Страница:
плащи и разноцветные перья на шлемах. Пехота вновь построилась и поплыла, не
касаясь ногами травы. Все молчали, только голубой носорог ревел, да Ян с
Амосом и Коменским радостно визжали. Король, Манфред и офицеры гарцевали на
конях, пока космолет не скрылся из виду. Тут они с явным облегчением
спешились. Кони же мгновенно воспарили над землей и злобно заржали, уплывая
в хвост экспедиции - за пирамиду из моих ящиков, торжественно скользивших по
воздуху вслед за воинами. Наша группа сбилась в кучу. Сначала мы шли пешком
рядом с конниками, но, когда те избавились от скакунов, король заметил, что
мы ступаем по земле. Мы тут же взлетели. Надо сказать, первые минуты были не
из приятных. У меня началось головокружение, да и друзья сильно побледнели.
Через переводчика король уверил нас, что все скоро пройдет. Он оказался
прав: путешествие по воздуху было необычайно приятным. Напоминает состояние
невесомости без признаков космической болезни. Гравитация продолжает
действовать, и вы не теряете ориентации. Просто ощущаете внутреннюю силу,
которая движет вами. Однако у меня мелькнула мысль, что Вир III поставил нас
в унизительное положение тем, что несет нас, как пакеты или как несчастных
шестиногих коней, напрасно ерепенившихся где-то за нами. Я попытался
изменить направление, и это удалось! С этой минуты ничто не омрачало моей
радости, доставляемой здешним способом передвижения. Друзья стали подражать
мне, и вскоре мы весело сновали туда-сюда вдоль процессии, которую это очень
развлекало. Перестав стесняться, мы обнаружили, что можем принять любое
положение в воздухе - даже сесть или лечь, - и начали проделывать номера,
вроде того, когда уселись в кружок на лету. Король засмеялся и присоединился
к нам, остальные, включая Манфреда, сохраняли напыщенный вид. Манфред
демонстративно не замечал нас, и было ясно, что он ревнует короля, что ему
не по душе наше сближение с монархом.
Местность вокруг постепенно менялась. Небо становилось голубым, белые
кудрявые облачка украшали его, ведь ямниты научились управлять погодой, и
дождь шел только по ночам. Холмы, между которыми мы приземлились, словно
таяли и превращались в пригорки, покрытые сочной зеленой травой. Появились
первые строения - полупрозрачные, расставленные тут и там с нарочитой
небрежностью. Ведь здесь в строительстве использовались те же
антигравитационные силы, на которых основывались и перевозки. Местные
архитекторы не знали, что такое статика, и фантазия их была беспредельной.
Ямниты жили в домах, составленных из легко перемещаемых секций. Они меняли
расположение домов с такой же легкостью, с какой мы меняем одежду и обувь.
Остановившись на вершине холма, король махнул рукой вперед:
- Трасмадом!
Перед нами расстилалась столица его королевства. Это был невероятно
высокий небоскреб, достигающий облаков. Он напоминал стеклянное дерево с
мощным стволом, обсыпанным слепившимися хрустальными пузырьками всевозможных
форм, сужавшимися внизу и не касавшимися земли. Хрустально-чистый,
прозрачный, вытканный серебряными жилками и переливающимися звездами. Крона
раскинулась более чем на сто метров. Кристаллы, пузырьки, мотыльковые крылья
дрожали на его ветвях от дуновения ветерка, приносившего запах полевых
цветов. Казалось, дерево на глазах приобретает новые очертания.
Король объяснил нам, что в Трасмадоме живет лишь высшая
административная прослойка. Бюрократический аппарат постоянно менялся, и
чиновники по мере продвижения по служебной лестнице получали в соответствии
с точными инструкциями новое место жительства и кабинет. Из слов скрипучего
переводчика я уяснил, что свободно передвигающаяся в пространстве Трувия
необычайно закоснела в обычаях, этикете, привычках и моде. По мере
приближения к городу я обдумывал план великолепной передачи. Меня осенила
идея. Я сделаю самый сенсационный ролик в истории пластивидения! Когда до
столицы осталось не больше километра, мы поднялись повыше и набрали
скорость. Ветер ударил в лицо. Облако хрустальных пузырьков росло,
послышались звуки фанфар, заплескались знамена. То, что мы издалека приняли
за пыль, оказалось скоплениями людей. Они кружились в воздухе, кричали и
махали нам руками.
Город обрушился на нас своим шумом, теплом, запахами. Словно уста
великана, открылись городские ворота, оскалились и исчезли за ними страшные
пасти хищников, стороживших вход в город, пурпурные краски били в глаза, в
ушах стоял гром фанфар. Я перестал ощущать острые когти птицы-переводчика,
которая заразилась общим возбуждением, бросила переводить и кричала изо всех
сил. Воины, контейнеры с грузами и шестиногие кони куда-то исчезли, мы
остались с Манфредом, королем и его офицерами. Какой-то сановник в черном
бархатном плаще, с серебряной цепью и знаком на груди произнес речь и ввел
нас в огромный зал, где горели свечи, дамы склонялись в глубоких реверансах
перед королевским величеством, а кавалеры торжественно били железными
перчатками в золотые нагрудники. Обряд приветствия длился утомительно долго,
и когда он наконец закончился, его сменил роскошный пир, на котором
выступали музыканты и танцовщицы. Трувийская музыка напоминала нашу
восточную, танцовщицы заполнили весь огромный зал, и церемониймейстер
вдохновенно объявлял номер за номером. Мы не знали, что делать: смотреть на
зрелище или предаваться гастрономическим излишествам. Король был большой
гурман и отдавал явное предпочтение радостям желудка. Петр Манфред сел по
левую руку владыки. За весь пир он не обменялся с нами ни словом.
У меня роились грандиозные замыслы. Король сначала весьма удивился,
узнав о предполагаемом сносе столицы. Я объяснил:
- Ваше Величество! Первое знакомство с Трувией на экранах пластивидения
должно ошеломить зрителей всех восьмидесяти шести планет нашей системы, ибо
только так можно отразить величие вашей культуры и твою силу, о король.
Лесть движет миром. Король сломался, хотя еще возражал:
- Вы, наверное, думаете, что наш способ передвижения достался нам
задаром. Это не так. Залежи врила спрятаны в недрах нашей планеты, и
королевство Сивма занимается добычей и обработкой редкого ископаемого...
Но я стоял на своем. Неожиданно вмешался Манфред, и это решило дело.
Вскоре птица проскрипела:
- Король согласен. Город будет разобран.
Я поблагодарил Петра за помощь:
- Кстати, как тебе удалось обвести Его Величество вокруг пальца?
- Сам не знаю. Чистая случайность. Когда мы приземлились, я слонялся
без дела, так как шеф не дал мне задания. Поднимаюсь на холм, и вдруг на
меня бросаются двое. Взмываю вверх и лечу, как воздушный шарик. Приволокли
меня в город, исследовали, потом принесли птицу-переводчика, и я чуть не
свихнулся, когда она заговорила по-нашему. Видимо, с помощью телепатии они
вытянули из меня данные о языке и вдолбили птице в голову. Привели к королю.
Тот был в полном восторге, узнав, кто я и откуда. Мы - первые гости из
космоса, соизволившие посетить их планету, представляешь? Закона Иоганссона
они не знают, но и сами не думали, что в космосе существует еще какая-нибудь
цивилизация. Вся штука в том, что я - первый встреченный ими землянин. Вбили
себе в головы, что я - главный, попробуй разубеди их!
Я подумал, что Манфред не особенно пытался разубедить ямнитов. Вспомнив
о Фукуде, я разозлился.
- Интересно, что с Фукудой, - заметил я как бы невзначай.
- Приземлился сегодня утром и бесится.
- А ты откуда знаешь?
- У короля свои источники информации.
Достаточно Фукуде пять минут поговорить с королем, и тебе конец,
подумал я. Вир III понял бы, кто истинный герой космоса и кто тщится
подражать орлу, будучи лягушкой.
На другой день мы принялись за работу. Я разместил штаб на невысоком
пригорке возле Трасмадома. Тяжело мне было снимать и ставить одновременно,
но и преимущества налицо: никто не лезет, не командует. Я - главный! Какое
ощущение силы и творческого подъема!
По приказу Вира III Трасмадом развалился. В ярких лучах солнца, точнее
Мороны, как называли свое светило ямниты, бесшумно разлетались в стороны
модули города. Захватывающее зрелище. Разные по размерам и форме модули,
живущие каждый своей жизнью, радостно плыли в пространстве. В кажущемся
хаотическом полете их ощущались, однако, упорядоченность и ритм,
соответствовавший музыке и танцам здешнего народа. Я снимал документальные
кадры с тайной мыслью продать их чудакам из Института галактических
исследований. Ондра подскажет, к кому обратиться. Я наблюдал за
величественным распадением столицы, в ушах звенела ямнитская музыка. Нет,
они не знают ритма в нашем понимании. Откуда им знать, если даже ходьбу -
глубинную основу нашей земной музыки - они считают церемониальным обрядом, а
не способом передвижения!
Вскоре город исчез, и посреди зеленых прерий осталась золотая колонна с
площадкой наверху. Там, на высоте восьмисот метров, находилась резиденция
Вира III. В бинокль мне удалось разглядеть его пурпурный трон. Оттуда
маленькая фигурка махала нам рукой. Король отверг рацию, уверяя, что птица
позаботится о связи. Должно быть, ямниты в самом деле используют телепатию,
так же как телекинез и пространственное проецирование.
- Вы готовы, Ваше Величество? - закричал я.
- Готов, - проскрипела птица.
- А ты, Петя? - спросил я по рации.
- Готов, - сдавленным голосом ответил Манфред.
- Звук?
- Запись готова, - доложила Петра Плавецка.
- Видео? - И Люда Мисаржова кивнула.
- Камера готова, - отрапортовал я сам себе. Порядок есть порядок. -
Начали!
На зеленом поле переливалась золотая колонна. Морона стояла прямо над
ней. Часть неба я отфильтровал, так что Морона казалась гигантским
прожектором, лившим потоки золотистого света на плоскую вершину столпа. Его
Величество Вир III торжественно поднялся с трона. Раздались звуки ямнитской
музыки, нежные, как туманные испарения. Вступали все новые инструменты.
Зазвучала тема напряженного ожидания кульминационного события. Из
ослепительного шара Мороны вынырнул дископлан. Маленькая серебристая точка,
опускаясь, быстро увеличивалась в размерах. Зритель, приготовившийся увидеть
галактический корабль, будет удивлен. Но вся эта передача - цепь сюрпризов.
Дископлан завис у вершины, метрах в десяти. И тут я доказал, на что
способен. С помощью ямнитской антитехнической техники я наезжал на башню -
причем вся съемочная аппаратура поднялась в воздух на километр и атаковала
объект, как ракетный истребитель. Эффект был потрясающий. Только теперь
зритель пластивидения поймет, насколько высока башня и над какой пропастью
помещен трон короля страны Прааль.
- Открой люк и покажись, Петр.
Он повиновался. На нем была парадная форма астронавтов - черная с
золотыми звездами. Выглядел в ней Манфред изумительно, и я впервые подумал,
что из него, пожалуй, мог бы выйти толк.
Для следующего трюка нужно было немалое мужество. А вдруг Манфред
запнется у выхода? Под ним - пропасть в восемьсот метров глубиной. Пейзаж
развернут, как ковер. Вот и настал момент истины. Если бы Петр замешкался,
все пошло бы насмарку. Зритель захохочет. Это фиаско: хохочущий зритель в
драматической ситуации. Но Манфред сохранял невозмутимость средневекового
рыцаря. Выпрыгнул! Бросился в пустоту, слепо доверяя искусству ямнитов.
Король явно отобрал лучших своих людей для обеспечения передачи. Они
построили между дископланом и вершиной башни невидимый мост. Петр шел над
пропастью, а мне хотелось кричать от радости, потому что такого успеха
пластивидение еще не знало. Бедняга Ламач лопнет от злости и зависти, увидев
в титрах: режиссер и оператор Иржи Чутта.
Король воздел к Петру руки, и тот, приблизившись, сжал их.
- Повернитесь лицом к камере и смотрите друг другу в глаза, -
скомандовал я, одновременно давая знак королевским телекинетикам. Аппаратура
стала стремительно снижаться. - Быстрее, быстрее!
Зритель переживает потрясение: башня буквально отскочит от него,
одновременно дископлан исчезнет в зените. Именно в этот момент телекинетик
начнут заново строить город. В кадре панорамой расстилался серебристый
туман. Зритель примет его за испарения, а на самом деле к площадке
приближались десятки тысяч модулей. Музыка загремела, модули усыпали небо,
словно звезды. - Быстро назад! - И мы летели обратно к башне, а модули
рассыпались веером. Кристаллы, пузырьки, мотыльковые крылья стремились к
башне, как пчелки в улей. Иногда модуль попадал в кадр, и незнакомые лица
смотрели на нас сквозь полупрозрачные стены. Неподвижные и смеющиеся,
внимательно-настороженные и озабоченные. Секунда - и модуль улетел, и снова
открылся вид на россыпи модулей, соединявшихся и распадавшихся в пути, так
как каждый летел со своей скоростью.
По лбу катился пот и слепил глаза. Скулы ныли, потому что я крепко сжал
зубы. Пока все идет хорошо, пока... Успех зависел от последней сцены.
Телекинетики обещали оставить отверстие в здании-городе, чтобы мы могли
снимать Манфреда с королем внутри. Но для этого надо обладать прямо-таки
сверхъестественным чувством пространства. Кто же разберется в окружающем
хаосе? Но они разобрались! Город был почти полностью достроен, запоздавшие
кристаллические соцветья спешили издалека. Через отверстие мы наблюдали, как
в зале для приемов король с Манфредом, повернувшись к камере, выразительно
жестикулировали. Сцена будет снабжена комментарием диктора во всех студиях
всех восьмидесяти шести планет, охваченных Сетью.
Мы быстро сняли сцену аудиенции, без репетиций, той же камерой, какой
снимали только что в двенадцати километрах отсюда. Я лопался от гордости.
Такого пластивидение еще не знало. Потом король представился нашим зрителям,
произнес занудную речь, синхронно переведенную птицей. Здешний аналог
пластивидения показал свою программу, составленную из банальных сюжетов о
красотах природы и столиц остальных государств Трувии. Эта часть передачи
меня не устраивала, так как я знал вкусы наших зрителей, но Вир III настоял
на своем. Заключительная сцена получилась лучше. Я уговорил короля показать
выступления танцовщиц и танцовщиков и снял балет не хуже Ондры Буриана.
Король с Манфредом завершили передачу, длившуюся тридцать минут -
максимальное время, отведенное для трансляций из космоса. Думаю, мы
заслужили это тем, что нарушили закон Иоганссона.
Колени подо мной подгибались, девушки выглядели, как после турпохода,
но мы встряхнулись, поблагодарили друг друга, в то время как к нам по
воздуху плыли сосуды с вином и сладостями. Люда показала королю видеозапись
передачи - она была великолепна. Мы поздравляли короля, а Манфред,
потрясенный, не мог произнести ни слова и лишь улыбался с отсутствующим
видом. Думал, наверное, что теперь-то путь к капитанским погонам, униформе
астронавта и Бриллиантовым Орлам открыт. Вир III что-то говорил, но мы не
понимали ни слова, так как птица охрипла, потеряла голос и теперь грустила в
углу. Я узнал от Манфреда, что Фукуда улетел обратно, видимо, жаловаться.
Мне стало жарко. Наша Профкоманда нарушила инструкции. Фукуда летел зря. А
ведь такой полет за границу шести тысяч парсеков стоит бешеные деньги. Если
нас заставят платить, даже наши правнуки не рассчитаются. Отвечает за все,
конечно, режиссер, но и я влип, ведь я же его ассистент и вдобавок снял
другую передачу. Но вскоре тревоги оставили меня: будь что будет!
Вечером король предложил проведать наш корабль и посмотреть, чем занят
Ламач и его команда. Оказалось, они не тратили времени впустую. Венца Мадр
ухитрился ликвидировать ненужные горы и покрыть местность парабиотическим
пластиком. Издали трава казалась по-прежнему сочной и свежей. Носорог, с
которого сняли краску, убежал к своим, из Яна, Амоса и Коменского вынули
параинтеллект и превратили обратно в обезьян. Бурная выдалась ночка. Из
Трасмадома валом валили гости, многие прямо в жилищах. Наш первый
сопровождающий научил человеческой речи целую стаю птиц, и у каждого из нас
теперь был личный переводчик. Что творилось в ту ночь! Отдельные картины
мелькают в моем мозгу. Помнится, я учил ямнитов приемам дзюдо, вел серьезные
беседы с местной красоткой, потом где-то заблудился, и обратно меня привела
одна из обезьян: то ли Ян, то ли Амос. К утру я уснул как убитый. Проснулся
только в полдень. Наша аппаратура уже была доставлена из Трасмадома на
корабль. Гости вернулись домой, остался лишь король со свитой. Близился
момент трогательного расставания. Мы получили щедрые королевские дары -
хрустальные шары. Но отнюдь не в качестве пресса для бумаг. Шарик нужно
зарыть в землю, и из него вырастет дом с восемью комнатами. Король извинился
за то, что модули будут неизменяемыми. Впрочем, дальнейшие встречи помогут
решить и эту проблему. Похоже, он не сомневался в том, что мы вернемся на
Трувию. Бедняга не знал главной заповеди пластивизионщиков - никогда не
возвращаться на место съемки. Зритель хочет видеть новое, он порядком
избалован.
Ни с того ни с сего король вдруг повернулся к Манфреду и через
переводчика сказал ему:
- Я полюбил тебя, как родного сына. Останься с нами, Петр, хоть
ненадолго.
Манфред колебался. Я понимал его сомнения. Дома его ожидает триумф,
слава, через десять лет он станет капитаном, потом коммодором и будет
регулярно появляться на экранах пластивидения. Но ведь Вир III предлагает
ему нечто вроде посольской должности, и по мере развития отношений с Трувией
его положение будет упрочиваться. Трудный выбор! Наконец Петр решил
остаться. Король был счастлив, плакал от радости и обнимал друга.
Мы вошли в корабль, король со свитой и Манфредом отошли за холм, откуда
они намеревались наблюдать за стартом, в котором не было ничего
величественного. Наша развалина содрогалась, будто пришел ее последний час.
Наконец мы одни.
- Что сказал Фукуда? Бесился? Угрожал? - спросил я.
- Не говори о нем. Чертов Фукуда. Я сыт им по горло. Меня тошнит от
него. Ну и досталось же нам!
Я оскорбился, что они не интересуются моей передачей. Слабоваты
нервишки у шефа. Или он боится возвращаться домой? Неприятности, лишение
премии, возможно, увольнение, если не
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(OCR Zmiy: отсутствуют 3 последние страницы повести)
Фантастический рассказ
-----------------------------------------------------------------------
Искатель Э 2(164), 1988 (Приложение к журналу ЦК ВЛКСМ "Вокруг света")
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 21 января 2004 года
-----------------------------------------------------------------------
Клочья тумана плавно плыли вдоль улицы. Было сыро и холодно - как и
должно быть поздней осенью. Пасмурное небо быстро темнело. По мокрому, со
свежими лужами асфальту проносились автомобили, оставляя позади себя мутный
шлейф брызг.
Владимир Павлович Маликов стоял на троллейбусной остановке. Чтобы хоть
немного согреться, он поднял воротник, поглубже надвинул старую шляпу,
подбородок закрыл заношенным кашне. Стынущие руки спрятал в карманах
неопрятного пальто из черного драпа.
Сегодня Маликов чувствовал себя нездоровым: тупая боль временами
сдавливала сердце, ноющей ломотой отдавала под лопатку. За день он успел уже
принять несколько таблеток нитроглицерина. Но боль не утихала совсем - лишь
ослабевала ненадолго. К вечеру она стала сильней. Маликова познабливало.
Троллейбуса все не было. Маликов медленно прошелся по остановке, потом
повернул голову и внезапно натолкнулся на пристальный пытливый взгляд. На
него в упор смотрела пожилая женщина в недорогой черной шубе и вязаном
пушистом платке. Она морщила лоб, будто силилась припомнить что-то.
Внешность женщины была ему незнакома.
Чтобы избавиться от ее назойливого внимания, Маликов решился идти
пешком, хоть в его возрасте это было уже не так легко, но тут женщина
порывисто подошла к нему.
- Из-звините, - промолвила она, запинаясь от волнения. - Ваша фамилия
случайно не... не Маликов?
Брови старика поползли вверх. Он растерянно кивнул.
- Володя? - спросила она.
- Владимир Павлович. - Его растерянность не проходила. - Только,
простите, не припомню вас что-то...
- Не удивительно. - В голосе женщины прозвучало огорчение. - После
войны сколько уж лет прошло... Я - Зина. Зина Лукьянцева. Партизанский
госпиталь помните? Медсестричку Зину... Почти девчонкой тогда еще была...
Помните?
Из глубин памяти постепенно выплыли воспоминания о партизанском отряде
Верещака, в который он попал, выбираясь из окружения. И он вспомнил...
Маликов так явственно представил себе подвижную медсестричку Зиночку,
будто лишь вчера она осторожно меняла повязку на его воспаленной ране. Он
тогда был ненамного старше Зиночки. И увлечение у него было юношески
возвышенное, сильное и... короткое.
Теперь, встретив Маликова через столько лет, Зина засыпала его
вопросами и наконец задала тот, который был неизбежен и который Маликов ждал
и одновременно боялся.
- Володенька! Жив-то ты как остался? Мы ж все прикрытие загинувшим
считали.
"Так оно и должно было произойти на самом деле", - подумал Маликов
мрачно и спросил с вызовом:
- Тебя огорчает, что я остался жив?
Лукьянцева всплеснула руками, укоризненно возразила:
- Володенька! Что говоришь-то? Я наоборот, рада так!.. Это, может,
самый лучший день в моей жизни. - Она часто заморгала. Глаза ее заблестели.
"А у меня, может, самый худший, - подумал с угрюмой усмешкой Маликов. -
Вот уж верно, ирония судьбы".
- Володенька! Так как же все-таки?.. А? Как удалось-то тебе? Остаться?
А?
- Как? - повторил за ней Маликов. - Чудом, можно сказать. Чудом. -
Внимательно разглядывая газон, полный грязной воды и палых листьев, он в
который уже раз пожалел, что на самом деле никакого чуда не было.
Что рассказывать, он придумал давно. Свидетелей, которые могли бы
уличить его во лжи, не осталось - в этом он был твердо уверен. Но оставалась
другая проблема: как говорить. И тут он боялся выдать себя.
Люди бывают хорошими или плохими актерами. Маликов был плохим. От
волнения у него свело живот. Он старался, чтобы его объяснение звучало
убедительно.
- Многие подробности уже забылись, - начал он. - Ну, отбивались мы, как
мне показалось, долго. Но карателей было не сосчитать. Потом к ним на
подмогу подошел бронетранспортер. Тогда нам пришлось совсем туго. Сзади меня
взорвалось... наверное, граната... меня отбросило... Потом ничего не помню.
Пришел в себя вечером. Обнаружил, что лежу в щели между валунами.
Контуженный. Едва оттуда выкарабкался. Немцев, конечно, давно нет. Меня они,
вероятно, не заметили в этой щели. Подполз я к позиции. Смотрю, лежат
ребята, - Маликов помедлил и глухо добавил: - Все убиты.
Губы Лукьянцевой дрожали. Она жалостливо кивала головой. Маликов тяжело
вздохнул и продолжал:
- Пополз я тогда к лесу, а там - подальше от этого места. Полз, пока не
выключился. А на следующий день набрел на сторожку лесника. Помнишь,
старичок был? Он укрыл меня, выходил. Немцы у него не появлялись. Потом
через него же я наладил связь с другим отрядом. Иванченко.
- Иванченко? Слышала, как же, - подтвердила Зина. - У них база была с
той стороны гор.
- Там я и партизанил, пока наши не пришли. А потом с регулярными
частями дошагал рядовым до Берлина.
Главное - позади. Неприятный ком в животе медленно рассасывался.
Маликов чувствовал, как громко стучит его сердце, будто кто-то размеренно, с
силой бьет кулаком по столу.
Рассказ его был правдив во всем, кроме спасения. Но как в
действительности он спасся, Маликов не рассказал бы ни при каких
обстоятельствах.
- А что потом случилось с отрядом, с тобой? - спросил он Зину, уводя
разговор от лишних вопросов.
Она живо, но путано рассказывала, как отряд уходил от карателей... Ну
вот и лады, умиротворенно думал Маликов, вполуха слушая ее и понимающе
кивая.
- Ой! - спохватилась вдруг Лукьянцева. - У меня ведь муж дома голодный!
Пора бежать.
Она протянула руку, коснулась его плеча, провела ладошкой по лацкану
пальто - будто погладила. Видно, хотела сказать что-то, но только вздохнула
и смущенно убрала плотно сжатые сухонькие пальчики с его груди.
Маликову неожиданно стало тоскливо. И сейчас же перехватило вздох,
заломило в затылке. Боль в сердце начала нарастать. Маликов зажмурился,
глубоко вдохнул сырой воздух. С тревогой вспоминая, куда запрятал
нитроглицерин, он поспешно зашарил по карманам, дергая за петли, расстегнул
пальто. Нашел, сжал в кулаке тонкую, как карандашик, пробирку. Чувствуя
озноб, запахнулся. При Зине таблетки принимать не хотелось.
- Что с тобой? - тревожно спросила она.
- Ерунда, - пробормотал он сдавленно. - Старость, что еще?
- Ну, Володенька, побегу я? - сказала она просительно.
- Да, конечно... пора... иди... - согласился он, прислушиваясь к своей
боли.
Лукьянцева порылась в сумочке, достала записную книжку и шариковую
ручку, затем, старчески щурясь, торопливо начеркала адрес. Неровно вырвала
листок и отдала Маликову.
- Заходи завтра.
- Завтра не смогу, - озабоченно сказал Маликов.
- Тогда послезавтра.
- Н-не знаю, право... - Маликов пошевелил сведенным болью плечом. - Но
на днях буду непременно, - пообещал он, зная, что визит этот не состоится
никогда.
На остановке почти никого уже не было. Полупустой троллейбус с
касаясь ногами травы. Все молчали, только голубой носорог ревел, да Ян с
Амосом и Коменским радостно визжали. Король, Манфред и офицеры гарцевали на
конях, пока космолет не скрылся из виду. Тут они с явным облегчением
спешились. Кони же мгновенно воспарили над землей и злобно заржали, уплывая
в хвост экспедиции - за пирамиду из моих ящиков, торжественно скользивших по
воздуху вслед за воинами. Наша группа сбилась в кучу. Сначала мы шли пешком
рядом с конниками, но, когда те избавились от скакунов, король заметил, что
мы ступаем по земле. Мы тут же взлетели. Надо сказать, первые минуты были не
из приятных. У меня началось головокружение, да и друзья сильно побледнели.
Через переводчика король уверил нас, что все скоро пройдет. Он оказался
прав: путешествие по воздуху было необычайно приятным. Напоминает состояние
невесомости без признаков космической болезни. Гравитация продолжает
действовать, и вы не теряете ориентации. Просто ощущаете внутреннюю силу,
которая движет вами. Однако у меня мелькнула мысль, что Вир III поставил нас
в унизительное положение тем, что несет нас, как пакеты или как несчастных
шестиногих коней, напрасно ерепенившихся где-то за нами. Я попытался
изменить направление, и это удалось! С этой минуты ничто не омрачало моей
радости, доставляемой здешним способом передвижения. Друзья стали подражать
мне, и вскоре мы весело сновали туда-сюда вдоль процессии, которую это очень
развлекало. Перестав стесняться, мы обнаружили, что можем принять любое
положение в воздухе - даже сесть или лечь, - и начали проделывать номера,
вроде того, когда уселись в кружок на лету. Король засмеялся и присоединился
к нам, остальные, включая Манфреда, сохраняли напыщенный вид. Манфред
демонстративно не замечал нас, и было ясно, что он ревнует короля, что ему
не по душе наше сближение с монархом.
Местность вокруг постепенно менялась. Небо становилось голубым, белые
кудрявые облачка украшали его, ведь ямниты научились управлять погодой, и
дождь шел только по ночам. Холмы, между которыми мы приземлились, словно
таяли и превращались в пригорки, покрытые сочной зеленой травой. Появились
первые строения - полупрозрачные, расставленные тут и там с нарочитой
небрежностью. Ведь здесь в строительстве использовались те же
антигравитационные силы, на которых основывались и перевозки. Местные
архитекторы не знали, что такое статика, и фантазия их была беспредельной.
Ямниты жили в домах, составленных из легко перемещаемых секций. Они меняли
расположение домов с такой же легкостью, с какой мы меняем одежду и обувь.
Остановившись на вершине холма, король махнул рукой вперед:
- Трасмадом!
Перед нами расстилалась столица его королевства. Это был невероятно
высокий небоскреб, достигающий облаков. Он напоминал стеклянное дерево с
мощным стволом, обсыпанным слепившимися хрустальными пузырьками всевозможных
форм, сужавшимися внизу и не касавшимися земли. Хрустально-чистый,
прозрачный, вытканный серебряными жилками и переливающимися звездами. Крона
раскинулась более чем на сто метров. Кристаллы, пузырьки, мотыльковые крылья
дрожали на его ветвях от дуновения ветерка, приносившего запах полевых
цветов. Казалось, дерево на глазах приобретает новые очертания.
Король объяснил нам, что в Трасмадоме живет лишь высшая
административная прослойка. Бюрократический аппарат постоянно менялся, и
чиновники по мере продвижения по служебной лестнице получали в соответствии
с точными инструкциями новое место жительства и кабинет. Из слов скрипучего
переводчика я уяснил, что свободно передвигающаяся в пространстве Трувия
необычайно закоснела в обычаях, этикете, привычках и моде. По мере
приближения к городу я обдумывал план великолепной передачи. Меня осенила
идея. Я сделаю самый сенсационный ролик в истории пластивидения! Когда до
столицы осталось не больше километра, мы поднялись повыше и набрали
скорость. Ветер ударил в лицо. Облако хрустальных пузырьков росло,
послышались звуки фанфар, заплескались знамена. То, что мы издалека приняли
за пыль, оказалось скоплениями людей. Они кружились в воздухе, кричали и
махали нам руками.
Город обрушился на нас своим шумом, теплом, запахами. Словно уста
великана, открылись городские ворота, оскалились и исчезли за ними страшные
пасти хищников, стороживших вход в город, пурпурные краски били в глаза, в
ушах стоял гром фанфар. Я перестал ощущать острые когти птицы-переводчика,
которая заразилась общим возбуждением, бросила переводить и кричала изо всех
сил. Воины, контейнеры с грузами и шестиногие кони куда-то исчезли, мы
остались с Манфредом, королем и его офицерами. Какой-то сановник в черном
бархатном плаще, с серебряной цепью и знаком на груди произнес речь и ввел
нас в огромный зал, где горели свечи, дамы склонялись в глубоких реверансах
перед королевским величеством, а кавалеры торжественно били железными
перчатками в золотые нагрудники. Обряд приветствия длился утомительно долго,
и когда он наконец закончился, его сменил роскошный пир, на котором
выступали музыканты и танцовщицы. Трувийская музыка напоминала нашу
восточную, танцовщицы заполнили весь огромный зал, и церемониймейстер
вдохновенно объявлял номер за номером. Мы не знали, что делать: смотреть на
зрелище или предаваться гастрономическим излишествам. Король был большой
гурман и отдавал явное предпочтение радостям желудка. Петр Манфред сел по
левую руку владыки. За весь пир он не обменялся с нами ни словом.
У меня роились грандиозные замыслы. Король сначала весьма удивился,
узнав о предполагаемом сносе столицы. Я объяснил:
- Ваше Величество! Первое знакомство с Трувией на экранах пластивидения
должно ошеломить зрителей всех восьмидесяти шести планет нашей системы, ибо
только так можно отразить величие вашей культуры и твою силу, о король.
Лесть движет миром. Король сломался, хотя еще возражал:
- Вы, наверное, думаете, что наш способ передвижения достался нам
задаром. Это не так. Залежи врила спрятаны в недрах нашей планеты, и
королевство Сивма занимается добычей и обработкой редкого ископаемого...
Но я стоял на своем. Неожиданно вмешался Манфред, и это решило дело.
Вскоре птица проскрипела:
- Король согласен. Город будет разобран.
Я поблагодарил Петра за помощь:
- Кстати, как тебе удалось обвести Его Величество вокруг пальца?
- Сам не знаю. Чистая случайность. Когда мы приземлились, я слонялся
без дела, так как шеф не дал мне задания. Поднимаюсь на холм, и вдруг на
меня бросаются двое. Взмываю вверх и лечу, как воздушный шарик. Приволокли
меня в город, исследовали, потом принесли птицу-переводчика, и я чуть не
свихнулся, когда она заговорила по-нашему. Видимо, с помощью телепатии они
вытянули из меня данные о языке и вдолбили птице в голову. Привели к королю.
Тот был в полном восторге, узнав, кто я и откуда. Мы - первые гости из
космоса, соизволившие посетить их планету, представляешь? Закона Иоганссона
они не знают, но и сами не думали, что в космосе существует еще какая-нибудь
цивилизация. Вся штука в том, что я - первый встреченный ими землянин. Вбили
себе в головы, что я - главный, попробуй разубеди их!
Я подумал, что Манфред не особенно пытался разубедить ямнитов. Вспомнив
о Фукуде, я разозлился.
- Интересно, что с Фукудой, - заметил я как бы невзначай.
- Приземлился сегодня утром и бесится.
- А ты откуда знаешь?
- У короля свои источники информации.
Достаточно Фукуде пять минут поговорить с королем, и тебе конец,
подумал я. Вир III понял бы, кто истинный герой космоса и кто тщится
подражать орлу, будучи лягушкой.
На другой день мы принялись за работу. Я разместил штаб на невысоком
пригорке возле Трасмадома. Тяжело мне было снимать и ставить одновременно,
но и преимущества налицо: никто не лезет, не командует. Я - главный! Какое
ощущение силы и творческого подъема!
По приказу Вира III Трасмадом развалился. В ярких лучах солнца, точнее
Мороны, как называли свое светило ямниты, бесшумно разлетались в стороны
модули города. Захватывающее зрелище. Разные по размерам и форме модули,
живущие каждый своей жизнью, радостно плыли в пространстве. В кажущемся
хаотическом полете их ощущались, однако, упорядоченность и ритм,
соответствовавший музыке и танцам здешнего народа. Я снимал документальные
кадры с тайной мыслью продать их чудакам из Института галактических
исследований. Ондра подскажет, к кому обратиться. Я наблюдал за
величественным распадением столицы, в ушах звенела ямнитская музыка. Нет,
они не знают ритма в нашем понимании. Откуда им знать, если даже ходьбу -
глубинную основу нашей земной музыки - они считают церемониальным обрядом, а
не способом передвижения!
Вскоре город исчез, и посреди зеленых прерий осталась золотая колонна с
площадкой наверху. Там, на высоте восьмисот метров, находилась резиденция
Вира III. В бинокль мне удалось разглядеть его пурпурный трон. Оттуда
маленькая фигурка махала нам рукой. Король отверг рацию, уверяя, что птица
позаботится о связи. Должно быть, ямниты в самом деле используют телепатию,
так же как телекинез и пространственное проецирование.
- Вы готовы, Ваше Величество? - закричал я.
- Готов, - проскрипела птица.
- А ты, Петя? - спросил я по рации.
- Готов, - сдавленным голосом ответил Манфред.
- Звук?
- Запись готова, - доложила Петра Плавецка.
- Видео? - И Люда Мисаржова кивнула.
- Камера готова, - отрапортовал я сам себе. Порядок есть порядок. -
Начали!
На зеленом поле переливалась золотая колонна. Морона стояла прямо над
ней. Часть неба я отфильтровал, так что Морона казалась гигантским
прожектором, лившим потоки золотистого света на плоскую вершину столпа. Его
Величество Вир III торжественно поднялся с трона. Раздались звуки ямнитской
музыки, нежные, как туманные испарения. Вступали все новые инструменты.
Зазвучала тема напряженного ожидания кульминационного события. Из
ослепительного шара Мороны вынырнул дископлан. Маленькая серебристая точка,
опускаясь, быстро увеличивалась в размерах. Зритель, приготовившийся увидеть
галактический корабль, будет удивлен. Но вся эта передача - цепь сюрпризов.
Дископлан завис у вершины, метрах в десяти. И тут я доказал, на что
способен. С помощью ямнитской антитехнической техники я наезжал на башню -
причем вся съемочная аппаратура поднялась в воздух на километр и атаковала
объект, как ракетный истребитель. Эффект был потрясающий. Только теперь
зритель пластивидения поймет, насколько высока башня и над какой пропастью
помещен трон короля страны Прааль.
- Открой люк и покажись, Петр.
Он повиновался. На нем была парадная форма астронавтов - черная с
золотыми звездами. Выглядел в ней Манфред изумительно, и я впервые подумал,
что из него, пожалуй, мог бы выйти толк.
Для следующего трюка нужно было немалое мужество. А вдруг Манфред
запнется у выхода? Под ним - пропасть в восемьсот метров глубиной. Пейзаж
развернут, как ковер. Вот и настал момент истины. Если бы Петр замешкался,
все пошло бы насмарку. Зритель захохочет. Это фиаско: хохочущий зритель в
драматической ситуации. Но Манфред сохранял невозмутимость средневекового
рыцаря. Выпрыгнул! Бросился в пустоту, слепо доверяя искусству ямнитов.
Король явно отобрал лучших своих людей для обеспечения передачи. Они
построили между дископланом и вершиной башни невидимый мост. Петр шел над
пропастью, а мне хотелось кричать от радости, потому что такого успеха
пластивидение еще не знало. Бедняга Ламач лопнет от злости и зависти, увидев
в титрах: режиссер и оператор Иржи Чутта.
Король воздел к Петру руки, и тот, приблизившись, сжал их.
- Повернитесь лицом к камере и смотрите друг другу в глаза, -
скомандовал я, одновременно давая знак королевским телекинетикам. Аппаратура
стала стремительно снижаться. - Быстрее, быстрее!
Зритель переживает потрясение: башня буквально отскочит от него,
одновременно дископлан исчезнет в зените. Именно в этот момент телекинетик
начнут заново строить город. В кадре панорамой расстилался серебристый
туман. Зритель примет его за испарения, а на самом деле к площадке
приближались десятки тысяч модулей. Музыка загремела, модули усыпали небо,
словно звезды. - Быстро назад! - И мы летели обратно к башне, а модули
рассыпались веером. Кристаллы, пузырьки, мотыльковые крылья стремились к
башне, как пчелки в улей. Иногда модуль попадал в кадр, и незнакомые лица
смотрели на нас сквозь полупрозрачные стены. Неподвижные и смеющиеся,
внимательно-настороженные и озабоченные. Секунда - и модуль улетел, и снова
открылся вид на россыпи модулей, соединявшихся и распадавшихся в пути, так
как каждый летел со своей скоростью.
По лбу катился пот и слепил глаза. Скулы ныли, потому что я крепко сжал
зубы. Пока все идет хорошо, пока... Успех зависел от последней сцены.
Телекинетики обещали оставить отверстие в здании-городе, чтобы мы могли
снимать Манфреда с королем внутри. Но для этого надо обладать прямо-таки
сверхъестественным чувством пространства. Кто же разберется в окружающем
хаосе? Но они разобрались! Город был почти полностью достроен, запоздавшие
кристаллические соцветья спешили издалека. Через отверстие мы наблюдали, как
в зале для приемов король с Манфредом, повернувшись к камере, выразительно
жестикулировали. Сцена будет снабжена комментарием диктора во всех студиях
всех восьмидесяти шести планет, охваченных Сетью.
Мы быстро сняли сцену аудиенции, без репетиций, той же камерой, какой
снимали только что в двенадцати километрах отсюда. Я лопался от гордости.
Такого пластивидение еще не знало. Потом король представился нашим зрителям,
произнес занудную речь, синхронно переведенную птицей. Здешний аналог
пластивидения показал свою программу, составленную из банальных сюжетов о
красотах природы и столиц остальных государств Трувии. Эта часть передачи
меня не устраивала, так как я знал вкусы наших зрителей, но Вир III настоял
на своем. Заключительная сцена получилась лучше. Я уговорил короля показать
выступления танцовщиц и танцовщиков и снял балет не хуже Ондры Буриана.
Король с Манфредом завершили передачу, длившуюся тридцать минут -
максимальное время, отведенное для трансляций из космоса. Думаю, мы
заслужили это тем, что нарушили закон Иоганссона.
Колени подо мной подгибались, девушки выглядели, как после турпохода,
но мы встряхнулись, поблагодарили друг друга, в то время как к нам по
воздуху плыли сосуды с вином и сладостями. Люда показала королю видеозапись
передачи - она была великолепна. Мы поздравляли короля, а Манфред,
потрясенный, не мог произнести ни слова и лишь улыбался с отсутствующим
видом. Думал, наверное, что теперь-то путь к капитанским погонам, униформе
астронавта и Бриллиантовым Орлам открыт. Вир III что-то говорил, но мы не
понимали ни слова, так как птица охрипла, потеряла голос и теперь грустила в
углу. Я узнал от Манфреда, что Фукуда улетел обратно, видимо, жаловаться.
Мне стало жарко. Наша Профкоманда нарушила инструкции. Фукуда летел зря. А
ведь такой полет за границу шести тысяч парсеков стоит бешеные деньги. Если
нас заставят платить, даже наши правнуки не рассчитаются. Отвечает за все,
конечно, режиссер, но и я влип, ведь я же его ассистент и вдобавок снял
другую передачу. Но вскоре тревоги оставили меня: будь что будет!
Вечером король предложил проведать наш корабль и посмотреть, чем занят
Ламач и его команда. Оказалось, они не тратили времени впустую. Венца Мадр
ухитрился ликвидировать ненужные горы и покрыть местность парабиотическим
пластиком. Издали трава казалась по-прежнему сочной и свежей. Носорог, с
которого сняли краску, убежал к своим, из Яна, Амоса и Коменского вынули
параинтеллект и превратили обратно в обезьян. Бурная выдалась ночка. Из
Трасмадома валом валили гости, многие прямо в жилищах. Наш первый
сопровождающий научил человеческой речи целую стаю птиц, и у каждого из нас
теперь был личный переводчик. Что творилось в ту ночь! Отдельные картины
мелькают в моем мозгу. Помнится, я учил ямнитов приемам дзюдо, вел серьезные
беседы с местной красоткой, потом где-то заблудился, и обратно меня привела
одна из обезьян: то ли Ян, то ли Амос. К утру я уснул как убитый. Проснулся
только в полдень. Наша аппаратура уже была доставлена из Трасмадома на
корабль. Гости вернулись домой, остался лишь король со свитой. Близился
момент трогательного расставания. Мы получили щедрые королевские дары -
хрустальные шары. Но отнюдь не в качестве пресса для бумаг. Шарик нужно
зарыть в землю, и из него вырастет дом с восемью комнатами. Король извинился
за то, что модули будут неизменяемыми. Впрочем, дальнейшие встречи помогут
решить и эту проблему. Похоже, он не сомневался в том, что мы вернемся на
Трувию. Бедняга не знал главной заповеди пластивизионщиков - никогда не
возвращаться на место съемки. Зритель хочет видеть новое, он порядком
избалован.
Ни с того ни с сего король вдруг повернулся к Манфреду и через
переводчика сказал ему:
- Я полюбил тебя, как родного сына. Останься с нами, Петр, хоть
ненадолго.
Манфред колебался. Я понимал его сомнения. Дома его ожидает триумф,
слава, через десять лет он станет капитаном, потом коммодором и будет
регулярно появляться на экранах пластивидения. Но ведь Вир III предлагает
ему нечто вроде посольской должности, и по мере развития отношений с Трувией
его положение будет упрочиваться. Трудный выбор! Наконец Петр решил
остаться. Король был счастлив, плакал от радости и обнимал друга.
Мы вошли в корабль, король со свитой и Манфредом отошли за холм, откуда
они намеревались наблюдать за стартом, в котором не было ничего
величественного. Наша развалина содрогалась, будто пришел ее последний час.
Наконец мы одни.
- Что сказал Фукуда? Бесился? Угрожал? - спросил я.
- Не говори о нем. Чертов Фукуда. Я сыт им по горло. Меня тошнит от
него. Ну и досталось же нам!
Я оскорбился, что они не интересуются моей передачей. Слабоваты
нервишки у шефа. Или он боится возвращаться домой? Неприятности, лишение
премии, возможно, увольнение, если не
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
(OCR Zmiy: отсутствуют 3 последние страницы повести)
Фантастический рассказ
-----------------------------------------------------------------------
Искатель Э 2(164), 1988 (Приложение к журналу ЦК ВЛКСМ "Вокруг света")
OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 21 января 2004 года
-----------------------------------------------------------------------
Клочья тумана плавно плыли вдоль улицы. Было сыро и холодно - как и
должно быть поздней осенью. Пасмурное небо быстро темнело. По мокрому, со
свежими лужами асфальту проносились автомобили, оставляя позади себя мутный
шлейф брызг.
Владимир Павлович Маликов стоял на троллейбусной остановке. Чтобы хоть
немного согреться, он поднял воротник, поглубже надвинул старую шляпу,
подбородок закрыл заношенным кашне. Стынущие руки спрятал в карманах
неопрятного пальто из черного драпа.
Сегодня Маликов чувствовал себя нездоровым: тупая боль временами
сдавливала сердце, ноющей ломотой отдавала под лопатку. За день он успел уже
принять несколько таблеток нитроглицерина. Но боль не утихала совсем - лишь
ослабевала ненадолго. К вечеру она стала сильней. Маликова познабливало.
Троллейбуса все не было. Маликов медленно прошелся по остановке, потом
повернул голову и внезапно натолкнулся на пристальный пытливый взгляд. На
него в упор смотрела пожилая женщина в недорогой черной шубе и вязаном
пушистом платке. Она морщила лоб, будто силилась припомнить что-то.
Внешность женщины была ему незнакома.
Чтобы избавиться от ее назойливого внимания, Маликов решился идти
пешком, хоть в его возрасте это было уже не так легко, но тут женщина
порывисто подошла к нему.
- Из-звините, - промолвила она, запинаясь от волнения. - Ваша фамилия
случайно не... не Маликов?
Брови старика поползли вверх. Он растерянно кивнул.
- Володя? - спросила она.
- Владимир Павлович. - Его растерянность не проходила. - Только,
простите, не припомню вас что-то...
- Не удивительно. - В голосе женщины прозвучало огорчение. - После
войны сколько уж лет прошло... Я - Зина. Зина Лукьянцева. Партизанский
госпиталь помните? Медсестричку Зину... Почти девчонкой тогда еще была...
Помните?
Из глубин памяти постепенно выплыли воспоминания о партизанском отряде
Верещака, в который он попал, выбираясь из окружения. И он вспомнил...
Маликов так явственно представил себе подвижную медсестричку Зиночку,
будто лишь вчера она осторожно меняла повязку на его воспаленной ране. Он
тогда был ненамного старше Зиночки. И увлечение у него было юношески
возвышенное, сильное и... короткое.
Теперь, встретив Маликова через столько лет, Зина засыпала его
вопросами и наконец задала тот, который был неизбежен и который Маликов ждал
и одновременно боялся.
- Володенька! Жив-то ты как остался? Мы ж все прикрытие загинувшим
считали.
"Так оно и должно было произойти на самом деле", - подумал Маликов
мрачно и спросил с вызовом:
- Тебя огорчает, что я остался жив?
Лукьянцева всплеснула руками, укоризненно возразила:
- Володенька! Что говоришь-то? Я наоборот, рада так!.. Это, может,
самый лучший день в моей жизни. - Она часто заморгала. Глаза ее заблестели.
"А у меня, может, самый худший, - подумал с угрюмой усмешкой Маликов. -
Вот уж верно, ирония судьбы".
- Володенька! Так как же все-таки?.. А? Как удалось-то тебе? Остаться?
А?
- Как? - повторил за ней Маликов. - Чудом, можно сказать. Чудом. -
Внимательно разглядывая газон, полный грязной воды и палых листьев, он в
который уже раз пожалел, что на самом деле никакого чуда не было.
Что рассказывать, он придумал давно. Свидетелей, которые могли бы
уличить его во лжи, не осталось - в этом он был твердо уверен. Но оставалась
другая проблема: как говорить. И тут он боялся выдать себя.
Люди бывают хорошими или плохими актерами. Маликов был плохим. От
волнения у него свело живот. Он старался, чтобы его объяснение звучало
убедительно.
- Многие подробности уже забылись, - начал он. - Ну, отбивались мы, как
мне показалось, долго. Но карателей было не сосчитать. Потом к ним на
подмогу подошел бронетранспортер. Тогда нам пришлось совсем туго. Сзади меня
взорвалось... наверное, граната... меня отбросило... Потом ничего не помню.
Пришел в себя вечером. Обнаружил, что лежу в щели между валунами.
Контуженный. Едва оттуда выкарабкался. Немцев, конечно, давно нет. Меня они,
вероятно, не заметили в этой щели. Подполз я к позиции. Смотрю, лежат
ребята, - Маликов помедлил и глухо добавил: - Все убиты.
Губы Лукьянцевой дрожали. Она жалостливо кивала головой. Маликов тяжело
вздохнул и продолжал:
- Пополз я тогда к лесу, а там - подальше от этого места. Полз, пока не
выключился. А на следующий день набрел на сторожку лесника. Помнишь,
старичок был? Он укрыл меня, выходил. Немцы у него не появлялись. Потом
через него же я наладил связь с другим отрядом. Иванченко.
- Иванченко? Слышала, как же, - подтвердила Зина. - У них база была с
той стороны гор.
- Там я и партизанил, пока наши не пришли. А потом с регулярными
частями дошагал рядовым до Берлина.
Главное - позади. Неприятный ком в животе медленно рассасывался.
Маликов чувствовал, как громко стучит его сердце, будто кто-то размеренно, с
силой бьет кулаком по столу.
Рассказ его был правдив во всем, кроме спасения. Но как в
действительности он спасся, Маликов не рассказал бы ни при каких
обстоятельствах.
- А что потом случилось с отрядом, с тобой? - спросил он Зину, уводя
разговор от лишних вопросов.
Она живо, но путано рассказывала, как отряд уходил от карателей... Ну
вот и лады, умиротворенно думал Маликов, вполуха слушая ее и понимающе
кивая.
- Ой! - спохватилась вдруг Лукьянцева. - У меня ведь муж дома голодный!
Пора бежать.
Она протянула руку, коснулась его плеча, провела ладошкой по лацкану
пальто - будто погладила. Видно, хотела сказать что-то, но только вздохнула
и смущенно убрала плотно сжатые сухонькие пальчики с его груди.
Маликову неожиданно стало тоскливо. И сейчас же перехватило вздох,
заломило в затылке. Боль в сердце начала нарастать. Маликов зажмурился,
глубоко вдохнул сырой воздух. С тревогой вспоминая, куда запрятал
нитроглицерин, он поспешно зашарил по карманам, дергая за петли, расстегнул
пальто. Нашел, сжал в кулаке тонкую, как карандашик, пробирку. Чувствуя
озноб, запахнулся. При Зине таблетки принимать не хотелось.
- Что с тобой? - тревожно спросила она.
- Ерунда, - пробормотал он сдавленно. - Старость, что еще?
- Ну, Володенька, побегу я? - сказала она просительно.
- Да, конечно... пора... иди... - согласился он, прислушиваясь к своей
боли.
Лукьянцева порылась в сумочке, достала записную книжку и шариковую
ручку, затем, старчески щурясь, торопливо начеркала адрес. Неровно вырвала
листок и отдала Маликову.
- Заходи завтра.
- Завтра не смогу, - озабоченно сказал Маликов.
- Тогда послезавтра.
- Н-не знаю, право... - Маликов пошевелил сведенным болью плечом. - Но
на днях буду непременно, - пообещал он, зная, что визит этот не состоится
никогда.
На остановке почти никого уже не было. Полупустой троллейбус с