, а государство-то наше какое, - чье
оно? Не рабочих ли? Государство не пролетариата разве? Как же можно
приблизить к государству, т. е. самих же рабочих приближать к рабочему
классу, стоящему у власти и управляющему государством?" Вот слова Молотова.
Это есть, товарищи, самая тупоумная критика ленинского понимания данного
рабочего государства, которое может стать подлинно и до конца рабочим лишь
при гигантской работе критики, исправления, улучшения. А у Молотова
говорится, что данное государство есть некоторый рабочий абсолют, который
нельзя уже приблизить к массам. И к этому бюрократическому фетишизму
относится мое возражение, вернее, мое изложение ленинского анализа
советского государства. А про меня партии говорили, что я отрицаю рабочий
характер нашего государства. Неверно это. (Реплики.)
Здесь говорят: "Что нужно сделать?" Если вы впрямь считаете, что против
указанных мною явлений ничего поделать нельзя, значит вы признаете революцию
погибшей. Потому что на нынешнем пути она должна погибнуть. Значит, вы то и
есть настоящие пессимисты, хотя и самодовольные. Между тем, поправить
положение, изменив политику, вполне возможно. Но прежде, чем решать, что
делать, надо сказать, что есть, в какую сторону идут процессы. Если вы
возьмете такой больной вопрос, как жилищный, то окажется, что тут происходит
два процесса, выражающиеся в цифрах, которые вы легко можете проверить:
пролетариат суживается в жилищах, а другие классы расширяются. Я уже не
говорю о деревне, которая широко строится. Конечно, строятся не бедняки, а
верхушка, кулак и крепкий середняк. А в городах? Так называемые "кустари",
т. е. мелкая буржуазия, хозяйчики, торговцы, спецы, - на каждого из них
больше кубатуры в этом году. А на рабочего в этом году меньше кубатуры, чем
в прошлом году. Прежде чем говорить о том, что сделать, надо честно
констатировать факты. И точно так же, как в жилищном вопросе, так и в быту,
в литературе, в театре, в политике: нерабочие классы расширяются, раздвигают
локти, а проле-тариат свертывается, сжимается.
Голос: А как же сделать, чтобы этого не было?
Троцкий: Если вы дадите мне час времени, я вам расскажу, как это
сделать.
Орджоникидзе: Ваше время уже истекает.
Троцкий: Я прошу еще 15 минут.(Принято.) Повторяю: как в материальной
области буржуазные классы расширяются, - это вы видите и на улице, и в
лавке, и в трамвае, и в квартирах, - точно также и в политике: пролетариат в
целом сейчас сжимается, а наш партийный режим усиливает классовое
свертывание пролетариата. Это основный факт. Удар грозит справа - со стороны
непролетарских классов. Наша критика должна быть направленной на то, чтобы
пробудить в сознании пролетариата внимание к надвигающейся опасности, чтобы
он не думал, будто власть завоевана раз навсегда, и при всяких условиях,
будто советское государство есть некий абсолют, который является рабочим
государством всегда и при всех условиях. Нужно, чтобы пролетариат понял, что
в известный исторический период, особенно при ложной политике руководства,
советское государство может стать аппаратом, через который власть будет
сдвинута с пролетарской базы и приблизится к буржуазии, которая затем
окончательно отбросит советскую оболочку и превратит свою власть в
бонапартистскую. При ложной линии такая опасность вполне реальна.
Без международной революции не построишь социализма. Без правильной
политики, рассчитанной на международную революцию, а не на поддержку
Перселя, не только не построишь социализма, но погубишь и советскую власть.
Надо, чтобы пролетариат понял это. Наша, оппозиции, вина, наше преступление
в том, что мы не хотим усыпить себя и "оптимистически" закрывать глаза на
опасности, стоящие перед нашей революцией.
Реальная опасность идет справа - не с правого крыла нашей партии,
-- правое крыло партии является лишь передаточным механизмом, --
настоящая опасность, коренная опасность, идет со стороны поднимаю
щих голову буржуазных классов, идеологом которых является Устря
лов, этот умный, дальновидный буржуа, к которому прислушивался и
от которого предостерегал Ленин. Вы знаете: Устрялов не нас поддер
живает, он поддерживает Сталина. Осенью 1926 года Устрялов писал:
'Теперь необходим новый маневр, новый импульс, выражаясь фигу
рально, неонэп. С этой точки зрения необходимо признать, что ряд
фактических уступок оппозиции, на которые пошла недавно партия, не
может не внушать серьезных опасений". Дальше: "Слава Политбюро,
если покаянная декларация оппозиционных лидеров является резуль
татом их односторонней и безусловной капитуляции. Но плохо, если она
- плод компромисса с ними. В последнем случае борьба неизбежно воз
горится... Победивший ЦК должен приобрести внутренний иммунитет
против разлагающего яда оппозиции. Он должен сделать все выводы
из ее поражения... Иначе это будет бедою для страны..." - 'Так, - про
должает Устрялов, - должна подходить к делу внутрироссийская интел
лигенция, деловая, спецовская среда, идеологи эволюции, а не рево
люции".
Выводы Устрялова: "Вот почему мы сейчас не только против Зиновь-
ева, но и определенно за Сталина". Устрялов против того, чтобы вы
исправляли "ошибки" инструкции об избирательных правах. Устрялов -за полный
разгром оппозиции.
А что вы на это отвечаете? Вы хотите вывода оппозиции из ЦК, пока
только из ЦК. Устрялов - буржуа, который знает историю великой французской
буржуазии, он знает ее хорошо. И этот выразитель настроений новой буржуазии
понимает, что только сползание самих большевиков может наименее болезненно
подготовить власть для новой буржуазии. Устрялов пишет, поддерживая
сталинский ЦК, что необходимо оградить (ч т о?) от разлагающего яда
оппозиции. Он тоже, следовательно, согласен с вами, что оппозиция - это
разлагающий яд, что нужно этот яд уничтожить, иначе будет "беда для страны".
Это говорит Устрялов. Вот почему он не только против нас, но и поддерживает
Сталина. Вдумайтесь в это. Тут перед вами не темные люди, несознательные или
обманутые, которые думают, что оппозиция работает на английские деньги, -
нет, Устрялов - человек очень сознательный, он знает, что говорит и куда
идет. Почему же он вас поддерживает? Что он защищает вместе с вами?
Что говорит буржуазная английская экономическая газета "Стэ-тист" в
своем номере от 11 июня? Послушайте: "...Наступил момент, когда
правительство Сталина должно либо раздавить крайних и прекратить заграничную
пропаганду полностью, либо само должно быть раздавлено группой
Троцкого-Каменева-Зиновьева!!." Это говорит экономический орган английской
буржуазии. Он пишет: наступил момент, в который нужно решиться выгонять.
Этот самый вопрос вы сейчас и решайте.
Тов. Сольц, так мне передали недавно в беседе с одним из товарищей,
подписавших заявление оппозиции 83-х, проводил аналогию с французской
революцией. Что же, - я думаю, что это правильный метод, - я думаю, что это
вполне правильно, и нужно бы сейчас переиздать для партии фактическое
изложение и марксистское истолкование великой французской революции,
особенно ее последнего периода. Это выйдет неплохое предостережение. (Тов.
Орджоникидзе разговаривает.) Я подожду, пока перестанут мешать тов.
Орджоникидзе, иначе я могу сказать что-либо антипартийное и некому будет
меня остановить.
Янсон: Мы остановим.
Троцкий: Нет, анархические предупреждения для меня недействительны, мне
нужны регулярные предупреждения председателя.
Тов. Сольц говорил с этим товарищем по поводу подписания им письма
83-х... Кстати, вот загадка: Сольц вызывает одного из подписавшихся и делает
всяческие грозные предостережения, а официально вы не обвиняете нас
почему-то в подписании письма 83-х. Как же так: Ярославский вокзал -
преступление, преступлением является также мое выступление на Исполкоме
Коминтерна, где я действовал, как избранный международным Конгрессом член
Исполкома и в этом смысле вам не подсуден. А если бы не было Ярославского
вокзала, чтобы делал тогда Ярославский без вокзала? (Реплики Ярославского не
слышно...
Даже и без вас.) Я знаю, что вы и из ничего сварите обвинительный суп,
вы превосходите того солдата, который варил суп из топора. Почему это
заявление 83-х не упомянуто? Тов. Сольц вызывает товарища, мне его называли,
это Воробьев. (Голос с места: информаторы?) Вы думаете, и впрямь намордник
надеть на партию? Не информаторы, а товарищи, которые обличают безобразия в
партии и правильно делают. Почему же в число обвинений вы не ввели заявление
83-х? Если вы считаете, что это заявление вполне лояльно и легально, т. е.
что это такое заявление, кото-рое в большевистской партии может быть сделано
группой членов партии, - тогда великолепно, я это приветствую. Но по
отношению к июльской декларации прошлого года вы действовали совсем не так.
Я спрашиваю: вменяете ли вы мне в вину, считаете ли преступлением наше
коллективное заявление? Или нет? Я опасаюсь, что ваш фракционный центр не
разобрал еще этого вопроса. Я прошу, чтобы не было упущений в стенограмме,
точно записать это: так как нас не обвиняют в подписании заявления 83-х, то
я думаю, что происходит это не потому, что нынешний руководящий штаб готов
создать в партии более здоровый режим, когда партийцы могут обращаться в ЦК
с заявлениями, декларациями и указаниями (в этом случае не было бы и этого
суда), а потому, что руководящий штаб еще не разобрался в этом вопросе.
Орджоникидзе: Вы все делаете для того, чтобы на самом деле прения и
обсуждения вопроса приняли совершенно нежелательный характер...
Троцкий: Между неправотой и между незаконностью (не мне вам это
разъяснять, потому что вы ведь стоите на страже именно законности), между
неправотой и незаконностью есть большая разница. Я считаю, например, ваше
поведение здесь неправильным, но я не могу считать его незаконным. Вы ведете
неправильную линию, судите не того, кого нужно судить, но судите на
основании партийных законов. Я хочу выяснить: считаете ли вы, что заявление
83-х неправильно по существу, т. е. политически, но законно с точки зрения
партийного устава? Я так вас понял.
Насчет того, что я выражаюсь резко и проч., недостаточно по-товарищески
что ли, я еще раз напоминаю тов. Орджоникидзе и прошу его прочитать статью
"Путь оппозиции", где сперва говорится против оппозиции, что она выходит "за
рамки товарищеской (!) критики", а потому, в порядке "товарищеского"
внушения, говорится о том, что оппозиция ставит себя на роль помощников
Чемберлена в войне. Пока вы этого не исправили, вам трудно будет внушить
нам, оппозиционерам, правильный товарищеский тон, хотя мы вполне готовы
всякое внушение по этому поводу принять. Тов. Сольц в разговоре с этим
товарищем проводил, как сказано, аналогию с Великой французской революцией.
Тов. Сольц здесь присутствует, он лучше знает, что он говорил, и если я
передам неправильно, он меня поправит. "Что означает заявление 83-х? -
говорил Сольц. К чему это ведет? Вы знаете историю Великой французской
революции, - до чего это доводило. До арестов и гильотинирования".. Тов.
Воробьев, с которым тов. Сольц говорил, спросил его:
"Что же, вы собираетесь нас гильотинировать?" На что Сольц очень
пространно ему объяснил: "А как вы думаете, Робеспьеру не было жалко
Дантона, когда он отправлял его на гильотину? А потом пришлось идти и
Робеспьеру... Вы думаете, не жалко было? жалко, а пришлось..." Такова схема
беседы. Я и говорю, что нам нужно сейчас во что бы то ни стало подновить
наши знания о Великой французской революции, -это абсолютно необходимо.
Можно начать хотя бы с Кропоткина, который не был марксистом, но народную,
классовую подоплеку революции понял лучше Жореса. Во время Великой
французской революции гильотинировали многих. И мы расстреляли многих. Но в
Великой французской революции было две больших главы, одна шла так
(показывает вверх), а другая шла этак (вниз). Вот это надо понять. Когда
глава шла так - вверх, - французские якобинцы, тогдашние большевики,
гильотинировали роялистов и жирондистов. И у нас такая большая глава была,
когда и мы, оппозиционеры, вместе с вами, были расстрельщиками, -это когда
расстреливали белогвардейцев и жирондистов, - мы были с вами
расстрельщиками. А потом началась во Франции другая глава, когда французские
устряловцы и полуустряловцы - термидорианцы и бонапартисты -- из правых
якобинцев -- стали ссылать и расстреливать левых якобинцев - тогдашних
большевиков. Я бы хотел, чтобы тов. Сольц продумал свою аналогию до конца и,
прежде всего, себе самому сказал: по какой главе Сольц собирается нас
расстреливать? (шум в зале.) Тут не надо шутить, революция дело серьезное.
Расстрелов никто из нас не пугается. Мы все - старые революционеры. Но надо
знать, кого и по какой "главе" расстреливать. Когда мы расстреливали, то
твердо знали, по какой главе. А вот сейчас, - ясно ли вы понимаете, тов.
Сольц, по какой главе собираетесь расстреливать? Я опасаюсь, тов. Сольц, что
вы собираетесь нас расстреливать по устряловской, т. е. термидорианской
главе.
Когда у нас говорят "термидорианцы", - то думают, что это ругательство.
Думают, что это были завзятые контрреволюционеры, сознательные сторонники
королевской власти, и прочее. Ничего подобного! Термидорианцы были
якобинцами, только поправевшими. Якобинская организация, - тогдашние
большевики, - под давлением классовых противоречий в короткий срок дошла до
убеждения в необходимости изничтожить группу Робеспьера. И вы думаете, что
на другой день после 9 термидора они сказали себе: теперь мы передали власть
в руки буржуазии? Ничего подобного! Возьмите все газеты того времени. Они
говорили: мы изничтожили кучку людей, которые нарушали в партии покой, а
теперь, после гибели их, революция восторжествует окончательно. Если тов.
Сольц сомневается в этом...
Сольц: Вы повторяете мои слова почти что.
Троцкий: Тем лучше. Если мы с вами сошлись в этом, тов. Сольц, то это
нам весьма поможет разрешить вопрос о том, какую главу вы собираетесь
открывать разгромом оппозиции. Одно надо понять твердо: если не взяться за
то, чтобы выправить классовую линию партии, как следует быть, тогда внутри
партии неизбежно придется идти по линии, указанной
Устряловым, т. е. по линии беспощадной борьбы против оппозиции. Если вы
будете упорствовать на линии Сталина, то должны будете идти по ней до конца.
Я вам прочитаю, что говорил Бриваль, один из правых якобинцев,
термидорианцев, когда он докладывал о том заседании Конвента, где Робеспьера
и других якобинцев предали революционному трибуналу:
"Интриганы-контрреволюционеры, прикрывшись тогой патриотизма, хотели
погубить свободу; Конвент декретировал, что они подлежат аресту эти
представители - Робеспьер, Кутон, Сен Жюст, Леба, Робеспьер младший. Каково
же было ваше мнение? - спросил меня председатель. Я ответил: - Кто всегда
голосовал в духе принципов Горы как в Законодательном Собрании, так и в
Конвенте, тот голосовал за арест; я сделал даже более, так как я являюсь
одним из людей, предложивших эту меру; кроме того, в качестве секретаря, я
поспешил подписать и разослать этот декрет Конвента".
Вот как докладывал тогдашний Сольц или Янсон. Контрреволюционеры - это
Робеспьер и его единомышленники. "Кто всегда голосовал в духе принципов
Горы", на языке того времени значило: "кто всегда был большевиком". Бриваль
считал себя старым большевиком. "В качестве секретаря я поспешил подписать и
разослать этот декрет Конвента". И теперь есть секретари, которые спешат
"подписывать и рассылать". И теперь есть такие секретари...
Послушайте далее воззвание Конвента к Франции, к стране, к народу,
после того, как были изничтожены Робеспьер, Сен-Жюст и другие: "Граждане,
среди блестящих побед над внешними врагами, Республике угрожает новая
опасность... Работа Конвента окажется бесплодной и храбрость армий утратит
всякое значение, если французские граждане будут колебаться в выборе между
родиной и несколькими отдельными лицами.. Повинуясь голосу родины, не
становитесь в ряды злонамеренных аристократов и врагов народа, и тогда вновь
спасете родину".
Они считали, что на пути к торжеству революции стояли интересы
"нескольких отдельных лиц"; они не понимали, что эти "отдельные лица"
отражали низовую революционную стихию тогдашнего времени. Эти "несколько
лиц" отражали ту стихию, которая шла против "неонэпа" и против бонапартизма.
Термидорианцы думали, что дело идет о смене лиц, а не о классовом сдвиге.
"Повинуйтесь голосу родины, не становитесь в ряды злонамеренных
аристократов". Аристократы - это друзья Робеспьера. И разве не слышали мы
сегодня той же клички "аристократ" по моему адресу из уст Янсона?
Я мог бы вам привести статьи, где говорится о революционных якобинцах,
как об агентах тогдашнего Чемберлена -- Пита. Поистине поразительная
аналогия! Теперешний Пит карманного масштаба - это Чемберлен. Возьмите
историю Олара. "Враги не ограничились тем, что убили Робеспьера и его
друзей: они оклеветали их, выставив в глазах Франции роялистами и людьми,
продавшимися чужеземцам". Такова дословная цитата. А разве сейчас статья
"Правды", "Путь оппозиции", не сбивается на подобный путь? Кто знает
последнюю передовицу "Правды", тот
должен почувствовать ее запах. Этот запах "второй главы" бьет в нос.
Запах второй главы есть устряловщина, которая пробивается уже через
официальное учреждение нашей партии, и которая разоружает революционный
авангард пролетариата, в то время, как партийный режим душит всякого,
который борется против Термидора. В партии задушен массовик. Рядовой рабочий
молчит.
Вы хотите новой "чистки" во имя молчания. Таков режим в партии
Вспомните историю якобинских клубов. Там были две главы чисток. Когда волна
шла такая (вверх), тогда выбрасывали умеренных; когда линия стала загибаться
вниз, тогда стали выбрасывать революционных якобинцев. До чего довели этим
якобинские клубы? В них установился режим запуганности и безличия, ибо
заставляли молчать, требовали стопроцентных голосований, воздержания от
всякой критики, заставляли думать так, как приказано сверху, отучали
понимать, что партия, ,- это живой, самостоятельный организм, а не
самодовлеющий аппарат власти. Тогдашняя ЦКК, - тогда тоже были учреждения,
которые выполняли ваши функции - вместе со всей революцией проделала две
главы. Во второй главе она отучала членов партии мыслить, заставляя
принимать все идущее сверху на веру. И якобинские клубы, очаги революции,
стали рассадниками будущих наполеоновских чиновников. У Французской
революции должно учиться. Но неужели же ее нужно повторять? (Реплики.)
Не для фракционной шуточки мы говорим это. Никто не рискует из-за
мелочей, из-за пустяков, такими большими вещами, какими мы с вами рискуем. Я
не знаю, есть ли это последнее мое объяснение по этим вопросам в этом
составе. Не знаю, как быстро вы будете выполнять дальше тот маршрут, о
котором я говорил в начале речи. Но эти отведенные мне час двадцать минут я
хотел использовать не для того, чтобы опровергать жалкие мелочные обвинения,
которые вами мне предъявлены, а для того, чтобы поставить основные вопросы
разногласий.
Перечитайте речи Ленина, посвященные разногласиям, - вы увидите, что в
критические моменты он двумя-тремя словами отметал все мелкое и
несущественное, что всегда сопровождает внутреннюю борьбу, и ставил ребром
важнейшие вопросы. В настоящее время мы также ставим перед вами основной
вопрос:
Что делать, чтобы избежать раскола? И возможно ли это? Если бы мы жили
в условиях доимпериалистической войны, до революции, в условиях сравнительно
медленного накопления противоречий, я думаю, что раскол был бы несравненно
более вероятен, чем сохранение единства. Было бы преступно обманывать себя
насчет глубины разногласий.
Я определенно сказал в тройке, что раскол был бы более вероятен, чем
сохранение единства, если бы мы жили в прежних, дореволюционных условиях,
когда противоречия накапливались медленно.
Но сейчас положение другое. Наши разногласия страшно обострились,
противоречия стали очень большими. За самый последний период ходом китайской
революции разногласия снова чрезвычайно выросли. Но в
то же время у нас есть, во-первых, гигантский революционный заряд в
партии, есть гигантское идейное богатство накопленного опыта в работах
Ленина, в программе партии, в традициях партии. Вы многое из этого капитала
промотали, многое подменили дешевкой "новой школы", которая сейчас в
партийной печати господствует. Но осталось еще много чистого золота. Второе,
- это нынешний исторический период крутых поворотов, гигантских событий,
колоссальных уроков, на которых надо и можно учиться.
Если бы не было событий китайской революции, наши отношения так не
обострились бы. Мы спорили, например, относительно заработной платы рабочих.