Беломлинская Ю.. Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

попробовал поднять плуг - уронил, сел на завалинку и заплакал....
Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина. Вроде
подрос за эти годы и потихоньку начал впрягаться. Мальчики взялись писать
романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг - мир
и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем:

Вот и кончилась война
И осталась я одна,
Я и баба и мужик,
я и лошадь,
Я и бык...

Раздался некий голос. Это еще не мужской голос - но явно и не женский -
это говорят юноши. Вот тут у себя в Питере - я их слышу и вижу - у них и
лица остались детскими, как и у меня - говорят тут в Питере такая вода.
Странное ощущение от самих себя - все мы юноши и девушки в свои тридцать -
сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно
или бороду отрастишь - тогда можно хоть немного, да скрыть - детские лица.
Но непонятно надо ли - делать повзрослей лицо - если голос - все равно такой
- юношеский - незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули.
Затянули свою песню. Послевоенную - имени 47-го года, мужскую. Про
павших отцов и братьев. Про любовь и про Родину. Наши мальчики - головы
подняли. Над головой - все ангелы летают. Опустили головы - там пустая
черная земля. НАША и никто не претендует. В общем, подхватили плуг с
классической идеей - не от баб, (настоящие мальчики - умрут, но у баб
учиться не будут), от тех - старых Котиков-Козликов:
...Ходит по садику Пушкин рогатый,
ходит за Пушкиным Гоголь усатый,
следом за плугом - Толстой бородатый...
И вперед - до самого... Ну где там у нас последний Русский Мужской
Роман? Аксенов что ли? Пусть будет Аксенов - как у него там чудно - про
горлышко!
Нет, не то, которое у Чехова - горлышко от разбитой бутылки, что
блеснуло на плотине и сразу вышла лунная ночь, а у лаборантки горлышко -
которое бьется, когда ее ебут на подоконнике - для меня, вот на том
подоконнике в "Ожоге" и кончился Мужской Голос, мир кончился, все ушли на
фронт, и начался - тяжкий военный тыл с Бабьим Воем и Районным
Уполномоченным.
Одним словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся, но, безусловно,
мужских голосов, я продолжу свою песню - Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о
ней рассказывали ТЕ - усато-бородатые, но наши-то нынешние - да много ль они
баб то видали? Ну, даст на сеновале известная деревенская блядь-вдовка, или
женят за корову на соседской девчонке - все-таки не сравнить с опытом - ТЕХ
- крепостное право - сераль в девичьей, гусарские попойки - дамы полусвета,
а романы с замужними? ... Все эти балы, фанты... Домики в Коломнах, Охтенки
с кувшинами, Настеньки с Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские,
Дунканы и Гиппиусы... А нынче что?
У старших одна имеется - Лена Шварц, и ту берегут как зеницу ока -
чужим не выдают.
В общем, о Бедной девушке кроме меня писать некому - и приходится
писать дальше - хотя это очень, очень трудно - написать целый роман.
И к тому же не понятно - зачем?
Все, что я хотела рассказать о Бедных девушках - я уже рассказала в
своих песнях. Все эти слова, "что давно лежат в копилке" - уже выкрикнуты. И
что самое замечательное - услышаны! Я выхожу на сцену и два часа подряд
рассказываю - пропеваю вот эту самую историю - о том как "любовь и бедность
навсегда меня поймали в сети..." И зачем еще роман?
Роман это тяжелое испытание. Ну, как съедение крысы при приеме в
масонскую ложу. Потому что не девичье это дело - писать романы. КРУТИТЬ и
ЧИТАТЬ - вот что должны делать девушки с романами.
А писать - это труд - то есть вообще вредное занятие. Другое дело -
сочинять! Сочинять можно и в трамвае и в аллее тенистого сада. Сочинять
можно стихи, песни и сказки - вот этим-то я раньше и занималась...
Но в том-то и заключается горькая доля не просто девушки, а девушки
БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью
работу - например, проводить водопровод (об этом я расскажу позже!) или вот
писать роман. Ладно уж - съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя.
И буду называться уж никакая не "Наша Ахматова" - пожилая поэтесса, а вместе
с другими ребятами с нашего двора - "Молодые прозаики Петербурга". Не
обязательно "ИЗВЕСТНЫЕ", можно просто "Подающие надежды". Есть такие
выражения - скажешь - начинается счастье и какой-то запах весны - "Подающие
надежды", или "Молодой человек" - как здорово услышать такое!
"Молодой человек!"
А у меня:

БЕДНАЯ ДЕВУШКА.

В Питере они были двух видов - богемные и научно-технические. У
большинства технических был нормированный рабочий день. Вообще они были
другие. О них чудно написал Валера Попов, что-то вроде "... Наши девушки, с
их чистенькими кухоньками, кофеварками и ликером "Вана Таллин", в уютных
однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья. ..." Ну, севернее
Муринского ручья - это уж попозже, а сначала с родителями, или в
коммуналках, и мальчики ихние - тоже. Не было у них ни мастерских, ни
котелен, ни подвалов, ни чердаков. И девушек своих они МУЧИЛИ. Нас -
богемных, наши не мучили - если надо было соблазнить девушку и вообще -
СКЛОНИТЬ - ее вели в чердаки и подвалы - мастерские - котельные, обкуривали
клубами Беломорного дыма, заливали по самое горлышко портвейном "Русский
лес" и под победные звуки гитары ... без мебели, без книг, на старом,
продавленном диванчике...
А эти! Научно-технические! Они что делали? Помните? Они их - везли на
природу! В поход! На СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, который на самом деле называется ХОЛОД
или ЖАРА! А еще КОМАРЫ! В настоящее Белое море, в настоящий Русский лес!
И там их заставляли - прыгать в байдарках по порогам, удить рыбу, потом
еще разводить костры! Ставить палатки! Готовить уху! Ужас какой! И только
после всего этого, начинались победные звуки гитары... Мне их всегда было
жалко. Причем некоторые уже подсаживались на этот свежий воздух - как на
наркоту и жить без него не могли! Бедные БЕДНЫЕ девушки...
А еще вставать рано утром! Трястись в трех видах транспорта в родное
НИИ... Ну, дальше там уже было все хорошо - здоровый коллектив, обсуждение
последней "Иностранки", Самиздата-Тамиздата, курилка, нарезание овощей для
супа прямо на рабочем месте - за пульманом, и всякие иные милые сердцу вещи.
А потом им опять было плохо - домой на трех видах... И всю неделю -
рано вставать. Как они держались вот такими - ДЕВУШКАМИ, непонятно. Вот
такими Иринами-Маринами - без ни хуя денег, после этих трамваев-автобусов,
без шмотья, даже и без информации, о том, что там носят в Париже в этом
сезоне, просто в "брючках-свитерках" - задолго до яппи - изобрели эту моду -
наши итээровские Бедные девушки.
И эти вечные стрижки "под мальчика" - на волосы уж не было сил -
утренняя очередь в коммунальную ванну... Вот такие они были - невесть откуда
вылупившиеся питерские "подснежники - подмальчики".
Они так и не состарились - ТЕ первые - никогда не стали тетками - так и
ходят по Питеру в своих неизменных "брючках-свитерках" - Подмальчики - под
70 - немножко морщин - вот и вся перемена. А уж дочки их, сорокалетние - и
вовсе сошли бы этим мамам за внучек - если б рядом не было уже и
конкретно-реальных внучек - и опять "брючки-свитерочки-стрижечки" - только
это все уже "яппи-стиль", и вроде бы не наши Бедные девушки изобрели его от
бедности, а где-то там в Париже, Милане - великие дизайнеры - для удобства.
Ирины-Марины... Аллочки-Беллочки... севернее Муринского ручья... с
кофеваркой и "Вана-Таллином"... научно-технические.
И, богемные - "подруги поэтов" - счастливые обладательницы
ненормированного рабочего дня - моды были другие - все из Апраксинской
комиссионки - теперь этот стиль называется "Винтадж" - "Из бабушкиного
сундука". И волосы можно было позволить себе подлинней. Да и на Муринский
ручей с кофеваркрй не удавалось заработать никогда - эти поили чаем в
коммуналках. Зато в центре. Вот, пожалуй, разница и заканчивается - все
равно это было одно племя - НАШИ БЕДНЫЕ ДЕВУШКИ. Героически содержавшие себя
в такой неистребимо - нестерпимой девичьей прелести, что все в этом ГОРОДЕ
писалось, рисовалось, пелось, игралось на гитарах и на сценах - для них, для
них ненаглядных.
Мамы, дочки, внучки - внучкам уже по двадцать, и вот они стоят в
"Фишке" и слушают "Билли,с Бэнд" - или старого Рекшана, или еще кого...
иногда даже и меня. Все они выжили тут в очередной раз - ну да, дома и камни
помогают. А ТАМ? А там - ПЕРВАЯ ЗИМА. А за ней вторая...
Что там с ними происходит? И с теми и с другими.
Сначала те - которые не богема, которые НЕ Я, которые "брючки-свитерки:

Во-первых, их образ жизни меняется не очень резко - ну сначала немножко
учебы на всяких курсах, а потом - привычная ситуация раннего вставания и
тряски в метро.
Там на работе - все другое - работа на износ - нет друзей-подружек, нет
задушевных разговоров - в обеденный перерыв нормальное американское общение
- обсуждение еды и, увиденного по телеку. А дома - сил хватает только на то,
чтобы посмотреть этот телек.
Может быть по этому - от сознания этого, я там, в Америке никаких
романов не писала, а только песни или очень короткие притчи - в пару страниц
- что-то, что и такая уставшая Бедная девушка сможет воспринять...
Во-вторых, эти Бедные девушки превратились в богатых. И вот я встречаю
в кафе "Энивей" такую Ирину-Марину, Аллочку-Беллочку - ну из тех, что стояли
в "Сайгоне" с маленьким двойным - НАШУ ДЕВУШКУ - милого Подмальчика с живыми
черными глазами, и она говорит:
Мы с мужем наконец съездили в Прагу - это что-то потрясающее!

Ну конешно - ПРАГА! Там - НАШ КАФКА, там НАШ ГАШЕК ... (Кузьминский
говорил : "...В одно и то же время, в одном городе жили два человека - Гашек
и Кафка - невозможно в это поверить - кажется, что они жили в разное время и
в разных местах..."), и там - Пражское Гетто, по которому ходит ОН - НАШ
ГОЛЕМ.
- Прага. Здорово! Ну и что там?
Потрясающе! Ты себе не представляешь, как там все дешево!

Я пытаюсь сообразить - Дешево - ЧТО? Голем?
- Дешево - что?
Все! И вкусно! Мы целыми днями, ну просто целыми днями только и делали,
что обжирались! Ходили от ресторана к ресторану, от кавярни к кавярне -
копейки, все - копейки! И это полное вранье, что лучший шоколад -
брюссельский, глупости, чешский и только чешский!

И дальше она долго рассказывала про шоколад...

Правда, все рекорды побила еврейская девушка, посетившая Польшу. Вот
сидит себе Сорокин в Садовом Кольце, и в страшном сне ему сниться
туристический маршрут - Дахау. Он страшный сон радостно записывает и
получается - очередной модный литературный хит.
Но такое ему, пожалуй, и не присниться: девушка побывала в Освенциме и
на вопрос " Что там?" ответила:
Там конешно интересно, но признаться, Я ОЖИДАЛА БОЛЬШЕГО.

Ну, собственно говоря, все честно - туристический маршрут. Люди хотят
видеть - ЭТО и испытывать при этом какую-то, (что-то мы такое изучали,
кажется у Энгельса) специальную радость - оттого, что это произошло не с
нами (там, у Энгельса были бои гладиаторов для примера.) Вместо этого -
разочарование - какие-то ботиночки... и не очень страшно. Все понятно.... но
эта фраза! И ведь не со зла и не с подлости - просто от нежелания больше
слышать и понимать русский язык - саму себя в частности.
Нет, современный Выкрест - это не русский еврей, нацепивший на себя
крест - это - русский еврей, отцепивший от себя русский язык... Но об этом я
напишу позже, когда дойдем до креста.
Да, вот это и есть - Выкрест.
И все же - это не самое плохое, что может случиться с бедной душою
Бедной девушки. Сменять БОГА НА ШОКОЛАД?
На этот счет есть разные мнения...
Вот, например, Том Вейтс что-то прорычал по своему по-англицки, а Дима
Новик, ну, который на должности "Билли", то есть за контрабасом в "Билли,с
Бэнд" - научил этого дикого медведя Вейтса говорить по-русски, и вот что мы
услышали:
Я не хожу в церковь по воскресеньям,
Не молюсь там на коленях
И не заучиваю наизусть Библию
У меня свой собственный путь.

Да, я знаю, конешно, Иисус любит меня,
Или, может, даже чуть больше...

А я, КАЖДОЕ ВОСКРЕСЕНЬЕ валюсь на колени...
В кондитерской лавке.
Душа просит Иисуса
ШОКОЛАДНОГО.

А когда солнце жестко жжет, как виски, так,
Что даже в тени пинцет,
Я заворачиваю Его в целлофан,
Тогда Он тает и превращается в мусс,
Вот он, мой Спаситель, в моих ладонях!... МУСС...
поливаешь Им мороженое,
выходит отличное суфле!

Вот видите - Том Вейтс... В общем, ничего страшного - бывает, что душа
требует Шоколадного Иисуса... интересно, слушают ли эти девушки Вейтса?
А может и слушают. Мамонов вот придумал Шоколадного Пушкина.
Раздобревшие от шоколада тела и души этих Бедных девушек... Даже и слово
"раздобревший" - оно какое-то шоколадное. Нестрашное слово. Это все не про
злобу...
Я видела что-то и похуже - это когда душа начинает высыхать, как
колодец. Иссохшая душа, наполненная злобным отчаяньем - вот это ужас. Вот
это происходит с такими как я...

РАШН БЛЭК И "БЛЭК РАШН"

... Я пойду через дорогу
До знакомого шинка.
Выпью водки, понемногу,
Отойдет моя тоска.

В "Самоваре" всякой твари
Много больше, чем по паре.
Поэтесса с длинным носом,
Пимп с коришневым засосом,

"Мамка" в розовом Версаччи,
Дон-Жуан - владелец дачи,
Бизнесмены при блядях
(Показаться на людях).

Одним словом - "хьюмен бинс"
(Фасоль человечья),
Время ходит вверх и вниз,
А кабак стоит навечно...

Мне - бесплатно наливают,
Потому - меня тут знают.
Бармен ходит в мой отель,
У него там есть кобель.

Хоть и черный, а хороший
И берет недорого...
Всюду деньги, всюду гроши,
Тугрики и доллары.

Не волнуюсь я одна -
Стала жизнь песнею,
Мне Америка-страна
Выправила пенсию!

Доктор стукнул молоточком,
Написал про "драз-абьюз",
Дали пенсию - и точка!
А теперь я водку пью...
Из поэмы "Сердце моряка"

Запить мне всю жизнь не удается по причине слабого здоровья, но на этот
раз я уж постаралась, да и обстоятельства складывались в мою пользу.
Для начала я снова сдалась в текстиль - в одно захудалое местечко,
которое держал бывший хиппи Майкл Попов.
Родители Майкла - западные украинцы "Ди.пи." попали в Америку уже из
Аргентины, и отец его был, вероятно, настоящий нацистский преступник - он
умер от пьянства, и Майкл говорил, что за всю жизнь не встречал человека
страшнее своего отца. Сам-то Майкл был невиннейший нью-йоркский заяц, играл
на гитаре в собственной рок-группе в стиле "сикстис" и никогда бы мухи не
обидел. Ни на каких языках, кроме английского, он не говорил, но
по-украински, кажется, мог понимать немного.
Правой рукой Майкла был пожилой еврей-гомосексуалист - Джерри, они
работали вместе уже лет пятнадцать, видимо Джерри был когда-то влюблен в
юного натурала Майкла. Постоянных работников в студии не было, так как, дела
шли совсем плохо, (оба они, и Майкл, и Джерри, курили траву с утра до ночи,
слушали старый рок и ненавидели всех этих сучек, заправляющих в нашем
бизнесе, пожалуй, даже больше, чем я). Майкл был классический пример Хиппи,
пытаюшегося стать Яппи, и невеста у него была, конешно, кореянка, хотя тайно
он мечтал о русской девушке.
В результате, он все же завел двух постоянных работниц, русских
девушек: меня и Верку, казачку из Ставрополя, тоже "мухинку", и тоже, в тот
момент одинокую мамашу, со своим мужем она разошлась по причине его сурового
нрава. У Верки были еще всякие сложные работы, на стороне, а у меня -
ничего, я как-то совсем растерялась от всего происходящего, и мне все время
казалось, что я внутри у какой-то чужой пьесы, не для меня написанной - мне
хотелось выйти из этих костюмов и декораций. Но выйти было некуда,
оставалось только пойти после работы через дорогу до знакомого шинка -
самого дорогого и знаменитого в Нью-Йорке русского ресторана с оригинальным
названием "РУССКИЙ САМОВАР".
"Самовар" и его легендарный хозяин Рома Каплан описаны уже множество
раз, и в стихах и в прозе, но, тем не менее, тема "Самовара" неисчерпаема, и
когда-нибудь я соберусь с силами и напишу об этом удивительном месте
отдельную книгу - оно того заслуживает. Но в этой книге, посвященной судьбе
Бедной девушки, занесенной на чужбину, "Самовар" будет лишь одним из
многочисленных эпизодических героев. Хотя понятие "эпизодический" отлично
подходит ко всем мужчинам, которые уже описаны мною на этих страницах, или
еще будут описаны, но никак не к "Самовару" - этот "эпизод" начался примерно
на третий день после моего появления в городе Нью-Йорке и кончится в моей
жизни не раньше, чем сам "Самовар" закроется.
Стоит это благословенное место на углу Восьмой и Пятьдесят второй, то
есть прямо возле "Адовой кухни" и Гармент-дистрикта. Напротив "Самовара"
находится "Рюмка" - то есть "Рашн водка-рум", а почти за углом "Дядя Ваня" -
вот такой бермудский треугольник, дающий желающему запить-загулять -
безграничные возможности.
"Рюмку" открыл - сбежавший из "Самовара" официант Дима - ослепительной
красоты пьяница, кончивший востфак питерского университета и женатый на
поповне - дочери батюшки из Русской Зарубежной Церкви. Каплан был страшно
зол на предателя Диму, и первые пару лет, друзья "Самовара" должны были
ходить в "Рюмку" тайно, но потом все это как-то утряслось и роли разделились
- в "Рюмке" стала преобладать бруклинская молодежная тусовка, а "Самовар"
так и остался неким уникальным Ноевым ковчегом, собирающем в свое чрево
представителей множества разных социальных групп русского Нью-Йорка.
"Самовар" - место недешевое и, собственно говоря, бедную богему
приучила ходить туда именно я, с помощью нескольких нехитрых правил, о
которых - позже.
Помещение, занимаемое "Самоваром" - длинное и вытянутое кишкой, сразу
за входом начинается длинный бар и возле него несколько столиков - это
курительная часть, потом, за белым роялем, начинаются столики самого
ресторана. Среди клиентов "Самовара" - очень много приличных пожилых
американцев, которые заходят сюда поесть перед бродвейским шоу, или выпить
чего-нибудь - после. "Самовар" находится в самом центре района Бродвейских
театров. И конешно молодые бродвейские актеры, певцы и балетные ребята тоже
заглядывают сюда после своих спектаклей. Все, кто победнее, кучкуются вокруг
бара.
В то душное и печальное для меня лето, я каждый день выходила с работы
- из студии Майкла Попова, (она была на углу Восьмой и Сороковой), часов в 9
вечера, шла десять минут по Восьмой и оказывалась в уютном, прохладном
"Самоваре" - это был почти настоящий Рай - красноватый свет, тихие звуки
рояля, столики, покрытые павлово-посадскими платками, и знакомые физиономии
других завсегдатаев этого бара - так же как я, вышедших с работы около
девяти - ювелиров, дизайнеров, ребят из туристических агентств и прочих
представителей ненормированного рабочего дня.
За стойкой в "Самоваре" перебывало множество необыкновенных персонажей,
но в то лето, там стоял БАРМЕН БОРЯ - именно благодаря ему, мне почти
удалось спиться.
Бармен Боря был толстый человек с внешностью Карлсона - на голове он
носил русый парик.
Боря был пидар и патологический врун. Но как все пидары, он был человек
артистический и с некоторой долей фантазии. Меня он обожал. И также нежно
относился к Оле - жене Володи Брука - грустной женщине с красивыми синими
глазами и долгим носом. Мы приходили уставшие, замученные - В общем, две
носатые мымры, садились за бар, Боря наливал нам по первой "отвертке" и
начинал:
- Удивляюсь я вам, девушки. Такие красивые. А живете - скушно. Ну что
этот "Самовар"? Ну, "Самовар"... рояль... но надо же как-то жить, видеть
мир... для чего мы сюда приехали? Вот у меня, например, вчера был выходной.
Мы с Виталиком поехали в Касткильские горы. Взяли двух коней. Едем, выезжаем
к горному озеру, у меня - черный конь, у Виталика белый... Остановились,
коней расседлали, кругом природа - удивительная, воздух горный - аж звенит,
эдельвейсы цветут вокруг... разделись, взял я Виталика и понес на руках в
озеро - обнаженного. Зашел по пояс, раскрываю ему попочку, как бутон, а там
... РОЗЫ!

Вот так примерно выглядели Борины рассказы. Мальчики в них менялись, но
все они были провинциальные малоудачливые русские балеруны, или сбежавшие
морячки, и все они обычно сидели тут же за баром вокруг нас.
Мы с Олей слушали эти рассказы, как завороженные - у нас в жизни ничего
такого не было, а была лишь ненавистная работа и тревога за детей. У меня
еще - иваново-вознесенское женское одиночество, а у Оли, разлюбивший ее
Брук, что пожалуй, еще хуже. При этом понять, что в Бориных рассказах
пиздеж, а что нет - было невозможно, и мы, на всякий случай безоговорочно
верили всему. В общем, Боря раскрывал перед нами ВОЛШЕБНЫЙ МИР АМЕРИКАНСКОЙ
МЕЧТЫ.
И ПРИ ЭТОМ НАЛИВАЛ И НАЛИВАЛ. Первые пару дринков мы оплачивали сами,
( с кредитных карточек - денег у нас не было, а карточки - были), а
потом уж он объявлял "хаус", и "хаус" этот для нас не кончался никогда.
Ночью мы брали одно такси на двоих и ехали домой в Квинс. Там мы шли к Оле и
еще немного добавляли вместе с Володей Бруком. Я думаю, что такой режим
длился в моей жизни месяца четыре.
Полю, предоставленную самой себе, за это время успели выгнать из школы.

Полина школа - "Ля Гвардия" тоже уникальное место. Там собраны со всего
Нью-Йорка талантливые дети - художники, актеры, танцоры, певцы и музыканты -
от классических до рокеров и джазистов. Учатся там от 14 до 18 лет, но
некоторым приходиться учиться гораздо дольше. Дело в том, что в Америке
никаких троек никому не натягивают. А просто, не выдают аттестат зрелости,
пока ты не сдашь все, что положено, но зато и посещать школу не возбраняется
лет до двадцати двух, кажется.
"Ля Гвардия" - бесплатная городская школа, но в нее нужно сдавать
экзамен - по искусству. Каждый сдает по тому профилю, на который поступает.
Там учатся дети многих нью-йоркских "артист", и дети почти всех русских
художников. Ну, кто не жалеет своих крошек - те сдают их в "Стайвессон" -
школа такого же типа, но не по искусству, а по науке и экзамен там -
сложнейший.
В "Стайвессон" - очень тяжелая программа и наркотики там в моде -
тяжелые и дорогие - кокаин, например, а у нас, в "Ля Гвардии" все больше
курят траву - по бедности. Но моя Поля как-то быстро, лет уж в 15 докурилась
до галлюцинаций, слезла с моей помощью ( я чуть с ума не сошла от ужаса, но
описывать это неинтересно), и к тому времени - в 16 лет она была уже
убежденный и стойкий враг наркотиков и даже к спиртному на всякий случай не
прикасалась.
В школу ходить она любила, но категорически отказывалась посещать почти
все занятия, кроме пения (на вокальном факультете она как раз и училась) и
английского языка. У них там была чудная компания - утром они встречались и
шли себе в Централ- парк на Земляничные Поляны - сидеть там и балдеть. Это
летом, а зимой - в там же стоящий, "Данкен донатс" - это значит "Дунканова
пышечная".
В общем, меня вызвали в школу, потому что со мной возмечтали
побеседовать учителя физкультуры и математики.
Первым был учитель физкультуры - вид его, меня поразил. Сама-то я
отказалась ходить на физкультуру еще в первом классе и проявила в этом
отказничестве стойкость, не уступающему какому-нибудь вору в законе, в
результате, мне сначала достали фальшивую справку, что я - чем-то больна, а
потом, в восемь лет, я и вправду тяжело заболела, и вопрос о физкультуре был
снят раз и навсегда. Но учителей физкультуры я помню хорошо - это были или
здоровые дядьки - бугаи, или красавицы-спортсменки, ну такие женщины по
имени "Светка" - эти были обычно веселые и добрые, в бугаи (такой мне и
попался в первом классе) - злые.
Полин учитель физкультуры был очень худой, маленький нью-йоркский еврей
- очкарик, с огромным носом и каплей, свисающей с этого носа. Кроме того, он
явно был истерик - сразу начал истерически взвизгивая, орать тонким голосом,
о том, как это ужасно, что дочь моя не ходит на физкультуру, физкультура -
укрепляет здоровье, вот он, например, с детства был очень больным ребенком,
но превозмог себя, укрепил свое тело с помощью физкультуры и стал могучим
богатырем, а теперь он преподает физкультуру, чтобы помочь другим.
Капля от этого крика упала с его красного носа и на нем немедленно
стала скапливаться другая. Поля - очень высокая крупная девочка, похожая на
греческую статую, стояла рядом со мной и мрачно глядела на него.
- И при этом, он все время трогает всех девочек руками. А мне -
противно!
- Понятно. Ну, теперь показывай математика. Вот этому бы математику
преподавать...
- Математик - индеец. Он никогда на уроках не говорит ни о какой
математике - а только целыми днями о том, как Большой Белый Брат обидел его
маленький народ. Я-то тут причем? И вообще рассказывает все время, что
индейцы лучше белых, чище и все такое.
В это время мы уже дошли до кабинета математики, и я увидела огромного
индейского детину, как из "Полета над гнездом кукушки" - такому бы
преподавать физкультуру.
С ним я решила не разговаривать. Мы с Полей пошли сразу к директору,
где нам любезно объяснили, что во всех случаях жизни, даже если Поля завтра
исправится - ей придется посещать эту школу лет эдак до двадцати одного,
чтобы сдать все хвосты, которые она накопила. И они советуют ей уйти на "Джи
и Ди Программ" - это такие полугодовые заочные курсы - эквивалент школьной
программы. Они сказали, что дадут ей хорошую характеристику и потом при
поступлении в колледж - тоже.
Потом выяснилось, что при поступлении в колледж, все дети с этой "Джи И