Страница:
– Школа Низвергающих выставит трёх. Никто не видел их. По слухам – настоящие каменные чудища, обладающие полным совершенством воли.
– Я ставлю на проверенных, испытанных бойцов. Седые уши, проседь на теле – вот знаки, указывающие победителя.
– Вспомните Мака Щелкуна. Один звук его шагов обращал в бегство.
– Где теперь тот Щелкун! всё уходит.
– Его кровь сохранилась в сыне. Я уверена, мотаси, он пробьётся к званию Царя. Он не отступает.
– Кто ставит на Тайса Громового?.. не откажите смешать чашечки и выпить за его триумф.
Вдоль ярусов сновали недоросли с чайниками кипятка. Густой отвар зрители приносили с собой, каждый – состав собственного изготовления по рецепту, заповеданному предками. Здесь сошлись избранные, тонко сведущие в бойцовских приёмах, даже переливах взглядов, а также в составных напитках. Несколько капель на дно чашечки, плывущая по краю струйка кипятка – и ароматный пар взлетает к жаждущим ноздрям, вдыхается чуть приоткрытым ртом. Рассуждают о цветности, крепости, угощают соседа каплями своей рецептуры и (тончайшая изысканность!) смешивают растворы. Иногда возникают столь диковинные сочетания, такие букеты, что душа от тела отрывается.
– Отрыв?
– Отрыв, мотагэ. Чем, скажите, вы добиваетесь этой глубокой горчины на придыхании после осушения чашечки?
– Тайна сокрыта в фактуре камня, из которого выплавлена чашечка. И эта тайна, увы, утрачена! Неизвестно, где та глыбь, в которой добывался камень...
– Какая страшная потеря! Неужели нельзя отыскать...
– Мои сыновья проводят розыски.
Юнцы пошли вокруг игровой площадки, подняв над головами и повернув к зрителям плакаты с каллиграфическими надписями: «Представляем бойцов первого квадрата».
Зал оживился, но не прозвучало ни звука лишнего. Когда выходят бойцы с сопровождением, всё стихает. Глашатай называет имена; благодаря особой акустике зала негромкий голос слышен до самых верхних рядов. На глашатая и бойцов наведены чувствительные микрофоны, ловящие каждый шелест.
Плакаты в руках сменились новыми: «Начинаем взвешивание бойцов».
Весы выверены и опломбированы. Для оценки весовых категорий нужна точность до камешки!
– Открыть помост для освящения, – скомандовал распорядитель.
Юнец и юница, одетые как двойня, снимают с помоста полотнище тонкой оранжевой ткани. Вздох восхищения, шёпот сомнения, цыканье скептиков и шелест рассуждений. Помост новый, скрупулёзно выделанный краснодеревщиками по образцу старого. Платформа бархатистая, как ушки новорождённого, в центре трёхступенчатая пирамида – Гора. Взойти на её вершину сможет самый неукротимый, ярый и бесстрашный боец, обладающий всеми достоинствами – каменной волей, гибкостью клинка, быстротой пули и, что не менее важно, абсолютной чистотой и цельностью звонких зубов.
Наследный жрец маленькой кисточкой совершил обметание углов помоста и верха Горы. Зал, благоговейно сложив ладони, повторял за ним заклинание, призывая па зрителей, бойцов и место непримиримых схваток светлый дух истины и справедливости. Те, кто происходил из жреческих семей, молились с поднятыми руками, громче прочих – таково их родовое право и обязанность: подкрепить моление священника своим сильным словом.
– Будьте жестоки, не отступайте, стойте до последнего – и да стоит град так же, как вы, – произнес распорядитель последнее напутствие.
Трудно понять тех сторонников новомодных веяний, которые считают жестокие игры пережитком и неистовством, пробуждающим реликтовые животные инстинкты! Нигде не увидишь таких светящихся глаз, таких одухотворённых лиц, как вокруг помоста!
«Схватка», – объявили плакаты.
Судьи встряхнули шнурами, и первая пара бойцовых свинов, свирепо стрекоча великолепными резцами, начала сходиться на плоскости помоста, цокая коготками по доскам. Мясистые и плотные, на сильных ножках, с сильными подтянутыми брюшками, в ершистой и жёсткой шёрстке, поднятой вздыбленными хохлами на макушках и раскинутой симметричными розетками по холкам, они были бесподобны. Один рыжевато-серый, с белыми боками, другой сплошь полночно-чёрный. Зал замер, опьянённый составными напитками, приготовленный к зрелищу нетерпеливым ожиданием, заворожённый музыкально изменчивым зубным стуком и волшебно-грациозной поступью поединщиков.
Многие сотки глаз были устремлены на свинов, а тишь стояла такая, что слышно было каждое касание когтей, каждую руладу, каждую трель стремительного стрекотания. Свины переступали передними лапками, припрыгивая задними. Они описывали полукружья на восточном поле помоста, присматриваясь к противнику и примериваясь, как выгодней сделать выпад или стойку-вскидку на запугивание. Кто-то беззвучно строчил в блокноте: «Первый поединок, Тоха Мышца и Квин Полночь, сближение в восточном поле, ход по часам». Хорошая примета! осталось сосчитать, сколько раз за турнир свины пойдут по часам – выбор бойцами направления хода может значить благое или неблагое будущее самых разных начинаний.
Сшиблись! Ряды общим движением качнулись к помосту – свины вскинули мордочки, поднявшись на вытянутых передних лапках. Цокот зубов стал слитным, и тут Тоха прянул на Квина, метясь нанести тычковый удар и горло, но Квин не был настолько упоён своей песней, как могло показаться, – оборвав дробь, он изогнул переднюю часть туловища, уходя от тычка, и, вывернув шею, ударил Тоху сомкнутыми обнажёнными резцами в верхний правый скос мордочки. Оскорблённо стрекоча, Тоха отскочил, но тотчас возобновил подкрадывание в низкой, притворно безобидной стойке. Два стрёкота сплетались в боевую симфонию. Болевшие за Мышцу тайно заклинали: «Кусь! Кусь!», подбивая любимца на чистую победу укусом. Однако Тоха демонстрировал высшее благородство – даже уступив в первой сшибке, он не намеревался пускать в ход острия резцов. Квин растопорщил лаково-чёрную шёрстку, глазки его полыхали рубинами, а стук зубов стал вкрадчивым, почти нежным. Стоявшие за Полночь переглядывались, говоря жестами: «Квин твёрд! Высоко держится!»
Пробежка! Тоха быстрым полубегом-полускоком обогнул Квина, каждый миг грозя боковым ударом. Квин, не склоняя головы, повернулся на когтях передних ножек, подгребая задними в сторону.
Скок! Тоха взлетел над досками. Квин, непоколебимый в своей выдержке, не дрогнул, выжидая приземления противника. Это был показной, не атакующий скок. А вот ход, который озадачил Тоху, – вольным броском Квин оказался на нижней ступени пирамиды.
Полковник Ониго неотрывно следил за схваткой. Он был в первом ряду – не по званию, не по должности заседателя совета; во внутреннем поясе сидений хватало и лиц из гражданских семей. Просто когда вершится жестокая игра судьбы, когда воля небес открывает себя в состязании зверьков, ближе всех к квадрату, символизирующему град и земной порядок, должны находиться лица, духовно и кровно близкие к священству. Их молитва с поднятием рук пролагает канал между горним и подгорным мирами; тем чище и прозрачней нистекает в глубину града прорицание.
Появление Ониго в турнирном зале имело и политический смысл. Занятый своими тайными делами, он не всегда мог присутствовать на играх. Но если он не покажется на турнире памяти благодатного учителя, начнётся ропот. Как?! Золотой Луч вновь не явился? значит, плохи наши дела... Восьмая ночь после очередного приступа, слухи самые тёмные, ожидания самые тревожные – что будет? как жить?
Но Ониго Золотой Луч пришёл. До начала финального турнира он вёл светские беседы в кулуарах, похвалил подросшую дочь шефа пищепрома, отчего та зарделась, как ушко свина в бою. Но о политике, о положении дел в граде – ни слова!
– Наоси полковник, что вы скажете о жреце Шуламанге? – осмелился наконец спросить редактор службы новостей.
– Он мёртв, – небрежно ответил Ониго.
– Приходят вести, будто его смерть приписывают Духу Бесследному.
– Перешедший так близко общался с духами, что немудрено, если они вышли из повиновения и некрасиво поступили с хозяином. Духи не знают меры ни в покорности, ни в гневе. У них нет чувства юмора. Запомните, кой, – если кто-то перестал шутить и понимать шутки, то перед вами не оригинал, а двойник.
Пойми Луча Золотого, когда он посмеивается, а когда говорит в лоб сущую правду. Лица-то он не меняет, лишь слабо вздрагивает родовая метка на радужке тёмно-жёлтого глаза – бронзово-чёрный лучик, расширяющийся от зрачка к белку.
– Скажу одно – пока не восстановят пятерицу чёрных, их общее слово не раздастся. А обряд избрания долог...
Сегодня же побежит крик по Эрке: « Полковник Золотой Луч сказал на турнире – приступов долго не будет! их не будет! не будет!!» Снова заглянет радость в град, измученный страхом. Таков Луч – одним светит, других сжигает.
Лучик метнулся к виску – Ониго увидел кого-то поодаль.
«О радуга, главарь всех Небеков приближается!.. Этот не с добром идёт. Уклонимся от встречи».
– Идёмте в зал. Пора испить составного перед играми.
Ониго следил за тем, как Тоха – воля его крепка! – наскакивал на Квина, занявшего уже вторую ступень Горы. Бились на сомкнутых резцах, как истые воители, обозначая, но не нанося укусы. Квину надо занять верх и выдержать восемь наскоков, тогда он – Царь. Тоха напирает.
Во внутреннем кармане жилета лежала греющая грудь депеша. Всего лишь бумажка, а сколько в ней огня! Подпали ты её зажигалкой – пламя пробежит, один пепел останется, а слова, строки хранят иной, превосходящий пыл – пламень бессильной злобы.
«Ты, ведьмин внук с обеих рук, шаманский ошмёток, криворылого жреца-хромца последыш! Мы твой глаз-порчу вырежем. Число сравняется – и на тебя прочтут такое слово, которого твои колдушки-бабушки не ведали. Лучше сам задавись, легче будет. А твой гнилой дух кладезь не примет. Выть тебе на холмах от зимы до зимы вечно. В каждом кроле на костре тебя охотники живьём зажарят. Будешь кролихой колючки глодать, кролят рожать. За Шуламангу тебе месть случится».
«Без подписи. Стыдно подписывать. Майлер забит тем же – пишут, изощряются. Бесятся, клянутся и кровью скрепляют, а сделать ничего не могут. Хотя нет – могут. Взорвать бомбу на рынке, среди детишек и домохозяек. Я сочту убитых, внесу в список. Когда придёт Наша Ночь, зачитаю его штурмовым командам. Приказ не нужен, сами знают – без жалости, всех, кто выше колена. С гангреной не дискутируют, её ампутируют».
Сердце ныло. Как там Дух? Нашёл ли с Экспертом то что искал? Пришёл сигнал об исполнении заказа Авы, теперь надо перевезти покупку на Иссу.
«Если Квин выстоит восемь наскоков, они вернутся с победой», – загадал Ониго.
Справа – от луча подальше – подсел сам Эрке Небек-старший с початой чашечкой составного. Добрался-таки, подкрался.
– Моё почтение вам, наоси полковник. – Голос вежливейший и тишайший. – Соизволите ли побеседовать?
Попробуй не соизволь. Судостроители покрывают выплатами три шестнадцатых градских расходов.
– Очень неприятная история, наоси. Альтиец Фортунат Кермак намеревался купить у нас люгер, но в дело вмешался ваш Pax Пятипалый. Он, Pax, внушил моему менеджеру, что клиент ненадёжен, а сам сманил альтийца к вам на службу. Теперь их обоих не сыскать, а у нас между тем стоят пять непроданных космолётов на общую сумму...
– Они в командировке.
– Как же так? нам в покупатели альтиец не годится, а вам – ничего, сойдёт, вы ему доверяете. Наоси, так поступать нехорошо. Я обращусь в градский совет с жалобой.
Квин отбил шестой наскок. Он уставал, а Тоху держала в тонусе бойцовская злость. «Держись, Квин!» – подбадривал Ониго.
– Мотаси Небек, если альтиец вернётся, я лично гарантирую вам сделку.
Седьмой наскок. У Квина задние ножки соскользнули с верха пирамиды. Ониго сдержался, чтобы не закрыть ладонью правый глаз и не нацелить луч на бойцов. Если это увидят (а это увидят), схватку признают недействительной.
– Ваше слово, наоси, надёжнее любого векселя. А не могли бы вы, помимо этого, выдать от совета гарантийное письмо с обязательством выкупить люгер, который – радуга над нами! – не был продан из-за того, что...
– Я спрошу у предсовета на ближайшем заседании.
Восьмой. Ониго закрыл глаза, чтобы даже взглядом не вмешаться.
Открыл.
Квин победно стоял на вершине Горы всеми четырьмя ножками.
Блок 13
– Я ставлю на проверенных, испытанных бойцов. Седые уши, проседь на теле – вот знаки, указывающие победителя.
– Вспомните Мака Щелкуна. Один звук его шагов обращал в бегство.
– Где теперь тот Щелкун! всё уходит.
– Его кровь сохранилась в сыне. Я уверена, мотаси, он пробьётся к званию Царя. Он не отступает.
– Кто ставит на Тайса Громового?.. не откажите смешать чашечки и выпить за его триумф.
Вдоль ярусов сновали недоросли с чайниками кипятка. Густой отвар зрители приносили с собой, каждый – состав собственного изготовления по рецепту, заповеданному предками. Здесь сошлись избранные, тонко сведущие в бойцовских приёмах, даже переливах взглядов, а также в составных напитках. Несколько капель на дно чашечки, плывущая по краю струйка кипятка – и ароматный пар взлетает к жаждущим ноздрям, вдыхается чуть приоткрытым ртом. Рассуждают о цветности, крепости, угощают соседа каплями своей рецептуры и (тончайшая изысканность!) смешивают растворы. Иногда возникают столь диковинные сочетания, такие букеты, что душа от тела отрывается.
– Отрыв?
– Отрыв, мотагэ. Чем, скажите, вы добиваетесь этой глубокой горчины на придыхании после осушения чашечки?
– Тайна сокрыта в фактуре камня, из которого выплавлена чашечка. И эта тайна, увы, утрачена! Неизвестно, где та глыбь, в которой добывался камень...
– Какая страшная потеря! Неужели нельзя отыскать...
– Мои сыновья проводят розыски.
Юнцы пошли вокруг игровой площадки, подняв над головами и повернув к зрителям плакаты с каллиграфическими надписями: «Представляем бойцов первого квадрата».
Зал оживился, но не прозвучало ни звука лишнего. Когда выходят бойцы с сопровождением, всё стихает. Глашатай называет имена; благодаря особой акустике зала негромкий голос слышен до самых верхних рядов. На глашатая и бойцов наведены чувствительные микрофоны, ловящие каждый шелест.
Плакаты в руках сменились новыми: «Начинаем взвешивание бойцов».
Весы выверены и опломбированы. Для оценки весовых категорий нужна точность до камешки!
– Открыть помост для освящения, – скомандовал распорядитель.
Юнец и юница, одетые как двойня, снимают с помоста полотнище тонкой оранжевой ткани. Вздох восхищения, шёпот сомнения, цыканье скептиков и шелест рассуждений. Помост новый, скрупулёзно выделанный краснодеревщиками по образцу старого. Платформа бархатистая, как ушки новорождённого, в центре трёхступенчатая пирамида – Гора. Взойти на её вершину сможет самый неукротимый, ярый и бесстрашный боец, обладающий всеми достоинствами – каменной волей, гибкостью клинка, быстротой пули и, что не менее важно, абсолютной чистотой и цельностью звонких зубов.
Наследный жрец маленькой кисточкой совершил обметание углов помоста и верха Горы. Зал, благоговейно сложив ладони, повторял за ним заклинание, призывая па зрителей, бойцов и место непримиримых схваток светлый дух истины и справедливости. Те, кто происходил из жреческих семей, молились с поднятыми руками, громче прочих – таково их родовое право и обязанность: подкрепить моление священника своим сильным словом.
– Будьте жестоки, не отступайте, стойте до последнего – и да стоит град так же, как вы, – произнес распорядитель последнее напутствие.
Трудно понять тех сторонников новомодных веяний, которые считают жестокие игры пережитком и неистовством, пробуждающим реликтовые животные инстинкты! Нигде не увидишь таких светящихся глаз, таких одухотворённых лиц, как вокруг помоста!
«Схватка», – объявили плакаты.
Судьи встряхнули шнурами, и первая пара бойцовых свинов, свирепо стрекоча великолепными резцами, начала сходиться на плоскости помоста, цокая коготками по доскам. Мясистые и плотные, на сильных ножках, с сильными подтянутыми брюшками, в ершистой и жёсткой шёрстке, поднятой вздыбленными хохлами на макушках и раскинутой симметричными розетками по холкам, они были бесподобны. Один рыжевато-серый, с белыми боками, другой сплошь полночно-чёрный. Зал замер, опьянённый составными напитками, приготовленный к зрелищу нетерпеливым ожиданием, заворожённый музыкально изменчивым зубным стуком и волшебно-грациозной поступью поединщиков.
Многие сотки глаз были устремлены на свинов, а тишь стояла такая, что слышно было каждое касание когтей, каждую руладу, каждую трель стремительного стрекотания. Свины переступали передними лапками, припрыгивая задними. Они описывали полукружья на восточном поле помоста, присматриваясь к противнику и примериваясь, как выгодней сделать выпад или стойку-вскидку на запугивание. Кто-то беззвучно строчил в блокноте: «Первый поединок, Тоха Мышца и Квин Полночь, сближение в восточном поле, ход по часам». Хорошая примета! осталось сосчитать, сколько раз за турнир свины пойдут по часам – выбор бойцами направления хода может значить благое или неблагое будущее самых разных начинаний.
Сшиблись! Ряды общим движением качнулись к помосту – свины вскинули мордочки, поднявшись на вытянутых передних лапках. Цокот зубов стал слитным, и тут Тоха прянул на Квина, метясь нанести тычковый удар и горло, но Квин не был настолько упоён своей песней, как могло показаться, – оборвав дробь, он изогнул переднюю часть туловища, уходя от тычка, и, вывернув шею, ударил Тоху сомкнутыми обнажёнными резцами в верхний правый скос мордочки. Оскорблённо стрекоча, Тоха отскочил, но тотчас возобновил подкрадывание в низкой, притворно безобидной стойке. Два стрёкота сплетались в боевую симфонию. Болевшие за Мышцу тайно заклинали: «Кусь! Кусь!», подбивая любимца на чистую победу укусом. Однако Тоха демонстрировал высшее благородство – даже уступив в первой сшибке, он не намеревался пускать в ход острия резцов. Квин растопорщил лаково-чёрную шёрстку, глазки его полыхали рубинами, а стук зубов стал вкрадчивым, почти нежным. Стоявшие за Полночь переглядывались, говоря жестами: «Квин твёрд! Высоко держится!»
Пробежка! Тоха быстрым полубегом-полускоком обогнул Квина, каждый миг грозя боковым ударом. Квин, не склоняя головы, повернулся на когтях передних ножек, подгребая задними в сторону.
Скок! Тоха взлетел над досками. Квин, непоколебимый в своей выдержке, не дрогнул, выжидая приземления противника. Это был показной, не атакующий скок. А вот ход, который озадачил Тоху, – вольным броском Квин оказался на нижней ступени пирамиды.
Полковник Ониго неотрывно следил за схваткой. Он был в первом ряду – не по званию, не по должности заседателя совета; во внутреннем поясе сидений хватало и лиц из гражданских семей. Просто когда вершится жестокая игра судьбы, когда воля небес открывает себя в состязании зверьков, ближе всех к квадрату, символизирующему град и земной порядок, должны находиться лица, духовно и кровно близкие к священству. Их молитва с поднятием рук пролагает канал между горним и подгорным мирами; тем чище и прозрачней нистекает в глубину града прорицание.
Появление Ониго в турнирном зале имело и политический смысл. Занятый своими тайными делами, он не всегда мог присутствовать на играх. Но если он не покажется на турнире памяти благодатного учителя, начнётся ропот. Как?! Золотой Луч вновь не явился? значит, плохи наши дела... Восьмая ночь после очередного приступа, слухи самые тёмные, ожидания самые тревожные – что будет? как жить?
Но Ониго Золотой Луч пришёл. До начала финального турнира он вёл светские беседы в кулуарах, похвалил подросшую дочь шефа пищепрома, отчего та зарделась, как ушко свина в бою. Но о политике, о положении дел в граде – ни слова!
– Наоси полковник, что вы скажете о жреце Шуламанге? – осмелился наконец спросить редактор службы новостей.
– Он мёртв, – небрежно ответил Ониго.
– Приходят вести, будто его смерть приписывают Духу Бесследному.
– Перешедший так близко общался с духами, что немудрено, если они вышли из повиновения и некрасиво поступили с хозяином. Духи не знают меры ни в покорности, ни в гневе. У них нет чувства юмора. Запомните, кой, – если кто-то перестал шутить и понимать шутки, то перед вами не оригинал, а двойник.
Пойми Луча Золотого, когда он посмеивается, а когда говорит в лоб сущую правду. Лица-то он не меняет, лишь слабо вздрагивает родовая метка на радужке тёмно-жёлтого глаза – бронзово-чёрный лучик, расширяющийся от зрачка к белку.
– Скажу одно – пока не восстановят пятерицу чёрных, их общее слово не раздастся. А обряд избрания долог...
Сегодня же побежит крик по Эрке: « Полковник Золотой Луч сказал на турнире – приступов долго не будет! их не будет! не будет!!» Снова заглянет радость в град, измученный страхом. Таков Луч – одним светит, других сжигает.
Лучик метнулся к виску – Ониго увидел кого-то поодаль.
«О радуга, главарь всех Небеков приближается!.. Этот не с добром идёт. Уклонимся от встречи».
– Идёмте в зал. Пора испить составного перед играми.
Ониго следил за тем, как Тоха – воля его крепка! – наскакивал на Квина, занявшего уже вторую ступень Горы. Бились на сомкнутых резцах, как истые воители, обозначая, но не нанося укусы. Квину надо занять верх и выдержать восемь наскоков, тогда он – Царь. Тоха напирает.
Во внутреннем кармане жилета лежала греющая грудь депеша. Всего лишь бумажка, а сколько в ней огня! Подпали ты её зажигалкой – пламя пробежит, один пепел останется, а слова, строки хранят иной, превосходящий пыл – пламень бессильной злобы.
«Ты, ведьмин внук с обеих рук, шаманский ошмёток, криворылого жреца-хромца последыш! Мы твой глаз-порчу вырежем. Число сравняется – и на тебя прочтут такое слово, которого твои колдушки-бабушки не ведали. Лучше сам задавись, легче будет. А твой гнилой дух кладезь не примет. Выть тебе на холмах от зимы до зимы вечно. В каждом кроле на костре тебя охотники живьём зажарят. Будешь кролихой колючки глодать, кролят рожать. За Шуламангу тебе месть случится».
«Без подписи. Стыдно подписывать. Майлер забит тем же – пишут, изощряются. Бесятся, клянутся и кровью скрепляют, а сделать ничего не могут. Хотя нет – могут. Взорвать бомбу на рынке, среди детишек и домохозяек. Я сочту убитых, внесу в список. Когда придёт Наша Ночь, зачитаю его штурмовым командам. Приказ не нужен, сами знают – без жалости, всех, кто выше колена. С гангреной не дискутируют, её ампутируют».
Сердце ныло. Как там Дух? Нашёл ли с Экспертом то что искал? Пришёл сигнал об исполнении заказа Авы, теперь надо перевезти покупку на Иссу.
«Если Квин выстоит восемь наскоков, они вернутся с победой», – загадал Ониго.
Справа – от луча подальше – подсел сам Эрке Небек-старший с початой чашечкой составного. Добрался-таки, подкрался.
– Моё почтение вам, наоси полковник. – Голос вежливейший и тишайший. – Соизволите ли побеседовать?
Попробуй не соизволь. Судостроители покрывают выплатами три шестнадцатых градских расходов.
– Очень неприятная история, наоси. Альтиец Фортунат Кермак намеревался купить у нас люгер, но в дело вмешался ваш Pax Пятипалый. Он, Pax, внушил моему менеджеру, что клиент ненадёжен, а сам сманил альтийца к вам на службу. Теперь их обоих не сыскать, а у нас между тем стоят пять непроданных космолётов на общую сумму...
– Они в командировке.
– Как же так? нам в покупатели альтиец не годится, а вам – ничего, сойдёт, вы ему доверяете. Наоси, так поступать нехорошо. Я обращусь в градский совет с жалобой.
Квин отбил шестой наскок. Он уставал, а Тоху держала в тонусе бойцовская злость. «Держись, Квин!» – подбадривал Ониго.
– Мотаси Небек, если альтиец вернётся, я лично гарантирую вам сделку.
Седьмой наскок. У Квина задние ножки соскользнули с верха пирамиды. Ониго сдержался, чтобы не закрыть ладонью правый глаз и не нацелить луч на бойцов. Если это увидят (а это увидят), схватку признают недействительной.
– Ваше слово, наоси, надёжнее любого векселя. А не могли бы вы, помимо этого, выдать от совета гарантийное письмо с обязательством выкупить люгер, который – радуга над нами! – не был продан из-за того, что...
– Я спрошу у предсовета на ближайшем заседании.
Восьмой. Ониго закрыл глаза, чтобы даже взглядом не вмешаться.
Открыл.
Квин победно стоял на вершине Горы всеми четырьмя ножками.
Блок 13
– Эксперт, не оглядывайся. Слушай меня. За тобой следят. – Радиоголос Раха звучал отрывистыми, рублеными фразами. – Веди себя естественно.
– Где ты? – спросил Форт, насторожившись. Он немедленно включил круговое сканирование и дополнил его опознанием с учётом прихода-присутствия-ухода лиц в поле видимости. Если кто-то держится на хвосте, мозг скоро их вычислит. Они не могут сменяться слишком часто.
– Я рядом.
– Зачем ты за мной увязался?
– Я беспокоюсь о тебе. Иногда проверяю, всё ли благополучно. Как видишь, не зря. Филёров двое. Оба с лобиками, держат связь. Где ты мог подцепить их?.. и когда они увязались за тобой?
– После сыщика Гвоздей до меня никто не доматывался.
– Это не Гвозди. Те одеваются лучше. Даже не городские; они из краевых отсёлков. Ты не наследил где-нибудь на окраине? Хотя – не отвечай. Надо уходить. Ты на крючке – значит, дольше нам оставаться нельзя. Запоминай маршрут отхода...
В начале минувшей девятнадцатой ночи Лу Дархана, Четвёртого преосвященного жреца, нашли в надёжно охраняемых покоях висящим на обвитом вокруг шеи проводе. Аламбук затопила слепящая и возбуждающая смесь жути, глухого недоверия и воинственности. «Задушен с большой силой, а затем подвешен», – заключили Намандарга, Багали Полтора Уха и другие тонко сведущие в убийствах спецы; вслед за этим жителей обуяло беснование.
Насилие случалось всё чаще, всюду звучали брань и проклятия, а вместе с ними раздавались плач и причитания. Погибли двое из пяти, живой Звездой опечатавших кладезь! Третий медлит возвращаться в Аламбук, а оставшиеся жрецы неусыпно молятся о Чёрном городе и, по слухам, начали изнемогать. Дух Бесследный блуждал по коридорам и норам, проходя через камень; многие слышали его шаги, а иных он касался во сне. Об этом судачили на перекрёстках.
– Рука – холодная-прехолодная!
– В лицо подует – и у дитёнка чахотка!
– Не дует! он, наоборот, в себя вбирает. Ты – ах! ах! – да поздно, всё из тебя выпито, грудь как герметиком забита, цельнокаменная. Одного мальца взрезали – внутри нет ничего, ни дырочки, сплошь литой камень.
– Язык омой, болтаешь без ума! не смей говорить мне «ты» да «из тебя»!
– Кто же дал докторишке мальца взрезать? как смогли, каменного-то?
– Известно, как – камнерезной пилой! Ножом-то чирк, а нож не взял!
В разгар первой половины ночи коридоры были полны людей. Аламбукские дамы в длиннющих многослойных юбках, прикрыв лица накинутыми на головы газовыми шалями, кокетливо держали их кружевные края зажатыми в зубах; удальцы в кожаной одежде со шнуровками, мужики в куртках и их бабы в широких портках; по-своему наряженные иномиряне, от рабов в дрянной разномастной одёжке до богатых гостей. Вчерашнее кипение стихало, понемногу возвращаясь в русло обычной толчеи, но порой то тут, то там возникали гвалт и неразбериха.
– Эксперт, иди. Ни на что не обращай внимания.
Под ногами по полу застучали, раскатились монеты, Возник плотный водоворот прохожих, поспешивших расхватать потерянное ротозеем. Возмущённые крики, кто-то взвизгнул, застонал. Вдруг людской сгусток поспешно раздался, испуганно завопила женщина – один из оказавшихся в толкучке оседал на пол, расширив глаза и прижав ладонь к груди. Упав на колени, он стал валиться вбок и едва успел опереться на руку, выронившую мобик. Его лицо заливала мертвенная бледность.
– Дуке... – просипел он подскочившему парню. – Скажи...
И распластался на полу. Рука сползла с груди, открыв намокшую кровью рубашку. Оставив дружка, парень стал нажимать на панель мобика, но телефон вместо сигналов издавал какой-то хрип. Многие одновременно с ним заметили отказ мобиков.
Панически озираясь, парень вскочил и понёсся прочь. Столбняк, напавший на толпу, разорвался сильным, но невнятным шумом голосов. Лопнула, разлетевшись кусками пластика, одна лампа, другая. Темнота бежала по коридору, настигая парня, опередила его...
Он вильнул, встал спиной к стене, держа наготове нож, а мимо топала, дышала, гомонила, толкалась и спотыкалась толпа, перемешиваясь встречными потоками. Он различал людей как силуэты, расплывчато-чёрные на тёмно-сером. Второй рукой пробовал оживить мобик. Перед парнем мелькнула высокая сгорбленная фигура, что-то тупо щёлкнуло, как молотом ударило в лоб, – и всё скрыл водопад смертной тьмы.
– Они потеряли тебя. Пока не спохватилось сменное звено – уходи, как я сказал. Сломай и выкинь свой транспондер.
– Йо, ведущая пара замолкла. Не отвечают! Мы пошли навстречу. Север, восток, подтянулись к нам бегом!
– Дука, ведомый оторвался. Отход перекрыт. Сжимаем район потери.
– Губошлёпы, раззявы! Готовьте захват! Загоняйте его в сточную систему или на край города. В проходах, где чужие патрули, – не брать! только гнать. Сапог! поднимай запасных ребят, группы три. Рассредоточь их, чтоб две группы смогли быстро сойтись на пути ухода.
Наводка Раха была верной. Люк на спуске в канализацию вовсе отсутствовал; дыра поджидала пьяных и неосторожных. Форт, внимательно изучив зияющий колодец, смело полез туда. Ну или почти смело. Сканером не разглядишь, насколько проржавели ведущие вниз скобы.
«Как хорошо не иметь обоняния! А одежда?.. не надо о ней думать. Мы купим новую. Потом, когда выживем. Кто же меня выследил? Грязные, с окраины...»
Мелькнула картинка с живого рынка: двое плакальщиков, парнишка и девчонка. Они? Одеты даже по аламбукским меркам плохо; функция опознания среагировала на них рядовым сообщением: «МЕНЕЕ ЧАСТАЯ ВСТРЕЧАЕМОСТЬ». Виденные раньше. Надо было снять плексы, приглядеться пристальней, различить неизменные костные точки черепов. Кажется, детки сидели там и в третье посещение рынка... Грязные, с окраины.
Опознание в Эрке и Аламбуке срабатывало то и дело, но обычно на уровне «Крайне редкая встречаемость». Это объяснимо – население скучено, все перед глазами; десять-двенадцать встреч – и субъект попадает в список «Регулярная встречаемость».
«Положим, они – те же оборванцы, что в Эрке. Но в „Кабарете" они меня не поджидали и не могли знать, когда и куда я приду с детектором останков...»
По непроглядно чёрной трубе мчалась, клокоча, река помоев. Форт проверил сканером бурную стремнину, нащупывая дно. Спасибо, что не глубоко. Слой жидкости толщиной в метр и полуметровая литая твердь полностью глушили луч сканера. Погрузившись в текущую жижу до середины бёдер и согнувшись в три погибели, он пошёл по трубе в направлении, указанном Рахом.
«Даже если они выслеживали... Отменить покупку Коел было нельзя. Жаль, нет у меня опыта работы с ньягонцами. Без навыка – всегда рискованно. Следовало вызвать на филёров Раха; он умелец».
Форт старался не думать о подводных ямах, сливных водоворотах и обвалах, где река грязи бьётся, пенится у обрушившихся глыб и подступает к потолку. Было бы отвратительно оказаться придавленным грудой каменьев – и не выберешься, и не умрёшь. Лежать тут, залитому с головой, дёргаясь и царапая неподатливую скальную породу, пока рабы-сантехники не прочистят трубу и не доложат хозяевам: «Мотаси, мы нашли разбитого робота». Иногда Форту сильно хотелось вернуться и проделать тот же путь по чистым, светлым коридорам, которые наверху.
Труба понижалась, уровень дошёл Форту до пояса. Глухой рёв подсказывал, что впереди порог и обрыв, откуда поток низвергается в пасть коллектора. Освещения – никакого. Чтобы не чувствовать себя пропавшим без вести, Форт достал из жилетного кармана фонарик и липкой лентой прикрепил его к голове над ухом – хоть какой-то источник фотонов. На входе в зал труба продолжалась жёлобом – важно не ухнуть вниз, а перелезть через его закраину.
«Да, пора покинуть чудо-город! сама судьба намекает – хватит приключений. Мы подразнили бездну, и она на нас взглянула; больше я с ней играть не намерен. Заказ полковника выполнен, остальное решат сами ньягошки. Как? а это не моя забота! Всё, что мог, я уже сделал».
Света фонарика не хватало, чтобы увидеть противоположную сторону узкого и высокого зала-коллектора. Только сканер мог целиком оглядеть помещение с отвесными слизистыми стенами, куда падали струи множества стоков, а внизу билась в бесконечном плеске царица-грязь. Зал был рукотворным, но знаки искусственного происхождения скрылись под наслоениями слежавшегося маслянистого ила и шершавой накипи.
К бассейну коллектора Форт сползал, медленно перехватываясь за выступающие из стены прутья. Там, как обещал Pax, вдоль зала шла открытая ограждённая галерея – некогда служебный проход для техников канализационной сети. Но, видимо, Pax долго не бывал здесь и не знал, что галерея затоплена – были видны только торчащие местами остатки парапета из металлических труб.
За одну погнутую и сломанную трубу зацепился подмышкой труп – голый, грязный и вздувшийся. Какие-то скользкие гребнистые твари с кривыми лапами трудились над боками и бёдрами, торопливо выхватывая зубастыми пастями куски буроватого мяса, а одна принялась выгрызать щёку. Форт подобрал плавающий пузырёк и запустил им в гадину – та зашипела и булькнула в помои; лишь извивающийся след остался на дрожащей поверхности.
Ушей на голове мертвеца не было. Уже отъели? Нет, остатки ровные, словно отрезаны.
Форт вдруг уловил слабые, но несомненно новые и посторонние звуки. Шаги нескольких ньягонцев на дальнем конце зала. Присев, он погасил фонарик.
Связь, основанная на интерференции минимальных гравитационных возмущений, не очень стойко действовала в Чёрном городе, где судовые гравиторы применяли как подпорки для трухлявых этажей, однако кристаллы чипов Раха и Форта даже в подземелье поддерживали сигнал на приличном расстоянии.
– Эксперт, где ты сейчас?
– В длинном высоком зале с десятью стоками.
– Отлично; теперь иди налево.
– Слева меня ждут четверо... нет, пятеро субъектов.
Вдали на галерее зажглись два мощных фонаря. Длинные лучи забегали по простору коллектора, задерживаясь на круглых и самых крупных плавающих предметах. Почти одновременно с фонарями включился поисковый сканер – почуяв на себе его пристальный луч, Форт побыстрей погрузился в то единственное, во что мог погрузиться. Вовремя – он ещё не окунулся по макушку, когда от группы с фонарями донеслось характерное шипение. Сверкнуло бледно-лиловым огнём дуло бластера, плазменный шнур пролетел и ударился о поверхность совсем рядом, вскинув клубы пара. Бластеры загонного отряда палили с небольшими интервалами по всей ширине зала, точки соприкосновений плазмы с грязью приближались, как бы намекая:
«Отступай!»
Сместившись, Форт с крайней осторожностью поднял голову над уровнем помоев. Ему удалось быстро оттереть лицо, проморгаться и очистить уши. Определённо, стрелки его заметили, но вели огонь с недолётом, на вытеснение.
– Они явно приглашают идти вправо. Туда, где главный сток из зала.
– Иди. Течение там сильное, но есть за что цепляться. Перед сливным жёлобом увидишь решётку, она плохо держится. Ход узкий, однако проходимый, со слоем воздуха, Через семью восемь саженей развилка, поднимайся по трубе, что ведёт наискось вверх. Дверца выведет в пещеру.
– А ключ от дверцы?
– Замок должен быть снят. – Голос Раха показался Форту неуверенным.
Форт запомнил, где находится арка ведущего из зала тоннеля, нырнул и пошёл по дну на четвереньках. Он окончательно утвердился в том, что такие непредвиденные обстоятельства, как личное исследование глубин ньягонской помойки, заслуживают вознаграждения. Надо будет обсудить это с Рахом и настоять на выплате премиальных.
Боевых кораблей Дука Подвальный не имел. Хоть и заслужил владетельное прозвище, оно отдавало насмешкой – сами посудите, велика ли слава возглавлять живущих в погребах? Издревле повелось, что подвальные обитают мало что не в ямах, крытых в два наката. Как отворил бездну меч-радуга, как повалил дым да пепел – так пошла Лучистая, хворь-невидимка, косить всех, кто не укрылся в глубине земной. Кто глубже, тому лучше, а в погребах рождались одни мляки – без ноги, без головы. В погреба, наружу, выгоняли из убежищ неуживчивых буянов. «Подвальный» означало «бешеный урод».
Дука это мнение поддерживал. «Хоть в Отхожем Жерле жить, но главным викусом!» – так он говаривал. Мляк человечьих, пока в них душа теплилась, отдавал жрецам, за что не раз бывал благословлён. Парни Дуки ходили и под землёй, и под дождём, везде добычу брали и головы клали. Как-то даже вопрос встал на финансовой сходке: кем считать дукино племя – троглодитами или мародёрами? какой налог с них брать в общак? «Смешно! – рявкнул Дука. – К нам кабель проведён, мы – горожане!» Загоготала сходка, но Дукин рявк уважила и записала: «Городской отсёлок Кабельная Ветвь, налогообложение по первой сетке».
Дука сдавал своих удальцов в аренду – на грабилово и на убойные дела, на сыск и на разведку, даже на абордаж в космические рейды. Их брали охотно, потому что найм стоил мало, а отдачу приносил хорошую. На привередливый городской взгляд парни Дуки завидными женихами не считались – даже отпетая футырка из тоннелей Задерухи, Гнилища или Иготины не увязалась бы за ними в Кабельную Ветвь. Княжество Подвального было из того разряда, что на Ньяго зовётся «верхними» кварталами, на ЛаБинде «нижними», на Яунге «тёмными», а в Федерации – «зелёными». Жён сюда брали из мародёрок, так как они живучие и небрезгливые.
– Где ты? – спросил Форт, насторожившись. Он немедленно включил круговое сканирование и дополнил его опознанием с учётом прихода-присутствия-ухода лиц в поле видимости. Если кто-то держится на хвосте, мозг скоро их вычислит. Они не могут сменяться слишком часто.
– Я рядом.
– Зачем ты за мной увязался?
– Я беспокоюсь о тебе. Иногда проверяю, всё ли благополучно. Как видишь, не зря. Филёров двое. Оба с лобиками, держат связь. Где ты мог подцепить их?.. и когда они увязались за тобой?
– После сыщика Гвоздей до меня никто не доматывался.
– Это не Гвозди. Те одеваются лучше. Даже не городские; они из краевых отсёлков. Ты не наследил где-нибудь на окраине? Хотя – не отвечай. Надо уходить. Ты на крючке – значит, дольше нам оставаться нельзя. Запоминай маршрут отхода...
В начале минувшей девятнадцатой ночи Лу Дархана, Четвёртого преосвященного жреца, нашли в надёжно охраняемых покоях висящим на обвитом вокруг шеи проводе. Аламбук затопила слепящая и возбуждающая смесь жути, глухого недоверия и воинственности. «Задушен с большой силой, а затем подвешен», – заключили Намандарга, Багали Полтора Уха и другие тонко сведущие в убийствах спецы; вслед за этим жителей обуяло беснование.
Насилие случалось всё чаще, всюду звучали брань и проклятия, а вместе с ними раздавались плач и причитания. Погибли двое из пяти, живой Звездой опечатавших кладезь! Третий медлит возвращаться в Аламбук, а оставшиеся жрецы неусыпно молятся о Чёрном городе и, по слухам, начали изнемогать. Дух Бесследный блуждал по коридорам и норам, проходя через камень; многие слышали его шаги, а иных он касался во сне. Об этом судачили на перекрёстках.
– Рука – холодная-прехолодная!
– В лицо подует – и у дитёнка чахотка!
– Не дует! он, наоборот, в себя вбирает. Ты – ах! ах! – да поздно, всё из тебя выпито, грудь как герметиком забита, цельнокаменная. Одного мальца взрезали – внутри нет ничего, ни дырочки, сплошь литой камень.
– Язык омой, болтаешь без ума! не смей говорить мне «ты» да «из тебя»!
– Кто же дал докторишке мальца взрезать? как смогли, каменного-то?
– Известно, как – камнерезной пилой! Ножом-то чирк, а нож не взял!
В разгар первой половины ночи коридоры были полны людей. Аламбукские дамы в длиннющих многослойных юбках, прикрыв лица накинутыми на головы газовыми шалями, кокетливо держали их кружевные края зажатыми в зубах; удальцы в кожаной одежде со шнуровками, мужики в куртках и их бабы в широких портках; по-своему наряженные иномиряне, от рабов в дрянной разномастной одёжке до богатых гостей. Вчерашнее кипение стихало, понемногу возвращаясь в русло обычной толчеи, но порой то тут, то там возникали гвалт и неразбериха.
– Эксперт, иди. Ни на что не обращай внимания.
Под ногами по полу застучали, раскатились монеты, Возник плотный водоворот прохожих, поспешивших расхватать потерянное ротозеем. Возмущённые крики, кто-то взвизгнул, застонал. Вдруг людской сгусток поспешно раздался, испуганно завопила женщина – один из оказавшихся в толкучке оседал на пол, расширив глаза и прижав ладонь к груди. Упав на колени, он стал валиться вбок и едва успел опереться на руку, выронившую мобик. Его лицо заливала мертвенная бледность.
– Дуке... – просипел он подскочившему парню. – Скажи...
И распластался на полу. Рука сползла с груди, открыв намокшую кровью рубашку. Оставив дружка, парень стал нажимать на панель мобика, но телефон вместо сигналов издавал какой-то хрип. Многие одновременно с ним заметили отказ мобиков.
Панически озираясь, парень вскочил и понёсся прочь. Столбняк, напавший на толпу, разорвался сильным, но невнятным шумом голосов. Лопнула, разлетевшись кусками пластика, одна лампа, другая. Темнота бежала по коридору, настигая парня, опередила его...
Он вильнул, встал спиной к стене, держа наготове нож, а мимо топала, дышала, гомонила, толкалась и спотыкалась толпа, перемешиваясь встречными потоками. Он различал людей как силуэты, расплывчато-чёрные на тёмно-сером. Второй рукой пробовал оживить мобик. Перед парнем мелькнула высокая сгорбленная фигура, что-то тупо щёлкнуло, как молотом ударило в лоб, – и всё скрыл водопад смертной тьмы.
– Они потеряли тебя. Пока не спохватилось сменное звено – уходи, как я сказал. Сломай и выкинь свой транспондер.
– Йо, ведущая пара замолкла. Не отвечают! Мы пошли навстречу. Север, восток, подтянулись к нам бегом!
– Дука, ведомый оторвался. Отход перекрыт. Сжимаем район потери.
– Губошлёпы, раззявы! Готовьте захват! Загоняйте его в сточную систему или на край города. В проходах, где чужие патрули, – не брать! только гнать. Сапог! поднимай запасных ребят, группы три. Рассредоточь их, чтоб две группы смогли быстро сойтись на пути ухода.
Наводка Раха была верной. Люк на спуске в канализацию вовсе отсутствовал; дыра поджидала пьяных и неосторожных. Форт, внимательно изучив зияющий колодец, смело полез туда. Ну или почти смело. Сканером не разглядишь, насколько проржавели ведущие вниз скобы.
«Как хорошо не иметь обоняния! А одежда?.. не надо о ней думать. Мы купим новую. Потом, когда выживем. Кто же меня выследил? Грязные, с окраины...»
Мелькнула картинка с живого рынка: двое плакальщиков, парнишка и девчонка. Они? Одеты даже по аламбукским меркам плохо; функция опознания среагировала на них рядовым сообщением: «МЕНЕЕ ЧАСТАЯ ВСТРЕЧАЕМОСТЬ». Виденные раньше. Надо было снять плексы, приглядеться пристальней, различить неизменные костные точки черепов. Кажется, детки сидели там и в третье посещение рынка... Грязные, с окраины.
Опознание в Эрке и Аламбуке срабатывало то и дело, но обычно на уровне «Крайне редкая встречаемость». Это объяснимо – население скучено, все перед глазами; десять-двенадцать встреч – и субъект попадает в список «Регулярная встречаемость».
«Положим, они – те же оборванцы, что в Эрке. Но в „Кабарете" они меня не поджидали и не могли знать, когда и куда я приду с детектором останков...»
По непроглядно чёрной трубе мчалась, клокоча, река помоев. Форт проверил сканером бурную стремнину, нащупывая дно. Спасибо, что не глубоко. Слой жидкости толщиной в метр и полуметровая литая твердь полностью глушили луч сканера. Погрузившись в текущую жижу до середины бёдер и согнувшись в три погибели, он пошёл по трубе в направлении, указанном Рахом.
«Даже если они выслеживали... Отменить покупку Коел было нельзя. Жаль, нет у меня опыта работы с ньягонцами. Без навыка – всегда рискованно. Следовало вызвать на филёров Раха; он умелец».
Форт старался не думать о подводных ямах, сливных водоворотах и обвалах, где река грязи бьётся, пенится у обрушившихся глыб и подступает к потолку. Было бы отвратительно оказаться придавленным грудой каменьев – и не выберешься, и не умрёшь. Лежать тут, залитому с головой, дёргаясь и царапая неподатливую скальную породу, пока рабы-сантехники не прочистят трубу и не доложат хозяевам: «Мотаси, мы нашли разбитого робота». Иногда Форту сильно хотелось вернуться и проделать тот же путь по чистым, светлым коридорам, которые наверху.
Труба понижалась, уровень дошёл Форту до пояса. Глухой рёв подсказывал, что впереди порог и обрыв, откуда поток низвергается в пасть коллектора. Освещения – никакого. Чтобы не чувствовать себя пропавшим без вести, Форт достал из жилетного кармана фонарик и липкой лентой прикрепил его к голове над ухом – хоть какой-то источник фотонов. На входе в зал труба продолжалась жёлобом – важно не ухнуть вниз, а перелезть через его закраину.
«Да, пора покинуть чудо-город! сама судьба намекает – хватит приключений. Мы подразнили бездну, и она на нас взглянула; больше я с ней играть не намерен. Заказ полковника выполнен, остальное решат сами ньягошки. Как? а это не моя забота! Всё, что мог, я уже сделал».
Света фонарика не хватало, чтобы увидеть противоположную сторону узкого и высокого зала-коллектора. Только сканер мог целиком оглядеть помещение с отвесными слизистыми стенами, куда падали струи множества стоков, а внизу билась в бесконечном плеске царица-грязь. Зал был рукотворным, но знаки искусственного происхождения скрылись под наслоениями слежавшегося маслянистого ила и шершавой накипи.
К бассейну коллектора Форт сползал, медленно перехватываясь за выступающие из стены прутья. Там, как обещал Pax, вдоль зала шла открытая ограждённая галерея – некогда служебный проход для техников канализационной сети. Но, видимо, Pax долго не бывал здесь и не знал, что галерея затоплена – были видны только торчащие местами остатки парапета из металлических труб.
За одну погнутую и сломанную трубу зацепился подмышкой труп – голый, грязный и вздувшийся. Какие-то скользкие гребнистые твари с кривыми лапами трудились над боками и бёдрами, торопливо выхватывая зубастыми пастями куски буроватого мяса, а одна принялась выгрызать щёку. Форт подобрал плавающий пузырёк и запустил им в гадину – та зашипела и булькнула в помои; лишь извивающийся след остался на дрожащей поверхности.
Ушей на голове мертвеца не было. Уже отъели? Нет, остатки ровные, словно отрезаны.
Форт вдруг уловил слабые, но несомненно новые и посторонние звуки. Шаги нескольких ньягонцев на дальнем конце зала. Присев, он погасил фонарик.
Связь, основанная на интерференции минимальных гравитационных возмущений, не очень стойко действовала в Чёрном городе, где судовые гравиторы применяли как подпорки для трухлявых этажей, однако кристаллы чипов Раха и Форта даже в подземелье поддерживали сигнал на приличном расстоянии.
– Эксперт, где ты сейчас?
– В длинном высоком зале с десятью стоками.
– Отлично; теперь иди налево.
– Слева меня ждут четверо... нет, пятеро субъектов.
Вдали на галерее зажглись два мощных фонаря. Длинные лучи забегали по простору коллектора, задерживаясь на круглых и самых крупных плавающих предметах. Почти одновременно с фонарями включился поисковый сканер – почуяв на себе его пристальный луч, Форт побыстрей погрузился в то единственное, во что мог погрузиться. Вовремя – он ещё не окунулся по макушку, когда от группы с фонарями донеслось характерное шипение. Сверкнуло бледно-лиловым огнём дуло бластера, плазменный шнур пролетел и ударился о поверхность совсем рядом, вскинув клубы пара. Бластеры загонного отряда палили с небольшими интервалами по всей ширине зала, точки соприкосновений плазмы с грязью приближались, как бы намекая:
«Отступай!»
Сместившись, Форт с крайней осторожностью поднял голову над уровнем помоев. Ему удалось быстро оттереть лицо, проморгаться и очистить уши. Определённо, стрелки его заметили, но вели огонь с недолётом, на вытеснение.
– Они явно приглашают идти вправо. Туда, где главный сток из зала.
– Иди. Течение там сильное, но есть за что цепляться. Перед сливным жёлобом увидишь решётку, она плохо держится. Ход узкий, однако проходимый, со слоем воздуха, Через семью восемь саженей развилка, поднимайся по трубе, что ведёт наискось вверх. Дверца выведет в пещеру.
– А ключ от дверцы?
– Замок должен быть снят. – Голос Раха показался Форту неуверенным.
Форт запомнил, где находится арка ведущего из зала тоннеля, нырнул и пошёл по дну на четвереньках. Он окончательно утвердился в том, что такие непредвиденные обстоятельства, как личное исследование глубин ньягонской помойки, заслуживают вознаграждения. Надо будет обсудить это с Рахом и настоять на выплате премиальных.
Боевых кораблей Дука Подвальный не имел. Хоть и заслужил владетельное прозвище, оно отдавало насмешкой – сами посудите, велика ли слава возглавлять живущих в погребах? Издревле повелось, что подвальные обитают мало что не в ямах, крытых в два наката. Как отворил бездну меч-радуга, как повалил дым да пепел – так пошла Лучистая, хворь-невидимка, косить всех, кто не укрылся в глубине земной. Кто глубже, тому лучше, а в погребах рождались одни мляки – без ноги, без головы. В погреба, наружу, выгоняли из убежищ неуживчивых буянов. «Подвальный» означало «бешеный урод».
Дука это мнение поддерживал. «Хоть в Отхожем Жерле жить, но главным викусом!» – так он говаривал. Мляк человечьих, пока в них душа теплилась, отдавал жрецам, за что не раз бывал благословлён. Парни Дуки ходили и под землёй, и под дождём, везде добычу брали и головы клали. Как-то даже вопрос встал на финансовой сходке: кем считать дукино племя – троглодитами или мародёрами? какой налог с них брать в общак? «Смешно! – рявкнул Дука. – К нам кабель проведён, мы – горожане!» Загоготала сходка, но Дукин рявк уважила и записала: «Городской отсёлок Кабельная Ветвь, налогообложение по первой сетке».
Дука сдавал своих удальцов в аренду – на грабилово и на убойные дела, на сыск и на разведку, даже на абордаж в космические рейды. Их брали охотно, потому что найм стоил мало, а отдачу приносил хорошую. На привередливый городской взгляд парни Дуки завидными женихами не считались – даже отпетая футырка из тоннелей Задерухи, Гнилища или Иготины не увязалась бы за ними в Кабельную Ветвь. Княжество Подвального было из того разряда, что на Ньяго зовётся «верхними» кварталами, на ЛаБинде «нижними», на Яунге «тёмными», а в Федерации – «зелёными». Жён сюда брали из мародёрок, так как они живучие и небрезгливые.