Степанов задумчиво оглядел своего питомца с головы до ног.
– Признаться, я ожидал от тебя большего, – обронил он.
– Простите, что разочаровал вас, Хозяин, – ответил Геракл.
Он говорил покорно, глаза его были опущены долу, но Степанов почувствовал в его тоне что-то настораживающее, чего раньше не было и в помине.
– Ничего, мой друг, ты наверстаешь все в другой раз. Ведь это же была не последняя твоя вылазка.
Геракл не ответил, переступив с ноги на ногу.
– Боже! – воскликнул в друг Степанов. – Я только сейчас обратил внимание, что ты стоишь все это время. А ведь ты устал с дороги, садись немедленно.
Профессор засуетился, усаживая Геракла в мягкое кресло.
– Ты голоден? – продолжал Степанов.
Геракл покачал головой.
– Нет, Хозяин, я недавно ел.
– Ты, верно, очень устал, мой друг. Сейчас мы пройдем в лабораторию, чтобы зафиксировать твое физическое состояние и работу твоих органов, а потом ты пойдешь отдыхать. Я очень рад, что ты появился. Скоро Тихомиров должен отбыть в отпуск, и я остаюсь без помощника. Так что вся надежда на тебя, Геракл.
– Антон Николаевич покидает Базу?
– А чему ты удивляешься? – отозвался Степанов. – Подошло время его законного отпуска. Человек хочет отдохнуть, это его право.
– Я между делом заглянул в гебуртационные камеры, – заговорил Геракл, – и мне показалось, что генезис завершится в ближайшее время.
– Похвально, что ты сходу сообразил это, – заметил Степанов с явным одобрением.
Но Геракла, похоже, это не тронуло.
– Так что же, единственный ассистент собирается вас покинуть в такой важный момент?
– Я же сказал тебе, мой друг, что я отпускаю Тихомирова со спокойной душой, потому что могу рассчитывать на тебя.
– А если бы я не не прибыл до его отпуска?
– Мы с полковником знали, что ты должен прибыть со дня на день. Отпуск у Тихомирова начинается только в конце нынешней недели. Кстати, тогда же к нам прибудет наш дорогой Дзержинец. Ему будет очень интересно послушать о твоих похождениях.
– Что я должен сказать ему? – спросил Геракл.
Степанов помолчал, обдумывая вопрос.
– Знаешь что, мой друг? – вкрадчиво заговорил он, усаживаясь на стул рядом с Гераклом. – Полагаю, что полковнику совершенно не интересно будет узнать о твоих приключениях в Петербурге. Не стоит говорить ему об этом. А что касается, всего остального, что было до твоего прибытия в город, нужно рассказать во всех подробностях, не упуская ни мельчайшей детали.
– Хорошо, Хозяин, но как быть, если полковник спросит, где я пропадал столько времени?
– Я говорил ему, что ты задержишься на некоторое время в районе затопления подводной лодки, чтобы проследить за ходом дальнейших событий. Придерживайся той же версии и все будет в порядке.
– Не думаю, – осмелился возразить Геракл, – насколько мне известно, полковник слишком подозрителен, чтобы поверить в это.
– Так-то оно так, но сейчас он чересчур занят и вряд ли у него найдется время и желание выпытывать у тебя подробности. Представь только, – Степанов тихонько заблеял, – у нас тут на днях были гости, вернее, один гость, разведчик-аквалангист. Наши пловцы его быстро устранили. А Дзержинец так и не нашел времени, чтобы приехать сюда и разобраться во всем. Видимо, у него и без нас забот полон рот.
В голосе Степанова явственно проступало злорадство. Геракл и раньше догадывался, что профессор не жалует полковника, а теперь окончательно в этом убедился.
– Мне кажется странным, что вы отпускаете Тихомирова в такой ответственный момент, – не успокаивался Геракл.
– Все очень просто, мой друг. На это у меня имеется целый ряд веских оснований. Во-первых, в последнее время поведение моего ассистента становится несколько неадекватным. Я связываю это с усталостью и моральной подавленностью Михаила Анатольевича. Я знаю его уже много лет и имел возможность наблюдать за ним такую особенность. А во-вторых, – Степанов понизил голос и придвинулся к собеседнику еще ближе, давая понять, что собирается поведать нечто чрезвычайно важное, – откровенно говоря, мой друг, мне бы не хотелось, чтобы Тихомиров присутствовал на предстоящей адвентации. Я не стану открывать тебе причины моего нежелания – об этом ты узнаешь, когда придет время. Но ты должен знать, что я предпочел бы видеть тебя на его месте в этот ответственный и нелегкий для всех нас период.
– Спасибо за доверие, Хозяин, – проговорил Геракл.
Спокойный, без тени подобострастия, тон разочаровал Степанова. От был уверен, что его питомец прореагирует совсем по-иному, выказав бурную радость.
– Ты, вероятно, сильно утомлен? – спросил профессор, пристально вглядываясь в Геракла.
– Да, мне хотелось бы отдохнуть немного.
– Тогда пойдем поскорее в лабораторию, быстренько проведем необходимое тестирование, а потом ты отправишься вкушать заслуженный отдых.
Что-то произошло с Гераклом наверху, в этом у Степанова не было никаких сомнений. Впрочем, он знал и раньше, что несколько дней, проведенных среди людей, обязательно оставят отпечаток в психике Геракла. По-другому и не могло быть. Тем не менее, Степанов не переставал тревожиться. Когда Геракл стоял перед ним в спальне и подробно докладывал обо всем, что произошло в море, были такие моменты, когда Степанов ощущал нечто странное и тревожащее в своем питомце. В Геракле появилось больше независимости, казалось, теперь он не так предан своему патрону, как в самом начале, до операции с „Антеем“.
Степанов засомневался, не слишком ли много самостоятельности мышления и силы характера у Геракла? Не стоило бы сделать что-нибудь с этим, пока еще не поздно и пока питомец продолжает называть своего босса Хозяином? К примеру, установить психопрограмму, как это делалось с другими его питомцами. А может быть, предпочтительнее будет создать мощный противовес Гераклу? Как это говорится? Разделяй и властвуй? Вот и он будет придерживаться этого мудрого принципа.
Физическое состояние Геракла было практически безукоризненным. Только одно обеспокоило Степанова. Геракл пожаловался, что не может долгое время переносить жару без того, чтобы не поглощать жидкость в огромных количествах. Геракл рассказывал, что уже через восемь часов нахождения под жарким солнцем, он ощутил настоятельную необходимость окунуться в воду.
– Сколько ты пролежал в воде?
– Тридцать четыре минуты. Я пролежал бы еще столько же, если бы не та старуха.
– Нужно будет поработать над твоей терморегуляцией, – сказал Степанов.
– Кстати, в прохладную погоду я могу находиться на открытом воздухе сколько угодно, – добавил Геракл.
– Хорошо, мой друг, мы что-нибудь придумаем, – сказал профессор, – теперь тебе следует выспаться и хорошенько отдохнуть. А завтра ты мне представишь подробный отчет о своих похождениях. Я еще не все для себя уяснил. Сегодня я уже не в состоянии выслушивать тебя – тоже ужасно устал и хочу поспать. После начала адвентации у нас будет так много работы, что времени на отдых почти не останется. Так что, надо пользоваться моментом.
Геракл кивнул, поднялся с кушетки и вышел из комнаты, пожелав Степанову спокойной ночи.
– И тебе того же, мой друг, – рассеянно ответил профессор, не поворачивая головы, словно был так увлечен своими мыслями, что не заметил ухода Геракла.
Но на самом деле Степанов не выпускал вернувшегося питомца из поля зрения не только пока он находился в кабинете, но и когда шел по коридору, направляясь в свой отсек.
– Мало покорности, – пробормотал профессор, нахмурясь, – что-то в последнее время у меня появляются проблемы с повиновением.
Антон Николаевич обратил внимание на одну деталь, которая никогда не привлекла бы внимания стороннего наблюдателя. Когда профессор сказал, что ждет отчета на следующий день, Геракл ограничился кивком головы, хотя перед своей поездкой он обязательно произнес бы сакраментальные слова: „Да, хозяин“. И к пожеланию спокойной ночи Геракл не соизволил присовокупить слова „хозяин“. Казалось бы, мелочи, но они могли стать симптомами более серьезной болезни, поразившей Геракла, пока он гулял на свободе, предоставленный самому себе.
Степанов наблюдал за Гераклом, пока тот не вошел в отведенное ему помещение, потом походил по кабинету, дошел до кресла, задумчиво опустился в него. Сначала вышел из-под контроля Тихомиров, затем Геракл начал проявлять признаки чрезмерной независимости. Это становилось похожим на эпидемию.
– Вероятно, пришли такие времена, когда все становится с ног на голову, – подумал Степанов, – стало быть, нужно приспосабливаться к таким временам.
Сна как не бывало. Профессор встал, потянулся и направился в главную лабораторию. Тихомиров, прикорнувший за столом, при появлении профессора вздрогнул и подскочил чуть не до потолка.
– Михаил Анатольевич, все нормально? – спросил Степанов.
– Все хорошо, – хрипловатым спросонья голосом ответил Тихомиров.
– Идите к себе, ложитесь отдыхать. Я побуду здесь вместо вас.
– Как скажете, Антон Николаевич, – Тихомиров поднялся и направился к выходу, но, вспомнив о чем-то резко остановился и повернулся к профессору. – Антон Николаевич, вы уже отослали полковнику сообщение о возвращении Геракла?
– Спасибо, что напомнили, Михаил Анатольевич, я совсем запамятовал. Коль скоро вы вспомнили, не трудно ли вам будет сделать это самому?
– Безусловно, Антон Николаевич, я все сделаю немедленно.
Проводив взглядом Тихомирова, Степанов повернулся к стене, где помещались гебуртационные камеры и погрузился в глубокое раздумье. Мысли о Геракле, Дзержинце и Тихомирове отошли на второй план, заслонившись предвкушением грядущего события.
„Никто, кроме меня не поймет, что я сделал, – думал Степанов, не отрывая глаз от одной из гебуртационных камер, стоящей чуть поодаль от остальных, на небольшом возвышении, – они думают, что эта серия почти такая же, как и все предыдущие за исключением нескольких усовершенствований… – губы профессора исказила злобная улыбка, – пусть думают. Потом это станет для них замечательным сюрпризом“.
Степанов подошел к крайней гебуртационной камере и, как до него Тихомиров, попытался вглядеться в лицо, тонувшее в сине-зеленом свечении. Сколько раз он боролся с диким желанием открыть крышку и убедиться, что существо, покоившееся там в ожидании своего часа, будет именно таким, какое он хотел увидеть. Даже не хотел, это слово не вполне выражало его чувства. Он жаждал этого всем сердцем. В течение долгих лет Степанов шел к своей цели. Сколько мучений ему пришлось пережить, сколько жертв принести!
Разве он не заслужил отмщения? Не пора ли зазвучать праздничным звукам фанфар на его улице?
Степанов сам не замечал, что его дрожащая рука поглаживает крышку гебуртационной камеры в том месте, где располагалось небольшое оконце овальной формы.
„Какая ты будешь?“ – спрашивал он, пытаясь проникнуть взглядом сквозь кусок оргстекла. И сердце профессора билось так сильно, как бьется сердце мужчины, приближающегося к обладанию желанной женщиной.
* * *
ГЛАВА 6
– Сегодня мы снова будем нырять? – спросила Любовь, проснувшись и спускаясь вниз.
– Конечно! – с улыбкой ответил Алекс.
Улыбнувшись в ответ, она села за низенький столик. Алекс поставил перед ней блюдо с жареными бананами и половинку папайи.
– А на обед у нас сегодня будут лангусты.
– Ты уже успел их наловить?
– Нет, этим мы с тобой и займемся после завтрака, если ты не против.
– Я не против, – ответила Любовь, отодвигая тарелку с недоеденными бананами и приступая к папайе, – наоборот, мне нравится твоя идея.
Все еще улыбаясь, он смотрел на девушку, с аппетитом уплетающую сочную сладкую ярко-оранжевую мякоть. Любови нравилась папайя, Алекс знал это, и всегда выбирал для нее самые спелы плоды и обязательно очищал мякоть от косточек, не забывая заливать ее лимонным соком.
Они жили на атолле уже третью неделю. И с каждым днем Алекс все сильнее привязывался к своей подруге. Он надеялся, что и Любовь отвечает ему взаимностью, но никогда не спрашивал ее об этом. Иногда ему в голову приходила мысль, что если бы он осмелился заключить ее в свои объятия и сказать ей ласковые слова, то она наверняка не отвергла бы его. Но делать этого было нельзя. Он не принадлежала ему и он боялся, что так будет всегда. Алекс – всего лишь ее телохранитель, который должен поставлять девушке еду, ограждать от опасностей, и скрашивать существование. Облегчение приносило лишь то, что никто не запрещал ему духовной близости с Любовью. Он так полюбил эти долгие сидения у океана под светом яркой тропической луны. Они говорили часами. Любовь слушала его внимательно, чуть-чуть склонив голову к его плечу, он ощущал на своей коже легкое прикосновение ее пышных золотистых волос.
Но больше всего Алексу нравилось, когда они с Любовью плавали. Тогда он мог брать ее за руку и тянуть за собой в прохладную глубину. Порой их тела соприкасались и Алекс чувствовал в теле необъяснимый, но странно приятный трепет. Любови тоже нравилось погружаться с ним в теплую водную гладь. Это было видно по ее светящимся радостью глазам и счастливой улыбке, которой она награждала его всякий раз, когда они входили в море. У нее были лучистые голубые глаза, опущенные длинными темно-золотистыми ресницами, загнутыми вверх. Взгляд этих глаз сводил с ума. А от улыбки, такой открытой и ласковой, на сердце становилось светлее.
Алекс часто задумывался над их жизнью. Порой ему казалось, что это тихое, беззаботное существование наедине с тропической природой крошечного островка, затерянного в Карибском море, чем-то схожа с жизнью Адама и Евы в Эдеме.
Но было одно существенное отличие. Алекс отнюдь не являлся неискушенным Адамом, напротив, ему было открыто очень многое, иногда он даже склонялся к мысли, что если бы создатель подарил ему меньше знаний, в душе царило бы больше спокойствия. Любовь же походила на мифическую Еву, как никакая другая земная девушка. Чистота и наивность ребенка граничили в ней с с чуткостью умудренной опытом женщины. Любовь обладала редчайшей способностью наслаждаться каждым мигом существования, но при этом она щедро дарила радость и тепло всему, что окружало ее. А поскольку единственным человеком, находившимся рядом с ней был Алекс, львиная доля тепла и радости доставалась ему.
Днем, когда Любовь, утомленная знойным солнцем тропиков, ложилась в хижине у ручья, чтобы прикорнуть часок в тени, Алекс собирал плоды авакадо, чтобы приготовить их с креветками, потому что это блюдо было у нее одним из самых любимых. По вечерам они с удовольствием лакомились устрицами или омарами. Алекс готовил замечательный крабовый суп. Раза два за все это время он добывал мясо косули и дикобраза и они с Любовью устраивали нечто вроде барбекю. Алекс никогда не позволял ей самой заниматься готовкой. Но когда Любови наскучивало сидеть рядышком и наблюдать за его хлопотами, она вставала и начинала развивать бурную деятельность: приносила воду из ручья, или нарезала незрелые плоды авокадо для похлебки.
А однажды Алекс попотчевал Любовь мясом кобры. Она ела с удовольствием, но только до тех пор, пока Алекс не сказал ей, что это.
– Какая гадость, – Любовь брезгливо сморщила свой маленький чуть вздернутый носик, – я не буду есть мясо ядовитого существа.
– Но тебе же нравилось, – со смехом заметил Алекс.
– Нравилось, но теперь не будет нравиться. Ненавижу ядовитых змей. По-моему, они самое гадкие создания, какие только есть на свете.
– Если бы это было так… – задумчиво обронил Алекс.
– В разве есть еще кто-то хуже, чем змеи?
Алексу очень бы хотелось сказать Любови, что нет никого, опаснее и страшнее змей, но он знал правду и не мог обманывать девушку.
– Мы с тобой еще очень многого не видели, – произнес он мягко, так как затрагивал очень щекотливую тему, – надеюсь, что ты и не увидишь.
– Я видела скорпионов, змей, акул…
– Ты не видела людей, – вырвалось у Алекса.
– Ты хочешь сказать, что люди страшнее змей, акул и скорпионов?
– Только некоторые из них. Люди бывают разные. Я знаю злых, жестоких и кровожадных, которые любят убивать. Но верю, что есть и другие, добрые и справедливые. Правда, я лично таких никогда не видел, но уверен, что они есть.
– Конечно, есть, – уверенно сказала Любовь, – например, ты.
Алекс пораженно посмотрел на нее. Ему пришлось призвать не помощь все свое самообладание, чтобы сдержаться и не сказать ей всей правды. И все же он задал один вопрос:
– Почему ты так решила, ведь тебе же не с кем меня сравнивать?
– Почему не с кем? – возразила Любовь. – Я прекрасно помню одного человека. Он требовал, чтобы я называла его Хозяином. Он показался мне злым и жестоким.
При воспоминании об этом на лицо девушки набежала мрачная тень. Алекс никогда еще не видел ее такой.
– Он сделал мне больно, – сказала Любовь.
Ее глаза потемнели, став темно-синими.
Алекс не верил своим ушам.
– Он сделал тебе больно?
– Он был таким злым, – вспоминала Любовь, – и грубым.
– Что он говорил тебе?
– Я не помню. Я плохо тогда понимала слова. Помню только, что мне было очень страшно. Хотелось, чтобы он отпустил меня, а он все не отпускал…
Любовь умолкла. Ее глаза налились слезами. Алекс смотрел не нее в изумлении. Он не подозревал, что эта безмятежная девушка способна хранить в уголках своей памяти такие тяжелые воспоминания.
– Но что он говорил тебе, неужели ты не помнишь? – допытывался Алекс.
– Я не помню, – с болью в голосе подтвердила Любовь.
– Может, ты просто не хочешь об этом вспоминать?
Любовь покачала головой и ничего не ответила.
Алекс едва смог удержаться, чтоб не сказать ей о том, как она прекрасна. Вместо этого он слегка обнял ее за плечи, и Любовь благодарно приникла головой к его плечу. Тем вечером больше ни он, ни она не возвращались к этому разговору. Но с этой минуты Алекс перестал воспринимать свою подругу, как безмятежное существо. Однако ценность ее от этого не уменьшилась. Напротив, теперь Алекс стал смотреть на нее совсем другими глазами. Он понял, что та светлая легкость восприятия жизни, что присуща этой девушке, проистекает не из недостатка печального опыта, а обусловлена ее чудесным характером. Тогда Алекс задумался над тем, каким образом сложился у нее такой прекрасный характер, но ответа на этот вопрос так и не находил.
С этого дня Алекс стал еще бережнее относиться к своей подруге. Если ему начинало казаться, что Любовь загрустила, он прикладывал все старания, чтобы развеять девушку. Ее признание стало для него открытием. Он не мог даже и помыслить о том, чтобы тот человек, о котором вспоминала Любовь, плохо с ней обращался. У самого Алекса от общения с ним остались довольно благоприятные впечатления. Пожалуй, присутствовала некая настороженность. Тот человек показался Алексу несколько подозрительным. Он ясно помнил внимательный изучающий взгляд и с долей заискивания тон, которым тот человек с ним разговаривал. Алексу казалось, что такое совершенное создание, как Любовь, должно вызывать чувство благоговения и умиления, но никак не злобы. Но, как оказалось, он ошибся. Стало быть, было нечто такое, о чем он не знал и что должен был выяснить.
По прошествии трех дней после этого разговора. Любовь, похоже, не вспоминала о своих переживаниях, вновь превратившись в беззаботную, веселую и ласковую девушку, общение с которой доставляло Алексу ни с чем не сравнимое наслаждение.
После завтрака, они решили немного прогуляться. Остров, который выбрал для них Антон Николаевич, был самым удивительным из почти двух десятков островков атолла.
Атолл образовался на месте вулкана. Жерло давно потухшего вулкана располагалось почти в самом центре и было доверху залито водой, образуя восхитительное озеро диаметром около тридцати метров. Любовь несколько раз говорила о том, что хотела бы взойти наверх, чтобы посмотреть на него. Алекс обещал ей, что когда-нибудь они непременно это сделают. Он уже давно выполнил бы ее желание, если бы его не останавливали крутые неприступные каменистые склоны горы. Алекс опасался, что Любови будет трудно одолеть их. Поэтому он предпочитал водить ее в пальмовую рощу или купаться. На южной стороне острова была небольшая, уютная лагуна с почти прозрачной водой и обилием разнообразной мелкой морской рыбешки.
Но в этот день Любовь проявила не свойственную ей решительность.
– Алекс, – сказала она, обезоруживающе улыбаясь, – ты помнишь свое обещание?
Он мгновенно понял, о чем она говорит.
– Ты хочешь подняться на гору?
– Да, я уже давно этого хочу, ты ведь сам знаешь!
– Мне кажется, сегодня не самый подходящий день для этого, – ответил Алекс, – слишком жарко.
– Это просто отговорка, – улыбнулась Любовь, взяв его за руку, – или ты думаешь, завтра будет прохладнее?
– Ну ладно, раз ты этого так сильно хочешь, то пойдем. Но когда устанешь – не жалуйся.
– Не буду! – Любовь засмеялась и порывисто обняла его.
Только на один миг Алекс ощутил прикосновение ее гибкого стройного загорелого тела, но этого было достаточно, чтобы лишить его покоя до конца дня.
– Нам нужно запастись водой, – сказал он глухо и сделал шаг назад, отстраняясь от девушки.
– Хорошо, давай запасемся, – согласилась Любовь и первая побежала к хижине за алюминиевыми флягами.
Идя за ней, Алекс с тоской подумал о том, что когда-нибудь все это должно будет закончиться. От этой мысли у него потемнело в глазах. Утешало лишь то, что сама Любовь еще об этом не знает. Но рано или поздно она должна будет узнать. А как она воспримет такую новость, оставалось только догадываться.
– И все-таки зря я согласился на твою авантюру, – сказал Алекс на подходе к горе, – мы могли бы дождаться следующего утра и отправиться сюда, когда солнце еще не припекает так сильно, как в полдень.
– Но мы идем сейчас, – упорствовала Любовь, – и раз мы решили идти, то пойдем.
И снова перед Алексом открылась новая грань в ее натуре. На первый взгляд Любовь казалось податливой, словно кусок воска, но, как выяснилось, эта девушка могла проявить и немалую настойчивость.
– Я не буду хныкать и проситься вниз, – сказала она, – что бы не случилось, мы с тобой дойдем до самого верха.
– На такие условия я не согласен, – ответил Алекс.
Любовь замерла от неожиданности и удивленно спросила:
– Как, ты не хочешь, чтобы я была мужественной?
– Хочу, – сказал Алекс, – очень хочу. Но мне не хочется, чтобы ты насиловала себя. Если устанешь, ни в коем случае не пытайся скрыть это от меня. Ты поняла меня?
– Это что, так серьезно? – спросила Любовь, пристально глядя на Алекса.
– Очень серьезно. Мне не слишком нравится эта идея, но я не могу отказать тебе, если тебе так хочется. К тому же я и сам хочу проверить, как мы перенесем такое восхождение. Только есть одна загвоздка, – тут Алекс взял девушку за руки, повыше локтей и произнес со всей силой убедительности, которой обладал: – ни ты, ни я не знаем, как наши организмы отреагируют на такую нагрузку. Ты должна сообщать мне обо всех изменениях твоего физического состояния. Обещаешь, что ничего не будешь скрывать?
– Честное слово! – готовностью ответила Любовь.
Она вся подалась вперед, словно хотела приникнуть к нему, но, заметив это движение, Алекс чуть отклонился назад и отпустил ее руки. Ему показалось, что Любовь разочарована и расстроена. Но в следующую секунду она уже весело над чем-то смеялась и бежала вперед, чтобы первой начать восхождение.
Оказалось, что его тревоги были совершенно напрасными. Они преодолели подъем меньше чем за полчаса, причем, Любовь ни разу не выказала ни малейших признаков усталости. Алекс внимательно следил, как ее босые ступни с такой нежной на вид золотистой кожей, ступают по острым камням и на них не остается даже царапины. Так же было и с ним самим. Следовательно, их кожа сохраняла свою эластичность не только в морской воде, но и на суше. Они ни на секунду не сбивались с ритма, а дыхание их оставалось таким же ровным, как и в начале пути. Но самое главное, они не сделали ни одного глотка из своих фляг – это больше всего порадовало Алекса. Значит, благодаря своей терморегуляции они способны выдержать не только холод на большой глубине, но и палящие лучи полуденного солнца.
Наконец путники достигли края потухшего кратера и увидели зеркальную гладь озера. С радостным криком Любовь бросилась в голубую воду, которая здесь была градусов на пять-семь теплее, чем в море.
– Иди сюда! – позвала она Алекса.
Он положил на камень свою поклажу и присоединился к плещущейся девушке.
– Хорошо здесь, правда? – спросила Любовь, подплывая к Алексу.
– По-моему, в море гораздо лучше.
– Зато здесь тихо. Посмотри, – Любовь указала на голубое без единого облачка небо, – мы с тобой будто в громадном зале. А какой чудесный над нами голубой потолок! Я хочу остаться здесь до ночи, чтобы полюбоваться отсюда на звезды.
– До ночи еще далеко, тебе скоро наскучит здесь и ты захочешь спуститься к морю.
– Может быть, – легко согласилась Любовь, – но сейчас мне кажется, что я могу пробыть здесь целую вечность.
– Здесь нет еды и пресной воды, так что целую вечность мы тут не проведем при всем нашем желании.
– Иногда ты бываешь таким прагматичным, что я даже не знаю, как буду жить с тобой дальше, – заявила вдруг Любовь абсолютно серьезным тоном.
От этих слов Алексу снова стало тоскливо. Эта девушка думала, что они будут жить на этом острове очень долго, возможно, всю жизнь. Что с ней будет, когда она узнает, что это скоро закончится?