Беломлинская Ю.. Бедная девушка или Яблоко, курица, Пушкин

берет он коня и начинает вставлять его в кобылу, вставляет и случайно
конский хуй продевает сквозь этот самый гайтан, и в тот момент, когда конь
вошел и - пошла у них ебля коромыслом, люди видят - Тихон Петрович
задергался, как сумасшедший на своем шнурке, как на удавке и через несколько
секунд - помер. Удушился. Никто ничего сделать и не успел.
Вот такая история и странным образом она переплетается с той, которая
случилась со мной. С появлением в моей жизни Мочалки, мелкие бесы невероятно
активизировались - ведь им не с кем так весело не играется, как вот с
такими, которые исступленно молятся - вспомните, "Вий" например. Мочалка был
для них - настоящий праздник.
И вот однажды, выпив лишнего, он полностью не выдержал и поплыл. В мою
сторону. Начал меня обнимать, целовать... ну опять дело было на мази - и я
даже с интересом ждала - чего ж в этот то раз случится... но ТАКОГО - уж
никак не предполагала.
Мочалка решил меня, как следует приласкать, наклонился над моими
чреслами... а на груди у него все на том же гайтане висел крест. Он, шатаясь
от пьянства, наклонился надо мной совсем низко, раздвинул мои колени ... и
вдруг я почувствовала, что внутри у меня что-то твердое и острое! Я
испугалась и захлопнула колени, и тут голова Мочалки дернулась... ужас
какой! Я поняла, что это захлопнулось у меня внутри. В общем, тут уж я
совсем расстроилась, заплакала и велела ему уходить немедленно в другую
комнату.
Он довольно быстро уснул, да и вообще по пьяной лавочке не придал этому
событию особого значения, а я все лежала и думала:
К чему бы это? Коты на диванах... кресты в ... что все это значит?
У меня никогда не бывает долгого стояния в раздумье перед камнем
"Налево пойдешь... Направо пойдешь..." - если внимательно поглядеть на эти
дорожки - всегда заметишь, что на одной из них валяется, ну, например твой
детский ботиночек или что-нибудь в таком духе и ясно, что идти надо туда и
только туда.
В общем, я решила креститься, но только, как-нибудь минуя именно ту
церковь и того батюшку, которые были так милы моему сердцу. Там нужно было
заниматься Православием, и все крещеные русские евреи страдали повышенной
экзальтацией. Они полностью ощущали себя теми - первыми христианами, которых
вот сейчас схватят и выпустят на манеж с дикими зверями, или начнут
колесовать. А их вместо этого всего лишь отлучали от повышенной пайки -
делов-то! Кроме того, многие из них произносили с надрывом:
"Я, как христианин!..." - а это звучит, таким уж кундеровским кичем -
ну, невозможно себе представить, Иисуса, который так говорит. А зато легко
себе представить Великого Инквизитора - он завинчивает испанский сапожок и
повторяет: "Я как христианин, обязан...".
Поэтому я пошла в Русскую зарубежную церковь, где меня никто не знал.
По блату. Блат был Жорка-Конокрад - молодой расстрига (тоже наследство
Кузьминского), выгнанный из семинарии за соблазнение казенных сирот. Это был
мой крестный отец. Он сильно прилепился к Русской Зарубежной и устроил мне
там по дружбе - чтоб можно было не заниматься. Крестную мать я выбрала по
красоте - высокую украинскую девушку Олю, лицом она была вылитая старинная
икона. При этом она была некрещеная и дико агрессивная - пошла однажды со
мной в мою церковь на исповедь и потом долго возмущалась, что батюшка не
велел ей жить с чужим мужем - утверждая, что это грех.
- Наглость, какая! Сам бы попробовал жить один как перст в этой подлой
Америке!
Батюшка был очень старый дедушка - отец Дмитрий. Он выдал мне длинную
белую рубаху и велел лечь в ванну - настоящую, большую старую ванну, которая
стояла в крестильной комнате. Прямо в рубахе. Потом он окунул меня туда с
головой - на секунду. И читал всякие молитвы. Еще водил моих крестных
родителей вокруг ванны кругами. Там в этой Русской зарубежной все было очень
капитально и вообще как положено. Но зато бабки отличались такой злобностью,
что однажды мне даже пришлось сказать одной из них строгим голосом, что я,
собственно говоря, пришла в гости вовсе не к ней. Все равно я иногда туда
заходила - только там была наша главная питерская Бедная девушка - Ксения
Блаженная. В Московскую церковь я тоже приходила - на Рождество - там был
огромный зал и пел настоящий хор, и все-все наши разбойники, блудницы и
мытари собирались в этот день - торжественные и нарядные. Работницы
топлессов надевали белые платочки, а бандюги - черные рубашечки. И все
мирились - ну кто-кого недострелял. Но стоять там среди этих Бедных девушек
было так хорошо. Вообще - в любой церкви хорошо.
Но я стала ходить в ту, что давно мне приглянулась, в Автокефальную.
Там снаружи не было никакого здания - просто дверь с крестом, а внутри -
крошечная церковь. И хор - человек пять - шесть. Регентша была ливанская
христианка. Я приходила каждую субботу и стояла всю вечерню. Стояла и
молилась. Я знаю только одну молитву "Отче наш", читаю ее всю жизнь, каждый
вечер и даже сочинила о ней сказку "Курица". У меня везде - курица. (Ну там,
где не яблоко или Пушкин). Но в этот раз я молилась не "Отче нашем", а
просто строчкой из Галича, потому что у меня была особая просьба, и эта
строчка как нельзя лучше отражала суть дела:

Все я, Боже, получил сполна
Где, в которой расписаться ведомости?
Об одном прошу, спаси тот ненависти.
Мне не причитается она.

Ничего такого "сполна" я, слава Богу, не получала, но для рифмы и
красоты молилась именно так. Я старательно молилась целых полгода, и
постепенно меня стало потихоньку отпускать. Не чувство одиночества, оно не
ушло - я не вписалась в их церковно-общинную жизнь с чаями и пирогами -
очень светлую, но совсем для меня чужую. Так и осталась в "Самоваре". Но
злобное отчаянье стало отступать. Ничего не изменилось - вокруг меня, но
что-то стало меняться внутри. Прачешная сработала.
Во-первых, ты стоишь там и думаешь - под это пение и глядя на все эти
иконы. Там в той церкви была фреска - высоко под потолком - я все пыталась
ее разглядеть, и сослепу, мне казалось, что там изображен какой-то трамвай -
вот такие два красных вагончика, и в них люди. Почему? В Нью-Йорке трамвая
нет, а есть в Бостоне. Самый что ни на есть настоящий красный - НАШ РУССКИЙ
ТРАМВАЙ (не хуже березки). Из Бостона как раз приезжал каждую субботу наш
батюшка - отец Михаил. Там в церкви работала его мама - Валентина Петровна.
Я стояла и думала, что Бог - каждую субботу приезжает из Бостона на трамвае
с мамашей и сотоварищи. И потом объезжает всю землю на трамвае. И тут я
подумала, что ему видно очень трудно и за всем не уследить - на трамвае
далеко не уедешь. Да и на раздаче тяжело стоять, если руки проткнуты
гвоздями. Ему нужно много, много, много помощников.
И, наверное, мои мелкие бесы - это вовсе ангелы, ну такие ангелы -
дворняжки, и они кусают за ноги, они давно уже пытаются заставить меня
перестать стоять в очереди и ныть, что мне горбушку недодали, а начать самой
как-то приводить жизнь в порядок. Сначала внутри себя, потом понемножку
вокруг, ну сколько смогу. В общем, то если бы каждый так поступил -
наверное, стало бы Царство Божье на земле. Но каждому - некогда, а мне это
явно подходило, просто раньше как-то не догадалась.
Потом служба кончилась, я подошла и разглядела эту фреску - конешно,
никакой не трамвай - просто домики такие специальные - с обратной
перспективой.
Пострадать за свое крещение, мне так и не пришлось, хотя как только
наступило лето - всем стало очевидно, что я хожу с крестом - в то лето
носили индийские платья с огромными декольте, и как бы низко он не висел
(нельзя же совсем на пупе носить, как покойный председатель Тихон Петрович -
вот он и допрыгался!), все равно был виден и желающие схватиться за него
лапой, с каким-нибудь упреком, не переводились. Но я тут же бойко отвечала,
что мать моей матери - армянка - христианка и по еврейским законам - я
никакая не еврейка. Это - чистая правда, но зато по армянским законам - я
никакая не армянка - так как у них все считается по отцу. Но никаких армян
вокруг не было, а были, как обычно только евреи и русские. Евреи были
крещеные и некрещеные, а русские, как обычно, делились на антисемитов и
юдофилов - и никого в середине - так что им всем было, что сказать по моему
поводу. Но я, обозначив себя, как жертву религиозного парадокса, от всех
этих бесед отбоярилась.
А между тем, у меня собственное мнение по этому вопросу - но я не люблю
спорить с людьми на всякие серьезные темы. Я не люблю латинизмов, да и
владею ими плохо - и в результате, меня может кто угодно переспорить - а
хули ж не переспорить - когда сыпешь непонятными словами. Поэтому я не люблю
споры и даже вообще простые разговоры недолюбливаю, а предпочитаю, чтобы
беседа со мной носила характер моего монолога.
Для этого нужно читать проповеди или, на худой конец, писать
философские трактаты.
Насчет евреев и России мне как раз пришлось записать все свои мысли на
бумажку - записала я их прошлым летом в Захар Михалычевой квартире, потому
что он все время уходил и оставлял меня одну. И было много времени, для
приведения в порядок разных разрозненных мыслей, которые давно уж брезжили
тут и там.
Я уже писала, что, по моему мнению, слово "выкрест" - в современном
мире являет собою не еврея, нацепившего на себя крест, а любого россиянина
отцепившего от себя Русскую идею. А Русская идея для меня на сегодняшний
день полностью совпадает с той, которую когда-то принято было называть
Еврейской. Все это звучит сложно и запутанно, но для этого я навела порядок,
и вышел трактат, а название - не мое! Его придумал Володя Мандельсман - тот
самый человек, который всем запомнился на похоронах Иосифа Бродского -
лохматый красавец, похожий на статую Зевса, он заламывал шапку и горестно
восклицал:
Умер! Не успел мне справку, что я гений подписать! Кто теперь поверит
без его подписи!
Если вам никогда не приходилось делать себе в Америке грин-карту по
гениальности - то вы конешно, не поймете всю глубину Володиной утраты, но
вот там у нас в Джерси-Сити, в доме где живут художники со всего мира - и
почти все они проходили эту сложнейшею процедуру, собирания бумажек
(оказывается доказать, что ты - гений, все же труднее, чем доказать, что ты
- еврей), никто бы Володиному поведению не удивился. В результате, все
как-то утряслось - справка, оказывается, уже была готова, она просто
затерялась в гардеробе "Русского Самовара".
Во всяком случае, я Володе выдаю личную справку, что он гений - от
имени Джульетты (и Духов!) - потому, что он придумал чудное название для
моего философского трактата: "Евреи и Россия. Двести - вместе!"

ЕВРЕИ И РОССИЯ. ДВЕСТИ - ВМЕСТЕ!

Мы не сеем
Мы не пашем
Мы валяем дурака-
С колокольни
Хуем машем,
Разгоняем облака!

Частушка.

ЕВРЕИ - это программа, внутри программы ЧЕЛОВЕК, рассчитанная на энное
колличество лет. Цель ее - дальнейшее созидание человека, отрывания его от
животного в сторону БОГА. Евреи - БЫЛИ ЗАДУМАНЫ как носители совести,
высокой духовности и особой способности к сопереживанию. Вышеперечисленные
качества усиливаются через боль и страдания. Не испытавший боли вряд ли
сможет ей до конца сопереживать.
Отсюда - БОГОИЗБРАННЫЙ народ, отсюда - ЗАВЕТ, т.е. договор о
сотрудничестве, договор о ЛЮБВИ как о высшей точке человеческого бытия,
договор, который окончательно перестал выполняться одной из сторон в
прошедшем веке.
Всякая программа имеет конец. Иудаизм утверждает, что в конце ВСЕГО,
последними на земле останутся евреи, и поразительным образом, христианство -
с этим соглашается. Это кажется странным, но если принять мою теорию - все
становится на свои места - может уйти племя, раствориться этнос, но
программа "ЕВРЕИ" - останется до конца программы "ЧЕЛОВЕК".
Этнос, к которому я имею счастье принадлежать, долгие века и годы
являлся основным носителем этой программы, но на сегодняшний день он устал.
Он ветшает, и я чувствую, как старая кровь тянет к земле - прочь от неба, к
телу - прочь от духа. Слишком долго евреи тащили возок. ОСЛИК УСТАЛ.
ВОЗНИЦА понимает это и вот уже несколько веков ищет место, куда можно
"влить" - "слить", евреев.
Он пробовал в Испании, там ПОЧТИ вышло, но - не вышло, а вышло только
ФЛАМЕНКО - самая сильная музыка боли и любви, которая есть на земле. И эта
смесь еврейской, цыганской и мавританской боли, теперь называется испанской
душой.
Пробовал с немцами, с поляками, все это брожение по Европе, короткое,
(мы не осознаем, насколько короткое - насколько ничтожный промежуток времени
- вся НАША эра). Все это были "ПРИМЕРКИ", куда бы, в кого бы нас поместить.
Двести лет назад с Польшей попали сюда. Польшу сдали Екатерине с
евреями. Нащупывание очередного места.
История тут была ПОДХОДЯЩАЯ.
Ненависть и сквозь нее - любовь. Рабство, пригнувшее чувство
собственного достоинства, но пригнувшее и гордыню. Трусость, но если
храбрость - то отчаянная. Покорность, но если желание воли - то смертельное,
неостановимое.
Зависть, повсеместно разъедающая народ, как болезнь, и жалость,
необдуманная и нерациональная, но, повсеместно врачующая.
Пьянство и лень. Необязательность и долготерпение.
Неумение совершать завершенные действия - следствие не столько лени,
сколько самого определяющего качества данной местности - мечтательства.
Мечтательство российское сильнее и зависти и жалости. От него и лень,
для него и пьянство...
МЕЧТАТЕЛЬСТВО - суть пребывание не вполне на земле этой грешной.
Это - уже в сторону неба. Это - подходило.
И вот двести лет назад приблизились к друг другу: РОССИЯ и ЕВРЕИ.
Для реализации задуманной идеи, евреи должны были приблизиться к России
ФИЗИЧЕСКИ, чтобы влить себя, свою силу, свою выживаемость, свое первобытное
чувство роду-племени, не снизу - от люмпена, не сверху - из отдела кадров, а
изнутри - из женского лона, из веками проверенного еврейского-цыганского
правила: если ты лег с НАШЕЙ женщиной, дитя - НАШЕ.
Россия практиковала это правило и прежде, хоть никогда прежде не
декларировала. Так входили в нее и навеки оставляли в ней себя - и половцы,
и татары.
В 20-м веке наступил черед евреев - Бог нашел, наконец, место, куда их
можно влить и начал эту тяжелую и кровавую операцию.
Сначала - Революция. Она уничтожила сословный и религиозный запрет.
Она уничтожила значительную часть населения России.
Голод на Украине - при этом некоторое количество евреев уцелело, потому
что до всеобщего голодного мора ушло из местечек в города, ушло в центр
России - вслед за СВОЕЙ революцией.
Конешно, ушли те, кто посильнее, кого решено было оставить "на развод".
Ушедшие в центральную Россию с Украины, из Белоруссии, Литвы, Молдавии,
многие из них спаслись от дальнейшей своей "еврейской" судьбы. По большому
счету - ТОЛЬКО они и спаслись.
Это случилось в середине прошлого века. Евреям пришел конец. Они больше
не годились ЕМУ - для любви. Нищие хасиды погрязли в фарисействе, богатые
лавошники - в золоте, ученые ассимилянты в науках и искусствах, но никто из
них больше не думал о любви. Любовь ушла вместе с болью. И тогда ОН сдал их.
Убрал.
80% европейского еврейства убрал смертию. Сожженными младенцами. Мне
кажется кощунством обвинять в этом немцев. Молодые немцы - посажены на
"гилти трип" - это несправедливо.
И у России, и у евреев всегда были сложно-родственные отношения с
Германией. Для меня Германия началась не с Гитлера и фашистов, а с
дедушкиной фразы:
Русский моряк всегда знал - в Гамбурге - уже дома.
И всю жизнь - уже ПОСЛЕ ВСЕГО, он все хотел хоть на часок очутиться
ДОМА - в Гамбурге.
Не с Гитлера началась для меня Германия, и не Гитлером кончились евреи.
Все, что происходило в прошедшем веке и с Россией и с евреями носит
характер такого апокалипсического кошмара, что трудно приписать это людской
воле. Легче представить себе, что все это было задумано и организовано свыше
и для некоей высшей идеи. Ради которой Достоевский не согласен пролить слезу
ребенка и я - НЕ СОГЛАСНА!
Я лишь только осмеливаюсь утверждать, что нашего с Федор Михалычем
согласия как обычно - не спрашивали.
Там разбирались - СВОИ.
Хоть по нашему неразумному разумению - после Иисуса, Бог не может быть
- ТАКОЙ, но вся история человечества учит нас, что Он часто бывает ТАКОЙ.
Стало быть, убрал смертию - почти всех.
А там, в Америке - убрал сытостью и покоем. Там длиннополые хасиды -
они теперь герои кинокомедий, и цветущий, переливающийся Аппер Ист-сайд,
молодое поколение которого, из всех богов более всего тяготеет к
Микки-Маусу, но все еще помнит, что надо возбуждаться и прихлопывать при
звуках не "Янки Дудль", но "Хавы Нагила". За всех младенцев немецкому
правительству по-деловому выставили счет, и все пронумерованные запястья
подлежат не ПРОЩЕНИЮ, но ОПЛАТЕ. Как в "Русской правде" ...надцатого века:
"Кто убьет смерда, платит пять гривен..."
Все это может быть правильно и разумно - но это больше не ЕВРЕИ.
Это - ряженые. И даже на оперу не тянет - оперетта.
Есть еще одно место с евреями.
Сразу после "уборки", главы европейских государств стали думать, куда
бы деть остатки евреев, порядком всем надоевших, за время своего блуждания
по Европе, с нытьем о любви и совести. Подумали и придумали карточный домик
в пустыне. В надежде, что арабы добьют всех, кого Гитлер не добил. Конешно,
евреи поехали туда, им ведь дали понять, что спасшихся, назад НЕ ПУСТЯТ. Все
места заняты. Коренным населением.
Поехали. И арабы - добили бы. Если б не Америка - она стала платить за
карточный домик. ИЗ СВОИХ СООБРАЖЕНИЙ. Финансово - политических, как
положено Америке. Никоим образом не сентиментальных.
Во всех случаях, Европа вздохнула спокойно, решив, что евреи частично
сброшены в Америку и частично в Израиль, а она - Европа, (о чем и мечтал
Гитлер) - ЮДЕНФРАЙ.
Святой Никола, я знаю, там у тебя, в раю хранится Гитлер - не усатый, а
тот маленький, у мамы на руках - ты, как только он подрастет и начнет
понимать по-русски, передай ему от меня вот что:
ХУЙ ТЕБЕ, А НЕ ЮДЕНФРАЙ!
Это не только от меня, а от всех евреев, которые живут сейчас в
Германии и говорят по-русски.
Потому что на самом деле вышло вот что:
ЕВРЕИ, ОКАЗЫВАЕТСЯ, ОСТАЛИСЬ.
Там, в России. Прикрытые Россией. Спрятанные от Гитлера.
Дети местечек - наши бабушки и дедушки.
Бабушки - кто в блокаде, кто в эвакуации - распускали над своими
носатыми птенцами посиневшие куриные крылья.
Дедушки - почти все воевали. Но это тоже был шанс на жизнь.
Мои, оба вытянули счастливый билет.

Дедушке столяру еще в финскую влетела в голову такая пуля, что сначала
его год держали в госпитале, а потом отправили на военный завод, на фронт
больше было нельзя - он стал глухим на одно ухо. Тот дед был - ПЕХОТА.
Пехота - это часть населения, которая всегда по фигу всем остальным. Шанс ее
- невелик. И повыбивало русскую пехоту в ту войну, наверное, так же, как
европейских евреев - на 80%.
А второй - военкор, которые " с лейкой и с блокнотом, а то и с
пулеметом первыми врывались в города" - он воевал до конца и по большей
части -
с пулеметом. Этот дед был отчаянно храбрый, но все же шанс выжить у
него - военкора был чуть больше, чем у пехоты.
Но зато именно ему и светил верный шанс сгинуть в СВОИХ-НАШИХ лагерях.
У столярного дедушки - ЭТОТ шанс был меньше.
Он однажды получил партбилет году в двадцать четвертом, но вскоре его
потерял, и бабушка уговорила его не пытаться его восстановить и никому не
рассказывать, о том, что был в партии.
В двадцать четвертом еще многим казалось, что и революция, и партия, и
власть - еврейские. Но - не моей бабушке. Она считала, что еврейской власти
НЕ БЫВАЕТ, и порядошному еврею надо держаться подальше от любой власти...
Дед был столяр краснодеревщик и всю жизнь провел в реставрационных
мастерских Русского музея.
Наверное, он и был первый художник в нашем роду.
А первый писатель - тот второй революционный дедушка.
В тридцать седьмом он был редактором главной газеты Красноярского края.
Тогда он убежал в первый раз. Ночью, за час до того как за ним пришли.
Убежал в Москву к брату, за справедливостью. Справедливость по поводу,
отдельно взятого, явившегося из невнятной местности "величиной с шестнадцать
Франций", дедушки - восторжествовала. ( Остальные братья и сестры в ту пору
жили в Москве - их всех повязали).
А в сорок седьмом он второй раз убежал - уже из Питера, из "Вечерки" -
штурманом в Мурманск на селедошный флот.
Окажись пуля первого деда не умница, а, как положено, дура - отец все
равно бы жил - он к началу войны уже родился. Но если бы другого деда
забрали тогда, в Красноярском крае - мать моя могла бы запросто сгинуть в
детдоме для детей врагов народа.
Так что я живу на этом свете, благодаря могучему инстинкту
самосохранения революционного дедушки.
Живу - ОСТАТКОМ, ошметком ашкеназского племени и ощущаю себя -
отвечающей ЗА ВСЕХ.
За тех, у кого этот инстинкт вовремя не сработал.
Но выходит, что не сработал почти у всех - там в Европе.
Не одна я спрашиваю - отчего так случилось?
Это не могло случиться само собой. Все они ушли, потому что им нужно
было УЙТИ.
А нам - нужно было остаться.

Многие, которые из евреев, выжили и в СВОЕЙ-НАШЕЙ мясорубке. Взять хотя
бы секцию переводчиков. В разоблачительных статьях сорок седьмого года
неоднократно указывалось, что подлые "космополиты" ОКОПАЛИСЬ именно там.
И этот ОКОП действительно помог, в отличие от другого - детской
литературы, в которой, по наивности, тоже ОКОПАЛИСЬ многие, в том числе и
несчастные обэриуты. В детском окопе удалось создать великую школу детской
литературы, (так же как в переводном - продолжить великую школу перевода),
но выжить - не удалось. Сталин заметил, что эти ребята ПОРТЯТ ДЕТОК, а это
все равно, что, в прежние времена, девок портить - грех, караемый смертью.
И вместо реквиема - ДЕТСКИМ поэтам, ДЕТСКАЯ песенка Вероники Долиной:

Их вывели во двор поодиночке,
И не было с тех пор от них ни строчки...

Это - про Хармса в блокадном Ленинграде.
А расстрел Еврейского антифашисткого комитета и вовсе носит странное
название "НОЧЬ ПОЭТОВ" - потому что именно в эту ночь - в чистом поле была
расстреляна "Книга бессмыслиц" нашего детства про "...оставил на столе
деревянный пистолет..." и про "...Анна Ванна, наш отряд хочет видеть
поросят..."

А из переводчиков многие выжили. Маленькая книжечка тридцать седьмого
года: Киплинг - "певец апологии империалистического хищничества", НАШ
Киплинг - Оношкович-Яцына, Гутнер, Фроман, Фиш...
Кто они?
Что с ними стало?
Из фамилий даже неясно - кто мужчина, а кто женщина. Фиш почему-то
снабжен полным именем - Геннадий.
А мое любимое всегда БЫЛО - Оношкович-Яцына.
И Костя Кузьминский рассказал:
Это - женщина. И как раз жена Геннадия Фиша!
Из девочек гумилевского семинара поэзии. Помните, Ирина Одоевцева
рассказывает, как он учил их, ни в коем случае не становится грибами,
которые называются "подАХМАТОВки. (Кто бы моим ровесникам рассказал про
грибы "подоОСИновики"!)
Наш "Киплинг" Гумилев - успел выучить своих девочек - мальчиков,
хватило на НАШЕГО Киплинга.
Жива ли Оношкович-Яцына? В шестидесятые была жива, и это уже великое
счастье...
Вокруг переводной поэзии остроумные евреи придумали целую систему
выживания:
Один переводил какого-нибудь французского поэта шестнадцатого века,
другой, в качестве литературоведа писал статьи об этом поэте, третий же
писал о великолепном искусстве переводчика.
При этом французский поэт был лирик, воспевающий какую-нибудь даму или
наоборот яростный любитель каких-нибудь НАШИХ ФРАНЦУЗСКИХ БЕРЕЗОК. ( Или что
там у них полагается? Можжевельник?)
Таким образом, на одной французской могилке шестнадцатого века могли
выжить и выкормить потомство целых "ТРИ ЖИДА В ДВА РЯДА".
При этом я думаю, что некоторые французские могилки были фальшивыми -
поэтов никогда не существовало, и их сочинили сами переводчики.
Так эти хитрые ребята дотянули до сорок седьмого года в полном ладу
одновременно, и с собственной совестью художника, и с окружающей
бессовестной идеологией.
В сорок седьмом, поняв, что брать их НЕ ЗА ЧТО, начали брать - за то,
что еврей. Но это опять давало - чуть больший шанс на жизнь, из севших в
сорок седьмом, многим удалось дотянуть живыми до пятьдесят третьего, когда
смерть начала отступать от лагерей. Шесть лет - не двадцать пять и не
семнадцать. Сквозь все пытки, допросы и столыпинские вагоны, все равно -
шанс был.
Многие выжили и вернулись.

Они то и завезли в Питер мат, в качестве разговорного языка
литературной интеллигенции.
Они, городской народ, узнали его там - на лесоповале и влюбились.
Ну, как было не влюбиться, им, повенчанным с русским языком в
семнадцатом году, (брачная простыня была красная, как положено). И с тех пор
благоговейно вслушивающимся в каждый его закоулок.
Я не утверждаю, что юных питерских барышень надо обучать мату. Конешно
нет, пусть вырастают новые "смолянки" или Достоевские Настеньки.
Но сама я от мата не откажусь, хотя бы в память о тех, из чьих рук я
его получила, от "наших Киплингов на языке идиш".
Они то и бросились тогда - после ПЕРВОЙ НОЧИ в крови, в пожаре -
спасать добро.
То, что они называли "добром" - бросились не к сундукам - к стишкам.
К языку - главному трофею. И тряслись над ним все эти годы.
НАШ Киплинг. Потом были НАШ Лорка, НАШ Селинджер...