Страница:
в шалаше и пр. совершенно не отзывается вредно на нем.
Пока до свидания, дорогая Наталия Ивановна. Не сердитесь на меня. Буду
ждать с нетерпением Вашего письма из Левико.
Преданный Вам
Ф. Гетье* 4 мая 1927 г.
П. С. С Фед. Никол. Петровым переговорю сегодня Будьте покойны -- все
устроим.
* ГЕТЬЕ Федор Александрович (1863-1938) - крупный специалист по
внутренним болезням, руководитель московских больниц: главный врач
Басманной, а затем основатель и первый главный врач Боткинской (быв.
Солдатенковской) больниц. С первых дней организации Лечебно-санитарного
управления Кремля был приглашен туда на работу. Был врачом семьи Ленина и
семьи Троцкого. - Прим. сост.
ПОЛИТБЮРО ПРЕЗИДИУМУ ЦКК
Политбюро постановило 12 мая не печатать мои статьи. Речь, оче
видно, идет о двух статьях, - о статье "Китайская революция и тезисы
тов. Сталина", которую я послал в "Большевик" и о статье "Верный путь"
которую я послал в "Правду". При обсуждении этого вопроса в Полит
бюро, я не был вызван, хотя этого требовало соблюдение хотя бы внеш
ней лояльности.
Причиной непомещения статей указывается то, что они критикуют
ЦК, имеют дискуссионный характер. Другими словами, устанавливается
правило, вследствие которого все члены партии и вся партийная печать
могут только подпевать ЦК, что бы он ни сказал, что бы он ни сделал и
каковы бы ни были обстоятельства.
Я считаю линию ЦК в китайском вопросе в корне ложной. Именно
эта в корне ложная линия обеспечила успех апрельского переворота ки
тайской контрреволюции. Вопреки широко пущенной лжи и клевете
насчет того, что оппозиция "спекулирует на трудностях", мы с тов. Зино
вьевым предложили обсудить вопрос и дальнейшей линии в Китае и все
важнейшие вопросы нашей политики на закрытом Пленуме. Уже это
одно свидетельствует о нашем намерении рассматривать и решать эти
вопросы по существу, деловым образом, без стенограммы, следователь
но, без стремления "использовать". Политбюро, вместе с Президиумом
ЦКК,* отказало в созыве такого рода пленума. Таким образом, попытка
исправить в корне ложную и гибельную по своим последствиям линию,
путем серьезного обсуждения вопроса в ЦК, не удалась по вине Полит
бюро, автоматически поддержанного, как всегда, Президиумом ЦКК.
После этого, в порядке внезапности, появляются тезисы тов. Стали
на, представляющие собою закрепление и усугубление наиболее ошибоч
ных сторон в корне ошибочной политики. И наконец, в довершение все
го, Политбюро, отказавшееся обсудить китайский вопрос вместе с нами
на закрытом Пленуме (на "частных" совещаниях - без нас - он, конечно
же, обсуждался), санкционировал тезисы Сталина, после чего запрещает
кому бы то ни было поставить в печати вопрос о том, почему так легко
победил Чан Кайши, почему китайский пролетариат оказался так непод-
готовлен, почему наша партия ужасающе завязла в сетях мартыновщины,
почему тезисы Сталина толкают китайскую компартию и весь Интернаци
онал в болото оппортунизма, почему "Социалистический Вестник" так
решительно одобрял вчера статью Мартынова, сегодня -- тезисы Сталина
(9 мая 1927).
5. Неужели же китайская революция и вся линия Коминтерна есть
такая мелочь, которую можно загнать в бутылку? Неужели так можно
помочь воспитанию китайской компартии? Неужели так могут развивать
ся иностранные секции Коминтерна? Неужели наша партия может жить
* Президиум ЦКК ни в одном вопросе элементарного партийного права ни
разу вообще не проявил ни малейшего оттенка самостоятельности по отношению к
Политбюро, Оргбюро, не говоря уже о Секретариате.
таким путем? Мыслима ли такого рода бюрократическая утопия?
6. Резолюция Политбюро говорит, что мы хотим навязать партии
дискуссию. Если под дискуссией понимать аппаратный грохот, свист и
крики заранее заготовленных "отрядов", затопление ячеек специальны
ми боевиками, подготовленными для расправы с оппозицией, оглушение
рабочих ячеек угрозами и криками о расколе, - то, разумеется, такой
"дискуссии" мы не хотим. Но как раз такого рода дискуссиями полна
наша партийная жизнь. Мы хотим партийного обсуждения вопроса о ки
тайской революции, начиная, по крайней мере, с теоретического и с
центрального органов партии.
Да, мы хотим обсуждения вопроса о судьбах китайской революции
и, стало быть, о наших собственных судьбах. Почему такие обсуждения
считались нормальными при Ленине в течение всей истории нашей партии?
Неужели же кто-нибудь может думать, что тезисы, декретированные
Сталиным, Молотовым и Бухариным представляют собою для партии,
в каждый данный момент, последнее слово исторического развития? Да,
мы хотим обсуждения этих вопросов, чтобы доказать партии, чтобы разъ
яснить, что тезисы эти в корне ошибочны и что проведение их угрожает
свернуть шею китайской революции.
ЦК не хочет дискуссии. Но ведь дело идет о критике самого ЦК.
Можно сказать, что по общему правилу, у каждого ЦК будет тем меньше
вкуса к дискуссии, чем более ошибочна оказалась его линия, чем ярче и
грознее она опровергнута событиями. Я не думаю, чтобы в истории нашей
партии были ошибки, сколько-нибудь подобные тем, которые сделаны
Сталиным и Бухариным в китайском вопросе и в вопросе об Англо-Рус
ском комитете. Но дело не во вчерашнем дне. Каждый из нас готов был
и сейчас готов поставить на нем крест. Но эти ошибки, в порядке прика
за, переносятся в удесятеренном виде на завтрашний день. Вот об этом
я говорю. Что Политбюро "не хочет" дискуссии, это можно понять. Но
вправе ли Политбюро запрещать обсуждение вопроса, где дело идет о
коренных ошибках самого Политбюро в вопросах всемирно-историчес
кого значения?
Политбюро не хочет дискуссии. Почему? Очевидно, чтобы "не дер
гать" партию. Но ведь Политбюро открыло искусственную, сверху сфаб
рикованную дискуссию по поводу мнимоантипартийного выступления
тов. Зиновьева на мнимонепартийном собрании. Партии ничего не гово
рят о том, что сказал тов. Зиновьев (что касается меня, то я подписыва
юсь под каждым сказанным им словом). Речь тов. Зиновьева не публи
куется. Дело изображается так, будто собрание было беспартийным,
тогда как на самом деле, все собрание имело партийный характер, несмот
ря на то, что на нем, может быть, и присутствовало некоторое количество
беспартийных. "Дискуссия" против тов. Зиновьева в полном ходу. ЦКК
молчит. ЦКК не вмешивается. Когда "дискуссию" проведут конвейерным
способом, тогда ЦКК вынесет и свой "Приговор".
10. Сейчас по всей стране, при обсуждении китайского вопроса, специ
ально введены открытые собрания партячеек для того, чтобы не дать ни
кому высказаться по поводу ошибок революционного руководства,
и чтобы иметь возможность каждого выступающего с критикой привлекать за
выступление на беспартийном собрании против партии. Это система. Это
система, организованная сверху. Это система, организованная сверху для
удушения партийной мысли. Можно в самом деле подумать, что у членов
большевистской партии нет острой необходимости обменяться мнениями по
вопросу о китайской революции, особенно теперь, когда стало ясно, что
Политбюро, вместо того, чтобы учиться на своих ошибках, в декретном порядке
навязывает эти ошибки партии. Поставленный в необходимость выбора при таких
условиях, каждый честный партиец должен сказать: "Неизмеримо больше
опасности, если я скрою свою критику от партии, чем если мою критику, против
моей воли, услышит некоторое число беспартийных".
Мы хотим партийного обсуждения условий и причин шанхайской
катастрофы. Чтобы помешать этому, ЦК превращает архиспокойное,
архиумеренное выступление тов. Зиновьева в партийную "катастрофу".
Несмотря на острый момент, на трудности, на опасности и пр. и пр., пар
тию сверху поднимают на дыбы, партию дергают, партию терроризируют,
партии заведомо ложно кричат в уши, что Зиновьев мобилизует беспар
тийных против партии. При помощи односторонней, ожесточенной, отрав
ленной дискуссии по искусственно раздутому поводу хотят помешать
партии спокойно обсудить основные вопросы китайской революции. Под
звон, шум и треск односторонней аппаратной дискуссии запрещается
печатание наших статей. Почему запрещается? Потому что Сталину нечем
на них ответить. Потому что жалкие, безыдейные, наспех слепленные
фразы его тезисов, столь удовлетворившие Дана, разлетятся прахом
при дуновении критики.
Запрещают обсуждение самых коренных вопросов со ссылкой на
трудности положения, опасности извне, надвигающуюся угрозу войны.
В отношении этих несомненных опасностей оппозиция отличается только
тем, что она раньше их предвидела и глубже оценивала. Опасности налицо
и притом гигантские. Но ведь каждая из этих опасностей становится во
сто раз опаснее вследствие ошибок руководства. Главный источник опас
ностей - в поражении китайской революции, столь быстро поднявшейся
вверх без необходимой революционной классовой базы. Ложной полити
кой мы помешали эту базу своевременно создать. Это на данном этапе
подсекло революцию и ударило по нашему международному положению.
Если пойдем дальше по пути тезисов Сталина, то положение китайской
революции, а значит, и наше, станет еще хуже (см. речь Чен Дусю). Тогда
можно будет ссылаться на вдвойне ухудшившееся положение и вдвойне
запрещать всякий голос критики. Чем ошибочнее будет руководство, тем
меньше - при этом курсе - его можно будет критиковать.
Весь вопрос здесь вывернут наизнанку. При благоприятных усло
виях можно еще продвинуться и по неправильной линии. Тяжелая же
обстановка требует правильной линии тем более властно, чем она тяжелее.
Если линия неправильна и если упорство руководства на неправильной
линии грозит рабочему государству и международной революции новыми
поражениями и потрясениями, то молчать по поводу ошибок - если их
видишь и сознаешь, - может только жалкий, обезличенный чиновник или
подлый карьерист, которых, кстати сказать, немало вертится вокруг нас.
Подавлять принципиально политическое обсуждение спорных вопросов треском,
грохотом и улюлюкиванием искусственно сфабрикованной "дискуссии" против тов.
Зиновьева - значит терроризировать и обезличивать рядового партийца, еще
более возвышая над ним аппаратчика, и позволяя карьеристу плавать, как рыба
в воде.
14. Я называю все вещи своими именами, ибо полуслова в такой обстановке
помочь не могут. Механически можно временно все подавить: и критику, и
сомнения, и вопросы, и возмущенный протест. Но такие методы Ленин и назвал
грубыми и нелояльными. Не потому они грубы и нелояльны, что их форма
неприятна, а потому, что они внутренне несовместимы с характером партии.
Нельзя китайскую революцию загнать в бутылку. Это никому не удастся.
Конспиративно подготовляемый разгром оппозиции может удаться только внешним,
механическим образом. Линия, которую мы защищаем, проверена в огне
величайших событий мировой истории, закреплена всем опытом большевизма и
снова подтверждена, хоть и в обратном виде, трагическим опытом китайской
революции и Англо-Русского комитета. Подавить эту линию не удастся. Но
причинить непоправимый вред партии и Коминтерну вполне возможно.
Вот это я и хочу ясно и точно сказать ЦК и ЦКК.
Л Троцкий 16 мая 1927 г.
БОРЬБА ЗА МИР И АНГЛО-РУССКИЙ КОМИТЕТ *
1. Война есть продолжение политики - другими средствами. Борьба против
войны есть продолжение революционной политики против капиталистическою
режима. Понять эту мысль значит найти ключ ко всем ошибкам оппортунизма в
вопросах войны. Империализм есть не внешний самодовлеющий фактор, но высшее
выражение основных тенденций капитализма. Война является высшим орудием
политики империализма. Борьба против империалистской войны может и должна
быть высшим выражением всей политики международного пролетариата.
Оппортунизм или радикализм, линяющий в сторону оппортунизма, всегда
имеет склонность рассматривать войны, как такое исключительное явление,
которое требует изъятия из основных принципов революционной политики.
Центризм мирится с революционными методами, но не верит в них. Поэтому в
критическую минуту он всегда склонен - со ссылками на своеобразие момента,
на исключительные обстоятельства и пр. - заме-
* Ко времени майского пленума ИККИ 1927 г. была выдвинута Бухариным
новая теория: Англо-Русский комитет есть не выражение политики единого
фронта в профессиональной области, а дипломатическое орудие в борьбе за
СССР. Настоящий документ внесен был Троцким на пленум ИККИ. [Примечание
Троцкого.]
нять революционные методы оппортунистическими. Особенно резко такой
перелом в политике центризма или мнимого радикализма вызывается естественно
опасностью войны. Тем с большей непримиримостью на этом оселке надо
проверять основные направления коммунистического Интернационала.
2. Сейчас уже для всех ясно, что Англо-Русский комитет надлежит
рассматривать не как профессиональную организацию, в которую комму
нист входит для борьбы за влияние на массы, а как своеобразный полити
ческий блок, имеющий своей целью, в первую голову, противодействие
военной опасности На опыте и примере Англо-Русского комитета надо
поэтому с удесятеренным вниманием проверить методы борьбы против
войны, чтобы открыто и точно сказать революционному пролетариату,
чего не делать, если мы не хотим погубить Коминтерн и облегчить крова
вую работу империализма против международного пролетариата и СССР.
Тов Бухарин выдвинул на Президиуме ИККИ 11 мая новое истол
кование нашей берлинской капитуляции перед Генсоветом. Оказывается,
эту капитуляцию надо рассматривать не в плоскости международной ре-
волюционной борьбы пролетариата, а в плоскости "дипломатического"
противодействия наступлению империализма на СССР. Мы располагаем
различными орудиями международного действия: партия (Коминтерн),
профсоюзы, дипломатия, пресса и пр. Наши действия по линии профсою
зов должны диктоваться задачами классовой борьбы. Но это лишь "по
общему правилу" В некоторых случаях, в виде изъятия, нам приходится
- по Бухарину - органы профессионального движения использовать, как
орудия дипломатического действия. Так именно и произошло в данном
случае с Англо-Русским комитетом. Мы капитулировали перед Генсове
том, не как перед Генсоветом, а как перед агентурой английского прави
тельства. Мы обязались невмешательством не по партийно-политической
линии, а по линии государственной. Такова сущность нового толкования
берлинской капитуляции, которое, как мы сейчас покажем, делает ее
еще более опасной.
Берлинская сделка ВЦСПС с Генсоветом обсуждалась на недавнем
апрельском пленуме Центрального Комитета нашей партии. С защитой
решений берлинского совещания выступали: тт. Томский, Андреев,
Мельничанский, т. е. виднейшие наши профессионалисты, а не дипломаты.
Все эти товарищи, защищая берлинскую капитуляцию, обвиняли оппози
цию в том, что она не понимает задач и методов профессионального дви
жения; что воздействовать на массу профессионалистов нельзя, разрывая
с аппаратом; что воздействовать на аппарат нельзя, разрывая с его вер
хушкой; что именно этими соображениями продиктовано поведение
наших профессионалистов в Берлине.
Теперь тов. Бухарин разъясняет, что решения берлинского совещания
представляют собою, наоборот, изъятие, исключение из принципиальных
большевистских методов воздействия на профдвижение - во имя временных, но
острых дипломатических задач. Почему тов. Бухарин не разъяснил этого нам, а
заодно и тов. Томскому на последнем пленуме нашего Центрального Комитета?
Ведь стенограмма апрельского пленума, в каче-
стве инструктивного материала, пойдут -- надо надеяться - по партии.
Новая теория тов. Бухарина также, надо полагать, станет достоянием, по
крайней мере, партийных кадров. Мы будем, следовательно, иметь два одинаково
официальных, одинаково авторитетных объяснения: по одному из них -- наша
берлинская политика есть принципиальная большевистская политика в
профдвижении. По другому, - наша берлинская политика есть временный отказ от
принципиальной большевистской политики.
Откуда взялось на протяжении нескольких недель такое чудовищ
ное противоречие? Оно выросло из невозможности держаться на апрель
ских позициях хотя бы в течение месяца. Когда наша делегация ехала в
Берлин, она не имела бухаринского объяснения будущих своих действий.
Вряд ли сам тов. Бухарин имел тогда это объяснение. Во всяком случае,
оно нигде и ни в чем не обнаружилось. На апрельском пленуме тов. Буха
рин молчал. Оппозиция, несмотря на краткость отрезанного ей времени,
успела показать полную несовместимость нашей берлинской политики
с элементарнейшими основами большевизма. Докладчик (тов. Томский)
даже не пытался в заключительном слове ответить на наши аргументы.
Стенограмма апрельского пленума еще не успела выйти из печати (наде
емся, что она все-таки выйдет) ,* а мы имеем уже новое, с иголочки,
объяснение нашей берлинской капитуляции. Совершенно ясно: это объяс
нение придумано задним числом.
Дело станет еще яснее, если мы отойдем назад, так сказать, к ис
токам вопроса. После подлейшего срыва генеральной стачки Генсоветом,
где "левые" тред-юнионисты соперничали с правыми, оппозиция ВКП (б)
но требовала немедленного разрыва с Генсоветом, чтобы тем облегчить
и ускорить освобождение пролетарского авангарда из-под влияния преда
телей. Большинство ЦК противопоставило нам ту точку зрения, что, не
смотря на контрреволюционную политику Генсовета во время стачки,
сохранение Англо-Русского комитета требуется будто бы интересами
нашего революционного воздействия на английский пролетариат. Именно
в этот момент Сталин выдвинул теорию "ступеней", через которые "нель
зя перепрыгивать". Под "ступенью" понимается в данном случае не полити
ческий уровень масс, разный у разных слоев, - а консервативная вер
хушка, отражающая давление буржуазии на пролетариат и ведущая не
примиримую борьбу с передовыми слоями пролетариата.
В противовес этому, оппозиция утверждала, что сохранение Англо-Русского
комитета, после явной и открытой измены его, закончившей предшествующий
период "полевения", будет иметь своим неизбежным последствием недопустимое
смягчение нашей критики вождей Генсовета, по крайней мере его "левого"
крыла. Нам возражали - прежде всего тот же Бухарин, - что это возмутительная
клевета; что организационная связь ни в малейшей степени не ограничит нашей
революционной критики; что ни на какие принципиальные уступки мы не пойдем;
что Англо-Русский комитет будет для нас только организационным мостом к
массам. Никому и в голову не приходило тогда оправдывать сохранение
* На самом деле протоколы не были напечатаны, чтоб не обнаруживать
скандальных ошибок и противоречий.
Англо-Русского комитета ссылкой на соображения дипломатического
порядка, требующие будто бы временного отказа от революционной пинии. Более
того: если бы кто-либо из оппозиции высказал такое предположение, он был бы
немедленно подвергнут тем грубым отравленным приемам "критики", которые все
больше прививаются за последний период, заменяя растерянный идейный багаж.
7. Оппозиция письменно предсказывала, что сохранение Англо-Рус
ского комитета будет все более укреплять политическую позицию Ген
совета, и что бы из обвиняемого неизбежно превратиться в обвинителя.
Эти предсказания объявлялись плодом нашей "ультра-левизны". Была
создана особая, совершенно, впрочем, смехотворная теория, будто тре
бование разрыва Англо-Русского комитета равносильно требованию
выхода рабочих из профсоюза. Этим самым политика бережения Англо-
Русского комитета должна была получить характер исключительной
принципиальной важности.
8. Уже очень скоро обнаружилось, однако, что приходится выбирать между
сохранением организационной связи с Генсоветом и между правом называть
изменников изменниками. Большинство Политбюро все больше склонялось в пользу
сохранения организационных связей во что бы то ни стало Для достижения этой
цели не приходилось, разумеется, "перепрыгивать через ступеньки", но зато
пришлось политически спускаться со ступеньки на ступеньку. Это ярче всего
можно проследить по трем конференциям Англо-Русского комитета: в Париже
(июль 1926 г.), в Берлине (август 1926 г.) и снова в Берлине (апрель 1927
г.). С каждым разом наша критика Генсовета становилась все более осторожной,
совершенно обходя "левых", т е. наиболее опасных изменников рабочего класса.
9. Генсовет, путем последовательных нажимов, почувствовал, что прочно
держит представителей ВЦСПС в своих руках. Из обвиняемого он превратился в
обвинителя. Он понял, что если большевики не порвали на генеральной стачке,
имевшей исключительное международное значение, то они не порвут и дальше,
какие бы требования им не предъявить. Мы видим, как Генсовет все решительнее
наступал на ВЦСПС под давлением английской буржуазии на Генсовет. ВЦСПС
отступал и уступал. Эти отступления объяснялись соображениями революционной
стратегии в профессиональном движении, а никак не дипломатическими
соображениями. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть доклады Томского,
Андреева и других, и прения на пленумах нашего Центрального Комитета и в
Политбюро. Мы не говорим уже о сотнях статей нашей и международной
коммунистической печати по поводу нашей "ультралевизны" в англо-русском
вопросе. Следовало бы, в виде хрестоматии, издать избранные места из этих
речей и статей, расположив их в хронологическом порядке
Линия Политбюро естественно и неизбежно закончилась берлинским
совещанием Англо-Русского комитета в начале апреля. Капитуляция ВЦСПС по
основным вопросам международного рабочего движения не была, таким образом,
ни неожиданным скачком в сторону, ни крутым
маневром, - нет, она явилась неизбежным и заранее предсказанным нами
завершением всей линии в этом вопросе. Из этого одного ясно, что ссылка на
дипломатический маневр притянута за волосы задним числом.
10. Тов. Бухарин в начале июня 1926 года был, как сказано, созда
телем теории, в силу которой необходимость работать в реакционных
профсоюзах, несомненная и для нас, ведет за собой будто бы необходи
мость сохранять при всяких условиях Англо-Русский комитет. Вопреки
очевидности, Бухарин начисто отрицал тогда, что Англо-Русский коми
тет есть политический блок, а не "профсоюзная организация".
Теперь Бухарин создает новую теорию, в силу которой наше пребывание в
Англо-Русском комитете, оплаченное ценою беспринципнейшей капитуляции,
вызывается не потребностями "профсоюзной организации", а необходимостью
сохранения именно политического блока с Генсоветом во имя дипломатических
целей.
Сегодняшняя теория Бухарина представляет собою прямую противо-
положность его вчерашней теории. Общего у них только то, что обе они
фальшивы на все сто процентов, и что обе они притянуты за волосы,
чтобы задним числом оправдать, на двух разных этапах, сползание с
большевистской линии на соглашательскую.
11. Что "правые" предадут в случае войны, это признается бесспор
ным даже Бухариным. Что касается "левых", то они "вероятно" пре
дадут. Но если предадут, то - по словам Бухарина - "на свой лад", не
поддерживая нас, но играя роль балласта по отношению к английскому
правительству. Как ни жалки эти соображения, но надо разобрать и их.
Допустим на минуту, что все это так и есть. Но ведь если "левые" будут
предавать нас "на свой лад", т. е. менее активно, более замаскированно, чем
"правые", то не ради прекрасных глаз делегации ВЦСПС, а из-за английских
рабочих. Таковая общая линия политики "левых" во всех вопросах - и
внутренних и внешних: предавать, но "на свой лад". Эта политика выгодна для
них самих. Почему же мы обязаны платить "левым" отказом от нашей политики -
за ту их политику, которую они все равно вынуждены вести в собственных
интересах?
12. В каком, однако, смысле "левые" явятся балластом для прави
тельства? Очевидно, в том же смысле, в каком они были " балластом"
во время империалистической войны или являются им теперь, во время
войны Англии с революционным Китаем и во время похода консерва
торов на тред-юнионы. "Левые" критикуют правительство в таких пре
делах, чтоб не мешать ему выполнять его роль эксплуататора и хищ
ника. "Левые" дают выражение недовольству масс в таких пределах,
чтобы удержать массы от революционных действий. В случаях, когда
недовольство масс вырывается наружу, "левые" стараются овладеть
им, чтобы свести его на нет. Если бы "левые" не критиковали, не обли
чали, не нападали на буржуазию, они не могли бы служить ей "на свой
лад".
Надо признать, таким образом, что если "левые" и являются балластом, то
полезным, целесообразным, необходимым, спасительным балластом, без которого
Пока до свидания, дорогая Наталия Ивановна. Не сердитесь на меня. Буду
ждать с нетерпением Вашего письма из Левико.
Преданный Вам
Ф. Гетье* 4 мая 1927 г.
П. С. С Фед. Никол. Петровым переговорю сегодня Будьте покойны -- все
устроим.
* ГЕТЬЕ Федор Александрович (1863-1938) - крупный специалист по
внутренним болезням, руководитель московских больниц: главный врач
Басманной, а затем основатель и первый главный врач Боткинской (быв.
Солдатенковской) больниц. С первых дней организации Лечебно-санитарного
управления Кремля был приглашен туда на работу. Был врачом семьи Ленина и
семьи Троцкого. - Прим. сост.
ПОЛИТБЮРО ПРЕЗИДИУМУ ЦКК
Политбюро постановило 12 мая не печатать мои статьи. Речь, оче
видно, идет о двух статьях, - о статье "Китайская революция и тезисы
тов. Сталина", которую я послал в "Большевик" и о статье "Верный путь"
которую я послал в "Правду". При обсуждении этого вопроса в Полит
бюро, я не был вызван, хотя этого требовало соблюдение хотя бы внеш
ней лояльности.
Причиной непомещения статей указывается то, что они критикуют
ЦК, имеют дискуссионный характер. Другими словами, устанавливается
правило, вследствие которого все члены партии и вся партийная печать
могут только подпевать ЦК, что бы он ни сказал, что бы он ни сделал и
каковы бы ни были обстоятельства.
Я считаю линию ЦК в китайском вопросе в корне ложной. Именно
эта в корне ложная линия обеспечила успех апрельского переворота ки
тайской контрреволюции. Вопреки широко пущенной лжи и клевете
насчет того, что оппозиция "спекулирует на трудностях", мы с тов. Зино
вьевым предложили обсудить вопрос и дальнейшей линии в Китае и все
важнейшие вопросы нашей политики на закрытом Пленуме. Уже это
одно свидетельствует о нашем намерении рассматривать и решать эти
вопросы по существу, деловым образом, без стенограммы, следователь
но, без стремления "использовать". Политбюро, вместе с Президиумом
ЦКК,* отказало в созыве такого рода пленума. Таким образом, попытка
исправить в корне ложную и гибельную по своим последствиям линию,
путем серьезного обсуждения вопроса в ЦК, не удалась по вине Полит
бюро, автоматически поддержанного, как всегда, Президиумом ЦКК.
После этого, в порядке внезапности, появляются тезисы тов. Стали
на, представляющие собою закрепление и усугубление наиболее ошибоч
ных сторон в корне ошибочной политики. И наконец, в довершение все
го, Политбюро, отказавшееся обсудить китайский вопрос вместе с нами
на закрытом Пленуме (на "частных" совещаниях - без нас - он, конечно
же, обсуждался), санкционировал тезисы Сталина, после чего запрещает
кому бы то ни было поставить в печати вопрос о том, почему так легко
победил Чан Кайши, почему китайский пролетариат оказался так непод-
готовлен, почему наша партия ужасающе завязла в сетях мартыновщины,
почему тезисы Сталина толкают китайскую компартию и весь Интернаци
онал в болото оппортунизма, почему "Социалистический Вестник" так
решительно одобрял вчера статью Мартынова, сегодня -- тезисы Сталина
(9 мая 1927).
5. Неужели же китайская революция и вся линия Коминтерна есть
такая мелочь, которую можно загнать в бутылку? Неужели так можно
помочь воспитанию китайской компартии? Неужели так могут развивать
ся иностранные секции Коминтерна? Неужели наша партия может жить
* Президиум ЦКК ни в одном вопросе элементарного партийного права ни
разу вообще не проявил ни малейшего оттенка самостоятельности по отношению к
Политбюро, Оргбюро, не говоря уже о Секретариате.
таким путем? Мыслима ли такого рода бюрократическая утопия?
6. Резолюция Политбюро говорит, что мы хотим навязать партии
дискуссию. Если под дискуссией понимать аппаратный грохот, свист и
крики заранее заготовленных "отрядов", затопление ячеек специальны
ми боевиками, подготовленными для расправы с оппозицией, оглушение
рабочих ячеек угрозами и криками о расколе, - то, разумеется, такой
"дискуссии" мы не хотим. Но как раз такого рода дискуссиями полна
наша партийная жизнь. Мы хотим партийного обсуждения вопроса о ки
тайской революции, начиная, по крайней мере, с теоретического и с
центрального органов партии.
Да, мы хотим обсуждения вопроса о судьбах китайской революции
и, стало быть, о наших собственных судьбах. Почему такие обсуждения
считались нормальными при Ленине в течение всей истории нашей партии?
Неужели же кто-нибудь может думать, что тезисы, декретированные
Сталиным, Молотовым и Бухариным представляют собою для партии,
в каждый данный момент, последнее слово исторического развития? Да,
мы хотим обсуждения этих вопросов, чтобы доказать партии, чтобы разъ
яснить, что тезисы эти в корне ошибочны и что проведение их угрожает
свернуть шею китайской революции.
ЦК не хочет дискуссии. Но ведь дело идет о критике самого ЦК.
Можно сказать, что по общему правилу, у каждого ЦК будет тем меньше
вкуса к дискуссии, чем более ошибочна оказалась его линия, чем ярче и
грознее она опровергнута событиями. Я не думаю, чтобы в истории нашей
партии были ошибки, сколько-нибудь подобные тем, которые сделаны
Сталиным и Бухариным в китайском вопросе и в вопросе об Англо-Рус
ском комитете. Но дело не во вчерашнем дне. Каждый из нас готов был
и сейчас готов поставить на нем крест. Но эти ошибки, в порядке прика
за, переносятся в удесятеренном виде на завтрашний день. Вот об этом
я говорю. Что Политбюро "не хочет" дискуссии, это можно понять. Но
вправе ли Политбюро запрещать обсуждение вопроса, где дело идет о
коренных ошибках самого Политбюро в вопросах всемирно-историчес
кого значения?
Политбюро не хочет дискуссии. Почему? Очевидно, чтобы "не дер
гать" партию. Но ведь Политбюро открыло искусственную, сверху сфаб
рикованную дискуссию по поводу мнимоантипартийного выступления
тов. Зиновьева на мнимонепартийном собрании. Партии ничего не гово
рят о том, что сказал тов. Зиновьев (что касается меня, то я подписыва
юсь под каждым сказанным им словом). Речь тов. Зиновьева не публи
куется. Дело изображается так, будто собрание было беспартийным,
тогда как на самом деле, все собрание имело партийный характер, несмот
ря на то, что на нем, может быть, и присутствовало некоторое количество
беспартийных. "Дискуссия" против тов. Зиновьева в полном ходу. ЦКК
молчит. ЦКК не вмешивается. Когда "дискуссию" проведут конвейерным
способом, тогда ЦКК вынесет и свой "Приговор".
10. Сейчас по всей стране, при обсуждении китайского вопроса, специ
ально введены открытые собрания партячеек для того, чтобы не дать ни
кому высказаться по поводу ошибок революционного руководства,
и чтобы иметь возможность каждого выступающего с критикой привлекать за
выступление на беспартийном собрании против партии. Это система. Это
система, организованная сверху. Это система, организованная сверху для
удушения партийной мысли. Можно в самом деле подумать, что у членов
большевистской партии нет острой необходимости обменяться мнениями по
вопросу о китайской революции, особенно теперь, когда стало ясно, что
Политбюро, вместо того, чтобы учиться на своих ошибках, в декретном порядке
навязывает эти ошибки партии. Поставленный в необходимость выбора при таких
условиях, каждый честный партиец должен сказать: "Неизмеримо больше
опасности, если я скрою свою критику от партии, чем если мою критику, против
моей воли, услышит некоторое число беспартийных".
Мы хотим партийного обсуждения условий и причин шанхайской
катастрофы. Чтобы помешать этому, ЦК превращает архиспокойное,
архиумеренное выступление тов. Зиновьева в партийную "катастрофу".
Несмотря на острый момент, на трудности, на опасности и пр. и пр., пар
тию сверху поднимают на дыбы, партию дергают, партию терроризируют,
партии заведомо ложно кричат в уши, что Зиновьев мобилизует беспар
тийных против партии. При помощи односторонней, ожесточенной, отрав
ленной дискуссии по искусственно раздутому поводу хотят помешать
партии спокойно обсудить основные вопросы китайской революции. Под
звон, шум и треск односторонней аппаратной дискуссии запрещается
печатание наших статей. Почему запрещается? Потому что Сталину нечем
на них ответить. Потому что жалкие, безыдейные, наспех слепленные
фразы его тезисов, столь удовлетворившие Дана, разлетятся прахом
при дуновении критики.
Запрещают обсуждение самых коренных вопросов со ссылкой на
трудности положения, опасности извне, надвигающуюся угрозу войны.
В отношении этих несомненных опасностей оппозиция отличается только
тем, что она раньше их предвидела и глубже оценивала. Опасности налицо
и притом гигантские. Но ведь каждая из этих опасностей становится во
сто раз опаснее вследствие ошибок руководства. Главный источник опас
ностей - в поражении китайской революции, столь быстро поднявшейся
вверх без необходимой революционной классовой базы. Ложной полити
кой мы помешали эту базу своевременно создать. Это на данном этапе
подсекло революцию и ударило по нашему международному положению.
Если пойдем дальше по пути тезисов Сталина, то положение китайской
революции, а значит, и наше, станет еще хуже (см. речь Чен Дусю). Тогда
можно будет ссылаться на вдвойне ухудшившееся положение и вдвойне
запрещать всякий голос критики. Чем ошибочнее будет руководство, тем
меньше - при этом курсе - его можно будет критиковать.
Весь вопрос здесь вывернут наизнанку. При благоприятных усло
виях можно еще продвинуться и по неправильной линии. Тяжелая же
обстановка требует правильной линии тем более властно, чем она тяжелее.
Если линия неправильна и если упорство руководства на неправильной
линии грозит рабочему государству и международной революции новыми
поражениями и потрясениями, то молчать по поводу ошибок - если их
видишь и сознаешь, - может только жалкий, обезличенный чиновник или
подлый карьерист, которых, кстати сказать, немало вертится вокруг нас.
Подавлять принципиально политическое обсуждение спорных вопросов треском,
грохотом и улюлюкиванием искусственно сфабрикованной "дискуссии" против тов.
Зиновьева - значит терроризировать и обезличивать рядового партийца, еще
более возвышая над ним аппаратчика, и позволяя карьеристу плавать, как рыба
в воде.
14. Я называю все вещи своими именами, ибо полуслова в такой обстановке
помочь не могут. Механически можно временно все подавить: и критику, и
сомнения, и вопросы, и возмущенный протест. Но такие методы Ленин и назвал
грубыми и нелояльными. Не потому они грубы и нелояльны, что их форма
неприятна, а потому, что они внутренне несовместимы с характером партии.
Нельзя китайскую революцию загнать в бутылку. Это никому не удастся.
Конспиративно подготовляемый разгром оппозиции может удаться только внешним,
механическим образом. Линия, которую мы защищаем, проверена в огне
величайших событий мировой истории, закреплена всем опытом большевизма и
снова подтверждена, хоть и в обратном виде, трагическим опытом китайской
революции и Англо-Русского комитета. Подавить эту линию не удастся. Но
причинить непоправимый вред партии и Коминтерну вполне возможно.
Вот это я и хочу ясно и точно сказать ЦК и ЦКК.
Л Троцкий 16 мая 1927 г.
БОРЬБА ЗА МИР И АНГЛО-РУССКИЙ КОМИТЕТ *
1. Война есть продолжение политики - другими средствами. Борьба против
войны есть продолжение революционной политики против капиталистическою
режима. Понять эту мысль значит найти ключ ко всем ошибкам оппортунизма в
вопросах войны. Империализм есть не внешний самодовлеющий фактор, но высшее
выражение основных тенденций капитализма. Война является высшим орудием
политики империализма. Борьба против империалистской войны может и должна
быть высшим выражением всей политики международного пролетариата.
Оппортунизм или радикализм, линяющий в сторону оппортунизма, всегда
имеет склонность рассматривать войны, как такое исключительное явление,
которое требует изъятия из основных принципов революционной политики.
Центризм мирится с революционными методами, но не верит в них. Поэтому в
критическую минуту он всегда склонен - со ссылками на своеобразие момента,
на исключительные обстоятельства и пр. - заме-
* Ко времени майского пленума ИККИ 1927 г. была выдвинута Бухариным
новая теория: Англо-Русский комитет есть не выражение политики единого
фронта в профессиональной области, а дипломатическое орудие в борьбе за
СССР. Настоящий документ внесен был Троцким на пленум ИККИ. [Примечание
Троцкого.]
нять революционные методы оппортунистическими. Особенно резко такой
перелом в политике центризма или мнимого радикализма вызывается естественно
опасностью войны. Тем с большей непримиримостью на этом оселке надо
проверять основные направления коммунистического Интернационала.
2. Сейчас уже для всех ясно, что Англо-Русский комитет надлежит
рассматривать не как профессиональную организацию, в которую комму
нист входит для борьбы за влияние на массы, а как своеобразный полити
ческий блок, имеющий своей целью, в первую голову, противодействие
военной опасности На опыте и примере Англо-Русского комитета надо
поэтому с удесятеренным вниманием проверить методы борьбы против
войны, чтобы открыто и точно сказать революционному пролетариату,
чего не делать, если мы не хотим погубить Коминтерн и облегчить крова
вую работу империализма против международного пролетариата и СССР.
Тов Бухарин выдвинул на Президиуме ИККИ 11 мая новое истол
кование нашей берлинской капитуляции перед Генсоветом. Оказывается,
эту капитуляцию надо рассматривать не в плоскости международной ре-
волюционной борьбы пролетариата, а в плоскости "дипломатического"
противодействия наступлению империализма на СССР. Мы располагаем
различными орудиями международного действия: партия (Коминтерн),
профсоюзы, дипломатия, пресса и пр. Наши действия по линии профсою
зов должны диктоваться задачами классовой борьбы. Но это лишь "по
общему правилу" В некоторых случаях, в виде изъятия, нам приходится
- по Бухарину - органы профессионального движения использовать, как
орудия дипломатического действия. Так именно и произошло в данном
случае с Англо-Русским комитетом. Мы капитулировали перед Генсове
том, не как перед Генсоветом, а как перед агентурой английского прави
тельства. Мы обязались невмешательством не по партийно-политической
линии, а по линии государственной. Такова сущность нового толкования
берлинской капитуляции, которое, как мы сейчас покажем, делает ее
еще более опасной.
Берлинская сделка ВЦСПС с Генсоветом обсуждалась на недавнем
апрельском пленуме Центрального Комитета нашей партии. С защитой
решений берлинского совещания выступали: тт. Томский, Андреев,
Мельничанский, т. е. виднейшие наши профессионалисты, а не дипломаты.
Все эти товарищи, защищая берлинскую капитуляцию, обвиняли оппози
цию в том, что она не понимает задач и методов профессионального дви
жения; что воздействовать на массу профессионалистов нельзя, разрывая
с аппаратом; что воздействовать на аппарат нельзя, разрывая с его вер
хушкой; что именно этими соображениями продиктовано поведение
наших профессионалистов в Берлине.
Теперь тов. Бухарин разъясняет, что решения берлинского совещания
представляют собою, наоборот, изъятие, исключение из принципиальных
большевистских методов воздействия на профдвижение - во имя временных, но
острых дипломатических задач. Почему тов. Бухарин не разъяснил этого нам, а
заодно и тов. Томскому на последнем пленуме нашего Центрального Комитета?
Ведь стенограмма апрельского пленума, в каче-
стве инструктивного материала, пойдут -- надо надеяться - по партии.
Новая теория тов. Бухарина также, надо полагать, станет достоянием, по
крайней мере, партийных кадров. Мы будем, следовательно, иметь два одинаково
официальных, одинаково авторитетных объяснения: по одному из них -- наша
берлинская политика есть принципиальная большевистская политика в
профдвижении. По другому, - наша берлинская политика есть временный отказ от
принципиальной большевистской политики.
Откуда взялось на протяжении нескольких недель такое чудовищ
ное противоречие? Оно выросло из невозможности держаться на апрель
ских позициях хотя бы в течение месяца. Когда наша делегация ехала в
Берлин, она не имела бухаринского объяснения будущих своих действий.
Вряд ли сам тов. Бухарин имел тогда это объяснение. Во всяком случае,
оно нигде и ни в чем не обнаружилось. На апрельском пленуме тов. Буха
рин молчал. Оппозиция, несмотря на краткость отрезанного ей времени,
успела показать полную несовместимость нашей берлинской политики
с элементарнейшими основами большевизма. Докладчик (тов. Томский)
даже не пытался в заключительном слове ответить на наши аргументы.
Стенограмма апрельского пленума еще не успела выйти из печати (наде
емся, что она все-таки выйдет) ,* а мы имеем уже новое, с иголочки,
объяснение нашей берлинской капитуляции. Совершенно ясно: это объяс
нение придумано задним числом.
Дело станет еще яснее, если мы отойдем назад, так сказать, к ис
токам вопроса. После подлейшего срыва генеральной стачки Генсоветом,
где "левые" тред-юнионисты соперничали с правыми, оппозиция ВКП (б)
но требовала немедленного разрыва с Генсоветом, чтобы тем облегчить
и ускорить освобождение пролетарского авангарда из-под влияния преда
телей. Большинство ЦК противопоставило нам ту точку зрения, что, не
смотря на контрреволюционную политику Генсовета во время стачки,
сохранение Англо-Русского комитета требуется будто бы интересами
нашего революционного воздействия на английский пролетариат. Именно
в этот момент Сталин выдвинул теорию "ступеней", через которые "нель
зя перепрыгивать". Под "ступенью" понимается в данном случае не полити
ческий уровень масс, разный у разных слоев, - а консервативная вер
хушка, отражающая давление буржуазии на пролетариат и ведущая не
примиримую борьбу с передовыми слоями пролетариата.
В противовес этому, оппозиция утверждала, что сохранение Англо-Русского
комитета, после явной и открытой измены его, закончившей предшествующий
период "полевения", будет иметь своим неизбежным последствием недопустимое
смягчение нашей критики вождей Генсовета, по крайней мере его "левого"
крыла. Нам возражали - прежде всего тот же Бухарин, - что это возмутительная
клевета; что организационная связь ни в малейшей степени не ограничит нашей
революционной критики; что ни на какие принципиальные уступки мы не пойдем;
что Англо-Русский комитет будет для нас только организационным мостом к
массам. Никому и в голову не приходило тогда оправдывать сохранение
* На самом деле протоколы не были напечатаны, чтоб не обнаруживать
скандальных ошибок и противоречий.
Англо-Русского комитета ссылкой на соображения дипломатического
порядка, требующие будто бы временного отказа от революционной пинии. Более
того: если бы кто-либо из оппозиции высказал такое предположение, он был бы
немедленно подвергнут тем грубым отравленным приемам "критики", которые все
больше прививаются за последний период, заменяя растерянный идейный багаж.
7. Оппозиция письменно предсказывала, что сохранение Англо-Рус
ского комитета будет все более укреплять политическую позицию Ген
совета, и что бы из обвиняемого неизбежно превратиться в обвинителя.
Эти предсказания объявлялись плодом нашей "ультра-левизны". Была
создана особая, совершенно, впрочем, смехотворная теория, будто тре
бование разрыва Англо-Русского комитета равносильно требованию
выхода рабочих из профсоюза. Этим самым политика бережения Англо-
Русского комитета должна была получить характер исключительной
принципиальной важности.
8. Уже очень скоро обнаружилось, однако, что приходится выбирать между
сохранением организационной связи с Генсоветом и между правом называть
изменников изменниками. Большинство Политбюро все больше склонялось в пользу
сохранения организационных связей во что бы то ни стало Для достижения этой
цели не приходилось, разумеется, "перепрыгивать через ступеньки", но зато
пришлось политически спускаться со ступеньки на ступеньку. Это ярче всего
можно проследить по трем конференциям Англо-Русского комитета: в Париже
(июль 1926 г.), в Берлине (август 1926 г.) и снова в Берлине (апрель 1927
г.). С каждым разом наша критика Генсовета становилась все более осторожной,
совершенно обходя "левых", т е. наиболее опасных изменников рабочего класса.
9. Генсовет, путем последовательных нажимов, почувствовал, что прочно
держит представителей ВЦСПС в своих руках. Из обвиняемого он превратился в
обвинителя. Он понял, что если большевики не порвали на генеральной стачке,
имевшей исключительное международное значение, то они не порвут и дальше,
какие бы требования им не предъявить. Мы видим, как Генсовет все решительнее
наступал на ВЦСПС под давлением английской буржуазии на Генсовет. ВЦСПС
отступал и уступал. Эти отступления объяснялись соображениями революционной
стратегии в профессиональном движении, а никак не дипломатическими
соображениями. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть доклады Томского,
Андреева и других, и прения на пленумах нашего Центрального Комитета и в
Политбюро. Мы не говорим уже о сотнях статей нашей и международной
коммунистической печати по поводу нашей "ультралевизны" в англо-русском
вопросе. Следовало бы, в виде хрестоматии, издать избранные места из этих
речей и статей, расположив их в хронологическом порядке
Линия Политбюро естественно и неизбежно закончилась берлинским
совещанием Англо-Русского комитета в начале апреля. Капитуляция ВЦСПС по
основным вопросам международного рабочего движения не была, таким образом,
ни неожиданным скачком в сторону, ни крутым
маневром, - нет, она явилась неизбежным и заранее предсказанным нами
завершением всей линии в этом вопросе. Из этого одного ясно, что ссылка на
дипломатический маневр притянута за волосы задним числом.
10. Тов. Бухарин в начале июня 1926 года был, как сказано, созда
телем теории, в силу которой необходимость работать в реакционных
профсоюзах, несомненная и для нас, ведет за собой будто бы необходи
мость сохранять при всяких условиях Англо-Русский комитет. Вопреки
очевидности, Бухарин начисто отрицал тогда, что Англо-Русский коми
тет есть политический блок, а не "профсоюзная организация".
Теперь Бухарин создает новую теорию, в силу которой наше пребывание в
Англо-Русском комитете, оплаченное ценою беспринципнейшей капитуляции,
вызывается не потребностями "профсоюзной организации", а необходимостью
сохранения именно политического блока с Генсоветом во имя дипломатических
целей.
Сегодняшняя теория Бухарина представляет собою прямую противо-
положность его вчерашней теории. Общего у них только то, что обе они
фальшивы на все сто процентов, и что обе они притянуты за волосы,
чтобы задним числом оправдать, на двух разных этапах, сползание с
большевистской линии на соглашательскую.
11. Что "правые" предадут в случае войны, это признается бесспор
ным даже Бухариным. Что касается "левых", то они "вероятно" пре
дадут. Но если предадут, то - по словам Бухарина - "на свой лад", не
поддерживая нас, но играя роль балласта по отношению к английскому
правительству. Как ни жалки эти соображения, но надо разобрать и их.
Допустим на минуту, что все это так и есть. Но ведь если "левые" будут
предавать нас "на свой лад", т. е. менее активно, более замаскированно, чем
"правые", то не ради прекрасных глаз делегации ВЦСПС, а из-за английских
рабочих. Таковая общая линия политики "левых" во всех вопросах - и
внутренних и внешних: предавать, но "на свой лад". Эта политика выгодна для
них самих. Почему же мы обязаны платить "левым" отказом от нашей политики -
за ту их политику, которую они все равно вынуждены вести в собственных
интересах?
12. В каком, однако, смысле "левые" явятся балластом для прави
тельства? Очевидно, в том же смысле, в каком они были " балластом"
во время империалистической войны или являются им теперь, во время
войны Англии с революционным Китаем и во время похода консерва
торов на тред-юнионы. "Левые" критикуют правительство в таких пре
делах, чтоб не мешать ему выполнять его роль эксплуататора и хищ
ника. "Левые" дают выражение недовольству масс в таких пределах,
чтобы удержать массы от революционных действий. В случаях, когда
недовольство масс вырывается наружу, "левые" стараются овладеть
им, чтобы свести его на нет. Если бы "левые" не критиковали, не обли
чали, не нападали на буржуазию, они не могли бы служить ей "на свой
лад".
Надо признать, таким образом, что если "левые" и являются балластом, то
полезным, целесообразным, необходимым, спасительным балластом, без которого