Баркер Клайв. Сотканный мир

   Ибн Талак, который чистил винтовку, вскочил на ноги, повторяя заклинание – или молитву. Хобарт тоже встал, а Джабир побежал успокоить верблюдов, которые рвались с привязи. Только Шэдвелл остался сидеть у огня, прислушиваясь к зову.
   Когда он, наконец, стих, все молчали. Ибн Талак первым вернулся к своему занятию.
   – Мы не одни, – сказал Шэдвелл, все еще глядя на пламя.
   – Кто это? – спросил Джабир.
   – Аль-Хиял, – ответил Ибн Талак.
   Мальчик в ужасе закрыл лицо.
   – Что это такое? – поинтересовался Шэдвелл.
   – Так они называют звук, который издает песок, – пояснил Хобарт.
   – Вы думаете, это песок?
   Хобарт промолчал.
   – Нет. Это голос того, к кому мы идем.
   Мальчик подбросил в костер высохших сучьев. Огонь вспыхнул ярче.
   – Руб эль-Хали, – сказал ибн Талак. – Мы знать. Все знать.
   Шэдвелл так и думал. Они были Мурра, и тайны пустыни были их тайнами.
   – Далеко еще? – спросил Хобарт.
   – Не знаю. Похоже, близко.
   – Думаете, он знает, что мы здесь?
   – Не знает, так узнает завтра.

3

   Они поднялись на рассвете и поспешили в путь, пока солнце не стало слишком жарким.
   В пейзаже впервые что-то изменилось. Барханы сделались выше, и песок стал таким мягким, что каждый шаг давался с трудом. Пришлось спешиться и тянуть верблюдов за собой. Ибн Талак молча уступил место во главе каравана Шэдвеллу, и он вел их из обжигающего солнца в тень бархана и опять на солнце. В легчайшем ветре ему слышался шепот, и он знал, что это.
   «Иди, – говорил голос, – иди, если ты такой смелый. Еще один бархан, и ты найдешь то, что искал».
   Они были близко, очень близко. Джабир заявил, что животным надо отдохнуть, Но Шэдвелл подгонял. Он не чувствовал ни боли, ни пота, ни усталости.
   На вершине очередного бархана то, о чем шептал ветер, подтвердилось. Перед ними лежала до самого горизонта плоская каменная терраса.
   – О Боже, – прошептал Хобарт.
   – Держись. Уже недалеко.
   – Может, подождем до завтра?
   – Вы не хотите встретиться с драконом?
   Хобарт промолчал.
   – Что ж, тогда я пойду один, – Шэдвелл отпустил поводья верблюда и заковылял вниз по склону.
   Хобарт поглядел ему вслед. Да, они были близко, и эта мысль наполняла его ужасом. Он уже понял, что дракон, способный жить в этой пустыне, это не сияющий монстр его мечты. Он не мог даже представить, что это за чудовище, но знал, что ему нет дела до Закона и до его служителей.
   Еще можно повернуть. Убедить проводников, что Шэдвелл сошел с ума, и оставить его здесь. Торговец уже спускался на террасу, даже не оглядываясь. Пусть идет к своему Бичу.
   Но ум Хобарта, узкий, как туннель, вновь напомнил ему его руки, из которых исходит карающее пламя. Нельзя упускать возможности. Где-то позади те, кто нарушил Закон, еще живут и издеваются над ним. Вернуться к ним с огнем в руках – ради этого стоит встретиться с этой пустыней и всеми ее страхами.
   Он взял поводья верблюда Шэдвелла и поспешил вниз.

III
Стена

   Расстояние на террасе было так же трудно определить, как и среди песка. Горизонт тонул в песчаном мареве. Постоянный ветер не смягчал солнечного жара, а только затруднял путь. Но ничто не могло преградить путь Шэдвеллу. Примерно через час он остановился и указал куда-то:
   – Там.
   Хобарт ничего не увидел.
   – Черт, да смотрите же!
   На этот раз Хобарт увидел какое-то повышение уровня земли.
   – Что это? – спросил он, крича, чтобы заглушить свист ветра.
   – Стена!
   Это действительно была стена, хотя многочисленные провалы делали ее больше похожей на гряду холмов. За стеной не было видно никакого строения, но чем ближе они подходили, тем больше становилась видна грандиозность сооружения. Стена поднималась над пустыней на полсотни футов и уходила за горизонт в обе стороны.
   В двадцати ярдах караван остановился. Шэдвелл подошел к стене один и потрогал горячий камень. Казалось, стена высечена из цельной скалы или отлита неведомым строителем из лавы – он не видел соединения камней.
   – Здесь должны быть ворота, – сказал он. – Нужно искать.
   День клонился к вечеру, и солнце чуть поутихло. Но ветер дул с прежней свирепостью, словно пытаясь оттащить их от стены.
   Они шли вдоль нее около часа, но не нашли никаких ворот. Кое-где стена обвалилась, но чересчур высоко, чтобы влезть.
   – Кто ее построил? – спросил Хобарт.
   – Древние.
   – Чтобы отгородиться от пустыни?
   – Чтобы отгородиться от Бича.
   Ветер немного изменил направление. Причину этого первым понял ибн Талак.
   – Там! Там! – закричал он, указывая на песчаный вихрь, исчезающий за стеной в пятистах футах от них. Когда они подошли ближе, они увидели, что кусок стены рухнул, открыв проход.
   Шэдвелл вскарабкался на один из камней.
   – Что вы видите? – спросил Хобарт.
   Шэдвелл не отвечал, разглядывая то, что предстало его взору.
   На другой стороне стены не было ни дворцов, ни пирамид. Только песок, бесконечный песок.
   – Ничего, – ответил Хобарт сам себе, тоже влезая на камень.
   – О Господи... ничего.
   Шэдвелл спрыгнул с камня и пошел прочь от стены. Да, ничего. С чего он взял, что здесь кто-то есть?
   А может, то, что они ищут, находится под песком? Может, Бич похоронен здесь живым? Если так, то как его освободить?
   Повинуясь внезапному импульсу, он начал карабкаться на стену. Когда он, наконец, забрался наверх, он увидел ту же безжизненную пустыню и стену, уходящую за горизонт. Но не это привлекло его. Песчаные холмы по эту сторону стены соединялись в какой-то узор. Это напоминало изображения птиц и богов, созданные индейцами Южной Америки. Но кто сделал это?
   Может быть, ночью он узнает ответ.
   – Мы заночуем здесь, – объявил он, спустившись.
   – Внутри или снаружи? – спросил Хобарт.
   – Внутри.

IV
Уриэль

   Ночь упала, как занавес. Джабир разжег огонь у стены, вдали от ветра, и они поели и выпили кофе. Они слишком устали, чтобы говорить, и просто сидели и смотрели на огонь.
   Шэдвелл не мог уснуть. Ветер немного стих, его вой превратился в убаюкивающий шепот, и, наконец, глаза торговца сомкнулись. Навалилось забытье.

* * *

   Сквозь сон он услышал голос Джабира. Вернее, крик. Он нехотя открыл глаза.
   Ветер совсем стих. Вверху на безукоризненно ясном небе дрожали звезды. Костер погас, но при звездном сиянии было ясно, что арабов нет на месте. Он встал и разбудил Хобарта.
   В это время его глаза уловили невдалеке какое-то движение. Он пригляделся и не поверил зрению.
   Там росли цветы, густо покрывая песок. Он поднял голову, и его пересохшая глотка исторгла возглас удивления.
   Барханы исчезли. На их месте колыхались джунгли высотой со стену, протягивая к нему листья размером с человека.
   Какой-то миг он сомневался в своем здоровье, пока не услышал рядом шепот Хобарта:
   – Боже мой!
   – Вы тоже видите?
   – Вижу... сад.
   – Сад?
   Это слово плохо подходило к растительному хаосу. Но более внимательный осмотр удостоверил, что в кажущейся анархии присутствует порядок. Там были дорожки, лужайки, клумбы. Это действительно оказался сад, отличающийся от привычного только полным отсутствием пигмента в его листьях и цветах.
   Шэдвелл разглядел все это, когда из дебрей раздался новый крик. Голос принадлежал ибн Талаку, и Шэдвелл пошел на него, по щиколотку увязая в мягкой земле. Крик не умолкал.
   Ибн Талак замолчал, когда он проходил по одному из тенистых бульваров. Теперь было неясно, куда идти. В саду не шевелился ни единый листок.
   Его заставил оглянуться недоуменный возглас Хобарта. В Круговерти его шаги рождали жизнь, здесь – убивали. Там, где он ступал, трава просто исчезала.
   Глядя на белые пятна своих следов, он понял секрет сада и дотронулся до ближайшей к нему ветки с цветами. Она мгновенно осыпалась песком, как и ее соседка.
   Барханы не уступили на ночь место саду: они сталисадом, мертвым песчаным садом, мгновенно воздвигнувшимся по чьему-то приказу.
   Он почувствовал внезапный гнев и ворвался в гущу растительности, превращая ее в фонтаны песка.
   – Волшебство! – кричал он. – Грязное волшебство!
   Он бы не остановился, пока не вытоптал весь сад, но тут до него донесся зов Бича, тот же, что и раньше. Он повернулся к Хобарту.
   – Где он?
   – Не знаю, – Хобарт чуть отступил. – Везде.
   – Эй, где ты? – закричал Шэдвелл в гущу фальшивого сада. – Покажись!
   – Не надо, – взмолился Хобарт.
   – Это же ваш дракон. Нам нужно его увидеть.
   Хобарт покачал головой. Он не хотел видеть того, кто живет здесь. Но Шэдвелл поймал его за руку.
   – Нет, мы посмотрим на него вместе.
   Хобарт стал вырываться, но тут в конце аллеи начала вырисовываться какая-то фигура.
   Она поднималась выше деревьев. Ее белая костяная голова висела на высоте двадцати пяти футов. Она все еще выла, но рта у нее не было. Не было ничего, кроме огромного количества глаз. Без век и ресниц, они в несколько рядов расположились по бокам головы. Чудовище непрестанно меняло форму; казалось, оно состоит из жидкого огня. По бокам его вырастали крылья, горбы и другие причудливые образования. Оно выглядело то громадным и плотным, то рассыпающимся, как огненное конфетти.
   Вой стих так же внезапно, как и начался.
   Бич остановился.
   Шэдвелл отпустил Хобарта. От того исходил запах дерьма. Бывший инспектор упал на землю, чуть поскуливая. Шэдвелл оставил его там и стал смотреть на Бича, ищущего своей меняющей форму головой непрошеных гостей.
   Он не собирался бежать. Что толку? Вокруг лежали тысячи миль песка. Все, что он мог, – остаться на месте и принять свою участь.
   Прежде чем он успел сказать хотя бы слово, песок под его ногами задвигался. Похоже, Бич намеревался похоронить его заживо. Но песок обнажил только пространство в несколько футов, где лежало тело ибн Талака. Араб был обнажен и страшно изуродован – кисти рук сожжены до костей, то же произошло с гениталиями, вместо глаз зияли черные пятна. Рот раскрылся в последнем беззвучном крике.
   Шэдвелл отвел глаза, но Бич показал ему еще не все. Песок задвигался снова, на этот раз справа, и открылось другое тело, Джабира. Мальчик лежал на животе, его ягодицы были сожжены, шея свернута, как у цыпленка.
   – Зачем? – вырвалось у Шэдвелла.
   Медленный взгляд Бича заставил его замолчать. Он, казалось, не слышал или не понимал. Может, он выжил из ума в этом безмолвии?
   Потом где-то между бесчисленных глаз и огненных крыльев зародился ослепительный свет и поплыл к Шэдвеллу. Его стремительность позволяла надеяться, что смерть хотя бы будет быстрой. Удар смял торговца и бросил его наземь; череп был готов треснуть. Но смерть не пришла. Вместо этого боль мгновенно утихла, и в его мозгу всплыл образ огненного колеса, в центре которого пылали глаза Бича.
   Потом колесо исчезло, и его сменило другое видение – он плыл высоко над землей, над песчаным садом. Он понял, что видит все это глазами Бича, из его головы. Потом земля под ним стала стремительно приближаться.
   Там, на песке, стоял на четвереньках голый Джабир, сзади которого сосредоточенно двигался ибн Талак. Шэдвеллу сцена показалась малоприятной, но достаточно безвредной. Он видал – и делал – вещи похуже. Но он разделял с Бичом не только зрение, но и мысли, и в этих мыслях он прочитал гнев.
   Шэдвелл уже видел результат гнева Бича и не хотел наблюдать его снова, но у него не было выбора. Как в замедленном кино, он смотрел на летящий к злосчастной паре огонь, отрывающий их друг от друга и выжигающий согрешившие места. У них было время помучиться – он уже слышал их страшные крики, – и молить о пощаде, но огонь не знал снисхождения. Под конец Шэдвелл сам рыдал и кричал, умоляя прекратить пытку. Наконец все было кончено, и тела занесло песком. Лишь тогда Бич вернул ему его собственное зрение. Перед ним предстал песок, на котором он лежал, весь в следах рвоты.
   Он некоторое время не знал, где он и что с ним. Потом поднял голову и посмотрел на Бича.
   Тот опять сменил форму. Уменьшившись до размеров человека, он сидел на бархане, повернув свои бесчисленные глаза к звездам.
   Хотя образы в его мозгу померкли, Шэдвелл знал, что это существо все еще читает его мысли. Попытка обмана – и он повторит судьбу Джабира и ибн Талака.
   Шэдвелл...
   Он слышал свое имя, хотя новое воплощение Бича по-прежнему не имело рта. Но зачем ему рот, если он говорил в мозгу?
   Я вижу тебя.
   Сказал он, вернее, передал эту мысль Шэдвеллу.
   Я вижу тебя. Я знаю, кто ты.
   –Я этого и хотел, – сказал торговец. – Я хочу, чтобы ты знал, кто я. Поверь мне.
   Ты не первый, кто пришел сюда. Другие приходили. И уходили.
   Шэдвелл слишком хорошо знал, кудаони уходили. Глазами Бича он успел увидеть тела, похороненные в песке. Но весь его страх был израсходован во время экзекуции, и теперь он говорил свободно.
   – У меня была причина прийти к тебе.
   Какая причина?
   Вот этот момент. Клиент задает вопрос, на который нужно ответить. Незачем ловчить, набивая цену. Здесь требуется правда и ничего, кроме правды.
   – Чародеи, – сказал он.
   Раскаленные проволочки в его мозгу чуть дрогнули, но Бич молчал. Даже его огненные крылья на миг замерли.
   Потом, страшно тихо, он повторил в голове Шэдвелла:
   Чародеи.
   Тут же в черепе торговца плеснула волна энергии. Огонь, из которого, по всей видимости, состояла не только физическая, но и духовная природа Бича, заплясал перед его глазами.
   Чародеи.
   – Ты знаешь, кто они?
   Песок под ногами зашуршал.
   Я забыл.
   –Это было давно.
   И ты пришел сказать мне это?
   –Я пришел напомнить.
   Зачем?
   Проволочки снова вздрогнули. «Он может убить меня в любой момент, – вновь подумал Шэдвелл. – Нужно быть осторожнее».
   – Они прятались от тебя.
   Да.
   – Все эти годы. Ты не мог их найти.
   А теперь?
   – Теперь они проснулись. Живут среди людей.
   Я забыл. Но ты мне напомнил. Спасибо.Проволочки ослабли, и на Шэдвелла нахлынула волна почти непереносимой радости. А он приносит не только смерть, этот Бич, что он еще может?
   – Могу я спросить?
   Спрашивай.
   –Кто ты?
   Бич поднялся со своего песчаного трона и засверкал ярче.
   Шэдвелл зажмурился, но свет проникал в самое его нутро, пока Бич изрекал свое вечное имя:
   Я зовусь Уриэлем.
   Он знал это имя. В детстве он заучил имена ангелов и архангелов, и Уриэль был одним из них, могущественным среди могущественных. Его звали Огнем Господним. Шэдвелл вспомнил похороненные в песке, сожженные тела. Ангельское пламя. Господи, зачем он пришел сюда?..
   Он вспомнил еще один из атрибутов этого ангела. Уриэль охранял врата Эдема.
   Эдем.
   При этом слове огонь вспыхнул с новой силой. Несмотря на века забвения и дикости, это существо все еще было ангелом и помнило свою славу.
   Были те, кто звал это место Эдемом. Но я никогда не называл его так.
   –А как?
   Рай, —ответил ангел, и в мозгу Шэдвелла вспыхнула новая картина. Он увидел тот же сад, только деревья в нем были не песочными, а живыми, во всем зеленом буйстве, напоминающем растительность Круговерти. Набухала завязь, раскрывались цветы, наливались соком фрукты. Но здесь не было торопливости Круговерти: во всем застыла спокойная, напоенная светом торжественность, и вспышки света проносились меж ветвей, как ожившие духи.
   Это место творения. Где все становится собой.
   –Становится?
   Обретает форму, чтобы выйти в мир.
   –И Адам с Евой?
   Я их не помню.
   –Прародители людей.
   Люди рождались из грязи в тысяче мест, но не здесь. Это обитель высших духов.
   –Чародеев?
   При этом слове образ сада содрогнулся, и меж деревьев появились чьи-то фигуры, крадущиеся, как воры.
   Они вышли отсюда, —сказал ангел, и на глазах у Шэдвелла из земли стали подниматься деревья с человеческими лицами. – Но они появились случайно. Мы, духи, не знали их. Они не наши.
   –Но они выросли.
   Выросли. И стали любопытными.
   Шэдвелл начал понимать.
   – Они захватили мир.
   Ангел вздрогнул, и на Шэдвелла обрушились новые образы. Он увидел, как праотцы Чародеев – нагие, всех размеров и цветов, кто с хвостом, кто с зачатками крыльев, – перелезают через стену.
   – Они сбежали.
   От меня не сбежишь. Когда духи ушли, я остался охранять ворота Рая.
   В этом Книга Бытия была права. Страж ворот с огненным мечом. Но ее писал человек, и он извратил все в соответствии с собственными моральными представлениями. Играл ли Бог здесь какую-то роль – сказать трудно. Во всяком случае, Шэдвелл сомневался, что Уриэля признали бы ангелом, появись он у ворот Ватикана.
   – А где эти духи?
   Я жду их.
   Он ждал их, пока не сошел с ума. Бесчисленные века одиночества, высохший сад, засыпаемый песком...
   – Ты пойдешь со мной, Я могу привести тебя к Чародеям.
   Ненавижу мир. Я однажды побывал там.
   Я отведу тебя прямо к ним. Ты закончишь свое дело и вернешься.
   Ненависть Уриэля к Королевству ощущалась почти физически. Но он не мог отказаться. Шэдвелл понял это и возликовал в душе.
   Может быть.
   Взгляд от Шэдвелла обратился к стене. Там стоял Хобарт: вернее, он цеплялся за стену, мертвенно-белый от ужаса.
   ...на этот раз... я пойду... в другом обличье.
   После этих слов свет вспыхнул ярче, и его лучи потянулись к Хобарту. Инспектор дико закричал, но свет вошел в него, не причинив вреда.
   Тут же фигура ангела на бархане исчезла, по земле прошла судорога, и песочные растения стали опадать. Через мгновение на месте упражнений Уриэля, пытавшегося воскресить былое великолепие Эдема, лежал ровный слой песка.
   Когда вихрь улегся, Шэдвелл оглянулся в поисках Хобарта. Тот стоял на стене, глядя вниз. На первый взгляд это был тот же Хобарт, с тем же бесцветным голосом. Но вопрос, который он задал, доказывал обратное.
   – Я теперь дракон? – спросил он.
   Шэдвелл взглянул на него. В глубине серых глаз инспектора притаилось сияние, какого он не видел с тех пор, как впервые внушил ему мысль об огне.
   – Да. Ты дракон.

* * *

   Они не стали медлить и тут же отправились в обратный путь, оставив Пустую Четверть еще более пустой, чем раньше.

Часть одиннадцатая
Время снов

   «Небо потемнело ясным днем, что-то пролилось с него дождем, непохожее на цветы...»

У. X. Оден «Двое»

I
Портрет героя в образе сумасшедшего

1

   Что случилось с Кэлом Муни? – гадали соседи: какой-то он странный, только молчит и улыбается. Хотя они всегда были со странностями, эти Муни. Старик, говорят, имел в родне поэта, а поэты, известное дело, все немного не в себе. Теперь и сынок пошел по стопам. Странно, как меняются люди, не так ли?

* * *

   В этих толках была доля истины. Кэл знал, что он изменился. И, может быть, вправду немного спятил. Когда он глядел по утрам в зеркало, он видел в своих глазах нечто, что отпугивало кассира в супермаркете или ту женщину, что пыталась заговорить с ним в очереди к окошку банка.
   – Вы живете один?
   – Да.
   – Вам, должно быть, нелегко одному в таком большом доме?
   – Нет, не очень.
   Потом он не смог удержаться и добавил: «Я люблю пыль». Ответом был удивленный и слегка испуганный взгляд. Да конечно, он превратился в Чокнутого Муни.

2

   На этот раз он ничего не забывал. Слишком многое в его душе осталось в этой потерянной Стране чудес. Забыть ее – означало забыть себя.
   Радости эти воспоминания не вызывали. Сильнее всего он чувствовал боль и горечь потери, настолько сильно, что не мог вспомнить толком случившееся в Круговерти. Битва на Узком Мосту, а потом – какие-то бессвязные образы, бурно расцветающая и гибнущая жизнь, пуля, ударяющая ему в плечо, и красный туман в глазах.
   Остальное было для него загадкой.

3

   Он знал, что нужно как-то отвлечься от своей печали, иначе она поглотит его, как Брендана. Поэтому он начал искать работу и в начале июля устроился в пекарню. Платили там не очень хорошо, но работа ему нравилась – она была противоположностью его прежней работе в страховой компании. Здесь не было никаких подсиживании и продвижений по служебной лестнице, только мерный труд у печей. Он нарастил мускулы и питался в основном горячим хлебом.
   Но это не могло надолго отвлечь его от недавних событии. Вернувшись с работы в свой одинокий дом, он снова и снова вспоминал Фугу и мучился от этого.
   В середине июля появилась Джеральдина. Вошла в дом, как будто ничего не случилось. Он был рад ее приходу. Теперь, правда, она не осталась у него, но приходила почти ежедневно, помогая по хозяйству.
   Недель пять она не задавала ему никаких вопросов, но потом начала с совсем неожиданного:
   – Мне говорили, что у тебя были неприятности с полицией.
   Он сидел в старом кресле Брендана у окна, а она расположилась на диване с кипой журналов.
   – Я им сказала: мой Кэл не мог сделать ничего такого. Ты просто попал в беду, ведь так? – она взглянула на него, явно ожидая ответа. Не дождавшись, она продолжала:
   – Я не понимаю, что тогда случилось, Кэл, и, быть может, лучше мне и не знать. Но, – она подняла на него глаза, – раньше ты никогда не разговаривал во сне.
   – А теперь?
   – Все время. Говоришь с какими-то людьми. Иногда смеешься, иногда кричишь. Ты ведь был где-то, правда? Видел что-то, чего никто не видел?
   – Я об этом говорил во сне?
   – И говорил тоже. Но, прежде всего, ты так выглядишь. Понимаешь?
   Сказав это, она снова уткнулась в журнал, перелистывая страницы.
   Кэл вздохнул. Она так добра с ним; нужно попытаться ей объяснить, как это ни тяжело.
   – Хочешь, чтобы я рассказал?
   – Хочу.
   – Ты не поверишь.
   – Все равно расскажи.
   Он кивнул и начал рассказ с самого начала:
   – Я видел Страну чудес...

4

   У него ушло больше часа на то, чтобы изложить ей в общих чертах то, что случилось с тех пор, как голубь вылетел из голубятни. Она слушала внимательно, иногда поглядывая на него, но в основном глядя в окно.
   Когда он закончил, она долгое время молчала.
   Наконец он сказал:
   – Я же предупреждал, что ты не поверишь.
   – Разве это важно?
   – Да. Для меня важно.
   – Но почему?
   – Потому что я не хочу оставаться один.
   Она улыбнулась и подошла к нему.
   – Ты не один, – сказала она, и больше слов не требовалось.

* * *

   Позже, когда они уже засыпали, она спросила:
   – Ты любишь ее? Сюзанну?
   Он ждал этого вопроса.
   – Да. Не знаю, как это объяснить, но это так.
   – Я рада, – прошептала она. Кэл не знал, правда ли это, но тоже был рад.

* * *

   Потом они об этом больше не говорили. Ее отношение к нему не изменилось; она как будто выкинула из головы все, что он ей рассказал. Она так же приходила каждый день. Иногда они занимались любовью, с переменным успехом.
   Лето прошло незаметно, и, не успели на щеках Джеральдины появиться веснушки, как уже наступил сентябрь.

5

   Осень – лучшее время года в Англии, и эта осень, пришедшая в шлейфе теплых дождей, не была исключением. Город словно вернул былую таинственность под синими тучами, среди которых белыми штрихами метались прилетевшие с моря чайки.
   Видя Королевство во всем его блеске, Кэл приободрился. Все чаще ему виделись среди туч знакомые лица, а в шорохе дождя за окном слышался неведомый код.
   Он вспомнил про Энтони Вирджила Глюка, охотника за аномальными явлениями, и даже думал связаться с ним. Но время шло, а он лишь смотрел на небо, днем и ночью. Он даже приобрел маленький телескоп и наблюдал созвездия и галактики. Это был иной мир, не такой яркий, как Фуга, но не менее чудесный.
   А в середине октября (точнее, 18-го, или, еще точнее, утром 19-го) ему снова начали сниться кошмары.

II
Встречи

1

   Через восемь дней после гибели Фуги остатки Четырех Семейств – не более сотни Чародеев, – собрались вместе, чтобы обсудить ситуацию. Хотя они выжили, радоваться было нечему. С исчезновением Сотканного мира они лишились своих домов, имущества, а многие – своих любимых. У них остались только чары, да и те сильно ослабли и никого не утешали. Чары не могли ни воскресить мертвых, ни скрыть их с глаз Королевства.
   Так что же им делать? Одна из партий, возглавляемая де Боно, предлагала открыться людям. В самом деле, безопаснее всего в человеческом мире было находиться на виду у всех. Но многие возражали, говоря, что скорее умрут, чем станут просить милости у Кукушат.
   Сюзанна не знала, кто из них прав. Конечно, многие люди отнеслись бы к Чародеям с интересом и сочувствием, но сколько это сочувствие продлится? Месяц, год? А потом про них забудут, и они вновь станут мишенью.
   Споры разгорались все жарче. Один из собравшихся, мужчина с серым усталым лицом, предлагал в первую очередь отомстить Шэдвеллу.
   – Нам все равно конец, – говорил он. – Так посмотрим напоследок, как подохнет эта сволочь.
   Раздались голоса, протестующие против такой обреченности, но мужчина, повысив голос, продолжал: