Страница:
– Большая свора? – деловито спросил Pax.
– Трижды восемь голов. Недоросли! Главари их наудачу посылают – без счёта, как мясо. Плесенью окормят, чтоб задурели – и вперёд, с песней про Чёрную Звезду. Вожаками шли два пся матёрых... шли, да не ушли. Их по наколкам и рваным носам опознали. Так что у вертоградских вера хоть не радужная, зато крепкая – на спуск нажимать не мешает.
Форт представил нежную Лурдес и её паству, внимательно навострившую ушки. «А теперь, дети мои, я расскажу вам, что надо делать, когда обе щеки подставлены, а события развиваются дальше. Сегодня тема нашего занятия – единый пулемёт „ника" калибра десять и пятьдесят восемь миллиметра».
Порой боевые дамы, отслужив в армии, идут проповедницами во Вселенскую. Особенно те, кого в военной школе натаскивали по инопланетным языкам. Если «жрица» смогла рассчитать систему обороны...
– ...потом высадите нас у троглодитских нор за высотой двести двадцать. До входа в норы доберёмся сами, возвращаться будем под землёй.
– Рельсы там слабоваты. Ладно, тихим ходом подберёмся как можно ближе. Будьте осторожнее с пещерными, они народ двуличный.
Градостроители Эрке не мудрствовали. Град, в плане похожий на гроздь круглых виноградин, опоясывало кольцо ближних городцов и космодромов, снаружи обведённое кругом дальних городцов, вписанным в квадрат, а вне его проходил квадратный периметр, ограничивающий площадь в шестьдесят мириадов вёрст. Это напоминало игрушку «матрёшка» или резные кубики из Синьхуа, внутри которых – шар, в нём – ещё один, и так до центра.
Как убедился Форт, живое ядро Эрке окружали не слои хрупкой скорлупы, а настоящие стальные оболочки.
– Человек, перешедший периметр с оружием, – мёртв, – так выразил Pax суть порядка, соблюдавшегося внутри главного квадрата. – Никакого суда, никакого разбирательства – смерть на месте. Исключение одно – если человек сдаётся и складывает оружие до прохода через периметр; тогда с ним будут говорить.
– Ещё он должен показать, что на нём нет взрывчатки, – прибавила Тими. Она облизывала вяленую смокву – садоводы подарили экипажу целый восьмерик этой сласти.
– Кстати о подрывниках, – вмешался командир дрезины. – Слыхали мы, в граде опять были взрывы.
«А я почему-то не слышал, – отметил про себя Форт. – Режим молчания?..»
– Были, – кратко ответил Pax. – Та же история, что с Вертоградом. Недоросль, щепотка плесени, сказочка «Пред тобою разомкнётся Чёрная Звезда» – и бомбист готов. Большинство мы отловили до теракта.
– Теперь у нас другая боль в ушах. – Откусив, Тими старательно жевала сладкую тугую мякоть. – Засланных с наружного кольца вычислить легко; они заметны, даже когда переоденутся, причем видно, что наелись плесени. Но им стали подражать градские, а этих распознать сложнее. Особенно после приступов.
– Ваши градские боятся плесени. – хмыкнул командир, движением пальца по сенсорам привычно поворачивая над собой орудийную башню. – Вместо неё смотрят волшебные картинки, пока мозги не потекут. У нас это редкость.
Дрезина катила среди холмов, поросших ржаво-серым «звериным волосом» и кое-где – измученными кривыми деревцами с увядшей коричневатой листвой. Сдвинув заслонку, Форт изучал осенний пейзаж в смотровую щель. Чудилось, что земляной покров тонок и едва скрывает когти и клыки каменных драконов – то тут, то там из грунта выступали надолбы и лобастые бугры изломанных пород. Разбросанные скалы застыли, погрузившись в наносную почву и прах отмерших трав. Дождь миновал, взошло солнце, но поверхность не стала краше. Возделанные оазисы вроде Вертограда были на ней островками в диком поле безлюдья. Кое-где склоны промытых оврагов скрепляли посадки, тянулись шеренги древесных саженцев.
Поездка вверх принесла много новой информации. Здесь, между бойцами сил безопасности и стражами периметра, режим молчания соблюдался не так строго, как в Эрке. Геофизики и садоводы, живущие на рубеже освоения, тоже не были скрытными.
– В граде экран и приставка есть почти в каждой семье. – Вздохнув. Тими как бы невзначай взяла ещё одну смокву. – Всю торговлю кассетами не проверишь.
– Говорят, появились фрактальные фильмы, которые вкачивают идею прямо в голову, – осторожно подал голос машинист, словно нащупывая путь по болоту. – Глазом ничего не видно, а потом эта Звезда откладывается в башке, и шёпот – мол, кричи, круши, бей! Все барьеры срывает.
– Туанская технология. – Pax постукивал ногтями по обшивке кабины, разглядывая наклейки – девушки, прикрытые цветами, головы целующейся пары с серьгами-цветами, девушка, вздёрнувшая хвостик, девушка в расстёгнутой форме с пистолетом-автоматом. – Сделано на основе записей, которыми на ТуаТоу обучают спящих в инкубаторе. А продают с обложкой: «Успокой-программа для подростков».
Он перехватил строгий взгляд Эксперта.
– Я говорил вам об этом. Рынок реагирует на спрос – после приступов недоросли замыкаются на общении с экраном, а успокойки якобы им помогают.
Pax показывал в граде таких пострадавших. Школы разрешали им учиться дома, по сети, потому что на улице многих охватывал страх пережить приступ заново. Ночь за ночью – носом в игру, безвылазно, забывая о еде и сне. Чтобы оборвать влечение, им не давали пить – когда становилось невмоготу, они пили из туалетного стока.
Оказалось, и в успокой-программы яд заложен. Безымянный чернозвёздный бизнес полз из-за периметра, порциями вбрасывая в град плесень, ужас, разъедающие ум программы и воющие песни.
– Поймать их волну легко, – командир повернулся к рации, – и запеленговать можно, а вот как бы ракетой в передающую мачту...
Рация заныла долгим кошачьим мявом, похожим на гнусавый плач:
– Есть такое благодатное явление природы, как международное сообщество, – со скверной улыбкой процедил Pax. – Три Града и Авако подписали его условие – запрет на планетарную войну. На этом условии нам поставили белковые колонки.
– Отнять не посмеют. И Туа, и Фор – всем известно, сколько населения питается с колонок.
– Оно так, – командир сдвинул бескозырку на затылок, – но торговлю нам прижмут, а она приносит больше, чем колонки.
– Когда на вас напала ЛаБинда, отбиваться вам не запретили.
– Биндэйю имеют сквозное оружие, а мы – нет, – с досадой бросил Pax. – Даже высшие поняли, что запретить нам военный ответ было бы подло. И постарались развести нас, едва дело дошло до звёздной войны.
– Проиграли бы, – хмуро пробубнил командир. – Грады-то заглублены, удар выдержат, но без дисковой пушки не выстоять. Отвечать нечем!
Тими вновь нашла отраду в смоквах: надо же чем-то подсластить горечь того, что твоя цивилизация – слабая и несчастливая. Но и сахаристый плод не помог; сдерживаясь, чтобы не провести по пальцам языком, наогэ с грустью сказала:
– Мы уронили меч-радугу в море.
– Мы им сперва распахали планету. – Pax сел так, чтобы не видеть цветочных девушек. – Эксперт, мы побывали на двух точках. Лично я не встретил ничего нового, что можно добавить в схему.
Форт мысленно согласился с ним. Он надеялся на геофизиков, всё-таки люди научные, вооружённые приборами, но на Тат-14 всё выглядело так же удручающе, как на любой оранжевой линии в граде. Внезапный приступ массового безумия, два самоубийства, трагическое недоумение в конце и разнообразные проблемы со здоровьем. Вертоград, лежащий в стороне от линии удара, отделался общим недомоганием, беспричинными взрывами злобы и сладострастия, после чего наступило покаяние. Плодовые деревья после сбора урожая мало чем проявили своё отношение к удару, и следили за ними не так, как в колонке.
Линии. Бесовщина какая-то... Ребята из Синьхуа – был однажды эпизод непринуждённого общения – говорили среди прочего, что старокитайские демоны двигались только по прямой, и избежать их налёта было нетрудно – поставить кирпичную стену перед воротами. Гужевому транспорту приходилось вилять перед въездом, зато город гарантирован от бесов. Вроде экранирования.
Положим, часть злых духов эмигрировала в космос вместе с китайцами. Разумно предположить, что их свойство летать по прямой линии сохранилось. Но тогда бы и кирпич сохранил свойства экрана! а здесь? Град в каменной глубине беззащитен против фактора, лишающего разума. Так и в самом деле станешь слушать радио Аламбука, чтобы найти ответ в их завываниях. И поверишь в проклятие пяти чёрных жрецов. Осталось чуть – снять блокировку скепсиса и присоединиться к...
Форт огляделся.
«Деваки, матерь Кришны – они же все... Все верят в проклятие. Они не оставляют выхода ни себе, ни мне. Даже Pax нацепил радугу – Pax, который железным голосом внушал мне про „объективные причины". Положим, он приколол оберег ради Тими, чтобы её успокоить, но как бы то ни было – я здесь последний, кто сопротивляется. А они ждут, что я к ним приобщусь, и всем всё станет окончательно ясно. И мы каждые пять – или восемнадцать – суток будем трястись: когда же стукнет? и выкрасим волосы в семь цветов небесного меча – вдруг оно от нас отскочит? Вон у машиниста – выкрашены! он бескозырку до бровей натянул, а всё равно видно».
– Сомнительно, чтобы в Аламбуке имелся институт психонетики, – натужно-бодрым тоном сказал Форт. – Исследования тонкого мира сложны. Сто против одного, что мародёры не выделят ни крину, ни камешку на расчёт вызова... кого они там всё время поминают без имени?
Pax сделал своё коронное движение, означающее отказ отвечать, – отвернул голову к левому плечу; все остальные дружно промолчали. «Захватило вас – дальше некуда». Настроение у Форта ощутимо снизилось, начала подкрадываться беспощадная тоска, тягостное одиночество в толпе.
– Им не надо исследовать, – промычал командир, утративший всю разговорчивость, – они умеют.
Справа от насыпи кое-как держался на согнутых опорах щит с выцветшей и наполовину облезшей надписью – проступали неясные буквы, синие на белом; поверх них жирными размашистыми полосами спрея была намалёвана перевёрнутая чёрная звезда, выставившая вверх острия рогов, а ниже шла косая полуграмотная надпись: «АЛАМБУК НЕЗАВИСИМОСТИ ДАЛЬША НИ ШАГА, СМЕРТ! ОКУРКИ»
– Влепи-ка! – Командир ткнул оператора систем огня в плечо. Того дважды просить не пришлось; кивнув: «Есть влепить!», он пробежал пальцами по клавиатуре – развернувшись, башня жахнула одним стволом.
Синяя искра пронеслась по воздуху к щиту – и плакат на опорах исчез в туче кипящего огня.
– А ещё, – вдруг громко выпалил командир, словно выстрел по щиту разрешил ему глубже дышать, – эти огарки электричество воруют! Когда свет тухнет не по расписанию – это они. Видеть не могу их резаные ухи, носы драные – только на прицеле!
– Далече, ахвицеры, ох, далече вы заехали! – Говор троглодитского вождя напоминал причитания. Его жёны, снохи и какие-то неизвестные плешивые создания ритуально плакали без слёз, воздевая руки и дёргаясь из стороны в сторону. Тут же плясали и блеяли грязные детишки в тряпье, а троглодиты помоложе, но такие же оборванные и немытые, жались поближе к пришельцам, виляли всем туловищем и умильно облизывались, закатывая глаза, урча и царапая воздух, словно ласкались издали.
– Кормильцы, кормильцы! Ох, начальник Pax, не чаял я, дурья моя башка, тебя вживе повидать! – стенал седоухий вождь, разметая градским путь истрёпанными полами хламиды, бренчащей нашитыми ключами, пробками, консервными крышками и кольцами из проволоки. – Ни въявь, ни в снах не ждал увидеть! Всё-то плакал о тебе! Да разрази ты меня в дым, да прободи мою утробу, ежли я не думал, что тебя, мой огонёк, в том гиблом рейде на светлую головушку укоротили! Ииыхх! Ночка ясная! Мать, дочери мои! сыночки! режь скотину, доставай грибочки! Цельну луну гулять будем, что мой великий Pax О Пяти Перстах воротился невредимым из резни! Будем песни стонать, плакать будем!
«Хм, что за рейд, что за резня?.. – не мог вникнуть Форт, – И опять звучит укорочение на голову. Преследует меня эта хирургическая операция, куда бы я ни прилетел. Можно подумать, что я на Планете Монстров, в Купер-Порте, слушаю о подвигах краснокожих братьев по разуму...»
Pax О Пяти Перстах выступал среди кишащих голодранцев по-княжески, плавно вынося вперёд ноги, как бы распихивая рвань, льнущую обнять его колени.
После шаткой езды по раздолбанным рельсам отдалённой ветки, после марша по лабиринту валунов под висящим над головой солнцем Форту ошеломительно и дивно было войти в низкий, выгрызенный в диком камне проход. Он прокладывал дорогу во тьме пучком света и вдруг, после выкрика Раха, поймал лучом белёсые испуганные лица с линзами стеклянно-синих глаз, острия копий, сжатых в костлявых пальцах, а затем оказался в пещере, почти в точности такой, какая нарисована в учебнике древней истории, – кучи отрепьев, закопчённый свод, горшки со стряпнёй на примитивном очаге и эта пляска растрёпанных, расхристанных отродий тьмы перед тремя рыцарями в отливающих роговым блеском гранитно-серых доспехах.
– Подарки, подарочки! кланяйтесь низенько! Где лампа?! лампу зажгите! Эй, не жалеть кырасину! всё спалим, чтоб угодить гостюшкам!
Внезапно Форт осознал, что был незнаком со смыслом слова «обожание». Оно – от выражения «о, боже!». Его хотели, но безумно боялись потрогать, к нему тянулись, но замирали в двух-трёх сантиметрах от брони, водили вдоль ног подушечками мозолистых пальцев, скулили от страха и счастья видеть богатырей – чьи небесные дары, увы, сюда не дошли.
– Шкур настелить! в три кучи! всё, всё горой валите, чтоб мягонько было!
– Вы сможете что-нибудь съесть? – почти не разжимая губ, краем рта спросил Pax, чопорно глядя перед собой и чуть вскинув лицо.
– Немного. Это обязательно?
– Надо бы. Они – из покорных троглодитов, даже отпускают молодняк к нам на учёбу.
– Много мы им дать не можем, – сквозь зубки проговорила Тими, сидящая одесную Раха, как паж-оруженосец рядом с господином. – Но обучить грамоте, доврачебным навыкам, основам гигиены...
– Похоже, им это даётся с трудом.
– Легко только ломать, – чуть глуше молвил Pax. – Если их не привлекать и не подкармливать, они перейдут на ту сторону.
Перед тремя бронированными божествами поставили подносы с мясом. Даже в прошлой жизни и с большой голодухи Форт не позарился бы на такую снедь. Всё племя выстроилось напротив на коленях.
– Вместе – взяли. – негромко скомандовал Pax. – Эксперт, делайте как я.
Они немного склонились, синхронно отхватив пальцами правой руки по кусочку жаркого.
– Ешьте! – сделал Pax царственный жест.
Троглодиты набросились на подносы: возня, выкрики, чавканье, быстро жующие рты и длинные яркие языки, вылизывающие жирные пальцы.
– А ты артист, – добродушно усмехнулся Форт.
– Приходится.
– Прямо выдрессировал их...
– Они знают, что у нас шесть пистолетов. Их копья – не оружие, а тростинки. Меньше чем за минуту мы истребим тут всех. Рикошеты нам в броне не страшны.
– Тебе доводилось проделывать что-либо подобное?
Pax величаво повернул голову к левому плечу, поджав нижнюю губу и прикрыв веки.
– Тими, подарки.
Настал черёд ликовать детям и женщинам. Обожание захлёстывало через край. Тими раньше припрятала две горсти смокв и теперь совала их в рот детворе по штуке.
– Жуй, не глотай – а то подавишься! вот, умница.
Ровеснице Тими, одетой чище прочих, досталась пачка квадратных жетонов, маркированных лазерными сетками.
– Не забудь, срок их обмена и получения лекарств – в первый градский день.
– Ага, наогэ, я запомню. – Фельдшерица для верности накарябала дату капиллярной на упаковке.
Тими осталась в окружении щебечущих малышей, а Pax с Фортом отдалились к мужской части пещеры. Там вождь с кустистыми кистями на седых ушах и его довольно коренастый сын с угодливой улыбкой приготовили всё для степенной деловой беседы. Грибочки и большие папиросы. Ноздри Раха дёрнулись, когда их коснулся дым.
– Сам растил, Мантых? – кивнул он на плошку с осклизлыми грибами.
– Ваши слова, начальничек, в неправду сказаны, не осерчайте на старого дурня. Не нашенское это. Безымянный какой-то прибрёл поверху, он барыжил. Мы с сынкой закусили по грибку. Вымочено в меру, ум не мутят, а в пузе теплеет.
– Так, так... А плесень как, пышно растёт?
Отец с сыном стали кланяться и клясться, что о таком злаке они понятия не имеют. То же последовало и на вопрос о дружбе с закордонными.
– Мой старший брат, мастер по свинкам. – Pax представил Форта в рамках понятий троглодитов. – От него ничто не скроется. Приготовьтесь ему отвечать, трепещите.
– Свинки! – Уловив из речей Раха верный тон, Форт с нахрапом взялся за династию вождей. – Пятой ночью от нынешней – что с ними было?
– Пятой? – переглянулись Мантых с Кой Мантыхом. – Эт которая ж ночь?
– Когда ты Акусе ухи драл! вспоминай, батька!
– Я-а?! и не тронул! так, любя!..
– Все кистюхи повыдрал.
– Линька у ней! не, сынка, – эт когда ты Жайке выволочку учинил!
– Не бывало, чтобы я ей...
– А как же! хвост грозил отрезать, красоты лишить! нож искал...
– Ей, милке моей, – хвост? Врёшь, батька!
– Сам врёшь! начальничек, в нём на паучью слезу правды нету!
– Чтоб ты камень из костра лизал за эти слова!
Мантых, не вставая, треснул Кой Мантыха по оскаленной физиономии. Когда тот замахнулся в ответ, старый хрыч показал, что не за одни седины занимает свою должность, – так ловко защемил сынка за нос, что тот забыл, зачем лапу поднял. Свободной рукой вождь прихватил жгут из скатанной кожи и стал охаживать великовозрастного по ушам.
– Свинки! – напомнил Форт.
– В ночь, когда все передрались... – проговорил Pax задумчиво.
– Ну да! – Отдуваясь, Мантых влепил сынку ещё разок и отпустил его нос. – И вздорили все, и половина свинов передохла.
– И плесень вся в трубку свернулась! – гаркнул Форт, хлопнув по полу ладонью. О поведении лишайников и прочих примитивных форм жизни в лиловой зоне он разведал немало.
– Вся, как короста, сошла!.. какая плесень? – спохватился бодрый старец, словно с ноги сбился. – Не было, не было! оговорился я. Стар, глуп, брешу незнамо чего!
– О, Мантых, в тёмные игры ты с начальством играешь, – покачал шлемом Pax, – а мы тебе лекарства, всякую мануфактуру даём. Не зря ли?.. может, ты ещё что-нибудь утаиваешь?
– Свинок показывай, – приказал Форт.
– Съели дочиста!
– Вместе с копытами? – Форт не терял надежды раздобыть хоть обрезки на анализ.
Мантых собрался робко возразить – мол, у свинок когти, не копыта, – но в этот миг в пещере что-то изменилось.
Форту показалось, что с пола единым вздохом поднялась пыль – не к месту вспомнилась сказка про Тётушку Метелицу. Словно невидимые руки встряхнули разом все простыни, и густая пыль всколыхнулась волной. Но перепада давления не было. Не отметил он и сейсмических колебаний.
Одновременно стали ярче огни ламп и пламя очага – нет, они не разгорелись, но воздух будто стал иначе пропускать свет, и огни окружил радужный ореол.
Выскочила аналогия, найденная вариатором в памяти – радужные круги у источников света отмечаются при отёке роговицы.
«Но у меня нет роговицы», – возразил сам себе Форт.
Взмах пыли и вспышка лучистых семицветных ореолов заняли доли секунды. Вслед за этим раздался и стал расти многоголосый стон. Детский – дети схватились за головы, за животы; кто-то вскочил с тонким криком, другой выгнулся и забился в судорогах. Женский – не успев встревоженно переглянуться, женщины наперебой заголосили и заметались. Мужской – кто-то взвыл, выкатив вмиг налившиеся кровью глаза. Иные, рывком поднявшись, оглядывали пещеру как бы в поисках выхода. Третьи, мгновенно потеряв всякое мужество, с визгом начали карабкаться на стены, срываясь и ломая ногти. И многие, многие с непередаваемым ужасом смотрели вниз, в пол.
– А-а-а-а! – заревел седоухий Мантых, с молодой прытью вскакивая с места и подпрыгивая, будто пол жёг ему ноги. – Вот он! вот он! гибне-е-ем!!
– Зве-е-е-ерь!! – вопил мечущийся Кой Мантых. Он схватился с мужчиной, который бил копьём в пол, вырвал оружие и тут же всадил ему в грудь на всю глубину наконечника.
Pax стал белым. На его лице крупными каплями выступил пот и появилась гримаса еле сдерживаемого испуга.
– Фортунат, это – приступ! это зверь!! Найди Тими! Держитесь вместе!..
Но Форт ничего не чувствовал. Он один оставался неподвижен и собран в пещере, за секунды ставшей ареной смятения. Кругом бились, рыдали, корчились умалишённые люди, беспорядочно сновали в слепом стремлении где-нибудь спрятаться, куда-то убежать. Колебание пыльной кисеи. Радужные венцы огней. И никаких других изменений. Мозг в коконе фартанга получал от внешних датчиков обычные сигналы.
– Я не смог побывать на «Бетхэн Галлахер», – бурчал Альф, пытаясь унять волнение тем, что ходил из угла в угол. Остановившись, он неожиданно звонко выкрикнул: – Но это не моя ошибка! это сбой системы навигации! Мне не оставалось ничего другого, кроме как переброситься. Иначе столкновение было неизбежным.
– Что там поделывает Яримицу? – Албан изображал праздное валяние в постели. Он не мог отказаться от некоторых видов человеческого поведения.
– Прогоняет всех через углублённый медосмотр. По-моему, по пятнадцатому разу. «Бетхэн Галлахер» от него стонет; говорят, лучше подряд две ревизии и три командорские инспекции, чем одно нашествие врачей. Он сочинил анкету, представляешь! все пострадавшие... потерпевшие... в общем, кто был на борту, когда фрегат накрыла волна моего выхода, заполняют тысячу триста пунктов и плачут. Они почти здоровы, а их всё мытарят!
– Им тогда серьёзно досталось?
– Чепуха! – Альф был нескрываемо счастлив, что всё обошлось и его не поставят в угол. – Так, лёгкое помутнение сознания – будто пыль полетела, радужные круги в глазах, у кого-то живот заболел... да, ещё настроение испортилось. И вылетела электроника, кроме самой защищённой.
Дети верещали как резаные. Они хватались цепкими ручонками за пояс, за руки – не оторвёшь!.. и лезли вверх по телу, как по дереву. Тими шаталась под их тяжестью, глядела дикими глазами, но не отступала, опекая группу сбившихся вокруг неё детёнышей. Какие-то драные женщины с воем кружились рядом, отрывали двух-трёх и, зажав под мышкой или посадив на спину, согнувшись, бежали к выходу.
Гвалт, шум, резкие гортанные крики – с мужской половины вырвались поджарые парни, вытаращив глаза. Они прокладывали себе путь, орудуя палками и копьями.
Мятущиеся женщины замечали их в последний момент и отшатывались прочь.
Исступлённо орал потерянный ребёнок. В мозгах у него переклинило, он весь ушёл в крик, аж глаза закатились и мышцы свело.
Кто-то из воинов-троглодитов ногой сбил ребёнка наземь и бросился на него. Тими, не колеблясь, подняла пистолет и вышибла воину мозги. Озверевший. Зверь так и прёт, лезет изнутри. Другие-то не озверели! плачут, по полу катаются, но не кидаются детей рвать.
Форт пытался вызвать Тими – глухо! на ходу проверил шлемофонную связь – вырубилась начисто! Отказала добрая половина функций бронекостюма. Оставалось полагаться на системы своего тела.
– Держись, Тими! – закричал он, приоткрыв шлем. – Встань к стене!
– Эксперт, скорей! Я боюсь! не могу!.. – едва донеслось сквозь хаос. Голос, с трудом выделенный акустическим анализатором, походил на мучительный стон. Форт разгребал и сбрасывал с себя кишащих троглодитов, словно продирался сквозь сплошные заросли судорожно колышущихся тел. Щербатый рот оскалился у самого забрала, брызгая слюной и бранью, – Форт смёл троглодита в сторону. Если остановишься – облепят, свалят. Прочь! куда лезешь на загривок?!.
В глазах у Тими затмилось, подступила исчерна-красная мгла. Зверьё напирало со всех сторон, разевая пасти, протягивая когти – впиться зубами, терзать, убивать. Два ствола! достать второй! в голову, в голову – и тому, и этому!
Выстрелы. Тими стреляла из обоих пистолетов. Паника помешала ей поставить оружие на стрельбу очередями, иначе рикошеты посекли бы очень многих – но воины падали, поражённые её пулями. Форт бросился к ней, расталкивая обезумевших с пути.
– Тими, остановись! перестань!
– Зверь, зверь! – голосила она, бездумно нажимая и нажимая спусковые крючки. Подняв на Форта глаза – пустые, бешеные, – она направила на него и оружие. Его отбросило, но панцирь выдержал попадание с предельно малой дистанции. Расчётный сектор мозга раньше сознания вычислил, как устоять. Следующим рывком Форт достиг Тими и выбил у неё пистолеты. Пронзительно, яростно взвизгнув, она ударила его кортиком – клинок впустую скользнул по броне.
– Трижды восемь голов. Недоросли! Главари их наудачу посылают – без счёта, как мясо. Плесенью окормят, чтоб задурели – и вперёд, с песней про Чёрную Звезду. Вожаками шли два пся матёрых... шли, да не ушли. Их по наколкам и рваным носам опознали. Так что у вертоградских вера хоть не радужная, зато крепкая – на спуск нажимать не мешает.
Форт представил нежную Лурдес и её паству, внимательно навострившую ушки. «А теперь, дети мои, я расскажу вам, что надо делать, когда обе щеки подставлены, а события развиваются дальше. Сегодня тема нашего занятия – единый пулемёт „ника" калибра десять и пятьдесят восемь миллиметра».
Порой боевые дамы, отслужив в армии, идут проповедницами во Вселенскую. Особенно те, кого в военной школе натаскивали по инопланетным языкам. Если «жрица» смогла рассчитать систему обороны...
– ...потом высадите нас у троглодитских нор за высотой двести двадцать. До входа в норы доберёмся сами, возвращаться будем под землёй.
– Рельсы там слабоваты. Ладно, тихим ходом подберёмся как можно ближе. Будьте осторожнее с пещерными, они народ двуличный.
Градостроители Эрке не мудрствовали. Град, в плане похожий на гроздь круглых виноградин, опоясывало кольцо ближних городцов и космодромов, снаружи обведённое кругом дальних городцов, вписанным в квадрат, а вне его проходил квадратный периметр, ограничивающий площадь в шестьдесят мириадов вёрст. Это напоминало игрушку «матрёшка» или резные кубики из Синьхуа, внутри которых – шар, в нём – ещё один, и так до центра.
Как убедился Форт, живое ядро Эрке окружали не слои хрупкой скорлупы, а настоящие стальные оболочки.
– Человек, перешедший периметр с оружием, – мёртв, – так выразил Pax суть порядка, соблюдавшегося внутри главного квадрата. – Никакого суда, никакого разбирательства – смерть на месте. Исключение одно – если человек сдаётся и складывает оружие до прохода через периметр; тогда с ним будут говорить.
– Ещё он должен показать, что на нём нет взрывчатки, – прибавила Тими. Она облизывала вяленую смокву – садоводы подарили экипажу целый восьмерик этой сласти.
– Кстати о подрывниках, – вмешался командир дрезины. – Слыхали мы, в граде опять были взрывы.
«А я почему-то не слышал, – отметил про себя Форт. – Режим молчания?..»
– Были, – кратко ответил Pax. – Та же история, что с Вертоградом. Недоросль, щепотка плесени, сказочка «Пред тобою разомкнётся Чёрная Звезда» – и бомбист готов. Большинство мы отловили до теракта.
– Теперь у нас другая боль в ушах. – Откусив, Тими старательно жевала сладкую тугую мякоть. – Засланных с наружного кольца вычислить легко; они заметны, даже когда переоденутся, причем видно, что наелись плесени. Но им стали подражать градские, а этих распознать сложнее. Особенно после приступов.
– Ваши градские боятся плесени. – хмыкнул командир, движением пальца по сенсорам привычно поворачивая над собой орудийную башню. – Вместо неё смотрят волшебные картинки, пока мозги не потекут. У нас это редкость.
Дрезина катила среди холмов, поросших ржаво-серым «звериным волосом» и кое-где – измученными кривыми деревцами с увядшей коричневатой листвой. Сдвинув заслонку, Форт изучал осенний пейзаж в смотровую щель. Чудилось, что земляной покров тонок и едва скрывает когти и клыки каменных драконов – то тут, то там из грунта выступали надолбы и лобастые бугры изломанных пород. Разбросанные скалы застыли, погрузившись в наносную почву и прах отмерших трав. Дождь миновал, взошло солнце, но поверхность не стала краше. Возделанные оазисы вроде Вертограда были на ней островками в диком поле безлюдья. Кое-где склоны промытых оврагов скрепляли посадки, тянулись шеренги древесных саженцев.
Поездка вверх принесла много новой информации. Здесь, между бойцами сил безопасности и стражами периметра, режим молчания соблюдался не так строго, как в Эрке. Геофизики и садоводы, живущие на рубеже освоения, тоже не были скрытными.
– В граде экран и приставка есть почти в каждой семье. – Вздохнув. Тими как бы невзначай взяла ещё одну смокву. – Всю торговлю кассетами не проверишь.
– Говорят, появились фрактальные фильмы, которые вкачивают идею прямо в голову, – осторожно подал голос машинист, словно нащупывая путь по болоту. – Глазом ничего не видно, а потом эта Звезда откладывается в башке, и шёпот – мол, кричи, круши, бей! Все барьеры срывает.
– Туанская технология. – Pax постукивал ногтями по обшивке кабины, разглядывая наклейки – девушки, прикрытые цветами, головы целующейся пары с серьгами-цветами, девушка, вздёрнувшая хвостик, девушка в расстёгнутой форме с пистолетом-автоматом. – Сделано на основе записей, которыми на ТуаТоу обучают спящих в инкубаторе. А продают с обложкой: «Успокой-программа для подростков».
Он перехватил строгий взгляд Эксперта.
– Я говорил вам об этом. Рынок реагирует на спрос – после приступов недоросли замыкаются на общении с экраном, а успокойки якобы им помогают.
Pax показывал в граде таких пострадавших. Школы разрешали им учиться дома, по сети, потому что на улице многих охватывал страх пережить приступ заново. Ночь за ночью – носом в игру, безвылазно, забывая о еде и сне. Чтобы оборвать влечение, им не давали пить – когда становилось невмоготу, они пили из туалетного стока.
Оказалось, и в успокой-программы яд заложен. Безымянный чернозвёздный бизнес полз из-за периметра, порциями вбрасывая в град плесень, ужас, разъедающие ум программы и воющие песни.
– Поймать их волну легко, – командир повернулся к рации, – и запеленговать можно, а вот как бы ракетой в передающую мачту...
Рация заныла долгим кошачьим мявом, похожим на гнусавый плач:
– Психическая атака, – высказался Форт, когда командир покинул аламбукскую волну. – Они используют приступы как повод поиграть у вас на нервах. Во всяком случае, я не встречался с проклятиями, которые бы реально срабатывали. Так что там насчёт ракеты в мачту?
Пять лучей остры, как пять ножей,
Пять ножей черны, как пять ночей,
Пять мужей мудры, как пять князей,
Пять князей страшны, как пять смертей.
Пять углов у чёрной глубины,
Пять волхвов грибом опьянены,
Пять клинков в алтарь погружены,
Пять замков Звездой отворены.
Пятерым ключи дано найти,
Пятерым – открыть Ему пути,
Пять ступеней, чтоб Ему взойти,
Всех страшней – проклятие пяти.
– Есть такое благодатное явление природы, как международное сообщество, – со скверной улыбкой процедил Pax. – Три Града и Авако подписали его условие – запрет на планетарную войну. На этом условии нам поставили белковые колонки.
– Отнять не посмеют. И Туа, и Фор – всем известно, сколько населения питается с колонок.
– Оно так, – командир сдвинул бескозырку на затылок, – но торговлю нам прижмут, а она приносит больше, чем колонки.
– Когда на вас напала ЛаБинда, отбиваться вам не запретили.
– Биндэйю имеют сквозное оружие, а мы – нет, – с досадой бросил Pax. – Даже высшие поняли, что запретить нам военный ответ было бы подло. И постарались развести нас, едва дело дошло до звёздной войны.
– Проиграли бы, – хмуро пробубнил командир. – Грады-то заглублены, удар выдержат, но без дисковой пушки не выстоять. Отвечать нечем!
Тими вновь нашла отраду в смоквах: надо же чем-то подсластить горечь того, что твоя цивилизация – слабая и несчастливая. Но и сахаристый плод не помог; сдерживаясь, чтобы не провести по пальцам языком, наогэ с грустью сказала:
– Мы уронили меч-радугу в море.
– Мы им сперва распахали планету. – Pax сел так, чтобы не видеть цветочных девушек. – Эксперт, мы побывали на двух точках. Лично я не встретил ничего нового, что можно добавить в схему.
Форт мысленно согласился с ним. Он надеялся на геофизиков, всё-таки люди научные, вооружённые приборами, но на Тат-14 всё выглядело так же удручающе, как на любой оранжевой линии в граде. Внезапный приступ массового безумия, два самоубийства, трагическое недоумение в конце и разнообразные проблемы со здоровьем. Вертоград, лежащий в стороне от линии удара, отделался общим недомоганием, беспричинными взрывами злобы и сладострастия, после чего наступило покаяние. Плодовые деревья после сбора урожая мало чем проявили своё отношение к удару, и следили за ними не так, как в колонке.
Линии. Бесовщина какая-то... Ребята из Синьхуа – был однажды эпизод непринуждённого общения – говорили среди прочего, что старокитайские демоны двигались только по прямой, и избежать их налёта было нетрудно – поставить кирпичную стену перед воротами. Гужевому транспорту приходилось вилять перед въездом, зато город гарантирован от бесов. Вроде экранирования.
Положим, часть злых духов эмигрировала в космос вместе с китайцами. Разумно предположить, что их свойство летать по прямой линии сохранилось. Но тогда бы и кирпич сохранил свойства экрана! а здесь? Град в каменной глубине беззащитен против фактора, лишающего разума. Так и в самом деле станешь слушать радио Аламбука, чтобы найти ответ в их завываниях. И поверишь в проклятие пяти чёрных жрецов. Осталось чуть – снять блокировку скепсиса и присоединиться к...
Форт огляделся.
«Деваки, матерь Кришны – они же все... Все верят в проклятие. Они не оставляют выхода ни себе, ни мне. Даже Pax нацепил радугу – Pax, который железным голосом внушал мне про „объективные причины". Положим, он приколол оберег ради Тими, чтобы её успокоить, но как бы то ни было – я здесь последний, кто сопротивляется. А они ждут, что я к ним приобщусь, и всем всё станет окончательно ясно. И мы каждые пять – или восемнадцать – суток будем трястись: когда же стукнет? и выкрасим волосы в семь цветов небесного меча – вдруг оно от нас отскочит? Вон у машиниста – выкрашены! он бескозырку до бровей натянул, а всё равно видно».
– Сомнительно, чтобы в Аламбуке имелся институт психонетики, – натужно-бодрым тоном сказал Форт. – Исследования тонкого мира сложны. Сто против одного, что мародёры не выделят ни крину, ни камешку на расчёт вызова... кого они там всё время поминают без имени?
Pax сделал своё коронное движение, означающее отказ отвечать, – отвернул голову к левому плечу; все остальные дружно промолчали. «Захватило вас – дальше некуда». Настроение у Форта ощутимо снизилось, начала подкрадываться беспощадная тоска, тягостное одиночество в толпе.
– Им не надо исследовать, – промычал командир, утративший всю разговорчивость, – они умеют.
Справа от насыпи кое-как держался на согнутых опорах щит с выцветшей и наполовину облезшей надписью – проступали неясные буквы, синие на белом; поверх них жирными размашистыми полосами спрея была намалёвана перевёрнутая чёрная звезда, выставившая вверх острия рогов, а ниже шла косая полуграмотная надпись: «АЛАМБУК НЕЗАВИСИМОСТИ ДАЛЬША НИ ШАГА, СМЕРТ! ОКУРКИ»
– Влепи-ка! – Командир ткнул оператора систем огня в плечо. Того дважды просить не пришлось; кивнув: «Есть влепить!», он пробежал пальцами по клавиатуре – развернувшись, башня жахнула одним стволом.
Синяя искра пронеслась по воздуху к щиту – и плакат на опорах исчез в туче кипящего огня.
– А ещё, – вдруг громко выпалил командир, словно выстрел по щиту разрешил ему глубже дышать, – эти огарки электричество воруют! Когда свет тухнет не по расписанию – это они. Видеть не могу их резаные ухи, носы драные – только на прицеле!
– Далече, ахвицеры, ох, далече вы заехали! – Говор троглодитского вождя напоминал причитания. Его жёны, снохи и какие-то неизвестные плешивые создания ритуально плакали без слёз, воздевая руки и дёргаясь из стороны в сторону. Тут же плясали и блеяли грязные детишки в тряпье, а троглодиты помоложе, но такие же оборванные и немытые, жались поближе к пришельцам, виляли всем туловищем и умильно облизывались, закатывая глаза, урча и царапая воздух, словно ласкались издали.
– Кормильцы, кормильцы! Ох, начальник Pax, не чаял я, дурья моя башка, тебя вживе повидать! – стенал седоухий вождь, разметая градским путь истрёпанными полами хламиды, бренчащей нашитыми ключами, пробками, консервными крышками и кольцами из проволоки. – Ни въявь, ни в снах не ждал увидеть! Всё-то плакал о тебе! Да разрази ты меня в дым, да прободи мою утробу, ежли я не думал, что тебя, мой огонёк, в том гиблом рейде на светлую головушку укоротили! Ииыхх! Ночка ясная! Мать, дочери мои! сыночки! режь скотину, доставай грибочки! Цельну луну гулять будем, что мой великий Pax О Пяти Перстах воротился невредимым из резни! Будем песни стонать, плакать будем!
«Хм, что за рейд, что за резня?.. – не мог вникнуть Форт, – И опять звучит укорочение на голову. Преследует меня эта хирургическая операция, куда бы я ни прилетел. Можно подумать, что я на Планете Монстров, в Купер-Порте, слушаю о подвигах краснокожих братьев по разуму...»
Pax О Пяти Перстах выступал среди кишащих голодранцев по-княжески, плавно вынося вперёд ноги, как бы распихивая рвань, льнущую обнять его колени.
После шаткой езды по раздолбанным рельсам отдалённой ветки, после марша по лабиринту валунов под висящим над головой солнцем Форту ошеломительно и дивно было войти в низкий, выгрызенный в диком камне проход. Он прокладывал дорогу во тьме пучком света и вдруг, после выкрика Раха, поймал лучом белёсые испуганные лица с линзами стеклянно-синих глаз, острия копий, сжатых в костлявых пальцах, а затем оказался в пещере, почти в точности такой, какая нарисована в учебнике древней истории, – кучи отрепьев, закопчённый свод, горшки со стряпнёй на примитивном очаге и эта пляска растрёпанных, расхристанных отродий тьмы перед тремя рыцарями в отливающих роговым блеском гранитно-серых доспехах.
– Подарки, подарочки! кланяйтесь низенько! Где лампа?! лампу зажгите! Эй, не жалеть кырасину! всё спалим, чтоб угодить гостюшкам!
Внезапно Форт осознал, что был незнаком со смыслом слова «обожание». Оно – от выражения «о, боже!». Его хотели, но безумно боялись потрогать, к нему тянулись, но замирали в двух-трёх сантиметрах от брони, водили вдоль ног подушечками мозолистых пальцев, скулили от страха и счастья видеть богатырей – чьи небесные дары, увы, сюда не дошли.
– Шкур настелить! в три кучи! всё, всё горой валите, чтоб мягонько было!
– Вы сможете что-нибудь съесть? – почти не разжимая губ, краем рта спросил Pax, чопорно глядя перед собой и чуть вскинув лицо.
– Немного. Это обязательно?
– Надо бы. Они – из покорных троглодитов, даже отпускают молодняк к нам на учёбу.
– Много мы им дать не можем, – сквозь зубки проговорила Тими, сидящая одесную Раха, как паж-оруженосец рядом с господином. – Но обучить грамоте, доврачебным навыкам, основам гигиены...
– Похоже, им это даётся с трудом.
– Легко только ломать, – чуть глуше молвил Pax. – Если их не привлекать и не подкармливать, они перейдут на ту сторону.
Перед тремя бронированными божествами поставили подносы с мясом. Даже в прошлой жизни и с большой голодухи Форт не позарился бы на такую снедь. Всё племя выстроилось напротив на коленях.
– Вместе – взяли. – негромко скомандовал Pax. – Эксперт, делайте как я.
Они немного склонились, синхронно отхватив пальцами правой руки по кусочку жаркого.
– Ешьте! – сделал Pax царственный жест.
Троглодиты набросились на подносы: возня, выкрики, чавканье, быстро жующие рты и длинные яркие языки, вылизывающие жирные пальцы.
– А ты артист, – добродушно усмехнулся Форт.
– Приходится.
– Прямо выдрессировал их...
– Они знают, что у нас шесть пистолетов. Их копья – не оружие, а тростинки. Меньше чем за минуту мы истребим тут всех. Рикошеты нам в броне не страшны.
– Тебе доводилось проделывать что-либо подобное?
Pax величаво повернул голову к левому плечу, поджав нижнюю губу и прикрыв веки.
– Тими, подарки.
Настал черёд ликовать детям и женщинам. Обожание захлёстывало через край. Тими раньше припрятала две горсти смокв и теперь совала их в рот детворе по штуке.
– Жуй, не глотай – а то подавишься! вот, умница.
Ровеснице Тими, одетой чище прочих, досталась пачка квадратных жетонов, маркированных лазерными сетками.
– Не забудь, срок их обмена и получения лекарств – в первый градский день.
– Ага, наогэ, я запомню. – Фельдшерица для верности накарябала дату капиллярной на упаковке.
Тими осталась в окружении щебечущих малышей, а Pax с Фортом отдалились к мужской части пещеры. Там вождь с кустистыми кистями на седых ушах и его довольно коренастый сын с угодливой улыбкой приготовили всё для степенной деловой беседы. Грибочки и большие папиросы. Ноздри Раха дёрнулись, когда их коснулся дым.
– Сам растил, Мантых? – кивнул он на плошку с осклизлыми грибами.
– Ваши слова, начальничек, в неправду сказаны, не осерчайте на старого дурня. Не нашенское это. Безымянный какой-то прибрёл поверху, он барыжил. Мы с сынкой закусили по грибку. Вымочено в меру, ум не мутят, а в пузе теплеет.
– Так, так... А плесень как, пышно растёт?
Отец с сыном стали кланяться и клясться, что о таком злаке они понятия не имеют. То же последовало и на вопрос о дружбе с закордонными.
– Мой старший брат, мастер по свинкам. – Pax представил Форта в рамках понятий троглодитов. – От него ничто не скроется. Приготовьтесь ему отвечать, трепещите.
– Свинки! – Уловив из речей Раха верный тон, Форт с нахрапом взялся за династию вождей. – Пятой ночью от нынешней – что с ними было?
– Пятой? – переглянулись Мантых с Кой Мантыхом. – Эт которая ж ночь?
– Когда ты Акусе ухи драл! вспоминай, батька!
– Я-а?! и не тронул! так, любя!..
– Все кистюхи повыдрал.
– Линька у ней! не, сынка, – эт когда ты Жайке выволочку учинил!
– Не бывало, чтобы я ей...
– А как же! хвост грозил отрезать, красоты лишить! нож искал...
– Ей, милке моей, – хвост? Врёшь, батька!
– Сам врёшь! начальничек, в нём на паучью слезу правды нету!
– Чтоб ты камень из костра лизал за эти слова!
Мантых, не вставая, треснул Кой Мантыха по оскаленной физиономии. Когда тот замахнулся в ответ, старый хрыч показал, что не за одни седины занимает свою должность, – так ловко защемил сынка за нос, что тот забыл, зачем лапу поднял. Свободной рукой вождь прихватил жгут из скатанной кожи и стал охаживать великовозрастного по ушам.
– Свинки! – напомнил Форт.
– В ночь, когда все передрались... – проговорил Pax задумчиво.
– Ну да! – Отдуваясь, Мантых влепил сынку ещё разок и отпустил его нос. – И вздорили все, и половина свинов передохла.
– И плесень вся в трубку свернулась! – гаркнул Форт, хлопнув по полу ладонью. О поведении лишайников и прочих примитивных форм жизни в лиловой зоне он разведал немало.
– Вся, как короста, сошла!.. какая плесень? – спохватился бодрый старец, словно с ноги сбился. – Не было, не было! оговорился я. Стар, глуп, брешу незнамо чего!
– О, Мантых, в тёмные игры ты с начальством играешь, – покачал шлемом Pax, – а мы тебе лекарства, всякую мануфактуру даём. Не зря ли?.. может, ты ещё что-нибудь утаиваешь?
– Свинок показывай, – приказал Форт.
– Съели дочиста!
– Вместе с копытами? – Форт не терял надежды раздобыть хоть обрезки на анализ.
Мантых собрался робко возразить – мол, у свинок когти, не копыта, – но в этот миг в пещере что-то изменилось.
Форту показалось, что с пола единым вздохом поднялась пыль – не к месту вспомнилась сказка про Тётушку Метелицу. Словно невидимые руки встряхнули разом все простыни, и густая пыль всколыхнулась волной. Но перепада давления не было. Не отметил он и сейсмических колебаний.
Одновременно стали ярче огни ламп и пламя очага – нет, они не разгорелись, но воздух будто стал иначе пропускать свет, и огни окружил радужный ореол.
Выскочила аналогия, найденная вариатором в памяти – радужные круги у источников света отмечаются при отёке роговицы.
«Но у меня нет роговицы», – возразил сам себе Форт.
Взмах пыли и вспышка лучистых семицветных ореолов заняли доли секунды. Вслед за этим раздался и стал расти многоголосый стон. Детский – дети схватились за головы, за животы; кто-то вскочил с тонким криком, другой выгнулся и забился в судорогах. Женский – не успев встревоженно переглянуться, женщины наперебой заголосили и заметались. Мужской – кто-то взвыл, выкатив вмиг налившиеся кровью глаза. Иные, рывком поднявшись, оглядывали пещеру как бы в поисках выхода. Третьи, мгновенно потеряв всякое мужество, с визгом начали карабкаться на стены, срываясь и ломая ногти. И многие, многие с непередаваемым ужасом смотрели вниз, в пол.
– А-а-а-а! – заревел седоухий Мантых, с молодой прытью вскакивая с места и подпрыгивая, будто пол жёг ему ноги. – Вот он! вот он! гибне-е-ем!!
– Зве-е-е-ерь!! – вопил мечущийся Кой Мантых. Он схватился с мужчиной, который бил копьём в пол, вырвал оружие и тут же всадил ему в грудь на всю глубину наконечника.
Pax стал белым. На его лице крупными каплями выступил пот и появилась гримаса еле сдерживаемого испуга.
– Фортунат, это – приступ! это зверь!! Найди Тими! Держитесь вместе!..
Но Форт ничего не чувствовал. Он один оставался неподвижен и собран в пещере, за секунды ставшей ареной смятения. Кругом бились, рыдали, корчились умалишённые люди, беспорядочно сновали в слепом стремлении где-нибудь спрятаться, куда-то убежать. Колебание пыльной кисеи. Радужные венцы огней. И никаких других изменений. Мозг в коконе фартанга получал от внешних датчиков обычные сигналы.
– Я не смог побывать на «Бетхэн Галлахер», – бурчал Альф, пытаясь унять волнение тем, что ходил из угла в угол. Остановившись, он неожиданно звонко выкрикнул: – Но это не моя ошибка! это сбой системы навигации! Мне не оставалось ничего другого, кроме как переброситься. Иначе столкновение было неизбежным.
– Что там поделывает Яримицу? – Албан изображал праздное валяние в постели. Он не мог отказаться от некоторых видов человеческого поведения.
– Прогоняет всех через углублённый медосмотр. По-моему, по пятнадцатому разу. «Бетхэн Галлахер» от него стонет; говорят, лучше подряд две ревизии и три командорские инспекции, чем одно нашествие врачей. Он сочинил анкету, представляешь! все пострадавшие... потерпевшие... в общем, кто был на борту, когда фрегат накрыла волна моего выхода, заполняют тысячу триста пунктов и плачут. Они почти здоровы, а их всё мытарят!
– Им тогда серьёзно досталось?
– Чепуха! – Альф был нескрываемо счастлив, что всё обошлось и его не поставят в угол. – Так, лёгкое помутнение сознания – будто пыль полетела, радужные круги в глазах, у кого-то живот заболел... да, ещё настроение испортилось. И вылетела электроника, кроме самой защищённой.
Дети верещали как резаные. Они хватались цепкими ручонками за пояс, за руки – не оторвёшь!.. и лезли вверх по телу, как по дереву. Тими шаталась под их тяжестью, глядела дикими глазами, но не отступала, опекая группу сбившихся вокруг неё детёнышей. Какие-то драные женщины с воем кружились рядом, отрывали двух-трёх и, зажав под мышкой или посадив на спину, согнувшись, бежали к выходу.
Гвалт, шум, резкие гортанные крики – с мужской половины вырвались поджарые парни, вытаращив глаза. Они прокладывали себе путь, орудуя палками и копьями.
Мятущиеся женщины замечали их в последний момент и отшатывались прочь.
Исступлённо орал потерянный ребёнок. В мозгах у него переклинило, он весь ушёл в крик, аж глаза закатились и мышцы свело.
Кто-то из воинов-троглодитов ногой сбил ребёнка наземь и бросился на него. Тими, не колеблясь, подняла пистолет и вышибла воину мозги. Озверевший. Зверь так и прёт, лезет изнутри. Другие-то не озверели! плачут, по полу катаются, но не кидаются детей рвать.
Форт пытался вызвать Тими – глухо! на ходу проверил шлемофонную связь – вырубилась начисто! Отказала добрая половина функций бронекостюма. Оставалось полагаться на системы своего тела.
– Держись, Тими! – закричал он, приоткрыв шлем. – Встань к стене!
– Эксперт, скорей! Я боюсь! не могу!.. – едва донеслось сквозь хаос. Голос, с трудом выделенный акустическим анализатором, походил на мучительный стон. Форт разгребал и сбрасывал с себя кишащих троглодитов, словно продирался сквозь сплошные заросли судорожно колышущихся тел. Щербатый рот оскалился у самого забрала, брызгая слюной и бранью, – Форт смёл троглодита в сторону. Если остановишься – облепят, свалят. Прочь! куда лезешь на загривок?!.
В глазах у Тими затмилось, подступила исчерна-красная мгла. Зверьё напирало со всех сторон, разевая пасти, протягивая когти – впиться зубами, терзать, убивать. Два ствола! достать второй! в голову, в голову – и тому, и этому!
Выстрелы. Тими стреляла из обоих пистолетов. Паника помешала ей поставить оружие на стрельбу очередями, иначе рикошеты посекли бы очень многих – но воины падали, поражённые её пулями. Форт бросился к ней, расталкивая обезумевших с пути.
– Тими, остановись! перестань!
– Зверь, зверь! – голосила она, бездумно нажимая и нажимая спусковые крючки. Подняв на Форта глаза – пустые, бешеные, – она направила на него и оружие. Его отбросило, но панцирь выдержал попадание с предельно малой дистанции. Расчётный сектор мозга раньше сознания вычислил, как устоять. Следующим рывком Форт достиг Тими и выбил у неё пистолеты. Пронзительно, яростно взвизгнув, она ударила его кортиком – клинок впустую скользнул по броне.