Страница:
– Забраться туда самим, – тихо сказала она.
3
IX
1
2
3
4
Х
Часть третья
I
II
3
Когда Кэл с девушкой ушли, Брендан сел у окна, по своей привычке глядя на сад. Скоро он им займется: письмо Эйлин вывело его из оцепенения.
При мысли о письме он вспомнил небесного посланца, мистера Шэдвелла.
Повинуясь внезапному порыву, он встал, отыскал визитку, которую ангел вручил ему на прощанье, и набрал указанный там номер. Радость от письма заставила его забыть, о чем они говорили, но он помнил, что это как-то касалось Кэла... и еще какой-то услуги.
– Это мистер Шэдвелл?
– Кто это?
– Брендан Муни.
– О, Брендан. Рад вас слышать. У вас какие-то новости для меня? Что-нибудь о Кэле?
– Он пошел в магазин. Мебельный.
– Значит, там мы его найдем и осчастливим. А он был один?
– Нет. С женщиной.
– Ее имя?
– Сюзанна Пэрриш.
– А что за магазин?
Брендана вдруг охватило сомнение.
– А зачем вам Кэл?
– Я же говорил. Выигрыш.
– А-а, да.
– Магазин... Чудесно. Значит, мы договорились, Брендан.
Брендан потрогал письмо – оно еще было теплым. Что он волнуется? Какой может быть вред от сделки с ангелом?
Он назвал магазин.
– Они говорили о каком-то ковре, – добавил он.
В трубке что-то звякнуло.
– Вы здесь?
Но небесный посланец уже улетел.
При мысли о письме он вспомнил небесного посланца, мистера Шэдвелла.
Повинуясь внезапному порыву, он встал, отыскал визитку, которую ангел вручил ему на прощанье, и набрал указанный там номер. Радость от письма заставила его забыть, о чем они говорили, но он помнил, что это как-то касалось Кэла... и еще какой-то услуги.
– Это мистер Шэдвелл?
– Кто это?
– Брендан Муни.
– О, Брендан. Рад вас слышать. У вас какие-то новости для меня? Что-нибудь о Кэле?
– Он пошел в магазин. Мебельный.
– Значит, там мы его найдем и осчастливим. А он был один?
– Нет. С женщиной.
– Ее имя?
– Сюзанна Пэрриш.
– А что за магазин?
Брендана вдруг охватило сомнение.
– А зачем вам Кэл?
– Я же говорил. Выигрыш.
– А-а, да.
– Магазин... Чудесно. Значит, мы договорились, Брендан.
Брендан потрогал письмо – оно еще было теплым. Что он волнуется? Какой может быть вред от сделки с ангелом?
Он назвал магазин.
– Они говорили о каком-то ковре, – добавил он.
В трубке что-то звякнуло.
– Вы здесь?
Но небесный посланец уже улетел.
IX
Находка и потеря
1
Магазин подержанной мебели Гилкриста когда-то был кинотеатром. Тогда кинотеатры походили на дворцы, и с тех времен остался нелепый фасад под рококо, но в обстановке ничего дворцового уже не сохранилось. Магазин стоял на Док-роуд среди всеобщего запустения – все прочие дома вокруг сгорели или стояли заколоченными.
Кэл, стоя на углу Джамайка-стрит и глядя на эту картину, удивлялся: зачем покойный мистер Гилкрист завел магазин в столь жалком месте? Бизнес здесь явно не процветал.
Часы работы магазина красовались на облезлой доске, где когда-то висели афиши. Воскресенье: с 9.30 до 12. Сейчас был уже второй час. На дверях висели устрашающего вида замки плюс железная решетка.
– У тебя есть навыки взлома? – спросил Кэл Сюзанну.
– Теоретические. Но я быстро учусь.
Они подошли ближе. Скрываться было незачем: на улице не было ни машин, ни пешеходов.
– Должен быть какой-то ход, – сказала Сюзанна. – Ты осмотри с этой стороны, а я с той.
– Правильно. Встретимся сзади.
Они разделились. Путь Кэла увел его в тень, Сюзанна вышла на солнце. Жара заставила ее кровь петь, как будто у нее в голове звучали позывные какой-то далекой радиостанции.
Пока она прислушивалась к ним, из-за угла появился Кэл.
– Я нашел, – и он повел ее к тому, что было когда-то аварийным выходом кинотеатра. Там тоже висел замок, но куда более скромный. После нескольких ударов кирпичом Кэл уперся плечом в дверь и надавил. Внутри что-то зазвенело – разбилось зеркало, но образовалась щель, достаточная, чтобы они смогли проскользнуть в нее.
Кэл, стоя на углу Джамайка-стрит и глядя на эту картину, удивлялся: зачем покойный мистер Гилкрист завел магазин в столь жалком месте? Бизнес здесь явно не процветал.
Часы работы магазина красовались на облезлой доске, где когда-то висели афиши. Воскресенье: с 9.30 до 12. Сейчас был уже второй час. На дверях висели устрашающего вида замки плюс железная решетка.
– У тебя есть навыки взлома? – спросил Кэл Сюзанну.
– Теоретические. Но я быстро учусь.
Они подошли ближе. Скрываться было незачем: на улице не было ни машин, ни пешеходов.
– Должен быть какой-то ход, – сказала Сюзанна. – Ты осмотри с этой стороны, а я с той.
– Правильно. Встретимся сзади.
Они разделились. Путь Кэла увел его в тень, Сюзанна вышла на солнце. Жара заставила ее кровь петь, как будто у нее в голове звучали позывные какой-то далекой радиостанции.
Пока она прислушивалась к ним, из-за угла появился Кэл.
– Я нашел, – и он повел ее к тому, что было когда-то аварийным выходом кинотеатра. Там тоже висел замок, но куда более скромный. После нескольких ударов кирпичом Кэл уперся плечом в дверь и надавил. Внутри что-то зазвенело – разбилось зеркало, но образовалась щель, достаточная, чтобы они смогли проскользнуть в нее.
2
Внутри они нашли некое подобие Чистилища, где тысячи вещей – кресла, гардеробы, большие и маленькие лампы, занавески, ковры – ждали Судного дня, сваленные в пыльные штабеля. Пахло старым деревом и ветошью – большей части вещей явно предстояло сгнить здесь в ожидании покупателей.
И за запахом вещей – другой запах, более горький, более человеческий. Пот больных, въевшийся в кровать или в ткань абажура лампы, горевшей всю ночь до рассвета, который ее владелец так и не увидел. Сколько подобных историй могли рассказать все эти предметы!
Они разделились и начали искать.
– Увидишь что-нибудь похожее – зови, – сказал Кэл, оглядывая штабеля мебели.
Свист в голове Сюзанны в тени не унялся, а стал еще сильнее. Может быть, это было следствием непосильности задачи, которую она взвалила на себя, как вопрос в сказке, на который не ответить без помощи магии.
Та же мысль, только выраженная по-другому, вертелась голове Кэла. Чем дольше он искал, тем больше сомневался. Может, они сказали не «Гилкрист», а другое имя; а может, грузчики решили поживиться сами.
Тут из груды мебели послышался какой-то шорох.
– Сюзанна? – окликнул он. Ответа не было. С бьющимся сердцем он сделал еще несколько шагов... и увидел свернутый ковер среди дюжины стульев, рядом с ветхим гардеробом. На всех этих вещах не было ценников, что означало, что их доставили совсем недавно.
Он наклонился и потянул за край ковра, пытаясь разглядеть узор. Край разлохматился, ткань была слабой, но он увидел именно то, что хотел. Это был ковер с Рю-стрит; ковер, за который отдала жизнь Мими Лащенски; ковер Фуги.
Он встал и принялся оттаскивать в сторону стулья, не слыша приближающихся шагов.
И за запахом вещей – другой запах, более горький, более человеческий. Пот больных, въевшийся в кровать или в ткань абажура лампы, горевшей всю ночь до рассвета, который ее владелец так и не увидел. Сколько подобных историй могли рассказать все эти предметы!
Они разделились и начали искать.
– Увидишь что-нибудь похожее – зови, – сказал Кэл, оглядывая штабеля мебели.
Свист в голове Сюзанны в тени не унялся, а стал еще сильнее. Может быть, это было следствием непосильности задачи, которую она взвалила на себя, как вопрос в сказке, на который не ответить без помощи магии.
Та же мысль, только выраженная по-другому, вертелась голове Кэла. Чем дольше он искал, тем больше сомневался. Может, они сказали не «Гилкрист», а другое имя; а может, грузчики решили поживиться сами.
Тут из груды мебели послышался какой-то шорох.
– Сюзанна? – окликнул он. Ответа не было. С бьющимся сердцем он сделал еще несколько шагов... и увидел свернутый ковер среди дюжины стульев, рядом с ветхим гардеробом. На всех этих вещах не было ценников, что означало, что их доставили совсем недавно.
Он наклонился и потянул за край ковра, пытаясь разглядеть узор. Край разлохматился, ткань была слабой, но он увидел именно то, что хотел. Это был ковер с Рю-стрит; ковер, за который отдала жизнь Мими Лащенски; ковер Фуги.
Он встал и принялся оттаскивать в сторону стулья, не слыша приближающихся шагов.
3
Сюзанна сначала увидела тень на полу. Потом она подняла глаза.
Между двух шкафов появилось лицо и исчезло прежде чем она успела окликнуть его по имени.
Мими! Это была Мими!
Она подошла к шкафам. Никого. Может, она сходит с ума? Еще этот свист в голове...
Но если они не верят в чудеса и видения, тогда зачем они здесь? Сомнение внезапно переросло в надежду – вдруг мертвые могут, сломав печать своего безмолвного мира, явиться обратно, к живым?
Она тихо позвала свою бабушку. И та ответила – не словами, а запахом лаванды. Слева, у пирамиды чайных столиков взметнулась пыль, и она пошла туда, навстречу ветру и запаху, который становился все сильнее и сильнее.
Между двух шкафов появилось лицо и исчезло прежде чем она успела окликнуть его по имени.
Мими! Это была Мими!
Она подошла к шкафам. Никого. Может, она сходит с ума? Еще этот свист в голове...
Но если они не верят в чудеса и видения, тогда зачем они здесь? Сомнение внезапно переросло в надежду – вдруг мертвые могут, сломав печать своего безмолвного мира, явиться обратно, к живым?
Она тихо позвала свою бабушку. И та ответила – не словами, а запахом лаванды. Слева, у пирамиды чайных столиков взметнулась пыль, и она пошла туда, навстречу ветру и запаху, который становился все сильнее и сильнее.
4
– По-моему, это мое, – раздался голос за спиной. Кэл обернулся. Шэдвелл стоял в нескольких футах от него, и его пиджак был расстегнут.
– Отойди, Муни, и дай мне забрать мою собственность.
Кэл пожалел, что у него не хватило ума захватить с собой оружие. В этот момент он бы, не колеблясь, прострелил Шэдвеллу голову. Но он пришел с голыми руками.
Он шагнул к торговцу, и тот отошел в сторону. За ним кто-то стоял; без сомнения, одна из сестер или их ублюдки.
Кэл не стал ждать. Он выхватил стул, стоящий в основании пирамиды, и вся дюжина посыпалась вниз, отделяя его от врагов. Один из стульев он швырнул в туманную фигуру, стоящую рядом с Шэдвеллом, потом поднял второй, но его мишень уже скрылась в лабиринте мебели. То же сделал и торговец.
Кэл изо всех сил налег на рядом стоящий шкаф, и тот рухнул, разбрасывая куски дерева. Он был рад грохоту; это привлечет внимание Сюзанны. Его руки уже ухватились за ковер, но тут кто-то невидимый мягко дернул его с другой стороны, и Кэл упал, сжимая в пальцах оторвавшийся кусок ткани.
Он лежал среди обломков и осколков стекла, тяжело дыша, когда перед ним из темноты появился еще кто-то. Одно из отродий Мамаши.
– Вставай, – сказало оно.
Он не слышал, поглощенный созерцанием лица твари. На этот раз это был не потомок Элроя. Нет, это был егосын.
Ужас сковал его. Он сразу вспомнил страшную и позорную сцену на свалке. Так вот, значит, каковы ее последствия!
Его сына нельзя было назвать красавцем. Нагое безволосое тело было уродливо перекручено, как у всех его сородичей. Пальцы одной руки вдвое длиннее, чем нужно, на другой – бесформенные обрубки. Из плеч торчали подобия крыльев – быть может, пародия на существ из его снов.
Но лицом он больше походил на отца, чем другие твари, и Кэл никак не мог оторвать от него взгляд. Сын, воспользовавшись этим, в два скачка оказался рядом и схватил его за горло своими длинными холодными пальцами. Он явно замышлял отцеубийство. Кэл попытался вырваться, но ноги его были как ватные.
Как в тумане, он слышал издевательский смех Шэдвелла, потом перед ним снова предстало его собственное лицо, как в кривом зеркале. Его глаза, которые нравились ему за их прозрачную бледность; его губы, по его мнению, слишком нежные (из-за чего он долго вырабатывал суровое, мужское выражение лица), теперь искривленные в победной ухмылке. Уши, большие и пылающие, почти клоунские...
Может быть, все люди, умирая, думают о таких тривиальных вещах? Кэл этого не знал. Думая о своих ушах, он погрузился в забытье.
– Отойди, Муни, и дай мне забрать мою собственность.
Кэл пожалел, что у него не хватило ума захватить с собой оружие. В этот момент он бы, не колеблясь, прострелил Шэдвеллу голову. Но он пришел с голыми руками.
Он шагнул к торговцу, и тот отошел в сторону. За ним кто-то стоял; без сомнения, одна из сестер или их ублюдки.
Кэл не стал ждать. Он выхватил стул, стоящий в основании пирамиды, и вся дюжина посыпалась вниз, отделяя его от врагов. Один из стульев он швырнул в туманную фигуру, стоящую рядом с Шэдвеллом, потом поднял второй, но его мишень уже скрылась в лабиринте мебели. То же сделал и торговец.
Кэл изо всех сил налег на рядом стоящий шкаф, и тот рухнул, разбрасывая куски дерева. Он был рад грохоту; это привлечет внимание Сюзанны. Его руки уже ухватились за ковер, но тут кто-то невидимый мягко дернул его с другой стороны, и Кэл упал, сжимая в пальцах оторвавшийся кусок ткани.
Он лежал среди обломков и осколков стекла, тяжело дыша, когда перед ним из темноты появился еще кто-то. Одно из отродий Мамаши.
– Вставай, – сказало оно.
Он не слышал, поглощенный созерцанием лица твари. На этот раз это был не потомок Элроя. Нет, это был егосын.
Ужас сковал его. Он сразу вспомнил страшную и позорную сцену на свалке. Так вот, значит, каковы ее последствия!
Его сына нельзя было назвать красавцем. Нагое безволосое тело было уродливо перекручено, как у всех его сородичей. Пальцы одной руки вдвое длиннее, чем нужно, на другой – бесформенные обрубки. Из плеч торчали подобия крыльев – быть может, пародия на существ из его снов.
Но лицом он больше походил на отца, чем другие твари, и Кэл никак не мог оторвать от него взгляд. Сын, воспользовавшись этим, в два скачка оказался рядом и схватил его за горло своими длинными холодными пальцами. Он явно замышлял отцеубийство. Кэл попытался вырваться, но ноги его были как ватные.
Как в тумане, он слышал издевательский смех Шэдвелла, потом перед ним снова предстало его собственное лицо, как в кривом зеркале. Его глаза, которые нравились ему за их прозрачную бледность; его губы, по его мнению, слишком нежные (из-за чего он долго вырабатывал суровое, мужское выражение лица), теперь искривленные в победной ухмылке. Уши, большие и пылающие, почти клоунские...
Может быть, все люди, умирая, думают о таких тривиальных вещах? Кэл этого не знал. Думая о своих ушах, он погрузился в забытье.
Х
Менструм
Сюзанна поняла, что это не ошибка, когда вышла в бывшее фойе кинотеатра. Там было темнее, чем в самом магазине, и она лишь смутно могла видеть свою бабушку, стоявшую возле кассы.
– Мими? – окликнула она в смятении.
– Это я, – и старуха протянула к ней руки.
Сюзанна насторожилась. Такие жесты никогда не были в обычае ее родственницы, и вряд ли ее привычки изменились после... после смерти.
– Вы не Мими.
– Я знаю, ты удивлена, – сказало привидение голосом легким, как перышко. – Но не бойся.
– Кто вы?
– Ты знаешь,кто я.
Не ожидая дальнейших объяснений, Сюзанна бросилась к выходу. От двери ее отделяло ярда три, но сейчас они казались милями. Едва она сделала шаг, как хаос в ее голове взорвался с новой силой.
Существо за ее спиной явно не собиралось выпускать ее отсюда, поэтому она остановилась и повернулась к нему.
Маска таяла и оплывала, сквозь облик Мими проступали другие черты, и Сюзанна была странно рада, увидев их, хотя и не чувствовала себя готовой к борьбе с этой женщиной Иммаколата.
– Моя сестра, – сказала она, и воздух вокруг заплясал откликаясь на ее слова, – моя сестра, Ведьма, отыграла свою роль. Она ведь не ошиблась? Ты – дитя Мими.
– Внучка.
– Дитя, —последовала категоричная реплика.
Сюзанна смотрела ей в лицо, завороженная бездонным горем, застывшим в ее чертах.
– Как смеешь ты жалеть меня? – воскликнула Колдунья, словно прочитав ее мысли, и тут что-то заклубилось в воздухе вокруг ее лица. Что-то яркое.
Сюзанна не успела разглядеть, что это; у нее хватило времени только уклониться от непонятного вещества. Стена за ней содрогнулась, будто от удара. К ней устремилась следующая вспышка света.
На этот раз она не испугалась. Потеряв грань между реальностью и воображением, она протянула руки к веществу, пытаясь поймать свет.
Ее ладони обожгло словно струёй ледяной воды. Струёй, в которой кишели бесчисленные рыбы, туда-сюда, быстрее и быстрее. Она сжала кулаки, чтобы схватить этих рыб, и потянула.
Это вызвало три следствия. Дико закричала Иммаколата. Звон в голове у Сюзанны неожиданно прекратился. И, наконец, все, что чувствовали ее руки – холод воды и кишение мелких существ в ней, – все это неожиданно оказалось внутри.Ее тело превратилось в поток, во что-то, состоящее скорее из мысли, чем из плоти, и невероятно древнее. Иммаколата словно разбудила в ней долго, всю жизнь дремавшие силы.
Никогда еще она не ощущала такой полноты бытия. В сравнении с ней все желания – счастья, удовольствий, власти – казались мелкими и ничего не значащими.
Она поглядела на Иммаколату и в своем новом состоянии увидела в ней не врага, а женщину, в которой бушует тот же поток, что и в ней. Да, испорченную и полную зла, но не чужую ей.
– Делаешь глупость, – сказала Иммаколата.
– Разве? – Сюзанна так не думала.
– Тебе было бы лучше, если бы тебя не нашли. Если бы ты никогда не попробовала менструма.
– Менструма?
– Теперь ты знаешь больше, чем тебе бы хотелось знать, и чувствуешь больше, чем хотелось бы чувствовать, – в голосе Иммаколаты, как ни трудно было в это поверить, появилась жалость. – И это никогда не кончится, поверь мне. Лучше, если бы ты жила и умерла Кукушонком.
– А как умерла Мими?
Ледяные глаза вспыхнули.
– Она знала, на что шла. В ней текла кровь Чародеев. Ты тоже из их породы, через эту старую дуру.
– Чародеи? —столько новых слов сразу. – Так это они живут в Фуге?
– Они уже мертвецы. Не советую искать у них ответов. Скоро они превратятся в пыль, как все в этом вонючем Королевстве. Мы это устроим. А ты одна, как она.
Это «мы» напомнило Сюзанне о торговце.
– А Шэдвелл тоже из Чародеев?
– Что? —это ее словно развеселило. – Нет, конечно. Просто я дала ему кое-какую власть.
– Зачем? – Сюзанна мало что понимала, но догадалась, что отношения между компаньонами отнюдь не безоблачны.
– Он научил меня, – рука Иммаколаты потянулась к лицу, и, когда она ее отняла, на лице сияла приветливая, хотя все равно холодная, улыбка. – Он научил меня притворяться.
– И за это ты стала его любовницей?
Колдунья издала звук, отдаленно напоминающий смех.
– Любовь я оставила Магдалене, своей сестрице. Ей это нравится. Можешь спросить у Муни...
Кэл.Она забыла про Кэла.
– ...если он захочет тебе рассказать.
Сюзанна оглянулась на дверь.
– Да-да, иди. Иди к нему. Я не стану тебя задерживать.
Свет в ней, менструм, знал, что Колдунья не лжет. Этот поток связывал их, но как и чем – Сюзанна пока не понимала.
– Битва уже проиграна, сестренка, – промурлыкала Иммаколата ей вслед. – Как только ты удовлетворишь свое любопытство, Фуга будет наша.
Сюзанна поспешила в магазин, начиная испытывать страх – не за себя, за Кэла. Она прокричала в темноту его имя.
– Поздно, – сказала Колдунья за ее спиной.
– Кэл!
Ответа не было. Она начала искать его, в промежутках выкрикивая его имя со все нарастающим беспокойством. Это место было настоящим лабиринтом; она то и дело попадала в тупик.
Сперва она заметила осколки стекла на полу, потом – распростертого рядом Кэла. Он не шевелился.
«Он был слишком хрупким, – сказал голос в ее голове, – как все эти Кукушата».
Она подавила эту чужую мысль.
– Не умирай.
Эта мысль была ее; она вырвалась из ее губ, когда она опустилась рядом с ним на колени.
– Пожалуйста, не умирай.
Она боялась дотронуться до него, боялась самого худшего, но знала, что помочь ему, кроме нее, некому. Его голова повернулась к ней. Глаза оставались закрыты, изо рта стекала струйка кровавой слюны, Она протянула руку, как бы желая погладить его волосы, но прагматизм еще не совсем покинул ее, и вместо этого она пощупала пульс у него на шее. Он бился, но слабо.
«Знаешь больше, чем тебе бы хотелось», – сказала ей Иммаколата. А знала ли она сама, что Кэл умирает?
Конечно, знала. Знала и с радостью отравила Сюзанне миг обострения менструма. Она хотела сделать ее своей сестрой по вечной скорби.
Думая об этом, она машинально отняла руку от шеи Кэла и все же погладила его по волосам. Зачем? Он же не спящий ребенок. Ему больно, ему нужна какая-то помощь. Пока она укоряла себя, менструм вскипел где-то в ее животе и начал подниматься, омывая ее сердце, печень, легкие – подниматься к ее руке навстречу Кэлу. Ему не было дела до его боли – это он сказал ей про хрупкость Кукушат, – но ее боль не оставила его равнодушным, и теперь она чувствовала, как он рвался по ее руке к нему, чтобы исцелить его.
Все оказалось необычно просто. Когда в последний момент он вдруг не захотел выходить, она прижала руку ко лбу Кэла, и менструм послушно заструился в него. Она поняла, что распоряжается теперь этим чудом, и сердце ее забилось сильнее.
Она попыталась отнять руку от его лба, но мышцы не подчинились. Казалось, менструм мстит ей за настойчивость и забирает власть над ее телом.
Но тут он решил, что хватит, и отпустил ее. Она поднесла дрожашие руки к лицу. Пальцы пахли Кэлом. Понемногу дрожь начала проходить.
– Ты в порядке? – спросил Кэл. Она отняла руки от лица и взглянула на rtero. Он привстал с земли, ощупывая свои ушибы.
– Думаю, да, – ответила она. – А ты?
– Вроде бы. Не знаю, что случилось... – тут память вернулась к нему, и в лице проступила тревога.
– Ковер...
Он принялся осматривать пол.
– Я же держал его. Господи, я держал его!
– Они его забрали, – сказала она.
Ей казалось, что он сейчас заплачет, но его лицо исказил гнев.
– Проклятый Шэдвелл! – крикнул он, пнув стоящий рядом шкаф. – Я убью его!
Она тоже встала, чувствуя себя слабой и опустошенной. Поглядела вниз, и тут глаза ее наткнулись на что-то среди осколков стекла. Знакомый узор. Да, это был кусок ковра. Она подняла его.
– Они забрали не все.
Он схватил клочок и стал его внимательно разглядывать. Даже на таком маленьком кусочке переплеталось с десяток линий, но он не видел никаких фигур.
Сюзанна смотрела на него. Он держал ткань так осторожно, будто боялся ушибить. Потом он высморкался и вытер нос ладонью.
– Проклятый Шэдвелл, – повторил он, но уже спокойнее.
– Ну и что теперь делать?
Он взглянул на нее, и теперь на глазах его были слезы.
– Пошли отсюда, – сказал он. – Послушаем, что скажет небо.
– Что?
– Извини. Так сказал бы Чокнутый Муни.
– Мими? – окликнула она в смятении.
– Это я, – и старуха протянула к ней руки.
Сюзанна насторожилась. Такие жесты никогда не были в обычае ее родственницы, и вряд ли ее привычки изменились после... после смерти.
– Вы не Мими.
– Я знаю, ты удивлена, – сказало привидение голосом легким, как перышко. – Но не бойся.
– Кто вы?
– Ты знаешь,кто я.
Не ожидая дальнейших объяснений, Сюзанна бросилась к выходу. От двери ее отделяло ярда три, но сейчас они казались милями. Едва она сделала шаг, как хаос в ее голове взорвался с новой силой.
Существо за ее спиной явно не собиралось выпускать ее отсюда, поэтому она остановилась и повернулась к нему.
Маска таяла и оплывала, сквозь облик Мими проступали другие черты, и Сюзанна была странно рада, увидев их, хотя и не чувствовала себя готовой к борьбе с этой женщиной Иммаколата.
– Моя сестра, – сказала она, и воздух вокруг заплясал откликаясь на ее слова, – моя сестра, Ведьма, отыграла свою роль. Она ведь не ошиблась? Ты – дитя Мими.
– Внучка.
– Дитя, —последовала категоричная реплика.
Сюзанна смотрела ей в лицо, завороженная бездонным горем, застывшим в ее чертах.
– Как смеешь ты жалеть меня? – воскликнула Колдунья, словно прочитав ее мысли, и тут что-то заклубилось в воздухе вокруг ее лица. Что-то яркое.
Сюзанна не успела разглядеть, что это; у нее хватило времени только уклониться от непонятного вещества. Стена за ней содрогнулась, будто от удара. К ней устремилась следующая вспышка света.
На этот раз она не испугалась. Потеряв грань между реальностью и воображением, она протянула руки к веществу, пытаясь поймать свет.
Ее ладони обожгло словно струёй ледяной воды. Струёй, в которой кишели бесчисленные рыбы, туда-сюда, быстрее и быстрее. Она сжала кулаки, чтобы схватить этих рыб, и потянула.
Это вызвало три следствия. Дико закричала Иммаколата. Звон в голове у Сюзанны неожиданно прекратился. И, наконец, все, что чувствовали ее руки – холод воды и кишение мелких существ в ней, – все это неожиданно оказалось внутри.Ее тело превратилось в поток, во что-то, состоящее скорее из мысли, чем из плоти, и невероятно древнее. Иммаколата словно разбудила в ней долго, всю жизнь дремавшие силы.
Никогда еще она не ощущала такой полноты бытия. В сравнении с ней все желания – счастья, удовольствий, власти – казались мелкими и ничего не значащими.
Она поглядела на Иммаколату и в своем новом состоянии увидела в ней не врага, а женщину, в которой бушует тот же поток, что и в ней. Да, испорченную и полную зла, но не чужую ей.
– Делаешь глупость, – сказала Иммаколата.
– Разве? – Сюзанна так не думала.
– Тебе было бы лучше, если бы тебя не нашли. Если бы ты никогда не попробовала менструма.
– Менструма?
– Теперь ты знаешь больше, чем тебе бы хотелось знать, и чувствуешь больше, чем хотелось бы чувствовать, – в голосе Иммаколаты, как ни трудно было в это поверить, появилась жалость. – И это никогда не кончится, поверь мне. Лучше, если бы ты жила и умерла Кукушонком.
– А как умерла Мими?
Ледяные глаза вспыхнули.
– Она знала, на что шла. В ней текла кровь Чародеев. Ты тоже из их породы, через эту старую дуру.
– Чародеи? —столько новых слов сразу. – Так это они живут в Фуге?
– Они уже мертвецы. Не советую искать у них ответов. Скоро они превратятся в пыль, как все в этом вонючем Королевстве. Мы это устроим. А ты одна, как она.
Это «мы» напомнило Сюзанне о торговце.
– А Шэдвелл тоже из Чародеев?
– Что? —это ее словно развеселило. – Нет, конечно. Просто я дала ему кое-какую власть.
– Зачем? – Сюзанна мало что понимала, но догадалась, что отношения между компаньонами отнюдь не безоблачны.
– Он научил меня, – рука Иммаколаты потянулась к лицу, и, когда она ее отняла, на лице сияла приветливая, хотя все равно холодная, улыбка. – Он научил меня притворяться.
– И за это ты стала его любовницей?
Колдунья издала звук, отдаленно напоминающий смех.
– Любовь я оставила Магдалене, своей сестрице. Ей это нравится. Можешь спросить у Муни...
Кэл.Она забыла про Кэла.
– ...если он захочет тебе рассказать.
Сюзанна оглянулась на дверь.
– Да-да, иди. Иди к нему. Я не стану тебя задерживать.
Свет в ней, менструм, знал, что Колдунья не лжет. Этот поток связывал их, но как и чем – Сюзанна пока не понимала.
– Битва уже проиграна, сестренка, – промурлыкала Иммаколата ей вслед. – Как только ты удовлетворишь свое любопытство, Фуга будет наша.
Сюзанна поспешила в магазин, начиная испытывать страх – не за себя, за Кэла. Она прокричала в темноту его имя.
– Поздно, – сказала Колдунья за ее спиной.
– Кэл!
Ответа не было. Она начала искать его, в промежутках выкрикивая его имя со все нарастающим беспокойством. Это место было настоящим лабиринтом; она то и дело попадала в тупик.
Сперва она заметила осколки стекла на полу, потом – распростертого рядом Кэла. Он не шевелился.
«Он был слишком хрупким, – сказал голос в ее голове, – как все эти Кукушата».
Она подавила эту чужую мысль.
– Не умирай.
Эта мысль была ее; она вырвалась из ее губ, когда она опустилась рядом с ним на колени.
– Пожалуйста, не умирай.
Она боялась дотронуться до него, боялась самого худшего, но знала, что помочь ему, кроме нее, некому. Его голова повернулась к ней. Глаза оставались закрыты, изо рта стекала струйка кровавой слюны, Она протянула руку, как бы желая погладить его волосы, но прагматизм еще не совсем покинул ее, и вместо этого она пощупала пульс у него на шее. Он бился, но слабо.
«Знаешь больше, чем тебе бы хотелось», – сказала ей Иммаколата. А знала ли она сама, что Кэл умирает?
Конечно, знала. Знала и с радостью отравила Сюзанне миг обострения менструма. Она хотела сделать ее своей сестрой по вечной скорби.
Думая об этом, она машинально отняла руку от шеи Кэла и все же погладила его по волосам. Зачем? Он же не спящий ребенок. Ему больно, ему нужна какая-то помощь. Пока она укоряла себя, менструм вскипел где-то в ее животе и начал подниматься, омывая ее сердце, печень, легкие – подниматься к ее руке навстречу Кэлу. Ему не было дела до его боли – это он сказал ей про хрупкость Кукушат, – но ее боль не оставила его равнодушным, и теперь она чувствовала, как он рвался по ее руке к нему, чтобы исцелить его.
Все оказалось необычно просто. Когда в последний момент он вдруг не захотел выходить, она прижала руку ко лбу Кэла, и менструм послушно заструился в него. Она поняла, что распоряжается теперь этим чудом, и сердце ее забилось сильнее.
Она попыталась отнять руку от его лба, но мышцы не подчинились. Казалось, менструм мстит ей за настойчивость и забирает власть над ее телом.
Но тут он решил, что хватит, и отпустил ее. Она поднесла дрожашие руки к лицу. Пальцы пахли Кэлом. Понемногу дрожь начала проходить.
– Ты в порядке? – спросил Кэл. Она отняла руки от лица и взглянула на rtero. Он привстал с земли, ощупывая свои ушибы.
– Думаю, да, – ответила она. – А ты?
– Вроде бы. Не знаю, что случилось... – тут память вернулась к нему, и в лице проступила тревога.
– Ковер...
Он принялся осматривать пол.
– Я же держал его. Господи, я держал его!
– Они его забрали, – сказала она.
Ей казалось, что он сейчас заплачет, но его лицо исказил гнев.
– Проклятый Шэдвелл! – крикнул он, пнув стоящий рядом шкаф. – Я убью его!
Она тоже встала, чувствуя себя слабой и опустошенной. Поглядела вниз, и тут глаза ее наткнулись на что-то среди осколков стекла. Знакомый узор. Да, это был кусок ковра. Она подняла его.
– Они забрали не все.
Он схватил клочок и стал его внимательно разглядывать. Даже на таком маленьком кусочке переплеталось с десяток линий, но он не видел никаких фигур.
Сюзанна смотрела на него. Он держал ткань так осторожно, будто боялся ушибить. Потом он высморкался и вытер нос ладонью.
– Проклятый Шэдвелл, – повторил он, но уже спокойнее.
– Ну и что теперь делать?
Он взглянул на нее, и теперь на глазах его были слезы.
– Пошли отсюда, – сказал он. – Послушаем, что скажет небо.
– Что?
– Извини. Так сказал бы Чокнутый Муни.
Часть третья
Беглецы
«Блуждать меж двух миров, из коих мертв один, другой же неспособен в свет родиться».
Мэтью Арнольд «Монастырь»
I
Река
Они потерпели сокрушительное поражение. Торговец вырвал ковер у Кэла прямо из рук. Но, по крайней мере, они остались живы. Не поэтому ли его настроение улучшилось, когда они вышли из магазина на прогретую солнцем улицу?
Пахло рекой – солью и гнилью. И они пошли туда, не сговариваясь; спустились по Джамайка-стрит и Док-роуд, потом прошли вдоль высокого черного забора, ограждающего доки, пока не нашли в нем калитку. Внутри было пусто. Уже много лет здесь не разгружались большие океанские корабли. Они спустились к самой реке, мимо заброшенных складских помещений. Кал то и дело поглядывал на лицо девушки, шагающей рядом с ним. В ней явно что-то изменилось; появилось какое-то скрытое свойство, которого он не мог понять.
У поэта было свое мнение по этому поводу.
«Правда, она странная, парень? – прошептал он Кэлу в ухо. – Что ты об этом думаешь?»
Конечно. Еще когда он увидел ее на лестнице, она показалась ему странной. А с тех пор их накрепко связали общий страх и общая надежда. Или он просто проецирует на нее свое состояние, боясь остаться один перед лицом тайны?
Она смотрела на воду, и солнечные блики плясали на ее лице. Он знал ее всего сутки, но она пробудила в нем те же противоречивые чувства, что и первый взгляд на Фугу – радость и тоску, воодушевление и тревогу.
Он обязательно сказал бы ей об этом, если бы мог подобрать слова.
Но первой заговорила она.
– Когда ты дрался с Шэдвеллом, я видела Иммаколату.
– Да?
– Не знаю, как объяснить то, что случилось.
Она попыталась рассказать ему, не отрывая взгляда от реки, словно завороженная ее течением. Он понял из ее слов, что Мими принадлежала к народу Чародеев, жителей Фуги, и Сюзанна, ее внучка, тоже имела к ним отношение. Но когда она заговорила о менструме, чудесной силе, которой она каким-то образом овладела, он перестал ее понимать – отчасти и потому, что ее речь стала сбивчивой; она явно не находила слов.
– Я люблю тебя, – вдруг сказал он. Она прервала рассказ, продолжая молча смотреть на текущую воду.
Он подумал, что она не расслышала.
Наконец, она просто произнесла его имя.
Он почувствовал себя обманутым. Ее мысли витали где-то далеко, быть может, в Фуге, на которую – после сегодняшнего открытия – она имела больше прав, чем он.
– Извини, – пробормотал он. – Не знаю, зачем я это сказал. Забудь об этом.
Его извинения вывели ее из транса; она отвернулась от реки и поглядела на него с выражением боли в глазах, будто ей было тяжело оторвать взгляд от блеска воды.
– Не говори так, – сказала она. – Никогда.
Она шагнула к нему и крепко обняла. Он обнял ее в ответ. Ее лицо, уткнувшись в его шею, было влажным от слез. Они стояли так, молча, несколько минут, а река продолжала равнодушно течь мимо. Наконец он спросил:
– Пойдем домой?
Она отпустила его и поглядела в его лицо, словно изучая.
– Все кончилось или только начинается?
Он только покачал головой.
Она еще раз, мельком, оглянулась на реку. Но прежде, чем текущая в ней стихия вновь устремилась к текущей воде, он взял ее за руку и повлек назад к бетону и кирпичу.
Пахло рекой – солью и гнилью. И они пошли туда, не сговариваясь; спустились по Джамайка-стрит и Док-роуд, потом прошли вдоль высокого черного забора, ограждающего доки, пока не нашли в нем калитку. Внутри было пусто. Уже много лет здесь не разгружались большие океанские корабли. Они спустились к самой реке, мимо заброшенных складских помещений. Кал то и дело поглядывал на лицо девушки, шагающей рядом с ним. В ней явно что-то изменилось; появилось какое-то скрытое свойство, которого он не мог понять.
У поэта было свое мнение по этому поводу.
«Правда, она странная, парень? – прошептал он Кэлу в ухо. – Что ты об этом думаешь?»
Конечно. Еще когда он увидел ее на лестнице, она показалась ему странной. А с тех пор их накрепко связали общий страх и общая надежда. Или он просто проецирует на нее свое состояние, боясь остаться один перед лицом тайны?
Она смотрела на воду, и солнечные блики плясали на ее лице. Он знал ее всего сутки, но она пробудила в нем те же противоречивые чувства, что и первый взгляд на Фугу – радость и тоску, воодушевление и тревогу.
Он обязательно сказал бы ей об этом, если бы мог подобрать слова.
Но первой заговорила она.
– Когда ты дрался с Шэдвеллом, я видела Иммаколату.
– Да?
– Не знаю, как объяснить то, что случилось.
Она попыталась рассказать ему, не отрывая взгляда от реки, словно завороженная ее течением. Он понял из ее слов, что Мими принадлежала к народу Чародеев, жителей Фуги, и Сюзанна, ее внучка, тоже имела к ним отношение. Но когда она заговорила о менструме, чудесной силе, которой она каким-то образом овладела, он перестал ее понимать – отчасти и потому, что ее речь стала сбивчивой; она явно не находила слов.
– Я люблю тебя, – вдруг сказал он. Она прервала рассказ, продолжая молча смотреть на текущую воду.
Он подумал, что она не расслышала.
Наконец, она просто произнесла его имя.
Он почувствовал себя обманутым. Ее мысли витали где-то далеко, быть может, в Фуге, на которую – после сегодняшнего открытия – она имела больше прав, чем он.
– Извини, – пробормотал он. – Не знаю, зачем я это сказал. Забудь об этом.
Его извинения вывели ее из транса; она отвернулась от реки и поглядела на него с выражением боли в глазах, будто ей было тяжело оторвать взгляд от блеска воды.
– Не говори так, – сказала она. – Никогда.
Она шагнула к нему и крепко обняла. Он обнял ее в ответ. Ее лицо, уткнувшись в его шею, было влажным от слез. Они стояли так, молча, несколько минут, а река продолжала равнодушно течь мимо. Наконец он спросил:
– Пойдем домой?
Она отпустила его и поглядела в его лицо, словно изучая.
– Все кончилось или только начинается?
Он только покачал головой.
Она еще раз, мельком, оглянулась на реку. Но прежде, чем текущая в ней стихия вновь устремилась к текущей воде, он взял ее за руку и повлек назад к бетону и кирпичу.
II
Пробуждение в темноте
Они вернулись на Чериот-стрит в тусклом предзакатном свете, скрывающем в себе осень. Поискали на кухне чего-нибудь съестного, потом поднялись в комнату. Кэл с бутылкой виски, которую купили на обратном пути. Разговора о том, что делать дальше, не получилось. Усталость и напряжение между ними, возникшие после разговора у реки, заставили их ограничиваться краткими, обрывочными фразами – в основном по поводу отвоеванного ими обрывка ковра, на котором трудно было что-то разглядеть.
Брендан вернулся домой около одиннадцати, покричал на Кэла, потом пошел спать. От его крика Сюзанна словно очнулась.
– Я пойду. Уже поздно.
Но Кэлу очень не хотелось оставаться одному.
– Останься, – попросил он.
– Кровать маленькая.
– Зато удобная.
Она протянула руку к его лицу и осторожно погладила синяки на скуле.
– Нам не нужно спать вместе, – сказала она тихо. – У нас слишком много общего.
Как ни странно, он испытал не разочарование, а какую-то более глубокую надежду. Фуга связало их воедино – ее, свое дитя, и его, случайного пришельца, и незачем подменять эту связь банальным сексом.
– Тогда мы будем просто спать, если ты останешься. Она улыбнулась.
– Я останусь.
Они стянули с себя грязную одежду и нырнули под одеяло. Сон пришел к ним еще до того, как остыла лампочка.
Им снился звук. Жужжание целого роя пчел, спешащих за медом; привычная музыка лета.
Им снился запах. Запах тротуара после дождя, и слабый запах духов, и запах ветра из теплых краев.
Но прежде всего им снилось то, что они видели.
Сперва ткань: бесчисленные нити, перевитые сотней узоров, окрашенные в сотню блеклых цветов, излучающие такую энергию, что им даже во сне пришлось закрыть глаза.
И потом, словно не выдержав собственного напряжения, узлы начали распускаться. Краска с них взмывала в воздух, застилая его цветными пятнами, за которыми нити ткани каллиграфически выписывали свое освобождение. Сперва их переплетение казалось беспорядочным, потом, по мере того, как пляшущие нити соединялись, наслаиваясь друг на друга, стали вырисовываться определенные формы.
Это были люди. Пять человеческих фигур, возникших там, где минуту назад была ткань.
Жужжание пчел в голове у спящих превратилось в голос, выкликающий имена этих пятерых.
Первая – молодая женщина в длинном темном платье, с бледным лицом и закрытыми глазами. «Лилия Пеллиция», – сказали пчелы.
Словно разбуженная своим именем, Лилия открыла глаза.
Тут вперед выступил бородатый мужчина лет пятидесяти в старинном плаще и широкополой шляпе. «Фредерик Кэммел», – глаза за стеклами маленьких круглых очков дрогнули и открылись. Его рука немедленно сдернула шляпу, под которой обнаружилась тщательно завитая и напомаженная шевелюра.
– Вот, – проговорил он, улыбаясь.
Еще двое. Женщина в такой же старомодной одежде (сколько же лет они спали?), кажется, не была особенно довольна пробуждением, но при звуках ее имени – «Аполлина Дюбуа», – открыла глаза и улыбнулась, показав зубы цвета слоновой кости.
Последние из пробужденных вышли вперед парой. Высокий красивый негр с грустным лицом. И голый младенец у него на руках.
«Джерихо Сент-Луис», – сказали пчелы, и негр открыл глаза. Он немедленно взглянул на ребенка, начавшего хныкать еще до того, как назвали его имя.
«Нимрод», – провозгласили пчелы, и хотя младенцу не было еще и года, он ясно знал два слога своего имени. Он открыл глаза, в которых мерцали золотистые искорки.
С его пробуждением игра цветов улеглась, замолкли и пчелы, оставив пятерых пришельцев в темной комнате Кэла.
Первой заговорила та, кого назвали Аполлиной Дюбуа.
– Это какая-то ошибка, – она подошла к окну и выглянула на улицу. – Какого черта мы здесь?
– И где остальные? – продолжил Фредерик Кэммел. Он отыскал зеркало на стене и начал подстригать ножницами, извлеченными из кармана, какие-то лишние волоски у себя на щеках.
– Да, это вопрос, – задумчиво сказал Джерихо. Потом обратился к Аполлине. – Ну, что там видно?
– Ничего. Там ночь. И...
– Что?
– Погляди сам, – она сплюнула сквозь зубы. – Что-то изменилось.
Лилия Пеллиция тоже подошла к окну.
– Она права. Все какое-то другое.
– И почему здесь только мы? —снова спросил Фредерик. – Вот это действительно вопрос.
– Что-то случилось, – тихо сказала Лилия. – Что-то ужасное.
– Ты, конечно, чувствуешь это своей задницей. Как обычно, – фыркнула Аполлина.
– Нельзя ли повежливей, мисс Дюбуа? – заметил Фредерик с выражением возмущенного педагога.
– Не зови меня «мисс». Я же замужем.
Во сне Кэл и Сюзанна, не веря своим ушам, слушали чепуху, которую несли эти видения. При всей их странности они были неподражаемо реальны. Как бы для того, чтобы еще больше смутить спящих, негр Джерихо подошел к кровати и сказал:
– Может, онинам что-нибудь объяснят.
Лилия повернулась к ним своим бледным лицом.
– Нужно их разбудить, – и она потянулась к плечу Сюзанны.
«Это не сон», —поняла Сюзанна, открывая глаза в ту самую минуту, когда холодные пальцы женщины коснулись ее.
Ничего не изменилось. Те же приоткрытые занавески, пропускающие в комнату тоскливый свет фонарей. И те же пятеро у кровати, ее оживший сон. Она села, и взгляды обоих – Джерихо и младенца Нимрода – тут же устремились на ее грудь. Она поспешила завернуться в простыню и разбудила этим Кэла. Он с трудом разлепил сонные глаза.
Брендан вернулся домой около одиннадцати, покричал на Кэла, потом пошел спать. От его крика Сюзанна словно очнулась.
– Я пойду. Уже поздно.
Но Кэлу очень не хотелось оставаться одному.
– Останься, – попросил он.
– Кровать маленькая.
– Зато удобная.
Она протянула руку к его лицу и осторожно погладила синяки на скуле.
– Нам не нужно спать вместе, – сказала она тихо. – У нас слишком много общего.
Как ни странно, он испытал не разочарование, а какую-то более глубокую надежду. Фуга связало их воедино – ее, свое дитя, и его, случайного пришельца, и незачем подменять эту связь банальным сексом.
– Тогда мы будем просто спать, если ты останешься. Она улыбнулась.
– Я останусь.
Они стянули с себя грязную одежду и нырнули под одеяло. Сон пришел к ним еще до того, как остыла лампочка.
* * *
Сон их не был пустым: он нес с собой сны. Вернее, один сон который снился им обоим.Им снился звук. Жужжание целого роя пчел, спешащих за медом; привычная музыка лета.
Им снился запах. Запах тротуара после дождя, и слабый запах духов, и запах ветра из теплых краев.
Но прежде всего им снилось то, что они видели.
Сперва ткань: бесчисленные нити, перевитые сотней узоров, окрашенные в сотню блеклых цветов, излучающие такую энергию, что им даже во сне пришлось закрыть глаза.
И потом, словно не выдержав собственного напряжения, узлы начали распускаться. Краска с них взмывала в воздух, застилая его цветными пятнами, за которыми нити ткани каллиграфически выписывали свое освобождение. Сперва их переплетение казалось беспорядочным, потом, по мере того, как пляшущие нити соединялись, наслаиваясь друг на друга, стали вырисовываться определенные формы.
Это были люди. Пять человеческих фигур, возникших там, где минуту назад была ткань.
Жужжание пчел в голове у спящих превратилось в голос, выкликающий имена этих пятерых.
Первая – молодая женщина в длинном темном платье, с бледным лицом и закрытыми глазами. «Лилия Пеллиция», – сказали пчелы.
Словно разбуженная своим именем, Лилия открыла глаза.
Тут вперед выступил бородатый мужчина лет пятидесяти в старинном плаще и широкополой шляпе. «Фредерик Кэммел», – глаза за стеклами маленьких круглых очков дрогнули и открылись. Его рука немедленно сдернула шляпу, под которой обнаружилась тщательно завитая и напомаженная шевелюра.
– Вот, – проговорил он, улыбаясь.
Еще двое. Женщина в такой же старомодной одежде (сколько же лет они спали?), кажется, не была особенно довольна пробуждением, но при звуках ее имени – «Аполлина Дюбуа», – открыла глаза и улыбнулась, показав зубы цвета слоновой кости.
Последние из пробужденных вышли вперед парой. Высокий красивый негр с грустным лицом. И голый младенец у него на руках.
«Джерихо Сент-Луис», – сказали пчелы, и негр открыл глаза. Он немедленно взглянул на ребенка, начавшего хныкать еще до того, как назвали его имя.
«Нимрод», – провозгласили пчелы, и хотя младенцу не было еще и года, он ясно знал два слога своего имени. Он открыл глаза, в которых мерцали золотистые искорки.
С его пробуждением игра цветов улеглась, замолкли и пчелы, оставив пятерых пришельцев в темной комнате Кэла.
Первой заговорила та, кого назвали Аполлиной Дюбуа.
– Это какая-то ошибка, – она подошла к окну и выглянула на улицу. – Какого черта мы здесь?
– И где остальные? – продолжил Фредерик Кэммел. Он отыскал зеркало на стене и начал подстригать ножницами, извлеченными из кармана, какие-то лишние волоски у себя на щеках.
– Да, это вопрос, – задумчиво сказал Джерихо. Потом обратился к Аполлине. – Ну, что там видно?
– Ничего. Там ночь. И...
– Что?
– Погляди сам, – она сплюнула сквозь зубы. – Что-то изменилось.
Лилия Пеллиция тоже подошла к окну.
– Она права. Все какое-то другое.
– И почему здесь только мы? —снова спросил Фредерик. – Вот это действительно вопрос.
– Что-то случилось, – тихо сказала Лилия. – Что-то ужасное.
– Ты, конечно, чувствуешь это своей задницей. Как обычно, – фыркнула Аполлина.
– Нельзя ли повежливей, мисс Дюбуа? – заметил Фредерик с выражением возмущенного педагога.
– Не зови меня «мисс». Я же замужем.
Во сне Кэл и Сюзанна, не веря своим ушам, слушали чепуху, которую несли эти видения. При всей их странности они были неподражаемо реальны. Как бы для того, чтобы еще больше смутить спящих, негр Джерихо подошел к кровати и сказал:
– Может, онинам что-нибудь объяснят.
Лилия повернулась к ним своим бледным лицом.
– Нужно их разбудить, – и она потянулась к плечу Сюзанны.
«Это не сон», —поняла Сюзанна, открывая глаза в ту самую минуту, когда холодные пальцы женщины коснулись ее.
Ничего не изменилось. Те же приоткрытые занавески, пропускающие в комнату тоскливый свет фонарей. И те же пятеро у кровати, ее оживший сон. Она села, и взгляды обоих – Джерихо и младенца Нимрода – тут же устремились на ее грудь. Она поспешила завернуться в простыню и разбудила этим Кэла. Он с трудом разлепил сонные глаза.