Страница:
Ди" автоматически приравниваются к двоешникам, и надо было не
выпендриваться, а идти по стопам моей сестры Лизочки, которая училась в той
же школе, двумя классами старше - на художницу, и невозмутимо, не теряя
чувства собственного достоинства, посещала какие-то отдельные классы как раз
до двадцати одного года.
В общем, Поля, что называется, попала, и когда через год дело дошло до
колледжа, выяснилось, что ни в один приличный ее не берут и денег на учебу
нигде давать не хотят. Она посылала свои документы в одно место за другим и
всюду отказы. Наконец она пришла ко мне радостная, размахивая бумажкой:
- Вот, эти меня взяли! Я была уверена, что возьмут. Они прислали анкету
на специальную программу "Возможность" - это для детей, у которых были
трудности со школой. Им надо было послать эссе на тему "Почему я бросила
школу", я им ТАКОЕ написала, что ясно было, что они меня возьмут.
- Ты мне об этом ничего не рассказывала. Интересно, обычно ты мне все
рассказываешь и показываешь...
- Ну, знаешь, я не хотела тебе показывать, боялась, что ты немножко
обидишься...
- Я?
- Ну, начало там такое: (Поля начала декламировать с выражением):
"Когда мне исполнилось 16 лет, моя мать - хроническая алкоголичка
спилась окончательно и выгнала меня из дома. До школы ли мне было? Пришлось
с шестнадцати лет тяжелейшим трудом зарабатывать себе на хлеб..." ну и
дальше в таком же духе.
- Как тебе не стыдно! Кто алкоголичка? Это мои пару дринков в
"Самоваре"? Ты же знаешь - мне было так тяжело...
- Да при чем тут это! Юля! Я же знаю, что ты никакая не алкоголичка. Но
мне же нужно было, чтоб меня взяли туда. И, в конце концов, я же поступаю на
писательский программу. Могла я проявить фантазию? Я посмотрела, как пишут
всякие знаменитые актрисы и рокеры, про свое детство, в журналах, и
написала!
- А если я приеду тебя навестить?
- Зачем? Зачем тебе ездить в эту Аи Тейт Нью-Йорк Онианту? Я буду
приезжать каждые каникулы. Ну, в крайнем случае, скажем, что ты поступила в
Анонимных Алкоголиков и вылечилась. Приняли! И деньги дадут. Потому что в
графе "Расовое происхождение" я написала "Рашн блэк"!
- Чего?
- Рашн блэк". Там есть три варианта: "вайт", "блэк" и "хиспаник". Ты же
знаешь, "блэк и хиспаник" идут совершенно по другой линии - по "Аферматив
экшн", там всякие привилегии в поступлении и в деньгах. Вот я и подумала,
если есть "рашн джувс", то почему ж не быть "рашн блэк"? ТЕМ БОЛЕЕ ВОЛОСЫ У
МЕНЯ, ПО ЧЕСТНОМУ, НЕГРИТЯНСКИЕ...
- А если они тебя спросят, где живут эти русские негры?
- Это я еще не придумала.
- Отвечай, что "рашн блэк" живут в Абздекии. Запомни - "АБЗДЕКИЯ". Это
маленькая горная республика на Северном Кавказе. Там живут абздэки - это и
есть русские негры.
- А есть такая республика?
Я даже не пытаюсь ее пристыдить - в Америке географию отменили раз и
навсегда, интересно - ЧТО ОНА ИМ СДЕЛАЛА?
Потом Поля поехала в эту Онианту в специальную летнюю школу перед
колледжем. В этой программе "Возможность" она оказалась не только
единственной белой девочкой, но и единственной, кто умеет нормально читать,
писать и даже говорить по-английски. Там были собраны всякие трудные дети из
плохих семей, но с проблесками таланта и мозгов. В этой летней
подготовительной школе их заново учили учиться. Поля говорила, что это
напоминает детский сад. Потом она опять позвонила страшно довольная собой:
- Знаешь, я очень не хочу иметь руммейта. Но думаю, мне и не дадут.
Сегодня мы должны были заполнить специальные анкеты - у кого какое хобби. В
общем, я написала, что изучаю "Викку" - ну ведьмовство, и любимое мое хобби
- это по вечерам после занятий вываривать у себя в комнате, в кастрюльке,
трупы некрупных животных - например лягушек, белок или крыс... Они там
определяют кому с кем жить - по тому, у кого какое хобби. Думаю, что я буду
жить одна.
Не тут - то было! Через дня три - поздно вечером звонок:
- Юля! Они поселили со мной ТАКУЮ девочку! Она вся в татуировках с ног
до головы. И вся проколотая! Я боюсь ее!
На самом деле, соседку Поле подобрали вполне удачно - они очень даже
потом подружились.
Но на следующий год Поля уже жила одна - у нее там началась
головокружительная карьера в этом колледже, на следующее лето, ее уже
поставили преподавать в летней школе, потом она все время была ассистенткой
у всяких педагогов и даже президентом местного студенческого Пен-Клуба. Я
каждый год получала за нее почетные грамоты и всякие "Листы Чести".
Позже, "отслужив" Онианту, Поля вернулась в Нью-Йорк и поступила в
адвокатскую аспирантуру, объявив, что устала от бедности и хочет иметь
возможность много зарабатывать, и семья ее поддержала в этом начинании. (На
самом деле - не важно, богат человек или беден. Просто одни и те же качества
называются по- разному, у богатого - жадность. У бедного - прижимистость. У
богатого нахальство и наглость, у бедного - гонор и обида. А все хорошее -
даже и называется одинаково.)
Но - возвращаюсь к своему повествованию. Я, стало быть, все пила и пила
в "Самоваре" и даже вместо невинной "Отвертки" пристрастилась к чудовищному
коктейлю "Блэк рашн". Выгнанное из школы дитя, я пристроила барменшей в еще
одно место, которое мне доводилось посещать - в "Оранжевый медведь". Это был
огромный неуютный бар с бильярдом и полумраком прямо возле Ворлд-Трэйд
центра, и владел им печальный зеленоглазый серб Витя. Витя был вдовец,
оставшийся от русской балерины Калерии Федичевой. Все это - наследство Кости
Кузьминского и там, в "Медведе", Костя вместе с другими русскими художниками
организовал арт-партию "Правда". Они начали делать всякие выставки - с
переменным успехом, но, по крайней мере, это место стало явно русским.
Грустный Витя в меня влюбился, но я не согласилась, - потому что серб,
не серб, это еще до всякого Павича было, а все ж иностранец! А любовь моя к
дружбе народов - она метафизическая и никак на жизнь тела не
распространяется. Но зато я, по блату, устроила несовершеннолетнюю Полю туда
в барменши - там почти каждый вечер была классная музыка. Поля сама певица -
училась на мэццо сопрано. Я подумала - пусть слушает хорошую музыку и заодно
осваивает полезную нью-йоркскую профессию. К тому же, Витя тоже жил в Квинсе
и мог ночью подвозить ее домой. Правда через полгода он ее все же выгнал -
страшно извинялся передо мной, но я была потрясена, что он вытерпел ее
столько времени. Из Поли получилась поистине уникальная барменша.
Бармены в Нью-Йорке бывают двух видов: первый - это молодая красотка,
всячески играющая на своей сексуальности. Второй - это некий доморощенный
философ, проповедник за стойкой, приваживающий народ своим интересным
пиздежом. И вот - Поля. Краса-девица в мини - юбке, (она в свои шестнадцать
выглядела на хорошие двадцать пять), и при этом - философ. Все это было бы
здорово, если бы не тема Полиных философских изысканий. Ее в ту пору, больше
всего волновало собственное освобождение от привязанности к травке и
алкоголю. Она была, что называется, девушка с большим опытом. И, стоя за
стойкой, организовала некий филиал "Анонимных Алкоголиков" - то есть целыми
днями она рассказывала своим клиентам-выпивохам, о вреде пьянства. Она
говорила:
Ну и что ты тут сидишь? Что ты тут высидишь? Жизнь твоя проходит за
этой стойкой! Нет, больше я тебе не наливаю. Два дринка за вечер - вполне
достаточно! Зови, зови свою полицию! Не видишь, что у меня за спиной
написано: "Бармен имеет право отказать в алкоголе каждому, на свое
усмотрение". Что значит, трезвый? Это я буду решать, трезвый ты или нет.
Посмотрите на него, люди! Разве трезвый человек будет так материться? Так
орать на бедную девушку!
Можно себе представить, как от нее шизели эти несчастные ирландские
алкоголики, которые бухали себе уже пару лет в этом тухлом, но родном
"Оранжевом Медведе", и вдруг вот такой ужас свалился им на голову! При этом
она отчаянно храбрая - это у нас семейное от дедушки - балтийского матроса.
В общем, через полгода Витя все же не выдержал. Но в ту пору она еще
работала. Зарабатывала около стольника в неделю, и это были ее собственные
деньги на личные нужды.
А мое настроение становилось все хуже и хуже - видимо от непривычного
пьянства у меня развилась депрессия. Я начала впервые в жизни становиться
по-настоящему злой.
Сколько же я таких видела бабочек, питерских принцессок - НАШИХ
ДЕВУШЕК, разбившихся об Америку. Именно о нищету, и оттого, никому
ненужность, или как альтернативу нищете, работу - "фул тайм джоб" -
единственная форма социализма - нормированный рабочий день и пахота на
износ. Это мы- то: художницы, поэтессы, переводчицы, вечные аспирантки,
встающие в одиннадцать- двенадцать дня, когда и в питерской темноте уже
чего-то там немножко светает. Потом медленное питье кофию - желательно с
другой такой же ленивицей, а потом уж, часам к двум, можно неторопливо
приступать к каким-нибудь действиям, призванным обеспечить хлеб насущный.
Для этого надо проводить за столом - в полном одиночестве часов восемь -
десять, потом одинокой девушке уже хочется гостей, ну хотя бы одного - надо
же кому-нибудь перед сном слово сказать!
У девушек еще бывают дети. В школу их отправлять очень просто: звонит
будильник, ты вскакиваешь, легко подымаешь вовремя уложенного спать, (чтоб
можно было посидеть спокойно с гостями на кухне!) и оттого, выспавшегося
ребенка, одеваешь, сажаешь за стол, ставишь перед ним завтрак (яичница, яйцо
или бутерброд, а также чай, кефир, молоко, булочка) и... сама немедленно
снова спать! Ребенок завтракает, собирает портфель и идет себе мирно в школу
- она на соседнем углу, обрастая по дороге одноклассниками.
Вот так оно было в том яблочно-куринно-пушкинском мире. И в школу можно
было ходить - за углом. И гулять во дворе. Почему теперь все решили, что так
нельзя? Что нужны няньки и гимназии. Карьерная Работающая Мать, а ей в свою
очередь - от депрессии и недосыпа - психоаналитики и косметички, (кожа
портиться от усталости). Чтоб у ребенка было ВСЕ!
У Чехова в одном рассказе, героиня стоит на коленях перед героем и
говорит "Я вам ВСЕ отдала!", а он отвечает: "А кому надо это ваше ВСЕ?"
Ладно, нечего давать советы. Каждый делает то, что ему суждено. Я вот
пишу роман о Бедной девушке. О ней никто не пишет, кроме меня. Наша могучая,
как зады сестричек Толстых, ЖЕНСКАЯ ПРОЗА - издает громоподобный БАБИЙ ВОЙ.
Бабий вой - сейчас занимает основное место в Большой Русской Прозе. Вообще
современная русская проза еще недавно напоминала архангельскую деревню имени
1947-го года из Федора Абрамова.
Вот такая картинка:
Мужиков - побило на войне. Женщины, впрягшись вместо лошадей, тянут
борону-борозду - потому что надо тянуть. Тянут - Традиционную Классическую
Русскую Прозу. Ту самую - из учебника литературы - с гуманистической идеей,
(кто как называет ее - и русской, и еврейской, и христианской - суть одна -
любовь. К природе, к старикам, к животным, деткам малым, к сирым и убогим
мира сего, из шинели, все из шинели, сударь мой. Да и до шинели тоже...)
Тянут бабы эту борозду - из бабьего своего инстинкта - для своих детей
- внуков стараются - иначе не выкормишь душу, и, соответственно издают Бабий
Вой - этот стон, который у нас песней зовется. Все это - наши героини -
Улицкая, Петрушевская, любимейшая мною Света Василенко, родная моя матушка
и.... дай им Бог.
Вокруг плуга бегает - Председатель - одноногий инвалид - поэтому и на
фронт на взяли - Приставкин, хлопает руками - как ангельскими крыльями и
тоже воет - все про нее- про любовь. Рядом - ну те, которые с фронта
вернулись живыми по причине тяжелой контузии - Митьки наши. Это, значит,
контуженый морячок - говорить не может - однако мычит чего-то и на гармошке
наяривает, а все бабам веселей, какая никакая - помощь. В Питере - матросик,
а на Москве - кибировский - убогий солдатик - одна компания.
В лесах - националисты - их никто не любит. Ни бабы, ни девушки - да и
говорить о них неинтересно - они по лесам, за ними ГПУ - это теперь
демократическое радио-телевиденье. В общем, стреляют - одни в других, но
пахать то - никто из них не пашет - они все в войнушку играют.
На деревьях сидят, как положено на Руси - райские птицы. Это всякие
умные, остроумные талантливые критики - ну вот Шура Тимофеевский, например,
баб они жалеют и поют им сладко. Матросика-солдатика жалеют тоже, "Лесных
братьев" не любят. На землю они никогда не спускаются - ибо не место там
птицам райским, зимой улетают в теплые страны - (Рим, Париж, Венеция...).
Отдельно от националистов - Лимон. Это особая история.
История Лимона и любви.
Помните анекдот: из канализационной трубы вылезают мама-крыса и
сын-крысенок, несчастные, худые, покрытые нечистотами... над головой у них
со свистом пролетает обтерханная летучая мышь. Крысенок смотрит, потрясенный
и кричит:
- Мамка, АНГЕЛ!
Лимон вышел из своего нелюбовного детства - из деревянного туалета с
белыми червями, высунулся из люка - а над головой - Москва. Над головой - по
московскому небу пролетает худосочная малокровная пизда Леночки Щаповой...
- Мамка, СОЛНЦЕ!
ОН УВИДЕЛ ЕЕ - ЛЮБОВЬ. Вылез из выгребной ямы и честно за ней, за
любовью пошел. Искать ее пошел. Но только в пизде он и искал ее - ему даже и
в голову не приходило, что любовь бывает еще и в других местах. И пошел
Лимон через бурелом, по всему свету - за пиздой-любовью. Бедный слепой Лимон
- пошел на ощупь - без поводыря. А все же - за ней. За то ему - спасибо.
Книги его полны любовью - через ненависть, ерничанье, мат, наркоту, блядство
- все равно все - про любовь. Так было поначалу. А потом, черпая только из
единственно известного ему колодца - из пизды, Лимон быстро все вычерпал,
дальше пошла гнилая вода - садизм, игра в войнушку, всякий там Гитлер-югент
и все уже прочь, да прочь от любви - в обратную сторону.
Теперь вот - на нарах парится, а сердобольные нью-йоркские евреи -
детки - ученики Кузьминского собирают подписи под требованием! К президенту!
НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ ЛИМОНОВА!!!
Мне тоже звонили. А я сказала, что было бы не лень, написала бы свое
отдельное требование.
ПУСТЬ СИДИТ!!!
Отдыхает. Моего троюродного брата Мишеньку, тетя всегда запирала в
ванной на моих днях рожденьях - потому что он - перевозбуждался. Я так
думаю, что если взрослый мужик в мирное время, когда вражеские бомбометы под
родной хатой не стоят, (не метафизическая ГЕОПОЛИТИКА - а настоящие
БОМБОМЕТЫ из стекла и железа!), начинает мотаться по всему свету с ружьем -
это явный признак нездорового перевозбуждения - пусть посидит в ванне.
Успокоится, новый роман напишет. Вот такая я - сука... А вообще - то Лимона
конешно надо ввести в школьную программу. Уже пора.
Дальше - кто там у нас еще?
Ну конешно - Товарищи из райцентра. Неожиданно бабий вой заглушает
дикий рев мотоцикла, и появляются они. Иногда и на "Эмке". С проверкой. Оне
- городския. Проживают оне в нашей русскоязычной загранице под названием -
Садовое Кольцо.
Могли бы и в нерусскоязычной загранице проживать - но в Садовом Кольце
- удобнее.
Пелевин, Сорокин... иногда их жгут - ими же выращенные монстры.
Вик. Ерофеев - тот понимает, пахать-то надо, иначе всех пожгут. Он -
Сочувствующий Товарищ из райцентра. Он следит, чтобы пахота не прекращалась,
когда объезжают баб с инспекцией - всегда подбодрит, ласковое слово скажет:
- Держись, бабоньки! Поддадим, осенью с хлебом будем!
Подбодрил и... комья грязи из под колес обдают бабьи прохудившиеся
подолы - городские отваливают. Назад, в уют Садового Кольца.
У баб уж силы на исходе. А что делать?
Отцы и старшие братья - пали. Вышел на крыльцо седой как лунь -
столетний дед - Исаич - руки трясутся - голова уж сильно путается,
попробовал поднять плуг - уронил, сел на завалинку и заплакал....
Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина. Вроде
подрос за эти годы и потихоньку начал впрягаться. Мальчики взялись писать
романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг - мир
и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем:
Вот и кончилась война
И осталась я одна,
Я и баба и мужик,
я и лошадь,
Я и бык...
Раздался некий голос. Это еще не мужской голос - но явно и не женский -
это говорят юноши. Вот тут у себя в Питере - я их слышу и вижу - у них и
лица остались детскими, как и у меня - говорят тут в Питере такая вода.
Странное ощущение от самих себя - все мы юноши и девушки в свои тридцать -
сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно
или бороду отрастишь - тогда можно хоть немного, да скрыть - детские лица.
Но непонятно надо ли - делать повзрослей лицо - если голос - все равно такой
- юношеский - незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули.
Затянули свою песню. Послевоенную - имени 47-го года, мужскую. Про
павших отцов и братьев. Про любовь и про Родину. Наши мальчики - головы
подняли. Над головой - все ангелы летают. Опустили головы - там пустая
черная земля. НАША и никто не претендует. В общем, подхватили плуг с
классической идеей - не от баб, (настоящие мальчики - умрут, но у баб
учиться не будут), от тех - старых Котиков-Козликов:
...Ходит по садику Пушкин рогатый,
ходит за Пушкиным Гоголь усатый,
следом за плугом - Толстой бородатый...
И вперед - до самого... Ну где там у нас последний Русский Мужской
Роман? Аксенов что ли? Пусть будет Аксенов - как у него там чудно - про
горлышко!
Нет, не то, которое у Чехова - горлышко от разбитой бутылки, что
блеснуло на плотине и сразу вышла лунная ночь, а у лаборантки горлышко -
которое бьется, когда ее ебут на подоконнике - для меня, вот на том
подоконнике в "Ожоге" и кончился Мужской Голос, мир кончился, все ушли на
фронт, и начался - тяжкий военный тыл с Бабьим Воем и Районным
Уполномоченным.
Одним словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся, но, безусловно,
мужских голосов, я продолжу свою песню - Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о
ней рассказывали ТЕ - усато-бородатые, но наши-то нынешние - да много ль они
баб то видали? Ну, даст на сеновале известная деревенская блядь-вдовка, или
женят за корову на соседской девчонке - все-таки не сравнить с опытом - ТЕХ
- крепостное право - сераль в девичьей, гусарские попойки - дамы полусвета,
а романы с замужними? ... Все эти балы, фанты... Домики в Коломнах, Охтенки
с кувшинами, Настеньки с Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские,
Дунканы и Гиппиусы... А нынче что?
У старших одна имеется - Лена Шварц, и ту берегут как зеницу ока -
чужим не выдают.
В общем, о Бедной девушке кроме меня писать некому - и приходится
писать дальше - хотя это очень, очень трудно - написать целый роман.
И к тому же не понятно - зачем?
Все, что я хотела рассказать о Бедных девушках - я уже рассказала в
своих песнях. Все эти слова, "что давно лежат в копилке" - уже выкрикнуты. И
что самое замечательное - услышаны! Я выхожу на сцену и два часа подряд
рассказываю - пропеваю вот эту самую историю - о том как "любовь и бедность
навсегда меня поймали в сети..." И зачем еще роман?
Роман это тяжелое испытание. Ну, как съедение крысы при приеме в
масонскую ложу. Потому что не девичье это дело - писать романы. КРУТИТЬ и
ЧИТАТЬ - вот что должны делать девушки с романами.
А писать - это труд - то есть вообще вредное занятие. Другое дело -
сочинять! Сочинять можно и в трамвае и в аллее тенистого сада. Сочинять
можно стихи, песни и сказки - вот этим-то я раньше и занималась...
Но в том-то и заключается горькая доля не просто девушки, а девушки
БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью
работу - например, проводить водопровод (об этом я расскажу позже!) или вот
писать роман. Ладно уж - съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя.
И буду называться уж никакая не "Наша Ахматова" - пожилая поэтесса, а вместе
с другими ребятами с нашего двора - "Молодые прозаики Петербурга". Не
обязательно "ИЗВЕСТНЫЕ", можно просто "Подающие надежды". Есть такие
выражения - скажешь - начинается счастье и какой-то запах весны - "Подающие
надежды", или "Молодой человек" - как здорово услышать такое!
"Молодой человек!"
А у меня:
В Питере они были двух видов - богемные и научно-технические. У
большинства технических был нормированный рабочий день. Вообще они были
другие. О них чудно написал Валера Попов, что-то вроде "... Наши девушки, с
их чистенькими кухоньками, кофеварками и ликером "Вана Таллин", в уютных
однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья. ..." Ну, севернее
Муринского ручья - это уж попозже, а сначала с родителями, или в
коммуналках, и мальчики ихние - тоже. Не было у них ни мастерских, ни
котелен, ни подвалов, ни чердаков. И девушек своих они МУЧИЛИ. Нас -
богемных, наши не мучили - если надо было соблазнить девушку и вообще -
СКЛОНИТЬ - ее вели в чердаки и подвалы - мастерские - котельные, обкуривали
клубами Беломорного дыма, заливали по самое горлышко портвейном "Русский
лес" и под победные звуки гитары ... без мебели, без книг, на старом,
продавленном диванчике...
А эти! Научно-технические! Они что делали? Помните? Они их - везли на
природу! В поход! На СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, который на самом деле называется ХОЛОД
или ЖАРА! А еще КОМАРЫ! В настоящее Белое море, в настоящий Русский лес!
И там их заставляли - прыгать в байдарках по порогам, удить рыбу, потом
еще разводить костры! Ставить палатки! Готовить уху! Ужас какой! И только
после всего этого, начинались победные звуки гитары... Мне их всегда было
жалко. Причем некоторые уже подсаживались на этот свежий воздух - как на
наркоту и жить без него не могли! Бедные БЕДНЫЕ девушки...
А еще вставать рано утром! Трястись в трех видах транспорта в родное
НИИ... Ну, дальше там уже было все хорошо - здоровый коллектив, обсуждение
последней "Иностранки", Самиздата-Тамиздата, курилка, нарезание овощей для
супа прямо на рабочем месте - за пульманом, и всякие иные милые сердцу вещи.
А потом им опять было плохо - домой на трех видах... И всю неделю -
рано вставать. Как они держались вот такими - ДЕВУШКАМИ, непонятно. Вот
такими Иринами-Маринами - без ни хуя денег, после этих трамваев-автобусов,
без шмотья, даже и без информации, о том, что там носят в Париже в этом
сезоне, просто в "брючках-свитерках" - задолго до яппи - изобрели эту моду -
наши итээровские Бедные девушки.
И эти вечные стрижки "под мальчика" - на волосы уж не было сил -
утренняя очередь в коммунальную ванну... Вот такие они были - невесть откуда
вылупившиеся питерские "подснежники - подмальчики".
Они так и не состарились - ТЕ первые - никогда не стали тетками - так и
ходят по Питеру в своих неизменных "брючках-свитерках" - Подмальчики - под
70 - немножко морщин - вот и вся перемена. А уж дочки их, сорокалетние - и
вовсе сошли бы этим мамам за внучек - если б рядом не было уже и
конкретно-реальных внучек - и опять "брючки-свитерочки-стрижечки" - только
это все уже "яппи-стиль", и вроде бы не наши Бедные девушки изобрели его от
бедности, а где-то там в Париже, Милане - великие дизайнеры - для удобства.
Ирины-Марины... Аллочки-Беллочки... севернее Муринского ручья... с
кофеваркой и "Вана-Таллином"... научно-технические.
И, богемные - "подруги поэтов" - счастливые обладательницы
ненормированного рабочего дня - моды были другие - все из Апраксинской
комиссионки - теперь этот стиль называется "Винтадж" - "Из бабушкиного
сундука". И волосы можно было позволить себе подлинней. Да и на Муринский
ручей с кофеваркрй не удавалось заработать никогда - эти поили чаем в
коммуналках. Зато в центре. Вот, пожалуй, разница и заканчивается - все
равно это было одно племя - НАШИ БЕДНЫЕ ДЕВУШКИ. Героически содержавшие себя
в такой неистребимо - нестерпимой девичьей прелести, что все в этом ГОРОДЕ
писалось, рисовалось, пелось, игралось на гитарах и на сценах - для них, для
них ненаглядных.
Мамы, дочки, внучки - внучкам уже по двадцать, и вот они стоят в
"Фишке" и слушают "Билли,с Бэнд" - или старого Рекшана, или еще кого...
иногда даже и меня. Все они выжили тут в очередной раз - ну да, дома и камни
помогают. А ТАМ? А там - ПЕРВАЯ ЗИМА. А за ней вторая...
Что там с ними происходит? И с теми и с другими.
Сначала те - которые не богема, которые НЕ Я, которые "брючки-свитерки:
Во-первых, их образ жизни меняется не очень резко - ну сначала немножко
учебы на всяких курсах, а потом - привычная ситуация раннего вставания и
тряски в метро.
Там на работе - все другое - работа на износ - нет друзей-подружек, нет
задушевных разговоров - в обеденный перерыв нормальное американское общение
- обсуждение еды и, увиденного по телеку. А дома - сил хватает только на то,
чтобы посмотреть этот телек.
Может быть по этому - от сознания этого, я там, в Америке никаких
романов не писала, а только песни или очень короткие притчи - в пару страниц
- что-то, что и такая уставшая Бедная девушка сможет воспринять...
Во-вторых, эти Бедные девушки превратились в богатых. И вот я встречаю
в кафе "Энивей" такую Ирину-Марину, Аллочку-Беллочку - ну из тех, что стояли
в "Сайгоне" с маленьким двойным - НАШУ ДЕВУШКУ - милого Подмальчика с живыми
черными глазами, и она говорит:
Мы с мужем наконец съездили в Прагу - это что-то потрясающее!
Ну конешно - ПРАГА! Там - НАШ КАФКА, там НАШ ГАШЕК ... (Кузьминский
говорил : "...В одно и то же время, в одном городе жили два человека - Гашек
и Кафка - невозможно в это поверить - кажется, что они жили в разное время и
в разных местах..."), и там - Пражское Гетто, по которому ходит ОН - НАШ
выпендриваться, а идти по стопам моей сестры Лизочки, которая училась в той
же школе, двумя классами старше - на художницу, и невозмутимо, не теряя
чувства собственного достоинства, посещала какие-то отдельные классы как раз
до двадцати одного года.
В общем, Поля, что называется, попала, и когда через год дело дошло до
колледжа, выяснилось, что ни в один приличный ее не берут и денег на учебу
нигде давать не хотят. Она посылала свои документы в одно место за другим и
всюду отказы. Наконец она пришла ко мне радостная, размахивая бумажкой:
- Вот, эти меня взяли! Я была уверена, что возьмут. Они прислали анкету
на специальную программу "Возможность" - это для детей, у которых были
трудности со школой. Им надо было послать эссе на тему "Почему я бросила
школу", я им ТАКОЕ написала, что ясно было, что они меня возьмут.
- Ты мне об этом ничего не рассказывала. Интересно, обычно ты мне все
рассказываешь и показываешь...
- Ну, знаешь, я не хотела тебе показывать, боялась, что ты немножко
обидишься...
- Я?
- Ну, начало там такое: (Поля начала декламировать с выражением):
"Когда мне исполнилось 16 лет, моя мать - хроническая алкоголичка
спилась окончательно и выгнала меня из дома. До школы ли мне было? Пришлось
с шестнадцати лет тяжелейшим трудом зарабатывать себе на хлеб..." ну и
дальше в таком же духе.
- Как тебе не стыдно! Кто алкоголичка? Это мои пару дринков в
"Самоваре"? Ты же знаешь - мне было так тяжело...
- Да при чем тут это! Юля! Я же знаю, что ты никакая не алкоголичка. Но
мне же нужно было, чтоб меня взяли туда. И, в конце концов, я же поступаю на
писательский программу. Могла я проявить фантазию? Я посмотрела, как пишут
всякие знаменитые актрисы и рокеры, про свое детство, в журналах, и
написала!
- А если я приеду тебя навестить?
- Зачем? Зачем тебе ездить в эту Аи Тейт Нью-Йорк Онианту? Я буду
приезжать каждые каникулы. Ну, в крайнем случае, скажем, что ты поступила в
Анонимных Алкоголиков и вылечилась. Приняли! И деньги дадут. Потому что в
графе "Расовое происхождение" я написала "Рашн блэк"!
- Чего?
- Рашн блэк". Там есть три варианта: "вайт", "блэк" и "хиспаник". Ты же
знаешь, "блэк и хиспаник" идут совершенно по другой линии - по "Аферматив
экшн", там всякие привилегии в поступлении и в деньгах. Вот я и подумала,
если есть "рашн джувс", то почему ж не быть "рашн блэк"? ТЕМ БОЛЕЕ ВОЛОСЫ У
МЕНЯ, ПО ЧЕСТНОМУ, НЕГРИТЯНСКИЕ...
- А если они тебя спросят, где живут эти русские негры?
- Это я еще не придумала.
- Отвечай, что "рашн блэк" живут в Абздекии. Запомни - "АБЗДЕКИЯ". Это
маленькая горная республика на Северном Кавказе. Там живут абздэки - это и
есть русские негры.
- А есть такая республика?
Я даже не пытаюсь ее пристыдить - в Америке географию отменили раз и
навсегда, интересно - ЧТО ОНА ИМ СДЕЛАЛА?
Потом Поля поехала в эту Онианту в специальную летнюю школу перед
колледжем. В этой программе "Возможность" она оказалась не только
единственной белой девочкой, но и единственной, кто умеет нормально читать,
писать и даже говорить по-английски. Там были собраны всякие трудные дети из
плохих семей, но с проблесками таланта и мозгов. В этой летней
подготовительной школе их заново учили учиться. Поля говорила, что это
напоминает детский сад. Потом она опять позвонила страшно довольная собой:
- Знаешь, я очень не хочу иметь руммейта. Но думаю, мне и не дадут.
Сегодня мы должны были заполнить специальные анкеты - у кого какое хобби. В
общем, я написала, что изучаю "Викку" - ну ведьмовство, и любимое мое хобби
- это по вечерам после занятий вываривать у себя в комнате, в кастрюльке,
трупы некрупных животных - например лягушек, белок или крыс... Они там
определяют кому с кем жить - по тому, у кого какое хобби. Думаю, что я буду
жить одна.
Не тут - то было! Через дня три - поздно вечером звонок:
- Юля! Они поселили со мной ТАКУЮ девочку! Она вся в татуировках с ног
до головы. И вся проколотая! Я боюсь ее!
На самом деле, соседку Поле подобрали вполне удачно - они очень даже
потом подружились.
Но на следующий год Поля уже жила одна - у нее там началась
головокружительная карьера в этом колледже, на следующее лето, ее уже
поставили преподавать в летней школе, потом она все время была ассистенткой
у всяких педагогов и даже президентом местного студенческого Пен-Клуба. Я
каждый год получала за нее почетные грамоты и всякие "Листы Чести".
Позже, "отслужив" Онианту, Поля вернулась в Нью-Йорк и поступила в
адвокатскую аспирантуру, объявив, что устала от бедности и хочет иметь
возможность много зарабатывать, и семья ее поддержала в этом начинании. (На
самом деле - не важно, богат человек или беден. Просто одни и те же качества
называются по- разному, у богатого - жадность. У бедного - прижимистость. У
богатого нахальство и наглость, у бедного - гонор и обида. А все хорошее -
даже и называется одинаково.)
Но - возвращаюсь к своему повествованию. Я, стало быть, все пила и пила
в "Самоваре" и даже вместо невинной "Отвертки" пристрастилась к чудовищному
коктейлю "Блэк рашн". Выгнанное из школы дитя, я пристроила барменшей в еще
одно место, которое мне доводилось посещать - в "Оранжевый медведь". Это был
огромный неуютный бар с бильярдом и полумраком прямо возле Ворлд-Трэйд
центра, и владел им печальный зеленоглазый серб Витя. Витя был вдовец,
оставшийся от русской балерины Калерии Федичевой. Все это - наследство Кости
Кузьминского и там, в "Медведе", Костя вместе с другими русскими художниками
организовал арт-партию "Правда". Они начали делать всякие выставки - с
переменным успехом, но, по крайней мере, это место стало явно русским.
Грустный Витя в меня влюбился, но я не согласилась, - потому что серб,
не серб, это еще до всякого Павича было, а все ж иностранец! А любовь моя к
дружбе народов - она метафизическая и никак на жизнь тела не
распространяется. Но зато я, по блату, устроила несовершеннолетнюю Полю туда
в барменши - там почти каждый вечер была классная музыка. Поля сама певица -
училась на мэццо сопрано. Я подумала - пусть слушает хорошую музыку и заодно
осваивает полезную нью-йоркскую профессию. К тому же, Витя тоже жил в Квинсе
и мог ночью подвозить ее домой. Правда через полгода он ее все же выгнал -
страшно извинялся передо мной, но я была потрясена, что он вытерпел ее
столько времени. Из Поли получилась поистине уникальная барменша.
Бармены в Нью-Йорке бывают двух видов: первый - это молодая красотка,
всячески играющая на своей сексуальности. Второй - это некий доморощенный
философ, проповедник за стойкой, приваживающий народ своим интересным
пиздежом. И вот - Поля. Краса-девица в мини - юбке, (она в свои шестнадцать
выглядела на хорошие двадцать пять), и при этом - философ. Все это было бы
здорово, если бы не тема Полиных философских изысканий. Ее в ту пору, больше
всего волновало собственное освобождение от привязанности к травке и
алкоголю. Она была, что называется, девушка с большим опытом. И, стоя за
стойкой, организовала некий филиал "Анонимных Алкоголиков" - то есть целыми
днями она рассказывала своим клиентам-выпивохам, о вреде пьянства. Она
говорила:
Ну и что ты тут сидишь? Что ты тут высидишь? Жизнь твоя проходит за
этой стойкой! Нет, больше я тебе не наливаю. Два дринка за вечер - вполне
достаточно! Зови, зови свою полицию! Не видишь, что у меня за спиной
написано: "Бармен имеет право отказать в алкоголе каждому, на свое
усмотрение". Что значит, трезвый? Это я буду решать, трезвый ты или нет.
Посмотрите на него, люди! Разве трезвый человек будет так материться? Так
орать на бедную девушку!
Можно себе представить, как от нее шизели эти несчастные ирландские
алкоголики, которые бухали себе уже пару лет в этом тухлом, но родном
"Оранжевом Медведе", и вдруг вот такой ужас свалился им на голову! При этом
она отчаянно храбрая - это у нас семейное от дедушки - балтийского матроса.
В общем, через полгода Витя все же не выдержал. Но в ту пору она еще
работала. Зарабатывала около стольника в неделю, и это были ее собственные
деньги на личные нужды.
А мое настроение становилось все хуже и хуже - видимо от непривычного
пьянства у меня развилась депрессия. Я начала впервые в жизни становиться
по-настоящему злой.
Сколько же я таких видела бабочек, питерских принцессок - НАШИХ
ДЕВУШЕК, разбившихся об Америку. Именно о нищету, и оттого, никому
ненужность, или как альтернативу нищете, работу - "фул тайм джоб" -
единственная форма социализма - нормированный рабочий день и пахота на
износ. Это мы- то: художницы, поэтессы, переводчицы, вечные аспирантки,
встающие в одиннадцать- двенадцать дня, когда и в питерской темноте уже
чего-то там немножко светает. Потом медленное питье кофию - желательно с
другой такой же ленивицей, а потом уж, часам к двум, можно неторопливо
приступать к каким-нибудь действиям, призванным обеспечить хлеб насущный.
Для этого надо проводить за столом - в полном одиночестве часов восемь -
десять, потом одинокой девушке уже хочется гостей, ну хотя бы одного - надо
же кому-нибудь перед сном слово сказать!
У девушек еще бывают дети. В школу их отправлять очень просто: звонит
будильник, ты вскакиваешь, легко подымаешь вовремя уложенного спать, (чтоб
можно было посидеть спокойно с гостями на кухне!) и оттого, выспавшегося
ребенка, одеваешь, сажаешь за стол, ставишь перед ним завтрак (яичница, яйцо
или бутерброд, а также чай, кефир, молоко, булочка) и... сама немедленно
снова спать! Ребенок завтракает, собирает портфель и идет себе мирно в школу
- она на соседнем углу, обрастая по дороге одноклассниками.
Вот так оно было в том яблочно-куринно-пушкинском мире. И в школу можно
было ходить - за углом. И гулять во дворе. Почему теперь все решили, что так
нельзя? Что нужны няньки и гимназии. Карьерная Работающая Мать, а ей в свою
очередь - от депрессии и недосыпа - психоаналитики и косметички, (кожа
портиться от усталости). Чтоб у ребенка было ВСЕ!
У Чехова в одном рассказе, героиня стоит на коленях перед героем и
говорит "Я вам ВСЕ отдала!", а он отвечает: "А кому надо это ваше ВСЕ?"
Ладно, нечего давать советы. Каждый делает то, что ему суждено. Я вот
пишу роман о Бедной девушке. О ней никто не пишет, кроме меня. Наша могучая,
как зады сестричек Толстых, ЖЕНСКАЯ ПРОЗА - издает громоподобный БАБИЙ ВОЙ.
Бабий вой - сейчас занимает основное место в Большой Русской Прозе. Вообще
современная русская проза еще недавно напоминала архангельскую деревню имени
1947-го года из Федора Абрамова.
Вот такая картинка:
Мужиков - побило на войне. Женщины, впрягшись вместо лошадей, тянут
борону-борозду - потому что надо тянуть. Тянут - Традиционную Классическую
Русскую Прозу. Ту самую - из учебника литературы - с гуманистической идеей,
(кто как называет ее - и русской, и еврейской, и христианской - суть одна -
любовь. К природе, к старикам, к животным, деткам малым, к сирым и убогим
мира сего, из шинели, все из шинели, сударь мой. Да и до шинели тоже...)
Тянут бабы эту борозду - из бабьего своего инстинкта - для своих детей
- внуков стараются - иначе не выкормишь душу, и, соответственно издают Бабий
Вой - этот стон, который у нас песней зовется. Все это - наши героини -
Улицкая, Петрушевская, любимейшая мною Света Василенко, родная моя матушка
и.... дай им Бог.
Вокруг плуга бегает - Председатель - одноногий инвалид - поэтому и на
фронт на взяли - Приставкин, хлопает руками - как ангельскими крыльями и
тоже воет - все про нее- про любовь. Рядом - ну те, которые с фронта
вернулись живыми по причине тяжелой контузии - Митьки наши. Это, значит,
контуженый морячок - говорить не может - однако мычит чего-то и на гармошке
наяривает, а все бабам веселей, какая никакая - помощь. В Питере - матросик,
а на Москве - кибировский - убогий солдатик - одна компания.
В лесах - националисты - их никто не любит. Ни бабы, ни девушки - да и
говорить о них неинтересно - они по лесам, за ними ГПУ - это теперь
демократическое радио-телевиденье. В общем, стреляют - одни в других, но
пахать то - никто из них не пашет - они все в войнушку играют.
На деревьях сидят, как положено на Руси - райские птицы. Это всякие
умные, остроумные талантливые критики - ну вот Шура Тимофеевский, например,
баб они жалеют и поют им сладко. Матросика-солдатика жалеют тоже, "Лесных
братьев" не любят. На землю они никогда не спускаются - ибо не место там
птицам райским, зимой улетают в теплые страны - (Рим, Париж, Венеция...).
Отдельно от националистов - Лимон. Это особая история.
История Лимона и любви.
Помните анекдот: из канализационной трубы вылезают мама-крыса и
сын-крысенок, несчастные, худые, покрытые нечистотами... над головой у них
со свистом пролетает обтерханная летучая мышь. Крысенок смотрит, потрясенный
и кричит:
- Мамка, АНГЕЛ!
Лимон вышел из своего нелюбовного детства - из деревянного туалета с
белыми червями, высунулся из люка - а над головой - Москва. Над головой - по
московскому небу пролетает худосочная малокровная пизда Леночки Щаповой...
- Мамка, СОЛНЦЕ!
ОН УВИДЕЛ ЕЕ - ЛЮБОВЬ. Вылез из выгребной ямы и честно за ней, за
любовью пошел. Искать ее пошел. Но только в пизде он и искал ее - ему даже и
в голову не приходило, что любовь бывает еще и в других местах. И пошел
Лимон через бурелом, по всему свету - за пиздой-любовью. Бедный слепой Лимон
- пошел на ощупь - без поводыря. А все же - за ней. За то ему - спасибо.
Книги его полны любовью - через ненависть, ерничанье, мат, наркоту, блядство
- все равно все - про любовь. Так было поначалу. А потом, черпая только из
единственно известного ему колодца - из пизды, Лимон быстро все вычерпал,
дальше пошла гнилая вода - садизм, игра в войнушку, всякий там Гитлер-югент
и все уже прочь, да прочь от любви - в обратную сторону.
Теперь вот - на нарах парится, а сердобольные нью-йоркские евреи -
детки - ученики Кузьминского собирают подписи под требованием! К президенту!
НЕМЕДЛЕННО ОСВОБОДИТЬ ВЕЛИКОГО РУССКОГО ПИСАТЕЛЯ ЛИМОНОВА!!!
Мне тоже звонили. А я сказала, что было бы не лень, написала бы свое
отдельное требование.
ПУСТЬ СИДИТ!!!
Отдыхает. Моего троюродного брата Мишеньку, тетя всегда запирала в
ванной на моих днях рожденьях - потому что он - перевозбуждался. Я так
думаю, что если взрослый мужик в мирное время, когда вражеские бомбометы под
родной хатой не стоят, (не метафизическая ГЕОПОЛИТИКА - а настоящие
БОМБОМЕТЫ из стекла и железа!), начинает мотаться по всему свету с ружьем -
это явный признак нездорового перевозбуждения - пусть посидит в ванне.
Успокоится, новый роман напишет. Вот такая я - сука... А вообще - то Лимона
конешно надо ввести в школьную программу. Уже пора.
Дальше - кто там у нас еще?
Ну конешно - Товарищи из райцентра. Неожиданно бабий вой заглушает
дикий рев мотоцикла, и появляются они. Иногда и на "Эмке". С проверкой. Оне
- городския. Проживают оне в нашей русскоязычной загранице под названием -
Садовое Кольцо.
Могли бы и в нерусскоязычной загранице проживать - но в Садовом Кольце
- удобнее.
Пелевин, Сорокин... иногда их жгут - ими же выращенные монстры.
Вик. Ерофеев - тот понимает, пахать-то надо, иначе всех пожгут. Он -
Сочувствующий Товарищ из райцентра. Он следит, чтобы пахота не прекращалась,
когда объезжают баб с инспекцией - всегда подбодрит, ласковое слово скажет:
- Держись, бабоньки! Поддадим, осенью с хлебом будем!
Подбодрил и... комья грязи из под колес обдают бабьи прохудившиеся
подолы - городские отваливают. Назад, в уют Садового Кольца.
У баб уж силы на исходе. А что делать?
Отцы и старшие братья - пали. Вышел на крыльцо седой как лунь -
столетний дед - Исаич - руки трясутся - голова уж сильно путается,
попробовал поднять плуг - уронил, сел на завалинку и заплакал....
Ну вот и пришла пора младшего брата. Кибальчиша, Мишки Пряслина. Вроде
подрос за эти годы и потихоньку начал впрягаться. Мальчики взялись писать
романы. За плуг, стало быть, взялись не за винтовку, потому как вокруг - мир
и деревня 47-го. Невспаханная борозда и уставшие бабы-лошади со своим воем:
Вот и кончилась война
И осталась я одна,
Я и баба и мужик,
я и лошадь,
Я и бык...
Раздался некий голос. Это еще не мужской голос - но явно и не женский -
это говорят юноши. Вот тут у себя в Питере - я их слышу и вижу - у них и
лица остались детскими, как и у меня - говорят тут в Питере такая вода.
Странное ощущение от самих себя - все мы юноши и девушки в свои тридцать -
сорок лет. Не мужики и не бабы, хотя пора бы уже. Ну вот, накрасишься сильно
или бороду отрастишь - тогда можно хоть немного, да скрыть - детские лица.
Но непонятно надо ли - делать повзрослей лицо - если голос - все равно такой
- юношеский - незаматеревший? Но что-то эти голоса уже затянули.
Затянули свою песню. Послевоенную - имени 47-го года, мужскую. Про
павших отцов и братьев. Про любовь и про Родину. Наши мальчики - головы
подняли. Над головой - все ангелы летают. Опустили головы - там пустая
черная земля. НАША и никто не претендует. В общем, подхватили плуг с
классической идеей - не от баб, (настоящие мальчики - умрут, но у баб
учиться не будут), от тех - старых Котиков-Козликов:
...Ходит по садику Пушкин рогатый,
ходит за Пушкиным Гоголь усатый,
следом за плугом - Толстой бородатый...
И вперед - до самого... Ну где там у нас последний Русский Мужской
Роман? Аксенов что ли? Пусть будет Аксенов - как у него там чудно - про
горлышко!
Нет, не то, которое у Чехова - горлышко от разбитой бутылки, что
блеснуло на плотине и сразу вышла лунная ночь, а у лаборантки горлышко -
которое бьется, когда ее ебут на подоконнике - для меня, вот на том
подоконнике в "Ожоге" и кончился Мужской Голос, мир кончился, все ушли на
фронт, и начался - тяжкий военный тыл с Бабьим Воем и Районным
Уполномоченным.
Одним словом, на фоне этих нестройных еще, ломающихся, но, безусловно,
мужских голосов, я продолжу свою песню - Рассказ о Бедной Девушке. Раньше о
ней рассказывали ТЕ - усато-бородатые, но наши-то нынешние - да много ль они
баб то видали? Ну, даст на сеновале известная деревенская блядь-вдовка, или
женят за корову на соседской девчонке - все-таки не сравнить с опытом - ТЕХ
- крепостное право - сераль в девичьей, гусарские попойки - дамы полусвета,
а романы с замужними? ... Все эти балы, фанты... Домики в Коломнах, Охтенки
с кувшинами, Настеньки с Белыми ночами, Гали Ганские и Галины Бениславские,
Дунканы и Гиппиусы... А нынче что?
У старших одна имеется - Лена Шварц, и ту берегут как зеницу ока -
чужим не выдают.
В общем, о Бедной девушке кроме меня писать некому - и приходится
писать дальше - хотя это очень, очень трудно - написать целый роман.
И к тому же не понятно - зачем?
Все, что я хотела рассказать о Бедных девушках - я уже рассказала в
своих песнях. Все эти слова, "что давно лежат в копилке" - уже выкрикнуты. И
что самое замечательное - услышаны! Я выхожу на сцену и два часа подряд
рассказываю - пропеваю вот эту самую историю - о том как "любовь и бедность
навсегда меня поймали в сети..." И зачем еще роман?
Роман это тяжелое испытание. Ну, как съедение крысы при приеме в
масонскую ложу. Потому что не девичье это дело - писать романы. КРУТИТЬ и
ЧИТАТЬ - вот что должны делать девушки с романами.
А писать - это труд - то есть вообще вредное занятие. Другое дело -
сочинять! Сочинять можно и в трамвае и в аллее тенистого сада. Сочинять
можно стихи, песни и сказки - вот этим-то я раньше и занималась...
Но в том-то и заключается горькая доля не просто девушки, а девушки
БЕДНОЙ, что ей часто приходиться трудиться и делать всякую не вполне девичью
работу - например, проводить водопровод (об этом я расскажу позже!) или вот
писать роман. Ладно уж - съем я эту крысу. И попотчую ею любезного читателя.
И буду называться уж никакая не "Наша Ахматова" - пожилая поэтесса, а вместе
с другими ребятами с нашего двора - "Молодые прозаики Петербурга". Не
обязательно "ИЗВЕСТНЫЕ", можно просто "Подающие надежды". Есть такие
выражения - скажешь - начинается счастье и какой-то запах весны - "Подающие
надежды", или "Молодой человек" - как здорово услышать такое!
"Молодой человек!"
А у меня:
В Питере они были двух видов - богемные и научно-технические. У
большинства технических был нормированный рабочий день. Вообще они были
другие. О них чудно написал Валера Попов, что-то вроде "... Наши девушки, с
их чистенькими кухоньками, кофеварками и ликером "Вана Таллин", в уютных
однокомнатных квартирках где-то севернее Муринского ручья. ..." Ну, севернее
Муринского ручья - это уж попозже, а сначала с родителями, или в
коммуналках, и мальчики ихние - тоже. Не было у них ни мастерских, ни
котелен, ни подвалов, ни чердаков. И девушек своих они МУЧИЛИ. Нас -
богемных, наши не мучили - если надо было соблазнить девушку и вообще -
СКЛОНИТЬ - ее вели в чердаки и подвалы - мастерские - котельные, обкуривали
клубами Беломорного дыма, заливали по самое горлышко портвейном "Русский
лес" и под победные звуки гитары ... без мебели, без книг, на старом,
продавленном диванчике...
А эти! Научно-технические! Они что делали? Помните? Они их - везли на
природу! В поход! На СВЕЖИЙ ВОЗДУХ, который на самом деле называется ХОЛОД
или ЖАРА! А еще КОМАРЫ! В настоящее Белое море, в настоящий Русский лес!
И там их заставляли - прыгать в байдарках по порогам, удить рыбу, потом
еще разводить костры! Ставить палатки! Готовить уху! Ужас какой! И только
после всего этого, начинались победные звуки гитары... Мне их всегда было
жалко. Причем некоторые уже подсаживались на этот свежий воздух - как на
наркоту и жить без него не могли! Бедные БЕДНЫЕ девушки...
А еще вставать рано утром! Трястись в трех видах транспорта в родное
НИИ... Ну, дальше там уже было все хорошо - здоровый коллектив, обсуждение
последней "Иностранки", Самиздата-Тамиздата, курилка, нарезание овощей для
супа прямо на рабочем месте - за пульманом, и всякие иные милые сердцу вещи.
А потом им опять было плохо - домой на трех видах... И всю неделю -
рано вставать. Как они держались вот такими - ДЕВУШКАМИ, непонятно. Вот
такими Иринами-Маринами - без ни хуя денег, после этих трамваев-автобусов,
без шмотья, даже и без информации, о том, что там носят в Париже в этом
сезоне, просто в "брючках-свитерках" - задолго до яппи - изобрели эту моду -
наши итээровские Бедные девушки.
И эти вечные стрижки "под мальчика" - на волосы уж не было сил -
утренняя очередь в коммунальную ванну... Вот такие они были - невесть откуда
вылупившиеся питерские "подснежники - подмальчики".
Они так и не состарились - ТЕ первые - никогда не стали тетками - так и
ходят по Питеру в своих неизменных "брючках-свитерках" - Подмальчики - под
70 - немножко морщин - вот и вся перемена. А уж дочки их, сорокалетние - и
вовсе сошли бы этим мамам за внучек - если б рядом не было уже и
конкретно-реальных внучек - и опять "брючки-свитерочки-стрижечки" - только
это все уже "яппи-стиль", и вроде бы не наши Бедные девушки изобрели его от
бедности, а где-то там в Париже, Милане - великие дизайнеры - для удобства.
Ирины-Марины... Аллочки-Беллочки... севернее Муринского ручья... с
кофеваркой и "Вана-Таллином"... научно-технические.
И, богемные - "подруги поэтов" - счастливые обладательницы
ненормированного рабочего дня - моды были другие - все из Апраксинской
комиссионки - теперь этот стиль называется "Винтадж" - "Из бабушкиного
сундука". И волосы можно было позволить себе подлинней. Да и на Муринский
ручей с кофеваркрй не удавалось заработать никогда - эти поили чаем в
коммуналках. Зато в центре. Вот, пожалуй, разница и заканчивается - все
равно это было одно племя - НАШИ БЕДНЫЕ ДЕВУШКИ. Героически содержавшие себя
в такой неистребимо - нестерпимой девичьей прелести, что все в этом ГОРОДЕ
писалось, рисовалось, пелось, игралось на гитарах и на сценах - для них, для
них ненаглядных.
Мамы, дочки, внучки - внучкам уже по двадцать, и вот они стоят в
"Фишке" и слушают "Билли,с Бэнд" - или старого Рекшана, или еще кого...
иногда даже и меня. Все они выжили тут в очередной раз - ну да, дома и камни
помогают. А ТАМ? А там - ПЕРВАЯ ЗИМА. А за ней вторая...
Что там с ними происходит? И с теми и с другими.
Сначала те - которые не богема, которые НЕ Я, которые "брючки-свитерки:
Во-первых, их образ жизни меняется не очень резко - ну сначала немножко
учебы на всяких курсах, а потом - привычная ситуация раннего вставания и
тряски в метро.
Там на работе - все другое - работа на износ - нет друзей-подружек, нет
задушевных разговоров - в обеденный перерыв нормальное американское общение
- обсуждение еды и, увиденного по телеку. А дома - сил хватает только на то,
чтобы посмотреть этот телек.
Может быть по этому - от сознания этого, я там, в Америке никаких
романов не писала, а только песни или очень короткие притчи - в пару страниц
- что-то, что и такая уставшая Бедная девушка сможет воспринять...
Во-вторых, эти Бедные девушки превратились в богатых. И вот я встречаю
в кафе "Энивей" такую Ирину-Марину, Аллочку-Беллочку - ну из тех, что стояли
в "Сайгоне" с маленьким двойным - НАШУ ДЕВУШКУ - милого Подмальчика с живыми
черными глазами, и она говорит:
Мы с мужем наконец съездили в Прагу - это что-то потрясающее!
Ну конешно - ПРАГА! Там - НАШ КАФКА, там НАШ ГАШЕК ... (Кузьминский
говорил : "...В одно и то же время, в одном городе жили два человека - Гашек
и Кафка - невозможно в это поверить - кажется, что они жили в разное время и
в разных местах..."), и там - Пражское Гетто, по которому ходит ОН - НАШ