Автор неизвестен. Подборка фантастических рассказов из журнала "Искатель"

подцепляли тушеное мясо с овощами, со смаком обсасывали выловленные из соуса
косточки.
Заметив Масуда, Анвар Хак что-то коротко приказал юркому баче, а сам
поманил гостя в проход за кухней, где спрятался его личный кабинет -
каморка.
Едва они уселись на вытертом ковре за низеньким столиком, как бача внес
блюдо с дымящимся пловом, фарфоровый чайник, пиалы и тарелочку с белыми
горошинами нуги.
- Насыщайся, - приказал Анвар Хак.
В таких случаях, как убедился Масуд, спорить с ним было бесполезно.
Поэтому он постарался побыстрее управиться с едой и, осушив пиалу, с тайной
надеждой взглянул на старика.
- Никто не приходил, - в голосе бабая* послышалась виноватая нотка,
хотя могли быть десятки не зависящих от них и неизвестных им причин
отсутствия связного ХАД**.
______________
* Бабай - старик.
** ХАД - служба государственной безопасности Афганистана.

Минуло уже два месяца, как ушла через границу в Афганистан группа
"воинов пророка", в которую удалось включить Нуруллу. С ним Масуд отправил
сообщение чрезвычайной важности. Несколько лет душманы безуспешно пытались
овладеть пограничной крепостью, запиравшей ведущую на запад долину. В
нынешнем году с участием американских советников был разработан хитроумный
план: дождаться прихода весны, когда в долине начнет таять снег, а ночные
заморозки будут сковывать проталины и покрывать панцирем льда минные поля.
Тогда-то и следует провести операцию по ее захвату.
В ходе подготовки на границу были высланы особые разведывательные
группы, которые ежедневно фотографировали заснеженные подступы к крепости и
поддерживали по радио связь с командованием в Пешаваре. В самом начале
весенней оттепели под прикрытием шквального артобстрела отряды душманов
ранним утром двинулись на штурм. Однако перед стенами форта они попали на
минные поля, и афганские пограничники добили их пулеметным и пушечным огнем.
Лишь немногим удалось тогда унести ноги. Пытаясь объяснить провал операции,
в штабе мятежников пришли к выводу, что его причиной явилась из рук вон
плохая подготовка душманских расчетов 75-миллиметровых американских орудий.
Во-первых, они преждевременно начали стрельбу, лишив нападающих внезапности.
Во-вторых, допустили слишком много недолетов, в результате которых лед на
минных полях был разбит и мины остались необезвреженными.
Но Масуд считал, что главную роль сыграло его предупреждение. Узнав от
Нуруллы о намеченной операции, пограничники приняли свои контрмеры. То, что
затем произошло, должно было послужить убедительным доказательством
преданности добровольных помощников. В таком случае вдвойне непонятно,
почему в ХАД не захотели установить с ними контакт. Ведь Нурулла рассказал,
какие у Масуда возможности добывать сведения о замыслах руководителей
"Национального фронта" и его командующего Гульбеддина Хекматиара. Не может
быть, чтобы в ХАД не сумели найти способ переправить сюда своего человека.
Если бы не дошел один, послали бы второго. Но к Анвар Хаку до сих пор так
никто и не обратился с условной фразой. Выходит, там им все-таки не
поверили.
- Не делай поспешных выводов, сынок, - возразил ашханщик.
Масуд удивленно посмотрел на старика, он и не заметил, что последнюю
фразу произнес вслух.
- Да-да, - закивал тот головой. - Молодость часто слишком нетерпелива.
В Кабуле сидят умные люди. Если твоя весть дошла до них, они обязательно
откликнутся. Сердцем чувствую, скоро мне предложат дешево купить кохатской
нуги, - ободряюще улыбнулся Анвар Хак.
- Но я больше не могу ждать. Шакалы уже ходят за мной по пятам. Едва
избавился от них, когда шел к тебе...
Бабай внимательно выслушал рассказ Масуда, однако отнесся к нему
спокойно.
- Это еще ни о чем не говорит. Тебе поручили серьезное дело: вызнать,
что таится в душах тех парней, которых отбирают для особого задания, не так
ли? А почему бы вашим начальникам заодно не проверить и тебя? Ведь все они,
и Гульбеддин Хекматиар, и Юнус Халис Набихейль, и твой благочестивый
Сабкатулла Моджаддади, даже из-за одного дхана* готовы перегрызть друг другу
глотки. А здесь пахнет большими деньгами: американцы наверняка не пожалеют
денег для выполнения специального задания, раз ему придается такое значение.
Видно, это будет действительно что-то важное...
______________
* Дхан - рисовое зерно.

- Я знаю что, падар*, - дрогнувшим голосом сказал Масуд. - Поэтому-то и
не могу больше ждать.
______________
* Падар - отец.

Это обращение к Анвар Хаку непроизвольно вырвалось у Масуда, хотя
мысленно он давно уже называл так старого ашханщика, ставшего для него
здесь, на чужбине, самым близким человеком.
Родился Масуд в небольшом пуштунском кишлаке, прилепившемся на горном
склоне в узкой долине, над которой со всех сторон вздымались заснеженные
горы. На жалких клочках земли дехкане выращивали пшеницу, ячмень, горох. Но
каменистая почва родила плохо, и, чтобы не умереть с голоду, весной
приходилось идти на поклон к заминдару*. Тот выручал, давал в долг, но за
несколько мешков муки потом заставлял гнуть спину на его полях, занимавших
всю долину. Сызмальства работал на него и Масуд - собирал с другими
мальчишками хворост в горах и таскал на помещичий двор. За вязанку
управляющий давал по три афгани. Деньги небольшие, но все же подспорье
семье, в которой еще было пять голодных ртов мал мала меньше - два брата и
три сестры.
______________
* Заминдар - помещик.

В шесть лет Масуд начал ходить к местному мулле, который учил ребят
читать, писать, заставлял запоминать суры из Корана. Старенький,
подслеповатый, он частенько засыпал, сидя на подушках, когда ученики
нараспев читали стихотворные строки, и тогда можно было встать, размяться, а
то и удрать с урока из холодной доживавшей свой век мечети. Другие так и
поступали, но Масуд никогда. Ведь он был саидом, избранником, как уверял
мулла, хваля способного ученика. Поэтому через четыре года, когда его
сверстники взялись за ручки омачей*, отец, по совету муллы, отвез смышленого
мальчика, знавшего наизусть почти весь Коран, в кабульское медресе, мечтая
со временем увидеть сына улемом**.
______________
* Омач - деревянная соха.
** Улем - мусульманский ученый-богослов.

Но этим надеждам не суждено было сбыться. Когда Масуду оставалось
учиться ровно год, пришла беда. Содрогнула родные горы свирепая залзала* и в
мгновение ока похоронила под каменными глыбами их аул. Не успел Масуд
пережить свое горе, о котором узнал с большим опозданием, как 7 саура 1357
года** небывалые события всколыхнули Кабул. Днем в городе грохотали пушки, а
вечером оттуда пришло известие, что президент Дауд свергнут. В стране
произошла революция. Что это такое, в медресе никто толком не знал. Говорили
о каких-то декретах, которые приняла новая власть. Будто бы бедняки
освобождаются от всех долгов заминдарам и ростовщикам, а безземельные
дехкане получат помещичьи наделы. Только верилось в это с трудом. Разве не
сказано в Коране, что чужая собственность неприкосновенна и горе тому, кто
посягнет на нее!
______________
* Залзала - землетрясение.
** 27 апреля 1978 года.

Да мало ли чего новые власти еще напридумывали, чтобы осквернить Коран.
Поэтому когда муалим* Ахмад сказал, что всем, кому дорога вера, следует уйти
к соседям, в Пакистан, где свято чтут ее, это прозвучало как откровение,
ниспосланное аллахом.
______________
* Муалим - учитель, наставник.

До Хайберского перевала добрались без особых приключений. На границе
паломников, за которых они себя выдавали, тоже никто не задержал. Лишь
проводили их осуждающими взглядами молоденькие солдаты у пограничного поста,
опуская перегораживавшую шоссе железную цепь.
Неожиданности поджидали паломников за первым же поворотом ущелья. На
черной придорожной скале, словно серая шапка, примостился бетонный блокгауз,
из узких бойниц которого в сторону Афганистана нацелились тонкие стволы
скорострельных орудий. Немного дальше вдоль шоссе потянулись башенки дотов,
колючая проволока и большие участки, отмеченные белыми столбиками.
- С дороги не сходить, там мины, - предупредил Ахмад.
После этого все стали испуганно жаться к середине шоссе, тесня и толкая
друг друга. Что ж, в каждой стране свои порядки, постарался успокоить себя
Масуд. Вскоре они увидели стоявшие на обочине танки. Люки были открыты.
Танкисты сидели и лениво курили, как это делают люди, изнывающие от скуки. В
башне стоял офицер. Он что-то сказал, брезгливо кивнув на уныло бредущих
беженцев. Солдаты громко заржали. И тут он в первый раз ощутил глухую
щемящую тоску. Потом она часто накатывала на него, и чем дальше, тем труднее
было прогнать ее. В конце концов он понял, что просто тоскует по родине и от
этого есть только одно лекарство - возвращение домой. Но сколько испытаний и
жестоких ударов судьбы пришлось выдержать, сколько передумать и
переосмыслить на пути к прозрению!
Все началось с лагерей беженцев, куда попали несостоявшиеся богословы.
Поскольку семьи мусульман не должны жить на виду у чужих людей, пакистанские
власти отвели беженцам места для поселений. Раньше Масуду приходилось
видеть, в каких условиях живут обитатели кварталов бедноты в том же Кабуле.
Но то, что он встретил здесь, не шло ни в какое сравнение. Земля вспучилась,
словно нарывами, безобразными серыми и коричневыми буграми, которые язык не
поворачивался называть жилищами. Однако в этих земляных норах были двери - в
них входили, согнувшись в три погибели, - и крошечные окна, служившие
единственным источником света - даже керосиновых фонарей почти ни у кого не
было. Люди спали прямо на голой земле, укрывшись изодранным одеялом или
расползшейся от времени старой кошмой. На вытоптанных пятачках играли худые,
голодные дети, ссорясь из-за цветной тряпицы или осколка разбитого блюдечка.
- Подняться бы да уйти назад, за перевал, в родные края. Но нельзя,
убьют самого, семье тоже не поздоровится, - с болью и отчаянием в голосе
сказал ему в первый же вечер пожилой пуштун, жаждавший услышать последние
вести с родины.
Масуду показались странными эти слова. Как можно стремиться туда, где
кафиры, подстрекаемые иблисом*, оскверняют и попирают главное, что дал аллах
человеку, - веру? Сам Масуд ради нее был готов стерпеть любые лишения. Когда
же в лагерях для беженцев он вдоволь хватил горя, им овладело не отчаяние, а
ненависть к кафирам, ввергнувшим правоверных в пучину страданий. Да, прав
наставник, муалим Ахмад: его место среди тех, кто под зеленым знаменем
пророка поднялся на джихад!
______________
* Иблис - название дьявола в исламе.

В учебном военном лагере душманов, где оказался Масуд, никто не мог
сравниться с ним в знании Корана. После отбоя, лежа в душной палатке на
пыльной, кишевшей блохами кошме, он вдохновенно вещал своим новым товарищам
о том, что земная жизнь - только краткий миг, испытание, которое нужно
выдержать, чтобы начать затем жизнь подлинную, вечную там, где "тенисты и
зелены сады и виноградники, полногруды красавицы и полны кубки".
Подвязка зарядов к мостовым фермам, жестокие приемы рукопашного боя, от
которых болело все тело, астматический кашель гранатометов постепенно
забывались, когда по вечерам донельзя уставшие за долгие часы занятий
молодые парни слушали Масуда. Его слова помогали сносить зуботычины
инструкторов, заглушали страх перед тем, что ждало их там, за перевалом,
куда рано или поздно придется идти и откуда почти никто не возвращался.
Разные пути привели их сюда. Одних - лютая ненависть к новой власти,
превратившей детей заминдаров в голодранцев, которым теперь оставалось самим
пахать и сеять. Других "воинами пророка" сделали нужда и голод в лагерях
беженцев. Третьих просто загнали сюда дубинками и прикладами: нечего
прохлаждаться, когда нужно освобождать родину от кафиров. Впрочем, в лагере
повстанцев между ними не делали различия. К счастью, Масуду воинская наука
давалась легко. Стрелять без промаха, как и каждый горец-пуштун, он выучился
еще в детстве. Силу, ловкость, выносливость унаследовал от отца. Самое же
удивительное - в нем, недавнем мирном богослове, вдруг проснулся воин.
Причем больше всего Масуда захватывал рукопашный бой, где хитрость,
проворство, умение поймать противника на коварный прием приносят победу. А
когда его в числе двадцати отобрали в особую группу, которую
инструкторы-американцы готовили по расширенной программе - агентурная
работа, приемы скрытого фотографирования, радио, шифровальное искусство,
автодело, топография, - он и там был одним из первых. Во всяком случае,
Длинный Билл, утверждавший, что воюет вот уже двадцать лет без перерыва,
часто ставил его в пример.


"Интересно, как бы сейчас поступил мой американец, окажись он в этой
ловушке?" - машинально подумал Масуд, прислушиваясь к скрипу ссохшихся
половиц на галерее под чьими-то тяжелыми шагами. Возле его комнаты они
затихли. Сквозь тоненькую дверь отчетливо доносилось недовольное сопение -
пришедший, видимо, осматривал замок. Потом слегка подергал дверь.
Убедившись, что она заперта, человек так же осторожно удалился. В том, что
он вернется и, скорее всего, не один, не было сомнения. Теперь, когда птичка
в клетке, они постараются не дать ей улететь.
Поразительно, как быстро им удалось выйти на его след и найти в этом
старом караван-сарае, называвшемся гостиницей. Не иначе благочестивый
Моджаддади еще вчера известил об исчезновении доверенного телохранителя
Хекматиара, а тот поднял на ноги всех своих ищеек. Никаких доказательств у
них, конечно, нет, в лучшем случае одни подозрения, но и их вполне
достаточно, чтобы расправиться с ним. Вот если бы они знали, что Масуд
проник в тайну предстоящей акции, гостиница уже давно горела бы жарким огнем
вместе с постояльцами.
Когда вчера днем он рассказал Анвар Хаку, какое чудовищное преступление
с помощью американцев задумали главари "Фронта", старик сразу же согласился:
медлить больше нельзя. Решили, что Масуду лучше всего добраться автобусом
поближе к границе, но не к Хайберу, а куда-нибудь южнее, например, к
Парачинару, а там искать способ перейти в Афганистан. Анвар Хак, знавший те
места, считал, что в долине реки Куррам это будет не так уж трудно сделать.
Ночь Масуд провел в ашхане, в каморке бабая. За повара и юркого бачу
тот ручался, а сам не сомкнул глаз, сидя в темном помещении и наблюдая в
щелочку из-под опущенного тента за улицей. Утром с первым намазом он
разбудил Масуда и, заставив съесть целое блюдо плова и выпить добрую дюжину
пиал чая, распорядился быть готовым уйти, но ни в коем случае не высовывать
носа из каморки. После вчерашнего его наверняка уже ищут. Об автобусе пусть
не беспокоится, это он берет на себя. Многие заезжают в их улочку, чтобы
пассажиры могли поесть перед дальней дорогой. Поэтому Анвар Хак не
сомневался, что подходящий обязательно подвернется.
Однако прошло больше двух часов томительного ожидания, прежде чем в
каморку вбежал запыхавшийся ашханщик.
- Пора, сынок, - он прижал Масуда к груди и тут же, резко отстранив,
вышел.
У выезда на Джанхангирское шоссе прижался к обочине большой, пестро
раскрашенный автобус. Масуд едва успел протиснуться внутрь, как из дверей
харчевни появился шофер, дожевывая на ходу смазанную курдючным салом
лепешку.
За прошедшие годы Масуд почти нигде не бывал, кроме военных лагерей
повстанцев да вилл их главарей в окрестностях Пешавара, и теперь с
любопытством смотрел по сторонам. Зной еще не завладел равниной. Чистый,
освежающий ветерок веял с его родных гор, заставляя чуть шелестеть старые
тамаринды, чинары, тополя, росшие вдоль шоссе. По дороге не спеша тащились
допотопные арбы с деревянными колесами; торопливо перебирая тонкими ногами,
шагали навьюченные ослы, спешили в город горделивые всадники. Кучками шли
дехкане, о чем-то споря и размахивая руками. Бродячие торговцы на ходу
обменивались последними новостями.
Солнце уже садилось, когда автобус остановился перед длинным
двухэтажным домом с галереей, на которую выходили двери комнат. К дому
примыкал окруженный дувалом двор, где караванщики оставляли верблюдов и
ослов. Судя по пустому загону, гостиница не страдала от наплыва постояльцев.
Дальше, ближе к границе, начинались, по словам шофера, "неспокойные места",
где ночью лучше не ездить.
Что ж, торопиться теперь некуда, можно и заночевать. Вместе с немногими
оставшимися пассажирами Масуд уселся на длинные бревна возле маленькой
кухоньки под навесом, заменявшие лавки. Над широким котлом поднимался пар,
предвещая скорый ужин. Тут же суетился худой человек в тюрбане и черной
жилетке, назвавшийся хозяином гостиницы. Кроме приехавших с автобусом, на
бревнах расположились несколько бродячих торговцев. Сложив в кучу тюки с
немудреным товаром, они дремали, изредка приоткрывая глаза и морщась от
белого света всходившей луны. Он был настолько ярким, что деревня на склоне
невысокой горы и развалины старинной крепости на высившемся за ней утесе
казались залитыми солнечными лучами.
Съев полную миску горячей наваристой лапши, разморенный Масуд собрался
было идти спать, когда к нему подсел один из торговцев.
- Куда едет эта машина? - спросил он на урду, ткнув палкой в сторону
автобуса.
- Эта машина едет в Парачинар, - вежливо ответил Масуд, сочтя вопрос
просто проявлением праздного любопытства.
В медресе, пока другие мучились над ста четырнадцатью сурами Корана, он
выучил, кроме дари и английского, еще и урду, а за последние годы стал
говорить на нем, как коренной лахорец. Кстати, Моджаддади взял его к себе
именно поэтому: хорошие воинские навыки, знание Корана плюс весьма удобное в
этой стране многоязычие.
- А куда держит путь мой ночной друг, да процветают его дела и
приумножится его богатство? Тоже в Парачинар?
- Да, почтеннейший, - Масуда начало раздражать это назойливое
любопытство, но он сдержался.
- В Парачинар и дальше? - усмехнулся торговец.
- Может быть, - уклончиво согласился Масуд и внимательно посмотрел на
торговца.
Ничего особенного: небольшая рыжая бородка, тюрбан, широкий халат,
запахнутый на правую сторону, как принято у мусульман, грязные шаровары и
толстая палка с острым стальным наконечником, которая в случае необходимости
могла превратиться в грозное оружие. Настораживали лишь глаза, маленькие,
цепкие, словно у коршуна, высматривающего добычу.
Почувствовав холодок в словах собеседника, торговец виновато попрощался
и куда-то исчез. Масуд тоже не стал мешкать и, получив у хозяина ключ от
комнаты, отправился спать. Он еще подумал, что, может быть, не стоит
дожидаться утра, а прямо сейчас продолжить путь, но усталость после долгих
часов тряской езды взяла свое.
Проснулся Масуд неожиданно. Уже потом он догадался, что его разбудил
скрип половиц. Еще он понял, что выход через галерею наверняка перекрыт. Что
ж, действовать нужно без промедления.
Спал он не раздеваясь, снял только высокие, на шнуровке, подкованные
ботинки, где-то раздобытые Анвар Хаком на случай, если придется идти по
горам. Поэтому сборы заняли считанные минуты: глотнуть тепловатой воды из
кувшина да переложить из брюк в карман куртки рейнджерский нож с
выбрасывающимся лезвием.
Масуд на цыпочках подошел к окну, приоткрыл створки и осторожно
выглянул наружу. К счастью, задняя стена дома отбрасывала длинную день. Из
нее выныривала белая в лунном свете дорога к кишлаку. И хотя она тянулась по
совершенно голому пологому склону, иного пути для отступления не было. Масуд
вылез из окна, ухватился руками за подоконник и, слегка согнув ноги в
коленях, как учили на занятиях, разжал пальцы.
Толчок оказался настолько слабым, что он даже не упал. Пригнувшись,
подкрался к краю спасительной тени. Огляделся. Никого. Нужно рисковать, и да
поможет ему аллах!
Масуд побежал вверх по склону. Он находился на полпути к кишлаку, когда
сзади раздался негромкий свист. Оглянувшись, увидел, как по дороге от
гостиницы, поднимая пыль, мчатся три человека. Один далеко опередил
остальных. Но Масуда это не слишком встревожило: до кишлака им все равно его
не догнать, а там пусть ищут.
Однако, когда он миновал первые дома, то понял, что просчитался: перед
ним тянулся узкий коридор улицы с высокими глинобитными дувалами. Ни щелей,
ни просветов, одни глухие стены, перелезть через которые нечего было и
думать. Оставалось только бежать дальше в надежде, что улица выведет
куда-нибудь.
Улица впереди раздваивалась. Направо просматривалась пустая рыночная
площадь с мечетью. Левый проулок круто поднимался вверх. Масуд выбрал его.
Здесь преследователи, даже если сразу угадают, куда он направился, быстрее
выдохнутся. Извилистая улочка делалась все уже, потом внезапно кончилась,
будто обрубленная саблей. Дальше карабкалась по склону чуть заметная
тропинка, жавшаяся наверху к остаткам крепостных стен, а затем исчезавшая за
выступом башни.
Масуд остановился, переводя дыхание и решая, что делать: спускаться по
склону, рискуя покатиться и разбиться о каменные глыбы, громоздившиеся
внизу, или поискать убежище в развалинах крепости. Он выбрал последнее.
Наверху, у выщербленных стен, оказавшихся вблизи слишком высокими,
чтобы он мог пытаться взобраться на них, тропинка выровнялась. Теперь все
зависело от того, что скрывалось за башней. Затаив дыхание, он повернул за
угол и... застыл: перед ним была пустота. Точнее - крохотная площадка с
осыпавшимися краями над многометровым обрывом. Масуд осторожно ступил на нее
и прижался к гладкой скале, служившей с этой стороны основанием башни.
Неужели конец? Нет, с этим он не мог примириться. Лихорадочно ощупал
холодный камень. Напрасно: ни трещины, ни выступа. Единственный выход -
прорываться назад.
Масуд прикинул, как поступил бы сам на месте преследователя. Если он не
знает, что дальше пути нет, то из опасения упустить жертву скорее всего, не
дожидаясь остальных, решит посмотреть, что там, за поворотом. Конечно, не
сразу. Остановится, прислушается. Потом потянется вперед, чтобы краем глаза
заглянуть за выступ. В этот момент и нужно действовать.
Он присел на корточки. Достал нож и несколько раз взмахнул рукой,
примериваясь, как будет наносить удар. До пояса или ног достать трудно.
Значит, нужно изо всей силы бить в грудь снизу вверх. Тогда противник
потеряет равновесие, качнется вперед, и собственный вес падающего тела
насадит его на нож.
Все произошло почти так, как и рассчитывал Масуд.
На него внезапно нахлынула волна предательской слабости: вот так, своей
рукой, он только что убил человека!
Однако времени для переживаний не было. Масуд выполз на тропинку и
посмотрел вниз. По серпантину спешили две темные фигуры, казавшиеся сверху
странно укороченными. В ярком лунном свете в руках у них зловеще
поблескивали изогнутые клинки. Три поворота - и они будут у крепости. С
двумя ему не справиться.
Масуд внимательно огляделся. От стен крепости склон уходил вниз
градусов под шестьдесят. Взобраться, хотя и с трудом, еще можно. Спуститься
же и не полететь кувырком... А что если двигаться по нему наискось? Пожалуй,
шанс есть...
Он выпрямился и огромными прыжками ринулся вниз. Масуд слышал, как
что-то кричали находившиеся сбоку метрах в пятидесяти преследователи.
Броситься с серпантина наперерез никто из них не решился. Секунда-другая - и
они остались позади. В ушах засвистел ветер. Ноги уже не поспевали за
стремительно мчавшимся телом. Казалось, еще немного, и он, словно птица,
взовьется в небо.
Шестое чувство безошибочно подсказало Масуду: "Пора!" Перед очередным
прыжком неимоверным усилием он выбросил вперед ноги, одновременно разведя
руки и опрокидываясь навзничь. Тело глухо шмякнулось о землю и заскользило
вниз. Склон постепенно делался более пологим. Значит, камни недалеко. Теперь
нужно погасить скорость, Масуд подтянул ноги и стал упираться в землю
каблуками и локтями. Не сразу, но "тормоза" все же подействовали. Он смог
перевернуться на живот, а затем, цепляясь пальцами за жесткую, как
проволока, траву и вырывая ее с корнем, наконец остановился. Поднявшись на
ноги, он, прихрамывая, бросился к камням, до которых было метров тридцать.
Скорее всего Масуд не обратил бы внимания на раздавшиеся сзади
негромкие хлопки, если бы не фонтанчики земли, брызнувшие по сторонам. Видя,
что жертва ускользает, преследователи не выдержали. Впрочем, они ничем не
рисковали: ночью в деревне выстрелов из бесшумных пистолетов все равно никто
не услышит. Правда, попасть из них, находясь так высоко над целью, дело
почти безнадежное. Но на всякий случай Масуд пригнулся и побежал, забирая то
вправо, то влево, пока не укрылся в камнях.
Глыбы оказались такими большими, что можно было двигаться в полный
рост. Вопрос только, куда? Ясно, что возвращаться к гостинице не имело
смысла: с автобусом придется распрощаться. Местность он не знал. Поэтому,
чтобы добраться до границы, следует идти вдоль шоссе. Но как раз на дороге
его и будут поджидать. Впрочем, луна уже убывает, так что в предутренних
сумерках нужно успеть покрыть возможно большее расстояние. А там что-нибудь
подвернется.
Когда Масуд добрался до шоссе, оно уже оживало. Те, кто заночевал на
обочинах, вставали, поеживаясь от утренней прохлады, совершали нехитрый