Страница:
по гладкой стене как паук.
Соскользнув на подоконник, Сморчков замер. Богатырь с присвистом храпел
во сне, сотрясая воздух. Могучее тело его, раскинувшееся на постели, вновь
поразило своей величиной заговорщика, отлично видевшего в темноте. Храп был
опасен, но предусмотрен. Сморчков, не снимая кожаных перчаток, выхватил из
кармана сушеного морского ежа и метнул в полуобнаженного исполина.
Потеряв сознание от боли, Вольномах замолк. Но тишина, способная
пробудить домочадцев, длилась лишь миг. Теперь рулады своей жертвы стал
выводить сушеный еж, вернувшийся словно бумеранг в карман хозяина.
Все решали секунды. Сморчков-Заморочкин хриплым полушепотом, неслышным
за раскатами храпа, повторял заклинания, известные единицам и строжайше
запрещенные к употреблению в Фантазилье. Преступление совершилось быстро.
Корявый осиновый пень лежал на постели...
Пролезая через форточку со вторым мешком, князь чуть не забыл про ежа,
шумевшего из кармана. С видимым сожалением, уже будучи снаружи, он вновь
бросил на кровать разовую игрушку. Первый луч света -- искусственного или
естественного -- и еж растает бесследно. Следов Заморочкин оставлять не
привык.
Приторочив к заднему сиденью самоката второй мешок рядом с первым,
негодяй беззвучно взял с места, перемахнув по дуге через высокую ограду.
Пять часов утра. Рассвет наступал в шесть. Жилище Доброхлюпа, историю желтых
башмаков которого Сморчков так и не успел узнать, находилось на другом конце
города. Предстояла самая тяжелая часть плана -- импровизация.
Дом Доброхлюпа, жившего одиноко, оказался незапертым. Князь
беспрепятственно прошел внутрь и поднялся по лестнице. Спальня и здесь
находилась на втором этаже. За полуоткрытой дверью брезжил свет.
Осторожно просунув голову в комнату, Заморочкин увидел трогательную
картину. Рабочий стол, освещенный низкой лампой, был завален старыми
книгами, географическими картами и листами рукописи, один из которых, едва
начатый, лежал в круге света рядом с гусиным пером.
Старое кресло украшал голубой с золотом щегольской фрак Доброхлюпа,
повешенный тщательно, без малейшей складочки.
Сам хозяин спал в тени на неразобранной кровати в брюках, белой сорочке
и длинном халате-шлафроке свекольного цвета. Очевидно, Доброхлюпа сморило,
когда он неторопливо прохаживался по комнате, обдумывая следующую фразу.
Желтые башмаки стояли рядом, на полу...
Вместо того, чтобы немедленно приступить к своим черным заклинаниям,
Сморчков совершил ошибку. Неодолимое любопытство заставило его тихо разуться
и сунуть ноги в башмаки Доброхлюпа, которые были явно велики князю.
В то же мгновение Сморчков подпрыгнул как бешеный и зашелся диким
криком. Башмаки жгли его адским пламенем, кололи тысячью ножей. Суча ногами,
негодяй безуспешно пытался сбросить проклятую обувь. Доброхлюп, внезапно
разбуженный, вскочил, ничего сначала не понимая. Длинные светлые усы его
висели, как у моржа, маленькие серые глаза растерянно мигали.
Судорожно нашарив рядом с собой очки в узкой золотой оправе, Советник
вздел их на нос и рассмотрел, наконец, незваного гостя.
-- Почему вы здесь, князь?! Чрезвычайное происшествие?! Великий Маг
послал за мной?! Силы небесные!.. Кто вам позволил брать мои башмаки?!!
-- ...Нечаянно... Случайно... Недоразумение... -- лепетал самозванец, с
невероятным трудом сдерживая новые вопли. -- Не могу... Снять... Спасите...
Умоляю...
Доброхлюп, обхватив Сморчкова одной рукой за пояс, как младенца, быстро
стащил с него ботинки, чуть повернув каблуки вкось. Освобожденного гостя он
поставил на пол, а сам с привычной легкостью влез в башмаки и вернул каблуки
на место. Лицо его не выдало навалившейся боли, лишь почти незаметная под
стеклами очков пелена занавесила зрачки.
Сморчков в свою очередь обулся.
-- Князь, вольно или невольно вы проникли в мою тайну, -- заговорил
слегка успокоившийся Доброхлюп. -- Могу ли я просить вас, чтобы ни одна
живая душа более не узнала о ней?
-- О, разумеется! -- обещания Заморочкин давал легко. -- Клянусь
честью. Теперь откройтесь мне до конца, Советник, вам будет легче! Что
заставляет вас идти по жизни, как по раскаленному железу?
-- В юности я солгал... -- через силу, едва слышно произнес Доброхлюп.
-- И от лжи этой чудом не пострадал невинный... Имя его неважно сейчас...
Сначала я хотел погибнуть, но потом решил искупать грех до естественного
конца дней своих. Так появились желтые башмаки. Я снимаю их только на ночь,
и то лишь потому, что спать в обуви негигиенично... Ну и конечно во время
процедур омовения...
-- Да вы святой! -- искренне поразился князь. -- Ваше место на небесах,
Советник Доброхлюп.
-- Не смейтесь надо мной, Пимен Пименович, -- взмолился страдалец в
желтых ботинках. -- Мучения мои неописуемы. Я дошел до предела и нет больше
сил терпеть боль. Как я мечтаю о прощении своей вины, как хочу упокоиться с
миром, растаять в воздухе, раствориться в океане, в земле, слиться с
природой, исчезнуть. Даже превращение в осиновый пень осчастливило бы
меня... Но кто отпустит мой потаенный грех... если я не решаюсь в нем
признаться?..
Сморчков не верил своим ушам. Пальцы его сами собой переплетались за
спиной под расстегнутым как бы в волнении камзолом, образовывая сложные
фигуры, сжимались и разжимались, и вот свернутый лист пергамента лег в них.
-- Все тайное становится явным! -- назидательно произнес Заморочкин
избитую фразу. -- Ваша история узнана и обсуждена на Совете, милейший
Доброхлюп. Я появился здесь немедленно, едва был готов Указ, избавляющий
мученика от страшной ноши. Простите, что я проверял вас и без спросу влез в
вашу шкуру, вернее в башмаки. Теперь уважение еще более переполняет меня...
Вот послание ваших друзей -- шестерых Мудрых.
Доброхлюп сорвал печать и, развернув свиток, впился глазами в
содержание.
-- Неужели так бывает? -- растерянно пролепетал он, дочитав до конца.
-- Сбылась мечта жизни, я должен кричать, петь, восторгаться, но чувствую
лишь опустошение и усталость...
-- А что там написано? -- елейно поинтересовался Сморчков. -- Я
ненадолго покидал Совет, полное содержание Указа мне неизвестно.
-- Мне доверяют и прощают, -- ошарашенный Доброхлюп забегал по комнате.
-- Позволяют превратиться в старый осиновый пень! Какое счастье! -- Он
мгновенно сбросил башмаки. -- Верите ли, я боялся, что пройдет неделя,
месяц, и я, обезумев, выброшу их в окно, и не дай Господь, попаду в
случайного прохожего. Все позади... Чем я могу вознаградить вас, незабвенный
друг? Что-нибудь из моего дома? На память! Самое ценное!
-- Ваши башмаки!
-- Вы шутите?!
-- Никоим образом... -- пальцы Сморчкова нащупали под полой пустой
мешок -- третий и последний. Импровизация удалась. -- Я поставлю их дома на
каминную полку, буду подолгу смотреть на них вечерами и -- надеюсь --
навсегда останусь безгрешным...
Розарио и Мизерабль, собравшиеся во дворце, в покоях Заморочкина,
успевшего передохнуть, были потрясены услышанным. Удача плыла в руки сама,
оставалось лишь не упустить ее.
Вместе с Федей, Великим Магом Фантазильи, в ту же ночь таинственно
исчезли члены Семерки Мудрых Барбарелла, Вольномах и Доброхлюп.
Три письма, предъявленные князем, походили друг на друга и были явно
написаны по сговору.
Вот их примерное содержание.
"Я, Барбарелла (Вольномах, Доброхлюп), совершила недопустимое
преступление, отправив в изгнание Печенюшкина, и раскаиваюсь в содеянном.
Ухожу на поиски несчастного героя, чтобы стать ему опорой в скитаниях.
Больше не считаю себя членом Семерки Мудрых и прошу принять мою отставку.
Подпись".
По совету князя заговорщики решили не тревожить до поры впечатлительную
и трепетную Фуриану. Основные вопросы были решены без нее -- по-мужски.
Мармелинда, вызванная "на ковер", узнав о событиях в освещении Заморочкина,
свалилась без чувств. Придя в себя, оглушенная Советница мгновенно попросила
об отставке, тут же ее получила и убежала домой к внуку.
Далее трое ловкачей составили обращение к народу. Не станем приводить
его здесь целиком, ограничившись выдержками.
"...Бывший Великий Маг, перекрашенный рыжий домовой Федор, сбежал к
изменнику Печенюшкину, нарушив клятву верности сказочно свободной республике
Фантазилье.
Вместе с ним, нарушив ту же самую клятву, сбежали недостойные члены так
называемой "Семерки Мудрых": Барбарелла, Вольномах и Доброхлюп.
Советница Мармелинда, не вынеся измены, ушла в отставку в состоянии
тяжелой продолжительной болезни, поскольку здоровье у нее кончилось.
Лишь достойнейший князь Сморчков-Заморочкин и неподвластный злым ветрам
Флюгерон остались верны долгу до конца...
Отныне обновленная Семерка Мудрых, не щадя сил, станет служить народу
Фантазильи.
Единодушно Великим Магом избран князь Пимен Пименович
Сморчков-Заморочкин.
Посты Советниц и Советников заняли те, чьи имена с детства известны
каждому жителю страны.
Тетушки Флора и Хлоя -- феи цветов и весны с многовековой практикой.
Фуриана -- знаменитая обозревательница "Волшебного фонаря". Маэстро
Мизерабль -- великий писатель земли нашей. Розарио -- Главный садовник
Фантазильи. Флюгерон -- Изучатель Хорошей Погоды, неоднократно проявивший
себя.
Сестры и братья! Сделаем же все вместе нашу жизнь еще светлее и
краше..."
Вот так примерно было написано. Надо сказать, идею насчет тетушек,
высказанную князем тихо и мимоходом, с удовольствием подхватили оба
партнера. Мысль иметь в правительстве честных и порядочных, но бессильных
соратниц пришлась им весьма по душе. Мизерабль вообще парил в тумане
восторга и мелочей не замечал.
Иное дело Розарио. Он был раздосадован ломкой собственной конструкции
заговора и втайне подозревал Сморчкова в интригах и лжи. Уж очень
сомнительным выглядело бегство троих членов "Семерки". Но осторожный
садовник решил сперва оглядеться, узнать как можно больше и без
необходимости не рисковать собственной головой...
Между утром, когда троица составляла воззвание к согражданам, и утром,
когда тетушки осторожно двигались во дворец, прошло около двух недель.
-- Поймите меня правильно, милая Фуриана, никто не сомневается в вашей
искренности. Но последнее время у нас в Фантазилье творятся странные дела, и
история эта могла быть внушена вам каким-либо таинственным недругом. --
Тетушка Хлоя попросила слова, едва на Совете зашла речь о Драконьей пещере.
-- Тем не менее, если есть хоть доля вероятности, что стране угрожает
гибель, мы просто обязаны все проверить. Мы с Флорой и так задержались на
этом свете. Потерять десять лет -- означает для нас просто красиво уйти. И
все же вы знаете, -- она, часто, по-старчески моргая, обвела всех доверчивым
взглядом, -- так хочется жить...
Сморчков участливо кивал, изображая на лице полное понимание. Тетушка
Флора и Розарио с интересом ожидали заключения. Флюгерон застыл, тревожно
всматриваясь в лицо князя, чтобы по его поведению определить собственное.
Мизерабль воспринимал цепко, но своеобразно. К слову "жить" он тут же
придумал великолепную рифму "любить" и сейчас составлял в уме двустишие на
тему верности отчизне и возлюбленной. Фуриана была непроницаема.
Со времени переворота журналистку будто подменили. Она спокойно заняла
предложенный ей пост, держалась замкнуто, скромно, тихо и не проявляла
собственной инициативы. Казалось, что в ней погас неведомый запал. Даже
говорила Фуриана лишь в том случае, если об этом просили. Впрочем, Мизерабль
любил ее и такой.
-- У нас до дня катастрофы еще около двух месяцев, -- продолжала
тетушка Хлоя. -- Если мы откроем пещеру, значит, какое-то время доступ туда
будет свободен для всех. Хорошо ли это?.. Есть еще один путь, но все ли
знают о нем?
Фуриана чуть подалась вперед, как бы вспомнив что-то, прочие слушали,
не шелохнувшись.
-- В Драконью пещеру может беспрепятственно войти любой, проживший в
Фантазилье меньше двух лун -- так гласит древний закон. Сейчас это могли бы
сделать только сестренки Зайкины -- Лизонька с Аленкой. Но, во-первых,
бедняжки неизвестно где; во-вторых, просто бессовестно и жестоко заставлять
их искать и выносить труп колдуна...
Пауза затянулась. Все ждали дальнейших слов, но старая фея молчала,
полузакрыв глаза. Сморчков, сосчитав про себя до пяти, кашлянул.
-- Простите, я, наверно, не до конца понял!! -- прокричал он старушке в
самое ухо, вспомнив про ее глухоту. -- Вы предлагаете что-то конкретное?!
-- Ой, извините! -- Тетушка Хлоя вновь растерянно заморгала. -- А мне
казалось, что все совершенно ясно... Я должна вам добавить только три слова.
Нам нужен ПРИШЕЛЕЦ!
Совет кончился, и Сморчков остался один в полумраке зала. Сегодня князю
предстояла работа, которую даже он предпочел бы отложить надолго. Да и мысли
не радовали самозванца, присвоившего себе кроме титула еще и пост Великого
Мага Фантазильи.
Дело в том, что перенести выбранного пришельца с Земли в сказочную
страну могли только ДОБРЫЕ волшебники. В Совете же, кроме тетушек,
благородных личностей не наблюдалось, а сами старушки уже не были
волшебницами. Во всей стране, одурманенной ненавистью, сложно было сейчас
найти хотя бы одного доброго чародея. Тем более Сморчкову, оказавшемуся на
новом посту совершенно беспомощным.
Со стороны новая власть выглядела красиво и пышно. Принимались решения,
издавались указы, герольды на коврах-самолетах с мегафонами оглашали их по
городам и весям, надрывались газеты, телевидение и радио, маршировала
гвардия, красуясь золотым шитьем мундиров -- и все это был обман.
На самом деле ни одно повеление князя не исполнялось. Даже если он
просил лакея принести воды, тот на обратном пути непременно ронял и разбивал
стакан. Когда это случилось в первый раз, Сморчков-Заморочкин выгнал слугу.
Во второй раз негодяй задумался. После третьего -- изменил поведение.
Отныне он приказывал делать лишь то, что совершилось бы и без его
участия. Все решения Совета князь организовывал таким образом. Обслуживал
себя Сморчков теперь сам. И все ночи напролет, получив наконец полный доступ
к потайным хранилищам дворца, изучал старые архивы...
За две недели кропотливого труда князь ничуть не приблизился к
разрешению своих проблем. Спальню предшественника -- домового Феди --
Сморчков догадался обыскать только вчера. В щели между изголовьем кровати и
высоким упругим матрацем самозванец обнаружил книгу о приключениях домовенка
Кузи и толстую папку из телячьей кожи с историей Гореванской Смуты.
Теперь причина неудач его на новом посту была ясна. Оставалось
устранить причину -- пролить невинную кровь. К новой задаче князь отнесся
как всегда -- творчески.
Совесть, доброта, милосердие -- эти качества не обременяли Сморчкова.
Им владел лишь страх упустить жертву, ведь беспомощность незаконного
правителя могла сослужить ему дурную службу. А у Заморочкина со времени
захвата власти исчезли все способности чародея.
Негодяю повезло в том, что за долгие годы маскировки он в совершенстве
овладел искусством намеков, недомолвок и ненавязчивых, словно не от него
исходящих, подсказок. Даже повеление доставить тетушек на Совет бережно,
точно стеклянных, исходило вроде бы от камердинера. Тот после краткой беседы
с хозяином о пустяках неожиданно для себя отдал слугам конкретное деловое
распоряжение...
Идея озарила князя внезапно, словно черно-багровый парашют раскрылся
перед глазами, заслонив спускающееся к горизонту солнце. Пройдя из зала
Совета вниз, в обширные дворцовые кладовые, он через некоторое время
вернулся в свои покои с аккуратным чемоданчиком.
Потайная дверь из кабинета Сморчкова вела в небольшую комнату без окон,
скупо и просто обставленную. Узкая кровать, письменный стол, стул,
умывальник, зеркало, скромная люстра в три стеклянных, в виде лилий,
плафона, да невысокий платяной шкаф. Открыв его дверцы, Заморочкин быстро
переоделся в глянцевый черный комбинезон и натянул кожаные перчатки. После
этого, подхватив чемоданчик, он щелкнул выключателем люстры четыре раза
подряд.
Заработал скрытый механизм, и часть стены ушла вглубь, образуя проход
как раз по росту хозяина.
Следующее помещение выглядело безвкусно, зато роскошно. Опущенные,
полузакрытые шторами жалюзи маскировали отсутствие окон. Тяжелые хрустальные
светильники во множестве украшали стены и лепной с росписью потолок.
Диванчики, пуфики и кресла с обивкой из серебристой парчи, резные с
гнутыми ножками столики, белый рояль и вишневый клавесин, старинные картины,
драгоценные вазы и статуэтки на камине... Все это Сморчков в свое время
натаскал из разных уголков дворца, благо Великий Маг Федя вовсе не знал
мудреного слова "инвентаризация".
Пимен Пименович споро, как в юные годы, растопил камин, оттащил от него
подальше шкуру белого медведя и с трудом водрузил перед самым огнем
массивное, больше него самого, серебряное блюдо.
Сняв с шеи связку ключей, князь выбрал наименьший, походивший на
металлического скрюченного человечка, и просунул его в замочную скважину
огромного флорентийского ларя шестнадцатого века. Пара оборотов -- и крышка
откинулась с мелодичным звоном.
Под ней была хромированная стальная поверхность сейфа с двумя наборными
дисками. Набрав сложный код, Заморочкин открыл и эту, вторую, дверцу.
Все пространство внутри, раскорячившись корнями, словно в судороге,
занимали три осиновых пня.
Распахнув чемоданчик, негодяй извлек из внутренних гнезд части
содержимого, быстро и умело собирая их в единый механизм. Через минуту в
руках у него оказалась портативная электрическая пила на батарейках. Острые,
как бритвы, зубья отливали мертвящей холодной синевой.
Корни пней спутались и переплелись. Отчаявшись вытащить их по одному,
князь, в конце концов, багровея от натуги, грохнул всю груду дерева на блюдо
перед камином. Стон серебра пронесся по овальному залу и затих, поглощенный
стенами.
Злодей нажал пусковую кнопку, пила хищно взвыла и тут же, найдя пищу,
заурчала ровно и алчно, как насыщающийся зверь. Верхушка первого пня
отскочила ровным кругляшом, покатилась, наткнувшись на край блюда, упала на
него, вздрогнула, как живая, и замерла. Белый осиновый срез внезапно
порозовел и засочился алыми каплями...
Все было кончено, камин догорал, поглотив страшные дрова. Сморчков
отправил туда же комбинезон и перчатки, дав пламени еще одну краткую утеху.
С неудовольствием он оглядел испорченное блюдо и белую медвежью шкуру, край
которой покрывали подсыхающие брызги, словно брошенная пригоршня брусники
запуталась в густой и длинной шерсти.
Пимен Пименович не привык оставлять следов, но теперь их уничтожение не
составляло труда. Несколько фраз себе под нос да быстрый хлопок в ладоши
решили дело. Невредимое блюдо сияло на прежнем месте, шкура побелела и
вернулась к холодному камину, в котором аккуратной стопкой были сложены
сухие березовые поленья. Сейф и ларь закрылись, чемоданчик с пилой вернулся
в хозяйственный отсек кладовых. Сам Заморочкин, раздевшийся перед тем до
белья, стоял у зеркала в великолепном камзоле и, доверительно улыбаясь,
подмигивал своему отражению.
Отныне Великий Маг Фантазильи был действительно готов к исполнению
нелегких обязанностей правителя.
Глава пятая
Лизу одолевали видения. Отравленная сладким ядом успеха, она невольно
думала о следующей пьесе. На сей раз помыслы одиннадцатилетней драматургини
влекла к себе трагедия. Ей грезились рыцари в вороненых латах, осажденные
замки, брань маркитанток у повозок, принцы, злоумышляющие против королей,
взволнованная красавица, влекомая карликом вдоль мрачного подземелья, два
брата-близнеца, бьющиеся насмерть... словом, было из чего навертеть сюжет.
Сочинение романов Лиза решила оставить: там часто приходилось делать
работу необходимую, но скучнейшую, описывать, например, пейзаж или долгие
размышления героев. То ли дело пьеса, сплошь состоящая из диалогов и кратких
замечаний автора: "ломает ногу", "хохочет", "закалывается", "убегает"...
Одно удовольствие! Вот только времени для творчества не хватало.
Труппа Теодоро давала по два представления ежедневно, без выходных.
Лишь раз в неделю, в день частных приглашений, шел только один, вечерний,
спектакль. Можно было бы играть пьесу и реже, но не хотелось огорчать столь
любящих искусство портфейцев.
Войти в образ, выйти из образа, загримироваться, разгримироваться --
думаете, все это так быстро? А общение с друзьями? А ежевечерние, вошедшие в
обычай, посиделки у доброго Дракошкиуса Базилевса?
Фургончик-блиномет прочно поселился во дворе у престарелого вельможи. В
домашнем театре Базилевса спектакль "Найденная в капусте" давали уже трижды.
Общее же количество представлений помнил наизусть только один Федя, с
удовольствием копивший денежки.
-- Зачем тебе золотые, Федор Пафнутьич? -- подтрунивал Печенюшкин. -- У
нас в Фантазилье деньгами больше не пользуются, монисто тебе не пойдет, а
золотую статую в полный рост и так отольем. Хочешь -- верхом на Никтошке?
-- Наколдовать-то ты можешь хоть черта в ступе, -- обижался домовой. --
Эти деньги трудом заработаны, понимать надо. У нас две девицы-красавицы
подрастают, оглянуться не успеешь, как в возраст войдут. Вот и будет им на
приданое.
Насчет возраста Федя, возможно, был прав. По крайней мере у Алены УЖЕ
появился таинственный поклонник. Каждое утро ворота поместья Базилевса
распахивались, впуская мальчика-посыльного с букетом свежих роз. Цветы
неизменно опоясывались тонким золотым браслетом, а в ворохе
полураспустившихся бутонов покоилась влажная от росы записка: "Для
прекрасной Элен".
Пока браслетов у Аленки накопилось пять -- с кораллами, гранатами,
сапфирами, рубинами и аметистами. Посыльный на вопросы не отвечал,
старательно изображая немоту. И хоть друзья, поднаторевшие в актерском
мастерстве, сразу раскусили вранье, применять чародейские методы дознания
считали нетактичным.
Лиза, довольная успехами сестры, отчасти ревновала. Алена решила
подарить браслеты сестре. После долгих уговоров Лиза выбрала два, с
сапфирами и кораллами. Печенюшкин, одолеваемый просьбами сестренок,
пообещал, ухмыляясь, разобраться с поклонником. Лампусик заявил, что у
фантмейстера есть и другие заботы, и предложил взять расследование на себя.
"Все будет хорошо, -- заверил он, как всегда, -- вы только не
огарчивайтесь".
Никтошка заболел театром очень серьезно. Каждый раз он привносил в свою
роль новые элементы. В сцене расставания с Элен слон вначале сморкался в
огромный красный платок, потом счел это неубедительным и стал рыдать в
зеленое ведро, а в платок заворачивал деньги, полученные за собственную
особу. Затем Никтошка вообще перестал рыдать и сморкаться, решив, что сухая
отрывистая речь лучше передает страдания. Теперь деньги он складывал в ведро
и накрывал его платком.
Первое время слон ходил за Лизой по пятам и умолял написать трагедию,
где его роль была бы главной. Узнав, что на свете есть еще и другие пьесы,
причем довольно много, Никтошка очень удивился и обрадовался. Печенюшкин
неведомым путем добыл для него красочное издание "Гамлета" в переводе
Пастернака. С этой поры самонадуваемое животное с Шекспиром не расставалось,
восторженно зубря монологи принца Датского.
Федя обзавелся пудовой книгой отзывов. Таскать ее с собой постоянно
было тяжело, поэтому домовой особо трогательные фразы выписывал для себя на
клочках бумаги, все время терял их и ругался.
Пиччи часто общался с Тюнь-Пунем. При всех они говорили обычно о
китайских древностях и парадоксах истории, темы же их бесед наедине никто не
знал. На робкие вопросы Феди и сестренок -- когда же, мол, обратно? --
мальчуган неизменно отвечал, что скоро все определится...
Интереснее всего проходили вечера. В уютную гостиную, кроме самого
Базилевса и труппы Теодоро, допускался лишь Тюнь-Пунь. Помимо дружеских,
китаец выполнял при старом драконе еще множество функций. Советник, врач,
повар, секретарь, парикмахер, массажист... казалось, что мудрец умел делать
все на свете. Он сам накрывал на стол и потчевал гостей экзотическими,
необыкновенно вкусными кушаньями. Насекомые, каракатицы, ласточкины гнезда и
все остальное, что могло бы вызвать у девочек неприятие, навсегда пропали из
меню. Другое дело, что курица, приготовленная Тюнь-Пунем, напоминала по
вкусу сахарную кукурузу, а тушеный папоротник -- белые грибы. Зато когда
Алена заскучала по окрошке и пельменям, на следующий же вечер она получила и
то и другое. Причем пельмени были совершенно такими же, как у бабы Люси, что
не удавалось больше никому из многочисленной родни Зайкиных.
Базилевсу и его доверенному Печенюшкин открыл почти всю правду. Хозяева
знали, что гости их -- из будущего, скрывалась только цель путешествия. Хотя
Тюнь-Пунь, судя по его отношениям с Пиччи, знал и это.
Изгнанник с друзьями спасается в прошлом -- так выглядела версия для
дракона. В последнее время здоровье старого полководца изрядно ухудшилось, и
полную информацию решено было открыть ему только после неспешной подготовки.
Даже во время спектаклей китаец порой незаметно исчезал и, вернувшись,
заботливо подносил Базилевсу лакированную чашу с целебным питьем или
несколько ярких драже, начиненных лекарственными травами.
Соскользнув на подоконник, Сморчков замер. Богатырь с присвистом храпел
во сне, сотрясая воздух. Могучее тело его, раскинувшееся на постели, вновь
поразило своей величиной заговорщика, отлично видевшего в темноте. Храп был
опасен, но предусмотрен. Сморчков, не снимая кожаных перчаток, выхватил из
кармана сушеного морского ежа и метнул в полуобнаженного исполина.
Потеряв сознание от боли, Вольномах замолк. Но тишина, способная
пробудить домочадцев, длилась лишь миг. Теперь рулады своей жертвы стал
выводить сушеный еж, вернувшийся словно бумеранг в карман хозяина.
Все решали секунды. Сморчков-Заморочкин хриплым полушепотом, неслышным
за раскатами храпа, повторял заклинания, известные единицам и строжайше
запрещенные к употреблению в Фантазилье. Преступление совершилось быстро.
Корявый осиновый пень лежал на постели...
Пролезая через форточку со вторым мешком, князь чуть не забыл про ежа,
шумевшего из кармана. С видимым сожалением, уже будучи снаружи, он вновь
бросил на кровать разовую игрушку. Первый луч света -- искусственного или
естественного -- и еж растает бесследно. Следов Заморочкин оставлять не
привык.
Приторочив к заднему сиденью самоката второй мешок рядом с первым,
негодяй беззвучно взял с места, перемахнув по дуге через высокую ограду.
Пять часов утра. Рассвет наступал в шесть. Жилище Доброхлюпа, историю желтых
башмаков которого Сморчков так и не успел узнать, находилось на другом конце
города. Предстояла самая тяжелая часть плана -- импровизация.
Дом Доброхлюпа, жившего одиноко, оказался незапертым. Князь
беспрепятственно прошел внутрь и поднялся по лестнице. Спальня и здесь
находилась на втором этаже. За полуоткрытой дверью брезжил свет.
Осторожно просунув голову в комнату, Заморочкин увидел трогательную
картину. Рабочий стол, освещенный низкой лампой, был завален старыми
книгами, географическими картами и листами рукописи, один из которых, едва
начатый, лежал в круге света рядом с гусиным пером.
Старое кресло украшал голубой с золотом щегольской фрак Доброхлюпа,
повешенный тщательно, без малейшей складочки.
Сам хозяин спал в тени на неразобранной кровати в брюках, белой сорочке
и длинном халате-шлафроке свекольного цвета. Очевидно, Доброхлюпа сморило,
когда он неторопливо прохаживался по комнате, обдумывая следующую фразу.
Желтые башмаки стояли рядом, на полу...
Вместо того, чтобы немедленно приступить к своим черным заклинаниям,
Сморчков совершил ошибку. Неодолимое любопытство заставило его тихо разуться
и сунуть ноги в башмаки Доброхлюпа, которые были явно велики князю.
В то же мгновение Сморчков подпрыгнул как бешеный и зашелся диким
криком. Башмаки жгли его адским пламенем, кололи тысячью ножей. Суча ногами,
негодяй безуспешно пытался сбросить проклятую обувь. Доброхлюп, внезапно
разбуженный, вскочил, ничего сначала не понимая. Длинные светлые усы его
висели, как у моржа, маленькие серые глаза растерянно мигали.
Судорожно нашарив рядом с собой очки в узкой золотой оправе, Советник
вздел их на нос и рассмотрел, наконец, незваного гостя.
-- Почему вы здесь, князь?! Чрезвычайное происшествие?! Великий Маг
послал за мной?! Силы небесные!.. Кто вам позволил брать мои башмаки?!!
-- ...Нечаянно... Случайно... Недоразумение... -- лепетал самозванец, с
невероятным трудом сдерживая новые вопли. -- Не могу... Снять... Спасите...
Умоляю...
Доброхлюп, обхватив Сморчкова одной рукой за пояс, как младенца, быстро
стащил с него ботинки, чуть повернув каблуки вкось. Освобожденного гостя он
поставил на пол, а сам с привычной легкостью влез в башмаки и вернул каблуки
на место. Лицо его не выдало навалившейся боли, лишь почти незаметная под
стеклами очков пелена занавесила зрачки.
Сморчков в свою очередь обулся.
-- Князь, вольно или невольно вы проникли в мою тайну, -- заговорил
слегка успокоившийся Доброхлюп. -- Могу ли я просить вас, чтобы ни одна
живая душа более не узнала о ней?
-- О, разумеется! -- обещания Заморочкин давал легко. -- Клянусь
честью. Теперь откройтесь мне до конца, Советник, вам будет легче! Что
заставляет вас идти по жизни, как по раскаленному железу?
-- В юности я солгал... -- через силу, едва слышно произнес Доброхлюп.
-- И от лжи этой чудом не пострадал невинный... Имя его неважно сейчас...
Сначала я хотел погибнуть, но потом решил искупать грех до естественного
конца дней своих. Так появились желтые башмаки. Я снимаю их только на ночь,
и то лишь потому, что спать в обуви негигиенично... Ну и конечно во время
процедур омовения...
-- Да вы святой! -- искренне поразился князь. -- Ваше место на небесах,
Советник Доброхлюп.
-- Не смейтесь надо мной, Пимен Пименович, -- взмолился страдалец в
желтых ботинках. -- Мучения мои неописуемы. Я дошел до предела и нет больше
сил терпеть боль. Как я мечтаю о прощении своей вины, как хочу упокоиться с
миром, растаять в воздухе, раствориться в океане, в земле, слиться с
природой, исчезнуть. Даже превращение в осиновый пень осчастливило бы
меня... Но кто отпустит мой потаенный грех... если я не решаюсь в нем
признаться?..
Сморчков не верил своим ушам. Пальцы его сами собой переплетались за
спиной под расстегнутым как бы в волнении камзолом, образовывая сложные
фигуры, сжимались и разжимались, и вот свернутый лист пергамента лег в них.
-- Все тайное становится явным! -- назидательно произнес Заморочкин
избитую фразу. -- Ваша история узнана и обсуждена на Совете, милейший
Доброхлюп. Я появился здесь немедленно, едва был готов Указ, избавляющий
мученика от страшной ноши. Простите, что я проверял вас и без спросу влез в
вашу шкуру, вернее в башмаки. Теперь уважение еще более переполняет меня...
Вот послание ваших друзей -- шестерых Мудрых.
Доброхлюп сорвал печать и, развернув свиток, впился глазами в
содержание.
-- Неужели так бывает? -- растерянно пролепетал он, дочитав до конца.
-- Сбылась мечта жизни, я должен кричать, петь, восторгаться, но чувствую
лишь опустошение и усталость...
-- А что там написано? -- елейно поинтересовался Сморчков. -- Я
ненадолго покидал Совет, полное содержание Указа мне неизвестно.
-- Мне доверяют и прощают, -- ошарашенный Доброхлюп забегал по комнате.
-- Позволяют превратиться в старый осиновый пень! Какое счастье! -- Он
мгновенно сбросил башмаки. -- Верите ли, я боялся, что пройдет неделя,
месяц, и я, обезумев, выброшу их в окно, и не дай Господь, попаду в
случайного прохожего. Все позади... Чем я могу вознаградить вас, незабвенный
друг? Что-нибудь из моего дома? На память! Самое ценное!
-- Ваши башмаки!
-- Вы шутите?!
-- Никоим образом... -- пальцы Сморчкова нащупали под полой пустой
мешок -- третий и последний. Импровизация удалась. -- Я поставлю их дома на
каминную полку, буду подолгу смотреть на них вечерами и -- надеюсь --
навсегда останусь безгрешным...
Розарио и Мизерабль, собравшиеся во дворце, в покоях Заморочкина,
успевшего передохнуть, были потрясены услышанным. Удача плыла в руки сама,
оставалось лишь не упустить ее.
Вместе с Федей, Великим Магом Фантазильи, в ту же ночь таинственно
исчезли члены Семерки Мудрых Барбарелла, Вольномах и Доброхлюп.
Три письма, предъявленные князем, походили друг на друга и были явно
написаны по сговору.
Вот их примерное содержание.
"Я, Барбарелла (Вольномах, Доброхлюп), совершила недопустимое
преступление, отправив в изгнание Печенюшкина, и раскаиваюсь в содеянном.
Ухожу на поиски несчастного героя, чтобы стать ему опорой в скитаниях.
Больше не считаю себя членом Семерки Мудрых и прошу принять мою отставку.
Подпись".
По совету князя заговорщики решили не тревожить до поры впечатлительную
и трепетную Фуриану. Основные вопросы были решены без нее -- по-мужски.
Мармелинда, вызванная "на ковер", узнав о событиях в освещении Заморочкина,
свалилась без чувств. Придя в себя, оглушенная Советница мгновенно попросила
об отставке, тут же ее получила и убежала домой к внуку.
Далее трое ловкачей составили обращение к народу. Не станем приводить
его здесь целиком, ограничившись выдержками.
"...Бывший Великий Маг, перекрашенный рыжий домовой Федор, сбежал к
изменнику Печенюшкину, нарушив клятву верности сказочно свободной республике
Фантазилье.
Вместе с ним, нарушив ту же самую клятву, сбежали недостойные члены так
называемой "Семерки Мудрых": Барбарелла, Вольномах и Доброхлюп.
Советница Мармелинда, не вынеся измены, ушла в отставку в состоянии
тяжелой продолжительной болезни, поскольку здоровье у нее кончилось.
Лишь достойнейший князь Сморчков-Заморочкин и неподвластный злым ветрам
Флюгерон остались верны долгу до конца...
Отныне обновленная Семерка Мудрых, не щадя сил, станет служить народу
Фантазильи.
Единодушно Великим Магом избран князь Пимен Пименович
Сморчков-Заморочкин.
Посты Советниц и Советников заняли те, чьи имена с детства известны
каждому жителю страны.
Тетушки Флора и Хлоя -- феи цветов и весны с многовековой практикой.
Фуриана -- знаменитая обозревательница "Волшебного фонаря". Маэстро
Мизерабль -- великий писатель земли нашей. Розарио -- Главный садовник
Фантазильи. Флюгерон -- Изучатель Хорошей Погоды, неоднократно проявивший
себя.
Сестры и братья! Сделаем же все вместе нашу жизнь еще светлее и
краше..."
Вот так примерно было написано. Надо сказать, идею насчет тетушек,
высказанную князем тихо и мимоходом, с удовольствием подхватили оба
партнера. Мысль иметь в правительстве честных и порядочных, но бессильных
соратниц пришлась им весьма по душе. Мизерабль вообще парил в тумане
восторга и мелочей не замечал.
Иное дело Розарио. Он был раздосадован ломкой собственной конструкции
заговора и втайне подозревал Сморчкова в интригах и лжи. Уж очень
сомнительным выглядело бегство троих членов "Семерки". Но осторожный
садовник решил сперва оглядеться, узнать как можно больше и без
необходимости не рисковать собственной головой...
Между утром, когда троица составляла воззвание к согражданам, и утром,
когда тетушки осторожно двигались во дворец, прошло около двух недель.
-- Поймите меня правильно, милая Фуриана, никто не сомневается в вашей
искренности. Но последнее время у нас в Фантазилье творятся странные дела, и
история эта могла быть внушена вам каким-либо таинственным недругом. --
Тетушка Хлоя попросила слова, едва на Совете зашла речь о Драконьей пещере.
-- Тем не менее, если есть хоть доля вероятности, что стране угрожает
гибель, мы просто обязаны все проверить. Мы с Флорой и так задержались на
этом свете. Потерять десять лет -- означает для нас просто красиво уйти. И
все же вы знаете, -- она, часто, по-старчески моргая, обвела всех доверчивым
взглядом, -- так хочется жить...
Сморчков участливо кивал, изображая на лице полное понимание. Тетушка
Флора и Розарио с интересом ожидали заключения. Флюгерон застыл, тревожно
всматриваясь в лицо князя, чтобы по его поведению определить собственное.
Мизерабль воспринимал цепко, но своеобразно. К слову "жить" он тут же
придумал великолепную рифму "любить" и сейчас составлял в уме двустишие на
тему верности отчизне и возлюбленной. Фуриана была непроницаема.
Со времени переворота журналистку будто подменили. Она спокойно заняла
предложенный ей пост, держалась замкнуто, скромно, тихо и не проявляла
собственной инициативы. Казалось, что в ней погас неведомый запал. Даже
говорила Фуриана лишь в том случае, если об этом просили. Впрочем, Мизерабль
любил ее и такой.
-- У нас до дня катастрофы еще около двух месяцев, -- продолжала
тетушка Хлоя. -- Если мы откроем пещеру, значит, какое-то время доступ туда
будет свободен для всех. Хорошо ли это?.. Есть еще один путь, но все ли
знают о нем?
Фуриана чуть подалась вперед, как бы вспомнив что-то, прочие слушали,
не шелохнувшись.
-- В Драконью пещеру может беспрепятственно войти любой, проживший в
Фантазилье меньше двух лун -- так гласит древний закон. Сейчас это могли бы
сделать только сестренки Зайкины -- Лизонька с Аленкой. Но, во-первых,
бедняжки неизвестно где; во-вторых, просто бессовестно и жестоко заставлять
их искать и выносить труп колдуна...
Пауза затянулась. Все ждали дальнейших слов, но старая фея молчала,
полузакрыв глаза. Сморчков, сосчитав про себя до пяти, кашлянул.
-- Простите, я, наверно, не до конца понял!! -- прокричал он старушке в
самое ухо, вспомнив про ее глухоту. -- Вы предлагаете что-то конкретное?!
-- Ой, извините! -- Тетушка Хлоя вновь растерянно заморгала. -- А мне
казалось, что все совершенно ясно... Я должна вам добавить только три слова.
Нам нужен ПРИШЕЛЕЦ!
Совет кончился, и Сморчков остался один в полумраке зала. Сегодня князю
предстояла работа, которую даже он предпочел бы отложить надолго. Да и мысли
не радовали самозванца, присвоившего себе кроме титула еще и пост Великого
Мага Фантазильи.
Дело в том, что перенести выбранного пришельца с Земли в сказочную
страну могли только ДОБРЫЕ волшебники. В Совете же, кроме тетушек,
благородных личностей не наблюдалось, а сами старушки уже не были
волшебницами. Во всей стране, одурманенной ненавистью, сложно было сейчас
найти хотя бы одного доброго чародея. Тем более Сморчкову, оказавшемуся на
новом посту совершенно беспомощным.
Со стороны новая власть выглядела красиво и пышно. Принимались решения,
издавались указы, герольды на коврах-самолетах с мегафонами оглашали их по
городам и весям, надрывались газеты, телевидение и радио, маршировала
гвардия, красуясь золотым шитьем мундиров -- и все это был обман.
На самом деле ни одно повеление князя не исполнялось. Даже если он
просил лакея принести воды, тот на обратном пути непременно ронял и разбивал
стакан. Когда это случилось в первый раз, Сморчков-Заморочкин выгнал слугу.
Во второй раз негодяй задумался. После третьего -- изменил поведение.
Отныне он приказывал делать лишь то, что совершилось бы и без его
участия. Все решения Совета князь организовывал таким образом. Обслуживал
себя Сморчков теперь сам. И все ночи напролет, получив наконец полный доступ
к потайным хранилищам дворца, изучал старые архивы...
За две недели кропотливого труда князь ничуть не приблизился к
разрешению своих проблем. Спальню предшественника -- домового Феди --
Сморчков догадался обыскать только вчера. В щели между изголовьем кровати и
высоким упругим матрацем самозванец обнаружил книгу о приключениях домовенка
Кузи и толстую папку из телячьей кожи с историей Гореванской Смуты.
Теперь причина неудач его на новом посту была ясна. Оставалось
устранить причину -- пролить невинную кровь. К новой задаче князь отнесся
как всегда -- творчески.
Совесть, доброта, милосердие -- эти качества не обременяли Сморчкова.
Им владел лишь страх упустить жертву, ведь беспомощность незаконного
правителя могла сослужить ему дурную службу. А у Заморочкина со времени
захвата власти исчезли все способности чародея.
Негодяю повезло в том, что за долгие годы маскировки он в совершенстве
овладел искусством намеков, недомолвок и ненавязчивых, словно не от него
исходящих, подсказок. Даже повеление доставить тетушек на Совет бережно,
точно стеклянных, исходило вроде бы от камердинера. Тот после краткой беседы
с хозяином о пустяках неожиданно для себя отдал слугам конкретное деловое
распоряжение...
Идея озарила князя внезапно, словно черно-багровый парашют раскрылся
перед глазами, заслонив спускающееся к горизонту солнце. Пройдя из зала
Совета вниз, в обширные дворцовые кладовые, он через некоторое время
вернулся в свои покои с аккуратным чемоданчиком.
Потайная дверь из кабинета Сморчкова вела в небольшую комнату без окон,
скупо и просто обставленную. Узкая кровать, письменный стол, стул,
умывальник, зеркало, скромная люстра в три стеклянных, в виде лилий,
плафона, да невысокий платяной шкаф. Открыв его дверцы, Заморочкин быстро
переоделся в глянцевый черный комбинезон и натянул кожаные перчатки. После
этого, подхватив чемоданчик, он щелкнул выключателем люстры четыре раза
подряд.
Заработал скрытый механизм, и часть стены ушла вглубь, образуя проход
как раз по росту хозяина.
Следующее помещение выглядело безвкусно, зато роскошно. Опущенные,
полузакрытые шторами жалюзи маскировали отсутствие окон. Тяжелые хрустальные
светильники во множестве украшали стены и лепной с росписью потолок.
Диванчики, пуфики и кресла с обивкой из серебристой парчи, резные с
гнутыми ножками столики, белый рояль и вишневый клавесин, старинные картины,
драгоценные вазы и статуэтки на камине... Все это Сморчков в свое время
натаскал из разных уголков дворца, благо Великий Маг Федя вовсе не знал
мудреного слова "инвентаризация".
Пимен Пименович споро, как в юные годы, растопил камин, оттащил от него
подальше шкуру белого медведя и с трудом водрузил перед самым огнем
массивное, больше него самого, серебряное блюдо.
Сняв с шеи связку ключей, князь выбрал наименьший, походивший на
металлического скрюченного человечка, и просунул его в замочную скважину
огромного флорентийского ларя шестнадцатого века. Пара оборотов -- и крышка
откинулась с мелодичным звоном.
Под ней была хромированная стальная поверхность сейфа с двумя наборными
дисками. Набрав сложный код, Заморочкин открыл и эту, вторую, дверцу.
Все пространство внутри, раскорячившись корнями, словно в судороге,
занимали три осиновых пня.
Распахнув чемоданчик, негодяй извлек из внутренних гнезд части
содержимого, быстро и умело собирая их в единый механизм. Через минуту в
руках у него оказалась портативная электрическая пила на батарейках. Острые,
как бритвы, зубья отливали мертвящей холодной синевой.
Корни пней спутались и переплелись. Отчаявшись вытащить их по одному,
князь, в конце концов, багровея от натуги, грохнул всю груду дерева на блюдо
перед камином. Стон серебра пронесся по овальному залу и затих, поглощенный
стенами.
Злодей нажал пусковую кнопку, пила хищно взвыла и тут же, найдя пищу,
заурчала ровно и алчно, как насыщающийся зверь. Верхушка первого пня
отскочила ровным кругляшом, покатилась, наткнувшись на край блюда, упала на
него, вздрогнула, как живая, и замерла. Белый осиновый срез внезапно
порозовел и засочился алыми каплями...
Все было кончено, камин догорал, поглотив страшные дрова. Сморчков
отправил туда же комбинезон и перчатки, дав пламени еще одну краткую утеху.
С неудовольствием он оглядел испорченное блюдо и белую медвежью шкуру, край
которой покрывали подсыхающие брызги, словно брошенная пригоршня брусники
запуталась в густой и длинной шерсти.
Пимен Пименович не привык оставлять следов, но теперь их уничтожение не
составляло труда. Несколько фраз себе под нос да быстрый хлопок в ладоши
решили дело. Невредимое блюдо сияло на прежнем месте, шкура побелела и
вернулась к холодному камину, в котором аккуратной стопкой были сложены
сухие березовые поленья. Сейф и ларь закрылись, чемоданчик с пилой вернулся
в хозяйственный отсек кладовых. Сам Заморочкин, раздевшийся перед тем до
белья, стоял у зеркала в великолепном камзоле и, доверительно улыбаясь,
подмигивал своему отражению.
Отныне Великий Маг Фантазильи был действительно готов к исполнению
нелегких обязанностей правителя.
Глава пятая
Лизу одолевали видения. Отравленная сладким ядом успеха, она невольно
думала о следующей пьесе. На сей раз помыслы одиннадцатилетней драматургини
влекла к себе трагедия. Ей грезились рыцари в вороненых латах, осажденные
замки, брань маркитанток у повозок, принцы, злоумышляющие против королей,
взволнованная красавица, влекомая карликом вдоль мрачного подземелья, два
брата-близнеца, бьющиеся насмерть... словом, было из чего навертеть сюжет.
Сочинение романов Лиза решила оставить: там часто приходилось делать
работу необходимую, но скучнейшую, описывать, например, пейзаж или долгие
размышления героев. То ли дело пьеса, сплошь состоящая из диалогов и кратких
замечаний автора: "ломает ногу", "хохочет", "закалывается", "убегает"...
Одно удовольствие! Вот только времени для творчества не хватало.
Труппа Теодоро давала по два представления ежедневно, без выходных.
Лишь раз в неделю, в день частных приглашений, шел только один, вечерний,
спектакль. Можно было бы играть пьесу и реже, но не хотелось огорчать столь
любящих искусство портфейцев.
Войти в образ, выйти из образа, загримироваться, разгримироваться --
думаете, все это так быстро? А общение с друзьями? А ежевечерние, вошедшие в
обычай, посиделки у доброго Дракошкиуса Базилевса?
Фургончик-блиномет прочно поселился во дворе у престарелого вельможи. В
домашнем театре Базилевса спектакль "Найденная в капусте" давали уже трижды.
Общее же количество представлений помнил наизусть только один Федя, с
удовольствием копивший денежки.
-- Зачем тебе золотые, Федор Пафнутьич? -- подтрунивал Печенюшкин. -- У
нас в Фантазилье деньгами больше не пользуются, монисто тебе не пойдет, а
золотую статую в полный рост и так отольем. Хочешь -- верхом на Никтошке?
-- Наколдовать-то ты можешь хоть черта в ступе, -- обижался домовой. --
Эти деньги трудом заработаны, понимать надо. У нас две девицы-красавицы
подрастают, оглянуться не успеешь, как в возраст войдут. Вот и будет им на
приданое.
Насчет возраста Федя, возможно, был прав. По крайней мере у Алены УЖЕ
появился таинственный поклонник. Каждое утро ворота поместья Базилевса
распахивались, впуская мальчика-посыльного с букетом свежих роз. Цветы
неизменно опоясывались тонким золотым браслетом, а в ворохе
полураспустившихся бутонов покоилась влажная от росы записка: "Для
прекрасной Элен".
Пока браслетов у Аленки накопилось пять -- с кораллами, гранатами,
сапфирами, рубинами и аметистами. Посыльный на вопросы не отвечал,
старательно изображая немоту. И хоть друзья, поднаторевшие в актерском
мастерстве, сразу раскусили вранье, применять чародейские методы дознания
считали нетактичным.
Лиза, довольная успехами сестры, отчасти ревновала. Алена решила
подарить браслеты сестре. После долгих уговоров Лиза выбрала два, с
сапфирами и кораллами. Печенюшкин, одолеваемый просьбами сестренок,
пообещал, ухмыляясь, разобраться с поклонником. Лампусик заявил, что у
фантмейстера есть и другие заботы, и предложил взять расследование на себя.
"Все будет хорошо, -- заверил он, как всегда, -- вы только не
огарчивайтесь".
Никтошка заболел театром очень серьезно. Каждый раз он привносил в свою
роль новые элементы. В сцене расставания с Элен слон вначале сморкался в
огромный красный платок, потом счел это неубедительным и стал рыдать в
зеленое ведро, а в платок заворачивал деньги, полученные за собственную
особу. Затем Никтошка вообще перестал рыдать и сморкаться, решив, что сухая
отрывистая речь лучше передает страдания. Теперь деньги он складывал в ведро
и накрывал его платком.
Первое время слон ходил за Лизой по пятам и умолял написать трагедию,
где его роль была бы главной. Узнав, что на свете есть еще и другие пьесы,
причем довольно много, Никтошка очень удивился и обрадовался. Печенюшкин
неведомым путем добыл для него красочное издание "Гамлета" в переводе
Пастернака. С этой поры самонадуваемое животное с Шекспиром не расставалось,
восторженно зубря монологи принца Датского.
Федя обзавелся пудовой книгой отзывов. Таскать ее с собой постоянно
было тяжело, поэтому домовой особо трогательные фразы выписывал для себя на
клочках бумаги, все время терял их и ругался.
Пиччи часто общался с Тюнь-Пунем. При всех они говорили обычно о
китайских древностях и парадоксах истории, темы же их бесед наедине никто не
знал. На робкие вопросы Феди и сестренок -- когда же, мол, обратно? --
мальчуган неизменно отвечал, что скоро все определится...
Интереснее всего проходили вечера. В уютную гостиную, кроме самого
Базилевса и труппы Теодоро, допускался лишь Тюнь-Пунь. Помимо дружеских,
китаец выполнял при старом драконе еще множество функций. Советник, врач,
повар, секретарь, парикмахер, массажист... казалось, что мудрец умел делать
все на свете. Он сам накрывал на стол и потчевал гостей экзотическими,
необыкновенно вкусными кушаньями. Насекомые, каракатицы, ласточкины гнезда и
все остальное, что могло бы вызвать у девочек неприятие, навсегда пропали из
меню. Другое дело, что курица, приготовленная Тюнь-Пунем, напоминала по
вкусу сахарную кукурузу, а тушеный папоротник -- белые грибы. Зато когда
Алена заскучала по окрошке и пельменям, на следующий же вечер она получила и
то и другое. Причем пельмени были совершенно такими же, как у бабы Люси, что
не удавалось больше никому из многочисленной родни Зайкиных.
Базилевсу и его доверенному Печенюшкин открыл почти всю правду. Хозяева
знали, что гости их -- из будущего, скрывалась только цель путешествия. Хотя
Тюнь-Пунь, судя по его отношениям с Пиччи, знал и это.
Изгнанник с друзьями спасается в прошлом -- так выглядела версия для
дракона. В последнее время здоровье старого полководца изрядно ухудшилось, и
полную информацию решено было открыть ему только после неспешной подготовки.
Даже во время спектаклей китаец порой незаметно исчезал и, вернувшись,
заботливо подносил Базилевсу лакированную чашу с целебным питьем или
несколько ярких драже, начиненных лекарственными травами.